Текст книги "Грязь"

Автор книги: Никколо Амманити

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

А этот был совсем дальше некуда…

Волосы спутанные, выкрашенные красным. В одном ботинке. В драной одежде. Взгляд отупевший.

Да что у них вообще в голове? – подумал он.

Промелькнула мысль не останавливаться, ехать дальше, оставить этого выродка стоять, но потом чувство долга заставило его остановиться.

Двери с шумом распахнулись.

Панка, казалось, мало интересовал трамвай, но потом он решил сесть и с трудом вскарабкался по ступенькам. Проковылял в конец вагона и ударился головой о компостер. От удара вздрогнул весь вагон.

Энрико выругался. Ну и работенку он себе выбрал.

Бог знает, сколько в нем героина, я бы таких отправлял на принудительные работы. Вот ублюдок! Надеюсь, он не загнется у меня в трамвае, – подумал он.

Но панк уже поднялся и упал мертвым грузом на сиденье.

Энрико закрыл двери и поехал. Сделал радио погромче: передавали хорошую песню Риккардо Коччанте.

Андреа, то есть бывший Андреа, расположился на сиденье и принялся повторять:

«Кольчатые черви подразделяются на три класса: многощетинковые, включая морских кольчатых червей, малощетинковые, включающие пресноводных и дождевых червей, и пиявки, среди которых вспомним кровососущих…»

Ассунта Казини никогда не бывала в Риме. И ей не нравилось быть в нем сейчас, на таком холоде. У нее голова замерзла. Ее сын Сальваторе даже не приехал встретить ее на вокзал.

Она забеспокоилась, позвонила ему с уличного телефона. Этот несчастный спал.

Он сказал ей только:

«Мама, это очень просто. Как только выйдешь с вокзала, увидишь трамвайную остановку, номер 30, сядешь в него. Проедешь шесть остановок. Выйдешь у Колизея. Оттуда позвонишь мне. Я сразу выйду и встречу тебя. Это очень просто».

Теперь, стоя на остановке, она проклинала своего сына и себя саму за то, что решила уехать, пусть и всего на неделю, оттуда, где прожила безвыездно шестьдесят три года: Чаянелло.

Большие города путали ее. В них полно воров, убийц, психопатов. Тем более ночью…

Но тут она увидела трамвай. Схватила чемодан и села в него.

Он был пустой.

Только один молодой человек сидел в вагоне. Ассунта села. Она опасалась, что это трамвай не того маршрута. Кто знает, куда она может заехать. Она встала, подошла к парню и спросила:

«Простите, молодой человек, когда будет остановка Колизей?»

Похоже, он ее не услышал.

«Молодой человек, когда остановка Колизей?»

Молчание. Ассунта занервничала.

«Ты оглох?»

Парень обернулся.

Ассунта увидела отрешенное застывшее лицо, открытый рот, по краям зеленая пена, всклокоченные волосы, текущую из носа кровь.

«Целом – вторичная полость тела, пространство между стенкой тела и внутренними органами у высших многоклеточных животных; содержит целомическую жидкость и обычно открывается наружу специальными протоками».

«Прости, не поняла? Что ты сказал?»

«Главная и первичная функция целома – опорная, поскольку сокращения мускулатуры стенки тела возможны только при наличии внутренней опорной жидкости целома…»

«Не понимаю, так где выходить у Колизея?»

«У позвоночных животных центральная нервная система представлена нервной трубкой, расположенной на спинной стороне тела, и состоит из спинного и головного мозга».

«Да что такое…»

«Как спинной, так и головной мозг позвоночных покрыт рядом оболочек и заключен в костные покровы – череп и позвоночник».

«Я поняла, ты идиот! Такой же оборванец и тупица, как мой сын», – рявкнула на него Ассунта.

Парень широко раскрыл рот, наморщил нос и выблевал на пожилую женщину огромное количество горячей зеленой массы.

Ассунта заорала как резаная.

«Сукин сын! Какая дрянь! Это было хорошее платье!»

И стала бить его сумкой по голове. Живой мертвец, закрыв голову руками, спрятался под сиденье.

Ассунта закричала водителю:

«Открой! Открой! Выпусти меня!»

Обеспокоенно встала у дверей и при первой возможности вышла.

Поймала такси и сказала лишь:

«Отвезите меня на вокзал. Я возвращаюсь в Чаянелло. Я в этом грязном городе не желаю больше оставаться ни минуты!»

У Андреа в голове были только номенклатура, анатомия, отношения и строение животных, которые заполняли его мозг и которые он повторял как заезженная пластинка.

Он три раза проехал туда и обратно. Солнце уже встало, и люди начинали заполнять вагон.

В тридцатом трамвае было много студентов с книгами под мышкой.

Две девушки, Марина Кастильяни, 24 лет, высокая с каштановыми волосами, и другая, невысокая, Тициана Церджи, 25, крашеная блондинка с большой брекет-системой, болтали, держась за поручень.

«Я ничего не знаю, боже мой, ничего не помню, я не сдам…» – сказала Марина, сжимая руку подруги.

«Неправда, и не так это сложно, будем надеяться, что нас не спросят про моллюсков…» – ответила Тициана, пытаясь успокоить подругу.

Андреа навострил уши при этом слове и подошел. Люди расступались, увидев, как он выглядит.

«Тип моллюски включает в себя около 113 тысяч видов и делится на два подтипа – боконервные и раковинные. Раковинные включают в себя моноплакофоров, брюхоногих, двустворчатых, лопатоногих и головоногих…»

Девушки изумленно уставились на него. «Ты тоже сдаешь экзамен по зоологии?» – спросила крашеная блондинка.

«…и хотя большая часть моллюсков обитает в море, некоторые головоногие встречаются в пресной воде и на суше…»

Зомби изрыгал слюну и познания в области беспозвоночных.

«А ты о них много знаешь, да? Однако выглядишь ты не очень. Тебе бы надо пойти домой и помыться. Про хордовых ты учил?» – спросила Марина, приглаживая волосы и слегка морща нос.

«Хордовые – высший тип вторичнополостных животных. Для хордовых характерно наличие спинной струны, или хорды, спинной нервной трубки, жаберных щелей».

«Как ты можешь с ним разговаривать?» – прошептала Тициана на ухо подружке, пока Андреа выдавал информацию.

«…и выглядит он как животное, а глаза какие, как у покойника. Отвратительный!»

«Может, ты и права, ну его. Просто едем вместе», – ответила Марина, а потом обратилась к Андреа:

«Извини, но… нам пора выходить, наша остановка».

«…к концу этой фазы личинка опускается на дно и закрепляется там при помощи наружных ресничек…»

«Ну, пока!» – еще раз сказала Марина, которой, как прилежной студентке, в глубине души было жаль покидать такой склад знаний.

Они вышли. Андреа последовал за ними, вывалившись из трамвая.

Они помогли ему подняться, и, словно в знак благодарности, Андреа засунул пальцы в нос и завыл.

С ним постоянно такое случалось.

Зомби – существа непредсказуемые.

«Дуааааааа. Дуаааааа», – заладил он.

Девушки сделали вид, что все в порядке, ускорили шаг и направились по набережной к университету, вихляя бедрами.

Андреа следовал за ними, трогая прохожих за задницы и теребя свои гениталии.

«…подотряд водяные клопы, или скрытноусые. Для всех водяных клопов характерно кажущееся отсутствие усиков, которые в действительности спрятаны в ямках по бокам головы. Ведут водный образ жизни».

«Не оборачивайся, Марина. Это просто ужасный хам. Ты себе не представляешь, что он делает», – говорила блондинка с отвращением.

Андреа впился зубами в чехол мотороллера и жевал его как жвачку.

Они вошли втроем в старое здание Института зоологии, который в давние времена так хорошо послужил науке, а теперь поддерживал свое существование этими прошлыми заслугами.

Две девушки впереди, живой мертвец сзади.

Профессор Амедео Эрмини, светило науки, безуспешно искал, где бы припарковать свою «ланчу-фульвия».

Все улицы вокруг университета были одним сумасшедшим домом.

Машины стояли в три ряда, посреди дороги, повсюду.

Наконец он увидел нечто похожее на свободное место, с трудом втиснулся туда и надеялся, что его не оштрафуют.

Вылез из «ланчи» и направился к Институту зоологии.

Ученый, открывший эндемический вид на острове Азинара, Argas ergastolensis (каторжный клещ), был теперь старичком, страдающим от болей и малярии, которую подхватил в пятьдесят шестом в Бельгийском Конго. Он уже неважно видел и часто ошибался дверью, оказываясь в отделе истории медицины, который находился напротив здания Института зоологии.

Толпившиеся студенты ожидали профессора Эрмини в огромном зале с чучелами животных, сосудами с организмами в формалине, таблицами, изображавшими ступени эволюции.

Напряжение чувствовалось в воздухе.

Эрмини – это было ужасно.

Его называли профессор Несдали.

Марина и Тициана сидели рядом на скамейке и нервно листали учебник.

«А Эрмини еще не пришел?» – спросила Марина Тициану, кусая ногти.

«Нет, кажется. Слушай, а ты выучила иглокожих…»

«Ну, в общем…»

«Почему бы не спросить у этого странного типа из трамвая».

«Да ты посмотри, что он делает. Отстань от него…»

Андреа катался по полу, облизывая сперва пол, а потом ноги девушек в мини-юбках. Раздраженные студентки били его по голове книгами, тетрадями, сумками и зонтиками.

«Прочь, прочь, урод», – говорили они с отвращением.

Несчастный зомби, пытаясь прикрыть голову от такого града ударов, бегал на четвереньках и ревел, как осел:

«Уаааааооооо».

Профессор Эрмини вошел в аудиторию. Студенты расступились, уступая ему дорогу.

Стало тихо, муха не пролетит. Все с трепетом ожидали.

Он сел за кафедру и взял список сдающих экзамен.

Он ненавидел принимать экзамены. Печальным и вовсе не обнадеживающим было то, что уровень знаний студентов падал год от года. У них не было желания учиться, они стремились лишь сдать экзамен, давали ответы общие и расплывчатые.

Он спросил двоих. Не сдали. Последний так просто сказал, что киты – рыбы.

Вызвал следующего.

Андреа пробирался под столами в поисках бутербродов, кусков пиццы, лакрицы, козявок и жвачки, прилепленной под скамейками. Сунул руку в чей-то рюкзак.

«Ииииии», – завизжал он.

Он обнаружил бутерброд с колбасой. И решительно надкусил.

Владелец рюкзака, молодой толстяк, увидев, что делает Андреа, дал ему пенделя.

Зомби взвыл и убежал дальше, в глубь аудитории.

И оказался перед Эрмини.

«Садитесь, садитесь и не хулиганьте!» – сказал профессор Эрмини Андреа, протирая очки.

Андреа сел.

«Хорошо, расскажите мне для начала про гребневиков».

Зомби тут же заговорил, молниеносно.

«Гребневики – класс морских беспозвоночных животных подтипа нестрекающих типа кишечнополостных. Иногда гребневиков выделяют в самостоятельный тип, представленный одним классом. Тело студенистое, прозрачное, имеет двулучевую симметрию. Всего известно около 120 видов гребневиков».

Он продолжал говорить, раскачиваясь на стуле и вырывая клочки волос и швыряя их на скамью и грызя кафедру.

«Хорошо, тут, я вижу, вы подготовились. Достаточно», – сказал Эрмини.

Но Андреа продолжал подробно рассказывать. Он приступил к перечислению всех ста двадцати видов гребневиков, которые существуют в природе.

«…плевробрахия, мертензия, берое, болинопсис, мнейопсис, венерин пояс…»

«Ладно, достаточно. Перейдем к следующему. Я все понял».

Он взял баночки с животными в формалине и протянул их Андреа.

«Кто это?»

Андреа принялся открывать запечатанные силиконом баночки и вынимать их содержимое. Сцифомедузу он сперва вывернул на стол, а потом стал лизать, как мороженое. Потом взял огромный сосуд, в котором был крупный тропический паук, и съел его, как шоколадку. Под конец он выпил формалина, облился им, издавая дикие звуки.

«Да что вы делаете? Я вас спрашиваю про вид, оставьте в покое банки!»

«Вид – это… глюууууууу нямммммммм…»

«Пожалуйста. Не говорите с набитым ртом. Пиццу вы съедите после экзамена».

Андреа поедал коралл-органчик. Сосал его, как пчелиные соты.

Целый час непрерывно рассказывал о сексуальном поведении офиур.

Эрмини сиял. Наконец-то перед ним блестящий студент, который все выучил, знает предмет основательно. Конечно, он несколько нервный и беспокойного нрава.

«Хотите вопрос для оценки с отличием?»

Андреа развлекался тем, что прилеплял козявки к списку Эрмини.

«Что такое железа Мельхиса?»

«Это железа в печеночном пучке, расположенная рядом со средним оотипом и прикрепляющаяся к раковине», – ответил Андреа.

«Замечательно, с отличием, поздравляю… вы хорошо себя чувствуете? Вы бледны, мальчик мой».

Он протянул Андреа протокол экзамена, который тот, рыгая, засунул себе в ухо.

Эрмини был настолько потрясен зоологическими познаниями Андреа, что предложил ему писать у него диплом, стать интерном в его отделении. Он поручил ему составление каталога насекомых, живущих в римской канализации.

Андреа отнесся к заданию со всей серьезностью. Целыми днями он плескался в сточных водах столицы.

Зомби, знаете ли, просто созданы для такой жизни. Андреа возвращался в институт с целыми сумками животных, а поскольку был не весьма аккуратен при сборе экземпляров, то каждый раз в них оказывалась какая-нибудь мышь, которая пряталась в лаборатории профессора.

У Эрмини была единственная проблема с интерном: Андреа невыносимо вонял. Ему под мышки повесили мыльца, какие вешают в унитазы. Он стал пахнуть сосной.

Он защитился с отличием.

Написал докторскую.

Со временем он начал понемногу разлагаться, кожа отваливалась кусками. Тогда по вечерам, когда отделение пустело, Андреа опускался в ванну с формалином, чтобы поддерживать себя в нормальном состоянии. И лежал в ней, спокойный, погруженный в раствор, повторяя характеристики иглокожих, особенности эмбрионального развития усоногих.

Он быстро сделал карьеру и стал сначала ассистентом, а потом профессором. Со временем все, даже коллеги, полюбили его. Он получил известность благодаря исследованию о питательных свойствах сороконожек. Он по-прежнему выл и ел козявки, но студенты – народ невзыскательный, и они любили его именно за это.

В мертвом университетском мире один Андреа казался им живым.

Когда Корнелио Бальзамо окончил свой рассказ, все мы изменили свое мнение и исполнились надежд относительно будущего такой великой организации, какой является итальянский университет.

Грязь
(Жить и умереть в Пренестино)

«Ну что, ты уже все? Блин! Ты там торчишь уже полчаса!» – нетерпеливо буркнул Альбертино.

Он слишком долго там сидел.

Альбертино прислонился к двери. Достал из кармана куртки сигареты.

«Честерфилд лайт».

И закурил.

«Ну! Господи, да сколько их у тебя там?» – добавил он, выпуская дым и злость.

«Э, э друг, спокуха… тут нужна концентрация… дай мне работать спокойно… я должен войти в контакт с Вишну и Ганешем. Если ты мне все время будешь повторять… когда ты закончишь, я буду нервничать… у меня не выйдет… я почти закончил… Только помолчи, ради бога…»

Сдавленный и нерешительный голос за дверью.

Как достал! – подумал Альбертино, затягиваясь.

Он ненавидел поручения, которые давал ему Ягуар.

Стал ходить по комнате сопя. Нервничал. Крутился на каблуках сапог. Остановился и посмотрел на себя в прислоненное к стене зеркало.

Альбертино был высокий и полный. Почти два метра. Качался в спортзале. Широкие плечи, крепкие руки. Волосы короткие, каштановые, зачесанные на лоб. Широкий рот, а глаза маленькие и холодные.

Он удовлетворенно оглядел себя.

Ему нравилось, как на нем сидит замшевая куртка «Эйвион Гейм», купленная пару дней назад. Плотно облегает по бокам. Да и джинсы «Коттон» хорошо сидели, они были узкие, но не настолько, чтобы спереди выпирало. Ну, разве что слегка блеклые.

Он сел, продолжая глядеться в зеркало.

Сегодня утром он чувствовал себя в форме. Именно в этой куртке, в стираной и глаженой рубашке, шотландской жилетке. Хотя джинсы собрались на коленках, полностью открывая техасские сапоги.

Он тщательно расправил их.

Огляделся вокруг и решил, что это – самая отстойная дыра из тех, что он видел.

Грязная конура на восьмом этаже башнеобразной многоэтажки. Железобетон и голубой кафель. Рядом – еще четыре такие башни. Совершенно одинаковые. Ни одна еще не достроена, но в них уже живут. На верхних этажах не было еще ни голубого кафеля, ни электропроводки.

Строительные спекуляции.

Он продолжал осмотр.

На стенах развешаны изображения индийских богов, и Боба Марли, и Джими Хендрикса, и Равви Шанкара, а на полу – матрасы, полные блох, и коврики, пропахшие дымом и ногами, и грязное белье, и засохшие саженцы марихуаны.

В кухне, в раковине, кое-как вделанной в железобетон, стопки грязных тарелок, перепачканных в жире и какой-то дряни. Кастрюля с присохшим рисом. Супница с тошнотворным восточным месивом.

Через окно, залепленное прозрачным пластиком, расплывчато различался Пренестино, ряды машин, корпуса завода по переработке мусора, подъемные краны, огороды, низкие постройки и небо. Чистейшее. Холодное. Без единого облачка.

Этот восточный клоповник принадлежал Антонелло.

Антонелло-Выпендрила.

Этот тип Альбертино был ему противен с самого начала. До мозга костей. На самом-то деле он и не знал толком этого токсикомана. Не знал, откуда он взялся и почему шеф водил с ним дела.

В любом случае, если Игнацио Петрони по прозвищу Ягуар пользовался его услугами, это означало, что под хипповской одеждой билось верное сердце.

Вот все, что ему полагалось знать.

И этого ему должно было хватать.

Естественно, именно это Альбертино и не нравилось.

Наконец за дверью раздался шум спускаемой воды.

Мы это сделали! – приободрился Альбертино.

Он бросил сигарету на пол и потушил ее носком сапога, вдавив в ковер. Поднялся, подтягивая джинсы.

Вскоре дверь открылась, и Выпендрила вышел.

Выглядел он ужасно.

С этими черными грязными косичками провинциального растамана. В поту. Маленькие пристальные рыбьи глазки. Худой, как сушеная килька. Небритый. На лице его лежала печать всех грехов, совершенных за время путешествия по Востоку. Он был одет в алый халат от Серджо Таккини, подвязанный тонким белым педерастическим поясом. Брюки в красную и синюю полоску, узкие на бедрах и широченные внизу. Босиком.

И такой рубин.

Между почерневших зубов у него был вставлен офигительный рубин.

Ему казалось, что это шикарно.

Может, в Непале это и так. Но не в Риме, конечно.

Ну и придурок же был этот Выпендрила.

«Ну, как прошло?» – спросил Альбертино, возбужденный, как отец, ожидающий рождения сына.

В руке Выпендрила держал свернутое полотенце.

«А как оно могло пройти? Нормально! Смотри, неверный!»

Голос у него был низкий, хриплый и невыразительный.

Он развернул полотенце. Медленно. Словно показывая ценнейшее сокровище. В полотенце были завернуты около двухсот шариков размером с черепашье яйцо. Белых, покрытых целлофаном и воском.

Героин.

Они все еще пахли дерьмом.

Этот тип был не только придурком, но еще и фокусником.

«Но каким хреном тебе удалось это все запихать в желудок? А? Я хочу сказать, каким образом?» – спросил Альбертино.

«Это просто, приятель. Сейчас объясню. Садишься на берег Ганга, великой реки-матери, в позу лотоса. И смотришь, как река течет перед тобой. У тебя все раскрывается. Дух. Желудок. Пока сидишь там и медитируешь, начинаешь глотать их один за другим. Спокойно. Медленно. Без спешки. Вместе с ними ешь бананы. Ты не представляешь, какие они вкусные, маленькие и сладкие там, в Индии. Ешь их всю ночь…»

«А зачем бананы? У них вкус противный?»

«Цементные! Они просто цементные! Не будешь есть – они будут кататься у тебя в желудке, как сумасшедшие бильярдные шары! А это опасно. Очень опасно», – ответил ему сей старый мудрый гуру.

Пока говорил, он вытащил из ящика большую инкрустированную трубку из слоновой кости и набивал ее табаком и травой.

«Тебе надо попробовать эту штуку. Вчера выкакал. Как только приехал. Это мой личный запас на черный день. Приходит прямо из Гималаев. Эта классная штука!»

«Да ты че, спятил? Если я покурю эту траву, целый день буду ходить под кайфом. Я на работе… Черт, и потом, сейчас же одиннадцать утра!» – сказал ему Альбертино, мотая головой.

Альбертино траву не курил уже два года. С тех пор, как женился на Сельвадже. Она не хотела. Говорила, что у него лицо становится тупое и что в постели после этого он похож на зомби. И он бросил.

Ради ее любви.

«По моему мнению, у тебя стресс. Ты не прислушиваешься к своей ци [18]18
  В даосских представлениях – энергия, изначально присущая человеку, от состояния которой зависят все процессы в его организме.


[Закрыть]. Тебе надо подзаняться йогой… делай как я. Отыщи твой внутренний покой. Расслабься».

Прямо с трубкой в зубах, из которой валил густой галлюциногенный дым, Антонелло-Выпендрила принялся выгибаться, хуже чем монгольский акробат в провинциальном цирке. Ноги задрал над головой, стоял на одной руке, а другой держался за большой палец левой ноги.

«Ты больной… Нет, правда, ты просто псих…» – сказал ему Альбертино, взглянув на него как эксперт.

Этот человек был слишком ненормальный, как молодой верблюд, чтобы ненавидеть его по-настоящему.

Он стоял там, на полу, изогнувшись, точно изуродованный омар.

«Ладно, Выпендрила, уже поздно, мне надо идти. Вот деньги… товар я забираю», – Альбертино попробовал попрощаться.

У него сегодня утром и других дел хватало. Он не мог терять время рядом с этим придурком.

Изогнувшийся Антонелло разогнулся при виде пачки банкнот.

Пока Выпендрила быстро пересчитывал деньги, Альбертино положил яйца в пакет и засунул его в куртку.

«Притормози, Баба! Этого мало!» – спокойно сказал ему битник.

Говорил Антонелло тоном всезнающего гуру. Истину изрекали святые уста его. Это порядком бесило Альбертино.

«Чего мало?»

«Денег. Недостаточно. Это особенный товар. Не обычная дрянь».

«Что ты несешь?» – рявкнул на него Альбертино.

«Что мне за него нужно минимум в два раза больше. Это слезы дракона. 04. Слышал про такое?»

Альбертино в жизни своей не слыхал ни про какие чертовы слезы дракона. Этот придурок гнал какую-то пургу.

«Даже если дашь в два раза больше, считай, что я вам подарок делаю. Когда вы его разбавите, увидите, что его будет в пять, в шесть раз больше… Он чистый на все сто процентов. Этот товар тебя сразу отправит прямо на орбиту. И ты там будешь как придурок и никогда больше не вернешься назад на землю. Психоделический кошмар. Это скорее похоже на опухоль в мозгу, чем на наркоту. Попробуй…» – продолжал Выпендрила тоном продавца телемагазина.

Не дури меня, ублюдок! – подумал Альбертино и потом бросил слова, холодные, как кусок льда:

«Ладно, забудь. Шеф сказал, что это – твои деньги. Ты их берешь и все. Понял? Не хочу с тобой торговаться».

«Я тебе клянусь, брат. Это особенная вещь. Скажи это твоему Ягуару. Я никогда еще не жаловался, но за слезы дракона вы мне должны заплатить больше. Если нет, то сделки не будет… я его заберу назад…»

На словах «я его заберу назад» Выпендрила заколебался: глухой голос внезапно изменился, перестав быть невыразительным.

Теперь, когда этот кусок дерьма сказал, что заберет его назад, Альбертино неожиданно почувствовал себя счастливым.

И спокойным.

Спокойным, как кобра.

Подошел к нему.

«Что ты сказал? Что ты сделаешь?»

Антонелло теперь выглядел не таким спокойным. Не таким отрешенным Буддой, как обычно.

Жадность шутит с людьми дурные шутки.

Глазки у него были маленькие-маленькие, провалившиеся в темные глазницы. Два стеклянных шарика, подернутых красным налетом. Он ужасно потел. Этот Выпендрила смерил взглядом зверя, одетого в куртку «Эвион Гейм», стоящего перед ним, вытянул индюшачью шею и мужественно пролепетал:

«Я сказал… Я сказал, что я его заберу назад. Я могу найт…»

Тут он с воплем оказался на полу.

Со свернутым носом.

Альбертино ни с того ни с сего двинул в него. Головой. Точным ударом головы он попал ему прямо в лицо, в самый центр, в нос. Больно.

Одно мгновение.

Теперь Антонелло сидел на полу, и из носа у него текли кровь и слизь.

«Есть вещи, которых нельзя говорить. Даже в шутку. Я хочу сказать, что мы с тобой всегда обращались как с благородным. И ты это знаешь. Хорошо знаешь. А теперь ты наезжаешь на нас, как обычный ублюдок. И говоришь, что хочешь товар назад», – говорил Альбертино, ходя вокруг него.

Ему было жаль, что он сделал Антонелло больно.

Но таких типов надо сразу отучать от кое-каких привычек. Такой публике дай палец – отхватят полруки, а потом и всю целиком.

Выпендрила, скрючившись, хныкал и что-то бормотал про себя.

«Ну. Давай. Бери эти чертовы деньги и отправляйся в больницу. Я наверняка тебе нос сломал. Давай!» – сказал Альбертино, пытаясь поднять его за халат.

Но тот продолжал хныкать, лежа на полу, лепетать слова на каком-то странном языке.

«Чего ты говоришь?»

«Оставь меня в покое… Убирайся!»

«О'кей. Извини…»

«Нет».

«Ну-ка, поднимайся. Покажи…»

«Нет и нет. Ничего я тебе не покажу. Это чистый героин… Совсем другое дело… Это слезы дракона», – хныкал бедняга. Потом наконец поднялся, дрожа, как мокрый цуцик, сел и опять захныкал.

Альбертино взял валявшуюся на кровати майку и ею попытался вытереть ему кровь.

«Оставь! Я сам, – сказал Выпендрила, выхватывая майку, а потом продолжил, всхлипывая: – Ты не представляешь, как это – набить желудок этим делом. Ты просто не представляешь. Не представляешь, что такое – пересечь с этим две границы. Извиваешься как змея и не можешь подавать виду. Бесконечные восемь часов перелета. Ты не представляешь. Обосраться можно. Сдохнуть хочется. Знаешь, что будет, если хоть один из этих несчастных шариков раскроется? Передоз! Ты отправишься прямиком к Создателю не сходя с места. А потом прилетаешь в аэропорт, и все только начинается. Итальянские полицейские, которые тебя прекрасно знают. Собаки…»

Альбертино взглянул на ролекс. Ему пора.

«Я знаю. Собачья жизнь. Я понимаю, приятель. Но уже поздно. Мне пора…» – мирно произнес Альбертино.

«Нет. Ни хрена ты не понимаешь. Я больше не могу».

Выпендрила выпрямился и посмотрел Альбертино в глаза:

«Послушай, мне почти пятьдесят. Для меня важны эти деньги. Понял? У меня жены нет. Детей нет. Моя мать, в Казерта, со мной уже много лет не разговаривает… Что я могу сказать? Чем я занимался всю жизнь? Ничем. Единственное, что я умею, – быть курьером».

«Ладно, зато ты весь мир объехал… посмотрел людей, разные страны, много чего…»

«Я устал кататься. Носиться как угорелый».

«Да ну, ты же такой счастливый. Вот я был только в Сан-Марино в тринадцать лет. Даже ничего не помню».

Его было по-настоящему жалко. И с разбитым носом. Просто невозможно слушать.

Терпение Альбертино лопнуло при виде этого несчастного. Куда подевался весь его душевный покой? Чтобы его уничтожить, хватило одного удара головой? Куда подевался Будда? Он ничтожество, брехун, как все остальные.

Хватит. Альбертино хотел оставить ему деньги, забрать яйца и убраться. Но тот опять завел свою волынку:

«…Я знаю, что вы смеетесь у меня за спиной. Думаешь, я не знаю? Посмотрите-ка на этого Выпендрилу… Посмотрите на этого бедолагу, который последние мозги прокурил. Все, хватит. Я устал. Я завязываю. Я тоже хочу нормальный дом, машину, телевизор… Этот ублюдок Ягуар заставляет меня кататься туда-сюда каждый месяц. Я больше не могу. Так что ты мне должен отдать эти деньги. Товар стоит столько», – говоря это, он вытирал лицо майкой, она уже вся стала алой.

«Ты с ума сошел. Не понимаешь, что говоришь. Ты согласовал цену с Ягуаром… Он тебя убьет, если ты об этом только заикнешься».

«Этот товар столько стоит. И точка. Ты отсюда не выйдешь, пока не отдашь мне или деньги, или товар».

«Спокойно… какого чер…»

Наркоша внезапно поднялся и схватил со стола длинный нож. Альбертино его сразу узнал.

Крис.

Малайский крис.

С тонким искривленным лезвием. Кинжал тутов. Он такой видел в фильме «Сандокан и малайские пираты».

Теперь Антонелло нападал, ухмыляясь, как буйный псих. В руке лезвие, безумный взгляд.

«Ты спятил?» – заорал Альбертино, легко отпрыгивая в сторону.

Дитя цветов, сбитый с толку, попытался проткнуть его, но съехал на пол, ударившись о стену. Прямо лицом. Рухнул, согнувшись.

«С ума сошел?! Что, блин, на тебя нашло? – смущенно спросил его Альбертино. – Слушай, хватит, я ухожу. Я сочувствую тебе, твоему положению. Бери деньги и покончим с этим…» – добавил он.

Выпендрила, казалось, не слышал. Не шевелился. Лицо – кровавая маска. Глаза закрыты.

Он умер?!

Альбертино попробовал пошевелить его носком сапога. Ничего.

Черт, он умер!

Лучше смыться.

Альбертино открыл входную дверь, взглянул на него в последний раз и сказал:

«О'кей. Деньги там. Пока…»

Он уже собирался закрыть дверь, когда Антонелло опять оказался на ногах. Он поднялся и орал. Орал и брызгал слюной и кровью из разбитой губы. Нос раздавлен. Монстр. Набросился на него, рычащий и обезумевший. Крис мелькал в воздухе. Удар пришелся мимо, разорвав правый карман куртки. Альбертино точно ударил его справа, заставив покачнуться на ногах. Выпендрила дрожал, но в то же время зверскими клешнями, которые были у него вместо рук, впился ему в запястья и орал слова на непонятном языке:

«Дек пунделери авенире».

«Прекратиии! Прекратииии!» – вопил Альбертино, отбиваясь как сумасшедший. Потом почувствовал адскую боль прямо под коленом и увидел, что тот впился в него зубами. Он рвал его джинсы. Собака бешеная.

«Да пошел ты!» – простонал Альбертино и вытащил кое-что сзади из-за пояса. Короткоствольный «магнум-44». Приставил его тому к голове, закрыл глаза и выстрелил.

Взрыв прогремел по всей квартире.

Голова дитя цветов раскололась надвое, как раковина мидии. Оружие упало на пол у сапога Альбертино, расколов кафельную плитку на тысячу кусочков.

Безжизненное тело Антонелло обмякло, как мешок с картошкой.

«Ты сам этого хотел, сволочь! Сволочь, вот ты кто! Катись ты!» – орал Альбертино на безжизненное тело, пиная его.

Скорчившийся труп чуть вздрагивал от ударов.

Альбертино выругался и принялся прыгать по комнате, пытаясь успокоиться.

Эта сволочь этого сам хотел. Он, наверное, был чем-то накачан. Крэк, героин, кокаин, амфетамин… все сразу.

А что теперь?

А теперь историйка вышла. Нефиговая историйка.

Что он скажет шефу?

Ягуар, я так виноват, знаешь, он взял железку, укусил меня, и я его пришил. Мне очень жаль. Честное слово…

Нет. Ягуару это совсем не понравится.

Совершенно не понравится.

Этот Выпендрила, чтоб ему провалиться, был его главным курьером. Оборот теперь сильно уменьшится. Он непрерывно мотался в Индию и обратно. Он был похож скорее на контейнер, чем на человека. Никто так уверенно не держался на таможне, как он.

А Альбертино его застрелил.

Грубо сработал.

Как обычно.

И он должен считаться верным человеком? С чего вдруг.

Он разошелся, как мальчишка, которому в первый раз дали пострелять.

Он почувствовал, как арктический холод заполнил все у него внутри, а жар – щеки и лоб. Сел и закурил.

Он не мог сказать это шефу. Просто не мог.

Его как минимум в цемент закатают.

Нужно исчезнуть!

Вот что он скажет этого сраному Ягуару:

«Его не было. Этого сукина сына не было. Он пропал. Я там у дома все утро проторчал, его ожидая… Он нас наколол, ублюдок».

Вернет ему деньги и…

Яйца?

Альбертино улыбнулся и прижал их к себе, к животу, как самка бабуина – своего детеныша. Поднялся.

Ну что ж, за работу!

Он вытащил труп на середину комнаты. Положил его ноги и руки прямо, насколько смог. Потом завернул то, что осталось от черепа, в пакет и прикрепил его к шее при помощи липкой ленты. Взял один из многочисленных ковров и обернул его. Набитый сверток. Для большей уверенности обмотал его липкой лентой. Вытер тряпкой кровь, которой были перемазаны двери, пол и стены.