Текст книги "Грязь"

Автор книги: Никколо Амманити

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

«Неплохая работенка!» – произнес он удовлетворенно.

Потом взглянул на себя в зеркало.

Он был весь в поту. Лицо красное. Джинсы все в крови.

Он снял их. В куртке, трусах в цветочек и носках в клеточку открыл шкаф.

Пусто.

Где, черт возьми, этот Выпендрила держит одежду? Он что, никогда не переодевался? Возможно. Потом он увидел около кровати открытый чемодан, набитый грязными тряпками. Стал рыться в них.

Пиджаки с жемчугом и стеклышками, и цветные жилетки, и изношенные майки, и трусы, пожелтевшие от мочи, и рубашки из тонкого льна, желтые и зеленые. Ничего. Потом наконец он отыскал единственную пару штанов.

Натянул их. Посмотрелся в зеркало. Его перекосило от ужаса, и он произнес вслух:

«В таком виде идти нельзя! А вдруг меня кто-нибудь увидит! Страх божий!»

Штаны были из красного бархата, кое-где попадались бесформенные фиолетовые пятна. Результат неудачной стирки. Расклешенные. Они ему везде жали. Спереди. Сзади. Слишком короткие. Техасские сапоги торчали из-под них, как огромные уродливые грибы.

«Ужас!»

Нечего ему об этом думать. Он засунул в штаны пистолет. Поднял сверток и водрузил себе на плечи. Пошатываясь, направился к двери.

«Ну и тяжеленный», – перевел дух Альбертино.

Он с первой попытки при помощи одних грудных мышц поднимал как нечего делать сто двадцать кило. Теперь же с трудом мог идти прямо. Выглядел-то Антонелло легким, как перышко, заморышем каким-то, однако… должно быть, кости у него тяжелые. Свинцовые.

А ведь надо пройти вниз по лесенке семь этажей. Лифта в этой долбаной башне еще нет.

Он выматерился.

Открыл дверь и вышел на площадку. С лестницы доносились голоса. Крики, смех и разговоры. Возможно, с нижнего этажа. Тогда он оставил свою ношу в квартире, прикрыл дверь и стал тихонько спускаться по лестнице. Спустился, прижавшись к стене, по цементным ступенькам, плохо закрепленным, шатающимся, низким и широким, заделанным прямо в пол. Окинул взглядом, насколько удавалось, седьмой этаж.

На лестничной площадке сидели на корточках три девочки. Они играли. У каждой по маленькой коляске. Девочки кормили своих кукол.

«Смотри, а моя ест только печенье „Белая мельница“», – говорила белокурая малышка, закутанная в жилетку, голубую с сиреневым спереди.

Она макала печенье в воду, а потом размазывала эту массу по лицу куклы. Два другие с интересом смотрели на нее.

Он поднялся назад.

С верхнего этажа тоже доносился шум. Дрель. Стук по стене. Разговоры.

Строители. Сверху были строители.

Этот проклятый дом набит народом, как морской порт. Альбертино не мог спускаться с телом на плечах.

Он вернулся в квартиру и закрыл за собой дверь.

«И какого хрена мне теперь делать?» – произнес он в пустой квартире.

«Отсюда не выйти… Блин».

Подошел к окну. Взглянул вниз.

Внизу у дома была еще стройка. Горы песка. Песок. Экскаватор, а прямо под окном куча земли, мебели, пустых газовых баллонов и мусора. Рядом, в нескольких метрах, его новая машина.

Белая «БМВ-477».

Он специально припарковал ее тут, подальше от входа, чтобы в глаза не бросалась.

Вокруг никого не было.

Хорошо.

Теперь он знал, что делать.

Он сбросит его вниз. На свалку. Рядом с «БМВ». Потом бегом вниз, и спрячет в багажник. Никто не заметит. Тут народ чего только из окон не выкидывает. Холодильники. Телевизоры. Мебель. Почему бы ковер не выкинуть.

Гениально.

Просто гениально.

Альбертино подтащил сверток к окну. Поднял его. Положил на подоконник. А потом нечеловеческим усилием отправил вниз.

Торпеда рванула прямо вниз. Четко. Ну просто как ракета «земля-воздух».

Альбертино видел, как она полетела к свалке и потом миновала ее.

Ужасное «Нееееет…», исполненное невыразимого горя, сорвалось с его уст. Он закрыл глаза рукой.

А потом ужасный грохот. Металл. Бьющееся стекло.

Торпеда влетела в ветровое стекло «БМВ– 477».

Он повернулся и как сумасшедший рванул вниз по лестнице. Кубарем. Миновал девочек, женщину с сумками, старушек, ковылявших по ступенькам, всех, и оказался внизу, у входа в башню. Вышел и побежал вокруг дома к машине.

Привалился к «БМВ», чтобы перевести дух. Потом посмотрел вверх. До самой крыши.

В окнах никого. На балконах никого.

Только сушащееся белье. Только голубое небо. Больше ничего.

Он возблагодарил Господа.

Прямая и негнущаяся колбаса торчала наполовину из ветрового стекла, как танковая пушка. Другая половина пролезла на заднее сиденье.

Меч в скале.

Альбертино забрался на капот и стал тянуть ковер вверх, упираясь ногами и стиснув зубы от напряжения.

Тащил он безуспешно. Тот не двигался. Как приклеенный. Словно Выпендрила, завернутый в ковер, сопротивлялся, словно он впился зубами в обтяжку сидений и не желал отпускать.

«У меня получитсяаааааа!!!» – заорал Альбертино и дернул изо всех сил, так что чуть не заработал грыжу. Так что вены на лбу чуть не полопались.

Поддался. С одного рывка.

Альбертино отлетел назад. Вместе с колбасой. Он оказался на земле, придавленный ковром и останками наркомана внутри ковра.

Он поднялся с болью в теле и проклял Бога, этот день, себя самого, Игнацио, сраного Ягуара и Антонелло-Выпендрилу.

Втащил его в машину. И последним усилием закрыл багажник.

Приподнял рукой то, что оставалось от ветрового стекла. Стекло рассыпалось по салону миллионом крохотных стеклышек. Потом достал из бардачка шапку. Это была шапка Сельваджи. Шерстяная. Красно-зеленая с огромным фиолетовым помпоном. Натянул ее на голову. Застегнул куртку наглухо.

Сел за руль и рванул.

Выехав на встречную полосу, он через несколько метров оказался лицом к лицу с небольшим грузовиком, перевозившим оконные стекла. Тот начал сигналить как безумный, но Альбертино его даже не видел. Он ехал вперед по середине дороге, и ему было на всех наплевать. Грузовичок подался в сторону, прижимаясь к обочине.

«Задавлю, выродок!» – заорал Альбертино, показывая козу через выбитое лобовое стекло.

Бедный перевозчик стекла оробел и пропустил его.

Как можно было ехать навстречу такому типу? С безумным лицом? В такой шапке? Без ветрового стекла.

Альбертино ехал со скоростью 160 по кольцевой дороге. В салоне бушевала буря. Ужасный холод. Но вжавшемуся в водительское кресло Альбертино не было холодно. Мозги у него закипали. Он говорил вслух:

«Что мне делать? Надо спрятать тело. Но где?»

В какой-то дыре. В каком-то потайном месте.

Его найдут. Конечно. Но это не проблема. Все скажут, что этот придурочный Выпендрила решил проявить инициативу и загнулся в одной из поездок, где Ягуар его не охранял.

Альбертино засунул руку в карман куртки. Яйца были там. В безопасности.

Сколько могли стоить эти яйца? Немало. Очень даже немало.

Он может продать их потом. Спокойно. Никто ему не помешает.

Что бы он мог купить на эти деньги? Для начала новую машину. «Сааб»? «Мазерати»? Может, «феррари»? Потом он купил бы Сельвадже соболью шубу. Она его уже целый год достает с этой шубой. Потом путешествие. Куда? На Мальдивы. На Канары. На Маврикий. На чудесный жаркий остров. Как папа со своей папессой. Чем больше он думал о том, что мог бы сделать с такими деньгами, тем лучше ему становилось.

Он даже не заметил, что какое-то время назад черная «альфа-ромео твин спарк» села ему на хвост, как муха на дерьмо. Потом он ее увидел. Она не отставала от него. Он дал газу 180.

Теперь ветер пригвоздил его к креслу, глаза слезились.

Он надел очки Сельваджи. Оранжевые. С блестками. Со стразами.

Посмотрел в зеркальце.

«Альфа-ромео» была сзади.

Какого черта надо?

Альбертино поравнялся с ней.

Их было двое. Альбертино повернулся и смерил их взглядом.

И внутри у него все сжалось.

Эти двое, с тупыми рожами, в темных очках от «Рэй Бэн», с пробором справа, небритые, куртки из дешевой кожи, были не просто полицейские.

Хуже.

Это были два урода из DIGOS [19]19
  Отдел итальянской полиции, занимающийся специальными операциями.


[Закрыть].

«Остановитесь! Ближе!» – заорал ему тот, который не сидел за рулем, прилаживая на крышу синей «альфа-ромео» мигалку.

«Оккееей, оккееей. Сейчас остановлюсь!» – сказал Альбертино с улыбкой.

Разве он мог остановиться? С трупом в багажнике. С короткоствольным «магнумом» 44-го калибра в штанах и таким количеством наркоты, что хватило бы, чтобы весь Вудсток перемер от передоза.

Альбертино сместился вправо, «альфа-ромео» последовала за ним. Потом он затормозил, почти остановился, но внезапно нажал на газ, рванув с места. Свернул вправо и безумным маневром, на 160 километрах, метнулся через разделитель.

«БМВ» поднялась и бухнулась вперед, ударившись носом, как споткнувшийся бык. Крыло отлетело со снопом искр и приземлилось на соседнюю полосу.

Альбертино орал.

Орал и вел свое неуправляемое чудовище, шарахавшееся вправо и влево между разделителем дороги и ограждением.

Сзади машины сталкивались и впечатывались друг в друга, в месиво из крови и железа.

Альбертино, чертыхаясь, сумел выровнять машину.

Эти двое из DIGOS все еще ехали рядом, только между ними и Альбертино был теперь разделитель. Теперь он стал повыше. Стал непреодолимым.

Альбертино оторвался.

У них было оружие, и они стреляли: предупредительные выстрелы.

«Не слышали о неуловимом водителе?» – крикнул он им в мерзкие рожи. Сделал ручкой и свернул на боковую дорогу.

Миновал Торе Гайя, улицу Боргезиана, выехал на Финоккьо.

Низкие серые неоштукатуренные дома с кривыми и проржавевшими водостоками, свисавшими с крыш, как скрюченные стариковские пальцы. Железные балконы. Пластиковые трубы. Петляющие дороги в ямах и лужах. Канавы. Огороды между домов. Худые дворняги. Древние «фиаты-127». Ограды из прутьев и колючей проволоки.

Потом – только грязные поля. Цикорий. Утки. И мусор.

Альбертино свернул на грязную дорогу, спускавшуюся между крапивы и кустов. Чем дальше шла дорога, тем уже она становилась. Ветви били по машине. Он осторожно ехал по жидкой грязи. Участки стоячей воды. Неестественная тишина, нарушаемая лишь чириканьем воробьев. Потом дорога вновь расширилась, превратившись в просеку среди лавров и тополей.

Альбертино остановил машину. Вышел. Сапоги проваливались в грязь. Открыл багажник. Там лежал свернутый тюк.

Альбертино извлек его.

И потащил, держа за ноги.

Просека превращалась в спуск, чем дальше, тем круче, заканчивавшийся у темной неподвижной лужи, заросшей камышом и сорняками. Ржавые стиральные машины, выпотрошенные холодильники, посудомоечные машины шестидесятых годов торчали из воды, как останки брошенных кораблей.

Кладбище бытовой техники.

Редкие солнечные лучи проникали сквозь растительность, образуя светлые пятна на поверхности воды и железных корпусах.

Он здесь не был по меньшей мере лет десять. Он тогда был еще сопляком. Приходил сюда с одной девицей. Ассунтиной. Доступная девица, жирная и блядовитая. Они ходили сюда трахаться. Стелили на землю одеяло. Однажды летом даже искупались. В чем мать родила.

Тогда здесь еще не было свалки, был просто котлован.

Альбертино стиснул тюк и поволок его в грязь. Спустился по тропе. Он съезжал. Подошвы плохо сцеплялись с почвой. Скользили по жидкой грязи.

В конце концов он сел в грязь. Он съезжал на заднице прямиком в котлован, тщетно пытаясь удержаться руками и ногами. По обе стороны тропы образовывались нелепые полосы. Сверток навалился на него сзади всем своим весом.

Альбертино повалился лицом вперед и очутился в зыбучих песках мусора.

Его засосало по колени, и все.

Он поднял голову.

Не везло ему сегодня утром.

И не только сегодня.

От злости он стукнул кулаками, поднимая брызги грязи.

Почему я?

Мокрый с головы до ног, он встал и схватил ковер.

Развернул его, вытряхнув ужасное содержимое.

Труп. Белый. Голова проломлена. Лицо вымазано кровью и грязью. Глаза открыты. Круглые и мутные.

Странная ухмылка, почти довольная, открывающая рубин, застыла на его лице.

«Ну что, ты доволен? Ублюдок!» – рявкнул на него Альбертино.

И вздрогнул.

Яйца?

Сунул руку в куртку. Они были все еще там.

Взял труп. Запихал его в огромный холодильник «Индезит», торчавший из грязи. Закрыл дверцу и на четвереньках дополз до машины.

Весь промокший, на разбитой машине, Альбертино ехал прямо домой.

Только дома весь этот кошмар закончится, и он опять сможет обрести покой.

Но чем дальше он ехал, тем яснее различал вокруг мрачные посторонние звуки. Вой сирен.

Настоящий кончерто гроссо.

Ужас обуял его в одно мгновение.

Он понял, что пропал. Что это крах. Что его засудят.

Затрясся как осиновый лист.

На него напустили стадо перепуганных газелей.

Они ищут именно его?

Кого еще они могут искать?

Он, наверное, устроил панику на дороге. Бог знает, сколько народу погибло в этой аварии.

Он не мог так дальше ехать. Нужно сменить машину. То, чем он управляет, – не машина, а карнавальная повозка. Все оборачиваются, когда он проезжает мимо. Бока помяты. Дворники погнуты. Без ветрового стекла. Вся в грязи.

Он свернул в глухой переулок между четырехэтажных домов. Собаки залаяли за зелеными оградами. Он бросил машину в каком-то гараже, за кучей дров.

Он заявит об угоне «БМВ» Сельваджи. Машина зарегистрирована на нее.

Задумчиво он побрел домой. Тут недалеко. Пара километров.

Конечно, думал он, пока шел, он сделал большую глупость, что убил этого хиппи.

Что на него нашло? Почему он так поступил?

Но выход из положения всегда находится. Главное – не впадать в панику. И подумать.

В конце концов, он даже в плюсе. Эти яйца – наличные деньги. Cash. Теперь осталось только выступить перед Ягуаром.

Сыграть, как великий актер.

Легко сказать!

Этот одним взглядом проникает в самые потаенные уголки души. Это было одно из тех свойств, благодаря которым он стал главарем организованной группировки. У него было чутье на подонков, подлецов и предателей.

Предателей вроде Альбертино.

Вот кто он. И больше никто.

Он предал того, кто вытащил его с улицы, с курьерской работы, где Альбертино зарабатывал три гроша в месяц, в общем, из дерьмовой жизни, без денег и перспектив.

Шефа своего Альбертино уважал.

Он уже четыре года был его доверенным лицом. А такое доверие надо было заслужить. И это стоило ему усилий.

Но ошибок Ягуар не прощал.

А ошибка Альбертино была огромной, как дом.

Может, я должен рассказать ему… Все рассказать.

Может, шеф его простит. А может, нет.

Он иногда бывает злой. Очень злой.

Альбертино не был настроен даже пробовать и портить себе жизнь.

Он стал подлецом, только чтобы спасти свою задницу. Он пообещал себе не делать больше глупостей.

До дома было совсем близко.

Теперь Альбертино мерз. Он был весь мокрый и весь в грязи. Штаны жали.

Совсем как дворняга.

Мимо проехали уже три автомобиля с мигалками. К счастью, они его не заметили.

Альбертино присел за припаркованные машины.

Он пошел быстрее.

Улица становилась все шире, а знаки, запрещающие остановку, лишали его убежища.

Минное поле.

Он пошел дальше, сдерживая дыхание. Не бежал, но чувствовал, как трясутся ноги.

Потом заметил вдалеке, в начале улицы, «альфа-ромео-ЗЗ» черного цвета.

Она ехала к нему.

«Черт, черт, черт. Нееет», – пробормотал он, убитый этим зрелищем.

Опять они. Типы из DIGOS.

Они достанут его.

Блин, непруха!

Альбертино остановился. Мозг заработал как бешеный. Он оглянулся в поисках поворотов, переулков, путей к побегу.

Ничего. Черт возьми, совсем ничего.

Дома стояли один за другим, до бесконечности, до самого конца улицы. По обе стороны.

Скоро они его заметят. И повяжут.

Альбертино уже собрался было побежать, выхватить оружие и стрелять, когда увидел прямо перед собой путь к спасению.

Стеклянная дверь.

Бутербродная академия.

Он вошел внутрь.

Бутербродная академия была маленькой забегаловкой, отделанной черным камнем, как мавзолей. Треугольные зеркала нарушали эту черноту. Лампы освещали множество бутербродов, выставленных ровными рядами в витрине.

Самые обыкновенные бутерброды, с ветчиной и сыром, с куриным салатом, с грибами, были окружены более сложными, авангардом этой области гастрономии.

«Крестьянский» (картофель, зелень и колбаса), «Весна» (морковь, сельдерей, мясо барашка, брынза, оливки), «Деревенский» (хлеб из грубой муки, свиная колбаса, майонез, грудинка) – вот лишь некоторые.

Пара клиентов перед стойкой. Трое каменщиков в пыльных робах сидят за круглым столиком.

Альбертино тоже сел. Пристальный взгляд кроличьих глаз обращен к стеклянным дверям. На улицу.

Черная «альфа-ромео» проехала уже дважды. Теперь две полицейские машины остановились прямо перед баром. Полицейские переговаривались через открытые окошки. Один говорил по рации.

И снова невыразимый страх овладел Альбертино.

Он представил, что попался. Что его посадили в клетку. Что его опознали как вора и предателя, и люди сраного Ягуара убили его в тюремной камере.

Достаточно только этим полицейским войти в бар и обыскать его.

Он должен был немедленно спрятать товар.

«Что желаете?»

Чей-то голос прервал фильм о кровавой смерти, крутившийся в его голове.

«Что?» – спросил он, качаясь на стуле.

Молодой усатый и носатый официант презрительно смотрел на него.

Это не бар для голодных оборванцев.

«Что будете заказывать?»

«А что тут есть из еды?»

«Ну… бутерброды!»

Альбертино не слушал. Внезапно его озарило. Десять тысяч лампочек одновременно вспыхнули в его мозгу. И голос – может, голос самого Бога – указал ему путь.

Неожиданно на его лице появилась улыбка.

«Бананы! У вас есть бананы?» – спросил он усатого официанта, в первый раз взглянув ему в глаза.

«Да нет… Бананов нет. Хотя, знаете… У нас есть малинди».

«Что?»

«Малинди. Тропический бутерброд. Хлеб грубого помола, бананы, папайя и авокадо».

Сойдет и такое.

«Ладно, принесите шесть… даже семь».

«С собой?»

«Нет. Я съем здесь».

Сбитый с толку официант побрел за стойку.

Альбертино по-прежнему смотрел на улицу. Еще одна машина с мигалкой остановилась рядом с теми.

Что они собираются делать? Экстренное собрание? Митинг? Что такое?

Парень вернулся с тарелкой. На ней лежали бутерброды. Альбертино сгреб их вместе – получился один гигантский сэндвич. Поднялся и спросил:

«Где туалет?»

«Вон та дверь…» – ответил усатый, разинув рот и указывая на дверь.

Альбертино осторожно прошел через зал. Открыл дверь. Заперся изнутри.

Туалет был маленький, но неплохой. Чистый. Черный кафель. Зеркало. Крохотное окошко выходило во внутренний двор, темный, забитый ящиками пива и кока-колы.

Альбертино опустил крышку сиденья, сел сверху. Достал пистолет и положил на раковину. Потом достал из кармана куртки пакет. Открыл его и заглянул внутрь.

Да сколько же их!

Откусил от первого бутерброда.

Ужас. Сладко. И потом есть совсем не хотелось. В животе у него был клубок нервов.

Вытащил из пакета яйцо.

Не такое уж и маленькое. Как шарик флиппера.

«Гадость!» – ругнулся он сквозь зубы, а потом нерешительно положил яйцо в рот. Приник к крану и запил. Почувствовал, как оно прошло в желудок и осело там.

И так он продолжал бог знает сколько времени. Кусок. Шарик. Глоток воды. Всякий раз Альбертино морщился оттого, что приходится это делать.

Слова Антонелло зловеще звучали у него в ушах:

«Сажусь на берегу Ганга… Ем их всю ночь…»

Альбертино жил другими темпами. Здесь, в туалете Бутербродной академии, за двадцать минут он проглотил штук сто. Не то что на берегу Ганга.

Ему не хотелось об этом думать.

Кто-то настойчиво постучал в дверь.

Полиция!

Сидя на унитазе, с куском во рту и пистолетом в руке, Альбертино осторожно спросил:

«Кто это?»

«Официант… У вас все в порядке?»

«Да!»

«Точно?»

Голос у официанта был настойчивый, допытывающийся. Шпионский.

Черт его знает, что он думает о том, чем тут занят Альбертино.

«Да! Отстаньте от меня!»

«Извините…»

Теперь Альбертино запихивал в себя два, три яйца зараз. Просто зверство.

Почему Выпендрила ел их всю ночь?

Это опасно, так их есть?

Альбертино не хотел об этом знать.

Наконец он с трудом проглотил последнее яйцо. Бутерброды закончились уже давно.

Он встал и громко рыгнул.

Вместо живота был баскетбольный мяч. Тугой и надутый, как сенегальский барабан. Альбертино опять рыгнул. Потом взял пистолет и засунул его, морщась от тошноты, в сливной бачок, проследив, чтобы вода могла сливаться.

Он вернется за ним при первой возможности.

Вышел, пошатываясь.

Он чувствовал тяжесть. Ужасную тяжесть.

Хуже, чем после предновогоднего ужина.

Альбертино вышел на свою улицу. Протянул руки к небу, а потом наклонился и поцеловал асфальт.

Он это сделал.

Ему удалось провести шайку этих придурков.

А как же еще?

Глотаешь двести шариков, и страха как не бывало.

Путь от Бутербродной академии до дома он прошел, казалось бы, налегке, над ним ничего больше не тяготело, но сам он стал намного тяжелее.

Никто его не остановил.

Он спокойно шел вперед, по своей улице.

А если бы остановили?

Но сейчас Альбертино чувствовал себя совершенно измотанным.

Он пришел к четырехэтажному дому. Современному. Хорошо отделанному. Жилому. Вокруг высажены ели. Во дворе – теннисный корт.

Поднялся на третий этаж.

Открыл дверь.

Очутившись в домашней обстановке, он сразу почувствовал себя лучше. Открыл рот и глубоко вдохнул. Он уже часа три так не дышал.

Снял куртку.

Из гостиной слышалась музыка.

Сельваджа.

Сельваджа была дома. Альбертино вошел в гостиную.

Большая комната. Мраморный пол. Большой камин из камня и дерева. Серебро. На стене два слоновых бивня. Широкие окна. Красные занавески и диваны, обтянутые красной кожей, мягкие и удобные.

Лежа перед телевизором на диване, Сельваджа, в тигровом купальнике, поднимала и опускала ногу в ритме музыки.

Сидни Ром на экране делала то же самое.

«Вверх, вниз. Вверх, вниз. Раз, два», – говорила Сидни.

У Сельваджи было цветущее, средиземноморское, гибкое тело, и она работала над тем, чтобы поддерживать его в таком состоянии. Ноги длинные и стройные. Упругая попка. Плоский живот. Мускулистая. В лифчик знойной расцветки втиснуты большие круглые груди. Волосы длинные, львиная грива. Цвета среднего между саванна блонд и каштановым. В общем, как у Тины Тернер.

Крупный рот, весь в коллагене, вздернутый носик и огромные очень темные глаза. Но самым впечатляющим был цвет кожи. Шоколадный. Сельваджа как проклятая проводила на лежаке под солнцем дни напролет.

Она обернулась и увидела неподвижного, страшного человека, смотревшего на нее.

Она подскочила.

Вор? Маньяк? Насильник?

Потом узнала его. Перед ней стоял Альби. Ее Альби. Ее муж. Просто на нем были ужасные красные штаны, он был весь мокрый, волосы в грязи, на лице – безумное выражение.

«Боже мой… Боже мой… Что с тобой случилось?» – спросила она, поднося ко рту ладонь.

«Киска! Киска моя! Иди ко мне», – ответил он, чуть не скуля от радости.

Она бросилась к нему, легко, вприпрыжку, и обняла его. Альбертино крепко прижал жену к груди. Стал целовать ее, везде, в лоб, в шею, в губы. И бормотал, как ребенок:

«Крошка моя… ты не представляешь… не представляешь…»

«Альби? Что с тобой случилось, Альби?» – мяукала она.

Альбертино рассказал ей странную, пуганую, нелепую историю. Опустив смерть Выпендрилы, шарики, разбитую машину.

В общем, историю без начала и конца.

Сельваджа мало знала о делах мужа. Не интересовалась, не хотела знать и верила тому, что он рассказывал. Он приносил деньги, разве не это важно? Альбертино сказал ей, что помогает Игнацио Петрони в его работе по разведению комнатных растений. Такое прикрытие было у Ягуара. И действительно, Альбертино постоянно приносил домой сингониум, фикусы и папоротники.

А Сельваджа все время их засушивала. Тяжелая рука.

«Милый, немедленно иди в душ… посмотри, на кого ты похож. Ты простудишься… а я тебе приготовлю ньокки по-соррентински!» – сказала Сельваджа, ластившаяся к нему, как кошка.

Альбертино шарахнулся от нее:

«Нет! Нет! Пожалуйста! Только не ньокки!»

«Видишь, как тебе плохо! В первый раз, сколько я тебя знаю, ты не хочешь ньокки. А твоя киска так старалась!»

«Не говори больше при мне это слово!» – заорал он на нее, его ужасно мутило.

Как вампира от чеснока.

Он чувствовал себя отвратительно. Если он положит в рот один вареник, один-единственный, с сыром и помидорами, то умрет.

Он отправился в ванную приводить себя в чувство.

Любовно осмотрелся.

Не то что в Бутербродной академии.

Он только мать родную не продал, чтобы так отделать ванную. Но она того стоила. Ее планировала известная дизайнерша. Русская графиня-эмигрантка.

У благородной дамы был сын-наркоман, задолжавший Альбертино денег. Альбертино долг простил, но при условии, что мать наркомана отделает ему уборную.

Теперь стены были оклеены синими обоями, на которых были нарисованы зеленые пальмы. Золотые листья. Белый умывальник. Зеркала. Колонны из настоящего бамбука. И ванна «Перспекс». Прозрачная.

Потрясно.

Альбертино разделся и встал под душ. Под горячей водой ему сразу получшело. Холод, пробравший его до костей, стал отступать. Мышцы начали расслабляться.

Я это сделал!

Он выжил. Однако надо было извлечь товар. Об этом говорил ему очистительный душ.

Он наскоро вытерся. Проверил, закрыта ли дверь.

Теперь он был готов.

Начало операции по прочистке! Достанем их!

Альбертино скрючился на пластмассовом горшке.

Он не хотел рисковать и утопить яйца в унитазе.

И он принялся напрягаться, пыхтеть, корчиться и тужиться на горшке. Десять минут. Пятнадцать.

Ничего.

Ни кусочка дерьма.

В кишечнике, похоже, ничего не шевелилось.

Эти малинди, которых он наелся, должно быть, забили желудок хуже цемента.

Он поднялся в поту. Спина и ноги болели.

Требовались более радикальные средства.

Он открыл ящик с лекарствами. Порылся внутри и нашел то, что искал.

Слабительное.

Принял двойную дозу.

Он должен был полностью освободиться от дряни, которая засела у него в желудке. Полностью.

Измученный, он повалился на кровать. С раздутым животом.

Что делать?

Поспать и подождать, пока слабительное подействует.

В комнату вошла обнаженная Сельваджа.

«Как ты себя чувствуешь?» – спросила она, укладываясь рядом.

«Ну, в общем…» – промычал Альбертино.

«Я о тебе позабочусь…» – прошептала она ему на ушко.

Сельваджа прочла в каком-то журнале, что секс – одна из лучших гимнастик на свете. Что некоторые мышцы работают только во время соития. И дыхание меняется. Просто-таки спортзал. В общем, она любила объединять аэробику с сексуальными упражнениями. Так это называлось в журнале.

Но Альбертино сегодня решительно не был настроен ей помогать. Чем больше она его тискала, гладила в нужных местах, укладывала его голову себе между грудей, тем больше он смахивал на покойника.

У него прямо-таки глаза закрывались.

Она решила выложить свой последний козырь. То, что и мертвого поднимет.

Она забралась на него. И стала тереться о живот.

«Слезь отсюда немедленно! С ума сошла! Хочешь, чтобы я лопнул!» – сказал он, словно очнувшись после комы.

«Альби, и этого не хочешь? Да тебе и вправду плохо… Я позову врача?»

«Нет, пожалуйста, киска, дай мне просто отдохнуть…»

Растерянная киска встала и, надев прозрачный и очень сексуальный халатик, отправилась на кухню – соорудить себе коктейль из бананов. Может, Альби тоже хочет немножко?

Альбертино меж тем попытался заснуть. Не выходило. Едва он закрывал глаза, перед ним рисовалась тревожная сцена.

Тихий котлован.

Холодильник «Индезит» открывался и оттуда выходил полузамороженный Антонелло. Волосы, как заледеневшая спаржа. И он начинал смеяться. Открыв рот. Рубин сверкал.

«Знаешь, что с тобой будет, если одна слеза дракона лопнет у тебя в животе? Ты отправишься прямиком к Создателю. Ха! Ха! Ха!» – радостно ржал он.

Телефонный звонок вытащил его из этого кошмара.

Он открыл глаза и увидел перед собой Сельваджу. В руке у нее был беспроводной телефон. Рукой она закрывала трубку.

«Кто это?»

«Это Рощо. Хочет с тобой поговорить. Я ему сказала, что ты спишь. Но он потребовал разбудить тебя…»

Реальность обрушилась на Альбертино сильнее сна. Он забыл съездить к Ягуару. Не то чтобы забыл. Просто решил не забивать себе голову лишней заботой.

Еще и это. О господи.

Рощо был одним из прислужников Ягуара. Что-то среднее между заместителем и секретарем.

«Дай трубку!»

Сельваджа с недовольным лицом протянула ему телефон.

«Алло?»

«Алло, Альбертино?»

«Говори».

«Куда ты пропал?»

«Вернулся домой. Неважно себя чувствую».

«Шеф все время о тебе спрашивает. Бесится. Тем более, сегодня конфирмация Фредерики».

«Черт! Конфирмация Фредерики! Скажи, что я еду».

«Хорошо».

«Сейчас буду».

Повесил трубку.

Как он мог? Забыл про конфирмацию этой чертовой дочери Ягуара. У него это напрочь из головы вылетело.

Ужасно.

Я идиот!

Он достал из шкафа синий костюм от Ральфа Лорена. Рубашку в черно-охристых ромбиках. Шерстяной фиолетовый галстук. Мокасины с кисточками.

И принялся одеваться в бешеном темпе.

Ягуар придавал таким вещам огромное значение. Хотел, чтобы все его ребята были рядом с ним в важные моменты жизни. Хотел, чтобы они стали частью его семьи.

Не пойти туда значило смертельно обидеть шефа. Ясно как день.

А он забыл.

Он что, к смерти готовится?

Он ринулся в гостиную. Сельваджа увидела его при полном параде.

«Куда ты?» – спросила она, побледнев.

«На конфирмацию дочери Игнацио».

«Ты не можешь туда идти! Ты болен!»

«Я должен пойти. Будет паника, если я не приду».

«Альби, ты не можешь всякий раз, как он зовет, бежать к нему, как раб, это неправильно. Ты ему не слуга», – промяукала она.

«Оставь… А сейчас я должен идти».

«Перезвони ему!»

«Как это перезвони ему…»

Отвечая, Альбертино надевал черную шерстяную шапку и шарф от Версаче. Затем взял со столика в прихожей связку ключей. Он был готов.

«Слушай, киска. Рано или поздно это закончится. Обещаю. Да почему бы тебе не пойти в агентство и не выбрать тур на какой-нибудь тропический остров? Где жарко. Смотри сама».

Лицо Сельваджи просияло. С улыбкой от уха до уха она выдохнула:

«Правда? Тур на остров?»

«Правда. Еще увидимся…»

Поцеловал ее. Она оторопело смотрела на него. Выходя, он сказал:

«Я возьму твой „скарабео“».

И закрыл дверь.

Альбертино мчался на «скарабео» по дороге Пренестина.

Этот день не желал заканчиваться.

Ветер бил в лицо.

Чем дальше он ехал, тем яснее осознавал, что едет не на конфирмацию, а на проклятый экзамен. Экзамен, от которого зависела его жизнь.

Ягуар, конечно, спросит, как все прошло с Выпендрилой.

А он что ему ответит?

Он прокрутил это в голове. Составил воображаемый диалог с шефом. Проговорил его.

Он тебе поверит?

Шеф придавал большое значение празднику, дому, гостям. Так что времени на разговор с Альбертино останется немного. Может, он не так уж по-идиотски поступил, что не пришел на встречу.

А если ты ему скажешь правду?

Еще одна ужасная мысль пронзила его, как скальпель плоть, обрушилась на голову, как снежная лавина.

Яйца.

А если яйца вскроются у меня в животе? Нигде не сказано, что они должны выдержать мой желудочный сок.

Они прошли через желудок Антонелло. Может, пластик, в который они были завернуты, сейчас разрушался.

Этот чертов сок, который у нас в желудке, что угодно растворить может, почему бы и не яйца?