Текст книги "Даниил Кайгородов"

Автор книги: Николай Глебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Гулям Шуйда, твой девка баранчим[7]7
  Баранчить – воровать.


[Закрыть], у Фатима прячем, потом Иван Степаныш едем, маленько воевал, потом девка русский мечеть ташшим, кумыс пьем, латна?

– Хорошо, – уже весело ответил Даниил и тронул коня поводьями. Всадники во главе с Камалом последовали за ним.

ГЛАВА 26

Чем ближе Кайгородов подъезжал к Рудничному, тем беспокойнее становилось на душе. Обозы, что шли обычно в это время с рудой на заводы, навстречу не попадались. Шурфы занесло снегом, и они напоминали волчьи ямы. Ветер наметал возле пожогов огромные сугробы. В Рудничном стояла тишина, прерываемая лишь жалобным мычанием голодной скотины. Большинство рудокопов ушло в отряды Пугачева. Дома оставались лишь старики, женщины и дети.

С затаенной тревогой оглядывал Даниил пустынные улицы села. Вот и домик надзирателя. Но следов человека возле него не видно. К воротам намело кучи снега, калитка висела на одной петле и, раскачиваясь от ветра, жалобно скрипела. Тоскливое чувство охватило Даниила, когда он зашел в опустевшие комнаты. Разбросанная по полу домашняя утварь, черепки посуды, раскрытый сундук – все напоминало о поспешном бегстве хозяев. Даниил прошел в светелку Фроси. Обвел глазами отсыревшие стены, затянутые морозным узором окна и увядшие цветы. Заметив на полу остатки вышивки, бережно их поднял и положил на подоконник. Фрося исчезла. Понурив голову, он вышел из домика и направился к соседней избе. Хозяева были дома.

– Помню, по первопутку приезжал к Автомону старец Игнатий из Воскресенского монастыря, – говорил осунувшемуся за эти часы Даниилу старый рудокоп, хозяин избы. – На другой день после его приезда Автомон запряг лошадь и выехал с дочерью на Саткинскую дорогу. Куда увез, не знаем. А сам, как началась заваруха, собрал пожитки и вместе с женой ночью скрылся из села.

– Куда?

– Кто его знает, – развел руками хозяин, – то ли в Юрюзань, то ли в Катав, судить не буду, не сказался нам. Наши ребята, когда взбунтовались, нагрянули к надзирателю, а его и след простыл. Шибко народ обозлен. Двух бирщиков в штольню бросили. И-и-и, что было, – покачал он головой, – чисто ошалели.

Простившись с хозяином, Кайгородов вышел из избы. Подойдя к ожидавшему на улице Камалу, Даниил сказал:

– Давай в Воскресенский монастырь.

– Латна, бачка, едем, – вскочив в седло, Камал подал команду своему отряду: – Алга!

Десятка два конников, оставляя за собой снежную пыль, помчались из Рудничного к Сатке.

Всю дорогу он думал: зачем приезжал старец Игнатий к Автомону, почему Фросю после этого увезли, в монастыре ли она?

Терзаемый мыслями о девушке, Даниил гнал коня без передышки. За ним, не отставая, мчался конный отряд башкир. Лучи зимнего солнца блестели на ледяной глади заводского пруда.

Скоро Сатка. Видны уже трубы и корпуса железоделательного завода. Короткий отдых, и всадники стали подниматься на небольшую возвышенность. Проехали свежевырытые окопы пугачевцев, бравших Сатку, и, перевалив копань, оказались у стен монастыря.

Напуганный появлением вооруженных башкир, настоятель Амвросий вместе со старцами, прислужниками укрылся за крепким частоколом и, несмотря на энергичный стук приезжих, ворот не открывал. Часть конников направилась в объезд монастыря, остальные спешились. На угловых башнях зашевелились люди. Подъехав к одной из них, Даниил приподнялся на стременах и крикнул зычно:

– Открывай ворота!

– С миром ли прибыли? – послышался в ответ старческий голос.

– Давай наставника!

– Что за нужда? – продолжал допытываться старец и, наклонившись к уху стоявшего рядом с ним молодого прислужника, шепнул:

– Сбегай к Амвросию, он в келье Евлампии.

Накануне того дня, когда пугачевцы заняли Сатку, перепуганная мать Евлампия, распустив скитниц по соседним деревням, выехала с Фросей из Уреньги и укрылась вместе с ней в монастыре.

– Защиты приехала к тебе искать, – сказала она Амвросию со слезами на глазах. – Боюсь оставаться в Уреньге, неровен час, нагрянут охальники на скит, перепугают насмерть дочерей христовых.

Амвросий, зажав седую бороду в кулак, сосредоточенно думал о чем-то.

– А это кто с тобой, – кивнул он на стоящую рядом со старухой молодую девушку.

– Ефросинья, дочь Автомона Усольцева, надзирателя Бакальских рудников. Тобой послана на послушание.

Посмотрев сурово на девушку, он спросил Евлампию:

– Сполняет ли положенные ей по уставу поклоны и молитвы?

– Покорна, – угодливо ответила уреньгинская скитница.

– Претерпивый до конца да спасется. – Указательный палец Амвросия уставился на Фросю. – Люди пребывали во грехе, и, приняв благодать господню, удалились от мира сего, яки наш приснопамятный молчальник Досифей. Отныне сия отроковица будет жить в его келье.

Мать Евлампия вздрогнула. Келья знаменитого скитника Досифея находилась в глубоком подземелье монастыря, доступ в который имели лишь двое – Амвросий и глухонемой прислужник Дормидон.

Длинные мрачные коридоры имели несколько ходов, и в их лабиринте легко можно было заблудиться. Келья покойного Досифея помещалась в северной части подземелья с потайным выходом в тайгу. Дав обет молчания, старец Досифей прожил под землей шесть лет, не видя дневного света. Пищу и елей для лампады ему доставлял Дормидон. Обычно он ставил все это у дверей кельи и, постучав, уходил.

Исхудавшая от бесконечных постов и молитв, девушка покорно спустилась в подземелье с Дормидоном и устало побрела за ним. Освещая путь факелом, глухонемой сочувственно что-то мычал, показывая ответвления коридора, которые терялись где-то во мраке.

С тех пор как Автомон увез Фросю в Уреньгинский скит, на девушку напала тоска. Порой она точно просыпалась от тяжелого сна, плакала, била кулаками в запертую дверь, звала Даниила на помощь и, обессилев, падала на жесткую кровать. Постоянное недоедание, длительные молитвы – все это подорвало ее духовные и физические силы. Луч надежды на свободу мелькнул, когда мать Евлампия неожиданно вошла к ней, одетая по-дорожному.

– Собирайся со мной, поедем в Воскресенский монастырь.

Пара лошадей взяла на крупную рысь, Уреньгинский скит остался позади. Вдыхая грудью свежий морозный воздух, Фрося с затаенной надеждой смотрела на опушенные снегом деревья. Казалось, вот-вот появятся люди и освободят ее. Но тайга была безмолвна. Лишь порой упадет с дерева снежный ком, рассыплется на тысячи искринок, и снова тишина. И вот теперь все кончено. Заживо похоронена под землей.

Глухие рыдания вырвались из груди Фроси, прислонившись к стене, она закрыла лицо руками. Остановился и Дормидон. Приподняв факел, он посмотрел на плачущую девушку и что-то похожее на сострадание промелькнуло на его суровом лице.

В келье Досифея по-прежнему день и ночь горела лампада, освещая потемневший от времени лик богоматери и стоявшее в углу массивное распятие с фигурой Христа.

Прошло два дня, как Фросю заточили в подземелье. Время от времени являлся Дормидон. Ставил еду на маленький столик, заправлял лампаду и уходил. Эти два дня показались девушке вечностью. Мрак начал пугать ее. Ей то и дело мерещились голоса и чьи-то шаги.

Нет, она не может так больше жить! Фрося стремительно выбежала из кельи в коридор.

Мрак. Тяжело дыша, девушка прижалась к сырой стене и вся превратилась в слух. Недалеко послышались звуки, похожие на чавканье свиньи. Затем кто-то дробно застучал клювом и раздался дикий хохот. Оцепенев от ужаса, Фрося плотнее прижалась к стене. Едва не задев ее крылом, пролетела какая-то большая птица. Девушка попятилась в келью. Поспешно захлопнула дверь.

Здесь хоть слабый огонек лампады. Какой страшный могильный мрак и холод за дверью! Стонущий голос филина теперь раздавался где-то вдали. Взгляд богоматери был равнодушен. Не трогали страдания ни в чем не повинной девушки и Спасителя с закрытыми глазами. Фрося была в таком состоянии, что не сразу услышала стук Дормидона. Наконец она открыла келью. Глухонемой был явно встревожен. По его лицу и оживленной жестикуляции Фрося поняла, что наверху происходит что-то необычайное. Дормидон делал страшные глаза, оттягивал щеки от скул, показывал, как стреляют из лука, тыкал пальцем вверх и мычал: пу-х! Узница поняла, что на монастырь кто-то напал. Схватив руку Дормидона, с силой потащила его к распятию. Показала на Христа, затем на себя и кивнула головой на дверь. Девушка просила:

– Ради бога, выведи меня отсюда. Бежим скорее.

Прислужник утвердительно кивнул головой. По его жестам Фрося поняла: когда там, наверху, все успокоится, он выведет ее из подземелья. Обхватив шею Дормидона, девушка поцеловала его в щеку и приложила руку к сердцу:

– Никогда не забуду тебя, Дормидон.

Глухонемой радостно замычал и вышел. Между тем события в монастыре развертывались с необычайной быстротой. Башкирский дозор, посланный в объезд, обнаружил в одной из стен небольшой пролом. Видимо, еще летом молодые прислужники тайком от старцев наведывались в соседнюю деревню к солдаткам и забыли его заделать. Воины Камала и воспользовались им. Спешившись, они проникли на подворье. Первой их увидела мать Евлампия. Выронив из рук бархатный башмачок, осыпанный блестками, который она готовила в подарок отцу Амвросию, с криком выскочила из кельи.

– Башкиры!

Со сторожевых башен раздались ружейные выстрелы, но пугачевцы были уже у главных ворот, где и началась свалка. Амвросий с развевающейся от ветра бородой исступленно кричал с башни:

– Бей нехристей! Лупи кобылятников!

Небольшой группе воинов Камала приходилось туго. Здоровенный старец Игнатий, размахивая кистенем, врезался в самую гущу борющихся. Двое башкир лежали с раскроенными черепами. Группа воинов во главе с Кайгородовым и Камалом били в ворота бревном. Слышались разъяренные крики, выстрелы, кряхтение схватившихся противников. В воздухе тоненько пропела стрела. Игнатий выпустил из рук оружие и сунулся лицом в снег. Стрела глубоко застряла в шее старца.

– Алга! Алга!

Даниил вместе с башкирами ворвался в монастырь. Схватка возобновилась с новой силой.

– Где Дормидон? Давай Дормидона! – кричали монастырские.

Старцы знали страшную силу глухонемого. Но тот, как в яму провалился. Монахи рассыпались по подворью. Скрылся и Амвросий. Воины Камала овладели монастырем.

Начался допрос. Мать Евлампия, утирая слезы платком, упрашивала Кайгородова:

– Отпусти ты меня ради Христа. Богомолка я бедная.

– Ефросинью Усольцеву в монастыре не встречала? – допытывался Даниил.

– Окстись, – старая женщина замахала на него рукой, – откуда девкам в мужском монастыре, что ты, Махамед, что ли?

– Старца Игнатия можешь указать?

– Много их здесь. Всех не упомнишь, – мать Евлампия благочестиво опустила глаза.

– Вывести и запереть, – распорядился Даниил, показывая Камалу на дородную скитницу.

Двое башкир подхватили упиравшуюся мать Евлампию и вывели на подворье.

– Привести казначея!

Вошел седобородый старик, волком посмотрел на Кайгородова и, опершись на посох, спросил:

– Зачем звал?

– Где старец Игнатий?

– Отдал свою душу на поле боя, – старик поднял глаза к потолку и перекрестился.

Последняя возможность узнать, где Фрося, казалось, исчезла.

– Наставник?

– Мне неведомо.

Тайна исчезновения девушки так и осталась не раскрытой. «Что делать?» – Кайгородов махнул рукой, казначея увели. Даниил остался один в келье, где жила Евлампия.

Блуждающий взгляд Даниила остановился на раскрытой шкатулке уреньгинской скитницы. То, что он увидел, заставило поспешно подняться со скамьи. Кайгородов вынул небольшой кусок материи, в уголочке которой было вышито «Е», «У». Сомнений нет. Фрося здесь. Но как ее найти?

– Камал!

Сотник быстро явился на зов.

– Приведи женщину, которую я только что допрашивал, – Даниил в волнении зашагал по келье. Через несколько минут, подталкиваемая конвоирами, вошла мать Евлампия.

– Почто обижаете старуху? Аль на тебе креста нет? Поди, переметнулся к махаметам, веру забыл?

– Замолчи, старая карга! – сердито прикрикнул на нее Кайгородов. – Отвечай, что буду спрашивать.

– Воля ваша, – Евлампия полезла за платком.

– Значит, ты не знаешь, где Ефросинья Усольцева?

– Не ведаю.

– А это что? – Даниил поднес вышивку к носу скитницы. – Где взяла?

– Племянница подарила, – Евлампия отвела глаза в сторону.

– Вот что, если ты сейчас не скажешь, где Фрося, я прикажу выпороть тебя нагайками! Поняла? – приблизив побледневшее лицо к скитнице, произнес он угрожающе. – Камал! – крикнул он в дверь.

– Постой! – уреньгинская игуменья схватила Кайгородова за руку и, увидев входившего Камала, застрекотала на него, как сорока: – Уйди ты, христа ради, мухамет несчастный. Дух от тебя шибко чижолый, – наклонившись к уху Даниила, прошептала: – В подземелье спрятал твою голубку Амвросий. В келье покойного Досифея она.

– Камал, факелы!

Сотник исчез. Вскоре он вернулся с группой башкир, они несли с собой факелы. Евлампия провела их и Кайгородова к старой заброшенной молельне.

– Вот здесь, – сказала она, показывая на искусно замаскированный люк с железным кольцом, и прижалась к стене.

С трудом открыв ход в подземелье и, оставив возле него охрану, Даниил с Камалом стали спускаться по скользким ступенькам вниз. Нащупав ногами земляной пол, зажгли факелы. Свет упал на длинный коридор. Над головами поднялась стая летучих мышей и бесшумно исчезла во мраке. Через некоторое время путники наткнулись на тупик. От него шли два хода. Куда идти?

– Мы вот что сделаем, Камал. Ты пойдешь вправо, я – влево. Мне кажется, эти ходы где-то соединяются и вновь образуют общий коридор. Только береги огонь, – предупредил Даниил сотника. Дышать было тяжело, пахло сероводородом.

Шаг за шагом Даниил продвигался вперед, завидев вдали факел Камала, устремился к нему. Откуда-то повеяло свежим воздухом. Вот и келья Досифея, о которой рассказывала Евлампия. В бывшем жилище схимника никого не было. Там царил беспорядок, потухшая лампада валялась на полу. На большом медном распятии была кровь.

Фрося исчезла.

ГЛАВА 27

Что случилось с девушкой?

Спасаясь от пугачевцев, Амвросий открыл потайной люк и спустился в подземелье.

Прошел, чуть не задев плечом притаившегося во мраке глухонемого Дормидона, и, открыв двери кельи, остановился перед испуганной Фросей.

– Одевайся и следуй за мной, – сказал он и, хищно оглянувшись, шагнул к девушке.

Фрося попятилась к стене, где висело большое медное распятие.

– Боишься старика, боишься, – зашептал зловеще Амвросий, шаг за шагом приближаясь к узнице.

– Не подходи, убью! – рука Фроси потянулась к кресту.

– А-а, угрожать вздумала, может, к молодчикам, что наверху буйствуют, тебя выпустить? Нет! Пойдешь со мной! Я тебя, голубка, упрячу в такое место, что ни один человек не сыщет.

Схватив со стены тяжелый крест, Фрося подняла его высоко над собой.

– Не подходи!

– А-а, да что с тобой разговаривать, – прошипел злобно Амвросий и кинулся на девушку.

Не помня себя, узница ударила его крестом. Наставник пошатнулся и, опираясь рукой о стену, сделал шаг к дверям. Вытер рукавом обильно струившуюся с лица кровь и хрипло произнес:

– За строптивость сидеть тебе здесь вечно, доколе не погибнешь от глада.

Выйдя в коридор, Амвросий закрыл келью на ключ.

Увидев, что Амвросий вошел в келью, Дормидон тихо последовал за ним. Он увидел, как открылась дверь кельи и слабый отсвет лампады упал на сухопарую фигуру наставника.

«Надо подождать, пока он не появится», – подумал глухонемой и, крадучись, подошел ближе к келье.

Если бы Дормидон мог услышать шум борьбы, он не задумываясь, пришел бы на помощь Фросе. Взятый с детства в монастырь, Дормидон ни от кого не видел добра, все им только помыкали. Фрося – единственный человек, кто отнесся к нему по-человечески, и в нем проснулось теплое чувство к узнице.

Наблюдая за кельей, Дормидон тревожно завертел головой по сторонам.

«Почему наставник закрыл келью на ключ и так торопливо шагает куда-то? – Страшная догадка промелькнула в голове глухонемого. – Старец обрек девушку на голодную смерть! Нет, этому не бывать!»

В два прыжка Дормидон оказался возле старца. Амвросий отказался отдать ключ. Глухонемой насильно отобрал его. Как только послышался стук открываемого люка, наставник поспешно скрылся в одном из ходов подземелья.

Глухонемой быстро зашагал к келье Досифея. Девушка была без сознания. Он бережно поднял ее на руки и направился к потайному выходу. Вот и конец подземелья. Опустив свою ношу на землю, Дормидон с силой нажал на рычаг, и каменная плита медленно отошла в сторону.

Приток свежего воздуха привел в чувство девушку, и она открыла глаза. Фрося увидела Дормидона, стоявшего на обрыве скалы. Сделав руку козырьком, он пристально смотрел на лежавшую внизу тайгу. Широкоплечий великан был похож в эту минуту на древнерусского богатыря, высматривающего вражий стан.

Сходство дополняли правильный овал лица, обрамленного русой бородкой, стриженные под кружок волосы, схваченные узким ремешком.

Оглядев еще раз местность, Дормидон повернулся к Фросе и, увидев, что она пришла в сознание, радостно замычал, показывая на тайгу. Затем взял Фросю на руки и осторожно стал спускаться вниз. Обхватив шею Дормидона, девушка доверчиво припала к его плечу. Вот и избушка смолокуров. Хозяева еще с осени оставили ее и ушли в деревню. Согнувшись, Дормидон прошел через дверь и, опустив бережно Фросю на нары, покрытые соломой, нашарил на потемневшей от дыма полочке огниво и высек огонь. В камельке, сложенном из диких камней, жарко горели сухие дрова, припасенные с лета заботливыми смолокурами.

В избе стало тепло. В маленькое оконце, затянутое бычьим пузырем, проникал бледный свет, освещая неподвижно лежавшую девушку и фигуру Дормидона, сидевшего в задумчивости у огня. Тяжело вздохнув, глухонемой подошел к Фросе и, посмотрев на ее пылающее лицо, сокрушенно покачал головой. Девушка заболела. Дормидон это понял, глядя на ее запекшиеся губы. Из груди глухонемого вырвалось горестное мычание. Выйдя из избы, он прикрыл плотно дверь и поспешно зашагал по лесу. Через час он был в деревушке и, постучав в окно крайней избушки, вошел в нее. Истово перекрестился на образа и отвесил низкий поклон суровой на вид старухе, перебиравшей на столе какие-то травы. Женщина показала гостю на лавку. Завязался оживленный мимический разговор. Дормидон и хозяйка были старые знакомые и легко понимали друг друга. Глухонемой вернулся к Фросе на лошади, запряженной в сани, не забыв прихватить с собой тулуп. Укутав больную потеплее, Дормидон погнал коня обратно в деревню. С помощью Панкратьевны, так звали знахарку, внес девушку в избу.

Фрося две недели была в горячке. Порой приходила в сознание и подолгу лежала неподвижно, устремив глаза в потолок. Переводила взгляд на стены, увешанные травами, на понуро сидевшего возле кровати глухонемого и снова впадала в беспамятство.

Наконец Фрося начала выздоравливать. Дормидон повеселел. Мычал что-то радостно старухе, показывая на сидевшую у окна девушку. Затем на лице глухонемого промелькнула тень озабоченности, и он, быстро жестикулируя, спросил о чем-то хозяйку.

– Дормидон спрашивает, кто ты, откуда и как попала в монастырь, – перевела Панкратьевна Фросе.

Девушка подробно рассказала обо всем. Глухонемой следил за ее лицом и, увидев, что она плачет, вскочил на ноги. Подвижные пальцы его рук замелькали под самым носом хозяйки, дополняя свою жестикуляцию мычанием, он упрашивал о чем-то старуху. Та отрицательно покачала головой.

– Дормидон просит меня, чтобы я отпустила тебя с ним к твоим родителям. Но ты еще слаба. Поправишься – поезжай тогда с богом.

– Кому он грозит? – спросила девушка, глядя с удивлением на глухонемого, который размахивал увесистым кулаком.

– Монастырю и матери Евлампии. Еще какой-то женщине, которая была там, – следя внимательно за жестами глухонемого, говорила Панкратьевна.

– Какой женщине? – в изумлении спросила Фрося.

Старуха перевела вопрос Дормидону и, проследив за движениями его рук, сказала:

– Осенью приезжала к Амвросию одна богатая богомолка, уговорила наставника направить старца Игнатия к твоему отцу с тем, чтобы он отвез тебя в Уреньгинский скит.

– Но как он узнал об этом?

Панкратьевна знаками спросила Дормидона.

Тот ответил:

– Узнал от Игнатия, когда тот вернулся из Рудничного.

– Осенью… женщина, – машинально повторяла Фрося.

Через несколько дней, когда Фрося поправилась, Дормидон выехал с ней в Рудничное. Девушка побродила по пустым комнатам своего дома и, переночевав у соседей, на утро отправилась в Юрюзань, где жила ее двоюродная сестра. Там и встретилась с родителями.