Текст книги "В грозовом небе"

Автор книги: Николай Гунбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Ближе к Курску (к нему мы подъезжаем уже под вечер) нам встретились беженцы, в основном пешие. Свой скарб они везли на тачках, тележках или просто несли в руках, на спине.

Остановившись возле одной такой повозки, которую везли две еще не старые женщины, спрашиваем:

– Куда следуете, милые, на ночь глядя?

– Вторую ночь город бомбит немец, вот и бежим от него, – спеша и поэтому неохотно вступая с нами в разговор, сообщает одна из них.

– И сегодня, наверное, прилетит, – добавляет другая, как бы предупреждая нас об этом.

Извинившись, что задержали их, и пожелав им благополучия, следуем на своей полуторке дальше, стараясь проскочить Курск до наступления темноты, до ночного надета.

Но не успели мы въехать в город, как начали бить зенитки, обороняющие Курский железнодорожный узел. Тут же замечаем, как со стороны уже знакомого нам по ночной посадке аэродрома, расположенного недалеко от станции, по сигналу зеленой ракеты стали взлетать наши истребители. [37] Зенитная стрельба усиливается. Одна из батарей бьет совсем рядом с нами. Не остается ничего другого, как остановиться и, найдя укрытие от бомб и осколков зенитных снарядов, следить за происходящим.

К счастью, нам не пришлось долго укрываться от вражеского налета. К Курску, как потом выяснилось, пробилось всего несколько бомбардировщиков противника, сбросивших бомбы в районе железнодорожного вокзала. Остальные были рассеяны и перехвачены нашими истребителями еще на дальних подступах к городу. Батареи крупнокалиберной зенитной артиллерии, все время ухавшие где-то около нас, также сделали свое дело. Очевидно, учтя уроки прошлых ночей, боевые расчеты зениток сумели поставить фашистам сплошной огневой заслон и вместе с истребителями принудили их бросить свои бомбы куда попало. В эту ночь им так и не удалось причинить значительного ущерба ни железнодорожным, ни промышленным объектам. Часть бомб, как и в предыдущем налете, упала на жилые кварталы западной части города. Теперь стало понятно, почему жители Курска спешно покидали родные дома.

Но вот бомбежка кончилась. Было уже поздно, и мы решили заночевать на курском аэродроме, где нас после проверки пропустили на территорию авиагородка.

В аэродромной столовой сидим вместе с летчиками-истребителями ПВО, только что отражавшими налет фашистских бомбардировщиков. Из разговора с ними узнаем, что, как и в прошлые две ночи, вражеские бомбардировщики Ю-88 тремя волнами по десять – пятнадцать самолетов в каждой пытались прорваться к железнодорожному узлу. Но на этот раз у них ничего не вышло. Наши истребители в эту ночь уничтожили восемь бомбардировщиков, примерно столько же сбила зенитная артиллерия. Остальные самолеты были отогнаны и повернули на запад.

От летчиков ПВО мы узнали также, что кроме опыта прошлых налетов им помогала… вечерняя заря, на светло-красном фоне которой довольно четко вырисовывались силуэты гитлеровских самолетов. Позднее, при наших ночных боевых вылетах на объекты глубокого тыла фашистской Германии, мы вспоминали этот разговор и, выбирая момент удара, всегда брали во внимание и вечернюю зарю.

На другой день рано утром на той же полуторке выезжаем из Курска в свою Обоянь. Едем специально через город, чтобы рассмотреть его как следует, запечатлеть в своей памяти. И не зря – ведь потом он станет легендарным… [38] Красоту старинного русского города нарушают черные воронки, совсем свежие, остовы разрушенных домов, утопающих – вот парадокс – в садах уже со спелыми фруктами, которые от взрывов бомб разметаны по дворам. Около развалин копаются, как муравьи, люди, наверно, вчерашние беженцы: вернулись утром, а здесь – такое горе… Слышались проклятия Гитлеру и его армии, сеявшим на своем пути смерть.

Обоянь, куда мы следовали, – это большое село, через которое проходило шоссе Курск – Белгород. Переехали по мосту через реку Псел. Вода в ней была чистая, и мы соблазнились – искупались в одной из ее излучин, хотя и было начало сентября. Свежая вода смыла с нас дорожную пыль, придала бодрость.

Штаб полка располагался на краю летного поля в длинном бараке, сверху и с боков замаскированном под большую скирду соломы. На аэродроме кое-где стояли для маскировки чучела коней – также из соломы.

Вместе с дежурными по полку идем к начальнику штаба майору Бачинскому. Он знакомит нас с обстановкой. Полк воюет с первых дней войны. Есть потери, но не такие, как в 220-м. Видно, этот полк был подготовлен лучше, особенно командиры и штурманы эскадрилий и звеньев – они умело водили в бой свои подразделения.

Всех нас, прибывших, включают в состав первой эскадрильи, где командиром в то время был майор Н. М. Кичин, штурманом – капитан Д. Т. Антипов. Это бывалые авиаторы, с виду строгие, но не лишенные чувства юмора. Всеобщим любимцем в эскадрилье был штурман капитан Дмитрий Антипов. Он лет на десять старше нас, и мы относились к нему с большим уважением.

В одном из первых боевых вылетов Антипов был сбит истребителями противника над территорией, родной его Белоруссии, занятой врагом. Из горящего самолета Дмитрию удалось выпрыгнуть с парашютом. Приземлившись во ржи, дотемна пролежал там, а ночью пришел в село. Он хорошо знал белорусский язык, и это помогло ему войти в доверие к людям, знавшим местонахождение партизан. На другой день они проводили Дмитрия до партизанского лагеря. А вскоре народные мстители переправили его на нашу территорию. Вернувшись в свою часть, капитан Антипов называл себя второй раз рожденным и считал, что теперь ему все нипочем. Эта его веселая смелость передавалась и нам, молодым. Но он все же предостерегал нас от излишнего лихачества. [39]

– Не забывайте, молодежь, – учил он нас, – везде надо действовать с умом.

– Конечно, – соглашались мы, – но иногда чувства берут верх над разумом.

Однажды в августе 1942 года он выполнял боевое задание вместе с рядовым летчиком Н. Слюнкиным. Выполнив его, они погибли при посадке на аэродроме, зацепившись – это случилось темной ночью – за трубу приангарного здания. Очень жаль нам было нашего наставника. С почестями похоронили погибший экипаж и дали клятву с еще большим упорством бить заклятого врага.

Заместителем командира эскадрильи в то время был капитан Константин Григорьев, или, как мы его называли, дядя Костя. В первые дни войны он сделал несколько боевых вылетов, был сбит и, выбросившись с парашютом, повредил позвоночник. В конце войны был назначен начальником штаба нашего полка. Это он внес большой вклад в то, чтобы донести до потомков историю нашей части.

В первой эскадрилье, куда нас назначили, атмосфера была боевая, дружная, и мы, вновь прибывшие, как-то сразу стали здесь своими.

В Обояни весь личный состав 98-го полка жил в помещениях летнего, лагерного типа. Спать приходилось на соломе, покрытой брезентом, но это не мешало нашему крепкому сну. И в дальнейшем, несмотря на все перипетии войны, на плохой сон мы не жаловались – молодость брала свое.

– Ну как, молодежь, нравится наш комфорт? – весело спрашивал Антипов. – Кино здесь нет, танцев – тоже…

– Слава богу, не обижаемся, устроились как в лучших домах Филадельфии, – отвечал ему в тон Федя Паращенко.

– Кино будем показывать сами – при вылетах, – добавляет кто-то из нас. – Постараемся показать настоящие фильмы-боевики – с шумом и стрельбой. [40]

Здесь, на полевом аэродроме, все жилые здания и столовая были окружены зарослями орешника, и большую часть внеполетного времени, когда не лили дожди, мы проводили на свежем воздухе. Это поднимало настроение, и, несмотря на то, что наши войска отступали, мы не сомневались, что победа не за горами.

На устройство и проверку техники пилотирования в новом полку ушло не больше двух суток. На третьи – в бой, будем выполнять боевое задание в составе эскадрильи. Ведут эскадрилью ее командир майор Кичин и штурман капитан Антипов.

Наша задача – сбросить бомбы на скопление гитлеровских войск в районе Пирятина. Бывалый Антипов маршрут полета выбрал так, чтобы как можно меньше находиться над территорией противника.

Утро ясное. Традиционный сбор нашей девятки на круге. Вспоминается первый боевой вылет. Тогда тоже была девятка и такой же строй – «клин звеньев». Это наш второй с начала войны вылет таким составом. Первый был удачным. Каким-то будет этот? Теперь; конечно, мы стали опытнее, а стало быть, и смелее.

Идем на запад. Наши воздушные стрелки держатся за пулеметы и готовы к отражению атак вражеских истребителей. У нас, штурманов, сейчас одна забота – правильно ориентироваться для точного выхода на цель. На этот раз мы спокойны: нас ведет опытный штурман Антипов, и мы уверены, что цель будет найдена и поражена.

Вот и цель. Штурман эскадрильи построил маневр так, чтобы поднявшееся над горизонтом солнце светило на неприятеля. А это маскировка для нас. Сбрасываем бомбы. Они рвутся на окраине населенного пункта, сплошь забитого техникой противника, главным образом тайками и автомашинами. С высоты в четыре тысячи метров людей не видно – одна техника. Только теперь, после разрыва наших бомб, неприятель опомнился, и по нам начала бить его зенитка. Незамедлительно снижаясь, разворачиваемся на обратный курс.

Линию фронта пересекаем на высоте тысяча метров – лишь бы не достали нас вражеские зенитные пулеметы.

Вот и наша территория. Кичин сразу же переводит девятку на бреющий полет: «гонять гусей», как называют его некоторые. На такой высоте вражеские истребители нас не обнаружат. Это делается и для того, чтобы на своем [41] хвосте не привести на аэродром фашистские истребители, которые могли барражировать в районе линии фронта. По этой причине с дневного боевого задания каждый раз возвращаемся, как правило, на малой высоте. Идем так и сейчас… Все в этом полете получилось удачно. Значит, дела в новом полку пойдут.

Здесь порядка больше, жить стало интереснее. Боевые вылеты производим и дневные, и ночные. Трудно, конечно, но этого требует обстановка. На войне не до отдыха.

И здесь врагом номер один в дневных полетах, как и в первый месяц войны, оставались вражеские истребители. Стараемся применять эффективные приемы противодействия им. Но пока кроме огневого противодействия мы могли против них использовать лишь облака, вплоть до кучевых.

После одного из боевых вылетов экипаж нашего полка во главе с его командиром Василием Марокиным возвращался на свой аэродром. В районе линии фронта его атаковали вражеские истребители. Чтобы избежать дальнейших атак, летчик ввел свой самолет в единственное кучевое облако, что встретилось на пути, и, несмотря на резкую болтанку, старался не выходить из него до тех пор, пока у «мессеров» не кончилось горючее и они не ушли восвояси. Летчик уже в первых атаках был ранен, но, истекая кровью, не отпускал штурвал и снова и снова вводил самолет в спасительное облако. И только когда появилась уверенность, что преследовавшие его истребители ушли, экипаж взял курс на свою территорию. Выйдя из облаков, командир передал управление самолетом штурману Николаю Котову и стал перевязывать раны. Пилотируя из штурманской кабины, Котов, не имея в этом достаточной тренировки, сумел все же привести самолет на аэродром, а раненый летчик благополучно посадил его. Экипаж одержал победу над превосходящими силами противника.

Но все же потери от вражеской истребительной авиации были большими. И вот настала наша пора выполнять дневные боевые задания в сопровождении своих истребителей.

Для этих целей в сентябре 1941 года полку придается эскадрилья самолетов И-16, командовал которой капитан Кулагин. Эскадрилья базируется на аэродромах вместе с нами. Потери с ее появлением значительно уменьшились. Это подняло наш дух, придало в полетах еще больше уверенности. [42] При совместном выполнении боевых вылетов И-16 не только защищают нас от атак истребителей противника, но часто своим огнем подавляют и вражеские зенитные батареи.

Как– то в одном из таких вылетов в нашем звене не хватало левого ведомого. Сопровождающий нас истребитель Миша Агарков пристроил свою машину рядом с нашими. Приятно и в то же время как-то странно было видеть такой маленький, «курносый» самолетик в строю бомбардировщиков.

Но полег этим строем продолжался недолго. Вдруг забила вражеская зенитка, малокалиберная «шведка». Смотрим – Миша бросает самолет на стреляющую батарею и своими пулеметами заставляет ее замолчать. Обстреляв батарею, он тут же, круто набрав высоту, догнал нас и снова занял место в нашем боевом порядке. Все это он сделал по своей инициативе, чтобы помочь товарищам в бою. Он спас нас от вражеского огня.

– Молодец, Миша, – сказал Степан, мой командир. – Вовремя догадался.

– Только так и надо в бою, – откликаюсь я. – Врага надо бить совместно.

Находчивости и быстроты реакции Мише было не занимать. Однажды он сажал свой самолет с отказавшим мотором на маленький аэродром возле железнодорожной станции. Заход на посадку, как назло, был через нее. Самолет с неработающим мотором падал, как камень, на железнодорожные составы. Летчик видит, что ему не хватит высоты, чтобы дотянуть до аэродрома. Уже вот-вот он врежется в вагоны… Тут Агарков заметил, что у одного товарного вагона (он стоял как раз по направлению его полета) двери и с той, и с другой стороны открыты настежь. Деваться было некуда, и Миша нацелил туда свой «курносый» самолет. Конечно, плоскости остались в дверях вагона, а остальная часть проскочила сквозь них и закувыркалась по пристанционному пустырю…

Подбежавшие к самолету долго не могли вытащить летчика из кабины. Лицо его было окровавлено, срочно требовалась медицинская помощь. От удара у Михаила оказались выбитыми все передние зубы. Но, главное, сам он был невредим. А зубы – дело наживное. Вставив металлические, он выучился летать на дальнем бомбардировщике и до конца войны продолжал наносить бомбовые удары по объектам фашистской Германии. [43]

Но наши совместные полеты с истребителями продолжались недолго. Препятствием стала осенняя ненастная погода с низкой сплошной облачностью. В этих условиях нам пришлось действовать поодиночке и без сопровождения истребителями.

В это время – с октября по декабрь 1941 года – 98-й полк, ведя боевые действия против наступающих войск противника на Западном фронте, принимает непосредственное участие в обороне Москвы. Поскольку потребность в прикрытии наземных войск, оборонявших столицу, была большая, оставшиеся от эскадрильи Кулагина самолеты передали в другую истребительную часть. Но большинство ее летчиков остались в нашем полку и за короткое время здесь же, на месте, переучились для полетов на дальних бомбардировщиках и воевали на них до самой победы. Но в нашей памяти они больше сохранились как летчики-истребители, и нам еще не раз довелось вспомнить их самоотверженность в бою.

В начале октября аэродром Обоянь стал досягаем для неприятельских ближних бомбардировщиков и истребителей. Чтобы избежать потерь на земле, пришлось перебазироваться на восток, на полевой аэродром Чернянка, что между Старым и Новым Осколом.

Основным направлением боевых действий полка с этого аэродрома было тогда северо-западное, то есть в сторону Москвы, на которую нацеливались фашистские войска.

Осенняя непогода не позволяла выполнять боевые задания на средних и больших высотах, да и сами цели – танки, автомашины – можно было обнаружить только с высоты не более 400-500 метров.

В этих условиях нашим экипажам пришлось встретиться с очень интересным явлением, о котором все знали еще из школьных учебников, – с Курской магнитной аномалией. И хотя еще в первые месяцы войны нас предупреждали, что в этом районе магнитный компас может давать неправильные показания, столкнуться с этой «оказией» нам пришлось только в Чернянке.

Получив боевую задачу, поднимаем в воздух тяжело нагруженный самолет. Наша цель – скопление вражеских войск в районе Малоярославца. Низкие рваные дождевые облака не дают возможности набрать нужную высоту, и мы, вынужденные идти на малой, по магнитным компасам берем расчетный курс. Но по наземным ориентирам замечаем, что вместо северо-запада почему-то летим на северо-восток. [44] Догадываемся о коварном действии магнитного поля земли. Причина тому – огромные залежи железной руды. Ориентируясь визуально, направляем самолет в заданном, как нам кажется, направлении.

Стрелка компаса продолжает вести себя непривычно, странно: то прыгнет на 90 градусов вправо, то снова вернется в прежнее положение. Так продолжалось до тех пор, пока не вышли к Курску, где магнитная аномалия закончилась. Здесь наши компасы успокоились, и теперь по ним, более точно, берем нужное направление.

Все случалось на войне, но безвыходного положения не было. Врага били при любой аномалии, в том числе и магнитной.

Как– то после выполнения одного боевого задания садимся на аэродром и… видим -на старте стоит знакомый человек.

– Степан, это же наш прежний начальник, заместитель командира в 220-м.

– И то вижу, – отвечает он, – это майор Бровко. Очень хотелось бы с ним поговорить…

Заруливаем на стоянку и узнаем, что Бровко прибыл к нам, чтобы заменить командира полка Курочкина.

Вот подъезжает к самолету и сам Иван Карпович Бровко. Узнал нас, улыбается. Спрашивает, какие у нас есть просьбы, знакомится с нашими боевыми делами, размещением и питанием.

Мы рады, что командовать полком будет испытанный в боях командир, бывший штурман, участник сражений в Испании, депутат Верховного Совета РСФСР. И действительно, Иван Карпович Бровко своим умением, своим примером сумел приумножить боевые заслуги нашего полка, который стал потом гвардейским.

С новым командиром 98-й полк с еще большей энергией, чем прежде, продолжал осенью 1941 года бороться с наступающими фашистскими войсками.

Осенняя погода не позволяла нам наносить удары по врагу в одном строю, поэтому боевые задачи, в большинстве случаев решаем одиночными экипажами. Используем как укрытие от вражеских истребителей и осеннюю облачность. Однако при частых полетах в облаках у некоторых воздушных стрелков появлялась известная успокоенность (стрелять-то было невозможно). Наблюдалось это и в нашем экипаже. [45]

Раненому оказана помощь

Конец октября первого года войны. Сидим на аэродроме Чернянка. Непрерывно бомбим врага с воздуха, защищая столицу нашей Родины – Москву.

В сегодняшний полет идут девять экипажей полка, в том числе пять – из нашей эскадрильи. Кроме нас еще экипажи Феодосия Паращенко, Ивана Гросула, Константина Михалочкина, Василия Слюнкина. Боевая задача для всех одна – нанести удар по скоплению моторизованных резервов противника на восточной окраине Калуги.

К цели, над территорией противника, направляемся под низкими облаками. Идем одиночными экипажами, маршрут специально проложен над лесами, полями, болотами, в обход населенных пунктов – в каждом из них, по ту сторону линии фронта, могут быть вражеские войска, которые на этой высоте легко нас собьют из любого стрелкового оружия. Стараемся держаться как можно ниже. Это увеличивает угловую скорость нашего полета, а следовательно, уменьшает время нахождения в поле зрения вражеского стрелка, в зоне поражения зенитным оружием.

Подходим к району цели. Даю команду летчику набрать высоту не менее пятисот метров, так как бомбы, подвешенные на нашем самолете, снабжены взрывателями мгновенного действия. Облачность нам благоприятствует. Она двухслойная, с разрывами. Поднимаемся выше первого слоя кучево-дождевых облаков и в разрывах между ними пытаемся найти заданную цель. Нам помогает то, что мы нисколько не отклонились от заданного маршрута. Короткое прицеливание – и бомбы пошли на скопление вражеских автомашин на дороге, подходящей к небольшому населенному пункту.

Взяв обратный курс, набираем высоту и пробиваем второй слой облаков. Тут облачность поредела, и мы уже над «окном», но впереди, по курсу, видно большое темно-серое облако.

По нашим расчетам, через десять минут должны пройти линию фронта (это километрах в двадцати севернее Тулы). Не успел я об этом подумать, как через наш самолет – сверху, наискосок, – пронеслась трасса пулеметного огня. По переговорному устройству слышим голос стрелка Савенко:

– Матыцын упал, товарищ командир… Лежит на полу. [46]

– Встать за турель! – командует Харченко. – Смотреть за воздухом!

Интуитивно поворачиваюсь вправо. «Мессершмитт» тут как тут, разворачивается на нас.

– Степан, вправо! – не раздумывая, кричу летчику.

Поняв меня с полуслова (да и сам, конечно, увидел заходящего на нас «мессершмитта»), Харченко энергично направляет бомбардировщик ему навстречу, и мы, чуть не задев друг друга, расходимся. Савенко еще не успел, наверно, взять его в прицел. Теперь истребитель был слева от нас, километра на два сзади. Ожидая новую атаку, спешим к желанному облаку. Оно уже совсем рядом, но кажется, что мы приближаемся к нему слишком медленно. Наконец входим в него… Но мимо самолета снова промелькнули огненные трассы – фашист стреляет по нам уже не прицельно, а наугад. И хотя в кучевом облаке нас стало сильно болтать, мы уже считаем себя в относительной безопасности и берем курс на свою территорию. Но еще не знаем, велико ли облако, и опасаемся, что при выходе из него снова встретимся с «мессером». Минуты через три выскакиваем из облака, но вражеский истребитель потерял нас, вероятно: в воздухе его не видно.

Так что же случилось у нас после того, как сбросили бомбы? Наверно, стрелок-радист успокоился, что мы за облаками, и, забыв про осмотрительность, не заметил подкравшегося из-за облаков «мессершмитта», который и стрелял безнаказанно по нашему самолету. К счастью, самолет не загорелся и был управляем. Пострадал только Матыцын: пуля перебила ему голень левой ноги, он не мог стоять и упал. Это послужило нам уроком.

Полет продолжался. Самолет снова в облаках. Рассчитав по времени, где должна быть линия фронта, и пройдя ее, пробиваем облачность. Теперь срочно надо найти какой-нибудь аэродром – нашему стрелку-радисту нужна медицинская помощь.

Минуты через две увидели впереди бетонированную полосу и с ходу садимся на нее. Но тут же поняли, что аэродром пустой. Не выключая моторов, остановились в конце взлетно-посадочной полосы. Ждать пришлось недолго – к нам устремилась санитарная машина, а это нам и было нужно. На вид машина наша, отечественная, но могли это быть и враги: линия фронта рядом.

Из машины вышли шофер и медицинская сестра в солдатской форме. От души сразу отлегло: на аэродроме свои. [47]

Выскакиваю на землю, объясняю, что нам нужно. А летчик сидит в кабине, моторы работают.

Осторожно вытаскиваем раненого. На ногу ему накладывается жгут. Матыцын потерял много крови, просит пить. Хорошо, что в «санитарке» нашлась фляжка с водой.

Оказывается, этот аэродром, в двенадцати километрах от линии фронта, только что построили и ни один самолет сюда не успел еще сесть. Мы невольно опробовали его.

Первая помощь стрелку оказана, благодарим за это. Втаскиваем раненого в кабину. Медлить со взлетом нельзя: линия фронта рядом, и враг, узнав о нашей посадке, мог обстрелять аэродром. Теперь берем курс на Воронеж. Еще издали видим аэростаты заграждения. Это защита города от вражеских бомбардировщиков. Решаем обойти их с восточной стороны. Но аэростатов много, и на обход пришлось затратить порядочно времени, а значит, и топлива. Часть горючего и времени израсходовали на вынужденные посадку и взлет, поэтому не очень удивился, когда услышал от летчика, что горючее кончается и нужно искать место для посадки. Стали высматривать площадку в поле, невдалеке от населенного пункта: раненого надо было поместить в госпиталь или больницу.

Благополучно приземляемся. По счастливой случайноности, на месте нашего приземления оказался подросток верхом на лошади. От него узнали, что сели мы возле сахарного завода, где недавно разместился военный госпиталь.

Сажусь на лошаденку и галопом, как в детстве, скачу по полю, потом – по улице поселка, попутно спрашивая у прохожих, как быстрее доехать до госпиталя. Вскоре мы с врачом, уже на госпитальном газике, подъезжали к самолету. А через полчаса наш стрелок-радист был на операционном столе.

Становится темно, и мы с Харченко идем на завод договариваться об охране самолета.

Операция прошла удачно. Мы рады за товарища – врачи обещали через месяц ввести его в строй.

Дирекция завода отнеслась к нам очень доброжелательно и была готова оказать нашему экипажу посильную помощь. А она была нужна – срочно требовался бензин, чтобы отправиться на свой аэродром, где нас ждали боевые дела, боевые товарищи.

И такое везение – на заводе лежали две бочки авиационного бензина. Месяц назад здесь совершил вынужденную [48] посадку другой самолет: как мы догадывались, штурмовик Ил-2. Тогда с аэродрома, расположенного в этом районе, и было для него доставлено две бочки с горючим. Но самолет не удалось исправить, и горючее осталось нетронутым. Самолет будто бы был отправлен на ближайший аэродром по железной дороге.

Осмотрев бочки с горючим, приходим к заключению, что, хотя бензин и не совсем наш, да и мало его, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба. Решаем, что добраться на нем до ближайшего аэродрома мы сможем.

На сахарном заводе оказался и баллон со сжатым воздухом, необходимым для запуска моторов. Нашлась и трубка к нему. Да, очень нам повезло.

Директор завода пошутил при прощании:

– Вы с воздуха как будто видели, что здесь есть все необходимое для вас. Сели и не промахнулись.

– У вас как на хорошей авиационно-технической базе. Мы знали, куда садиться, – весело отвечали мы.

Бочки с горючим доставлены к самолету. Везти их пришлось по дороге сначала на лошади, потом – на волах.

Пока командир осматривал самолет, мы с Савенко принялись заправлять баки бензином. Савенко работал внизу так проворно, что я, стоя на плоскости, едва успевал принимать у него ведра с бензином. Выливаем его в баки осторожно – каждый литр на учете.

– Быстро заправили, – хвалит командир, – не хуже бензозаправщика.

– Могли и быстрее, – отвечаю, – да Савенко мал ростом, еле достает до плоскости.

Осмотрев самолет, атакованный во вчерашнем воздушном бою, увидели, что перебит трос управления триммером руля высоты, который служил для снятия нагрузки со штурвала при наборе высоты и снижении. Решаем поставить триммер в нейтральное положение и полет пока выполнять без него.

На свой аэродром намечаем отправиться утром следующего дня. Выбираем площадку для взлета. Договариваемся, что с рассветом к самолету пришлют гусеничный трактор, который привезет, баллон сжатого воздуха и отбуксирует самолет на взлетную площадку.

Позавтракав утром в заводской столовой, попрощавшись с Матыцыным, с гостеприимными хозяевами поселка, так много сделавшими для нас, пешком направляемся к [49] самолету. Но, едва выйдя за околицу, видим, что самолета на месте нет. Удивленно смотрим друг на друга.

– Смотрите, вон он, наш красавец, слева на горизонте, – первым увидел его воздушный стрелок.

– Да он стоит уже на нашем новом старте! – удивился командир.

Спешим к самолету. Издалека видим, что рядом с ним – трактор. Спрашиваем у тракториста, как ему одному удалось перетащить наш бомбардировщик.

– Зацепил тросом за колеса – нехитрое дело, – отвечает.

– Но самолет без тормозов, мог же наехать на тебя… – вразумляем его.

– Грязи-то сколько – по колено. Не мог он наехать. Вот и стоит теперь на месте.

Нам оставалось только поблагодарить его. Моторы запускаем сами – техников с нами нет. По команде летчика вместе с воздушным стрелком прокручиваю винты. Трудно. Зовем на помощь тракториста. Втроем стало полегче. Откручиваем вентиль баллона сжатого воздуха и, выскочив вперед, сигналим: «Можно запускать!».

К нашей радости, моторы запустились без особого труда. Пока они прогреваются, из-под самолета выкатываем баллон и, не теряя времени, забираемся в кабины. Даем полный газ. Взлет!

По жнивью самолет медленно набирает скорость, но поле большое… Наконец он отрывается от земли. Делаем прощальный вираж над госпиталем… Теперь надо сесть на один из ближайших аэродромов, где предстоит настоящая заправка. До такого лететь всего пять минут. И на этом аэродроме – он принадлежит истребительному училищу – находим знакомых летчиков и техников. Здесь тоже выполняют боевые задания: прикрывают от вражеских бомбардировщиков важный объект – железнодорожный мост через реку.

По нашей просьбе, к тому же и по знакомству, заправляют нас быстро. Спешим, так как погода портится – осень. Полет выполняем под низкой облачностью с дождем, но при нашей натренированности в боевых условиях этот перелет для нас прост, и выполняем его, по существу, без отклонений от намеченного маршрута.

В Чернянку прибыли под вечер. Осенью темнота наступает рано. Еще с воздуха увидели, что на стоянках всего [50] два-три самолета. В чем дело? От техников, с нетерпением дожидавшихся нас, узнали, что немецкие войска наступают как раз на этом направлении и находятся не так далеко от аэродрома. Полк вынужден был позавчера перебазироваться в новый район. На другой день отправляемся туда и мы, чтобы с нового аэродрома продолжать бить фашистские войска, рвущиеся к Туле и Москве.

Так закончились для нас первые четыре месяца войны. Они показали, что, несмотря на наше отступление, на наши неудачи, мы все же бьем гитлеровских захватчиков и можем бить еще сильнее. Было у нас такое чувство, что, хоть враг и силен, – мы сильнее его: хоть он и хитер, – мы ловчее. И будем бить его до тех пор, пока не освободим от фашистов нашу священную землю и порабощенные ими народы. [51]

Глава III. Оборона столицы

Дорога смерти для врага

На аэродром в районе Липецка полк перебазировался в конце октября 1941 года. Это совпало с периодом усиленных попыток врага захватить столицу нашей Родины – Москву.

В ту первую военную осень гитлеровское командование придавая огромное политическое и военно-стратегическое значение захвату столицы Советского государства, стремилось занять ее до конца года и тем самым продемонстрировать всему миру стратегию «молниеносной войны». Для достижения этой, явно авантюристической, операции под кодовым названием «Тайфун» Гитлер сконцентрировал на Московском направлении около двух миллионов солдат, тысячи танков, артиллерийских орудий, самолетов. Вся эта армада 30 сентября двинулась в наступление.

По шоссейной дороге Орел – Тула к Москве рвалась механизированная армия Гудериана, на которую фюрер возлагал большие надежды. Он должен был захватить Тулу, Рязань и завершить окружение столицы с юго-востока.

Нашему полку, в числе других частей, выпала ответственная задача – беспрерывно воздействовать на эту дорогу с воздуха и тем самым оказать помощь наземным войскам, обороняющим Тулу, форпост на пути к Москве. Впоследствии эту дорогу назвали дорогой смерти. Действительно, она стала местом смерти многих и многих тысяч гитлеровцев, пытавшихся войти в Москву с юга.