Текст книги "Охота на тигра. Танки на мосту!"

Автор книги: Николай Далекий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Заговор непобедимых

Гауптман Верк сидел за столом в кабинете. Рабочий день кончился. Пленных увели в лагерь, мастера и члены экипажа «тигра» поднялись на второй этаж в комнаты, отведенные им под общежитие. Немцев-часовых сменили полицаи, охраняющие рембазу в ночное время. Верк уже составил суточную рапортичку, определил, чем будет заниматься завтра каждая бригада восьми мастеров, но домой не спешил. Он знал, что его там ждут пьяные слезы, упреки.

Сегодня утром Оскар Верк поссорился со своей любовницей. Эта ничтожная русская девчонка начинает капризничать, дерзит. Если бы ее капризы касались тряпок, ценных подарков, он бы не удивился и не обиделся – женщина, молоденькая очаровательная женщина... Нет, она вздумала доказывать свое превосходство над немецкими офицерами. Ни больше, ни меньше. Какая инфантильность! Он простил бы ей пьяную дерзость, но в то утро Алка не выпила ни капли.

Верк вспомнил, как началась их ссора, оставившая неприятный осадок в его душе.

Они пили утренний кофе. Алла, в голубеньком халате и такой же косынке на пышных спутанных волосах, медленно отхлебывала из чашки и казалась задумчивой, печальной.

– Моя девочка начинает хандрить? – спросил он тем ласково-игривым тоном, каким всегда разговаривал с Аллой. – Может быть, рюмку ликеру? Прекрасное средство...

Застывшее лицо Аллы ожило, она быстро вскинула глаза на Оскара.

– Мне кажется, ты нарочно спаиваешь меня. В этом есть какая-то цель.

Верк рассмеялся – таким неожиданным и нелепым показалось ему это предположение.

– Как могло такое прийти тебе в голову?

– Я замечаю. Каждый день. Тебе нравится, когда я пьяна и мелю вздор. Ты спаиваешь меня, чтобы избежать разговора о чем-либо серьезном. Боишься?

– Боже мой, – шутливо ужаснулся Верк. – Она не может жить без серьезных разговоров, противопоказанных молодым красивым женщинам! Нет, нет, предпочитаю слушать твой пьяный, забавный лепет.

– Удивительно... – не обращая внимания на его шутливый тон, задумчиво продолжала Алла. – Пустые дни, пустейшие разговоры. Какая-то внутренняя бедность, ограниченность у всех у вас...

Это задело Верка.

– Ты хотела бы, чтобы я беседовал с тобой о политике? О положении на фронте?

– Нет. Это запретные темы. Я понимаю... Но вот ты и твои друзья побывали почти во всех странах Европы, но ничего о них не можете рассказать. Неужели не осталось впечатлений?

– И я тебе рассказывал, и другие...

– Как вы рассказываете... французы – лягушатники, изнеженная, вырождающаяся нация; итальянцы жрут макароны, вояки никудышные. Куда не ступи – памятники старины, дурацкие достопримечательности. Не страна, а лавка древностей, сувениров.

– Ты все же запомнила мои выражения...

– Что тут запоминать?

– Девочка, что ты хочешь? – Верк пытался повернуть разговор в шутливое русло. – Ведь я военный инженер, а не ученый-этнограф. Признаюсь, меня совершенно не интересуют древние развалины, облезшие картинки на стенах и мраморные фигуры с отбитыми руками и носами.

– Но ведь это сделали люди, жившие бог знает когда, много, много веков назад. Неужели...

– Повторяю, я не поклонник древностей.

– И поэзии ты не любишь. Тебя даже раздражает, когда я читаю стихи.

– Рифмованная чепуха. Настоящего мужчину может увлекать только техника.

– Ты говоришь – техника, твой приятель Карл говорит, что настоящее дело для мужчины – война.

– Каждому свое.

Алла вздохнула, печально покачала головой.

– Мне скучно с тобой, Оскар. Честное слово. И товарищи твои скучные, неинтересные люди. Разговоры только о выпивках, любовницах. Бедность, ограниченность.

– Не умничай, Алка. Тебе это не идет, – зло сказал Верк, выходя из терпения.

– Я знала, что ты это скажешь. Я тебе нравлюсь глупой, а глупой я становлюсь, когда пьянею. Тебя это устраивает – вот она, представительница низшей расы, дуреха и алкоголичка.

– Но я ведь не виноват, что ты родилась славянкой. Расу не изменишь, дорогая...

И тут-то его милая девочка выбросила неожиданный, недопустимый фортель. Она поднялась со стула, гордо вскинула голову и гневно заявила:

– Раса, раса... Твердите, как попугаи. Я русская, славянка и горжусь этим. И, если хочешь знать, я ничем не хуже и не глупее всех твоих приятелей, этих надутых офицеров-арийцев. И тебя тоже! Потому, что ты, кроме своих болтов и шестеренок, ничего не признаешь. Вы тупицы, ограниченные люди!

Нужно было немедленно залепить пощечину зарвавшейся дуре, но Верк не сделал этого.

– Опомнись и погляди на себя, – сказал он, задыхаясь от возмущения. – Кто ты такая? Жалкая потаскушка! Если хочешь знать, то ты достойна только того, чтобы лизать сапоги немецкого офицера. Русская дрянь!

На Аллу слова «повелителя» не произвели особого впечатления. Она отпарировала:

– Между прочим, ты клялся в любви этой дряни. Даже обещал жениться.

– А ты и поверила? – злорадно улыбаясь, спросил Верк.

– Нет. Я это говорю к тому лишь, что лживые заверения не подняли тебя, представителя арийской расы, выше жалкой потаскушки.

Верк не выдержал. Он бросил смятую салфетку в лицо своей «девочке» и, кипя от гнева, одел фуражку.

Закрывая двери, услышал позади плач. Оглянулся – Алла упала на постель, лицом в подушки и рыдала.

Пусть поплачет, он нарочно придет сегодня попозже – пусть ждет. Ей это пойдет на пользу. Ведь она и раньше пробовала заводить с ним такие разговоры. На нее временами находит блажь. Ее, видимо, мучит комплекс славянской неполноценности.

И Верк направил свои мысли по иному руслу – положение, создавшееся на рембазе, требовало всестороннего анализа.

Прошло ровно десять дней, как на станцию прибыл состав с вывезенными с поля боя подбитыми, требующими капитального ремонта танками. Два обстоятельства омрачили для Верка это время. Первое – неожиданное ночное нападение на базу на следующий день после того, как был повешен «саботажник».

Конечно, было бы глупо и наивно полагать, что для вражеского глаза останется незаметным то, что немцы организовали ремонтную базу в городе. И все же Верк не допускал мысли, что местные партизаны, или как их там называют, – подпольщики, народные мстители, – уже в первые дни предпримут диверсию. Правда, никакого существенного вреда нанесено не было. Диверсанты бросили через стену несколько бутылок с горючей смесью, и только одна из них попала в бочку с отработанным машинным маслом. К счастью, дело кончилось небольшим пожаром, который удалось сразу же локализовать и потушить. Утром пленные даже не заметили следов ночного происшествия. Но если бы невдалеке стоял какой-либо танк, огонь мог перекинуться на машину.

Верк сразу забил тревогу, потребовал усилить охрану. Теперь, слава богу, все в порядке: дали специальный наряд полиции. В конце концов, если что и случится, то вряд ли кто-нибудь решится свалить вину на него. Нет, он писал, предупреждал. И, кроме того, его задача обеспечить техническую сторону. А уж вы, господа, бегайте кругом, нюхайте воздух.

Конечно, все это выглядело трусливой перестраховкой, но общение с оберштурмфюрером Брюгелем многому научило Верка, и он уже не пытался вступать в спор с комендантом лагеря, не дразнил его, а сразу же старался использовать то рациональное зерно, какое находил в советах и требованиях эсэсовца. Точно так, как требовал Брюгель, территория базы была обнесена столбами с колючей проволокой и белой полосой на земле; на крыше конторы появилось «гнездо», из которого вместо клюва аиста выглядывало дуло пулемета и голова часового; точно, как требовал Брюгель, проводилась перекличка в бригадах, и мастера докладывали дежурному по базе о том, что их люди все налицо. Единственное, с чем не согласился Верк, это тот срок, какой, по мнению Брюгеля, должен висеть «саботажник». Гауптман распорядился снять повешенного на третий день – он не терпел трупного запаха.

Да, сам факт ночного нападения очень неприятен. Но куда большее огорчение и беспокойство вызвало у Верка то обстоятельство, что, несмотря на давно полученные телеграммы об отправке специальных грузов для базы, вагоны с этими грузами не прибыли, и неизвестно, прибудут ли они вообще, – польские и советские партизаны не теряли времени даром, все больше и больше поездов пускали под откос. Десять дней – время немалое, особенно в военных условиях, но еще ни одна машина не вышла с базы, хотя многие из них уже были почти отремонтированы. На одной требовалось установить пушку, на другой – поставить новый мотор, на третьей – сменить некоторые детали. Теперь срок выпуска танков из ремонта зависел не от ремонтников, а от того, когда прибудут вагоны с запасными частями и деталями.

Верк, спокойный, уравновешенный, иронически смотрящий на жизнь Оскар Верк начинал нервничать. И было отчего: все его старания, энергия, организаторский талант могли оказаться израсходованными бесполезно. Правда, можно было снимать что-либо на одних машинах и ставить на другие этого типа, «лепить» из двух-трех неисправных танков один, готовый к бою. Но это была бы дьявольски неэффективная и непроизводительная работа, и такой вариант гауптман откладывал только на крайний случай. Теперь, кажется, откладывать надолго нельзя, слишком большой риск. Еще день-два Верк подождет. Но не больше... Вот тогда-то он и заставит иванов рвать жилы, будут работать от зари до зари. Только бы мастера выдержали.

Размышления Верка прервал стук в дверь.

– Да! – крикнул гауптман, полагая, что это кто-то из немецких мастеров.

Дверь приоткрылась, и показалась голова начальника караула полицая Тышли.

– Заходи, – скомандовал удивленный гауптман.

Тышля вскочил в комнату и торопливо закрыл за собой дверь, точно за ним кто-то гнался. Он явно был взволнован, на красном лице блестели капельки пота.

– В чем дело? Какой есть дело? – спросил Верк, не понимая, зачем он потребовался полицаю.

Тышля говорил по-немецки примерно так, как Верк по-русски.

– Я есть донесение. Очень важный секретный донесение. Рапорт.

– Рапорт? – ухмыльнулся гауптман. – Давай рапорт. Только не очень шнель. Мне надо слушать каждый слово. Давай.

– Заговор... – торопливо, заикаясь от волнения, начал Тышля. – Я раскрыл. Понимаете, группа из трех человек решила захватить танк. По-вашему панцер. Понимаете, захватить! Завести, сесть и уехать. Ту-ту!

Начиналась какая-то чертовщина. Уж не пьян ли этот Тышля? Глаза Верка сузились.

– Грабеж панцер?

– Как хотите, так и считайте. Грабеж, захват, похищение – все едино. Захватили бы и поехали. Ту-ту!

– Куда ту-ту? Ехать, куда ехать?

– Они мечтали податься к партизанам. В лес, к партизанам, к большевикам.

– Сколько их?

– Трое. Три человека.

– А как они будут управлять танком?

– Понимаете, у них есть книжка. Как это?.. Бух. Наставление. Инструкция. Они изучали книжку.

– Ты знаешь этих людей?

– Ну, как же. Не только знаю, я их захватил, арестовал, привел сюда.

– Привел?

– Да. Они в коридоре стоят. Показать главного?

Тышля оглянулся на дверь и продолжал с заговорщицким видом, перейдя на шепот:

– Между прочим, это сынок не кого-нибудь там, а начальника полиции Строкатова.

– Полицая Строкатова? – продолжал изумляться

– Сын его. Да, да. В том-то и дело, господин гауптман. Папаша распинается перед вами, а сынок вон что надумал. Обратите внимание, может быть, и сам Строкатов того... – Тышля покрутил пальцами возле виска и злорадно ухмыльнулся. – Ненадежный, только на словах новый немецкий порядок поддерживает, а на самом деле...

«Этот Тышля пьян, несет вздор, – подумал Верк, – а может быть, просто шизофреник. Он ненавидит своего начальника и готов на все, чтобы сделать ему пакость. Впрочем... Впрочем, чего не бывает, партизаны проникают и в полицию. Занятно...»

– Давай!

Полицай нырнул в дверь и тотчас же вернулся, толкая перед собой плотного мальчугана лет тринадцати, который сердито озирался вокруг, но не проявлял каких-либо признаков растерянности и страха.

– Вот Тимур Строкатов. Собственной персоной. Это главный у них. Атаман всей шайки. Полюбуйтесь!

– Ну главный, ну и что? – презрительно взглянул на полицая Тимур.

Признаться, Верк был разочарован. Он не ожидал увидеть перед собой мальчика. Возможно, Тышля что-то напутал. Наверняка напутал. Если такой мальчик главный, то и все остальные из его «группы» такого же возраста.

– Вот он не отказывается. Понял, что крутить нечего. Я ведь у него нашел эту книжицу. – И Тышля передал Верку растрепанную, захватанную маслеными руками книгу. Это было наставление по боевому использованию танка «тигр».

– Ты читал эту книжку? – удивленно спросил Верк.

– Да, господин офицер, читал.

– Зачем?

– Чтобы научиться управлять танком, – не задумываясь, простодушно ответил мальчик.

– Где ты взял книжку?

– Это не я. Это Васька Петренко мне принес, а он, говорит, в танке нашел. Ну, в общем, понимаете, как было. В тот день, когда танки со станции привезли, ну, нам, хлопцам, интересно было посмотреть их. Начали лазить, осматривать. Вот Васька и нашел книжечку. Мы ничего не взяли, только книжечку. Валялась... Грязная, растрепанная, а в ней рисунки. Тогда я подумал, ну, пришла мне в голову такая мысль, что неплохо будет, если я управлять танком научусь. И я начал читать книжечку, изучать.

– Ты знаешь немецкий?

– Ну, мы учили в школе. И сейчас я часто слышу... Словарь достал...

– Ты баки господину офицеру не забивай, – вмешался потерявший терпение Тышля. – Ты скажи, зачем тебе все это нужно было и к чему ты своих корешей подбивал?

– Я же говорил вам – к чему, – повернулся к нему мальчик. – Я вам толковал, ну, а вы свое. Вот папе расскажу все. Он еще с вами поговорит. Привязался...

– Куда хотел на танке ехать? – спросил Верк. – К партизанам?

– Да, к партизанам, – на этот раз конфузливо улыбнулся мальчик, словно стесняясь своей детской затеи.

– У тебя есть связь с партизанами? Ты знаешь, где они?

– Ну, где? В лесу они, конечно. Только вы, может быть, неправильно поняли. Мы не к партизанам ехать хотели, а на партизан. Ну, вроде как облава. Конечно, не всерьез, а игра, ну, баловство, в общем.

– Ты дурником не прикидывайся! – вскрикнул Тышля, обеспокоенный тем, что сынок Строкатова оборачивает все в шутку, переводит на детскую игру. – Разрешите, господин гауптман, других пригласить. Там есть один. Он все скажет.

Верка уже начала забавлять эта сцена, он кивнул головой.

Тышля снова юркнул в коридор и привел еще двоих. Они были чуть пониже Тимура и не такие упитанные, но выглядели для своего возраста молодцами.

– Гришка, а ну скажи господину офицеру, что тебе Тимур говорил, на что настраивал.

– А что? – начал черненький, с бегающими глазами мальчик. – Я скажу, скрывать не буду. Говорил, что, мол, давайте захватим танк и уведем его к партизанам. Я, говорит, научусь им управлять. А вы только будете сидеть, смотреть по сторонам.

– Вот дурак! – с искренним возмущением сказал третий. – Разве тебе так говорили? Хуже нет такими вот связываться. Недаром в школе самым плохим учеником был. Тебе говорили что: игра, война с партизанами. Так ведь никто партизаном не хотел быть. Все хотели быть немецкими танкистами. Одна форма чего стоит! Ну, Тимур и согласился партизаном быть. Чтобы игру не портить. А он вон чего порет.

– Сколько раз вы, мальчишки, заходили в танк, смотрели? – спросил Верк черненького.

– Один раз только. Когда привезли. Потом проволоку натянули, охрана. Не подступить.

– Ночью можно. Вы есть смелый мальчик.

Гришка Вареник даже свистнул.

– Ночью нельзя по городу ходить. Убьют. Меня мать за двери и то не пускает.

В общем, вся эта история не стоила и выеденного яйца, обычная мальчишечья забава. Тем не менее, Верк начал испытывать что-то похожее на страх: вот как все просто могло получиться... Нет, не эти мальчишки были опасны. Но ведь танк могли захватить взрослые. И что тогда? Попробуй останови его. Свободно могли бы угнать куда-нибудь в лес. Тем более, если б за это дело взялись партизаны. Вот тогда-то произошел бы колоссальный скандал. Да, в первую очередь досталось бы тем, кто отвечал за охрану. Но, конечно, попало бы и ему, начальнику рембазы. А пленные? Разве они не могут попытаться осуществить побег на танке? Им-то совсем легко. Среди слесарей-ремонтников есть танкисты и уж во всяком случае шоферы, трактористы, которые смогут управлять боевой машиной. Что стоит небольшой группе сговориться, вскочить в танк, закрыть люки и понестись по шоссе, сметая все по пути. Тогда скандал будет еще громче. Что же делать? Верк посмотрел на «атамана шайки».

– Как твоя фамилия, кто твой отец?

– Строкатов, – с достоинством ответил мальчик. – Мой папа он... он начальник полиции. Вы его должны знать.

– Ага, – кивнул головой Верк. – Ну что ж, я отпускаю вас. Но только больше не играйся такими игрушками. На месте твоего отца я бы хорошенько дал бы вам всем розог. А сейчас идите. Господин Тышля, проводите их и вернитесь ко мне.

Сконфуженный Тышля, сурово прикрикивая на мальчуганов, увел их, а Верк встал со стула и начал прохаживаться по комнате. Как бы ни был смешон этот Тышля, раздумывал он, но все-таки следует быть благодарным ему. Полицай этот при всей своей глупости оказал немалую услугу. Теперь нужно поставить вопрос об охране ремонтной базы шире, включая возможность похищения или побега на отремонтированном танке. Он, Верк, сам поставит этот вопрос, и, конечно, это будет в его пользу.

Явился Тышля. Он стоял у порога и нервно теребил пальцами свою шапку. Конечно же, он сообразил, что немец не одобрил его инициативу, и ожидал разноса.

Но обошлось.

– Вы поступили правильно. Как есть ваша фамилия?

– Тышля. Тимофей Семенович.

– Тимофей Семенович... Я доволен вами. Я буду просить благодарность для вас.

– Спасибо, господин гауптман. А я думал... Может быть, вы еще постращаете их? Я думаю, дело такое. Ну, как не доложить?

Тышля переступал с ноги на ногу. Он радовался, что все закончилось более или менее благополучно, хотя, конечно, вначале ожидал большей благодарности и даже награды.

– Можете быть свободен, Тышля.

Мальчишки шли по улице. Они молчали. Тимур, стиснув зубы, смотрел под ноги. Гришка Вареник поглядывал на товарищей и зябко ежился. Его явно взяли в клещи: слева шагал Тимур, справа – Васька. Ох, как хотелось Гришке юркнуть в какую-нибудь подворотню, чтобы избавиться от опасного соседства. Он знал, что взбучки ему не избежать, и ждал момента, когда можно будет дать деру. Так опростоволоситься! А все Тышля. Напугал старый дурак, наобещал целую гору, а что вышло?

Они уже отошли от ремонтной базы метров на двести. Тут Васька Петренко оглянулся с таким видом, точно там, позади, происходило что-то интересное. Это был тактический прием на отвлечение внимания, и он оправдал себя. Тотчас же оглянулся и Гришка, полюбопытствовал, что там увидел его товарищ. И тут-то его бросило на Тимура – Васька ударил его правой снизу в подбородок. И еще два сильных удара, только искры из глаз.

– А-аа! Уби-в-а-ают!

Еще один удар, под ложечку. И Гришка захлебнулся криком.

Тимур держал Гришку под мышки сзади, как будто боялся, что он упадет на землю, а в это время Васька еще несколько раз сунул ему в челюсть.

– Ну, ладно! Ну, хватит вам, – вроде недовольно прикрикивал Тимур, но Гришку Вареника из рук не выпускал. – А ну перестаньте! Вон люди смотрят. Мало я из-за вас, дураков, напереживался.

Васька опустил руки, лицо его было бледным, он тяжело дышал.

– Вот, гад, знай.

– Скажу-у-у, все скажу, – сквозь всхлипывания загудел Вареник. – Пожалуюсь. Думаете...

– Ну, ладно тебе... – урезонивающе произнес Тимур. – Ты – пошутил, Васька – пошутил. Вот и квиты.

– Ты знаешь, за что тебя били? – отдышался наконец Васька. – Совсем не за то, что донес.

– Это ты хорошо сделал... – поспешил вставить предусмотрительный Тимур.

– Нет, не за то. А за то, что дурак.

– Ну да, – обрадованно ухмыльнулся Тимур. – У нас игра, а он... На тебе! Всерьез подумал, дурачок. А ведь могли на танке покататься. Может быть, нас даже немецкие танкисты к себе в полк взяли бы. Правда, Васька?

– В натуре! А форма какая! Могли выдать... А теперь нас не то что близко, а и на пушечный выстрел к базе не допустят. Все, дурак, испортил.

Говорят, что созревшие идеи носятся в воздухе. Все было почти так, как объяснял Тимур начальнику рембазы – Васька подобрал эту книжонку, валялась она где-то там, рядом с сиденьем водителя. А когда Тимур, раскрыв ее, увидел на рисунке рычаги управления, вспомнил он рычаги трактора ДТ-54, которым еще до войны на весенней пахоте научил его управлять отец. Разве думал он, что все обернется таким ужасным образом и ему придется мучиться и скрывать свою ненависть к тому, кто два года назад был самым дорогим для него человеком. Попала книжка в руки Тимура, и мелькнула мысль: а что, если подобрать несколько отчаянных мальчишек, захватить танк и умчаться на нем в лес, к партизанам. Уж с таким-то подарком партизаны примут не только сына начальника полиции, но, пожалуй, и его самого.

Все шло как будто нормально. Вроде начал Тимур теоретически осваивать этот танк. И хлопцы подобрались что надо, и название их группы было прекрасное – «Отряд непобедимых». Правда, в глубине души он не очень-то верил, что его мечта может осуществиться, так как видел и колючую проволоку на стенах базы, и часовых у ворот, и понимал, что никто им «поиграться» в танке не позволит. Да и куда бы они поехали? Но как интересно было строить планы, мечтать о поездке на танке, уведенном у немцев из-под самого носа. От одной этой мысли дух захватывало и уши огнем пылали. И вот подлец Гришка оказался ничтожным предателем. А Тышля?.. Это ведь он все раскопал. Было бы хорошо, если бы отец скрутил голову Тышле. Придется все рассказать отцу, конечно, не так, как было в самом деле, а как он рассказывал гауптману. Нужно самом у первому, ведь все равно узнает. Отец ему поверит, может всыпать, конечно, за баловство, но поверит. Нужно только твердо стоять на своем – игра и все. Слава богу, Васька все сразу понял и поддержал. Молодец! Настоящий друг. А ведь если бы растерялся, могло повернуться и по-иному. Вначале гауптман на него так смотрел, будто проколоть взглядом хотел. Боятся. Даже таких пацанов боятся. Отец тоже дрожит. Нервный стал, последнее время газеты уже и в руки не берет, мало радости читать, что немцы отступают, отступают. Пропадет их несчастная семья. Из-за отца. И он, Тимур, пропадет – сын начальника полиции... Связаться с партизанами? Как с ними свяжешься? Найдешь кого – не поверят, да и могут сказать: что толку от мальчишки? Беда.

С такими мыслями шел Тимур Строкатов домой. Знал он, что ему влетит от отца за всю эту историю, но не очень-то печалился: если бы только это! Мальчик даже не мог заподозрить, что их наивный, разоблаченный Тышлей заговор «непобедимых» повлечет за собой такие последствия, какие приведут в отчаяние участников другого заговора, людей, для которых побег на отремонтированном танке был вопросом жизни и смерти.

Как только Тышля закрыл за собой дверь, начальник рембазы достал из ящика стола новенький большой блокнот и, отвинтив колпачок вечной ручки «пеликан» с золотым пером, приготовился писать докладную. Первая фраза не складывалась. Между тем, от нее зависело многое. Нужно было сразу же взять правильный тон, не допускать преувеличений, а лишь по-деловому подчеркнуть, что и такая опасность, кажущаяся почти фантастической, не исключается , хотя степень вероятности ее невелика .

Тут в дверь снова постучали, на этот раз довольно громко и решительно. Явился командир «тигра» лейтенант Бегнер. На правах боевого фронтовика, которому доверили командовать самым новым и мощным танком, он вел себя с начальником ремонтной базы подчеркнуто независимо и даже чуточку развязно.

– Гауптман, две важных новости, – заявил лейтенант с порога. – Во-первых, нашлись наши вагоны. Во избежание неприятности их направили более безопасным южным путем, через Львов – Тернополь – Казачин. Сейчас они застряли в Жмеринке. – Танкист хорошо выговаривал названия советских городов и, видимо, не прочь был щегольнуть этим. – Прибудут послезавтра или даже завтра вечером – четыре вагона и платформа. Я сам завтра утром отправлюсь в Жмеринку и постараюсь при первой же возможности протолкнуть вагончики.

– Это было бы великолепно, – искренне обрадовавшись, воскликнул Верк. – Я буду благодарен вам, лейтенант.

– Не стоит благодарности, – сухо заявил Бегнер. – Это мой долг. Для меня каждый день пребывания в тылу мучителен. Держать без действий такую чудо-машину, когда товарищи сражаются... Нет, скорее на фронт. В бой, в бой.

«Отважен лейтенант, – подумал Верк, делая вид, что увлечен боевым пылом бравого танкиста, – ничего не скажешь. Его патриотизм и глупость, кажется, неподдельны. Вот такие-то храбрецы могут затянуть проигранную войну надолго, опустошат Германию, уведут с собой в могилу многих других, вовсе не стремящихся составить им компанию».

– Я понимаю вас, лейтенант, отлично понимаю. В душе вы настоящий рыцарь и созданы для боевых подвигов. Германия может гордиться такими сыновьями... Я понимаю. Ну, а вторая новость?

– Не совсем приятная, гауптман. Я только что разговаривал с заместителем начальника гестапо, и он в общих чертах нарисовал мне обстановку. В северных районах значительно усилилась деятельность партизан. Сперва предполагали, что это действуют недавно возникшие разрозненные группы, однако такое мнение не подтвердилось. Месяц назад в Белоруссии наши карательные войска под командованием оберста Виквебера окружили один или два партизанских отряда и, как следовало из рапорта Виквебера, разгромили их наголову. Теперь выясняется, что победные реляции оберста не соответствовали действительности: партизаны избежали разгрома, они просто разбились на мелкие группы, просочились через кольцо окружения и отошли на юг. Сейчас, – вам я это могу сказать, – готовится новая карательная операция. Довольно крупная. Но это вопрос пяти-шести дней, а может быть, и больше. Пока что нужно нам держать уши востро. Бутылки с горючим, брошенные через стену, могут оказаться первой ласточкой. Представляете, внезапный ночной налет на базу: все поломают, подорвут, сожгут за какие-нибудь пятьдесят минут и исчезнут. Ищи ветра в поле.

Верк расстроился – еще один источник страха.

– Лейтенант, вы меня не обрадовали последней новостью. Черт знает что! Чем я должен заниматься – ремонтом или борьбой с партизанами? Для чего тогда существует гестапо, что они думают?

– Я вам уже говорил: против партизан готовится крупная карательная операция. Но эти дни... Что вы скажете, если кто-либо из нашего экипажа ночью будет сидеть в башне танка? Пулеметы исправны, остается только брать с собой на дежурство несколько магазинов с патронами. В случае чего, танк открывает мощный пулеметный огонь.

– Лейтенант, это было бы прекрасно, – обрадовался Верк.

– Так и сделаем. С сегодняшнего дня устанавливаем ночное дежурство в танке. Поверьте, если бы партизаны повредили или совершенно вывели из строя нашу чудо-машину, я бы не вынес такого позора и пустил бы себе пулю в лоб.

Верк невольно взглянул на невысокий, твердый лоб лейтенанта, созданный, надо полагать, с очень большим запасом прочности, но, конечно, вполне пулепробиваемый, и подумал, что, пожалуй, лейтенант не кокетничает и при возникновении указанной им ситуации, чтобы избежать позора, сможет, не раздумывая много, покончить с собой. Впрочем, не следует удивляться – поводы для самоубийства бывают самые нелепые, все зависит от душевного состояния человека в эту минуту. Избави бог от этого.

Начальник ремонтной базы пожелал лейтенанту доброй ночи и принялся писать докладную. Теперь он не боялся, что кто-то будет иронизировать по поводу его перестраховки – партизаны действуют невдалеке от города, значит, нужно полностью оградить себя от возможных неприятностей.