Текст книги "Карабарчик. Детство Викеши"

Автор книги: Николай Глебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Эпилог

Прошло много лет. В приёмную первого секретаря Усть – Канского райкома партии Кирияка Прокопьевича Кобякова вошёл военный. Приложив руку к козырьку форменной фуражки, он вежливо обратился к сидевшей за маленьким столиком машинистке:

– Товарищ Кобяков не занят?

Девушка заглянула в дверь кабинета.

– У него посетитель. Прошу подождать.

Офицер опустился на стул и стал смотреть в окно. День был солнечный, яркий, какие обычно стоят в июле. Углубившись в свои думы, офицер не слышал, как из кабинета вышел секретарь райкома.

– Янька!

– Кирик!

Друзья обнялись. Разглядывая пополневшего хозяина, офицер произнёс:

– Здравствуй, товарищ секретарь райкома, опять пришлось встретиться.

– Здравствуй, здравствуй, товарищ старший лейтенант танковых войск. Опять вместе, – Кирияк Прокопьевич энергично потряс руку старого друга.

– Как здоровье Прокопия Ивановича, мамы? Признаться, в Тюдрале я давненько не был.

– Родители здоровы. Отец по-прежнему работает в сельсовете, мама стареет, седая уже стала.

Оба замолчали, думая о матери, которая беспредельно любила обоих.

– Ты подожди минутку. Я позвоню жене, чтобы она встретила нас.

Через несколько минут Кирик вернулся радостный:

– У меня сегодня настоящий праздник: приехал Темир. А сейчас, пока жена хлопочет с обедом, пойдём к Чарышу. Не возражаешь?

Друзья миновали село и оказались на берегу Чарыша. Слышно было, как на лугу стрекотала сенокосилка, шёл трактор, ведя на прицепе комбайн.

Над селом в голубом небе кружились голуби. Горы и леса, казалось, нежились в лучах яркого солнца, отдыхали, согретые теплом июльского дня.

Мерно шумел горный Чарыш. Гордо подняв ввысь могучие ветви, слушает его старая лиственница. Мимо неё много лет тому назад, дружно взявшись за руки, не раз проходили два мальчика – белоголовый и смуглолицый.

Детство Викеши

Глава первая

Восьмилетний Викеша проснулся от лёгкого потряхивания за плечо. Увидя перед собой деда, он сразу вспомнил, что тот обещал взять его с собой в волостную управу, и быстро вскочил на ноги.

– Умывайся и за стол, да не забудь лоб перекрестить, а я пойду насчёт лошади…

Маленькая подвижная фигура деда неслышно исчезла из просторной избы.

Запах свежеиспеченного хлеба наполнял опрятную избу. Возле печки хлопотала бабушка Авдотья, такая же сухонькая, как и дед. Она изредка поглядывала на внука. Викеша подошёл к рукомойнику, наклонился над деревянной шайкой и раза два плеснул водой на лицо. Перекрестившись, уселся за стол.

– А мама где? – лениво потягиваясь, спросил он.

– Коров доит, а за столом потягиваться грех, – наставительно заметила старушка.

– А тятя? – продолжал расспрашивать мальчик.

– Собирает деда в волость, – коротко ответила Авдотья и поставила перед внуком блюдце со сметаной и горячий калач.

Обжигаясь, Викеша дул на хлеб, макал его в сметану и ел с наслаждением. Когда он собрался вылазить из-за стола, бабушка поставила лопату, которой она вытаскивала хлеб из печи, и подошла к Викеше. Она погладила его шершавой рукой по мягким, как лён, волосам:

– Мать молоко несёт, попей парного.

В избу вошла молодая рослая женщина с открытым приятным лицом крестьянки. Она поставила подойник на лавку и взглянула на сына:

– Что так рано поднялся?

– Я с дедушкой в волость поеду, – разыскивая, глазами картуз, ответил Викеша.

– А отца опрашивался?

– Не-ет, вчера мне дедушка сказал, что поедем.

Викеша знал, что маленький, сухонький дед слыл грозой для домашних. Его слово было законом в семье Булыгиных. С первых дней своей сознательной жизни Викеша понял, что все в доме безропотно подчинялись старику. Боялись его и односельчане.

Несколько лет подряд Василий Иванович Булыгин – дед Викеши – был старшиной Долговской волости. Правление находилось в селе Долгое, что в семнадцати верстах от деревни Озёрной, где жили Булыгины.

Заброшенная вдали от железных дорог и промышленных центров Зауралья деревня Озёрная привольно раскинулась среди озёр и перелесков Челябинского уезда. Дальше на юг шла бескрайняя Тургайская степь. На восток, ближе к предгорьям Урала, лежали плодородные башкирские земли.

Большой крестовый дом Булыгиных, выкрашенный зелёной краской, резко выделялся на фоне серых крестьянских изб. Он, казалось, давил своей тяжестью, добротностью на захудалые постройки сельчан.

В тот день, как отправляться в волостную управу, дед долго искал в железной шкатулке какую-то бумагу и, найдя её, бережно положил в карман частобора[37]37
  Частобор – род кафтана.


[Закрыть].

– Ну, готов? – опросил он внука и, не дожидаясь ответа, закрестился на иконы, одновременно отдавая распоряжения снохе: – Пёстрого телёнка не выпускайте, а то опять в огород заберётся. Да собаку не забудь покормить. – Перекрестившись ещё раз, дед надел картуз и вышел на крыльцо.

Утреннее июньское солнце заливало теплом широкий двор с саманницей и амбаром. Возле дома стоял запряженный жеребец и нетерпеливо бил о землю копытом. Отец Викеши держал коня под уздцы.

– Степан, повод отпускай, когда вожжи возьму, – садясь в тарантас, крикнул дед.

– Ладно, – тряхнув стриженными под кружок волосами, коротко ответил тот.

– Садись, – кивнул старик внуку.

Мальчик проворно взобрался в тарантас, и когда дед крикнул отцу: – Отпускай! – Викеша стукнулся головой о плетёную стенку короба. Огромный жеребец вынес тарантас за ворота и помчался по деревенской улице. Перед глазами Викеши замелькали рваные плетни, крытые соломой избы, переулки и огороды. Прячась в подворотни, лаяли собаки, и одну из них, к большому удовольствию Викеши, дед огрел кнутом.

Встречные мужики торопливо сдёргивали войлочные шляпы и угрюмо сторонились к заборам. На поклоны дед отвечал лишь небрежным кивком головы.

За околицей лошадь сбавила бег и через полверсты перешла на ровную рысь.

Когда обогнули небольшое озеро, дед увидел на опушке берёзовой рощи палатки цыган. Он торопливо вытащил из кармана старшинскую бляху и повесил её на грудь.

– Я вам покажу, конокрады, как без моего согласия селиться! Я вас уважу, голубчики!

Булыгин поднялся на ноги и сильно взмахнул кнутом. Не ожидавший удара жеребец сначала потоптался на месте, а затем рванул тарантас. Дед направил коня на палатки цыган. Жеребец, всхрапывая, помчался прямо на табор. От быстрой езды полы стариковской одежды трепетали по ветру, как крылья хищной птицы, и весь он был похож на злобного коршуна.

Цыгане заметили деда поздно. Отчаянно ругаясь, он вихрем налетел на табор и начал хлестать кнутом опешивших людей. Послышались крики и визг бегущих женщин, плач детей.

Проехав по табору, дед вновь повернул коня на палатки. Сбивая копытами висящие над огнём котелки и чайники, жеребец вынес разъяренного седока к лесу. Старик бросил вожжи перепуганному Викеше, поспешно выскочил из тарантаса и, не выпуская кнута из рук, побежал к галдевшей толпе.

– Варнаки, конокрады, вон из моей волости! – затопал он ногами и, размахнувшись, стегнул кнутом рослого чернобородого цыгана. Викеша с ужасом ждал, что толпа сомнёт деда, но цыгане почему-то продолжали пятиться к палаткам. Они падали на колени, били себя в грудь и горячо просили о чём-то.

– Вон! Вон! – вновь донёсся до Викеши голос деда, и говорливая толпа цыган откатилась к лесу.

Дед вернулся к тарантасу, спрятал бляху в карман и повернул жеребца на дорогу в Долгое. Версты две ехали молча. Когда в нём улеглось волнение, он повернулся к внуку.

– Испугался, поди? – из-под нависших седых бровей глаза его смотрели с усмешкой.

– Дедушка, а за что ты цыган хлестал?

– Конокрады они, да и ребятишек таких, как ты, воруют.

– Правда? – Викеша недоверчиво посмотрел на деда.

– Раз говорю – значит, правда, – кивнул своей птичьей головкой старик и, не обращая внимания на внука, запел что-то церковное.

– Дедушка, почему они боятся тебя? Ведь их много, а ты один? А зачем ты вешал на грудь бляху? – не унимался Викеша.

Дед оборвал свое пение и, зевнув, перекрестил рот.

– Вырастешь – узнаешь.

Часа через два остановились возле волостной управы. На крыльцо вышел сторож. Увидя Булыгина, он торопливо сдернул с лысой головы заплатанный картуз.

– Василий Иванович, пожалуйте. – Он быстро сбежал по ступенькам и протянул было руку, чтобы помочь старшине вылезти из коробка, но тот сам проворно соскочил с сиденья.

– Распряги лошадь, поставь на выстойку, через час дашь сена, овсом не корми, – поднявшись на крыльцо, приказал дед и вошёл в управу.

Со скамей поднялись мужики и бабы. Хмурые, измождённые лица, суровые, недружелюбные взгляды… Поздоровавшись с писарем, дед надел свою бляху и занялся делами. Он долго перебирал какие-то бумаги, что-то отыскивал, читал и всё время ругал мужиков за какую-то недоимку. Викеша сидел рядом и тоскливо поглядывал на окна, за которыми звенели ребячьи голоса. Наконец, он не вытерпел и потихоньку выскользнул на улицу.

В тени, недалеко от палисадника, мальчишки играли в бабки. Викеша, подражая деду, заложил руки за спину и медленно подошёл к игрокам. Один из них, востроносый и худой, с весёлыми озорными глазами, был одет в домотканную рубаху и штаны, через прорехи которых виднелись голые коленки. Он расставлял бабки. Второй – краснощёкий крепыш с волосами цвета спелого овса – подбрасывал в руке налиток[38]38
  Налиток – бабка, внутренность которой залита свинцом.


[Закрыть] Остальные сосредоточенно следили за «коном».

– Ты скоро, Сёмка? – второй мальчик выжидательно и спокойно посмотрел на оборвыша.

– Сейчас, – ответил тот и отошёл от «кона». – Бей!

Краснощёкий долго нацеливался, прищуривался, а когда метнул налиток – промахнулся.

– Ставь на промах три бабки, – скомандовал Сёма. Тут он увидел Викешу и быстро оглядел его с ног до головы.

– Ты с пчелиным волком приехал? – спросил он бесцеремонно.

– Я приехал с дедом, он старшина, – ответил Викеша.

– Так я и знал, что ты внук пчелиного волка, – уже насмешливо заметил оборвыш и лихо плюнул сквозь зубы.

– Ты знаешь, почему твоего деда зовут пчелиным волком? – не отставал Сёма.

– Нет, – тихо произнёс Викеша.

– Ну так я тебе скажу… Бывал на пасеке?

– У нас своя есть. Шесть ульев стоит.

– Ну вот. Видал наподобие шмеля такую тварь? Она в земле больше живёт. Завидит пчелу и убивает её жалом. Потом высасывает из неё мёд. Понял теперь? – Сёма покрутил пальцем возле носа Викеши. – Понимать тут надо, что люди говорят… В бабки будешь с нами играть?

Викеша покосился па раскрытые окна управы. Оттуда доносились просящие голоса мужиков и баб, сердитый голос деда:

– В острог посажу! – И, тяжело вздохнув, он тихо сказал:

– Буду, только у меня бабок нет.

– А деньги? – бойко спросил Сёма.

– Есть десять копеек.

– Давай сюда, – оборвыш заложил серебряную монету за щеку и начал отсчитывать бабки.

За игрой время пролетело незаметно, и когда с крыльца управы раздался голос деда: – Едем! – Викеша неохотно простился с ребятами.

Дорогой он спросил:

– Дедушка, а почему тебя называют пчелиным волком?

Старик круто повернулся на сиденье.

– Кто называл?

– Сёмка, один мальчик, с которым я играл в бабки…

– Твой Сёмка – дурак, – дед нервно потеребил свою бородёнку. – Не надо было тебе с шельмецами связываться. А об этом Сёмке я разузнаю, кто его родители.

Викеша жалел, что нечаянно подвёл Сёму, и чтобы исправить положение, сказал уверенно:

– В Долгой все так думают.

– А ты откуда знаешь?

– Ребята сказывали.

– Твоих ребят выпороть надо, и тебя заодно, чтоб не слушал разную брехню. – Дед сердито задёргал вожжами. Всю дорогу он сидел нахохлившись, как старая птица.

Дня через два после поездки в Долгое старик явился откуда-то пьяным. В большом булыгинском доме все притихли. В хмелю дед часто буянил. Больше всего доставалось младшему сыну Спиридону, тихому неловкому парню, который боялся отца, как огня. Так было и на этот раз.

– Эй, Спирька! – крикнул пьяный дед. – Студень ты трясучий. И в кого ты уродился такой – ни сено, ни солома! Ты возьми Стёпку, – говорил он про отца Викеши, – на дело мастак, умом не обижен, голыми руками его не возьмёшь, в люди выйдет. А от тебя, дохлятина, девки и те бегают. Женить олуха надо. Может, поумнеешь.

– Ваша воля, тятенька, – тихо ответил Спиридон, переминаясь с ноги на ногу.

– В Обаниной у кожевника дочь тебе выглядел, хотя и кособока, зато единственная наследница всему богатству.

– Воля ваша, – Спиридон ещё ниже опустил голову.

– Воля ваша, воля ваша, – передразнил дед, – женю и весь разговор.

Все в доме, кроме старика, знали, что Спиридон любил девушку из бедной семьи, знали и жалели его.

– Дарья! – крикнул старик снохе. – Где Викешка?

– На улице играет, – мать Викеши спокойно вскинула серые, умные глаза на расходившегося старика.

– Позови.

Дарья вышла и через несколько минут явилась с сыном.

– Уходи! – махнул дед рукой на Спиридона и зло посмотрел ему в спину. Пошарив нетвёрдой рукой по карманам своего частобора, он вынул пряник и подал его внуку.

– Ты меня любишь? – дыша винным перегаром в лицо мальчика, спросил он.

– Пьяного не люблю, – жуя пряник, ответил Викеша.

– Ах ты, пострел, – мышиные глазки деда посветлели, и, обнимая внука, он продолжал ласково:

– Викешка, Викешка, попом ты у меня будешь, попы живут хорошо, выучим – и станешь ты поп Викентий Булыгин.

– Я не хочу попом, – Викеша недовольно надул губы.

– Почему?

– А они толстые больно…

– Дурак ты, Викешка. Так, стало быть, не хочешь попом? – дед вдруг сердито махнул рукой. – Дарья! Сними сапоги, – он выставил ногу, и сноха стянула с него сапоги. Опираясь одной рукой о стену, второй о Дарыо, старик, что– то бормоча под нос, ушёл спать.

В булыгинском доме тихо. Слабо мерцает огонёк лампады. В маленькой горенке храпит дед. Безмятежно спит на полатях Спиридон, только что вернувшийся с вечёрки. Уснули отец и мать Викеши. Только в углу, недалеко от печи, сидит за прялкой бабушка Авдотья Максимовна и под мерное жужжанье веретена рассказывает внуку сказку про Бову Королевича. В голове восьмилетнего Викеши роем кружатся воздушные замки, серебряные пруды, дремучие леса.

Глубокая полночь. Пропели первые петухи, а золотая нить сказки тянется ещё долго-долго.

Глава вторая

Утро выдалось ясное. Под лучами солнца снег вспыхнул ослепительными искрами. Хорошо покататься в такую погоду с горки! Ребятишки гурьбой высыпали на улицу. Смех, крики и стук опрокинутых деревянных салазок! Остроухий Шарик хватается зубами за полы ребячьей одежды и скатывается на лапах с высокой горки. Мороз больно щиплет нос и обжигает щёки. Весь в снегу, румяный, Викеша вбежал в избу. Быстро сбросил шубейку и, садясь за стол, заявил отцу:

– После обеда пойду с ребятами на Васькино.

– Зачем?

– А так, – беспечно ответил Викеша.

Когда он опять выбежал на улицу, мальчишки уже прорыли метра на два проход в снежной горе, которая, закрыв высокий заплот булыгинского дома, тянулась до крыши соседнего амбара.

Из дыры торчали подшитые пимы Назарки Сорокина, первого коновода и большого забияки. Вскоре послышался его голос: – Ребята, Викеша пришёл?

– Здесь, – отозвался тот.

– Бери лопату, начинай копать с другой стороны, возле забора, – приказал ему Назарка и, подтянув под себя ноги, начал выбрасывать снег.

– А на Васькино когда пойдём? – наклонясь к большой снежной дыре, спросил Викеша.

– Пророем сугроб, тогда и пойдём. Давай копай.

Через час проход был готов. Энергично работая локтями, ребятишки стали переползать глубь снежной горы. Было интересно и таинственно. Яркий свет у входа постепенно переходил в голубой полумрак. Вылезая из «туннеля», «строители» радовались блеску зимнего дня, и он казался им ещё ярче и краше.

– Теперь на Васькино! – скомандовал Назарка своей ватаге.

Озеро Васькино примыкало одним концом к деревенским огородам. Противоположный берег вплотную подходил к большому сосновому лесу, который охватывал озеро в форме подковы. Летом на Васькино водилось много уток, зимой в камышах петляли зайцы, и охотники не раз замечали свежий волчий след.

Утопая в глубоком снегу, мальчики прошли камыши, пересекли затянутое льдом большое плёсо. Вот и лес. Сколько здесь звериных следов! Тонкой строчкой рисуя затейливые узоры, бегал какой-то небольшой зверёк. А вон там, возле старого пня, из леса в озёрные камыши протоптали дорожку зайцы. Возле небольшой сосёнки, ветки которой под тяжестью снега повисли до самой земли, пробежала белая гибкая ласка.

Викеша раздвинул густые ветви сосёнки и заглянул в пустоту. Там было сухо, уютно, тепло. Вот бы полежать сейчас на жёлтой прошлогодней хвое, вдохнуть запахи осени… И пусть сердитый ветер шумит в камыше, наметает сугробы; здесь так хорошо и тихо. Викеша опустился на колени и стал разгребать снег. Но нижние ветви крепко примёрзли к земле, и, вздохнув, он пошёл на голоса друзей.

Ребята не заметили, как наступил вечер и поднялся сильный ветер. Выйдя на опушку леса, они остановились. Озере, камыши – всё было затянуто белесой мглой. Не видно и деревни. Резкий порыв ветра повернул ребят лицом к лесу, и Викеша, вспомнив про уютную сосёнку, предложил укрыться в бор – там тише.

– Сказа-ал, – протянул насмешливо Назарка. – Что мы, в лесу что ли ночевать будем? Айда, ребята, домой.

Назарка первым шагнул на берег. За ним последовали остальные. Выйдя из камышей, все сгрудились возле Сорокина. Идти через открытое плёсо было трудно. Ветер крепчал. Снег повалил сплошной стеной. Казалось, он гнал ребят обратно в камышовое затишье, где можно было бы переждать бурю.

– Держись друг за дружку. Не отставай! – крикнул Назарка и, нахлобучив шапку, зашагал по направлению к деревне.

Поминутно поворачиваясь к товарищам, – не отстал ли кто – он упорно шёл вперёд. Назарка был старше своих друзей года, на три и лучше всех понимал опасность бурана. Викеша шёл бодро. Одет он был теплее ребят – в меховую борчатку[39]39
  Борчатка – вид долгополой шубы.


[Закрыть]. Он подобрал её длинные полы и шёл, не спуская глаз со спины Назарки. Встречный ветер дул, казалось, с удвоенной силой. Назарка, не видя тропы, часто сбивался в целик.

– Стой! – послышалось сзади. – Доронька Пестерев где-то отстал.

Ребята остановились.

– Ждите меня здесь, – скомандовал Назарка и, тяжело шагая по снегу, исчез в серой пелене бурана. Через несколько минут до слуха ребят донеслось:

– Ви-кеш-ка! Ви-кеш-ка! Иди сю-да!

Викеша отделился от ребят. Нащупывая ногой следы, полузанесённые вьюгой, он шёл на голос.

– Ви-кеш-ка! – послышалось почти рядом. В полумраке мелькнули две фигуры. Пройдя ещё несколько шагов, Викеша остановился. Назарка тряс Дороню за плечо:

– Вставай!

– Не могу идти, – хныкал тот.

– Вставай, тебе говорят! – с помощью Викеши Назарка поднял мальчика на ноги. – Иди! – толкнул он его в опину.

Дороня опять захныкал:

– Снег в пимы набился, ноги стынут.

Назарка поспешно сдёрнул с него валенки и вытряхнул снег.

– Иди! А то я тебе в шею накостыляю, – сказал он зло и толкнул Дороню в спину.

Угроза подействовала сильнее, чем уговоры, и, опираясь о плечо Викеши, Дороня зашагал вперёд.

В одном месте Дороня остановился, чтобы отдохнуть.

– Я тебе отдохну! – яростно крикнул Назарка и двинул его кулаком в бок. – Иди, говорят, а то замёрзнешь.

Вскоре они добрались до ребят.

А вьюга свирепела. Снег хлестал справа, слева, валил сверху, забивался за воротник и крутился у ног. Сумасшедшей пляской встречала вьюга ночную тьму.

Держась за руки, дети медленно двигались к деревне. Шли цепочкой, не теряя друг друга из вида. Через полчаса утомительного пути им показалось, что блеснул огонёк, за ним второй – значит, деревня близко. Вдруг огоньки исчезли, и ребята приуныли. Назарка беспокойно завертел головой. Молчаливо стоял Викеша. Он думал о сосне, под которой можно было бы переждать буран. Затем мысли унеслись к дому. Забраться бы сейчас на тёплые полати и слушать, как воет за окном злая вьюга. Голова мальчика опускалась всё ниже и ниже. Он начал дремать. Из состояния полусна его вывел голос Назарки:

– Кто видел огни?

– Я, – поднял отяжелевшие веки Викеша. И окончательно встряхнувшись, показал рукой вперёд, – я видел их там.

– Я тоже!

– И я! – послышались голоса ребят.

– А может, это волк, – едва выговорил Дороня и теснее прижался к Викеше.

– Поскули ещё. – В голосе Назарки – угроза. Но и сам он почувствовал, как мурашки побежали по коже.

– Может быть, взаправду волк?

Поборов страх, ребята сгрудились вместе и разом крикнули. Через вой вьюги полетело зовущее: Ay! Ау!

– Э-гей! – вдруг донеслось издалека. Семь дружных голосов зазвенели уже громко и радостно: – Ау! Ау!

Через несколько минут показался всадник, из мрака выплыл второй, третий…

Подъехал Архип Сорокин, отец Назарки, инвалид с одной ногой, вернувшийся два года назад с японской войны. Возле всадников, весело повизгивая, крутился Шарик… Викеша услышал тревожный голос отца:

– Куда вас черти занесли?!

Мальчишки, насупясь, молчали. Только неожиданно осмелевший Дороня пропищал, стуча зубами от холода:

– Куда же? На озеро…