Текст книги "Призрак Фаберже"

Автор книги: Николас Николсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Глава 10

На следующее утро Саша с трудом оторвал голову от подушки, однако сумел собраться с силами и опоздал на работу всего на несколько минут. Взбежав по лестнице, он вошел в роскошный вестибюль.

Проходя мимо стойки, заметил, что витрина, где стояла Снегурочка, пуста. Надо сходить за ней в хранилище, подумал Саша. Из-за стойки выглянула Люсиль, убиравшая канцтовары.

– Привет, Люсиль! – весело приветствовал ее Саша.

– Привет, солнышко, – ответила она без своей обычной улыбки и снова скрылась за стойкой.

Подойдя ко входу в хранилище, Саша приложил карточку к датчику. На красном экране появилась надпись «Вход воспрещен». Саша сделал еще одну попытку. Экран отреагировал тем же образом.

У входа появилась Делайла, с трудом тащившая увесистый бронзовый чайник времен династии Цин.

– Дорогой, ты не мог бы открыть мне дверь? Эта штука весит не меньше тонны.

– Моя карточка что-то барахлит. А где твоя?

– На столе оставила. Пойду схожу в приемную и возьму у Люсиль.

– Не говори глупости. Поставь свой чайник и отдыхай. Я сам схожу к Люсиль.

Вернувшись в вестибюль, Саша подошел к стойке.

– Люсиль, можно взять твою карточку? Моя почему-то не действует, а Делайла стоит перед дверью с тяжелой бронзой в руках.

Люсиль печально посмотрела на него:

– Саша, дорогой, сначала поднимись в свой отдел. Тебя там ждет Анна.

– Что-нибудь случилось?

– Анна тебе все расскажет. Мне очень жаль, милый. Делайлу я впущу сама, не беспокойся.

Саша побежал вверх по лестнице, лихорадочно соображая, что могло произойти. Возможно, юристы решили снять Снегурочку с показа. А может быть, ее забрал Дмитрий? Но разве такое возможно?

Саша вошел к себе в отдел. Там он увидел Анну и Лену Мартин, которые о чем-то озабоченно беседовали. Анна выглядела расстроенной.

– Какие еще у нас катастрофы? – спросил Саша, бросая пальто на стул.

Он осмотрел комнату. Что-то было не так.

– Эй, а где мой компьютер?

К нему подошла Лена Мартин, стараясь придать своему лицу благожелательное выражение.

– Саша, зайди к Анне в кабинет и присядь на минуточку.

Саша прошел к Анне. Она взглянула на него с искренним огорчением.

– Саша, ты проработал в «Лейтоне» семь лет, и все эти годы мы были очень довольны твоей работой… – начала Лена.

«О Господи, – подумал Саша, – меня, кажется, увольняют».

– …так довольны, что с трудом решились на этот шаг. Джон так расстроен, что у него не хватило духу сказать тебе это лично.

«Вот сукин сын», – мысленно выругался Саша.

– Учитывая тот факт, что Снегурочка когда-то принадлежала вашей семье, а сейчас у нас три судебных иска, два из которых возбуждены опять же членами вашей семьи, будет разумно, если мы на некоторое время расстанемся.

– Меня увольняют? – спросил Саша.

– Нет, Саша, нет, – вмешалась Анна. – Это временное отстранение от работы. Небольшая передышка. До того момента, когда все прояснится.

– Совершенно верно. Можешь расценивать это как оплаченный отпуск. Ты не приходишь на работу, но остаешься членом нашей команды. Мы по-прежнему считаем тебя своим коллегой, – улыбнулась Лена.

– Коллегой, который не появляется на работе.

– Совершенно верно, – все так же улыбаясь, подтвердила Лена.

– Мне очень жаль, Саша, – заговорила Анна. – Но это единственный выход в сложившейся ситуации. Я считаю, что ты обязательно должен прийти на прием – там будет куча твоих родственников и клиентов.

– А мы вовсе не хотим создавать напряженные ситуации, – добавила Лена.

– А как же экспертиза? – поинтересовался Саша. – Вы по-прежнему хотите, чтобы я поехал в Россию?

– Нет-нет, – поспешно сказала Лена. – Анна это уладит. Не беспокойся. После приема можешь отправляться, куда пожелаешь. У твоего отца ведь есть вилла на Палм-Бич? Я бы все отдала, чтобы съездить туда на недельку. Счастливчик, – бросила она с резким смешком.

– Ну хорошо, – согласился Саша. – Пусть будет так.

Он встал и пошел к двери. На душе у него было тоскливо. Теперь он не сможет провести исследования, необходимые для успешных торгов. И никогда не узнает подлинную историю Снегурочки, разве что из вторых рук. Сам он уже не сможет проследить тот путь, который она проделала, покинув петербургский дом его предков: антикварная комиссия, Крейны, фон Кемпы, Нью-Йорк и снова семья Озеровских.

– Разве что… – задумчиво произнесла Лена.

Саша с надеждой обернулся.

– Если бы тебе удалось уговорить отца и кузину отказаться от иска, все вернулось бы в исходное положение. Ты ведь действительно нам нужен, Саша. Так вот. Если они отзовут свои иски, мы ждем тебя здесь, если нет – приятного отдыха на Палм-Бич.

Одарив Сашу с Анной ослепительной улыбкой, Лена направилась к двери, чтобы сообщить Джону Бернхэму, что она успешно справилась со своей миссией.

Саша повернулся к Анне.

– Ничего не могу поделать. Клянусь тебе, я здесь ни при чем. Мы и вдвоем-то еле справлялись, а одна я и вовсе закопаюсь. Без тебя как без рук, и я просто костьми легла, чтобы тебя отстоять. Но ты ведь знаешь Джона. Наши юристы сказали ему, что другого выхода нет – и все, конец.

Говорить дальше было не о чем. Саша молча пошел к своему столу, чтобы собрать вещи.

Из кабинета послышался голос Анны.

– Саша, не беспокойся. Все уже собрала охрана. Твои вещи внизу у Люсиль. Не пропадай, позванивай, – сказала она, закрывая дверь кабинета.

Стоя на ступенях с картонной коробкой в руках, Саша наконец вышел из оцепенения. Он почувствовал, как в нем закипает гнев. Сейчас он пойдет в отель «Карлайль», не спеша позавтракает, прочитает все газеты и немного успокоится. Днем пообедает с Викторией в «Даблс», в семь у него встреча с отцом в «Свифти». К концу дня у него должен быть план действий, иначе придется признать поражение и брать билет до Палм-Бич.

Саша спускался по длинной узкой лестнице, которая вела в «Даблс», подземный частный клуб в отеле «Шерри-Нидерландс». В детстве Саша провел немало времени в этих обитых красным бархатом стенах, когда дед и бабушка приводили его сюда обедать. В последние годы заведение это пережило своего рода возрождение: девочки, которые ходили сюда в детстве, став матерями семейств или сделав карьеру, вновь возвратились под его гостеприимный кров. Шикарный и престижный «Даблс» был, однако, не столь пуританским заведением, как «Колониальный клуб». Саша вздохнул. Не считая официанта и парочки дизайнеров, он был здесь единственным мужчиной. Настоящее женское царство.

Сдав пальто, Саша оглядел зал. За столами сидели десятки блондинок в прекрасно сшитых костюмах и с прическами от Джона Баррета и Кеннета. В неярком свете поблескивали бриллиантовые обручальные кольца. Приглядевшись, Саша увидел Викторию, сидящую в углу и, как всегда, выделявшуюся на общем фоне.

Заметив Сашу, она поднялась, чтобы его обнять.

– Ну, как впечатление? – спросила она, медленно поворачиваясь, чтобы продемонстрировать свой костюм.

– Я в восторге, – ответил он. – Quel élan[14]14
  Какой прорыв (фр.).


[Закрыть]. Это Диор?

– Еще лучше. Это Софи от Сакса с Пятой авеню. Бабушкин, конечно.

Саше очень понравился темно-синий костюм с асимметричным воротником и пеплумом. Ткань была просто роскошная – шелковый жаккард с пестрым узором. Рукава три четверти оставляли открытыми изящные запястья с тонкими браслетами в стиле ар-деко, сиявшими бриллиантами и сапфирами.

– Вообще-то это костюм для коктейлей, но сейчас публика в этом ни черта не смыслит. Чтобы его носить, нужен корсет. Я еле дышу.

– Ты выглядишь потрясающе, – сказал Саша, когда они сели на банкетку.

– Я знаю. А ты весь какой-то несчастный. Что стряслось? – спросила Виктория.

– Меня отстранили от работы. На неопределенный срок.

Виктория жестом подозвала официанта:

– Один «Абсолют гибсон», полный, очень сухой, и один чистый «Абсолют» со льдом. Нет, погодите. Просто принесите бутылку и два стакана.

Ошеломленный официант пошел выполнять заказ.

– Насколько я поняла, после обеда ты на работу не вернешься?

Саша покачал головой.

– Прекрасно. Тогда давай напьемся и пойдем ко мне. Посмотрим «Самое лучшее» с Норманом Норелсом и обсудим, как Сьюзи Паркер ухитряется сохранять прическу под всеми этими шарфами.

– Не могу, – ответил Саша. – Вечером я ужинаю с отцом в «Свифти». Надо серьезно поговорить. Ведь меня выставили из-за того, что отец с Мариной подали в суд, чтобы снять Снегурочку с торгов.

– Вот это уже похоже на настоящую жизнь! – воскликнула Виктория. – И что ты собираешься делать?

– Пока не решил. Либо я покупаю билет до Палм-Бич и пережидаю там, либо открываю пальбу с двух рук.

Виктория улыбнулась.

– Похоже, что ты уже сделал выбор. Я тобой горжусь.

Теперь улыбнулся Саша. Официант принес бутылку, и они подняли стаканы.

– Правда, не знаю, в кого палить, – с сомнением проговорил Саша, отпивая ледяную водку.

– Давай составим список. Начни с «Лейтона», – предложила Виктория, опустив стакан.

– Они хотят, чтобы я пришел на прием, который там состоится на следующей неделе.

– Но ведь они тебя отстранили! Тогда зачем тебе идти?

– Они не хотят скандала.

– Пошли их на три буквы, – посоветовала Виктория.

– И они отменили мою командировку в Москву. Мне так хотелось туда поехать и покопаться в архивах вместе с Геннадием! Тогда я бы точно выяснил, что произошло с фигуркой. Меня беспокоят кое-какие белые пятна в ее прошлом. И ленту в волосах заново покрывали эмалью. Это тоже как-то подозрительно. Мне очень нужно ехать. Я хочу знать, в чем там дело.

– Да, конечно. Они просто не хотят делиться с тобой славой. В конце концов, ты – русский князь, а они лишь кучка второстепенных дилеров, пытающихся подзаработать. Москва. Хм. Я уже не раз подумывала открыть там бутик. В этом городе сейчас море денег.

На лице у Саши заиграла улыбка. Он все равно туда поедет. Виктория посоветовала послать «Лейтон» на три буквы? Она права.

– Эй, Вики, ты не хочешь прокатиться в Москву?

Обед с Викторией в какой-то степени подготовил Сашу к ужину с отцом. В этом деле «Свифти» был его союзником. В маленьком и всегда переполненном ресторане было ужасно шумно – отец терпеть не мог подобные заведения. В любом случае ужин не затянется.

Войдя в «Свифти», Саша оглядел уютный зал. Все столики были заняты хорошо одетой публикой, среди которой он заметил нескольких клиентов «Лейтона». Отец с Дианой уже сидели в углу. Саша подошел к ним.

– Рад, что ты пришел, Саша. Садись рядом с Дианой, и мы все обсудим.

Саша пожал протянутую отцом руку и слегка коснулся щекой лица Дианы. Выпрямившись, он посмотрел на нее. Золотистые волосы самого модного оттенка, прекрасно сшитый темно-коричневый костюм, поверх которого накинута легкая шаль в красновато-коричневых тонах осенней листвы. На плече сверкало цитриновое сердечко от Вердура.

– Привет, Диана, прекрасно выглядишь. Это шатуш? Тебе очень идет этот цвет.

– Да что ты, шатуш сейчас запрещен. Это пашмина. Вещь вполне дозволенная, но сейчас, когда их видишь на каждой собаке, придется от нее отказаться. Кстати, Саша, спасибо за теплый отзыв о моей столовой. Для меня твое мнение очень важно. Конечно, это большая дерзость – пытаться что-то менять в классическом интерьере Хедли-Периш, но мне казалось, что столовую нужно несколько оживить.

– Одно твое присутствие способно оживить любую комнату, – сказал отец, подняв сияющие глаза на свою подругу.

Саша с улыбкой посмотрел на них. Отец выглядел по-настоящему счастливым.

– Что будешь пить, сынок?

– Только вино.

– А водки не выпьешь?

– Нет, спасибо.

– А ты, Диана?

– Мне один «Кир».

Заказав напитки, отец выжидающе посмотрел на Сашу.

– Ну, как прошел ужин у Глории? – вежливо поинтересовался он.

– Замечательно. Отец, давай сразу перейдем к делу. Сегодня меня отстранили от работы. На неопределенный срок. Сложили мои вещи в картонную коробку и выставили на улицу. Отменили мою командировку в Россию. И все из-за ваших судебных исков. Вы подали в суд на организацию, в которой я семь лет добивался уважения и признания. Где я успешно работаю… работал благодаря своим собственным способностям. Ведь все считали, что я попал туда только из-за своего происхождения. И я из кожи вон лез, чтобы доказать всему миру, что я чего-то стою сам по себе. Неужели ты не понимаешь, какой это для меня удар?

– Мне очень жаль. Но, узнав мою точку зрения, ты, возможно, переменишь свое мнение, – сказал отец.

– На следующей неделе я еду в Россию, – сообщил Саша, теребя в руках салфетку.

– Но ведь тебя отстранили от работы?

– Я все равно поеду. У меня там свои дела. Надо кое-что выяснить до торгов.

– Если они вообще состоятся, – вмешалась Диана. – Мне кажется, ты должен быть здесь. Судебный запрет будет вынесен уже через неделю, от силы две. Как ты можешь уехать, когда семья объединяется, чтобы совместно защищать свои интересы?

– Что вы имеете в виду?

– Мы с Мариной объединили свои иски, – ответил отец.

– Позвольте вас уверить, что не все члены семьи столь единодушны, – холодно заметил Саша.

– Надеюсь, что после этого ужина ты переменишь свое мнение, Саша, – сказала Диана, поправляя шаль. – Мы с твоим отцом настроены очень решительно.

Отец внимательно посмотрел на сына.

– Саша, я понимаю, что тебе тяжело. Но позволь объяснить, как я пришел к этому нелегкому решению.

Саша молча ждал.

– Саша, мы с тобой очень разные. Это не мешает нам любить друг друга, и все же мы не похожи. Ты истинный Шерманов – мечтательный и утонченный. Как твоя мать. Она научила тебя ценить и любить русскую культуру. Ты вырос русским по натуре. Я же родился здесь, и моя мать была американкой. Мое детство пришлось на пятидесятые годы, и мне пришлось выслушать немало насмешек по поводу русского происхождения. В Гротоне меня дразнили «красным князем» и «коммунистом», несмотря на то что я, как и все мои соученики, вырос в Америке. Им не было дела до того, что моя мать была американкой и через нее я состоял в родстве с доброй половиной своих мучителей. Поэтому я постарался порвать со своим русским прошлым и стать стопроцентным американцем. А потом я встретил твою мать.

Отец замолчал и снял очки.

– Она казалась мне какой-то экзотической птичкой. Ведь она выросла в Париже, и ее родители были русскими. Благодаря своей фамилии я легко был принят в ее семью и то общество, о существовании которого не подозревал в Америке. Твоя мать открыла мне дверь в мир русской культуры, русской музыки и православной веры. Я так ее любил, что был в восторге от всего, что она делала. Когда она согласилась переехать в Нью-Йорк, я был на седьмом небе от счастья. Впервые в жизни я сделал то, чем мой отец мог по праву гордиться. Женившись на девушке из семьи Шермановых, я как бы показал ему, что все, чему он меня учил, не пропало даром.

– Ну и что? – спросил Саша с некоторым раздражением. Он уже слышал все это раньше и не совсем понимал, к чему клонит отец. – Почему ты все-таки подал в суд? Мама никогда бы так не поступила.

– Ерунда, – хрипло произнес отец. – Твоя мать занималась антиквариатом и старалась передать свои знания тебе, потому что считала это важным. Я хочу возвратить статуэтку, чтобы потом передать ее тебе. Когда Марина сказала мне, что ты собираешься продать Снегурочку, я понял, что этот проклятый «Лейтон» тебя здорово испортил. Надеюсь, ты понимаешь, зачем мы это делаем. Чтобы защитить честь семьи Озеровских. Эта фигурка олицетворяет наше прошлое и настоящее. Марина мне все четко разъяснила.

Так вот в чем дело – за всем этим стоит Марина. Саша взглянул на Диану. Та смотрела на его отца с нескрываемым восхищением. Не так уж она плоха, подумал Саша, раз так любит отца.

– Отец, – начал Саша, – я все понимаю, но сомневаюсь, что мама…

– Кирилл, ты не сказал Александру о наших планах?

– Господи, что еще вы собираетесь сотворить? – простонал Саша.

– Марина организовала семейный союз. У нас есть документ, подписанный двадцатью двумя представителями семей Озеровских, Шутиных и Шермановых. Ты единственный, кто его не подписал. Я считаю, что ты обязательно должен это сделать. Возможно, после этого ты не сможешь работать в «Лейтоне», но это не единственный антикварный дом на свете. Если мы выиграем дело, наш союз передаст статуэтку Метрополитен-музею. Она должна принадлежать государству, если только…

– Если что? – спросил Саша.

– Марина сказала, что ее можно продать частному коллекционеру, и предложила свои услуги, – пояснила Диана.

– Вы это серьезно? – изумился Саша. – Или я ослышался? Так все дело в элементарной алчности?

Теперь ему стало ясно, что, увидев Снегурочку, Марина сразу сообразила, что, если ее продаст их семья, ей тоже кое-что перепадет, а если это сделают Саша с Дмитрием, ей придется довольствоваться лишь поездкой в Нью-Йорк и публичным унижением.

– Отец, Диана, мне очень жаль, но мы говорим на разных языках. Не знаю, каким образом ты попал под влияние Марины, но постарайся встать над ее доводами, какими бы убедительными они ни казались на первый взгляд. Факты таковы: мы лишились этой статуэтки во время революции и никогда не пытались ее вернуть. Сейчас она принадлежит другому человеку, который честно купил ее и столь же честно пытается продать. Если вы выиграете дело, Марина получит деньги за вещь, которая никогда не принадлежала ее семье. Ты считаешь это справедливым?

Немного поколебавшись, отец произнес:

– Но я поступаю так в интересах семьи.

– Но, отец, твоя семья – это прежде всего я, а я против вашей возни! – возвысив голос, сказал Саша. Люди за соседними столиками повернулись в их сторону.

– Саша, если ты не можешь держать себя в руках, тебе лучше уйти.

– Я так и сделаю, – произнес Саша, поднимаясь из-за стола. – Несмотря на всю мою любовь и уважение к тебе, такого я понять не могу. Диана, простите, что вам пришлось быть свидетельницей столь неприятного разговора. Отец, я тебе позвоню, когда вернусь из России. Возможно, тогда ситуация изменится.

Саша вышел из ресторана. Марина. Черт бы ее побрал. Вот ведь некстати свалилась на голову. Какие цели она преследует и как ей удалось так быстро вбить клин между ним и отцом? Ничего удивительного, что Сашина мать не разговаривала со своей сестрицей. Если так пойдет и дальше, он вычеркнет Марину из своей жизни стой же решительностью, с какой его мать вычеркнула Татьяну из своей. Вот только как бы при этом не потерять отца.

Старый Новый год, вечерний чай,

Париж, 14 января 1962 года

Княгиня Марина Шерманова оглядела круглый стол, на котором было расставлено все сохранившееся семейное серебро. Новый год по старому стилю и сразу две помолвки. Девочки сделали хорошие партии. Правда, будущий муж Татьяны очень беден, но он из семьи Шутиных и получил прекрасное образование. А вот Нине действительно повезло. Мало того, что ее будущий муж – князь Озеровский, так он к тому же богат и должен унаследовать миллионное состояние своей американской матушки. Нина всегда была такой хорошей девочкой.

Княгиня еще раз осмотрела стол. Неплохо было бы нанять официанта, но это слишком дорогое удовольствие. По правде говоря, денег не хватило даже на нормальный ужин и поэтому его решили заменить традиционным русским чаем. Стол выглядел великолепно. Его украшал романовский чайный сервиз, который она получила в наследство от родителей, и лучшие закуски, которые можно было купить на такие скромные деньги. Серебряные супницы восемнадцатого века с гербом Шермановых скоро заполнятся горячими и холодными супами. На стол уже были выставлены бутылки с водкой и шампанским. Повсюду расставили цветы, и комнату заполнил аромат роз. В углу таинственно мерцали лампады.

Вошел князь.

– Итак, все готово, дорогая? – спросил он, улыбаясь.

– Да. Все в лучшем виде, – ответила княгиня.

Взяв ее руку, он поцеловал раскрытую ладонь.

– Итак, наши девочки выходят замуж.

– Слава Богу, что одновременно. Две свадьбы разорили бы нас вконец.

– И все же это радостное событие.

Устало улыбнувшись, князь отошел к окну и стал смотреть на собор Александра Невского, который расположился на повороте рю Дарю, подобно экзотической птице, присевшей на ветку во время дальнего перелета. Здание с луковичными куполами казалось чужеродным элементом среди парижских жилых домов, построенных из известняка, но после революции именно этот quartier[15]15
  квартал (фр.).


[Закрыть] стал центром русской эмиграции.

– Как ты думаешь, дорогая, девочки уедут из Парижа? – спросил князь.

– Нина обязательно уедет, а Татьяна скорей всего нет.

– Ну хоть одна останется с нами, – улыбнулся князь.

– Ты уже решил, что мы им подарим? – спросила Марина Ивановна мужа.

– Татьяне – последнюю из шермановских драгоценностей, серьги из черного жемчуга.

– А Нине?

– Шкатулку Фаберже с нашим дворцом на крышке.

– Она всегда ей нравилась. Я рада, что ты так решил.

Александр с улыбкой посмотрел на улицу. На рю Дарю появилась молодая пара. Это были Татьяна и ее жених, граф Шутин.

– Они уже идут, дорогая, – сообщил князь Александр.

Вскоре раздался звонок, и скрипучие деревянные ступеньки возвестили о приходе молодых. Княгиня Шерманова пошла открывать дверь.

Первой, сияя улыбкой, вошла Татьяна. За ней появился стройный и элегантный граф Григорий Шутин. На нем было поношенное пальто, под которым скрывался еще более потертый костюм.

– С Новым годом, маман, – проворковала Татьяна, целуя мать в обе щеки. – Все так красиво. Спасибо вам за хлопоты.

– Ну, не так уж часто у нас устраиваются помолвки на старый Новый год.

Граф Шутин смущенно улыбнулся Татьяниному отцу.

– Я бы предпочел подождать и скопить немного денег, но мне не оставили выбора.

Александр понимающе улыбнулся. Его подозрения подтвердились: дочь настояла на ранней помолвке, чтобы ни в чем не уступить сестре. Твердости Татьяниного характера можно только позавидовать.

Александр посмотрел на младшую дочь. Она сидела в кресле Людовика XV, выпрямив спину и изящно скрестив ноги. Какая красавица выросла, подумал он. Узкое платье и короткий жакет из светло-голубого атласа очень шли к ее черным волосам и белоснежной коже. Из-под темных бровей сияли чуть раскосые зеленые глаза. Как жаль, что все так сложилось. Если бы не революция и война, его дочь могла бы жить совсем по-другому.

Снова зазвенел звонок, и князь Шерманов, с трудом оторвав взгляд от своей красавицы дочери, пошел встречать вторую пару.

Идя к двери, он гадал, каким окажется Озеровский-младший. Отца его он хорошо знал: они вместе эмигрировали из России в 1918 году. Однако его американская матушка – величина неизвестная, и остается лишь надеяться, что его будущий зять не слишком пропитался американским духом.

Оторвавшись от дочери, княгиня Марина подошла к мужу. Они вместе смотрели, как Нина с женихом поднимаются по лестнице. Она уступала красотой сестре – черты лица и его краски были немного резковаты, – но намного превосходила ее в элегантности.

Сегодня Нина выглядела особенно неотразимой. На ней было длинное вечернее платье в широкую черно-белую полосу, а сверху нарядное пальто тех же тонов. Голову венчал высокий шиньон.

«О Господи! Надеюсь, он не покупает ей наряды до свадьбы, – подумала Марина Ивановна. – Это неприлично».

«У него слишком много зубов, – подумал князь Александр. – Почему американцы такие зубастые?» Он с любопытством оглядел молодого человека. Мать у него, должно быть, великанша. Он помнил, что отец Кирилла в юности был изящным и стройным, а сын вымахал выше шести футов, у него широченные плечи и квадратная челюсть. Несмотря на аристократическое лицо, молодой человек напоминал голливудского актера.

– С Новым годом, папочка, – сказала Нина с улыбкой. – Мы первые или Татьяна с Гришей уже пришли?

– Вы как раз вовремя, хотя твоя сестра уже здесь. Может быть, ты меня познакомишь со своим женихом? – спросил князь, вытягиваясь в струнку, чтобы казаться выше.

Нина смущенно улыбнулась.

– Ну конечно, извините меня. Папа, маман, это Кирилл Олегович Озеровский. Дорогой, познакомься с моими родителями – Александр и Марина Шермановы.

– Очень рад нашей встрече, – сказал Кирилл по-русски, с улыбкой протягивая руку.

Князь Шерманов облегченно вздохнул. Кирилл говорил на чистейшем русском языке, словно родился и вырос в России. «Возможно, я поспешил с выводами, – подумал князь. – В конце концов, бабка его была немкой – отсюда этот рост и плечистость».

После рукопожатий и поцелуев молодые вошли в комнату. При виде сестры Татьяна поднялась и подошла к двери. Девушки обнялись и расцеловались. Они не виделись уже несколько месяцев – Нина все это время жила в Нью-Йорке.

– Ты давно приехала? – спросила Татьяна, чуть отстраняясь.

– Сочельник мы провели в Лондоне с родителями Кирилла, а вчера приехали в Париж, чтобы отметить старый Новый год. Свадьба у нас на следующей неделе, а третьего февраля мы отправляемся в Нью-Йорк.

– А почему нельзя побыть здесь подольше? – допытывалась Татьяна, сжимая Нинину руку.

– Вы летите на самолете? – спросил Гриша.

– Нет, мы плывем из Гавра на пароходе «Франция», – подал голос Кирилл. – Кстати, меня зовут Кирилл Озеровский.

– Григорий Шутин. Рад познакомиться, – с легким поклоном отрекомендовался Гриша.

Семья расселась за столом, заставленным тарелками с копченой рыбой, мясными закусками и домашними пирожками. Главным украшением служил серебряный самовар.

– Боюсь, что свадьба будет совсем скромной, – вздохнула княгиня Шерманова, поставив стакан с чаем на маленький круглый столик.

– Не волнуйся, мама. Мы с Ниной не хотели бы ничего другого, даже если бы у нас были горы денег, – сказала Татьяна, погладив мать по руке.

– Ах ты, моя маленькая лгунья, – проворчала Марина Ивановна.

– Надеюсь, я не слишком тороплю события, – начал Кирилл. – Но дело в том, что мои родители прислали из Нью-Йорка подарки для обеих сестер, чтобы они могли надеть их на свадьбу. Это старинные вещи, но для вас они будут олицетворять начало новой жизни.

Улыбнувшись, он вынул из кармана пиджака бархатный мешочек для Нины и красную кожаную коробочку для Татьяны.

Развязав шнурок, Нина вытянула из мешочка длинную нитку жемчуга. Крупные переливающиеся жемчужины поражали своей красотой.

– У меня просто нет слов, – сказала Нина, легко целуя Кирилла в губы.

– Слишком роскошный подарок для такой молодой девушки, – с улыбкой заметила княгиня Шерманова.

– Ничего себе, – произнесла Татьяна с плохо скрываемой завистью.

– Пожалуйста, Татьяна, открой свой футляр. Это фамильная драгоценность, но теперь ты член нашей семьи и можешь по праву носить ее, – улыбнулся Кирилл.

Открыв коробочку, Татьяна чуть не поперхнулась. На атласной подкладке лежала огромная брошь с сапфиром и бриллиантами.

– Какая большая! – воскликнула она. – Нет, я не могу принять такой подарок.

– Ты должна. Мои родители обидятся, если ты от него откажешься. Татьяна, ну пожалуйста.

– Но она слишком дорогая. Нет, я не могу.

– Она дорогая, но сапфир не безупречен – он немного бледноват. Она дорога нам как семейная реликвия. Моя бабушка очень ею дорожила. Ей, вероятно, подарили ее в Гессене, еще до того как она приехала в Россию. Она всегда называла ее «гессенской синей».

Татьяна беспомощно взглянула на своего жениха. Он никогда не сделает ей такого подарка. Григорий смущенно опустил глаза. Татьяна посмотрела на мать, которая, в свою очередь, кинула взгляд на мужа. Тот чуть заметно кивнул.

– Это большая ценность, и я благодарю тебя, – сказала Татьяна, поднявшись и расцеловав Кирилла в обе щеки.

Тот с улыбкой повернулся к Нине, чтобы помочь ей обернуть жемчуг вокруг шеи. Ожерелье легло в четыре ряда.

Какое-то время все молчали. Подарки внесли некоторую напряженность, как бы подчеркнув скромные возможности Шермановых и Шутиных. Послышался звонок. Мужчины как по команде поднялись, а женщины повернулись к двери, чтобы приветствовать пришедших гостей.

* * *

Вечер удался на славу. В тесной квартирке собрался весь цвет русской аристократии и парижских предместий. Комнаты заполнили друзья Нины и Татьяны, современная молодежь, внешний вид которой никак не вписывался в старомодную обстановку вечера.

Гости принесли закуски, и шампанское полилось рекой. Некоторые старики прихватили с собой балалайки, и в квартире зазвучала музыка. Несколько молодых пар стали танцевать, остальные решили закончить вечер в модном танцевальном клубе на площади Этуаль.

Нина оглядела комнату. Чудесный вечер. Она рассеянно провела рукой по жемчужинам на шее. Слишком много шампанского было выпито сегодня. Ее бросило в жар. Прикоснувшись к руке Кирилла, она жестом показала, что хочет выйти, и, проскользнув между гостями, скрылась в комнате матери, прикрыв за собой дверь.

– Как хорошо, что ты пришла, – послышался голос Татьяны, стоявшей перед большим зеркалом с черепаховым гребнем в руках.

– Какая забавная собралась публика.

– Ненавижу этих стариков. Мы живем в Париже, и революция давно в прошлом. Все это похоже на сельский праздник в Смоленской губернии в 1890 году. Балалайки! Вот уж поистине gauche[16]16
  несуразная вещь (фр.).


[Закрыть], – фыркнула Татьяна. Отвернувшись к зеркалу, она стала подкрашивать глаза.

– А по-моему, это так трогательно, – улыбнулась Нина.

– Твой жених просто молодец. Надо же, подарил мне такую брошь.

– Красивая, правда? Мне даже немного завидно, – с улыбкой сказала Нина, приводя в порядок свой шиньон.

– Вероятно, больше мне таких драгоценностей не преподнесут. Гриша вряд ли когда-нибудь разбогатеет.

– Я уверена, что у него все отлично сложится. Когда он закончит учебу и станет юристом, то сделает блестящую карьеру. Надо только немного подождать.

– Возможно, – небрежно бросила Татьяна, глядя на себя в зеркало и поправляя брошь, сверкавшую на ее бледно-голубом платье, как озеро среди льдов.

– Думаю, свадьба у нас будет чудесная, – сказала Нина, закончив поправлять прическу и переходя к реставрации отклеившихся накладных ресниц.

– Да уж, чудесная – бесконечная служба в битком набитой церкви среди того, что осталось от царской армии. Мне кажется, мы заслуживаем большего.

– Татьяна! – воскликнула Нина, поворачиваясь к сестре. – Как ты можешь так говорить! Это же наш семейный праздник. Я так рада, что мы снова вместе и выходим замуж в один день в том месте, где выросли. Ты меня просто удивляешь.

– Конечно, тебе хорошо так говорить, ты ведь у нас будущая миссис миллионерша с Пятой авеню, а я остаюсь здесь, с этими восковыми куклами.

Вздохнув, Нина, убрала косметику в сумочку. Между ними всегда существовало соперничество, но порой, особенно после бокала вина, Татьяна становилась по-настоящему агрессивной. В таких случаях Нина предпочитала не связываться с сестрой.

– Очень жаль, что ты так считаешь, – сказала она, натягивая перчатки. – Зачем тогда ты выходишь за Гришу, если тебе так противны эти люди?

– Просто я беременна, – заявила Татьяна, поправляя брошь на плече и любуясь своим отражением в зеркале. – Мне приходится выходить замуж.