Текст книги "Ночь упавшей звезды (СИ)"

Автор книги: Ника Ракитина

Соавторы: Наталия Медянская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– А не симуран ли ее принес? – засмеялся птенец. – Нет, не симуран.

– И все-таки. Дольмены, сиречь, порталы в Дальнолесье не открываются... через лес Аррайда не шла... И что нам остается? – Сианн встряхнул кувшином: похоже, мед там бултыхался на донышке. – Вода и...

– Алелор, а вы с клейморой на спине когда-нибудь плавали? – ядовито поинтересовалась я.

– Все вы о своей ерунде! – Симург, требуя внимания, постучал хвостом по ковру: – Лучше скажите... А свадьба когда? Мяса хочется...

– В смысле?

– Ну, угощения. Я же уже сказал: я мевреттов не ем. И девушек тоже.

– Кстати, да? – заинтересовался и Сианн вопросом свадьбы.

Я слегка покраснела:

– Эй... не увиливайте... Годится мой план или нет? Если да, давайте обсудим детали. Что вообще в городе узнать нужно? И как сюда передавать добытое? А со свадьбой можно до победы подождать, вот.

– Мы не увиливаем, – Сианн пожал плечами. – План годится всем, кроме одного: мевретт Мадре не согласится. Да и мне не хотелось бы отпускать к инквизиторам будущую родственницу.

Я громко фыркнула:

– Конечно... лучше, если инквизиторы придут сюда... Да поймите же вы! Ну чем я рискую? Я давняя, – я откинула рыжую прядь, показывая заалевшее ухо. – Мне нечего под шапочкой прятать. А что я была в этом замке – так кто это докажет? Если сделать все с умом – вообще никто не узнает об этом. Ну и... – я снизу вверх посмотрела на мевретта Одрина, – хотела бы я увидеть того мужчину, что посмеет меня удержать. Так что лучше не пробуйте! – я хлопнула раненой ладонью по подлокотнику и тихонько взвыла.

– А ладонь вы порезали, – заметил симуран, шумно втянув в себя воздух. – Не хлопайте ей...

Сианн вскочил, взял меня за раненную руку и тихонько коснулся губами повязки:

– Осторожнее, моя леди, прошу вас.

Птица хмыкнула. Тихо-тихо. Чтоб никто не услышал. Ну, вспомнила случайно такую штуку, как правила приличия...

Я, полыхая, будто осенняя рябина, выдернула руку у черноволосого. Сморгнула. Наклонилась к симурану:

– Порезала. Расскажу в городе, что элвилин меня пытали, – и подмигнула.

– Да-а, это мы можем, – усмехнулся Алиелор, не удерживая моей руки.

Я, сощурясь, посмотрела на Сианна: пыталась понять, правду он речет или это юмор такой.

– Ну-у... если заставите каждый день любоваться вашей неизреченной элвилинской красотой, то достанете кого угодно...

– А вы на меня любуйтесь, – симуран по-кошачьи опрокинулся на спину, демонстрируя нежное брюхо.

– Вы безупречно вежливы, – заметил Сианн, все так же улыбаясь. – А что касается моей красоты – то что есть, то есть...

Я негодующе фыркнула: нашелся красавчик.

– Надо заметить, тут имеются те, кто гораздо вас красивее, – и второй раз за вечер показала менестрелю язык.

– Это я, да? – симуранчик счастливо завел глазищи к потолку.

– Я и не претендую, Боже меня упаси, – вскинул руки Сианн. – Тут есть такие, с кем мне не сравниться.

И показал язык в ответ.

Я хотела его пнуть, но Симуран лежал между нами, и потому я лишь сердито втянула воздух, сделав зарубку в памяти устроить отпрыску Мадре мелкую пакость – навроде купания Идринн. Вот ведь: элвилин, мудрый и прекрасный, стал быть, а такой вреднюга... Хуже папы.

– Итак, все же, что от меня потребуется в городе? – деловито спросила я.

– У вас такой вид, как будто вы смерти моей хотите, – заметил Сианн. – Ну, или просто темную устроить... В Сатвере от вас потребуется следить за тем, какие силы стягивают туда люди, а еще присмотреть за ордальонами. Насколько выйдет, конечно.

Красавец небрежно пожал плечами.

– М-м, нет, не хочу... вашей смерти, – улыбнулась я. – За силами проследить несложно. Хотя бы изучить расходно-приходные книги местных купцов. Войско, оно кушать хочет. Лошадки вот тоже... если они у вас есть.

– Есть-есть, – птичка стремительно облизнулась. Может, он не только свинину любит?

– А вот с ордаль... инквизиторами сложнее. Они ведь тайну блюдут, верно? Кроме того, я лицо светское... и женщина... Но... попробую, – я сжала руку Одрина, удерживая того от возражений. – Кнехты Ордену, полагаю, нужны. Особенно, перед лицом грядущей войны... И эти, наемные убийцы...

Покосилась на вытянувшийся лик Сианна:

– Если они меня пришлют вас убивать, вы уж не сильно сопротивляйтесь, хорошо?

– Конечно! – с запалом отозвался Сианн. – Я не буду вам портить службу. Могу даже сам поднести на блюдечке свою голову.

– Это будет неправдоподобно, – ледяным тоном заметила я. – И не интересно. Не влезет на блюдечко голова. Так что давайте лучше обсудим, как мне добраться до города. И поверят ли там в легенду об элвилинской засаде, из которой мне удалось уйти.

Я поглядела на птицу и сердито покачала головой:

– Только на нем не полечу, и не думайте.

Симуранчик смерил меня взглядом:

– Не очень-то и хотелось. А вот Алёра лучше не трогать. Иначе вам придется меня убить. Вам разве меня не жалко?

И серебряного глаза выкатилась слеза.

– Ну, тише ты, тише, – Сианн удобно устроился, опираясь на симурана спиной. По прекрасному лицу его бродили самые разные мысли. Например, та, что давним он никогда не внушал доверия. И, видимо, с этим нужно смириться. И есть только один человек, который ему верил... верила... Он глубоко вздохнул. Так, о чем это они...

– Ну, если вы, якобы, бежите из элвилинского плена, то, очевидно, придется шлепать пешком. Что с вашей хромотой затруднительно. Можете "увести" лошадь.

– Я никого не собираюсь убивать, даже ради поддержания легенды.

Потянувшись, я отобрала у Сианна кувшин, встряхнула, убедилась, что там еще что-то плескается, и решительно допила мед.

– Шлепать... Отлично звучит... в устах высокородного элвилин... – я хмыкнула. – И не беспокойтесь, дохромаю, я упрямая... Хотя можно и лошадь...

– Ну, я могу подкинуть до границы... Если меня попросить как следует... – развеселившись, предложил симуран и выразительно поглядел на друга.

– Там не так много осталось, – заметил Сианн, впадая в меланхолию при виде пустеющего кувшина.

– Совсем ничего, – утешила я. И обернулась к птенцу: – Сказано уже – на тебе не полечу. Я в доспехах с мечом тяжелая, а ты маленький.

Симуран пренебрежительно фыркнул:

– А ты сколь весишь во взрослых кабанах?

– Ну знаете ли! – я хряпнула пустым кувшином об пол: – Нашел с чем сравнить!

– А что? Между прочим, кабан тяжелее!

Этого я не вынесла, вскочила, покачнулась, и, скрипнув зубами, в обход симуранчика зашагала к выходу.

– Эй-эй! – возмутилась птица. – Это вы куда? А ну вернитесь!

Он лениво шевельнулся и переполз, загораживая мне дверь.

– Мгла... Опять обиделась... – растерялся Сианн.

– Отойди! – рявкнула я на Симурга. – А то мне и в окно вылезти не впервой.

– Не-а, не вылезешь, – отмахнулся нахал. – Не позволю.

– Леди! – жалобно воззвал ко мне Сианн. – Ну скажите хоть, что вас обидело на сей раз?

– Вы! – я со всхлипом втянула воздух. – Уберите хвост!

– Зачем? – удивился юный нахал. – Лежит, никому не мешает...

Сианн покачал головой:

– А если мы извинимся? Ну... или я за него, – элвилин кивнул на симурана.

– Нет, зачем же... не хочу тревожить вашу гордость. Кроме того, мы ведь уже все обсудили?

– Ну, леди, если я вас обидел – мне, правда, очень жаль.

– И мне жаль... – птенец насупился и жалобно спросил: – Я вам не нравлюсь? Моё общество вам неприятно?

Мадре вздохнул, встал и, подойдя, обнял меня за плечи:

– Триллве, сядь, я прошу тебя.

Повернулся к Сианну с приятелем:

– Ну что вы, как дети, право.

– Вообще-то я и есть деть... мне только двенадцать... – смущенно признался симуран. Я засмеялась и присела на его хвост. Нога болела, и плестись до кресла не хотелось, да и вообще...

– Ну и я вообще-то ваше дитя, мевретт, – Алиелор ухмыльнулся и тряхнул волосами. – А если всерьез, то я, правда, не понимаю, чем обидел леди. Но готов извиниться.

Симург покосился на меня, но промолчал. Похоже, решил терпеть и хвостом сильно не дергать, только вилка на конце шевелилась.

Я осторожно погладила симурана по морщинистой шее. Она был теплая.

Мадре присел на корточки рядом со мной и, отодвинув рукой беспокойный кончик хвоста, заглянул мне в глаза:

– Вот объясни мне. Зачем тебе это нужно? Срываться в Сатвер, подвергать себя опасности?

– Что вы так его трогаете? – обеспокоился симуран. – Там кожа шелушится?

Мы дружно вопрос проигнорировали.

– Я хочу вам помочь, – я взяла руки Одрина в свои. – Я воин. И не стану сидеть ни за чьими спинами. Даже за такой надежной, как твоя, – закончила шепотом.

– Я не прошу тебя сидеть за моей спиной. Я просто хочу, чтобы ты не срывалась сию же минуту, – тихо ответил он. – И, кстати, хочу сыграть свадьбу до того, как ты умчишься в этот проклятый Сатвер.

Птенец распушился, встрепенулся и прислушался:

– А меня... меня позовёте?! – возбужденно требовал он. – Ну, я не буду много есть, пра-авда...

Помешались они все с этой свадьбой. Я лишь вздохнула, сползая на пол и освобождая дергающийся симуранов хвост. Бедняга с радостью подергал им, убедился, что с хвостом всё в порядке, и обвил им мои ноги. Ну так, чуть-чуть. Чтоб Алиелор не ревновал, но всё же.

Сианн замел под кровать осколки кувшина и взял в руки лютню.

Тотчас же Симург требовательно на него глянул:

– А... Спой что-нибудь...

– Что именно?

Я оглядела себя и хмыкнула: вид... вот только для невесты... Особенно бинты.

– Я не срываюсь, до утра... во-первых... а во-вторых... Одрин, ну разве это важно: жена я или нет? Я все равно... все равно очень тебя люблю.

– Для меня – важно, – он серьезно посмотрел мне в глаза. – Я, знаешь ли, страшный собственник...

Потом повернулся к птице и торжественно пообещал пригласить ту на свадебную церемонию. Сианн же заиграл негромко:

– Мне ветер северный спел песню о тебе.

Позволь ее мне повторить теперь.

Прости за дерзость слов и за сиянье глаз –

Все ветер, негодяй, ты мне поверь!

Явился он в ночи, ворвался сквозь окно,

Уселся у камина предо мной.

Сидел, смотрел, как будто ждал чего,

Схватив запястье легкою рукой...

Симуранчик внимал, задумавшись: интересно, а каково это вообще – полюбить? Вот он почему-то пока пролетел мимо этого... Но довольное мурлыканье "уррр-уррр", зародившееся глубоко внутри серебристого тела, попадало в такт музыке.

А я молчала. В горле застрял комок, даже дышать было трудно, не то, что говорить.

Одрин с пониманием посмотрел на меня и ободряюще улыбнулся. Потом тихо сказал, повернувшись к Сианну:

– Сын, прости меня. Я был полным идиотом.

Сианн кивнул, не прерывая пения, глядя на огонь, танцующий фарандолу в камине:

– ..."Ну, что, дружок, – спросил он, наконец, –

О ней все грезишь тихо по ночам?"

"О ком о ней, что знаешь ты, певец?"

И холод по моим прошел плечам.

Но ветер рассмеялся мне в ответ,

И лютню взял, запели девять струн.

Слилось все в танец бешеный вокруг –

И треск огня и строки древних рун,

И шторы на окне, и в ножнах меч

И с элем на столе большой кувшин...

Но громче пения ветра с тонких губ

Сорвался стон...

Я с трудом встала, опираясь на плечо Одрина:

– Хорошо. Я стану вашей... твоей женой.

Мне было страшно и хотелось спасаться бегством. Симург же, казалось, был полностью счастлив. Он привалился к теплому боку друга и весь обратился в слух, периодически забывая дышать. Серебристые большие глаза словно видели то, о чем пел "Алёр".

– ...А ветер улыбнулся и ушел

И за собой не затворил дверей...

А песня пелась, Дева, о тебе,

О глубине озёр в твоих глазах,

Что будто сказка, далеки теперь,

О рыжих, пышных, медных волосах...

Ту песню в памяти своей храню

И повторяю ежечасно про себя.

Но спеть ее тебе – увы –

Прости, прости, не смею я...

Сианн закончил петь и, прижав струны рукой, склонил голову.

– Поздравляю, отец, – сказал он негромко.

– Спасибо, сын – тихо ответил Одрин, потом обнял меня, закрыв глаза, вдохнул запах моих волос. Отстранился и потянул за цепочку, висевшую на шее. Мгновение спустя на его ладони лежало узкое серебряное кольцо, по ободку которого струилась вязь древних рун.

– Дай мне руку, Триллве, – почему-то враз севшим голосом произнес он.

Я послушно протянула руку.

Сианн усмехнулся, похоже, что-то вспомнив. Буркнул: "Это у нас семейное". Я передернулась под его брошенным искоса взглядом.

Симуранчик тоже с интересом наблюдал за происходящим, однако подать голос не рисковал. Может быть, думал, что любовь и следующее за ней обручение – это что-то такое, чего ум подростка, да еще и не человека, не в силах полностью понять и осознать...

Кольцо охватило палец прохладно и почти невесомо.

В Сатвере придется бинтовать... такое украшение сделать человеческим рукам не под силу – я это понимала. И... слезы посыпались из глаз крупным горохом. Я быстро опустила голову. Несколько слезинок упали все же на руки мевретта.

Одрин перевернул мою руку, поцеловал ладонь и, подняв за подбородок мою опущенную голову, пристально посмотрел в заплаканные глаза:

– С этой минуты ты – моя невеста.

Я сморгнула.

– Спасибо.

Сианн совсем помрачнел. Скривил губы и тронул струны.

– Значит... С двумя сыновьями не повезло – и поэтому решили завести третьего?

Я испугалась, что Мадре накинется на сына с кулаками, но тот лишь добродушно усмехнулся:

– Я бы очень хотел, чтобы Триллве родила мне ребенка.

Нет, все-таки хорошо, что он меня держал.

Глава 8.

Алиелор заиграл снова. Мелодия была странная – она то взлетала, то падала камнем вниз, то становилась напевной, то яростной. Мне показалось, менестрель и сам не мог решить, доволен он ею или нет.

А вот Симургу именно такая, видимо, и нравилась больше всего. Он исхитрился, положил голову на ногу элвилину и наслаждался музыкой.

Мелодия закончилась, плавно опустившись. Симуран разочарованно засопел.

Чувство близкой и болезненной потери накатило на меня, я до боли прикусила губу.

– Что это с вами? – обеспокоено спросил Одрин. – Вид у вас какой-то совсем не праздничный.

Глаза Сианна сверкнули в полумраке, точно зеленые звезды:

– Знаете... У меня такое чувство, что по лесу едет черная карета с двумя зажженными фонарями. На нее падают обломанные бурей сучья и сорванные листья, ливень молотит в крышу – но карета стремится вперед. Тянут ее двенадцать черных, как смоль, лошадей с красными глазами, запряженные цугом, и от их раздутых ноздрей поднимается пар. А широкие копыта взрывают и отбрасывают комья грязи. И вороные уже измараны по брюхо. Нет, ну и какой дурак выбрал для путешествия такую погоду?

Мадре прислушался, прижав меня к себе, потом резко выдохнул, заставив Симурана обиженно фыркнуть: "Эй, вы меня нарочно пугаете, да?"

– Карета, по лесу? – жених бережно усадил меня на кровать и поцеловал руку. – Ну, ты и скажешь, сын! Да на здешних дорогах два всадника разъедутся не с первого раза. И, нас бы с застав предупредили.

– Может, они и предупредили, да только Идринн.

– Ну да. А мевретт Идринн не пришла докладывать, потому что на меня обозлилась. Или твое пение ей не нравится, жених.

– Или меня боится? – с надеждой вставил птенец.

– Было бы что серьезное – пришла бы... – взгляд Одрина стал затуманенным и нездешним. – Лес волнуется, да, но это из-за грозы. Рябиновая ночь мало кому понравится. И вообще, в такую погоду сюда потянется разве что самоубийца. А по лесу проедет только призрак. Или пролетит. Но и у того колеса в грязи завязнут.

Симуран захихикал. Да и Сианн ухмыльнулся, пропустив мимо ушей "жениха". (А ведь, вспомнила я, он с этой Идринн обручен).

Мадре же пожал плечами:

– Лучше скажите: мед еще остался?

– Нет, – печально сообщил Сианн. – Только мазь. Но можно разорить Виолет.

– Виолет? А это мысль! – Мадре хитро посмотрел на меня. – Ты помнишь Виолет? Ну, которая детей из термы выгнала? Такая пампушка с кольцами на косах?

– И всякой хрени сюда натащила, – Алиелор покрутил головой, скорбно озирая пятачок, отвоеванный у оружия и брони. – Крепкая девушка.

Я вспомнила кругленькую румяную экономку:

– Ага.

– Ну что ты, как в воду опущенная? – встревожился Одрин.

– Ничего страшного. Я просто устала, – не хотелось отягчать своими заботами, надуманными, возможно, и без того нелегкую его жизнь. – А что Виолет?

– А то, – ответил вместо отца Сианн, – что если у кого-то и в замке и есть лишний кувшинчик отменного меду, так это у нее... Кстати, миледи, я, надеюсь, прощен? Ну, в честь праздника?

– Давно уже прощены. А что, не проще на кухне взять?

– На кухне совсем не то... – старший мевретт подмигнул. – Ну и... меня давно мучают подозрения, что в кладовой Виолет творится что-то странное. Я предлагаю двум мевреттам нагрянуть туда с внезапной инспекцией.

– Пьяницы, – коротко определил симуран, вытягиваясь у огня.

– Попрошу без определений, – поднял указательный палец Сианн. – Ты же сам не выносишь, когда тебя воспитывают. Кстати, можешь отправиться с нами.

– Не, я тут... с огнём поболтаю... – отозвался Симуран.

Комната экономки располагалась в одной из круглых башенок, стрельчатыми окнами выходящих к подъемному мосту, и занимала целый ярус. Больше она напоминала склад, чем жилую комнату. Здесь были и сундуки, и несколько комодов, и бюро с резными дверцами...

Два ткацких стана – вертикальный и горизонтальный – с начатым рукодельем...

Самопрялка...

Ряд ступ с пестами – от здоровой – по грудь взрослому мужчине – до самой маленькой...

Полка с корчагами варенья, укрытыми вощеной бумагой...

Кадки с соленьями, зерном и толокном, расставленные вдоль стены...

Развешанные в простенках гобелены...

Большая корзина с разноцветными клубками шерсти...

Пара овечьих шкур...

Старинные платья на плечиках, укрытые кисеей...

Подвешенные к потолку пучки высушенных трав...

Плита с духовкой...

Сама Виолет могла здесь найти, что угодно, а вот другим пришлось бы трудновато. Кстати, от двери никого не было видно, только слышалось, как дождь барабанит в окна с мелким переплетом, потрескивает в печи огонь да звучат искаженные эхом голоса.

– Вот интересно, что случится раньше, Люб перестанет умирать или ты причешешься? Не дуйся. Глянь, как он на тебя косится...

– Я не...

Тихое фырканье.

– Хм... Ладно. Рубашку надо чуть-чуть ушить в рукавах. И носят ее обычно не поверх старой.

– Да? – знакомым капризным голоском отозвалась зеленоволосая Темулли. – Ну... я же пока грязная, чтобы чистую надевать. И ушивать не надо!..

– Темулли, язычком-то чеши, но и гребнем не забывай, – скомандовала Виолет.

– Так запутались!

– А ты причесывай чаще. Поверь мне, это несложно. Ну что, Люб, умирать дальше будешь или раздумаешь?

За мебельными бастионами что-то заскрипело и раздался слабый голос Люба:

– Я и не умирал...

– Да ну! – шутливо возмутилась Виолет. – А кого же я отравила настоем от... прости, но похмелья?

Я фыркнула, прикрывая рот. Одрин приложил палец к губам, умоляя не шуметь. Его глаза смеялись тоже. Сианн перевел взгляд с отца на меня и постучал себя по лбу.

– У-у-у... – провыла Темулли. – Ну, да. Пожалуй... Теперь мевретт Мадре в меня точно влюбится...

Черед фыркать пришел Сианну. Мадре покраснел.

Виолет рассмеялась:

– Ну, ты подрасти лет эдак на десяток – а там посмотрим. А сейчас господину мевретту немного не до тебя... Эй, выше нос!

Послышалось громкое сопение: то ли обиделась зеленоволосая, то ли рыженький Люб, ревнуя, решил, что зря перестал умирать.

– Ну и ладно, я пока себе другого найду... Госпожа Виолет, а я красивая?

– Между прочим, подслушивать нехорошо, – беловолосый подтолкнул меня и сына вперед. Но пока мы пробирались через здешние лабиринты, еще успели расслышать доверчивое Темкино:

– Лю-уб, а ты мой друг, правда? Ты меня не бросишь? Ни за что?

– Ни за что. Никогда. И не собираюсь.

– Что бы ни случилось? И... и что бы ты ни узнал?

Мимо нас за мебелью прошлепала в сторону двери Виолет.

– А что я узнаю, Тему?

– Ну-у, не знаю, Мало ли... Ладно, забудь.

– Ты... Ты ведь тоже со мной всегда дружить будешь? Даже когда вырастешь? – севшим голосом поинтересовался Люб.

– Конечно! – горячо заверила его Тему. – Всегда-всегда! Даже если умру.

Рыжий испуганно вскрикнул:

– Ты что, не надо! Ну, пока у тебя не будет семнадцати внуков! А потом... потом тоже не надо... Ой!

Это Люб увидел нас.

– Ой! – сказала Темулли. – Добрый... вечер.

Выглядели детишки намного пристойнее, чем тогда, когда Виолет уводила их из терм. Люб, правда, красовался все в тех же штанах и рубахе, только вычищенных. Зато Темку одели в свежее: полусапожки, зеленые замшевые штоники до колен, великоватая шелковая рубаха, чуть морщащая в рукавах, зато сколотая дивной работы брошью-стрелолистом. И волосы аккуратно расчесаны.

– Добрый... – я пошарила глазами, соображая, куда могу присесть. Повязка на ступне стала мокрой.

Одрин поддержал меня.

– Роскошные у вас планы на будущее, Люб, – усмехнулся он.

Конопатый расплылся в широкой стеснительной улыбке:

– Угу, господин мевретт. У Темулли будет семнадцать внуков, и у меня никак не меньше.

– Да, это хорошо... – протянул Мадре, изо всех сил стараясь не расхохотаться. – А чем еще вы здесь занимаетесь, кроме составления планов возрождения пришлых?

Зеленоволосая углядела, что мне трудно стоять, и щедро подвинулась по кровати:

– Садись. А... почему ты такая.... счастливая? И хромаешь?

– Я на лучника наступила... ну, того... осколки, – я, вздохнув, воспользовалась приглашением. – А счастливая... потому что его люблю.

Люб медленно и осторожно поднял руку к нижней челюсти и поставил её на место. Дела-а...

Темка засияла:

– Ой... И что, свадьба скоро?

Далась им эта свадьба!

Одрин краем глаза покосился на мои босые ноги, сердито отбросил назад светлые волосы и молча пошел инспектировать сундуки. Темулли посмотрела на мевретта. Потом на меня. Жалобно спросила:

– Слышь... А ты на меня больше не дуешься?

– Не дуюсь.

– Ура! – Темулли полезла обниматься. И вдруг заревела, уткнувшись в мое плечо.

Люб тут же, как истинный рыцарь, кинулся ей на помощь. И замер, перебирая пальцами рубаху на животе и с немой укоризной глядя на меня. Я кивнула рыжему: мол, ничего страшного, не беспокойся.

Мальчик озадаченно поскреб конопатый нос. Отошел на цыпочках, заглянул под локоть Мадре:

– А чего это вы там выглядываете? Мед ищете, да?

– Нет, не мед, – ответил из-за ткацких станов Сианн, – я и так знаю, где он стоит.

Мадре, проигнорировав вопрос, выудил со дна одного из сундуков пару мягких туфель без задников и, подойдя, осторожно надел мне на ноги. Потом проследил глазами за Сианном:

– А ты тут, похоже, не в первый раз...

– Ну... Я всегда нахожу тут мед, когда приезжаю. А что? – Сианн снял с полки большой узорчатый кувшин и задумчиво понюхал содержимое.

– А потом вы тоже пойдете в термы? – брякнул Люб.

Черноволосый уставился на него:

– И не думайте! Я так не напиваюсь и песни не ору... Я их пою.

– Мы тоже не орали, мы тоже пели... У меня сестра – менестрель. Вот, – Люб покраснел до потери веснушек, а Темулли фыркнула.

– Может, здесь и чашки есть? – уныло спросила я, чувствуя себя выбитой из колеи и невероятно усталой.

– Есть, моя леди, – Сианн указал на полку, на которой в ряд стояли чаши, чашки и чашечки. Я дохромала до полки и взяла посудину:

– Налейте мне...

Сианн, учтиво кивнув, исполнил просьбу.

– А мне – не надо, – наморщив нос, заявила зеленоволосая девочка.

– И мне не надо, – смущенно промямлил Люб.

– А попросить ты не могла? – проворчал Одрин. – Обязательно надо самой вскакивать?

Я искоса взглянула на старшего мевретта:

– Могла попросить, видимо. Но предпочитаю справляться сама. И... – мне вовсе не хотелось его обижать, ну какой леший за язык тянет? Я посмотрела на кольцо на пальце... может, зря? Может... ну я вовсе ему не подхожу, резкая, грубая, да еще и человек... Грустно...

Я поболтала содержимое и подняла чашу:

– За то, что мы здесь встретились. И за Сатвер! Чтобы ни одна из его тайн не... осталась неразгаданной! – я выпила залпом. Ну их, эти элвилинские обычаи смаковать и не торопиться.

Одрин вздохнул, досадуя, что мыслями я уже в городе. Скучно выхлебал мед и подошел к окну.

Зато Люб покосился на меня с уважением: "А знаете? У нас с Тему так, конечно, выходило, но шибало здорово"...

– Сатвер? – встрепенулась Темулли. – А причем тут Сатвер?

Подскочила и заозиралась по сторонам.

– Что такое? – встревожился Люб.

– Где мое платье?! Куда оно делось?

– Какое платье?

– Мое, старое...

– Это не та тряпка на кровати? – Сианн указал нужное направление и, опять пренебрегши чашкой, приложился к кувшину. Девочка коршуном бросилась на искомое, обшарила складки, выхватила измятую бумажку и спрятала в рукав рубахи. Люб быстро глянул на подругу. Скривился, словно усилием воли прогонял какие-то противные мысли, знать не зная, как сильно сейчас похож на старшего мевретта.

Гроза прошла, и только нудный ливень барабанил в окна. На душе Мадре скребли кошки. "Ну почему хорошее не может длиться вечно... – он прижался лбом к холодному стеклу и закрыл глаза. – Ее запах, ее голос, ее глаза... Завтра все это окажется далеко-далеко и я бессилен что-либо сделать с этим"...

Я бросила чашу на пол и подошла к Одрину, отважно положила руки ему на плечи:

– Что с вами? Я могу помочь?

Мне... стало больно... как ему?

Одрин порывисто обернулся и прижал меня к себе. Шепнул на ухо:

– Не уезжай, Триллве...

Люб сообразил, что подглядывать такое нехорошо только после того, как его уши начали гореть. Уж очень странно это смотрелось... Мевретт Мадре всегда был таким... Строгим...

– Одрин... пожалуйста... – мне стало нечем дышать. – Не надо меня удерживать... я вернусь. Обещаю!

Я обняла его до боли, желая никогда не размыкать объятия.

Элвилин прижал мою голову к своему плечу и, уткнувшись в волосы, прошептал:

– Прости, я понимаю. Просто мне без тебя будет очень плохо...

– Н-не думай об этом сейчас...

Я приподнялась на цыпочки и стала целовать его глаза, щеки, губы...

Ноги подогнулись.

Одрин, должно быть, почувствовал, что та грань, за которой он уже не сможет себя контролировать, опасно приблизилась и, заметив круглые глаза Люба, титаническим усилием взял себя в руки:

– Я постараюсь, Триллве, – шепнул он и с сожалением оторвался от моих губ.

Я неуверенно выпустила Одрина и оперлась о подоконник. Голова кружилась.

Люб и вовсе отвернулся, не желая мешать. Вся его растерянная худая спина выражала вопрос, неужели он когда-нибудь, когда вырастет – тоже вот так вот... полюбит?

Зеленоволосая девочка тронула друга за рукав и качнула головой, мол, вот оно как...

Люб только удивленно кивнул:

– Как в песнях, да? – шепнул он Темулли на ухо.

– Ага... Люблю, когда про любовь поют... – Темулли мечтательно закатила глаза и поправила брошь на вороте.

– Был бы я менестрелем... – вздохнул Люб, на секунду зыркнув в нашу сторону, но тут же вновь поспешно отворачиваясь. – Только, кажется, нас сейчас, того... Скажут куда-нибудь идти...

А уходить ему не хотелось. И рыжий устроился на подоконнике второго окна, разглядывая, как капли дождя стекают по шибам.

– Ух ты! – внезапно воскликнул он. – Переполох там, а мы тут. Значит, это не мы чегой-то ещё натворили.

– А может, натворили и не заметили? – испуганно пискнула Темулли. – А там что?

– Дама, – Люб открыл окно и высунул голову под дождь. – Из кареты лезет и чего-то требует. Орет, между прочим, здорово...

– Ой, Люб, осторожнее! Разобьешься – я ж тебя не соберу! – зеленоволосая цапнула его за рубаху. Люб вернул голову в комнату и весело отряхнулся:

– Ладно уж, ради тебя не буду.

Темулли в благодарность поцеловала приятеля в щеку, и оба покраснели.

– Какая дама? – Мадре очнулся и тоже посмотрел в окно, стоя рядом со мной. Снизу раздавались крики и смутно виднелись очертания коней, кареты и факелов, размытые стеной дождя. Мевретт повернулся к сыну:

– Алиелор, подойдите. Кто это там?

– Не имею ни малейшего понятия, – отозвался Сианн и, вероятно, сообразив, что такой ответ выглядит непочтительно, добавил, – отец.

В это короткое слово элвилин сумел вложить столько сомнения и нежности, что я вздрогнула.

– Сегодня день такой, что все падают нам на голову, – продолжил Алиелор.

Я на подначку не обратила внимания. Одрин, которого что-то всерьез обеспокоило – тоже.

– Дама называется! Вопит, как резаная, – Люб демонстративно прикрыл уши.

– Кричит, что по делу, – добавила Темка.

Мевретты дружно отмахнулись и приникли к влажному стеклу, едва не столкнувшись лбами. Дождь понемногу стихал, и силуэты внизу стали более отчетливыми. Мадре нахмурился:

– Кажется... я уже где-то это видел... стоит неудобно, герб не разглядеть.

– А как карета по лесу проехала? Только вокруг замка поляна, а так чащоба и бурелом... дорожка узкая, – припомнилось мне. – Алелор, это вы наворожили?

– Что вы, сударыня, – отозвался черноволосый с легкой ехидцей. – Я не умею.

– Мгла! – ругнулся Мадре. – Как же я сразу не понял! Подожди чуть-чуть... – и он вылетел в коридор. Примерно с минуту оттуда доносился его раздраженный голос – мевретт отдавал указания. Потом голос отдалился и умолк.

– Боюсь, мне тоже лучше пойти за ним, – Сианн поклонился в своей обычной насмешливой манере. Мы с детьми остались стоять у окон.

Происходящее внизу в потоках ливня и дрожащем факельном свете казалось нереальным. Точно я смотрю внутрь стеклянного шара, заключающего вороных, запряженных в черный экипаж; даму, высунувшуюся из-за кожаных занавесок; зубчатую стену леса в ореоле вспыхивающих то и дело голубоватых молний... Картина была и размытой, и странно выпуклой. Я могла рассмотреть мельчайшие подробности и услышать каждый вздох и звук, вплоть до жирного чвяканья грязи под конскими копытами...

Гостья бесновалась. Голос у нее был пронзительный и свербящий, до рези в ушах, и даже громовым раскатам заглушить его не удавалось.

– Ну?! Меня долго будут держать на дожде?!! Я замерзла и устала!!

– Разворачивайтесь, сударыня, – пророкотала басом сова, светящая оранжевыми глазами с крыши кареты. Похоже, ее использовали для переговоров. – Мы готовимся к войне, и пребывать здесь небезопасно. Кроме того, у нас приказ не впускать никого. По крайней мере, до утра.

– Никого?! – прорезал тьму и дождь опасный женский визг. Изящная рука в перчатке метнулась, точно рассекая воздух. – Я заставлю пожалеть об этом и его, и... всех! Не родился еще тот элвилин, что посмеет не впустить куда-то Анфуанетту Ису эйп Леденваль, вы поняли?!!

Деревья вокруг кареты качнулись. Неясыть испуганно ухнула и взмахнула крыльями, разметав брызги. Лакеи у дверцы вжали головы в плечи. Кучер скукожился. Кони заржали, норовя взвиться дыбом. С веток сорвалась и скрылась в ливне стая ворон.

– Не кричите, госпожа, вы сорвете голос, – сова счастливо прищелкнула клювом. – До утра вы можете отдохнуть в таверне "Плясунья Сарк", до нее всего четыре мили. Там и сухо, и тепло. А утром мевретты решат, как с вами обойтись.

– Ты что, не понял, дурак?! – с пальцев дамы сорвался огненный шарик. – Да я... я... Эй! – крикнула она своему лакею, – в ров, дурак! Вот что! Если вы не откроете, я буду топить одного за другим сперва их, – она ткнула пальцем в слуг, – а потом вас. Я – Колдунья с Гнилого Болота!