Текст книги "Ночь упавшей звезды (СИ)"

Автор книги: Ника Ракитина

Соавторы: Наталия Медянская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

– Скажите, а вы любите детей, сударыня? – спросил он загадочно.

– Не выношу, – соврала я. – За редким исключением. Я воин, а не нянька.

Лекарь залез в пузатый комод и достал чистую рубашку и штаны.

– Вот вам, деточка. Чтоб так не ходили.

– Спасибо, – сказала я искренне. – Я вообще-то и так могу, но никого не хочу смущать! – почти проорала, заставив мевретта заткнуть чувствительные уши. Ох, до чего же его злить было приятно... отступали неприятности.

Я быстро оделась.

– Мэ-этр Звингард, где у вас постираться можно и развесить, чтобы просохло? И еще... надо сапоги и кирасу в порядок привести, а то ведь испортятся... и... я голодная, – печально призналась я, ища глазами свою сумку. Похоже, я и ее потеряла в кабинете этого уточне... утонченного остроухого блондина. А там был кусок домашней колбасы и хлеб. Я судорожно сглотнула.

Кто я такая – не помню, а вот что в сумке есть колбаса...

– Так, дева, – строго сказал Звингард. – Я лекарь, а не нянька. С железками к оружейнику, за едой – на кухню. А тряпки оставьте здесь, служанки выстирают. Кстати, мевретт, где носит это негодную девчонку, Тулинни?

– Темулли? – чуть громче, чем следовало, спросил Мадре, убирая руки от ушей. – А я не знаю... Она сказала, что к вам пойдет.

Потом слегка повернулся в мою сторону:

– Ну, хорошо, а книги? Грамоту разумеете?

– Ну, пусть только вернется, – хмыкнул Звингард, делая вид, что закатывает рукава.

– Мне нянька и не требуется, – прошипела я дедке в богатырскую спину. – Только если я буду бродить по вашему замку до потери пульса в поисках кухни и кузницы, вам же хуже!..

Я подхватила свое барахло и, обойдя Одрина, словно столб, потопала к двери.

– Кстати, мевретт, сумку и клеймору мне верните, когда освобожусь. Грамоте разумею, но секретарем быть не хочу. Сказала же человеческим языком: я воин, а не писарчук.

Да-а, чтобы открыть двери, третьей руки мне явно недоставало. Так что я опять шваркнула все на пол, освободила проход и стала подбирать вещи. Их было многовато, но я справилась.

– Мэтр Звингард, спасибо! – прокричала я, выходя.

– И вам не за что, деточка, – откликнулся лекарь.

Гордости моей хватило – выйти и затворить двери за собой. А там я привалилась к ним спиной и, видимо, это к лучшему. Потому как в лазарете довольно громко заговорили обо мне. Двери были плотные, но разговаривали собеседники на повышенных тонах, так что мне все было прекрасно слышно.

– Чисто у вас тут... – издалека начал мевретт. Звингард громко фыркнул:

– Еще бы... Кабы одна зеленоволосая тут подтирала, до сих пор в грязи по колено сидел...

– А кто еще?

– Так рыжий, Люб, – дедка фыркнул, – сам прискакал... Правильно Велит сына воспи...

– Гм, – перебил лекаря Мадре. – Ну, мэтр, и что вы скажете по поводу этой их находки? Она действительно ничего не помнит, или есть вариант, что притворяется?

– А я откуда знаю? – удивился лекарь. – Ну и помощницу вы мне подсунули, мевретт, сущее наказание...

– А что, разве так сложно отыскать на голове у человека следы ударов, говорящие о возможной травме? – едко спросил Мадре. – А с Тему я еще поговорю...

– Я в голову вашей находке не лазал, знаете ли, – ворчливо ответил старик. – Я только вымыл ее и смазал синяки. Но она кажется вполне вменяемой. И магией ей мозги не отшибали тоже.

Ага, смазал он... сама тут через себя выкручивалась. Я сердито засопела. Захотелось вломиться к ним с криком: "Можете меня допрашивать и пытать. Я не вру. Я ничего не помню, ясно?"

– Хм... положим... – отозвался Одрин. – Подождем Алиелора...

– А не слишком ли жирно из-за нее... второго мевретта гонять?

– Вот еще! – в голосе Мадре закипало раздражение. – Следы высмотрит да деревья расспросит – говоруна с собой он взял. Поселки ближайшие, корчму. Лагерь военный. А на заставы – летавок. Не пройти ей мимо – с проводником или без. Да сунься сюда хоть свой без дороги – Дальнолесье, как паутина, зазвенит.

– Ну, вам оно лучше знать, мевретт. Ох как ведь лес-то закуклил. Поглядим еще, какая бабочка отсюда вылетит...

Что-то яростно скрипнуло.

– Нам бы с этой разобраться... – ответил Одрин. Я даже посочувствовала мевретту: у него дел до черта, а тут со мной еще мучайся. – Видел я место, где ее дети нашли. Там берег мягкий, все следы, как на ладони, затереть как следует не получится. Да и не пробовал никто.

Мевретт помедлил.

– Трое пеших там топтались, а потом к мосту шли. И еще вмятина – будто тяжелое на берег затаскивали.

– А не приплыла?

– Допросил часовых. Незнакомых пеших-конных не видели, плеска не слышали. Но все равно... пусть и это Сианн проверит.

– Не любишь ты племяша, сынок...

– Люблю.

– Дольмены не могли ее сюда закинуть? – спросил дедка деловито. – Да не срами меня. Тут за любую ниточку ухватишься...

Пробасил чуть погодя, словно поразмыслив:

– Ох, и странно это все... Никто не видел ничего. Без проводника в Сердце леса не дойти... Ну будто Тулинни тут всех заморочила! – Звингард рассмеялся, точно шмель прогудел. – Нет, ерунда! Стражу Велит школил, а он командир правильный. Я бы парням поверил. Послушай, сынок: а вдруг это триллве?

Последнего слова я не поняла. Переступила с ноги на ногу: босые ступни стали подмерзать. И что ж у них везде мозаика да мрамор?

Мимо, равнодушно скользнув по мне взглядом, прошли стражники. Видимо, уже получили указания. А гибкие остроухие, то и дело метавшиеся туда и обратно, и вовсе делали вид, что меня не существует. Ну и пусть!

– А скажи-ка мне вот что: почему ты с лекарем о таком говоришь?.. Ты бы это с мевреттами обсудил...

– С кем?! – голос Мадре поднялся до угрожающей вышины. – С Идринн-недотрогой, что угодила в заложницы к моему... племянничку? Или с ним самим? Так он только песенки распевать горазд да на дев...

– А Велит?

– А у него и так обязанностей выше головы, – в мелодичном голосе снова прозвучало раздражение. – Мгла, и куда могла запропаститься эта несносная девчонка?

Мадре, проклиная на чем свет стоит, весь женский род и Темулли в частности, шагнул к двери, и я решила не испытывать судьбу, тем более, что наслушалась о себе достаточно.

А несносная девчонка отыскалась на кухне.

Я положила свои вещи за дверью и развернула зеленоволосую к себе:

– Попроси у них... пожрать чего-нибудь, а то живот свело.

Темулли надула губки.

– Пожрать... Пфэ... Ну, ладно.

Она вступила в переговоры и через пару минут вернулась с подносом.

– Вот. Только, смотри, меня здесь не было! От тебя моя жизнь теперь зависит.

– Я тебя защитю, – пообещала я, не отрывая от еды взгляда. Пахло так... ну просто слюнки текли.

Мы уселись на пороге кладовой и накинулись на ветчину, хлеб и пирожки с капустой и яблоками, запивая сидром из кувшина. Проголодалась я, словно не ела три дня. Вполне возможно, что и не ела...

– Да не, – Тему махнула рукой, ломая хлеб. – Сейчас, передохну – вернусь. Я за дело наказана: лук у мевретта свистнула. Родовой. Ну, мы с Любом. А Звингард ворчливый, но хороший.

Я закашлялась и получила от Тему острым кулачком по спине.

– Спасибо. Я понимаю, что он хороший... только все это мне как-то... непривычно... И Твиллег ваш, и этот еще... мевретт.

И призналась честно:

– Всегда не выносила эл... вилин... Они такие утонченные, нежные, мудрые и безо всяких проблем. Махнули рукой, песенку спели – и все у них есть. Не то, что у нас, – даже кусок перестал лезть в горло. Я отложила его и подперла подбородок ладонью.

– Слышь: кузнец у вас где? Собственно, мне касторовое масло нужно, кирасу с сапогами почищу, так натереть, чтобы не коробились.

– Да я сама только позавчера приехала, – Темулли подергала себя за острое ухо. – А кузня, там, где службы, наверное. А элвилин – они... мы хорошие. И неправда, бывают у них беды...

Она заморгала и поежилась. Брызнула с ресниц слезинками.

– И еще какие...

– Ну, извини, Тему, я как-то в душу элвилин не лезла, чтобы знать... А откуда ты приехала? – спросила я, припоминая... О, кажется, у меня в сумке есть долбленка с маслом. Только вот добраться бы до сумки этой.

Покончив с едой, я взялась приводить в порядок кирасу и сапоги.

– Тему, ты можешь проводить меня... ну, где мы были... к мевретту? Мне надо оттуда сумку и клеймору забрать. Ну, и сказать "спасибо", видимо. И тебе спасибо.

Я глубоко вздохнула.

– Мне здесь переночевать разрешат? А потом я дальше пойду.

– А я – с Венисской долины. Я с папой приехала. Только меня на войну не пускают – хотят в тылу оставить лекарем, – девочка нахмурилась. – Но я все равно сбегу. А ночевать можешь со мной, в библиотеке... А куда ты пойдешь-то? К давним? Там тебя живо возьмут, как узнают, что ты у нас была.

Я уронила сапоги себе на ногу. Кажется, до меня стали доходить намеки этого... лилейного... насчет книг и детей... Так что даже вопрос о войне показался не столь уж важным. Ну, хорош! Не мог прямо... элвилин!..

– Да откуда твои давние узнают, что я у тут была? Венисская долина... а где это? И... война? С кем? – забросала я вопросами девочку, сгребая вещи.

– Ну, давай, по дороге расскажешь. Веди меня к этому... Мамочке...

Девочка колебалась.

– Ну... ладно, пошли. Только... я тебе дверь только покажу. Мне на глаза ему лучше не попадаться.

Тему глубоко выдохнула и потянула меня в коридор.

– Война с кем? С кругло... давними, конечно. Только не думай, что мы ее начали! Это они... Тут, в Дальнолесье, тихо. И мевретты вот решают, что им делать... Алиелор Сианн, племянник Мадре который, войны не хочет: у него невеста из ваших. Он Идринн, еще одного мевретта, в заложницы взял, а дядя его за то чуть не повесил...

Так, Сианн... тот самый, которого отправили выяснять правду обо мне. Считать это для него наградой или наказанием, вот что интересно?

– В общем, пока не решат мевретты с войной – тебе тут жить придется, с нами.

Похоже, это Темулли даже радовало, а меня вот – ни капельки.

– И пешком отсюда неделю выбираться! – пугала меня она. – Правда, можно коня украсть... – в предчувствии очередной забавы глаза зеленоволосой сверкнули. Но она тут же опять тяжело вздохнула. – Не, не выйдет после лука-то... А еще деревья кусачие в Дальнолесье растут, ловушки, чудовища всякие... и говорят, что любого человека в лесу хватать приказано...

Мне показалось, кто-то осторожно шагнул за украшавшую коридор скульптуру лучника. Я сказала об этом Темулли, но зеленоволосая продолжала вещать упоенно:

– И не думай! Мадре знаешь, какой... зверь. Он меня за свой лук... вздернет. Точно!

– Кажется, об этом мы уже говорили, – с досадой пробормотала я. Отчего-то мне неприятно было слышать о лилейном гадости. Ну, сказанные мной не в счет. – Ты его только с позавчера знаешь, и уже решила, что зверь? Или я что-то путаю? По мне – такого пальцем перешибить можно, – я взмахнула сапогами, зажатыми в левой руке. – Ну и замчище тут: без кружки осеннего меда не разберешься... ой, ты меня не слушай. Негоже лилиям прясть, а девушкам пить.

– А я говорю – зверь! Грозны-ый, ужас. Он даже собственного племянника не пожалел... почти, – остроухая сделала страшные глаза.

– Ох, Тему-Тему, – покачала я головой и подхватила кирасу, так и норовящую выскользнуть из объятий. – У тебя воображение разыгралось? Или сказок страшных нарассказывали? Нет, мне Одрин страшным не показался. А вот кормят его точно плохо: бледный, как убывающая луна.

– А вот и нет! Как вбил себе в голову, что племянник его предатель, так чуть его успокоили. Да любого в замке спроси! Да я... Да он и меня бы. За лук этот свой... только деду Звингард вступился.

– Кх-кхм! – раздалось грозное, и из-за скульптуры выплыл Мадре.

– Во-первых! – сказал он, пристально глядя на Темулли. – Я тебя вешать не собирался... Во всяком случае, до этой самой минуты. Во-вторых – тебя уже обыскался Звингард. А в-третьих – Мадре надулся и перевел взгляд на меня – у нас вообще-то военное положение, и обжираться, когда элвилинский народ недоедает, не к лицу мевретту.

– А что значит "до этой минуты"?! – Темулли проворно шмыгнула мне за спину.

– Извините, – ядовито произнесла я. – Если бы я знала, что элвилинский народ голодает, то не стала бы объедать вашу кухню. Впрочем... в ваших покоях в моей сумке лежат хлеб и колбаса. Могу пожертвовать их в пользу голодающего, то есть, вас, мевретт, – я как можно изысканней поклонилась, таки уронив кирасу и сапоги и въехав лбом в статую элвилинского лучника, где до того скрывался этот коварный негодяй. И застыла с ней в обнимку. Как-то не хотелось второй раз за день оказаться у ног этого обаятельного... – Да чтоб он пропал! – последнее я выкрикнула в сердцах, не сдержавшись и жалея, что вовремя не прикусила себе язык.

– Кто пропал? – пробормотала Темулли. – Сейчас пропаду я...

– Так! Всем молчать! Стоять смирно, произведение искусства обнимать прекратить! – гаркнул вышедший из себя Мадре. Потом успокоился немного и чуть тише спросил: –Какая еще колбаса? Как вы себя чувствуете?

– Колбаса у меня в сумке, у вас в кабинете, – прошипела я. – Не могу его бросить, статую вашу, я тогда рухну. Спасибо, что озаботились моим здоровьем. Лбом двинулась о ваше... произведение искусства... – я отважно оторвала левую руку от мраморного лучника и ощупала ссадину, легшую поверх старой. На пальцах осталась кровь.

– Ой, мевретт! – испугалась Тему, – ухватив Одрина за руку. – У нее кровь! Что делать?

– Так, – снова строго произнес Мадре и, подойдя ко мне, без лишних слов обхватил за поясницу:

– Да отпустите уже лучника! Я хоть и некормленый, и на лилию похож, дотащить вас до кабинета в состоянии.

– Идите... к лешему! – не отпуская статую, выкрикнула я. – Вы не в моем вкусе, а значит, на руках носить меня нечего. Я потом сама... по стеночке... оу...

– Тебе плохо? – робко спросила Тему. – Ты падаешь?

– Ага, падает – Мадре оторвал меня от пола и сурово посмотрел в глаза: – Ну! Так и будем тут стоять, или вы уже возьметесь за меня двумя руками?

– Зря надеетесь, – сказала я обреченно. – Тему, забери жак и сапоги, они легкие...

Реветь хотелось. И колотить непрошенного помощника по груди, чтобы звон пошел. Но я только прикрыла глаза.

Тему подняла кирасу:

– У-у... легкая... как ведро с водой.

Мадре вздохнул, подхватил второй рукой статую и попытался оторвать от пола. Скульптура угрожающе покачнулась, мевретт потерял равновесие. В момент, когда он уже летел вниз, все еще не выпуская меня из рук, до него дошло, что он немного переоценил свои силы. Скульптура упала рядом, и по каменному полу загремели мраморные осколки.

– А-ай!!! – сказала Темулли достаточно тихо, чтобы услышали все в районе мили. – А вы это... живы?

– Я – да, – я мрачно сощурилась, – а он, – я приподнялась, легонько пошлепала мевретта по щекам и сползла на пол, в обломки несчастного лучника. Потом кое-как встала на колени и протянула Одрину руку. – Вставайте. Пол холодный.

К месту происшествия приблизился чуть запыхавшийся Люб: в самом деле, ну куда ж без него? Без особого восторга огляделся и поинтересовался, имея ввиду осколки:

– Ой... А это что было?

Мадре приоткрыл один глаз и недоуменно уставился на меня, эхом повторил:

– Ой. А что это было?

Потом посмотрел вверх:

– Вот умели ж наши предки ваять действительно изумительные потолки...

– Это господин мевретт с Аррайдой... упали, – хихикнула Темулли.

– Тему, по-моему, у мевретта с головой не в порядке, – горестно сообщила я. – Кинь кирасу и принеси воды, будем лечить.

Рыжий мальчишка кашлянул, привлекая внимание к себе:

– Так чего у вас?

– Упали они, говорю, – пояснила зеленоволосая снова, уже убегая на кухню.

– Не надо меня лечить! Я себя прекрасно чувствую, – Одрин сурово посмотрел на меня и рявкнул: – Ты все еще здесь? А кто будет Звингарду помогать?

Должно быть, спутал с Тему.

– Упрямство до добра не доводит, – я вздохнула. – Похоже, ничего не сломано? Ну, кроме статуи? – меня пробило на неприличный хохот. – А чем я могу услужить вашему Звингарду? Вы куда больше подойдете ему... в качестве скелета...

Люб фыркнул.

– Эм... Вам помочь?..

Тему вернулась с кувшином воды и полотенцем и, вспомнив, что она лекарь, провозгласила тоном Звингарда:

– Та-ак. Кому компресс?

– Мевретту. И в постель на три дня, – хихикнул Люб.

Мадре тоже сел и помотал головой, уставясь на меня:

– Вы, помочь? Нет, не стоит... – кряхтя, поднялся и, охнув, ухватился за плечо рыжего. Тот слегка прогнулся под тяжестью, но тут же выпрямился. Был он мальчиком тренированным и крепким.

– Ну-ка, сядьте, – скомандовала Темулли строго и плеснула на полотенце полкувшина воды.

– Так. Сами с моей помощью до спальни дойдете? – не обратив внимания на подружку, вопрошал рыжий.

Ну вот, наконец-то меня оставили в покое. Почему-то грустно... И стоило меня так отрывать от статуи?

Я сгребла сапоги и кирасу и встала. Меня шатало, но уже не так сильно. Похоже, сражения с мевреттами взбадривают. Даже моральные.

Ну, пусть его ведут в спальню, и я доберусь до своих вещей. А колбаса ему только на пользу пойдет, подумала я.

– А для чего я воду несла? – возмутилась девочка.

– Эй, а вы-то, сударыня Аррайда, – окликнул Люб, – в порядке?

Мадре осторожно выпрямился и гордо сказал:

– Я сам дойду. Помогите лучше даме. А воду – вымой пол, – он строго глянул на Тему: – Смотри, сколько мусора, – кивнул на остатки статуи.

– Кувшином воды и полотенцем? – опешила Тему.

– "Сударыня", – я громко хмыкнула, – да, жива... но если бы мевретт упал сверху, то я бы за себя не отвечала. Тему, где этот проклятый кабинет? И, как лекарь, объясни этому упрямцу, что ему нужно отлежаться и есть нормально. А иначе вместо командования всю войну проведет в кровати. Вот.

Люб подмигнул Тему:

– Ох, мевретт Мадре, Вы бы послушали, что Темулли говорит. Ведь у вас может от этого легкого удара потом очень долго болеть голова, это опасно, вы не сможете работать... Вы не имеете права так рисковать... народ элвилин нуждается в вас, – явно кого-то копируя, пафосно изрек рыжий.

– Да что вы все меня накормить хотите? – возмутился Мадре. Потом наклонился к зеленоволосой и шепнул:

– Я что, на самом деле так плохо выгляжу?

– Нет, не так, – отозвалась Темулли. – Но плохо. А я говорила, что не надо пить осенний мед и бегать по лужам...

– Вы выглядите так, будто семь лет подряд недоедали и решали мучительные задачки, от которых голова сваривается вкрутую. Вот, – честно описал то, что видел, Люб.

– Ой, как скверно-то – опечалился Мадре. – Надо бы куда-нибудь на природу... В военный поход – он мечтательно заулыбался.

Я стояла за спинами детишек и едва сдерживала рвущийся наружу дикий смех. Потом хмуро посмотрела на обоих:

– Перестаньте пугать чело... мевретта. Не видите: он мнительный, еще и впрямь решит, что смертельно болен. Давайте, ведите нас в его кабинет. Там разберемся.

– А меня возьмете? – заныла Тему. – В поход?

– Пить мед и бегать по лужам? – съязвила я, подозревая, что все было с точностью до наоборот: именно Мадре отговаривал зеленоволосую от такого времяпрепровождения.

– В кабинет? Угу! – откликнулся Люб, аккуратно потянув мевретта в нужную сторону.

Глава 3.

Люб, пригибаясь и покряхтывая под непосильным грузом, довлек мевретта до покоев и усадил в кресло у стола. А сам шлепнулся на ковер, вытирая пот с покрасневшего лица и громко сопя.

– Усё... Лечите.

– Колбасой, – добавила я, доставая ароматно пахнущий сверток из сумки, которую нашла под креслом. Вытянула нож из сапога, напластала колбасу и хлеб, разложила на блюде, снятом с каминной полки, пристроилась на угол стола и заботливо подвинула блюдо мевретту.

– Угощайтесь. Она вкусная, с чесноком. А хлеб с тмином.

И, подавая пример, сграбастала с тарелки большой кусок. Подмигнула детям:

– И вы налетайте. А потом мне с кирасой поможете. Идет?

Второй обед за день... впрочем, после стольких переживаний он мне только на пользу.

Люб активно закивал и отправил хлеб с колбасой в рот. По конопатой мордашке разлилось блаженство. Разве что добавленный в хлеб этот тмин чуть-чуть портил картину, и юное любово дитя старательно и незаметно выплевывало его в кулак...

Зеленоволосая Темулли притащила для себя обитую голубой парчой скамеечку и тоже схватила бутерброд.

Я же молча порадовалась, что сумка непромокаемая, и купание в замковом рву нисколько не повредило ни ей, ни колбасе.

Оставив блюдо с едой на коленях у мрачного мевретта, я извлекла заветную долбленку с касторовым маслом и, отойдя к распахнутому окну, взялась натирать жак и сапоги. Запах у масла, конечно, премерзкий, зато кираса перестанет коробиться, и трещин на коже не будет. Ну, и с заклепок ржавчина сойдет.

Потом надо почистить и отполировать клеймору и ножи.

За привычной работой грусть отступила. Я даже песенку стала насвистывать, легкомысленную такую, об элвилинской деве, пугающей в лесу поселянина. Все может вылететь из головы, а такая как привяжется!..

Люб навострил ушки, с интересом наблюдая за мной. На лице его писалось, что вот уж чего-чего, а это внятно и понятно. Люби дети тоже чаще всего используют кожаный доспех в своей жизни, и сам он не один такой перечистил.

– А ты чего поешь? Я такой раньше не слышал...

– А она приличная? – розовея, спросила Темулли, приканчивая бутерброд и протягивая лапку за следующим.

Рыжий Люб завел глаза к потолку:

– Это ты о "Яшмовой орхидее Мерриана"? Дядь Одрин, а зачем вы ее в камине спалили? Папа велел книги старинные уважать, ну и... я так и не понял: а откуда в Мерриане орхидеи? – с милой непосредственностью докончил он.

Темка расфыркала хлебные крошки. Мевретт закашлялся и побагровел. Скосился на остроухую:

– И не надейся... такого – там точно нет!

Потом осторожно взял бутерброд и принюхался:

– А ее не под седлом вялили?

– Не-а, – утешила я.

– А вы откуда знаете, что в книжке было? – показав острые зубки, нахально заулыбалась Темулли. – Читали, да?

– Мне было достаточно картинок, – буркнул Мадре себе под нос. Потом понял, что это прозвучало несколько двусмысленно, и поспешно добавил: – Ну, в смысле, видел, когда сжигал...

– Я так и поняла, – еще шире улыбнулась зеленокудрая и отправила в рот остатки второго бутерброда.

Люб, по тому, как покраснела Темулли, догадался, что это была за книжка, и хрюкнул в кулак. М-да... Интересные вещи в библиотеке, оказывается...

– А ты чего хихикаешь? – зыркнул на него мевретт и, страдальчески поморщившись, рискнул-таки надкусить бутерброд.

– Вкусно? – заботливо спросила Темулли.

– Нет, – отрезал Одрин, но бутерброд все-таки съел и смущенно кивнул мне:

– Э... спасибо...

Темулли хихикнула и с сожалением посмотрела на пустые руки:

– Да-а... Это было ужасно невкусно... Прямо-таки отвратительно... – весело улыбнулась она.

Люб вздохнул:

– Жаль, невкусного было так мало...

– Точно... А ты мне, вот, прямо хочется еще себя помучить и впихнуть в себя еще пару этих заме.... отвратительных бутербродов... – продолжила остроухая.

– У меня больше нет, – я развела руками, едва не снеся с подоконника долбленку, но вовремя успела ее подхватить. – Она приличная, – это относилось к песне. – Девушка просто дразнила лесоруба, чтобы он не обижал ее любимые деревья, только и всего...

"Эй, отложи топор живей,

лей, дождик, лей,

ко мне приблизься, пожалей,

лей, дождик, лей.

И поцелуй меня в уста,

кругом такая красота,

ну что же ты, скорей..." – напела я хрипловато, смутилась, потом вскинула голову и ответила на бормотание мевретта:

– На здоровье. Поправляйтесь скорее. И тренируйтесь на статуях, тогда четвертая уцелеет. Или пятая там...

И захихикала, опустив лицо к кирасе. А потом звучно чихнула. Все, годится. И взялась за сапоги.

– А они там только целовались? – огорчилась Темулли. – Не, так не интересно. Я, вот, слышала одну песенку про некроманта... – она зарумянилась.

Мевретт покраснел еще сильнее, словно превращался из лилии в розу; Люб разулыбался, а я строго посмотрела на остроухую:

– Нет, они не целовались. Девушка занималась полезной природоохранной деятельностью, а потом просто исчезла, потому что дровосек, как вы его зовете, давний, ей не нравился. Вкусы элвилин и людей слишком различны, чтобы они могли быть вместе.

Я отложила сапоги и стала оглядываться в поисках клейморы. Нашла ее у стены и, сидя на подоконнике, занялась полировкой клинка – дело неспешное и не требующее сосредоточения. Петь мне расхотелось.

Темулли посерьезнела.

– И ничего они не различны, – она тряхнула зеленой головой. – И вместе они быть могут. У меня папа – человек...

– Извини, не знала, – с досадой буркнула я. – Хотя исключения только подтверждают правило. И вообще, нам что, больше поговорить не о чем, как о... тьфу, о нежной страсти? Лучше расскажите последние новости. Можете мне не верить, но я не знаю о вашем мире вообще ничего.

Тему поерзала, подперла коленками подбородок:

– Так я ж уже рассказывала. Новость у нас одна – война будет. Скоро. Вот победим кругло... давних – и наши народы станут свободными. А меня, вот, воевать не пускают... – она сердито нахмурилась и стрельнула глазами в Мадре.

– Я бы тебя пустила, – протянула я зловеще. – Ты любого врага в пол дня язычком ухлопаешь.

– Я из лука стрелять умею, – оскорбленно вскинулась Тему и сникла: похоже, вспомнила некий определенный лук... родовой. – А на мечах драться меня папа не хочет учить...

– Тему, – Люб потянулся и робко погладил спутанные зеленые волосы подружки, – мой папа вернется – можно будет его попросить... Он мевретт и наиглавный военный командир.

– Да знаю я... – девочка вытерла глаза.

Я оглядела худенькую гибкую фигурку Темулли:

– Научиться владеть мечом несложно, только вот... тебя просто раздавят в схватке... и... это очень... противно... на самом деле. Отец тебя правильно жалеет.

Мне вдруг вспомнился взгляд первого, убитого мною. Я передернула плечами. Знобит... Или это оттого, что вечерний холодок заполз в открытое настежь окно?

Темулли подошла ко мне и ткнула пальцем в грудь:

– Мне нужно. Ты не поймешь. Мне нужно отомстить. А из лука – не то. Я хочу видеть их глаза.

Я заглянула в кошачьи зрачки странной девочки:

– Может быть, не пойму. Но я не хочу, чтобы ты пожалела потом о своем выборе.

Уложила клеймору на ковер и взялась за ножи и точильный камень. Тихое "вжихх" наполнило комнату.

Неужели на свете нет никого, у кого бы не нашлось отравленного ножа в сердце? Кто просто жил бы и радовался этому миру, солнечному лучу, просвечивающему сквозь зелень листьев, голубому небу за окном?

Я отвернулась от комнаты и локтем смахнула слезу. Мертвые не плачут.

– Бедный папа... – тянул свое Люб. – Сандра вон тоже на мечах драться хочет... Сандра-Талька Цмин – это моя сестра, – мальчишка зачем-то опять взглянул на потолок. Любовался дивной резьбой? – Подмастерье-менестрель, вот... Из Венисской школы менестрелей. Между прочим, тоже рыжая... Ой!

В распахнутое окно влетела растрепанная пятнистая птичка с красными бровками и задорным хохолком, зависла, игнорируя закон всемирного тяготения, над плечом мевретта, пискнула и оставила на его синей тунике белое пятно. Мевретт неожиданно ловко поймал нахалку; будто кусок сыра, сжал в кулаке. И, пошатываясь, ушел в спальню. Дверь за его спиной словно захлопнуло ветром. Хотя, чтобы захлопнуть такую тяжелую, требовался, по меньшей мере, ураган.

– А чего это было?

– Летавка. Они письма носят.

– Любо-овные...

Темулли откинула за спину зеленые спутанные волосы и толкнула меня под локоть:

– Не реви. Я же не реву. И ты не реви. Поняла?

Вот дура! Ну кто толкается, когда в руке нож... клинок скользнул по точильному камню и наискось вонзился в ладонь, выйдя с другой стороны, окрасившись кровью.

– Мгла, – выругалась Темулли и, ухватив мою руку, прижала сосуд. – Вот балда. Не умеешь с ножом обращаться...

Второй рукой она принялась нашаривать в рукаве платок.

Люб подбежал, взглянул на мою руку и присвистнул:

– Сегодня не ваш день, видимо...

Я с яростью выдернула нож:

– Нечего под локоть лезть!!

Что угодно: ругаться, зубами скрипеть – только не орать перед глупыми детишками и этим... лилейным мевреттом. Может, он и не заметил? У себя взаперти...

– Сама ты... – отозвалась Тему, наконец, выуживая платок и зажимая рану. – Если руки трясутся, нож не бери...

Она сердито сдула со лба прядь и уже как-то виновато спросила:

– Сильно больно?

– От тебя у любого руки затрясутся, – прошипела я. – Я тебя выдеру.

Перекинула девчонку через колено и от всей души шлепнула пробитой ладонью. Отпечаток на ее попке остался что надо!

А у меня в глазах потемнело.

Спихнув Тему с колен, я здоровой рукой нашарила в сумке зелье, выдернула пробку зубами и облила рану с двух концов. Зелье зашипело, кровотечение остановилось. Пока не началось снова, я обмотала ладонь бинтом и затянула узел, помогая себе зубами.

– Если... если ты еще раз сунешься под нож... – рыкнула я на Темулли, – никакой тебе войны! Замуж – и точка!

– Дура, – вне себя от праведной ярости крикнула Темулли, кубарем скатившаяся на пол и растиравшая пострадавшее место. – И я еще тебя лечила!! Платок отдай!

– На, – я подняла и кинула капризуле платок. Потом вздернула ее за шкирку здоровой рукой и поставила, зажав коленями. – И если еще раз назовешь меня дурой, я тебе... я тебя... в угол поставлю, вот!!

Млин! Связался черт с младенцем!

Не разбирая дороги, я вылетела в коридор.

– Да я тебя еще и не так обзову!! – пискнула мне в спину Темулли и выскочила следом. За ней, удивленно щурясь, но не теряя солидности, показался Люб, громко – так, что было слышно и мне в коридоре, – поинтересовавшись у закрытой двери в спальню мевретта:

– Вы же в порядке, да? Я могу идти?

Рыжему не ответили.

От павшего лучника осталась очень удобная ниша: пустая и темная. Я забилась в нее, усевшись на корточки, придерживая раненую руку здоровой.

Мимо ниши, яростно оглядываясь, перепрыгивая обломки и сбивая факельный огонь, пронеслась зеленоволосая. За поворотом звучно грохнула дверь.

Через минуту, задумчиво сопя, запустив руки в рыжее гнездо на голове, протопал Люб.

Прошли два стражника.

И стало восхитительно тихо.

Но тут, словно чтобы окончательно испортить мне день, из конца коридора донеслись шелест шелка и легкие шаги. Не иначе, какая-нибудь потрясающая элвилинская красотка, из тех, что шлют любовные письма мевреттам с летавками. Да чтоб их всех!

"Только бы не остановилась!" – взмолилась я, решая тупо молчать: пусть считает меня новым украшением или фамильным призраком элвилинского дедушки...

Так и есть – красавица в темно-синем платье, с аккуратно уложенными темными волосами. Из прически выглядывают острые кончики ушей. Большие глаза светятся в полутьме.

Споткнувшись об обломки лучника, красавица ойкнула и своими синими плошками уставилась на меня.

– Это еще что? Иллит атор, леди. Вы кто?

Я упорно молчала.

– Я спросила, кто вы? – ледяным тоном повторила остроухая. – Это вы здесь устроили? – и указала на мраморные останки.