Текст книги "Даниил Кайгородов"

Автор книги: Николай Глебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА 31

Неожиданно на рудники приехал Григорий Туманов. Вместе с Даниилом обошел забои, побывал на пожогах и довольный вернулся в заезжую избу.

– Не ошиблись мы с Иваном Степановичем, посылая тебя на рудники, – говорил он Кайгородову. – Видать, робил ты не за страх, а на совесть. Непременно отпишу о тебе царю-батюшке. Што просить в челобитной?

– Ничего мне не надо, ни чинов, ни почестей, – опустив слегка голову, ответил Даниил. – Хочу только одного: ехать на ратное дело. Хочу сам себе добыть свободу. А когда придет она, желанная, вернусь на рудники.

Туманов пристально посмотрел на штейгера.

– Что ж, чинить препятствий не буду. Кого советуешь оставить заместо себя?

– Думаю, Ефим Глазырин управится.

– Не супорствую, мужик рудное дело знает. Вот только надо спросить народ. Покличь-ко рудокопов.

Повеселевший Даниил поспешно вышел из избы.

Оставшись один, Григорий задумался.

– Застрял наш полковник Грязнов под Челябой. Пошлю на подмогу работных людей. Скорее управится.

К вечеру заезжая была битком набита рудокопами. От махорочного дыма дышать стало трудно. Потрескивала лучина, бросая бурые отблески на лица собравшихся.

Туманов поднялся из-за стола и слегка пристукнул кулаком. Наступила тишина.

– Приехал я к вам, люди работные, с низким поклоном от самово царя-батюшки. Велел он покликать народ и повсюду бить смертным боем ворогов. Сулит в награду вольную, чтоб владели вы лесами, водами и пашней. Сказывал он, што управлять заводами и камнем станут люди бескорыстные, к народному добру прилежные. Любо ли вам царское веление?

– Любо!

Среди рудокопов началось движение. Казалось, стены обширной избы не вместят мощный гул людских голосов.

Туманов властно поднял руку. Шум постепенно начал затихать.

– Вижу, с большой охотою идете вы на святое дело. Только многим придется остаться здесь, на камне робить неустанно, штоб каждой колышкой бить по врагу. На Челябу пойдет лишь небольшой отряд. Он как снежный ком будет обрастать по пути с Каменного пояса. Поднимется Сатка и Златоуст. Придут на подмогу миясские казаки, станут грудью вместе с вами приписные мужики, устоит ли воевода против силы такой?

– Даст тягу! – с азартом выкрикнул Артем.

– Догоните ли? – улыбнулся в усы Григорий.

– Догоним, – поддержал своего друга Варфоломей.

– Старшим ратником будет у вас Кайгородов, – раздался спокойный голос Туманова. – Глянется ли он вам?

– Што спрашивать? Сызмальства его знаем. Здесь ведь он робил. Давай, Данило, веди на крепость.

– Кого здесь за главного оставим? – Туманов обвел глазами рудокопов.

– Ефима Глазырина!

– Что ж, Ефим – мужик подходящий. Головой и мозолями камень изучил.

Туманов возвысил голос:

– Братушки, неполадок на рудниках еще много. Управитесь ли?

– Управимся! – послышались дружные голоса рудокопов.

– Ладно, так, стало быть, и решили, – произнес довольным тоном Григорий.

Ехать под Челябу вызвались и старые друзья Кайгородова.

– Вместе руду добывали, на поиски ходили, вместе и дворян будем бить, – заявили они Даниилу.

Сборы были недолги. Дня через два после схода небольшой отряд рудокопов оказался уже в Сатке.

К своей радости, Кайгородов встретил там Никиту Грохотова, который с первушанами вез из Воскресенского завода пушки и ядра к Грязнову.

– Вот видишь, где встретиться пришлось, – оглядывая тяжелые снаряды, заговорил неторопливо Никита. – Руду возил на заводы, теперь гостинца супостатам повезу, – ухмыльнулся он в бороду.

– А ты, Никита, в наш отряд вступай, – предложил Даниил.

– Может, и придется. Под Челябой будет видно, – уклончиво ответил Грохотов.

– Туманов здесь не был?

– Вчерась проезжал. Наказывал дождаться вас и ехать вместе.

Завязав свой опасный груз, Никита спросил в свою очередь:

– Когда тронемся?

– Отдохнут ребята и в путь.

Осмотрев еще раз погруженные в сани пушки и ядра, Даниил направился к отрядникам. Там уже шла смена лошадей. Кайгородов выбрал себе из управительской конюшни саврасого меринка, накинул на коня седло.

Вечер застал отряд и обозников в междугорье.

Бездорожье так всех вымотало, что пришлось останавливаться здесь на ночлег. Подвязав оглобли повыше и сложив упряжь на возы, обозники развели костер.

Ели замороженные пельмени. После сытного ужина люди повеселели. Возле костров начали оживленный разговор.

– Вот так и живем: когда хлеб жуем, а когда и мякину. Ладно в этот год сестра из Юрюзани муки привезли, а то бы зубы на полку, – говорил Никита Кайгородову, прополаскивая котелок.

– Муж-то у ней был барочник, утоп, осталась вдовой. В Юрюзани жить-то побоялась, приехала ко мне, – продолжал Никита.

– Зовут ее Серафимой? – стараясь сохранить равнодушный вид, спросил Даниил.

– Ага. А ты как ее знаешь? – полюбопытствовал Никита.

– Я жил у них в работниках.

– А-а, – протянул неопределенно Грохотов и, запрятав котелок в мешок, вздохнул. – Наказ дала мне Серафима, а выполнить не пришлось.

– Почему так?

– Видишь ли, какое тут дело. Как приехала она к нам в Первуху, вижу, сама не своя. Плачет, убивается. Мы было с бабой дознаваться стали, о чем горюет. «Тошно, – грит, – жить мне на свете. Ноет сердечушко, а по ком – одна ведаю». Пытаем, может, к знахарке сходить, отведет присуху. Улыбнется сквозь слезы и молвит: «Нет, не поможет мне зелье. Лучше передай, – грит, – братец попу, когда будешь в Сатке, вот эту бумажку да несколько семишников». – Никита полез за пазуху, вытащил бумажку и передал ее Даниилу. – Сам-то я неграмотный, што написано, не знаю. А тут закрутился в Сатке и забыл сходить в церковь. Сама-то она раскольница, а зачем гнала к попу, не знаю.

Кайгородов бережно развернул листок бумаги и прочел: «Помолиться за здравие раба божьего Даниила».

Опустив голову, Даниил долго сидел молча. Затем передал бумажку Никите и поднялся от костра.

– Храни пока у себя, – произнес он в волнении, – я пойду проверю посты.

Зимний вечер медленно угасал. На междугорье легли тени. Даниил прислонился к лиственнице и долго смотрел, как одна за другой загорались звезды. Вздохнул и, как бы сбрасывая с себя тяжесть, бодро зашагал по дороге.

* * *

Крепость Челяба в то время была центром обширной Исетской провинции. Гарнизон к моменту подхода пугачевского полковника Грязнова состоял из тридцати солдат, двухсот шести рекрутов во главе с поручиком, четырьмя капралами, барабанщиком и цирюльником. Населения в Челябинске было семьсот тридцать шесть душ мужского пола, включая членов провинциальной канцелярии: статского советника-воеводу Веревкина, его помощника коллежского асессора Свербеева и несколько мелких чинов. Правда, напуганный размахом пугачевского восстания, воевода согнал в Челябинск из окрестных сел и деревень около полутора тысяч мужиков, но эти «защитники» были ненадежны. Сформированные из них отряды под командой хорунжего Наума Андреевича Невзорова, исетского атамана Михаила Уржумцева в январе 1774 года подняли восстание. Купцы и мещане в страхе попрятались кто куда. Захватив артиллерию крепости, оставив ее без охраны, толпы повстанцев хлынули к «государеву дому», где засел со своими приближенными воевода Веревкин. Выволокли его на улицу и начали избивать чем попало.

Еще за несколько дней до восстания в Челябинске сибирский губернатор Денис Чичерин направил на помощь Веревкину рекрутскую роту числом сто двадцать семь человек под командой поручика Пушкарева и особую команду под начальством секунд-майора Фадеева в составе двадцати семи человек для обучения военным экзерцициям и для командования крестьянами, собранными в Челябинск из сел и деревень. Не доходя пяти верст до города, отряд Фадеева был разбит пугачевцами. Поручику Пушкареву в злосчастный для Веревкина день удалось пробиться в Челябу. Крепость стала готовиться к защите. Пугачевские отряды росли по мере приближения к Челябинску. Поднимались башкиры Мияса и соседних волостей. Подошли татары из Варламово и других сел. Формировались казачьи отряды станиц: Есаульской, Долгодеревенской и Коелги. Сплошной лавиной шли с гор вооруженные чем попало работные люди и приписные крестьяне. Атамана Грязнова встречали колокольным звоном и радостными возгласами:

– Да здравствует восударь наш Петр Федорович!

– Дворян на висельницу!

– Веди на Челябу!

– Братушки! – приподнимаясь на стременах, выкрикивал Грязнов. – Весь народ стоит за нашего многострадальца царя-батюшку. Поможем ему одолеть врагов престола российского. Принимайте присягу! Пособляйте бить супостатов!

Грязнов – худой, длиннобородый, с неспокойными глазами, одетый в чекмень и шапку, опушенную лисьим мехом, с пристегнутой с боку шашкой, молодцевато сидел на поджаром башкирском скакуне. Со своей армией он остановился недалеко от Челябы в деревне Першино. Здесь к нему после нескольких дней тяжелого похода и явился Кайгородов со своим отрядом.

– Прибыл? – спросил он Даниила слегка глуховатым голосом. – Сказывал мне про тебя Иван Степанович, будто ты немецкую речь и письмо разумеешь?

– Маракую маленько, – скромно ответил Кайгородов.

– Ладно, – Грязнов потер руки, – сколько людей привел?

– Побольше сотни.

– Давай устраивайся на ночь, а вечером зайдешь ко мне. С вами, ребята, – повернулся он к Артему и Варфоломею, которые прибыли вместе с Кайгородовым, – поговорю на особицу. Идите отдыхайте с дороги.

ГЛАВА 32

Оставшись один, Грязнов опустился на колени перед иконой. Только занес руку ко лбу, чтобы перекреститься, как в дверь постучали.

– Ково там несет? – поднимаясь с пола, сердито спросил он.

Перед ним стоял молодой офицер в форме казачьих войск.

– Кто такой? – насупился Грязнов.

– Хорунжий Оренбургского казачьего войска Невзоров, – четко ответил пришелец.

Иван Никифорович подозрительно оглядел незнакомого офицера.

– Зачем пожаловал?

– Желаю служить законному государю нашему.

– Откуда явился? – уже мягче спросил Грязнов.

– Из Челябинской крепости.

– Ну, садись на лавку, рассказывай, что там делается?

– Что сейчас делается в крепости – не знаю, но вчера день для нас был жаркий, – усаживаясь, бодро заговорил Невзоров, – маленько помяли воеводу да еще кое-кого, но допустили промашку.

– Постой, постой, дай разобраться, – перебил хорунжего Грязнов, – народ там поднялся, что ли?

Невзоров подробно рассказал о неудачном восстании в крепости.

– Так, говоришь, пушки-то без охраны оставили?

Пришелец молча кивнул головой.

– Как же это так, – произнес сокрушенно Иван Никифорович. – Пушки самое главное. Без артиллерии какая война.

– Ваше высокоблагородие, разрешите мне штурмовать крепость, – поднимаясь с лавки, пылко произнес Наум.

– Ишь ты, какой горячий, – усмехнулся Грязнов. – А насчет моего высокоблагородия – ты это слово оставь. Кто твой отец? – спросил он неожиданно.

– Мельник.

– Ну и я одно время чином был не выше. Ежели его императорское величество произвел меня в полковники, значит, заслужил. Но нутро-то осталось у меня мужицкое? Мужицкое. Теперь мы этих самых высокоблагородиев бьем? Бьем. Стало быть, и меня не конфузь. А насчет Челябы – кровь православную проливать напрасно не будем. Может, так сдадутся на милость божью и царя-батюшки.

Невзоров в недоумении пожал плечами и, простившись с Грязновым, вышел из избы.

Вечерело. Прибывшие к Челябе пугачевцы обложили крепость со всех сторон. Горели костры. Слышался разноязычный говор.

«Цыганский табор, а не войско. Эх, кабы мне все это в руки, навел бы порядок, а потом трахнул бы по Челябе, да так, что от нее щепки полетели бы», – объезжая отдельные группы пугачевцев, подумал Невзоров и, выехав на проселочную дорогу, подстегнул коня.

Вот и станица. Наум соскочил с седла и, привязав лошадь, энергично постучал в маленькое оконце небольшого домика, стоявшего на окраине. На стук вышел немолодой казак, узнав Невзорова, пропустил его в горницу.

Прошел час. В домах замелькали редкие огоньки. То собирались казаки на зов Невзорова. Наум волновался: «Примкнут ли казаки к Пугачеву или останутся в стороне? – Шагая по комнате, он размышлял: – Сейчас или никогда. Все поставлено на карту. Мешкать нельзя. Де-Колонг может вот-вот нагрянуть на Челябу, и тогда все пропало. Да и поручик Пушкарев время не терял. Укрепил вал рогатками, заделал пробоины в стенах и выставил усиленную охрану на сторожевых башнях. Как это я сплоховал, оставил артиллерию без охраны? Не будь ошибки, Пушкарев не мог бы войти в Челябинск. Впрочем, когда толпа хлынула к винному складу, мне было нужно во что бы то ни стало остановить ее, и в суматохе я забыл про орудия», – начал оправдывать себя Невзоров.

…Решение круга было единодушным: выступить к Челябе. Ночью Наум Невзоров неожиданно появился с верными ему казаками под стенами крепости.

Между тем жизнь в лагере Грязнова шла своим чередом.

Сотня башкир, выпустив по крепости стрелы, рассыпалась за рекой. К стенам подтягивались пешие отряды, устанавливали пушки. Полковник Грязнов долго совещался со своими приближенными – брать крепость штурмом или послать увещевательное письмо воеводе. Остановились на последнем. Сотники разошлись по домам.

Стоял тихий вечер. Кайгородов, простившись с Артемом и Варфоломеем, которые уезжали на Тобол, направлялся к избе Грязнова. В сенках остановил его казак.

– У Ивана Никифоровича сидит Туманов.

Даниил вышел на крыльцо.

По улице шли, о чем-то разговаривая, группа пугачевцев. Бешеным галопом промчались куда-то всадники. С конца Першино показалась шумная толпа крестьян, она вела за собой на веревке двух каких-то канцелярских служек, одетых в изорванные мундиры. В соседней избе горланили пьяные голоса, затем из дверей вывалился клубок человеческих тел. В воздухе замелькали кулаки, слышалось кряхтение и отборная ругань. Мимо Кайгородова промчался на коне молодой всадник. Соскочив на ходу, он энергично начал разбрасывать пьяных по сторонам.

– Наум Андреевич, да мы што, да мы…

– Геть по местам! – раздался властный окрик, и бородачи неохотно поплелись обратно в избу.

Легко вскочив в седло, всадник бросил насмешливый взгляд на Кайгородова и повернул коня в переулок. За спиной Даниила раздался голос дежурного.

– Заходи.

Кайгородов открыл дверь. За небольшим крестьянским столом сидели полковник Грязнов и Григорий Туманов.

– Садись, – кивнул на лавку Иван Никифорович и погладил бороду. – Наши ребята задержали монаха с церковной кружкой. Он хотел было дать тягу, помяли его, значит, маленько, кружку отобрали, а в ней – вот это. Почитай, не по-нашему что-то написано.

Кайгородов углубился в бумагу. Письмо было на немецком языке. В нем на имя сибирского губернатора Чичерина сообщалось, что отряды генерала де-Колонга двигаются на помощь Челябе очень медленно и за малочисленностью гарнизона не исключена возможность падения крепости…

Даниил перевел письмо Грязнову. Тот посмотрел на Туманова.

– Что советуешь?

Туманов слегка побарабанил пальцами по столу.

– По-моему, тянуть нечего. Надо завтра же начинать приступ. Упаси бог, подойдет де-Колонг – тяжелее будет.

– А ежели попытаться еще раз им написать? – спросил Грязнов, – ведь убийства будет много.

Туманова возмущала нерешительность Грязнова. Но разве этого упрямца уговоришь? Как-никак, он полковник, сам царь-батюшка его пожаловал, значит, доверие к нему имеет. Да и ссориться теперь не время.

Туманов прошелся по избе.

– Смелому горох хлебать, а несмелому и щей не видать, – промолвил он как бы про себя.

Грязнов вскинул на него ястребиные глаза.

– Добрая наседка одним глазом зерно видит, а другим – коршуна. Так-то. Ежели ответа из крепости не будет, то с божьей помощью приступим к ней утре.

Туманов с Кайгородовым вышли из избы и разошлись по своим квартирам.

Ночью выпал снег. Прикрыл белым пухом изрытые конницей дороги, лег на крепостной вал и сторожевые башни. Ни звука. Тихо было и в пугачевском лагере, только где-то на окраине слышалась песня. Молодой голос грустно выводил:

 
…Кошу я траву ранним утром,
Цветы кланяются мне.
Дорогая моя Орина,
Посылаю привет тебе…
 

Певец удалялся от лагеря все дальше и дальше. С ним улетала и песня.

И, как легкое дуновение ветерка, донеслось уже издалека:

 
…Хотелось побыть мне с тобою,
Радость моя…
 

Даниил унесся мыслями в Юрюзань к любимой девушке. «Хотелось побыть мне с тобою, радость моя…», – повторил он слова песни и, вздохнув, поднялся на крыльцо, посмотрел на небо, усыпанное мерцающими звездами, прислонился к косяку. Долго стоял в тяжелом раздумье и, нащупав машинально дверную скобу, потянул к себе. Прислушиваясь к богатырскому храпу Никиты, облюбовавшего себе место на полатях, Кайгородов разделся и улегся на лавку.

Не получив ответа на свое послание, Иван Никифорович расстроился и, помянув царя Давида и всю кротость его, решился идти на штурм. Лагерь пугачевцев был приведен в боевую готовность. Эскадрон Невзорова готовился к атаке. Справа строились башкирские конники. За ними подтягивалась пехота, вернее, толпы слабо вооруженных крестьян. Пушкари устанавливали орудия.

Еще с вечера в лагерь Грязнова прибыли кыштымцы с тремя пушками. Теперь у пугачевцев их насчитывалось восемь, но крепость имела пушек более чем в два раза. Это беспокоило Ивана Никифоровича, и он дал наказ наводчикам экономить ядра. Недалеко от пригорка разместился отряд Кайгородова. Выехав вместе с Тумановым на возвышенность, с которой хорошо были видны крепость и лагерь, Грязнов размашисто перекрестился и взмахнул платком. Заиграли дудки – знак к наступлению. С криками «Алга! Алга!» первыми помчались к Челябе башкиры.

Размахивая клинками, мимо пригорка пронеслись казаки Невзорова. Волна за волной во главе с кыштымцами катились к стенам крепости крестьянские отряды. Ухнула пушка повстанцев, затем вторая. Крепостная артиллерия молчала. Наум Невзоров, размахивая шашкой, кружился на своем жеребце возле стен крепости и вызывающе кричал:

– Эй, открывай ворота! Выходи! Сдавайся на милость императора!

За стенами стояла могильная тишина.

Лишь когда пугачевцы подошли вплотную к крепости, грянул оглушительный грохот орудий. Людской прибой отхлынул, оставляя за собой убитых и раненых.

Конь под Грязновым поднялся на дыбы и чуть не сбросил всадника. Иван Никифорович с трудом сдерживал лошадь.

– Братцы! Постоим за царя-батюшку! Бей супротивников! – выкрикнул он яростно и вновь направил коня к стенам крепости.

За ним дружной толпой кинулись пугачевцы. В морозном воздухе со сторожевой башни пропел рожок. В широко раскрытых воротах крепости показались солдаты. В застегнутом на все пуговицы мундире, со сдвинутой на затылок треуголке, обнажив шпагу, впереди шел поручик Пушкарев. За ним седоусый барабанщик.

– Тра-та-та, тра-та-та, – точно на параде выстукивал он, устремив глаза на широкое поле. Плечом к плечу шли солдаты навстречу пугачевцам. Первыми приняли удар казаки Невзорова. К ним подоспели кыштымцы и отряд Кайгородова.

Началась рукопашная схватка. Вот врезались в свалку башкиры. Замелькали кривые ножи, слышался звон клинков, кряхтение, стоны и отчаянная ругань. Пушкарев, разрядив пистолеты, дрался шпагой. Яростно выкрикивая проклятия, к нему пробивался Невзоров. За ним, сокрушая все на пути, шел Никита Грохотов. Кайгородов отбивался от трех наседавших на него солдат. Неожиданно, в самый разгар свалки, со сторожевой башни был подан сигнал к отступлению. Прикрывая командира, солдаты постепенно начали отходить к стенам крепости.

Через некоторое время в Челябу вошел отряд де-Колонга.

ГЛАВА 33

Основные силы пугачевцев, не снимая осады Челябы, отошли к деревне Шершневой. Грязнов созвал совещание своих сотников. В большой избе было тесно.

– Все в сборе? – Иван Никифоровым окинул взглядом собравшихся.

– Наума Невзорова не видно, – произнес кто-то хмуро.

– Похоронен с почестями, – сурово ответил Грязнов, – по убиенному панихиду попам заказал. – И, подняв глаза к иконе, набожно произнес: – Все под господом ходим. Сегодня живы, а завтра нет. – Помолчав, Иван Никифорович продолжал: – Вот что, детушки. Думаю я своим скудным умишком завтра опять приступить к Челябе. Деколонко этот самый сидит теперь, как мышь в крупе. Пожалуй, и турнуть его пора. Как ты, братушка? – серые глаза Грязнова остановились на Туманове.

– Крут бережок, зато рыбка хороша. Надо брать крепость, – сказал тот решительно.

– Отсиживаться здесь не дело, – отозвался стоявший рядом с Тумановым сотник Тимофей Тараканов.

– Волка бояться, в лес не ходить, – сказал кто-то громко.

– Стало быть, так, детушки, – поднимаясь с лавки, заговорил Грязнов. – Утре навалимся на Челябу. Только уговор такой, – возвысил он голос, – чур не робеть. Раз чужую бороду решили драть, так своей нечего жалеть. Так я говорю или нет?

– Веди нас, Иван Никифорович. Кончать надо с супостатами! – выкрикнул выборный сотник из слободы Чумизской, сухопарый мужик Лаптев.

Военная обстановка в Исетской провинции была благоприятной для пугачевцев. Жители сел, деревень и станиц охотно принимали посланцев Пугачева, изгоняли старых управителей, ставили своих и шли в отряды повстанцев. Волнения крестьян перекинулись и в глубь Зауралья. Крепость оказалась как бы островком среди бушующего моря народного восстания.

В конце января полковник Грязнов вновь подошел к Челябе. Но и на этот раз он потерпел неудачу. Крепость не сдавалась. Иван Никифорович окружил ее таким плотным кольцом, что волк не проскочит и ворон не пролетит. Защитники крепости стали чувствовать недостаток в провизии. Генерал де-Колонг оказался как бы в ловушке. Трусливый по натуре, он долго сопротивлялся советам своих приближенных – сделать вылазку, прощупать силы пугачевцев и достать провиант. Так в бесплодных разговорах прошло несколько дней. Наконец генерал уступил, и утром первого февраля со стен крепости загремели орудия, прикрывавшие пехоту, которая шла в наступление на пугачевцев.

Артиллерийская канонада не умолкала. Не ожидавший вылазки гарнизона, Иван Никифорович сначала растерялся. Выскочил из избы и полуодетый сел на первую попавшуюся лошадь. Мимо него с криком проносились башкирские всадники, рассыпаясь кто куда. Вскочив на пригорок, где стояли пушки, он яростно выкрикнул:

– Бей супостатов!

Пушкари завозились возле орудий. Рванув с силой повод коня так, что тот, поднявшись на дыбы, повернулся на одних задних ногах, Иван Никифорович ринулся к крепости. Сдерживая натиск солдат, там уже дрались работные люди кыштымского и каслинского заводов. К ним на помощь спешили атаман Михаил Ражев и Кайгородов со своими отрядами. Бой разгорался. Подоспели и другие отряды пугачевцев. Прорыв де-Колонгу в тот день не удался. Но Грязнов потерял сто восемьдесят человек и два орудия.

Прошло несколько дней. Пугачевцы заняли город Курган. Восстание уже захватывало районы Тобола, Исети и перекинулось на Тюмень. Генерал де-Колонг, наконец, решил оставить крепость и двигаться на Шадринск. Восьмого февраля он вместе с воеводой и купечеством вышел из крепости и, не принимая боя, спешно направился к Далматовскому монастырю.

В Челябу вступили пугачевцы.

В один из февральских дней к бывшему государеву дому, где жил теперь Иван Никифорович, привели группу пленных. Среди них находился сын сотника Ниже-Санарской крепости Федор Сутормин. Его отец был убит пугачевцами.

– Желаешь принять присягу законному царю-батюшке Петру Третьему? – спросил Грязнов Сутормина.

– Он не царь, а ворюга, беглый казачишка Емелька Пугачев! – подавшись всем корпусом к судейскому столу, выкрикнул Федор.

Лицо Ивана Никифоровича потемнело. Не спуская горевших ненавистью глаз с Сутормина, он медленно начал вытаскивать шашку из ножен.

– Повтори, что сказал?

– Самозванец твой царь.

Грязнов со стуком опустил шашку в ножны и, повернув голову в сторону Кайгородова, произнес властно:

– Пиши: на виселицу!

Федора выволокли из избы. Грязнов со своей свитой вышел на крыльцо воеводского дома и, запустив пальцы в бороду, угрюмо посмотрел на группу приговоренных к повешению. Наступила очередь Федора. Сын сотника истово перекрестился, отстранил слегка палача и сам подставил высокий табурет под веревку. Затем не спеша взобрался на него и, просунув голову в петлю, оттолкнулся от подставки.

Но тут случилось неожиданное. Петля оборвалась, и Федор упал.

– Черти, петлю даже как следует сделать не могут, – отряхивая снег, произнес он сердито.

Толпа зашумела.

– Помиловать!

– Не виновен!

– Злому – смерть, а доброму – воскресенье! Иван Никифорович в удивлении размышлял: «Диво. Ведь жив парень остался. Не перст ли тут господень?» – Но вспомнив, как пленник честил царя-батюшку, вскипел:

– Накидывай другую!

Произошло невероятное: Сутормин опять сорвался с петли. Толпа замерла в страхе. Иван Никифорович и сам почувствовал, как холодные мурашки забегали у него под рубахой.

– Отпустить на волю, – произнес через силу Грязнов и поспешно удалился в дом.

Федору дали мундир, вручили охранную грамоту и выпустили из крепости. Погрозив кулаком в сторону города, он поплелся по дороге на Першино.

В тот год зима стояла морозная с частыми метелями. Челяба вся потонула в сугробах. Закутавшись в теплые овчинные тулупы, молчаливо стояли на сторожевых башнях часовые. По улицам изредка проезжали группами всадники. Встречая старые, обшитые рогожей, сани с покойником, торопливо сворачивали с дороги. Чуя конскую падаль, с криком кружилось воронье. Где-то в бору выли волки. Уныло бумкал колокол, созывая прихожан.

Отряд Кайгородова нес патрульную службу за городом. Даниил все время был в разъездах. Его лицо от мороза и ветров огрубело, стало строже, мужественнее, на лбу появились глубокие складки. Проехав мимо воеводского дома, Даниил спустился к реке. При его появлении с карканьем поднялось воронье. Первая застава находилась в Шершнях. Старшим там был Никита Грохотов. Он только что вернулся из Сатки вместе с Григорием Тумановым. Никите удалось побывать в Первухе. Он рассказал Даниилу о том, что Серафима по-прежнему жила в его доме, и, по рассказам жены, готовилась идти в скит. Даниилу было жаль женщину. Поговорив с Никитой о лагерных делах, он поехал на следующую заставу.

Прошел буранный февраль 1774 года. Дни становились длиннее, яркое солнце подолгу висело над Челябой, освещая пробитые стены крепости и глубокие вмятины на куполе собора – следы пугачевских ядер.

Однажды, объезжая заставы, Кайгородов заметил большую толпу вооруженных людей, двигавшихся в сторону Челябинска. Впереди ехали два всадника. Приглядевшись к ним, Даниил, к своей радости, узнал Артема и Варфоломея.

– Принимай моих чеглоков![8]8
  Чеглок – род подсокольника.


[Закрыть] – выкрикнул Артемка и пришпорил коня навстречу Даниилу.

Друзья крепко пожали друг другу руки. Подъехал и Варфоломей.

– Откуда? – кивнув в сторону толпы крестьян, спросил Кайгородов.

– С Тобола. Мужики как на подбор, семеро одного не боятся.

– Ты, Артем, все такой же весельчак, – улыбнулся Кайгородов.

– А что нам горевать, люди теперь мы свободные. Прогоним бар и заживем припеваючи. Все будет наше. Я, брат, манифесты назубок знаю. Ты вот что скажи, куда мне гвардию девать? – спросил он Даниила.

– Веди к полковнику в крепость. Вечером я там буду, потолкуем обо всем.

Отъехав в сторону, Кайгородов начал пропускать мимо себя Артемкину «гвардию».

Безделье начало томить мужиков, да и сам Иван Никифорович частенько выходил из государева дома и, проверив, все ли пушкари на местах, подолгу сидел на завалинке. Прислушиваясь к грачиному галдежу, думал, сколько бед привалило за последнее время. «Под Татищевой потеряли все пушки. А народу погибло? Не счесть. Правильна поговорка: придет беда – открывай ворота. Погиб Хлопуша, пленен Чика-Зарубин. Ушел на Карагай Григорий Туманов. Жив ли? А какие атаманы были, восподи! – Иван Никифорович почесал голову. – Сидишь теперь вот в Челябе, а чего ждешь, сам не знаешь. Да и мужики по пашне скудаются».

Смахнув с крыльца ласкавшуюся к нему кошку, он поднялся на ноги. Внимание Грязнова привлек скакавший во весь опор к государеву дому всадник. Иван Никифорович почуял недоброе. Осадив круто коня, вестовой крикнул:

– Подымай, полковник, народ, солдаты идут!

– Постой, постой, какие солдаты? Откуда?

– Чуешь? – Вместо ответа тот показал рукой в сторону Першино.

Ухнула пушка. Передовые заставы Кайгородова, обнаружив сильный отряд майора Гагрина, поспешно отступали к Челябе. В крепости началась тревога. Пушкари уже открыли ответный огонь.

Артемка кружился на коне и кричал своей гвардии:

– Ребята, держи оборону крепче!

– Оплошку не дадим!

С городской площади Артемка повернул коня к стенам крепости. Мужики последовали за ним.

Солдаты были уже близко.

Передовой отряд Кайгородова вместе с кыштымцами и каслинцами схватился врукопашную с солдатами. Из крепостных ворот на помощь работным людям вымахнули на конях миясские казаки во главе с Грязновым.

Началась кровавая сеча.

Иван Никифорович рубился с отчаянной решимостью. Его клинок мелькал то тут, то там. Не отставал от полковника и Даниил со своими друзьями.

Упал сраженный солдатской пулей Варфоломей. Пошатнулся, схватившись за щеку, Никита. Сражение шло с переменным успехом. Но перевес был явно на стороне солдат Гагрина, и отряды Грязнова поспешно отступили к деревне Шершни.

В Челябу вошли правительственные войска.