Текст книги "Я заберу тебя с собой"

Автор книги: Никколо Амманити

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

– Ну и скажи ему!

– Скажу, конечно.

Мариапия приступила к левой брови.

– А ты в него влюблена?

– Пожалуй, нет… Я ж говорю, он милый. Очень славный человек. В сто раз лучше этого ублюдка Тони. Но он слишком поверхностный. И эта его идея с магазином… Если я на Рождество не буду работать, он сказал, что повезет меня на Ямайку. Круто, правда?

– А… ты с ним спишь?

Эрика встала и потянулась:

– Что за вопросы? Нет. Обычно нет. Но он настаивает, и так каждый раз, и в конце концов… Ну я ему и даю, но… Как это сказать?

– Что?

– Когда что-то делаешь, но не от души, это немного неприятно.

– Не знаю… Равнодушно, что ли?

– Да не равнодушно. Не то. Ну как это?

– Неохотно?

– Не-е-ет!

– Расчетливо?

– Точно. Расчетливо. Я ему даю расчетливо.

Грациано унижался перед Эрикой, как еще ни перед кем не унижался, он вел себя как последний дурак, ожидая ее часами там, куда, как все знали, она и приходить не собиралась, часами висел на телефоне, разыскивая ее по всему Риччоне и окрестностям, ему врала Мариапия, покрывавшая подружку, когда та уходила с этим проклятым ди-джеем, и он по уши влез в долги, чтобы подарить Эрике щенка фило бразильеро, суперлегкую лодку, американский тренажер для занятий пассивной гимнастикой, татуировку на правой ягодице, резиновую лодку с подвесным мотором в 25 лошадиных сил, стереосистему фирмы «Bang&Olufsen», кучу фирменных платьев, туфли на двадцатисантиметровых каблуках и бессчетное количество дисков.

Все, кто хоть немного любил его, говорили, что ему следует ее бросить, что он не в себе. Что эта девица его доведет.

Но Грациано не слушал. Он прекратил трахаться с молодящимися тетками, бросил музыку и упрямо и молча, потому что Эрику раздражали разговоры на эту тему, продолжал верить в джинсовый магазин и в то, что рано или поздно она изменится и выкинет из головы эту дрянь – телевидение. Ведь это не он того хочет, это судьба захотела так, той ночью, когда Эрика по ее воле оказалась на подиуме дискотеки «Хэнговер».

И настал момент, когда, казалось, его мечта как по волшебству стала исполняться.

В октябре они переехали в Рим.

В снятую на Рока-Верде однокомнатную квартиру. Это была какая-то дыра на девятом этаже дома, втиснутого между скоростным шоссе и кольцевой дорогой.

Эрика уговорила Грациано поехать с ней. Без него она терялась в большом городе. Он должен помочь ей найти работу, заявила она.

Нужно было сделать массу дел: подыскать хорошего фотографа для портфолио, энергичного агента с нужными связями, преподавателя, который поставит ей дикцию и избавит от резкого трентинского акцента, а также преподавателя актерского мастерства, чтобы она вела себя перед камерой более раскованно.

И – пробы.

Они выходили из дома рано утром и целый день мотались между киностудией «Чинечитта», кадровыми агентствами, другими киностудиями и возвращались вечером совершенно разбитыми.

Иногда, когда у Эрики были уроки, Грациано сажал Антуана в машину и ехал на Виллу Боргезе. И шел через олений парк, до Сиенской площади и дальше, в Пинчо. Он ходил быстро. Ему нравилось гулять среди зелени.

Антуан трусил сзади. Его маленькие лапки не выдерживали такого темпа. Грациано тянул его за ошейник: «Да шевелись ты, лентяй! Живо!» Не помогало. Тогда Грациано присаживался на скамейку и закуривал, а Антуан принимался грызть его туфли.

Грациано не походил больше на латиноамериканского сердцееда, каким он был в «Морском гребешке» и от которого немки так и падали.

Он выглядел теперь лет на десять старше. Бледный, под глазами мешки, темная щетина, спортивный костюм, борода с проседью – и несчастный.

Несчастнее не бывает.

Все складывалось просто отвратительно.

Эрика не любит его.

Она с ним связалась только потому, что он платит за уроки, за квартиру, за платья, за фотографа – за все. Потому что возит ее на машине. Потому что вечером приносит из магазина жареного цыпленка.

Эрика не любит Грациано и никогда не полюбит.

Правда в том, что в гробу она его видала.

«Что я тут делаю? Ненавижу этот город. Ненавижу эти машины. Ненавижу Эрику. Надо валить. Надо валить. Надо валить». Он повторял это, словно мантру.

Почему он так поступает?

Это ведь так просто, надо только сесть в самолет. И только его и видели.

Можно попытаться.

Одна проблема: если хотя бы полдня Эрики нет рядом, ему становится плохо. У него начинается гастрит. Он задыхается, появляется отрыжка.

Как здорово было бы нажать на кнопку и прочистить мозг. Выкинуть из головы эти влажные губы, тонкие лодыжки, эти глаза, коварные и соблазнительные. Устроить хорошую чистку в голове. Если бы только Эрика была в голове.

Но она не там.

Она засела у него внутри, как осколок стекла в желудке.

Он влюбился в порочную девчонку.

Мерзавка. Сука. Насколько хорошо она танцует, настолько не способна и двух слов связать, нормально держаться перед камерой. Запинается. Молчит.

За три месяца ей удалось только пару раз побыть статисткой в каком-то телефильме.

Но Грациано любит ее, даже если она бездарна. Даже если она худшая актриса на свете.

«Че-е-ерт!..»

А самое ужасное – чем отвратительней она себя ведет, тем сильнее он любит ее.

Когда у нее не было проб, Эрика целыми днями валялась перед телевизором и ела разогретую пиццу или мороженое. Она ничего не хотела делать. Не хотела никуда ходить. Не хотела никого видеть. Она говорила, что ей слишком плохо, чтобы выходить.

Дом походил на мусорную свалку.

В углу валялась куча грязной одежды. Мусор. Горы тарелок, перемазанных соусом. Антуан гадил прямо на ковролин. Эрика, кажется, чувствовала себя в дерьме совершенно нормально, Грациано – нет. Он бесился, орал, что его достала такая собачья жизнь, что он уезжает на Ямайку, но вместо этого брал пса и шел в парк.

Как они могут быть вместе? Даже буддийский монах рядом с ней бы не выдержал. Она плакала из-за сущей ерунды. И злилась. А когда злилась, говорила ужасные вещи. Ранящие Грациано в самое сердце. Она буквально раздувалась от злости и плевалась ядом при каждом удобном случае.

«Ты дерьмо. Ты мне противен. Я тебя не люблю, понимаешь? Хочешь знать, почему я все еще с тобой? Правда хочешь? Потому что мне тебя жалко! Вот почему. Ненавижу тебя. И знаешь почему? Потому что тебе только и надо, чтобы у меня все было плохо».

Она говорила правду.

Каждый раз после неудачных проб Грациано в душе ликовал: это был еще один маленький шаг в сторону Искьяно. Но потом чувствовал себя виноватым.

Они не занимались любовью.

Он говорил ей об этом. И тогда она раскидывала ноги и руки и говорила: «Давай. Трахай меня, если тебе хочется».

И пару раз в отчаянии он так и сделал, и это напоминало секс с трупом. С теплым трупом, который всякий раз, когда по телевизору начиналась реклама, брал пульт и переключал канал.

Так продолжалось до 8 декабря.

8 декабря погиб Антуан.

Эрика с Антуаном зашла в парфюмерный магазин. Продавщица сказала, что с собаками нельзя. Эрика оставила его снаружи. Ей нужно было купить помаду, это всего одна минутка. Но минутки оказалось достаточно, чтобы Антуан увидел на другой стороне улицы немецкую овчарку, рванул через дорогу и попал под машину.

Эрика вернулась домой в слезах. Сказала Грациано, что она не смогла на это смотреть. Собака осталась там. Грациано выбежал на улицу.

Пес лежал на обочине. В луже крови. Едва дыша. Из носа и изо рта у него текла темная кровь. Он отнес его к ветеринару, который его усыпил.

Грациано вернулся домой. Разговаривать он не хотел. Пес был ему дорог. Такой забавный. Они с ним дружили.

Эрика принялась убеждать Грациано, что она тут не виновата. Что она его всего на минутку оставила, чтобы купить помаду. А придурок за рулем не затормозил.

Грациано опять вышел. Сел за руль и, чтобы успокоиться, дал круг по кольцевой на скорости 180.

Зря он приехал в Рим.

Все он делал зря.

Он совершил огромную ошибку, он крепко влип. Это оказалась не женщина, а кара божья, призванная разрушить его жизнь.

Весь последний месяц они ссорились практически каждый день.

Грациано поверить не мог в то, что она ему говорила. Она его оскорбляла. А иногда набрасывалась на него с такой яростью, что он даже защититься не мог. Не мог ответить ей тем же. Сказать ей, что она бездарь.

Вот, например, вчера она обвинила его в том, что он приносит неудачу, и сказала, что если бы Мадонна встречалась с таким парнем, она бы так и осталась Вероникой Луизой Чикконе. А еще сообщила, будто все в Риччоне говорили, что игра на гитаре – отмазка, а на самом деле он умеет только всякую второсортную дурь толкать. И в довершение всего – последний штрих – она заявила, что «Джипси Кингс» – пидорасы.

«Хватит. Брошу ее».

Он должен.

Ничего, не помрет. Переживет. И наркоманы без дозы выживают. Ты катаешься по полу, воешь как зверь, думаешь, что сдохнешь, а потом все проходит, и ты чист.

Смерть Антуана хотя бы помогла ему одуматься.

Он должен ее бросить. И сказать ей об этом холодно, отстраненно, как сильный мужчина, но с разбитым сердцем. Как Роберт де Ниро в «Стенли и Айрис», когда он отпускает Джейн Фонду.

Да, и больше ничего.

Он вернулся домой. Эрика смотрела аниме «Люпен III» и ела бутерброд с сыром.

– Ты можешь выключить телевизор?

Эрика выключила телевизор.

Грациано сел, прокашлялся и начал:

– Мне нужно кое-что тебе сказать. Думаю, пришло время расстаться. Мы оба это знаем. Пора. – Эрика посмотрела на него. Грациано продолжал: – С меня хватит. Я так надеялся, что у нас получится. По-настоящему. Но довольно уже. У меня не осталось ни гроша. Мы каждый день ругаемся. И в Риме я больше не могу оставаться. Мне тут противно, он на меня давит. Я как чайка, без перелетов я умру. Я се…

– Но чайки не перелетные.

– Молодец. Как ласточки, блин, так тебя устроит? Я сейчас должен быть на Ямайке. Завтра отправлюсь в Искьяно. Наскребу немного денег и уеду. И мы больше не увидимся. Мне жаль, что так…

На этом речь в духе Де Ниро закончилась.

Эрика сидела молча.

Что это приключилось с Грациано?

Какой странный у него голос. Обычно закатывает сцены, орет, бесится. А сейчас – равнодушный, спокойный. Как какой-то американский актер. Наверное, его огорчила смерть Антуана.

Что будет, если он уйдет?

Это же кошмар.

Будущее представлялось Эрике исключительно мрачным. Она даже не могла себе представить будущего без него. И так жизнь поганая, а без Грациано она станет совсем дерьмовой. Кто заплатит за квартиру? Кто сходит в магазин за жареным цыпленком? Кто заплатит за курс сценической речи?

К тому же она уже не так уверена, что у нее получится. Похоже, что все говорило о том, что для нее тут места нет. С тех пор как она в Риме, у нее было бессчетное количество проб и все неудачные. Может, Грациано прав? Телевидение не для нее. У нее нет способностей.

Слезы начали подступать к глазам.

Без денег ей придется вернуться в Кастелло Тезино, а чем возвращаться в этот холодный город, к родителям, которые там остались, лучше пойти на панель.

Она попробовала проглотить кусок бутерброда, но он показался на вкус горьким как желчь.

– Ты серьезно?

– Да.

– Ты хочешь уйти?

– Да.

– А мне что делать?

– Не знаю, что тебе и сказать.

Молчание.

– Ты уже решил?

– Да.

– Точно?

– Да.

И Эрика заплакала. Тихо-тихо. Не вынимая бутерброд изо рта. От слез потекла тушь.

Грациано играл с зажигалкой. Зажигал и гасил.

– Мне жаль. Но так будет лучше. У нас останутся хотя бы хорошие воспоми…

– Я… я хо… хочу с то… с тобой, – всхлипнула Эрика.

– Что?

– Хо… Хочу поехать с тобой.

– Куда?

– В Искьяно.

– Зачем ты туда поедешь? Ты же говорила, что тебе это не надо.

– Я хочу познакомиться с твоей мамой.

– Хочешь познакомиться с моей матерью? – повторил Грациано как попугай.

– Да, хочу познакомиться с Джиной. А потом мы поедем отдохнуть на Ямайку.

Грациано не ответил.

– Ты не хочешь, чтобы я с тобой поехала?

– Нет, лучше не надо.

– Грациано, не бросай меня. Пожалуйста! – Она схватила его за руку.

– Так будет лучше… Ты сама это знаешь… А теперь…

– Ты не бросишь меня одну в Риме, Граци?

У Грациано внутри все опустилось. Чего она еще от него хочет?

Она не может так себя вести. Это неправильно. Теперь она хочет ехать с ним.

– Грациано, иди сюда, – сказала Эрика грустно-грустно.

Грациано поднялся, сел рядом с ней. Она стала целовать его руки, прижалась к нему Плача, уткнулась лицом ему в грудь.

В животе у Грациано что-то зашевелилось, словно змея, вышедшая из анабиоза. И ком в горле пропал, стало легче дышать.

Он обнял ее.

Она сотрясалась от рыданий.

– Про… сти… ме… ня. Про… сти… ме… ня.

Она была такая крохотная, беззащитная. Как маленькая девочка. Самая прекрасная девочка в мире. Его девочка.

– Ладно. Хорошо. Мы уедем из этого проклятого города. Я тебя не брошу. Не бойся. Ты уедешь со мной.

– Да-а-а, Грациано, увези меня.

Они поцеловались, ощущая соленый привкус слез. Он вытер растекшуюся тушь ее кофточкой.

– Ладно, завтра же уедем. Но мне надо позвонить матери. Чтобы она приготовила нам комнату.

Эрика улыбнулась.

– Идет. – Потом нахмурилась. – Уедем… Но только послезавтра. Черт, мне же нужно кое-что сделать.

Грациано мгновенно насторожился:

– Что?

– У меня пробы.

– Эрика, ты опять…

– Погоди! Послушай. Я обещала моему агенту туда сходить. Ему нужно, чтобы девушки из его агентства проходили пробы. Режиссер уже знает, кого возьмет, она его знакомая, но так все будет как будто по-настоящему. Обычная мерзость.

– Не ходи туда. Пошли его куда подальше.

– Мне, конечно, не хочется, но пойти все равно придется. Ничего страшного. Я ему обещала. Он для меня столько сделал!

– Да что он для тебя сделал? Ничего. Только кучу денег из нас высосал. Пусть идет в задницу! А нам надо уезжать.

Эрика взяла Грациано за руки:

– Слушай, давай так. Ты завтра поедешь. А я схожу на пробы, соберу вещи, закрою квартиру и приеду через день.

– Хочешь, я тебя подожду?

– Не надо. Поезжай. В Риме тебе плохо. Я приеду поездом. А когда доберусь до места, ты уже успеешь все приготовить. Купи побольше рыбы. Я люблю рыбу.

– Куплю, конечно. Морской черт тебе нравится?

– Не знаю. А он вкусный?

– Вкуснейший. А морские черенки?

– Ох, Граци, морские черенки! И спагетти с ними. Вкуснятина! – От улыбки Эрики все вокруг засияло.

– Моя мать фантастические спагетти с морскими черенками готовит. Увидишь. Все будет хорошо.

Эрика бросилась ему на шею.

Этой ночью она занимались любовью.

И впервые с тех пор, как они стали встречаться, Эрика делала ему минет.

Грациано лежал посреди неубранной комнаты, среди грязных футболок и кофточек, коробок от дисков и хлебных крошек, и смотрел на Эрику, которая, расположившись у него между ног, облизывала его член.

С чего это вдруг? Что она этим хотела сказать?

«Все просто. Что она любит тебя».

Эмоции захлестнули Грациано, и он кончил.

Эрика заснула в его объятиях. Грациано лежал неподвижно, чтобы не разбудить ее, прижимая ее к себе, и не верил, что такая прекрасная девушка станет его женой.

Его глазам никогда не надоест смотреть на нее, его рукам – ласкать ее, а его носу – вдыхать ее запах.

Сколько раз он задавался вопросом, как могло столь совершенное создание родиться в таком богом забытом краю? Она же чудо природы.

И это чудо принадлежит ему. Несмотря на все их недоразумения, несмотря на характер Эрики, несмотря на то, что они по-разному воспринимают этот мир, несмотря на все грехи Грациано, они вместе. И их связь никогда не прервется.

Да, он вел себя неправильно, он оказался слабаком и трусом, потакал всем прихотям Эрики, из-за его попустительства их жизнь в конце концов стала невыносимой, но его взрыв оказался судьбоносным, он разорвал паутину, в которой они оба задыхались.

Эрика почувствовала, что может потерять его навсегда, что на этот раз он не шутит. И не отпустила его. Сердце Грациано разрывалось от любви. Он поцеловал ее в шею.

Эрика пробормотала:

– Грациано, принеси мне воды.

Он принес ей воды. Она села, не открывая глаз, держа стакан обеими руками, и стала жадно пить, и вода потекла у нее по подбородку.

– Эрика, скажи мне, ты меня правда любишь? – спросил он, забираясь обратно в постель.

– Да, – ответила она, снова устраиваясь рядом.

– Правда?

– Правда.

– И… ты выйдешь за меня? – услышал он свой голос как бы со стороны. Словно какой-то недобрый дух вложил в его уста эти страшные слова. Дух, который хотел все уничтожить.

Эрика устроилась поудобнее, натянула на себя одеяло и ответила:

– Да.

«Да?!»

Грациано утратил на мгновение дар речи, от удивления зажал рот рукой и закрыл глаза.

Что она сказала? Она сказала, что выйдет за него замуж?

– Правда?

– Да, – пролепетала Эрика сквозь дрему.

– А когда?

– На Ямайке.

– Хорошо. На Ямайке. На пляже. Мы поженимся на волнорезе Эдвард-Бич. Это сказочное место.

Именно поэтому Грациано Билья выехал из Рима в пять утра 9 декабря, несмотря на скверную погоду, и направился в Искьяно Скало.

Он был во всеоружии, с вещами и хорошей новостью для мамы.

3

Путешественник с биноклем, находящийся в корзине воздушного шара, мог бы лучше всех разглядеть место действия нашей истории.

Прежде всего он заметил бы черную полосу, разрезающую равнину. Это Аврелиева дорога, ведущая из Рима в Геную и дальше. Пятьдесят километров она идет прямо, потом поворачивает немного влево и достигает городка Орбано, расположенного на берегу лагуны.

В этих краях первое, что внушают матери детям, – это не «нельзя брать конфетки у чужих», а «будь осторожен на Аврелиевой дороге». Нужно не меньше двух раз посмотреть направо и налево, прежде чем пересечь ее. Все равно, пешком или на машине (не дай бог твой мотор заглохнет посреди перекрестка!). Автомобили проносятся мимо как торпеды. И происшествий со смертельным исходом тут в последние годы видели предостаточно. Теперь установили знаки, ограничивающие скорость до 90 километров в час, и развесили повсюду радары, но народу на это наплевать.

На этой дороге под конец недели, если погода хорошая, особенно летом, образуются километровые пробки: столичные жители выбираются отдохнуть на север.

А если наш путешественник повернет свой бинокль чуть левее, он увидит пляж Кастроне. Он тянется параллельно линии прибоя, и песок в полосе прилива собирается складками, так что желающим искупаться приходится пробираться через дюны. Здесь нет оборудованных пляжей. То есть имеется один, в паре километров к югу, но местные туда не ходят, вероятно оттого, что там полно понтовых римлян, которые едят лапшу с лангустами и пьют вино. А здесь нет зонтиков. Нет лежаков. Нет водных велосипедов. Ничего нет, даже в августе.

Странно, правда?

А все потому, что это природный заповедник, охранная зона, где размножаются мигрирующие виды птиц.

На двадцать километров прибрежной полосы – всего три спуска к морю, у которых летом толпа купальщиков, но стоит отойти на триста метров, как словно по волшебству – ни одного человека.

Сразу за пляжем – длинная полоса зелени. Заросли ежевики, шиповника, цветов, колючек, жестколистных растений, торчащих прямо из песка. Пробраться через них невозможно – вылезешь израненным, как святой Себастьян. А сразу за зеленью начинаются поля (пшеница, кукуруза, подсолнухи – в зависимости от времени года).

Если наш путешественник посмотрит в свой бинокль чуть правее, то увидит длинную, похожую по форме на боб лагуну с морской водой, отделенную от моря тонкой полоской земли. Это лагуна Торчелли. Она окружена оградой и в ней категорически запрещено охотиться. Сюда весной прилетают из Африки обессиленные птицы. Лагуна – это болото, где полным-полно озверевших комаров, москитов, водяных змей, рыб, цапель, водяных курочек, грызунов, тритонов, лягушек и жаб и сотен других мелких тварей, приспособленных к жизни среди тростника, травы и водорослей. Железная дорога проходит рядом, тянется параллельно Аврелиевой дороге и соединяет Рим с Генуей. Раз в день, примерно в одно и то же время, по ней с грохотом пролетает «Евростар».

А вот, наконец, и Искьяно Скало, рядом с лагуной.

Да, городок совсем крохотный.

Он вырос за последние тридцать лет вокруг маленькой станции, на которой дважды в день останавливается пригородный поезд.

Одна церковь. Одна площадь. Один бульвар. Одна аптека (всегда закрыта). Один продуктовый магазин. Один банк (есть даже банкомат). Одна мясная лавка. Одна галантерейная. Один газетный киоск. Аграрный центр. Один бар. Одна школа. Один спортивный клуб. И с полсотни двухэтажных домиков с черепичными крышами, в которых живет около тысячи человек.

Еще не так давно тут были лишь болота да малярия, а потом дуче их осушил.

Если нашего бесстрашного путешественника унесет ветром на другую сторону Аврелиевой дороги, он увидит там снова поля, оливковые рощи и пастбище да квартал из четырех домов – это Серра. Отсюда грунтовая дорога ведет в сторону холмов и леса Акваспарта, где водятся дикие кабаны, гуляют длиннорогие коровы и, если год удачный, растут белые грибы.

Вот таков Искьяно Скало.

Странное место. Тут море совсем рядом, но кажется, будто оно далеко и до него – тысячи километров. Это из-за того, что поля оттеснили его за зеленую изгородь. Ветер постоянно приносит сюда его запах и песок.

Должно быть, поэтому туристы всегда объезжают Искьяно Скало стороной.

Здесь не сдают дома в аренду, нет гостиниц с кондиционерами, нет развлечений, нет пляжа, по которому можно прогуливаться, некуда пойти вечером выпить, здесь летом земля раскаляется как жаровня, а зимой дует сбивающий с ног ветер.

Однако сейчас нашему путешественнику следует спуститься пониже, чтобы разглядеть современное здание за ангаром.

Это средняя школа имени Микеланджело Буонарроти. Во дворе идет урок физкультуры. Все играют в волейбол и баскетбол, кроме группы девочек, сидящих на каменной оградке и болтающих о своем, и одного мальчишки, который сидит в сторонке, поджав ноги, и читает.

Это – Пьетро Морони. Главный герой нашей истории.

4

Пьетро не нравилось играть ни в баскетбол, ни в волейбол, а в футбол и того меньше.

Не то чтобы он никогда не пытался играть. Разумеется пытался, но у него с мячом отношения никак не складывались. Пьетро хотел, чтобы мяч летел в одну сторону, а тот летел совершенно в другую.

А Пьетро полагал, что, если взаимопонимания нет, лучше это дело бросить. К тому же существовали другие вещи, которые ему нравились.

Например, велосипед. Он обожал ездить на велосипеде по лесным тропинкам.

И обожал живых существ. Не всех. Определенных.

Он любил больше всего тех, кого люди считали гадкими: змей, лягушек, саламандр, насекомых и тому подобных тварей. И предпочитал тех, что живут в воде.

Вот, например, морской дракон. Конечно, это гадкая тварь, когда она тебя кусает, и некрасивая она, и живет в песке, но ему нравилось то, что у нее есть ядовитые колючки (а что за яд у нее, ученые пока толком не поняли), которыми она готова парализовать твою ногу.

В общем, если бы он мог выбирать из двух существ – тигр или морской дракон, он, конечно, выбрал бы этого самого дракона.

А еще ему очень нравились комары.

Они летали повсюду. И не замечать их никак не получалось.

Поэтому он и выбрал для написания совместной работы с Глорией такую тему. Малярия и комар. И сегодня днем он собирался пойти с подружкой в Орбано, к знакомому ее отца, доктору, чтобы расспросить его о малярии.

А сейчас он читал книгу о динозаврах. И там тоже упоминались комары. Благодаря им однажды удастся воскресить динозавров. Ученые нашли ископаемых комаров, добыли кровь, которую те высосали из динозавров, и восстановили генетический код гигантских ящеров. В общем, Пьетро не все понял, но без комаров явно не мог обойтись никакой парк Юрского периода.

Пьетро был доволен, потому что учитель физкультуры сегодня не заставлял его играть с остальными.

– Ну что? Ты уже придумал, что нам надо спросить у Коласанти?

Пьетро поднял голову.

Рядом стояла Глория. Запыхавшаяся, с мячом в руках.

– Думаю, да. Более-менее.

– Ладно. Потому что я не знаю. – Глория подала мяч и сама побежала в сторону волейбольной площадки.

Глория Челани была лучшей подругой Пьетро, а на самом деле – единственной подругой.

Он пробовал дружить с мальчишками, но без особого успеха. Пару раз его видели вместе с Паолино Ансельми, сыном владельца табачной лавки. Они вместе гоняли по полю на великах. Но у них тоже что-то не заладилось.

Паолино настаивал ехать наперегонки, но Пьетро не нравилось с кем-то соперничать. Они устраивали гонки пару раз, и Паолино неизменно выигрывал. Больше их вместе не видели.

А что он мог поделать? Соревнования он терпеть не мог.

А потому, даже когда он приближался к финишу первым, стрелой летя к победе, нацелившись на нее с самого начала, он не мог удержаться и не обернуться, и если видел у себя за спиной соперника, преследовавшего его стиснув зубы, ноги отказывались ему служить и он позволял себя догнать, обойти и победить.

С Глорией не нужно было соревноваться. Не нужно было доказывать свою силу. Им было хорошо, и все.

Пьетро считал – и многие разделяли его мнение, – что Глория самая симпатичная девочка в школе. Еще парочка девчонок, конечно, тоже выглядели неплохо, например одна из третьего Б, с темными волосами до самой попы, или другая, из второго А, Аманда, которая встречалась с Фьяммой.

Но, по мнению Пьетро, обе они Глории в подметки не годились, рядом с ней они казались страшными, как морские драконы. Он ей никогда не говорил, но был уверен, что Глория, когда вырастет, обязательно окажется на обложке какого-нибудь модного журнала или станет Мисс Италия.

Она же делала все возможное, чтобы выглядеть некрасивой. Волосы стригла коротко, по-мальчишечьи, носила просторные, грязные, выцветшие джинсы, старые рубашки в клеточку, стоптанные кроссовки «Адидас». На штанах у нее вечно были дырки, на коленках – залепленные пластырем царапины: то на дерево забиралась, то через забор перелезала. И она не боялась драться ни с кем, даже с жирным Баччи.

Пьетро всего раза два видел ее в девчоночьем платье.

Старшие, из третьего класса (а иногда и более старшие, которые уже в бар ходили), к ней так и липли. Подкатывали, предлагали встречаться, подарочки дарили, просили разрешения подвезти ее до дома на мотороллере, но она в их сторону даже не глядела.

По мнению Глории, они и коровьей лепешки не стоили.

Почему первая красавица королевства, популярнейшая Глория, предмет повышенного внимания искьянских парней, Глория, чье имя в списке «супертелок» на стене мужского туалета никогда не опускалось ниже третьего места, была лучшей подругой нашего Пьетро, неудачника от рождения, вечно последнего, заморыша, с которым никто не желал водиться?

Была тому причина.

Их дружба началась еще до школы.

В школе сложились закрытые касты (и не говорите мне, что в вашей школе их не было), почти как в Индии. Убогие (засранцы, сули, пиздюки, говнюки, чмошники и так далее). Нормальные. И крутые.

Нормальные могли попасть в дерьмо и стать убогими или подняться и заделаться крутыми, – как получалось. Но если в первый день в школе у тебя отняли портфель и вышвырнули его в окно, а в бутерброд напихали мел, – ты однозначно убогий и останешься им как минимум следующие три года (а может, и следующие шестьдесят лет), и не мечтай о том, чтобы стать нормальным.

Вот так-то.

Пьетро и Глория познакомились, когда им было по пять лет.

Мать Пьетро трижды в неделю ходила убирать на вилле Челани, у родителей Глории, и брала с собой сына. Она давала ему листок бумаги, карандаши и велела сидеть спокойно на кухне: «Веди себя хорошо, понял? Не мешай мне работать, тогда мы скоро пойдем домой».

И Пьетро сидел тихонечко, иногда часа по два, и рисовал на листке каракули. Кухарка, старая дева из Ливорно, давно жившая в доме, изумлялась: «Ангел небесный, а не ребенок».

Это был удивительно послушный мальчик, даже кусочка пирога не брал, если мать ему не разрешала.

Не то что хозяйская дочка. Холера балованная, ее бы выпороть разок-другой. Игрушки дома дольше двух дней не живут. А чтобы объяснить, что она не хочет больше есть шоколадный мусс, она его вытряхивает прямо перед тобой на пол.

Обнаружив на кухне живую игрушку из плоти и крови по имени Пьетро, маленькая Глория пришла в восторг. Она схватила его за руку и потащила в свою комнату. Играть. Сначала она его слегка потрепала («Ма-а-а-ма! Ма-а-а-ма! Глория ткнула меня пальцем в глаз!»), но потом поняла, что он тоже человек.

Синьор Челани очень обрадовался.

– Хорошо, что есть Пьетро. Глория стала спокойнее. Бедняжка, ей нужен братик.

С братиком была проблема: синьоре Челани вырезали матку, а значит… Об усыновлении речь не шла, к тому же у них появился Пьетро, ангел небесный.

В общем, дети проводили вместе день за днем, как брат и сестра.

И когда Мариаграция Морони, мать Пьетро, стала неважно себя чувствовать, когда у нее обнаружилась эта странная и непонятная хворь, от которой она лежала без сил и желаний («Как будто… не знаю, как будто из меня батарейки вынули») и которую доктор определил как депрессию, а синьор Морони называл желанием ни хрена не делать, и она не могла больше работать на вилле, доктор Мауро Челани, директор филиала Римского банка в Орбано и президент велоклуба в Кьяренцано, вовремя вмешался и обговорил этот вопрос со своей женой Адой.

1) Несчастной Мариаграции нужно помочь. Ее надо немедленно показать специалисту. «Завтра я позвоню профессору Кандела… От чьего имени? Да ладно, помнишь главврача из клиники „Вилла дей фьори“ в Чивитавеккье? У него еще такой прекрасный двенадцатиметровый кабинет».

2) Пьетро не может оставаться целый день с матерью. «От этого и ей хуже, и ему. После школы он будет у нас, с Глорией».

3) Отец Пьетро – алкоголик с судимостью, буян, который губит и бедняжку, и чудесного ребенка. «Будем надеяться, с ним проблем не возникнет. В противном случае служба опеки ему все припомнит».

И все шло замечательно.

Несчастная Мариаграция оказалась под крылом профессора Канделы. Знаменитый доктор прописал ей нехилый коктейль из препаратов, которые все заканчивались на «ил» (анафранил, тофранил, нардил и т. д., и ввел ее через парадный вход в волшебный мир ингибиторов обратного захвата моноаминов. Мир расплывчатый и уютный, состоявший из пастельных тонов и туманных далей, из незаконченных фраз и бесконечных повторений: «О боже, не помню, что же я хотела приготовить на ужин».

А Пьетро оказался под материнским крылом синьоры Челани и по-прежнему приходил каждый день на виллу.

Как ни странно, синьор Морони тоже оказался под крылом – огромным хищным крылом Римского банка.

Глория и Пьетро ходили в одну школу, но в начальной школе учились в разных классах. И все шло как по маслу. Теперь, когда они перешли в среднюю школу и очутились в одном классе, все осложнилось.

Они принадлежали к разным кастам.