Текст книги "Карабарчик. Детство Викеши"

Автор книги: Николай Глебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

За обедом попросились у отца с матерью сходить на Коргон.

– Хорошо, я подумаю, – ответил уклончиво отец.

Степанида вздохнула:

– Кирик ещё не поправился. Надо бы подождать.

– Нет, мама, я здоров, – Кирик с надеждой посмотрел на Степаниду. – Разреши!

На следующий день утром Прокопий сказал жене:

– Буди-ка, мать, ребят. Пусть идут на Коргон. В том районе спокойно, а мне надо письмо в Талицу передать.

Степанида неохотно стала будить Кирика и Яньку.

– Вставайте, а то отец скоро уйдёт.

Янька быстро вскочил на ноги; за ним, протирая глаза, последовал и Кирик.

– Ну, коргонцы! Что-то долго спите! – сказал им весело Прокопий. По лицу отца Янька понял, что он согласен отпустить их на каменоломни. – Пейте чай и отправляйтесь в путь. С собой возьмите карабины и Делбека. По пути зайдите в Талицу и передайте вот этот пакет, – Прокопий вынул из кармана гимнастёрки бумагу.

Степанида недовольно посмотрела на мужа, но возражать не стала.

Прокопий надел солдатскую фуражку, поправил ремень, на котором висел револьвер, и, обняв по очереди ребят, ушёл.

Захватив с собой немного хлеба и оружие, ребята отправились в путь. В Талице они передали пакет и пошли вверх по мелкой речушке Коргону, которая впадает в шумный Кумир. Окрестности Кумира считались одним из самых живописных мест Горного Алтая.

Утренний воздух был чист и прозрачен. Вправо виднелись заросли золотистой акации, слева – небольшая поляна, по краям которой росла горная ромашка. Из неё робко выглядывали троецветки, вьюнки и сиреневые лепестки красавицы-хохлатки. Посередине поляны, раскрыв розовые чашечки, нежились на солнце алтайские маки. Спускаясь к обрыву, широкой полосой раскинулся синий ковёр незабудок. За ним виднелись пышные хризантемы и кусты горной астры.

Мальчики долго стояли на отвесном берегу реки. Точно вырвавшись из каменных объятий, река вливалась в небольшую зажатую с двух сторон долину, берега которой были усыпаны бледно-розовым маральником. Основное русло реки уходило вправо. С берега было видно, как в воде, сверкая серебристой чешуёй, играли хариусы[25]25
  Хариус – рыба из семейства лососевых.


[Закрыть]. В зеркальную гладь озера гляделись горы, и ярко-жёлтые кувшинки, тихо качаясь, раскрывали широкие лепестки щедрому солнцу.

А внизу грохотал непокорный Кумир. Горная река петляла между скал, прячась в ущельях, и, повернув круто на восток, серебристой змейкой исчезала в дымке далёких гор.

Часа через два Кирик с Янькой достигли подножия Коргонской каменоломни. Перебравшись по шатким лавам на другой берег, они остановились перед заброшенными постройками, которые когда-то принадлежали Колыванской шлифовальной фабрике уральского заводчика Демидова.

Глава пятая

Сама каменоломня лежала высоко над уровнем моря, в трудно доступном ущелье. Здесь в 1786 году мастер-камнерез Шаньгин нашёл богатое месторождение яшмы и порфира.

Сторож каменоломни, отставной солдат Журавей, увидев ребят, поднялся с порога избы и крикнул, насколько позволяли ему лёгкие:

– Команда, стоп!

Кирик и Янька остановились.

– Ружья к но-о-гип!

Ребята сняли ружья с плеч.

– Два шага назад, арш-ш! – пропел Журавей фистулой и довольный послушанием ребят спросил мягко: – Откуда, рыжики?

– Рыжики в сырых местах водятся, а мы тюдралинские.

– Чьи будете?

– Я Прокопия Ивановича Кобякова сын, а это мой брат, – кивнул на друга Янька.

– Смотри-ко, да когда ты вырос? – развел руками старик. – Давно ли я был у вас – ты ещё с соской ходил. С твоим-то дедом, покойничком, мы ведь в одном гренадёрском полку служили, – гордо добавил он и, открыв дверь избы, сказал ласково: – Я вас сейчас чайком угощу, рыжики.

Много интересного услышали в этот вечер гости от славного старика.

– Что, поди, за камешками пришли? – улыбнулся старик. – Много их у меня, вся гора изрыта. А вот таких теперь, пожалуй, не скоро найдёшь, – открыв железную шкатулку, Журавей подал ребятам два серо-фиолетовых камня яшмы. – Оставил мне их на память покойный мастер Терентий Лукич. Знаменитый умелец был! Из цельного камня яшмы сделал вазу высотой два аршина и полтора вершка и в 1851 году отправил эту вазу на всемирную выставку в Лондон… Да, постойте! У меня книжка сохранилась насчёт этой вазы, – старик поднялся с лавки и, пошарив за иконой, подал ребятам красочный альбом изделий Колыванской фабрики.

Ребята смотрели на изображение чудесной вазы из коргонской яшмы. Янька прочёл текст:

«…Жюри не может умолчать об отзыве своего комиссара – оценщика, а именно: размеры и вес этих масс твёрдого камня таковы, что я, должен сознаться, не знаю других подобных изделий. Я не думаю даже, чтобы столь трудные и так хорошо отделанные произведения были когда-либо исполнены со времён греков и римлян. В пример изделий такого рода из тех времён я привёл бы статуи Рима в Капитолии и превосходный остаток драпировки, чрезвычайно тщательно отделанной…»

– Вот это да… – протянул Кирик.

Он понял из прочитанного, что русский человек сделал вазу, равной которой не было во всём мире.

Ребята начали перелистывать альбом.

– А это что за ваза?

– Погоди, найду очки…

Старик засуетился. Взяв в руки альбом, он поднес его к окну и, увидев знакомый рисунок, произнёс с лёгким смешком:

– Это о том, как наши колыванцы Наполеона удивили. Ну-ко, читай.

Янька, не торопясь, начал читать:

«…В 1807 году сопровождавший транспорт с изделиями Колыванской фабрики мастер Яков Протопопов был отправлен кабинетом его величества в Париж с вазой из коргонского порфира, подаренной Наполеону I. Там его одели во фрак, в котором Протопопов чувствовал себя скверно; Наполеон, любуясь подарком, заметил и Протопопова. На его вопрос: «Что это за человек?» – ему ответили, что это русский мастер, делавший вазу.

«Неужели этот медведь может сделать что-нибудь изящное?» – спросил с удивлением Наполеон.

Затем Протопопова наградили и отправили домой…».

– Здорово! – произнёс довольный Янька. – Вот так наши колыванцы! Утёрли нос самому Наполеону.

…На следующий день ребята сбегали на каменоломню и, набрав цветных камней, стали собираться в обратный путь. Однако неожиданный приход алтайца Удагана расстроил их план.

Пришелец рассказал, что белогвардейцы вчера вечером, заняв Талицу, вышли на Тюдралинскую дорогу. Путь с Коргона был отрезан. Заставы врага, видимо, были разбросаны по реке. Оставалось одно – идти в обход, тайгой. Но и там можно было легко наткнуться на мелкие группы каракорумцев[26]26
  «Кара-корум» – так называлась контрреволюционная националистическая организация алтайцев.


[Закрыть], которые бежали под ударами отряда Печёрского.

– Моей деревне белый всех порол: старик порол, девка, баба, малайка порол, – говорил Удаган на ломаном русском языке. – Меня хлестал – вот смотри! – сняв шубу, он показал свежие кровоподтёки на спине. – Мой малайка порол… – алтаец тяжело вздохнул. – Сначала малайка шибко ревел, потом не ревел: мёртвый был.

– Насмерть запороли мальчишку! – седые брови Журавея сдвинулись.

– А не слышал, как там моя племянница Устинья, – спросил старик. – Муж-то её в партизанах.

– Как не слыхал! Вся деревня видела, – закивал головой Удаган. – Твой Устинья белый шибко хлестал. Потом руки вязал, ноги вязал, осина привязал, муравей тащил, под Устинья клал. Где нагайкой бил, муравей кучей сидел, в рот заползал, уши заползал, кусал, уй! – рассказчик закрыл глаза. – Народ стал кричать: «Зачем Устинья мучишь?». Белый конём народ топтал, а сегодня деревню жёг.

– Замучили… – голос старика дрогнул, – замучили Устиньюшку, изверги!

– Гады! – Янька вскочил на ноги.

– Пойдём, Удаган, с нами в Тюдралу! – обратился Кирик к алтайцу.

– Пойдём, пойдём, – закивал головой. – Моя все тропы Коргона знает. Дорога нельзя. Тайга пойдём. Партизан бумажка пишем, – сказал он решительно. – Ружьё шибко надо, стрелять Колчак будем. Когда пойдём?

– Сейчас.

Мальчики повернулись к старику и остановились изумлённые. Добродушное лицо Журавея было суровым. Он лихорадочно собирался. Надел сапоги, старую солдатскую фуражку с выцветшим малиновым околышем и кокардой, похожей на потемневшую копейку. Из шкатулки, где хранились редкие камни, достал два георгиевских креста и медаль. Из-под нар вытащил чёрную кожаную сумку. Не забыл и ружьё.

Никто не стал спрашивать, куда собрался старик.

Шёл Журавей твёрдым, размашистым шагом и всю дорогу молчал… Только на привале, когда все уселись отдохнуть, он спросил Яньку:

– Отец дома?

Мальчик ответил.

– А чей отряд на Чарыше?

– Алексея Громоздина.

Отдохнув, путники двинулись дальше. Ночь они провели в тайге, а утром Удаган вывел их к Тюдрале.

Возле избы Кобякова стояло несколько оседланных лошадей. Председатель собрал совещание командиров отрядов.

– Тюдралу нужно оставить в тылу и принять бой с карателями ниже Чарыша, – говорил он. – Нам необходимо до прихода основных сил Печёрского организовать защиту села. Отряд Громоздина займёт дорогу в версте от Тюдралы. Тебе, Темир, – обратился Прокопий к охотнику, – придётся принять первый удар врага. Выматывая колчаковцев, ты должен постепенно отходить под заслон отряда Громоздина. Если Печёрский подойдёт вовремя, тогда… – он выдержал небольшую паузу, – это будет последний, решительный бой. Так ли я говорю, товарищи?

– Смерть паразитам! – Алексей Громоздин грохнул кулаком по столу. – Сбросим колчаковцев в Чарыш!

– Правильно! Тюдралу мы должны отстоять! – раздались дружные голоса.

Прокопий был внешне спокоен.

– Итак, товарищи, – продолжал он, – план есть. Но прежде всего нам нужно знать, какими резервами располагает враг. Задание, как видите, сложное и требует сноровки.

– Из моего отряда любой пойдёт в разведку, – отозвался Громоздин.

– И мои не отстанут, – сказал Темир.

– Я пойду в разведку, – раздался вдруг старческий голос. К столу протиснулся Журавей. – Я пойду, – повторил он.

– И я! – Янька с надеждой посмотрел на отца.

– И я! – шагнул к столу Кирик.

– И моя пойдёт, – Удаган встал рядом с Кириком.

– Ого! Нашего полку прибыло! – удивился Кобяков. – Ушли на Коргон двое, а пришли четверо. Хорошо. А лучшего разведчика, как дед Журавей, нам не найти. Солдат он бывалый и лесные тропы знает хорошо.

– Только вот что, Прокопий Иванович, – заговорил старый хранитель каменоломни. – В этом деле мне нужен помощник. Если вы, товарищи, согласны, – обратился он уже к командирам отрядов, – отпустите со мной Кирика.

– Ну как, Прокопий Иванович, решим? – спросил Громоздин.

– А сбережёшь Кирика? Ведь дело опасное! – Прокопий испытующе посмотрел на Журавея. Услышав, что дед Журавей берёт его в разведку, Кирик обрадовался.

– Знаешь что? – зашептал он Яньке. – Когда мы с Журавеем проберёмся к белым, я где-нибудь спрячусь и начну палить из ружья.

Янька и сам не знал, что такое военная разведка, и ответил своему другу:

– Ты постарайся их главного начальника подстрелить.

– Ладно, – кивнул головой Кирик.

На следующий день из Тюдралы вышел нищий. Положив руку на плечо идущего впереди мальчика, он старательно семенил ревматическими ногами, стараясь не отстать от своего молодого спутника.

Это был старый Журавей. Одетый в лохмотья, босой, он походил на бродягу, которого можно было встретить на любой из просёлочных дорог. Придерживая на ходу кошель, где вместе с хлебными крошками лежали две гранаты, Журавей поучал Кирика:

– Как только придём в Талицу, всё примечай. Где стоят пулемёты, пушки – запоминай, а я займусь другим делом. Если выну из кошеля корку хлеба – это тебе знак: утекай от меня подальше. Понял?

Кирик кивнул головой.

– Ежели что случится, скажи Прокопию, чтобы хранил мои георгиевские кресты и медали в сельсовете.

– А ты разве домой не придёшь? – мальчик вопросительно посмотрел на Журавея.

– Гадать не буду, потому боевая обстановка, а ты наказ выполни.

Через час путники заметили группу вооружённых всадников.

– Кто-то едет, – Журавей сгорбился и, продолжая опираться на плечи Кирика, направился навстречу конникам. – Что буду говорить – не вмешивайся, – прошептал он мальчику и, став на обочину дороги, опёрся на клюшку.

Разъезд приближался. Поравнявшись с Журавеем и Кириком, ехавший впереди всадник с нашивками урядника круто остановил коня.

– Дед, партизан здесь нет близко?

Журавей прикинулся глухим:

– Ась?

– Партизан, говорю, нет близко?

– Не чую, – старик приложил руку к уху.

– Глухая тетеря! – выругался колчаковец. – Я тебя спрашиваю, где партизаны? – рявкнул он.

– Ну, теперь понял, – закивал головой Журавей. – Партизаны – они везде. Может, тут… может, там… – он показал на горы. – А видать не видал.

– А ты кто? – урядник пытливо смотрел на старика.

– Ась?

– Спрашиваю, кто такой? – крикнул каратель.

– Я человек божий, покрыт кожей, родом из Нерчинска Пензенской губернии.

– Да ведь Нерчинск-то за Иркутском, а Пенза-то около Москвы, бродяга!

– Никак нет, вашбродь! – ответил по-солдатски Журавей. – Имею от зелёного прокурора документ, где прописано жить мне летом по дорогам, а зимой – на усмотрение.

– А алтайца где взял? – белогвардеец показал на молчавшего Кирика.

– Мальчонка – сирота, ну и пристал ко мне. Я ношу боковик, а он – горбовик. – Старик слегка похлопал рукой по кошелю. – Двоим-то сподручнее.

– Так, так… – урядник что-то обдумывал. – А не сможешь ли окольными путями нас к Тюдрале провести?

– Ась?

– В Тюдралу, кроме этой дороги, как можно пройти?

– Мы не здешние, таёжных троп не знаем, – уклонился Журавей от ответа и, приподняв рваную шапчонку над лысой головой, проговорил с чуть заметной усмешкой: – До свидания!

Урядник покосился на бродягу, но, махнув рукой, поехал дальше. Разъезд последовал за ним.

Журавей продолжал поучать Кирика.

– Разведка – дело сложное: нужны смелость, находчивость и хитрость, а лезть напролом – кроме беды, ничего не наживёшь.

Кирик смутился: он вспомнил свой разговор с Янькой о том, как он хотел вести себя в разведке, и с уважением посмотрел на старого солдата.

Вечером, заметив расположенную у талицких ворот заставу, они обошли её стороной и, пробравшись огородами, оказались в центре села.

Там было людно.

Кроме кавалерийских частей, на площади расположился отряд пехотинцев и артиллерия. Возле церковной ограды, подняв длинные стволы к безоблачному небу, выстроились в ряд английские пулемёты. Здесь же виднелись горные пушки. Чуть подальше стояла виселица с почерневшими трупами.

В коротких расстёгнутых френчах и широчайших галифе сновали солдаты.

– Заграничное всё, – определил Журавей, – английское.

Пройдя площадь, путники остановились недалеко от поповского дома, из открытых окон которого слышались пьяные голоса, смех и музыка.

– Господа офицеры гуляют! – усмехнулся зло Журавей, нащупывая рукой гранату.

– Эй, дед, – услышал он голос подходившего к нему часового, – стоять здесь нельзя.

– Ась?

– Уходи, говорю, чёртова перечница!

Глаза Журавея вспыхнули и тотчас погасли. Бросив беглый взгляд на поповские постройки и небольшой садик, разведчики отошли.

– Штаб Ершова в поповском доме, – сказал Журавей. – Надо дождаться ночи, а там видно будет. Сейчас пойдем к пехоте. Пока я с солдатами буду лясы точить, ты пересчитай зарядные ящики и пушки.

Кирик кивнул головой:

– Ладно!

На площади Журавей начал рассказывать окружившим его колчаковским солдатам разные небылицы.

– Что за собрание? – раздался окрик офицера.

– Да вот старик анекдоты чудно рассказывает, – поднимаясь с земли, козырнул старший и показал на Журавея.

Офицер был навеселе.

– Отлично! Господин полковник – большой любитель весёлых рассказов. Поднимайся, старик!

Поддерживая кошель, Журавей поднялся на ноги.

– Сейчас пойдём в дом, – офицер кивнул головой на штабную квартиру.

Вынув из кошеля корку хлеба, старик поднёс её ко рту. Это был условный знак.

Кирик неохотно отошёл от Журавея и исчез в толпе.

Спускалась ночь. Яркий свет из окон поповского дома ложился на деревья, на широкий мощёный двор, где возле крыльца прохаживался часовой. Завидев офицера, он вытянулся в струнку.

Поднявшись по крутым ступенькам, Журавей перешагнул порог комнаты и закрыл глаза от ослепительного света.

– Господин полковник! – услышал он голос офицера, – Вы большой любитель весёлых анекдотов…

Журавей открыл глаза и увидел Ершова. Вожак карательных отрядов сидел в небрежной позе в углу на диване, рядом с пухлой хозяйкой дома.

Перед взором старого хранителя Коргонской каменоломни на миг промелькнули опустошённые алтайские сёла, картина смерти Устиньи. Быстро сунув руку в кошель, Журавей выхватил гранату.

Взрыв потряс поповский дом и эхом прозвучал в горах. С площади к штабу бежали испуганные колчаковцы.

– Партизаны!

Захлопали беспорядочные выстрелы, затакал пулемёт, началась паника. Белогвардейцы с руганью носились по площади, по улицам, по задворкам, разыскивая таинственных партизан.

Бросив первую гранату, старый гренадёр почувствовал, что ранен. Падая, выхватил вторую гранату и, собрав остатки сил, метнул её на середину комнаты. Последнее, что уловил он, был громовой грохот. Затем наступила глубокая тишина…

Услышав взрывы, Кирик понял, что Журавей погиб.

Пробравшись в переулок, Кирик оглянулся. Со стороны площади всё ещё доносились шум и выстрелы. Спустившись к реке, он спрятался в кустах, затаив глубоко в душе горе и гнев. Вечером, когда стемнело, Кирик выбрался на Талицкую дорогу и поспешно зашагал к Тюдрале.

Глава шестая

Взбешенные гибелью штаба Ершова, колчаковцы повели яростное наступление на Тюдралу.

Но партизаны, получив нужные сведения от Кирика, достойно встретили белогвардейцев. По дорогам были выставлены крепкие заслоны, замаскированные пулемётные гнёзда поливали беспрерывным огнём атакующих беляков.

На Тюдралинской площади толпа сельчан окружила Прокопия.

– Как с бабами и ребятишками быть?

– Коров и овец куда девать?

Далёким эхом над селом прозвучал орудийный выстрел, за ним – второй; за рекой раздался грохот взрыва.

Прокопий, воспользовавшись наступившей тишиной, произнёс:

– Старики, женщины и дети должны немедленно уходить в горы. Старшим назначаю Вострикова. Остальные – на защиту села!

– Оружие давай! – перебил Кобякова звонкий юношеский голос.

– Да, да, оружие давай! – поддержал народ.

– Постоим за власть Советов!

– Смерть карателям!

– Не быть колчаковцам в Тюдрале!

Прокопий начал вместе с Громоздиным раздавать винтовки и гранаты.

Разбившись на отряды, тюдралинцы двинулись по Талицкой дороге.

За селом их обогнал отряд конницы Алексея Громоздина. Сам командир ехал впереди и, поравнявшись с Прокопием, спросил шутливо:

– Вывел свою команду?

Кобяков улыбнулся.

– Тебе в помощь.

– Добре! – Громоздин пришпорил коня.

За его отрядом на маленьких, юрких лошадях промелькнули алтайские всадники под командой Алмадака.

Прокопий проводил их ласковым взглядом:

– Молодцы ребята! Орлы!

В пяти километрах от села партизаны остановились. На совещании командиров общее руководство боевыми действиями было доверено Прокопию Кобякову.

Прокопий коротко изложил план защиты села и в сопровождении командиров направился к отрядам, ожидавшим приказа.

– Товарищи! Молодую Советскую республику хотят задушить враги. Они хотят, чтобы баи, помещики и капиталисты снова сосали народную кровь. Но нет в мире силы, которая могла бы преодолеть нашу любовь к свободе, наше стремление к лучшей жизни! Смерть палачам! Вперёд, партизаны, за власть Советов!

Громоподобное «ура» огласило долину.

– Слушай, Кирик, давай-ка заберемся на Чёрную скалу, займём там позицию, – зашептал своему приятелю Янька.

Глаза у Кирика заблестели:

– Правильно!

Со стороны Талицкой дороги Чёрная скала представляла собой гладкую стену, лишённую растительности. Подъём на неё был возможен лишь с южной стороны. Ребята бегом направились в Тюдралу, так как партизанские отряды уже двинулись вперёд.

Артиллерийская стрельба усиливалась. Передовые заслоны партизан под натиском колчаковцев медленно отходили. Прокопий расположил свой отряд у намеченной ранее позиции. В небольшой долине разворачивалась конница Громоздина и Алмадака.

Враг приближался. Прокопий скомандовал:

– Залечь по обочинам и камням!

Когда партизанские заслоны, отстреливаясь, отошли в тыл и показались колчаковцы, он подал команду:

– Огонь!

Из-за камней и кустов грянул дружный залп.

– Огонь!

Перешагивая через трупы своих солдат, пьяные колчаковцы густой колонной двигались вперёд.

– Огонь по контрреволюции!

Огненная полоса с двух сторон хлестнула по врагам.

– За советскую власть! В атаку!

Прокопий выскочил па дорогу, за ним высыпали тюдралинцы и схватились с врагом врукопашную.

Между тем Янька и Кирик, промчавшись по одному из переулков, углубились в лес. Их внимание привлёк человек, сидевший на пне. Он размахивал руками и ругался отчаянным образом.

– Да ведь это дед Востриков! – разглядев тощую фигуру старика, радостно воскликнул Янька.

Увидев ребят, Востриков сказал деловито: «А ну-ка, ребята, пособите ящичек поднять. Вся спина вспотела».

Пень, на котором сидел старый солдат, оказался небольшим ящиком с гранатами.

– А ты куда идёшь-то? – заинтересовался Янька.

– Туда, где мне надо быть! – ответил ворчливо старик. – Ступайте за мной! – приказал он и торопливо зашагал в сторону боя.

Ребята едва поспевали за ним.

У склона Чёрной скалы старик остановился и вынул из ящика две гранаты.

– Я эти «ваньки-встаньки» по русско-японской войне знаю, – ухмыльнулся он в седые усы. – Слушать команду! Подносчики гранат, за мной!

Ребята осторожно вынули несколько гранат и стали подниматься на вершину скалы. Чем выше они поднимались, тем шире открывалась перед ними панорама боя.

Белогвардейцы прорвались к Чёрной скале.

Прокопий был отрезан от конницы Алмадака и Громоздина. Колчаковцы, получив подкрепление, густыми колоннами двигались на поредевший отряд тюдралинцев. Резервы Печёрского и Темира не подходили. Создалась опасность полного окружения. Белогвардейцы заранее торжествовали победу.

Неожиданно в самый разгар боя с вершины Чёрной скалы в гущу колчаковцев полетела граната, за ней – вторая, третья.

– За власть Советов! – кричал старый канонир.

Взрывы потрясли воздух, вызывая смятение среди врага. Ребята едва успевали подносить гранаты, и когда их осталось всего несколько штук, они услышали радостный голос Вострикова:

– Наши, смотри!

Кирик с Янькой взглянули в сторону села, но ничего, кроме облака пыли, не увидели.

До них донёсся лишь отдалённый топот копыт. То летела конница Печёрского и Темира.

– Ура-а-а!

Не выдержав стремительного натиска, белогвардейцы в панике бросились бежать. Победа у Чёрной скалы была полной.