Текст книги "Судьба драконов в послевоенной галактике"

Автор книги: Никита Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Выдерни КЛЫК! – гаркнул я.

Поэт прервался, поморщился и вежливо сказал:

– С удовольствием.

Он подошел к самой драконовой пасти и взялся за рукоять клещей.

Я подумал: "А если рискнуть?"

Я посмотрел на Поэта.

Он был хиловат на вид, узкогруд, худ.

Но здесь была важна не сила, а рывок – резкий, отчаянный, как вольный взмах топора при рубке дров, как вольный взлет шашки при рубке людей...

Я выпрямился. Меч, не сдерживаемый более моим телом, брякнулся оземь.

Секунда! И дракон за эту секунду налился жизнью, силой; я почувствовал, как он радостно вздрогнул.

И этот вздрог, эта дрожь жизни могла оказаться моей гибелью, но Поэт выказал себя отличным зубодером.

Мы рванули одновременно.

Из пасти дракона хлынула кровь.

Мы отскочили в сторону. Кони попятились.

Дракон вертелся на одном месте – вой, комья земли... а потом он остановился, тяжко дыша, двигая всем своим гигантским уродливым телом.

Принцесса, широко распахнув глаза, прижав ладони к вискам, смотрела на дракона.

– По такому случаю, – сказал Поэт, – полагается ода.

Я подошел к дракону для рыцаря.

Это была декорация мощи; его мог убить любой салабон, вроде меня, юного, глупого, прикончившего Малыша.

Дракон устало зашипел. И в шипении его было: не тронь, не нужно... моление, а не угроза.

Я привязал к шее дракона веревку и потянул за собой.

Я протянул веревку принцессе.

– Кэт, – сказал я, – волоки чудище...

Принцесса покорно взяла веревку .

Поэт махнул рукой раз, второй раз и заорал дурным голосом:

Ода победителю!

Кто отличит беду от победы?

Победу от беды кто отличит?

Я подошел к двум лошадям, взял поводья... Повел их.

Следом за мной шла принцесса, за ней покорно-пришибленно полз дракон.

Замыкал шествие Поэт, все еще выкрикивавший что-то про беду и победу.

Я глянул через плечо и попросил принцессу:

– Заткни ему глотку! Ну, никакой же возможности нет!

Мельком я увидел ее лицо, перекошенное от страха.

Она боялась меня.

Меня, своего спасителя.

А потом я увидел облако пыли и торчащие из этого облака пики.

– Вам не холодно? – с запоздалой вежливостью спросил я принцессу просто потому, что мне хотелось кого-то о чем-то спросить, чтобы не оставаться один на один с этими наставленными на тебя, несущимися издали в облаке грохочущей пыли пиками.

Принцесса молчала. И Поэт замолчал тоже.

Слышно было только жалобное шипение дракона.

Еще – грохот копыт.

Рыцари застопорили ход своих коней у самой драконовой морды, так что мне довелось испытать немало неприятных минут.

Кони знали то, чего не знали люди: это сипящее, хрипящее чудовище не опаснее какой-нибудь каракатицы.

Раздуйте каракатицу до размера горы – и она будет так же ужасна, ее будет трудно раздавить, но убить труда не составит.

Рыцарям удалось сдержать коней.

Дракон задрал голову и, морщась, как морщится брезгливый и сильный человек от унизительной пытки, харкнул в рыцарскую компанию сгустком зелено-красной слюны.

Рыцари натянули поводья.

В наступившей тишине стали слышны астматическое дыхание дракона, фырканье и перетоптывание лошадей, равнодушный посвист жаворонка, всхлипывание принцессы и еще вопли Поэта.

Когда ангелы, – надрывался Поэт,

устают летать, они

сдают свои крылья на сохрание Богу

и спускаются на землю без крыльев

по невидимой лестнице, они дремлют

в деревьях, камнях и лягушках, набираются

сил для новых полетов.

– Заткни его, – попросил я принцессу, он помог мне выдернуть клык, но...

– Вздрог – вдркг – друг,

гром – гроб – сук,

гроб – горб – груб,

гриб – рук – мук...

орал Поэт.

Дракон принялся давиться и кашлять, как не похмелившийся алкоголик.

Один из рыцарей наудачу швырнул копье.

К счастью, он бросал в меня, а не в дракона. И рука у него дрожала. Копье вонзилось у самых моих ног. Конь нагнулся, понюхал копье, презрительно фыркнул и коротко игогокнул.

– Друзья, – начал я, – прекрасно вас понимаю, приказ есть приказ, но чего-то вы не учли. Вот – дракон, – я указал на бессильную гору живого страдающего мяса со слезящимися глазками пьющего философа, – он не убит, а покорен мною. Вы убьете меня – и он убьет вас. Верно?

Дракон, давясь, выхрипнул еще один сгусток красно-зеленой слюны.

Поэт перешел на бормотание, а потом завизжал, как резаный:

– Прочти причту притчу и ответь

на вопрос:

отчего блеск так похож на лязг?

Не оттого ль, что бляск

так похож на лееезг!

Вот этого рыцари не выдержали, они умчались с грохотом хорошего товарняка.

– Ну, – сказал я принцессе, – Кэт, ты успокоилась?

Принцесса шмыгнула носом:

– Успокоишься тут... – она кивнула в сторону Поэта.

Тот и впрямь что-то разошелся.

Я повернулся к нему и сказал:

– Чем орать, пошел бы и принес даме платье...

К моему удивлению, Поэт довольно швыдко побежал за платьем принцессы.

Я меж тем устроился у самых лап дракона, у когтей, вминающихся в землю, и принялся вызывать Контору.

Провозился я довольно долго. Поэт успел приволочь платье, а принцесса одеться. (Белое платье превратилось в серое тряпье, что, в общем-то, гармонировало с перемазанной в грязи Кэт.)

Кони отошли пощипать травку подальше.

– О, рев вер,

доносилось до меня восторженное токование,

о , веер верований...

Я ловил позывные Конторы.

Я расслышал голос, доносящийся из приемника.

– Жак! – заорал я.

– Джек? – услышал я голос Георгия Алоисовича. – Что у тебя?

– Да у меня-то хорошо, – озлился я, – я никак на Контору выйти не могу...

– Убил? Уже убил? – с восхищением выдохнулось, выщелкнулось из приемника.

Лапа дракона чуть заколебалась, словно бы опоре фундамента вздумалось проверить прочность почвы.

– Лучше, – сказал я. – выдернул клык.

– Ох, ты...

– Я до Конторы добраться не могу, – снова пожаловался я.

– Еще бы ты добрался, – объяснил мне Георгий, – у них сегодня праздник...

– Праздник? – подивился я и даже оперся о драконову лапу.

Дракон не пошевелился.

Принцесса и Поэт меж тем уселись на травке рядком и ладком.

Поэт откровенно охмурял принцессу.

– Ну да, – Георгий Алоисович, кажется, был удивлен моей неосведомленностью, – у Гризельды день рождения. Сорок лет в Конторе – и не ожабиться...

– Вот суки, – просто сказал я.

Дракон склонил голову и принялся через силу пощипывать травку. Он шевелил губами, как большая добрая зеленая лошадь.

Я почти заорал в приемник:

– Георгий, голубчик! Я его в холл загоню. В холл, говорю, ракеты загоню! Ага... Поместится, но пусть встречают... Лады? И еще, Жак там галочку поставил – пусть зачеркнет, прием? Да... Мне мало удовольствия читать себя в списках. Годится?

Георгий отозвался:

– Годится... Ты через полчасика подергай, поверти ручку... Отбой.

Я поднялся.

Поэт, не обинуясь, обнимал принцессу за талию.

– Пошли, – сказал я, – доведешь меня до огнедышащей горы – и привет. Тебе – налево, мне – направо.

Принцесса вскочила. Потянула за собой увлекшегося травкой дракона.

– Я с тобой, – сказала она.

Я обалдел. Это не предусматривалось никакими положениями.

– Нельзя, – сказал я, как говорят собаке, вздумавшей положить передние лапы к вам на колени, когда на вас – парадный костюм.

Кэт закусила нижнюю губу.

– Я только с тобой. Мне – страшно.

Я показал на дракона:

– Его я заберу. Тебе бояться нечего.

Кэт покачала головой:

– Я не боюсь дракона. Я боюсь людей.

"Вот не было печали", – подумал я и тут же обрадовался, сейчас Кэт была снова похожа на Мэлори, Мэлори, Мэ...

– Хорошо, – сказал я и добавил: – Я посоветуюсь с начальством.

Получилось – с королем. И я пояснил:

– Со своим королем.

Кэт не удивилась.

Она только спросила:

– Твоя страна – далеко?

Я ответил:

– Очень. Но мы доберемся до нее быстрее, чем до вашей столицы. Притом добраться-то мы туда доберемся, а вот обратно сюда уже не выберемся...

Кэт посмотрела на меня, как провинившаяся собака на строгого хозяина, и снова спросила:

– Ты... убьешь меня, а потом себя?.. Это ваш такой колдовской обычай?

Я обмер. В самом деле, я словно бы описал ей смерть. Очень далекое королевство, куда добраться можно очень скоро, а вот выбраться...

– Нет, – попытался я объяснить ей ситуацию, – если ты, действительно, хочешь со мной, то... это не смерть, это – другое... Видишь небо? На небе ночью – звезды.

– Понимаю, – кивнула принцесса, – меня так и так убьют... Не ты, так он. Тебя он не тронет, а меня...

– Я оставлю тебе дракона, с драконом тебя никто не тронет. Верно, Поэт?

Зря я к нему обратился. Он опять залопотал что-то несусветное.

Драк он – кадр, но

ног крад, ногокрад...

Клад драк, дал рак,

но – кардддрак... – он

Карррак.

– Прекрасно, – сказал я, – видишь, и Поэт подтверждает... Ничего с тобой не сделают, если ты с карддраком, или как там у него...

– Нет, – принцесса покачала головой, – я – с тобой. Если папа простит, я сама – умру. Мне страшно. Так страшно, что уже ничего не страшно.

– Бывает, – встрял Поэт.

Я вел двух лошадей, всхрапывающих, чуть косящих глазами на печального недоубитого дракона.

Принцесса почти не вела его. Она шла за мной, и веревка, привязанная к шее дракона, провисала чуть не до земли между горлом дракона и рукой принцессы.

Поэт шел чуть поодаль.

– Бывает, – сказал он, – однажды я зашел в хижину к крестьянину. Я прочел оду его жилищу...

Куродо ждал меня недалеко от драконовой пещеры.

Ракета, серая, замшелая, удачно вписалась в окружающий гористый, режущий небо острыми краями пейзаж.

(Если бы я был поэтом, вроде того, что плелся сейчас рядом с нами, я бы обязательно написал что-то вроде:

Горы – ракеты, вросшие в землю

корнями,

ракеты – горы, вырвавшие из земли

свои корни, и корни эти

превратились в струи огня...)

Поэт продолжал рассказывать:

– Я прочел оду его жилищу, а он почему-то обиделся. Я давно заметил: что для одних – похвала, для других звучит оскорблением. Но тогда я этого не понимал. Крестьянин вытащил меня во двор и принялся бить оглоблей. Когда он начал меня бить, мне было страшно, и страх этот не исчез до того самого момента, пока не сломалась оглобля, но, как вы справедливо заметили, мне было так страшно, что уж и вовсе не было страшно...

– У этого крестьянина потом был пожар? – спросила Кэт.

– Да, – с важностию ответил Поэт, – дом, прославленный мною, – сгорел. И я написал эпитафию:

Приемли хвалу Поэта,

даже если хвала кажется тебе

хулою... Иначе

тебя приемлет огонь.

Что тоже – неплохо.

Мне захотелось треснуть Поэта по голове. Но я сдержался, поскольку увидел Куродо.

Куродо идиллически сидел у подножья ракеты, которое казалось подножьем горы, и покусывал травку.

...Так Куродо не вытягивался даже в карантине перед сержантом.

– Джек! – он проглотил травинку. – Ты поймал дракона?

– Как видишь, – ответил я.

– Джек, – Куродо развел руками.

– Мы его в ангар засунем? – спросил я.

– Да... – Куродо сглотнул, – о чем речь? какие вопросы...

Поэт и принцесса не без любопытства слушали наши непонятные беседы.

– Теперь так, – сказал я, – эта баба хочет лететь со мной, с нами.

– Колдуны, – объяснил Кэт Поэту, – они притворялись рыцарями. Сейчас они убьют нас и умрут сами.

Поэт с достоинством поклонился:

– Я это понял.

– Не положено, – сказал Куродо растерянно.

– Не положено? – разозлился я. – Мало ли что не положено? Тебе вон не положено было из ракеты на вольный воздух выбираться. Конторским не положено приемники выключать...

– А что, – встрял Куродо, – отключили?

– Отключили, – передразнивая его, ответил я, – поставили галочку против моей фамилий и пошли праздновать юбилей Гризельды.

–Уу, грымза, – восторженно протянул Куродо, – сколько ей стукнуло триста?

– Неважно, – поморщился я.

– Вот из таких грымз образуются очень милые поджарые ящерки-прыгуны. Все, понимаешь ли, наоборот...

– Я понимаю, – я был очень зол, – что ты мне зубы-то заговариваешь. Я тебе ясно сказал: загоним дракона в холл и берем Кэт...

– Не положено, – Куродо страдальческим сморщился, – для ее же блага не положено. Ты представь себе, в какой ад она бухнется?

Я поглядел на принцессу. Я чуть не вздрогнул. Господи, до чего же она была похожа на Мэлори...

Принцесса спросила:

– Ты убьешь только меня или еще и Поэта?

Мне не хотелось долго объяснять, и я коротко брякнул:

– Только тебя...

– Что он сказал? – поинтересовался Поэт.

– Что на небо он возьмет только меня, – ответила Кэт.

– А мне и не надо, – заносчиво ответил Поэт, – я и сам там бываю...

– Чего они лопочут? – спросил Куродо.

Я промолчал, устроился на камне, принялся пробиваться к координатору. Понятно, ничего не получилось.

Услышав шорохи и свисты, доносящиеся из железного нагрудника, Поэт изрек:

Молчание – золото, но

тишина золотее молчания,

но немота ужаснее

тишины, и в немоте

нет ни золота, ни молчания,

ни тишины...

Я подумал, подумал и вызвал начальника школ.

Куродо тем временем распахнул чрево ракеты.

Поэт остался невозмутим.

Кэт чуть побледнела.

Зато дракон попятился. Хотя ему-то что было бояться? Перед ним была пещера, распахнутая настежь, чистая, светлая, гладкостенная.

Пещера, разинувшая зев, ставшая видной всем, кто смотрит...

Начальник школ удивился, услышав мой голос, но с готовностью спросил:

– Джек, чем обязан?

Я вкратце объяснил ситуацию с драконом.

– Да, – услышал я, – помещение-то найдется, но, как ты сам понимаешь, это – даже не тренажер. Так, экземпляр. И надо следить, чтобы в другие пещеры не забредал... Съедят за милую душу. Что еще?

Я рассказал о принцессе.

Куродо зазывал дракона в ангар ракеты.

Дракон мотал мордой из стороны в сторону и пятился, пятился назад.

Поэт, словно поняв, что от него требуется, сбежал с камня вниз, отважно уперся обеими руками в хвост дракона и стал подпихивать дракона к ракете.

– Это, – ответил начальник школ, – другое дело. Хотя почему – другое?.. Ее тоже нельзя будет отпускать в другие пещеры. Оставь ее там.

Я глядел на принцессу.

– Она не хочет, – сказал я и добавил: – Она не хочет, и я не хочу.

Начальник школ некторое время молчал (я уже опасался, что прервана связь), потом ответил:

– Это – твое дело. Своя рука – владыка. Даже если нарушишь инструкцию, кто тебе слово скажет? Но я бы на твоем месте... – начальник школ не договорил, вздохнул, – ладно... Дам знать координатору: в довесок к дракону для рыцаря – для рыцаря – принцесса... Кстати, из Северного городка, третья рота, в ветераны перешел твой знакомый...

– Бриганд, – обрадовался я, – Мишель?

– Точно.

Отбой.

Я поднялся.

Куродо звал дракона:

– Цыпа, цыып, цыып...

– Кэт, – сказал я, – встань туда и кликни чудище – по-своему. Вперед, а то еще шажок-другой – и был Поэт, вот и не стало Поэта. Гляди, он уже почти под брюхом...

Дракон, в самом деле. отползал, отодвигался от зовущего, приманивающего его Куродо, так что Поэт, упиравшийся обеими руками в хвост дракона, находился в весьма опасном положении.

Принцесса подхватила веревку, довольно грубо дернула (так тянет старуха упрямую глупую корову) – и дракон шаг за шагом, нелепо и неуклюже пополз за принцессой.

– Готово, – с восхищением выдохнул Куродо.

– Еще бы нет, – усмехнулся я.

Поэт отряхивался.

– Может, вы и меня возьмете? – кажется, больше из приличия поинтересовался он.

– Нет, – я покачал головой, – ни в коем случае. У меня и с Кэт были сложности. Вам, впрочем, и ни к чему. Вы и здесь как на другой планете.

Поэт зарделся.

Я посоветовал:

– Вам лучше бы удалиться – подальше и побыстрее. Сейчас будет сноп огня, дрожание земли и прочие неприятности. Вы умеете скакать на лошади?

– Да, – горделиво сказал Поэт, – умею.

– Ну и прекрасно, – сказал я, – забирайтесь на принцессину лошадь, она вроде бы посмирнее, и – рвите как можно дальше.

– Прощальную оду прочитать? – спросил Поэт.

– Уносясь вдаль, – заметил я, – вы можете читать все что угодно – хоть прощальную, хоть величальную...

Глава восьмая. Семейные сложности

Первое время я старался научить Кэт нашему языку. Она не понимала, пугалась. Она всего пугалась.

Я понимал, что зря приволок Кэт в подземелье.

Впрочем, Жанна Порфирьевна успокаивала:

– Там... девочке было бы много сложнее.

А потом Кэт освоилась. Она словно бы пришла в себя и даже научилась бойко лопотать по-нашему.

А потом случилось превращение Жанны Порфирьевны – и мы общими усилиями отволокли Жанну Порфирьевну в близлежащую санчасть.

Огромная жаба с выпуклыми прекрасными глазами все смотрела и смотрела на меня, покуда мы волокли ее в санчасть – и часто вздрагивала своим отвратительным горлом-мешком.

– Вот так, – засмеялся и хлопнул меня по плечу Мишель , – будешь плохо себя вести – станешь такой же красивый...

Я рассердился и ударил Мишеля. Нас едва растащили.

Мишель орал мне:

– Дурачок, ты не хыщнык – у тебя рога! Забодать можешь, а загрызть ни-ни...

Я вырвался из рук Куродо, схватил бриганда за грудки, прижал к стене туннеля:

– Ты про что? Про что ты?

– Сдурели, – спокойно сказал Георгий Алоисович, – что, не можете свои ротные дела дорешить? Крепко тебя бриганд кантовал?

Я отпустил Мишеля.

– Не особенно, – сказал я и добавил: – Как положено...

Потом мы всей комнатой поминали Жанну Порфирьевну.

Глафира, которая стала квартуполномоченной вместо Жанны, пела песни, а Мишель объяснял мне:

– Да все нормально, честно... ну, подумаешь, шлюха, ну, бывает...

– Конечно, бывает, – соглашался я, – это как я в какой-то книге читал: "Вот ведь шлюха, не хочет спать со мной". В этом смысле – шлюха?

– В этом, в этом, – кивал Мишель , – со мной она и впрямь спать не хочет... У нее есть магнит попритягательней.

Я смотрел в наглое ухмыляющееся лицо Мишеля и вспоминал слова капитана.

Вот оно как повернулось, вот оно как.

– Мишель, – сказал я, – тут дело пахнет дуэлью... Поединком – чуешь?

Мишель заулыбался еще шире, ликующе.

– Валяй, – с каким-то яросно-радостным надрывом выкрикнул он, валяй... давно ты дерьма не хавал, да?

– Виноват, – улыбнулся я, – но вы... ошибаетесь, это вы, кажется, употребляли... дважды... Спросите у сослуживцев...

– Тссс, – поднялся Куродо, – тихо. Тихо, ребята.

– Чего тихо, – громыхнул по столу кулаком Мишель, – чего тихо-то?

Глафира набрала полные легкие воздуху и вывела звонко-звонко, печально-печально...

– Это правда, курица – не птица,

но с куриными мозгами хватишь горя,

если выпало в Империи родиться,

лучше жить в провинции, у моря...

Песня была хороша, но она не утихомирила Мишеля, нагнувшись ко мне, он проговорил отчетливо, ясно:

– Джекки – Ббте – Пародист, знай свое место...

Я вздрогнул. Ад возвращался, а я должен был предотвратить это возвращение.

Я молчал, я знал, что реакция у Мишеля лучше и руки сильнее. И вообще, я чудом, случайно, оказался в ветеранах, а ему-то давным-давно должно было здесь оказаться.

– Молчишь? – Мишель погладил себе горло. – Правильно молчишь. Знаешь свое место. Помнишь... Не ты, блин, косточки твои помнят... Да?

Это было правдой. Я страшился того избиения. Мне было жутко вспомнить тот ад.

А он надвигался. И горло ада было похоже на горло жабы, отвратительный дряблый колеблющийся ме-шок...

– Твоя жена, – говорил Мишель, – блядь. Сходи к седьмому болоту убедись... У тебя, Ббте-Пародист, только такая...

Он слишком увлекся. А я слишком разозлился. Только этим я объясняю свой удачный удар.

А может быть, он был слишком пьян?

Не знаю. Когда перестаешь держать душу за копыта, о теле тоже как-то подзабываешь.

Загребая бутылки и тарелки со стола, Мишель опрокинулся навзничь.

И даже поднялся не сразу.

– Нокаут, – прокомментировал событие Георгий Алоисович, – из-за чего шум, ребята?

Куродо объяснил:

– Бывший бриганд стал выстябываться. Он решил, что он в роте. Это нехорошо.

Георгий Алоисович сказал:

– Но Джеку тоже нельзя руки распускать, а то что же такое получается? Чуть что не по мне – в харю? Райская жизнь получается, а не суровые будни...

Захмелевшая Глафира подперла щеку рукой и затянула:

– Ой да не вечер, да не вечер...

Кэт подошла ко мне, обняла за плечи и попросила, тихо вышептала в самое ухо:

– Пойдем?

Она не была на вечеринке. Сидела в комнате, вязала или шила, или читала – здесь она пристрастилась к чтению – да вот и появилась в самый подходящий момент на кухне.

Мишель шумно поднялся, водрузил два огромных кулака на стол и выругался.

– Какие слова, – удивилась Кэт, – я их не знаю.

– Это – нехорошие слова, голубка, – сказал я, – тебе совсем необязательно их знать.

– Решено, – выдохнул Мишель, – дуэль? Сегодня... Здесь.

– Завтра, – примирительно сказал я, – завтра – и где-нибудь подальше отсюда. Сегодня у тебя трясутся руки.

– Нееет, – замотал головой Мишель , – дуэль! Здесь, сейчас...

– Это просто хамство, – внезапно возмутилась Глафира, – он побил все тарелки, сдернул скатерть... Мы сидели нормально, поминали Жанну, а этот... Все! Ты у меня завтра будешь дежурным – все вымоешь. выскоблишь...

Куродо поглядел на Глафиру и спросил:

– А если он сегодня ляжет смертью храбрых?

–Тогда дежурным будет он! – Глафира ткнула пальцем в меня.

Георгий Алоисович рассмеялся:

– Джекки! Ты лучше погибни, чтоб пол не мыть.

– Что происходит? – спросила Кэт. – Я ничего не понимаю.

– Иди, – сказал я ей, – иди спокойно, – я все объясню.

Кэт разомкнула руки, кольцом легшие вокруг моего горла, – и ушла, тихо-тихо ушла.

– Дуэль, – талдычил свое Мишель, – поединок , блин, – и никаких гвоздей!

– Вот заладил, – Георгий Алоисович поднял с пола бутылку и неразбитый стакан; бутылку открыл, в стакан налил вино, выпил. – Дуэль, дуэль... Нехорошо получается, несолидно. Нужно вызов как следует оформить, чтобы по правилам... Эти, как их, секундомеры? Да?

– Секунданты, – сказал я.

– Во, во, – согласился Георгий Алоисович, – в библиотеке есть как его... – он похлопал себя по лысине, – устав дуэльный.

– Сам ты устав, – гоготнул Куродо, – никакой не устав, а...конституция дуэльная... Да!..Точно!

Они были очень пьяные, и я решил, что пора как-то кончать все это дело.

– Ладно, – сказал я, – давай завтра.

– Ты уже это говорил, – набычился Мишель , – а я тебе говорю се-год-ня. Сходим в блиотеку, – он так и сказал "блиотека", даже "бляотека", – возьмем дуэльный кодекс – и устроим все по правилам, сегодня, сегодня, сегодня...

– Как маленький, – хмыкнула Глафира , – вынь да положь ему пулю в лоб, и не когда-нибудь, а сегодня.

– Слушай, – удивился Куродо , – что ты ему сделал в роте, что он до сих пор забыть этого не может?

– Джек Джельсоминович, – вежливо объяснил другой мой сослуживец, вымазали дерьмом-с лицо Мишелю Джиордановичу...

– Ох, – едва ли не протрезвел Георгий Алоисович, – ну и нравы у вас в третьей роте Северного городка – бриганда вымазать в дерьме и остаться живым. Джекки, как же тебя не убили, Джекки?

– Почему не убили? – обиделся Мишель. – Мы его чуть не убили, да чуть-чуть не добили.

– Чуть-чуть, – встрял Куродо, – это не оправдание. Джек, так это тогда тебе глаз выбили? А ты говорил, что тебе квашня выжгла... Я-то тебе сразу не поверил.

Я не стал объясняться.

– Короче, – завершил дискуссию Мишель, – нам с тобой под одним небом не ходить – я тебя загрызу, поэл?

Он так и сказал "поэл", но я его понял.

Не то, чтобы я испугался его угроз, мне вдруг стало совершенно все равно – я вспомнил: у седьмого болота была изолированная пещера. Там обретался дракон для рыцаря. Мой дракон. Он жевал травку-муравку. Он был безобидным экспонатом для карантинных. Чтобы будущие "отпетые" не боялись, его демонстрировали как пример огромного, но вполне безобидного чудища.

Но причем здесь Кэт? Причем? Причем?

И когда я понял, "причем", когда я понял это, мне захотелось убить Мишеля. Так мне хотелось убить дракона после киносеанса.

Молчавший до сих пор де-Кюртис заметил:

– Но дуэльный кодекс – просто необходим. Ну-ка, Валя, – он обратился к Валентину Аскерхановичу, меланхолически намазывающему бутерброд кабачковой икрой, – ты на ногу скор – давай швыдко – одна нога – здесь, другая – там. В библиотеку, за книжкой! Фиють. Книжка: фон Болгар "Правила дуэли". Запомнил?

Валентин Аскерханович покраснел. Он обиделся. Но я уже не стал обращать на это внимание. Я просто сказал:

– Валя, я тебя очень прошу. Сходи в библиотеку и принеси эту книжку... И еще... Ты бы не согласился быть моим секундантом?

Валя ответил:

– Доем бутерброд – и буду.

– Ой, – Глафира окинула всех мутным, пьяным глазом и спросила: – А можно, я тоже буду секундантом?

– Нельзя, – рассердился Георгий Алоисович, – не положено. Секундантом у бриганда буду я. Вот так.

Валентин Аскерханович доел бутерброд, облизал пальцы, поднялся.

– Я пойду, – сказал он, – раз такое дело – я пойду. Как говорите: фон Венгр?

– Фон Болгар, – махнул рукой де Кюртис, – спроси просто дуэльный кодекс. Она знает.

– Ты, – обратился Мишель к де Кюртису, – отвезешь нас к болоту?

– Да, – кивнул де Кюртис, – это мысль. Здесь стреляться никакого резона. Опять же труп волочь неизвестно куда. Да и не принято это... запрещено. Не принято и не принято, – продолжал рассуждать де Кюртис, – а там – пиф-паф – и в дамки, то есть в болото. И пузырей не останется.

– Тогда, – вмешался Георгий Алоисович, – надо ехать к пятому, там удобно, там площадка такая, уступом... разом сдунет, как со стола чашку бульк... и – конец.

– Только, – заметил Куродо , – надо бы фонари взять...

– Не надо, – поморщился де Кюртис, – в пятой уже есть глаза дракона. Они посверкивают, что твои лампочки. Пойду машину выведу.

– Глаша, – попросил Георгий Алоисович, – принеси мне ящичек...Такой черный с золотым тиснением.

Глафира вздрогнула.

– Это, – медленно произнесла она, – от Эдуарда...

– Разумеется, разумеется, – Георгий почесал лысину, – кто еще у нас старое оружие собирал?

Глафира молча повернулась и вышла.

– Мудро, – одобрил де Кюртис, – не из огнеметов же друг по другу хлестать.

Глафира вынесла обитый черным бархатом ящичек, в правом верхнем углу была вдавлена золотая узорчатая надпись на непонятном языке.

Георгий Алоисович открыл ящичек.

Изнутри он был красно-бархатен.

В углублениях покоились два длинных древних пистолета, шомпол и пули.

Глафира прислонилась к стене.

Георгий Алоисович ловко подхватил пистолет.

– Показываю, как пользоваться! Шомпол, пуля, вот так, вогнал. Вот сюда – порох, засыпал... Так – прицелился. И...

Грохот, резкий запах, сверкание, дым.

Когда все утихло, улеглось, успокоилось, когда дым рассеялся, мы увидели в стене над самой головой Глафиры огромную дырку и бегущие от этой дырки изломанные, тонкие, как лапы паука, трещины.

– Дурак, – пожала плечами Глафира и пошла прочь с кухни.

Георгий Алоисович взял шомпол и пошуровал им в стволе пистолета.

– После выстрела, – объяснил он, – хорошо бы прочистить пистолет.

– Кому-то не повезло, – задумчиво сказал Куродо, – убирать-то хрен с ним – уберет, а вот дырку в стене заделывать...

_________________ ____________________________________________

Мы мчались к пятому болоту, и я старался не думать, не представлять себе то, о чем говорил Мишель, – и чем больше я старался об этом не думать, тем больше и больше лезла в глаза эта виденная мной когда-то на другой планете картина: запрокинутая в жарком бесстыдном задыхе голова женщины, стон, стооон...

А потом мы вылезли из машины, и я увидел, как вспыхнули ярче, зажглись сильнее плоские глаза дракона.

Я увидел каменистую площадку, вдающуюся нешироким мыском в побулькивающее коричневеющее болото. Моих ноздрей коснулся запах этого болота – и я понял, что застрелю Мишеля.

– Ну и вонь, – сказал Георгий Алоисович.

– Самое место для дуэли, – усмехнулся де Кюртис, – у сортирной ямы. Глядите, как старик обрадовался.

– Вонючку увидел, – бриганд, не отрываясь, глядел на меня. Но мне было плевать на его ненависть, потому что сам я его слишком ненавидел.

Георгий Алоисович открыл ящичек.

Валентин Аскерханович зарядил пистолеты.

– Проверь, – обратился он к Георгию Алоисовичу.

Тот мотнул головой, мол, чего там... проверять-то... Ни к чему. Незачем.

Я стоял на краю площадки и видел, как разгораются плоские глаза дракона под сводами пещеры.

– Ребята, – заволновался де Кюртис, – давайте быстрее. Нам сложности с "псами" ни к чему... Представляете – приволокутся сюда?

Я пожал плечами.

Я ощутил в своей руке благородную пистолетную тяжесть.

– Значит, так, – объяснил де Кюртис, – я говорю: взводить – вы поднимаете пистолеты. Говорю: "Стрелять!"– стреляете. Ясно?

– Нет, – встрял Георгий Алоисович, – тут такое дело. Пистолеты – вещь ценная. Если кого зацепило, бросайте пистолеты на пол – сюда, а уж потом тоните.

– Постараемся, – пообещал я.

– Будем надеяться, – сказал Георгий Алоисович.

– Годится, – кивнул де Кюртис и поднял руку.

– Что, – спросил бриганд, – Ббте-Пародист, вспомнишь молодость? Покупаешься в дерьме? Да?

– Взводить! – крикнул де Кюртис.

Я поднял пистолет. Мишель стоял напротив меня. Мы могли бы убить друг друга броском ножа.

– Стрелять! – гаркнул де Кюртис.

Я нажал на спусковой крючок и на секунду оглох от грохота.

Мишель качнулся.

– Пистолет! – завопил Георгий Алоисович.

Мишель брякнул пистолет к ногам Георгия и только после этого рухнул в зловонную булькающую трясину.

Я тоже швырнул пистолет. Я сунул руки в карманы.

– Отваливаем, – коротко бросил де Кюртис, – сияние глаз нашего любимого становится просто невыносимым.

Я повернулся и пошел к машине.

Георгий Алоисович поднял пистолет Мишеля и заглянул в дуло.

– Ччерт, – ругнулся он.

– Что такое? – заволновался Валентин Аскерханович.

– В нем не было пули...

– Как... – потрясенно спросил Валентин Аскерханович, – вы догадались?

Де Кюртис рассмеялся:

– Валя, ты прелесть...

Я остановился у самого электромобиля.

"Плевать. – подумал я, – плевать. Укоцал – и хрен с ним... Просто... убил. Я же не знал".

– Догадался я, – охотно пояснил Георгий Алоисович, – по звуку выстрела и по тому, что Джек – живехонек, даже не оцарапан, потом решил проверить свою догадку... Ну, и проверил.

Де Кюртис уселся на место водителя. Георгий Алоисович аккуратно сложил пистолеты в ящичек и замкнул его.

– Спасибо, – сказал я, повернувшись к Вале.

– Не за что, – пожал плечами Валентин Аскерханович, – вы вон его благодарите, – он указал на де Кюртиса, – это он мне присоветовал: пулю, когда будем на месте, вкладывай в один пистолет. Нам два трупа ни к чему... Ну, я и вложил...

– Валя, – спросил я, – так, значит, и мне мог достаться пустой пистолет?

– Мог и вам, Джек Джельсоминович, – спокойно ответил Валентин Аскерханович, – судьба...

–_________ ______________________________________________________________

Дома меня спросила Кэт:

– Где вы были?

Я объяснил:

– У пятого болота.

– А где этот... поганец? До того противный... Он тебя бил?

– Он спас меня от смерти...

– А я слышала, что он тебя чуть не убил...

– И это было, – подтвердил я, потом сказал: – Благодаря ему – я здесь, а не в казарме Северного городка.

– В казарме – хуже?

– Гораздо...

– Значит, это – просто ад, – сказал Кэт.

Она употребила слово, какого не было в нашем обиходе. Я выучил его перед тем, как отправиться убивать дракона для рыцаря, но значения его не понял. Поэтому я спросил у Кэт: