Текст книги "Ночь упавшей звезды (СИ)"

Автор книги: Ника Ракитина

Соавторы: Наталия Медянская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

– В полном, – взяла каурую под уздцы. – Только мутит. И молока страшно хочется.

Перевела глаза на повешенных и жирующих воронов, успевших выклевать им глаза. Икнула.

– Дико, да? Поедем – или поесть попросим все-таки? – я показала на вымершую деревню. Вообще-то следовало наперед разведать, что там и как. Но Талька решила вопрос просто, соскользнула с лошади и похромала, ухватившись за стремя.

– Я не доеду. Без молока.

– Зря ты, – я послала рыжей сердитый взгляд через конскую спину. – Я ж тебя назад не подсажу. Придется с забора или седалищный камень искать.

Стиснула зубы и глубоко вдохнула. Хорошо, что ветер в другую сторону. А то пришлось бы опять к кустам. И почему я такая чувствительная сегодня?..

– Пф... я и так вскарабкаюсь...

Спорить с рыжей – что в ступе воду толочь.

Я свернула к первому же уцелевшему домику, зайдя со стороны огородов и проведя каурую через воротца в изгороди, и громко постучала в двери. Тишина. Я грохнула в створку рукоятью меча. Внутри вняли и завозились, но открывать все равно не спешили.

– Нету тута короедов, – робко сказали из-за двери.

– Ага, совсем нету, – тихо буркнула Талька.

– А молоко есть? И поесть чего-нибудь?

Пень болотный, все до гроша отдала стражнику, чем платить? Впрочем, могу оставить хозяевам кинжал Торуса. Сталь отменная и бирюза в рукояти, на такой они за десяток лет не заработают.

Дверь приоткрылась, и в щели показалась опасливое женское лицо.

– А вы не остроухие?

– Конечно, нет, – уверила Талька, умильно облизнувшись. – Мы с дороги и очень есть хотим.

Женщина исчезла, потом появилась снова, сунула рыжей в руки кувшин с молоком и краюху хлеба и, не дожидаясь платы, захлопнула дверь.

Я присела на каменный порожек, боком к улице, надвое разломала хлеб – с травяным запахом и плохо пропеченный – похоже, хозяйка подмешивала к муке лебеду. А странно же, не весна... А вот молоко оказалось приятное, жирное и сладкое. Только хлебать пришлось снова прямо из кувшина. Я усмехнулась. Придвинула свою половину хлеба Тальке. Вроде и не привередливая, а в горло не идет...

Вещунья топталась рядом, объедая вокруг порога спорыш и одуванчики.

Талька принялась по-женски ломать хлеб и по кусочку отправлять в рот, запивая молоком из кувшина, который ходил между нами, как братина.

– Я спою об этом, – сказала рыжая, и я прекрасно поняла, о чем она собирается петь. Но тут каурая зафыркала, и Талька, дернув ушами, сторожко выглянула из-за угла. Я успокоила лошадь. А через какое-то время тоже расслышала скрип тележных осей, стук колес по утоптанной дороге, конский фырк, собачий брех и людской гомон.

Я вгляделась из-под руки: не кнехты и не селяне, бродячие лицедеи... судя по яркости цветных лохмотьев и по вылинявшему фургончику, который влекла лохматая коняшка. На выцветшей от дождя материи еще можно было угадать рисунки пляшущих шутов в колпаках и надпись, что-то навроде "...тр смеющ...я Драк..." Десяток Давних, сопровождавших фургон, потрясенно озирались и громко, испуганно переговаривались, едва не заглушая его скрип и лай.

Да, не повезло им... вряд ли кто тут захочет нынче смотреть представление.

– О... почти свои, – вздохнула Талька.

Лицедеи прошли, и мы вернулись на крылечко. Менестрелька сунула в рот последний кусочек хлеба, встряхнула кувшин, проверяя, есть ли там еще молоко, шумно глотнула.

А я продолжала беспокоиться. Мне казалось, пришлецы должны поскорей миновать деревеньку, а они остановились и заорали громче.

Я встала. Талька поймала меня за руку:

– Эй, ты чего?

– Не знаю. Неуютно мне как-то. И не... из-за мертвецов. А словно тянет что-то...

Я потрепала по холке всхрапнувшую Вещунью:

– Допивай и поедем, ага?

– Ага, – рыжая обдернула рваную курточку и тяжело вздохнула.

***

Одрин наконец-то нашел поворот, куда, судя по следам, свернули лицедеи.

Еще издали он с содроганием уловил сладкий запах пролитой крови и жирную горькую вонь дымов, но все же въехал в деревню, кляня на чем свет стоит свою проснувшуюся сентиментальность. Группу жонглеров-бродяг он увидел сразу же – они топтались посреди улицы и отчаянно жестикулировали. Вокруг с лаем крутились псы. Элвилин они приняли, как своего, радостно завертев хвостами. Мевретт подъехал, высматривая того самого "гриба", хозяина медведя. Заметил у фургончика, перегнувшись, тронул за плечо:

– Я смотрю, дело у вас тут не шибко прибыльное... – начал издалека. Мужичонка покосился без приязни:

– Ну?!

– Медведя я хочу у вас купить, – Мадре хлопнул ладонью по кошелю у пояса. "Гриб" зыркнул туда... По лицу было видно, что снедают беднягу жестокие чувства – с одной стороны, желание махом обогатиться было заманчиво, с другой – перспектива выступать с ручным зверем тоже казалась весьма многообещающей, хоть и достаточно отдаленной во времени.

Одрин занервничал. Он и сам не знал, какого лешего полез в это дело – ради Темки старался, что ли? Триллве в тюрьме, а он тут теряет время...

– Ты решаешь или цыплят высиживаешь?! – крикнул он, уже понимая, что поступает так совсем зря.

Коротышка нахмурился. Пробурчал утробным басом:

– А вот это я вам, сударь, не советую... на честных людей орать...

Он вдруг резко выкинул руку вперед, сдергивая Одрина с лошади. Лицедеи паскудно заржали, но тут же с криками прянули в стороны, когда бледный от бешенства мевретт, легко вскочив, вдарил молнией им под ноги.

Конь Мадре шарахнулся, сам он растерянно смотрел на разбегающихся собак и лицедеев и вдруг устыдился. И что с ним такое?

Элвилин пожал плечами; подошел к тележке. Медвежонок заворчал и принюхался, морща бархатный нос. Одрин рассек веревку:

– Давай, беги к маме, а у меня дела...

***

– И чего они орут? Скоморохи эти?

Меня опять затошнило. Я постаралась дышать глубоко и ровно. И вдруг... леший, мне мерещится... А ноги сами несут вдоль пыльной улицы, среди трупов и дымов туда, где гомонит табор... я побежала, припадая на раненую ногу, боясь упасть...

– Мгла! – бранилась Талька, хромая следом. – С ума посходили... За ней топотала каурая.

Над толпой сверкнула резкая голубая молния. Бродяги бросались прочь; скулили, разбегаясь, псы. Я на бегу выдернула меч, прищурилась, прикинув, с которого начать, если что. На меня налетели, сбивая в пыль, я с колена плазом придала ускорения чьей-то заднице, и тяжело вскочила.

Увидала привязанного к телеге медвежонка, человека в черном, перерубившего путы... и у меня глаза на лоб полезли, а язык отнялся. Талька подскочила ко мне, пробуя уцепить за локоть:

– Эй, ты как? Ты чего? Кто это? Ой, медвежонок...

Я не услышала рыжую. Каждый шаг, как сквозь смолу. Солнце жарит над головой. Гнилой запах крови и тонкий – остролиста и озерной лилии. Одежду можно сменить, лицо спрятать в воротник, а волосы под шапку... но движения, но этот нежный, легкий, ни с чем не сравнимый аромат... И, словно в кошмаре, нет сил ни бежать, ни крикнуть...

Оглянись...

Медвежонок, почувствовав свободу, дернулся драпать, но почти сразу развернулся, утыкаясь Одрину в колени. Мевретт наклонился и растерянно погладил животное по бархатистой голове. Но тут же выпрямился и замер, ощутив мое присутствие. Вроде бы мимолетно, но так пронзительно. Как тогда, в темноте и тумане... Спина у него почему-то сделалась деревянной, и он с трудом повернулся. Глаза... я стояла еще довольно далеко, но мой взгляд, казалось, прожигал его насквозь. Что там в нем? Боль, надежда, страх?

Одрин дернулся, точно горло сжала холодная рука, и молча протянул ко мне руки.

– Сзади!!

Он уклонился и обернулся – такие вещи делаешь, не задумываясь. Хозяин медведя бросался на элвилин с дубиной, а теперь дубина, потеряв цель, валилась на медвежонка... Мгла!

Я пролетела оставшиеся ярды сжатой пружиной и, споткнувшись о зверя, ударила плечом "грибу" в подбородок, роняя его навзничь и валясь сверху. Талька завизжала, подрываясь к нам, забыв о хромоте. Визжала она знатно.

Одрин, ухватив под локти, резко поднял меня на ноги. Затем вздернул "гриба", вырвал у него дубину и ею же отправил негодяя в свободный полет. Для острастки зашвырнул в толпу еще одну молнию.

Коротышка, пружинисто вскочив, убегал с визгом, закрывая руками голову, не смея оглянуться. Лошадка, став на дыбы, громко ржала, тележка скрипела, медведь ревел, фургончик завалился на сторону. Лицедеи, крича, неслись кто куда, огибая углы и прыгая через ограды. Наша победа была полной и бесповоротной.

– Велла, мевретт, теллевалл!! (Будет, мевретт! Вы себя выдали!!) – опять завизжала рыжая Любова сестра, и обстрел прекратился.

– С утра уж на ногах, и я у ваших ног, – бросила я привычное, усевшись в пыль рядом с женихом. Не упав лишь потому, что под спиной оказалось что-то пушистое и мягкое, не имеющее ничего против соседства, потому как Талька чесала его за ухом.

Меня колотило. Так, что перстень-печатка почти скатился с пальца. Зато меч я сжимала крепко.

Одрин глухо охнул и упал на колени рядом со мной. Прижал мою голову к груди и прошептал:

– Только не исчезай, Триллве... Прошу тебя, только не исчезай...

Рука с мечом не желала разжиматься, потому я обняла Одрина левой и – заревела.

Мадре стоял на коленях в дорожной пыли. Вокруг смердело тленом, но он этого не замечал. Он вытирал слезы своей Триллве и чувствовал, что наконец-то проснулся от долгого тягучего сна. И теперь все обязательно должно быть просто и хорошо.

Глаза предательски защипало, и элвилин, смахивая слезы, тихо произнес:

– Арри, поедем домой.

************************************************

Хауберк – тут: кольчужный капюшон.

Авторы песни – ДНК и Леди Бродяга.

Инкунабула – первопечатная книга, здесь – очень древняя.

Гримуар – книга, описывающая магические процедуры и заклинания для вызова духов (демонов), или содержащая ещё какие-либо колдовские рецепты.

В тексте использована песня группы Бэньши.

Стихи почти лично составлены "Хаджитом Муурном".

Ордальоны – военно-религиозный Орден Божьего суда.

Песня о северном ветре написана Тео Давен и Талькой Цмин.

Копье – в данном случае боевая единица от 4 до 10 воинов.