Текст книги "Корыстный интерес (СИ)"

Автор книги: Ник Венджинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Чудовище! Что на тебя нашло?! Я не принадлежу тебе! – вздёрнув подбородок и скрестив руки на груди, вскинулась Акада. – То, что было между нами ночью, не даёт тебе никакого права так...

– А что было ночью? – не дослушав, я задрал ей юбку, подхватил за бёдра и, усадив на столешницу, встал между её ног, прижавшись так сильно, что сам мгновенно пожалел.

– Отодвинься, – попыталась отстраниться она, но только ещё сильнее привлекла тем, что прогнулась и подчеркнула все свои бесподобные формы да линии, начиная с гибкой шеи, пышной груди, тонкой талии и заканчивая этими... безумно сексуальными острыми коленками, что беспокойно летали вокруг меня в попытке освободиться.

– Я просто поговорить хотел.

– Не нужно так близко, я тебя прекрасно слышу на расстоянии. – Её голос вдруг сорвался на хрипотцу, и меня бросило в дрожь. А тут ещё её ладони упёрлись в мою грудь, буквально плавя тело.

– Я должен кое-что сделать... помочь...

– Мне? – с вызовом хохотнула она. – Мне не надо помогать!

– Не спеши, девочка. Я мог бы помочь тебе... – начал было я, но горло внезапно перехватило: я рассматривал трепещущую Акаду, и меня скручивало в пружину, в ураган, давление то сжимало, то расширяло сосуды внутри меня. Я замолчал и окинул Акаду недвусмысленным взглядом.

– Надо подождать полнолуния, – прошептала она, взирая на меня широко распахнутыми глазами, – Риши, остановись, пожалуйста.

– Я ничего не делаю, – почти не соврав, шептал в ответ я, жадно водя ладонями по её оголённым бёдрам. – Но если ты не прекратишь так дёргаться и ёрзать, так бесстыдно крутить своей восхитительной попой на этом столе, то не уверен, что сдержусь.

– Тогда убери руки. И я перестану нервничать и крутиться. Полнолуние... – вновь напомнила она.

– Хватит уже о полнолунии! Ты хочешь меня, Акада, независимо ни от какого-то там полнолуния и вынужденного совместного проживания. И хочешь прямо сейчас!

– Я? Нет же! Что ты! – От притворного возмущения задохнулась она, но её шея и грудь покрылись испариной, нагло опровергая ложь, и я нервно облизал губы, едва сдерживаясь, чтобы не облизать и всю девушку с ног до головы. – Ты ошибаешься, Риши. Я совсем не хочу! А вот ты хочешь. И готов лишить нас единственной надежды на побег, не дождавшись нужного дня.

Тут не поспоришь. Желание действительно причиняло физическую боль, хотелось выть от безнадёжности, от осознания того, что Акада права и мне стоит остановиться и подождать этого долбаного полнолуния... Хотелось кричать от наслаждения, потому что её пальцы уже давно плясали огненный танец под моей одеждой. Хотелось большего настолько сильно, что казалось, меня разорвёт.

– Ты сама не убираешь руки. – Я поймал свой взгляд в отражении зеркала: пьяный, затуманенный, ничего не соображающий...

– Я?

– Да, ты... гладишь меня...

Она неохотно вытащила руки из-под моей сорочки и прибрала растрепавшиеся волосы. Её щёки горели; грудь учащённо вздымалась, норовя выпрыгнуть из порванного платья; на шее призывно сигналил пульс, а я зачарованно смотрел на изящные, тонкие запястья, украшенные многочисленными браслетами, и окончательно сходил с ума. Горячая кровь стучала у меня в висках, разливаясь нестерпимым жаром по венам, и стоило Акаде сделать едва заметное, нетерпеливое движение бёдрами, как я понял, что пропал: самоконтроль рассыпался в прах. Я уже ничего не соображал, когда, припав губами к её запястью, почувствовал, как Акада обхватила меня ногами, прижав к себе.

Со стола падали какие-то шкатулки; на пол полетела пудра, поднявшись розовато-белым облаком, туда же отправились расчёски, гребешки, заколки, флаконы, а мои ладони то и дело оставляли отпечатки на запотевшем зеркале...

От наших синхронных и вполне однозначных движений, от её частого и шумного дыхания, от нетерпеливых стонов во время ненасытных, глубоких поцелуев я окончательно распрощался с собственным рассудком и точно не стал бы уже дожидаться никакого полнолуния, если бы не... Юс. Он внезапно вырос в проёме ванной комнаты и своим «кхм-кхм, простите, что помешал» прервал нашу страстную идиллию.

Могу точно сказать, что моё лицо, с которым я повернулся к королю, не демонстрировало ни капли дружественности. И Юс это отлично понял. На его физиономии застыло точно такое же выражение враждебности и ярой антипатии.

Наверное, целую минуту мы сверлили друг друга хищными взглядами. В это время не существовало уже короля и его гостя. Как ни обидно это признавать, но главный инстинкт, как у людей, так и у нефилимов – животный. Очень хотелось схватки. За самку. Кровопролитной такой схватки и чтоб обязательно с летальным королевским исходом. Чтобы я увидел его поверженным, с разорванной глоткой, размозжённой головой, вырванным сердцем и размётанными кишками. Вероятно, он желал подобного и мне.

Когда же Юс скользнул взглядом по разгорячённой Акаде и её обнажённым ногам, обвивавшим моё тело, я не выдержал и прорычал:

– Ты что-то хотел, Юс?

– Ты уже сообщил ей?

– Нет, ещё не успел. Нам как-то не до этого... сейчас.

– Я заметил, – зло сощурился Юс.

Его ноздри трепетали, словно у загнанного жеребца, кулаки сжались, оголённые предплечья украсились жгутами надутых вен.

«Вот урод! Ну давай, только вякни, чтобы я отдал её тебе!» – подумал я, но тут Юс вспомнил о том, что он всё же не животное, а человек, даже больше – король, и медленно, с расстановкой, произнёс:

– Я решил, что военный поход лучше не откладывать. Выдвигаемся через час. Тебя прямо сейчас ждут в оружейной, Риши. Будь добр, оторвись от неё и следуй за мной.

– Что за военный поход такой? – перепугалась Акада. – Мы куда-то уезжаем?

– Не «мы», – поправил её король, разворачиваясь к выходу, – а только твой муж. Ты остаёшься. Бабы в походе нам совершенно не нужны. Риши, я жду!

– Я вернусь через десять дней, – тихо пообещал я, оставляя последний поцелуй на её сочных губах. – У нас нет выбора. Всё осложнилось. Есть ещё один «я», мне нужно всё выяснить.

– Что значит ещё один «ты»? – опешила Акада, судорожно вцепившись в мою растрёпанную одежду.

– Риши! Хватит чмокаться там!

– Я иду, – сквозь зубы отозвался я, отправляясь следом за королём.

Легко ходить по земле, не оставляя следов, но трудно ходить, не касаясь земли

День близился к закату, когда мы остановились отдохнуть в сосновом бору. Впереди раскинулось пшеничное поле – словно желтеющий океан в обрамлении строгих утёсов. Ветер трепал шатры нашего военного лагеря, гонял по полю волны, нещадно пригибая колосья и порой выписывая замысловатые узоры на ярком полотне.

Меня совершенно не заботило, какого цвета будет мой шатёр, в отличие от министра обороны по имени Арь. Тот визжал из-за всего в дороге: то его бесило пасмурное небо, то не устраивали ямы, в которые периодически попадали колёса его кареты, но главное – его не устраивало отсутствие противника! А тут ещё маленький размер шатра и клубничный цвет...

– Я что, по-вашему, девица?! – яростно вращал глазами министр. – Где мой чёрный походный шатёр?!

– Порван, ваше благородие, ещё в позапрошлом походе, – развёл руками его слуга.

– Едрён батон! – хлопнул себя по ляжке Арь. – А новый?

– А нового вам не выдали, уж как я ни уговаривал, как ни пояснял, но не выдали. По знакомству удалось выклянчить только этот.

– У какой же гаремной девки ты его выклянчивал? И что мне в нём делать? Губы красить?

– Да нам же только отобедать и дальше поедем, – успокаивал его слуга, – а там, вечерком, я палатку поставлю. Она-то целёхонька у нас, чёрненькая, в зелёных разводах, как вы любите...

– Болван! – наградил его затрещиной министр. – Зачем я только держу тебя?! Ты даже шатёр нормальный вытребовать не в состоянии. Борщ подавай. Со сметаной! И холодец говяжий.

– А кулебяку? – лепетал слуга, накрывая столик в клубничном шатре.

– И её тоже, едрёна кавалерия!

Тут Арь приметил меня.

– Риши Третий! – воскликнул он. – Что ты там слоняешься без дела? Иди сюда, вместе отобедаем.

– Мне к Его Величеству заглянуть нужно. Благодарю за приглашение, обязательно присоединюсь. Минут через десять.

– А-а, к Юсу идёшь, – уважительно закивал вояка, подкручивая усы. – Ну, тогда потом приходи. Видишь, какой нерасторопный у меня слуга? Всё никак борщ не принесёт. За это время уже битву можно дважды выиграть.

– Или проиграть, – заметил я.

– Это точно, – хмуро уставился на свои старые сапоги Арь, явно вспомнив былые победы и поражения.

Он казался мне неплохим стариком, страдающим в королевском дворце также, как и волк в клетке. То, что он выжил из ума, не подлежало никакому сомнению, но эта шутка с клубничным шатром показалась мне уж слишком жестокой и циничной. Юсу нравилось измываться над ним, постоянно раззадоривая и рассказывая о наступлении «невидимых врагов». Тогда Арь вскакивал с места и со сверкающими глазами оголял шашку, с которой, как поговаривали, он даже спал в обнимку. Правда это была или пустая сплетня, но издевались над ним все кому не лень.

Министру даже кличку дали «Кругом-враги», и старик Арь неизменно на это приветствие спрашивал: «Где?!» Королевский двор бился в экстазе от смеха, наблюдая, как старик осматривает каждый угол дворца, бормоча себе под нос отборные ругательства.

Безрадостно оглядев нашу стоянку, я отправился искать Юса, но как только подошёл к его королевскому шатру, меня тормознула охрана.

– Его Величество отдыхает. Никого не пускаем, – сведя к переносице брови, строго посмотрел на меня страж.

– Мне лишь словом с ним обмолвиться. И только.

– Не велено пускать. Никого.

– Ясно, – раздражённо развернулся я.

Вероятно, Юс пребывал в жуткой обиде. Но на что, спрашивается? По какому праву?! Для него Акада – моя жена, и...

Тут я заметил «себя» номер два и бросился за ним, углубляясь в лес.

– Подожди! – окликнул я мага.

Мужчина обернулся. Непривычно видеть свои глаза на другом лице, пусть даже как две капли похожем на твоё собственное. Это не просто близнец, нет, клон – это гораздо неприятней. Возможно, всё дело во взгляде. Он отличается, он совсем иной. Это выражение чужих-своих глаз и отвращает, и восхищает одновременно. Не знаю, что именно преобладало во мне в тот момент, но я первым начал разговор.

– Как тебя зовут?

– Реций, – ответил он, почесав нос. И сделал он это именно так, как я обычно делаю. Меня передёрнуло, да тут я заметил на его запястьях наручники, и раздражение поутихло само собой: эти магнитные оковы – жуткая штука.

– Как мне помочь тебе?

– А ты хотел бы помочь? – усмехнулся Реций.

– А разве ты не нуждаешься в этом? – красноречиво указав на его наручники, резонно переспросил я.

Опустив взгляд на руки, Реций какое-то время рассматривал оковы, точно это были самые лучшие и драгоценные браслеты во всём мире, после чего покачал головой.

– Зачем ты здесь?

– Я и сам задаюсь этим вопросом.

– Нет. ЗАЧЕМ ТЫ ЗДЕСЬ? – как-то по-особенному выделил интонацией Реций.

Я захлопал глазами, прекрасно понимая, что имеется в виду даже не моё попаданство в этот странный мир, а нечто более важное, весомое и масштабное.

– Я должен ответить искренне?

– Можешь не отвечать, не озвучивать, но так сложнее. Цель достигается, когда имеются чёткие координаты и намерение дойти до конца.

– А если мне самому не известны эти самые координаты? – пожал плечами я.

– Это самообман, – заверил меня Реций. – Тебе всё известно, только ты не хочешь вытаскивать это наружу, потому что боишься.

– Чего мне опасаться?

– Да всего! – отмахнулся Реций и, подойдя вплотную, заглянул мне в самую душу. – Начиная с родни, которой ты перейдёшь дорогу, и заканчивая разрушением собственной жизни. Ты сделаешь себя изгоем, Риши... Третий. Вряд ли Первый это одобрит. А Второй ему подчинится, и тогда ты подпишешь себе чёртов смертный приговор. А в твоём мире, брат, это не просто плаха, это гораздо хуже, не так ли? Тому, кому много дано, с того и спрос больше, и кара страшнее. Что выберешь ты: отступничество или самопрезрение до скончания веков? Только учти: самопрезрение не лечится, как бы ты ни игрался в будущем в милосердие и справедливость. Самопредательство уничтожает все известные добродетели и низвергает душу в пучину ошибок.

– Тогда... КАК?! – прошептал я, рассматривая его глаза и пытаясь уловить сходство взглядов да постичь отличие. – Я вижу, что происходит, но мне не изменить порядок вещей. Кто я, а кто они! Силы не равны.

Реций тихо рассмеялся, и его лёгкое дыхание коснулось моего лица. Видимо, смех на самом деле заразен, так как я мгновенно расплылся в ответной улыбке.

– Риши, не повторяй моих ошибок. Когда ты показываешь им свою Красоту, ты обнажаешь их Уродство. Это непростительная ошибка, потому что порождает лишь ненависть, злость или завистливую лесть да лукавство. Никому не нравится сражаться с собственной гордыней и очищать запятнанные лжедобродетели. С тобой согласятся внешне, но никогда внутренне. Если только после твоей кончины, чтобы хоть как-то оправдаться в глазах Неба и перед самим собой. Так что заниматься учительством, рассказывать всем о своих убеждениях, доказывать и объяснять – пустая затея. Будь несгибаем внутри и податлив снаружи. Тот, кто повзрослел и готов слышать, он сам придёт и спросит тебя о многих вещах, но ещё лучше, чтобы он нашёл свой собственный Путь и черпал от Источника напрямую, как это делаешь ты.

– Я не идеален.

– Никто не идеален, – отозвался Реций, начав двигаться плавно и грациозно.

Я, словно в зеркале, отражал все его движения, не разрывая зрительный контакт, а он продолжал шептать:

– Мир не может быть идеальным, ему необходимо Уродство, порождающее борьбу с Красотой, а она, эта борьба, порождает энергию. Уродства много, но ему достаточно всего одной черты, чтобы не только казаться Красотой, но и стать ею. Дело в равновесии Сил. Разница между тобой и ими лишь в том, насколько ты близок к Истоку. Легко подражать успешным рабам, трудно – тем, чьи стопы не касаются земли. Но ещё сложнее оставаться самим собой, предвосхищать ошибки, обходить ловушки, присутствовать в каждом моменте своего существования, даже если ты поделён на части, как в нашем с тобой случае.

– Быть Рекой, оставаясь недвижимым? – предположил я.

– Именно. Мудрый изначально сам себе Бог, у него нет девизов, у него нет идолов, кумиров, учителей, достижений, наград, чинов и статусов. Он не является сборщиком знаний ради похвальбы; не является копилкой чужих мыслей, смысла которых люди, по большей части, сами не понимают и не способны применить их в своей жизни, даже если советы более чем хороши и правильны. Мудрый же всегда мыслит самостоятельно и никогда не принимает на веру сказанное кем-то. Он исследует, размышляет, пробует на вкус и цвет, полностью пропуская через себя, проживает каждый момент и после у него остается лишь Покой и Пустота. А также Призыв – то, зачем он пришёл сюда, ради чего он проявился, по какой причине покинул обитель С-часть-я и растревожил Реку своим иллюзорно-обособленным существованием. Существует множество путей-дорог, ведущих к Истоку. Но любую дорогу можно срезать и пройти напрямую, сквозь, казалось бы, непроходимую чащу. Я говорю о настоящей Любви. Это самый короткий Путь к Истоку.

– А если она... или я... если мы ошибаемся? – спросил я, когда наши руки одновременно описали круг над головой и пошли к земле, словно волны. – Вдруг она поймёт, что ошиблась во мне? Вдруг я разочаруюсь?

– Не путай очарование с Любовью, – тихо отвечал Реций, низко пригибаясь к земле, а затем змеёй выныривая обратно к небу. – Чары рассеиваются, образ растворяется, часто копируется другими, а Любовь – нет, она остаётся неизменной внутри, при этом меняясь внешне. И настоящая любовь всегда взаимна. Вселенная давно продумала свой великий Проект, и она не склонна к расточительству, не станет она дубликаты создавать ради потехи – ведь это энергозатратное дело. Этим другие сущности занимаются... Так что аналогов не существует, и ошибка может быть только в образе, если не чувствовать своим сердцем сердце другого человека. Вот, например, я и твоя Акадамия...

– Что? – напрягся я и пропустил пару движений, замерев в неуклюжей позе.

– А что? – улыбнулся Реций, продолжая грациозно ходить вокруг меня, точно опасный зверь, подбирающийся к жертве. – Вдруг я ей больше подхожу, чем ты? У нас с тобой всё одинаковое и даже душевная запись практически идентична. То, что я заметно худее тебя и волосы у меня длиннее – всё это только внешний, изменчивый образ. Зато я способен видеть твоими глазами, а ты – моими. Но всё же проигрываемые пластинки чуток разнятся, понимаешь? Мелодия та же, но звучит иначе. Вроде идентична, но нет, она здорово отличается. Звучанием, тембром, амплитудой, паузами, выражением, осознанностью... И вдруг твоей даме понравится именно моё звучание, а не твоё?

– Это вряд ли, – резко не согласился я, чувствуя, как неприятно скатилась по шее ледяная капля пота.

– Отчего же? Всё может быть.

Невольно я скользнул взглядом по лицу Реция, его фигуре, отметил пластику движений и спокойный, уверенный в себе дух. Из-за своей худобы он, несомненно, казался изящнее меня, да и длинные иссиня-чёрные волосы придавали облику загадочный колорит. А уж в совокупности с его манерой речи, с обходительностью и галантностью, которой этот маг явно умел пользоваться, не стоило бы и сомневаться, что Акада предпочла бы именно его, а не меня с моим невыносимым лидерством, резкостью и яростным максимализмом во всех жизненных вопросах.

– И как определить? – процедил я, злясь на самого себя и на Реция одновременно.

– Проще некуда! Если ты влюблён так, что весь мир – это и есть она, которая отвечает тебе полной взаимностью и мгновенно резонирует с тобой, то можно не сомневаться. Мужчина и женщина... бинарный код... ввод и вывод информации Вселенной... две цепочки ДНК... ян и инь... свет и тьма... Я могу продолжать дальше, но ты и без меня всё знаешь. Дуальность относительна и в конечном счёте иллюзорна. Мы все стремимся к соединению в одно целое, даже те, которые ехидно утверждают, будто половинки у них – только те, что пониже спины. Лишь соединившись, люди способны не только узреть Бога, но и стать Им – Единым, прийти к Истоку, к Истине. Все остальные практики однобоки.

– Откуда ты владеешь этой информацией? – поразился я.

– Юс продержал меня в древней библиотеке довольно долго для того, чтобы я успел залезть в запрещённые книги и манускрипты, – усмехнулся Реций. – Когда-то давно и в нашем мире эта информация была доступна всем и каждому.

– А что случилось потом?

– А потом к власти пришёл Юс Большой – прапрадед нашего короля. Откуда он явился – никто не ведает. Думается мне, он из того же мира, что и ты.

Реций помолчал, а после вкрадчиво поинтересовался:

– Если у тебя с возлюбленной всё взаимно, тогда почему вы не открываете проход? Да-да, мне известно, как его можно открыть с помощью двух элементов: мужской и женской энергии. Вкратце, разумеется, а не в деталях. Ты же сам маг, почему медлишь?

Я тяжело вздохнул, не желая вдаваться в детали предстоящего магического обряда и открывать свой последний козырь.

– У нас... всё пока сложно. И неопределённо. Но однозначно, что мы созданы с ней друг для друга. Я и не сомневаюсь. В отличие от неё. Меня так поразили её глаза и голос! Как-то с первого взгляда ёкнуло, хоть и не придал значения, – засмеялся я, вспомнив первую встречу с чумазой огородницей, щеголявшей в необъятной юбке.

– Правильно, – согласно закивал Реций, – любовь всегда возникает с первого взгляда, с первого слова, ведь клетки организма чувствуют на расстоянии, как и сердечный центр. И если он открыт – а у здорового существа этот центр просто обязан нормально функционировать – то человек никогда не ошибётся в выборе. Когда приходит настоящая любовь, никто не сомневается и к гадалкам не бегает, спрашивая: «настоящее это чувство или нужно подождать кого-то более подходящего?» – того, у кого статус выгоднее, ноги подлиннее аль грудь попышнее, характер помягче и уважения побольше. Потому что и так всё понятно без всяких гаданий и проверок: это именно тот уникальный пазл, под соединение с которым ты и заточен. Мы все – уникальные пазлы и соединяемся только с теми, с кем задумано. И химически, и генетически, и ментально, душевно.

– Нет тех, кто не страдал бы от разрыва любви, кто бы ни разу не расставался.

– Ошибаешься, такие пары существуют. А то, что многие разрывают отношения – это от недалёкого ума, как и то, что в большинстве случаев эти отношения изначально строятся на пустом месте, когда никакой связи и быть не могло, а социум с его давлением фактически заставляет делать выбор из ничего, из пустого либо недостойного. Но для того чтобы наполнить чашу отношений, для начала нужно обладать собственным сокровищем. Пустой же человек имеет и пустые, губительные отношения и, как следствие, приходит к разочарованию, печали, одиночеству и депрессии. Всё дело в самообмане и в желании получать одобрение. Самодостаточному человеку плевать, одобряют его или нет, что о нём думают и в каком свете он предстаёт, если говорит или поступает не так, как ожидают окружающие. Большинство же подвержено страху, у которого столько личин, что и не счесть.

– Это ты к тому, что существуют лишь Любовь и Страх? – ухмыльнулся я, начав понимать, куда клонит Реций.

– Именно. Бояться – это совершенно нормально, как и испытывать другие различные эмоции, вытекающие из страха. Они часто подавляются из-за устоев и традиций, из-за психологических травм и презрительного отношения общества к слабостям. Любой страх в любом проявлении ведёт к болезням, блокировкам и неудачам. Не пытайся демонстрировать силу тогда, когда интуиция подсказывает проявить то, что считается слабостью и потаканием сердцу. Относись к насмешкам и негодованию с юмором – без него невозможно быть отрешённым настолько, чтобы видеть и слышать на разных уровнях бытия. Серьёзность лишь для тех, кто мало видел и мало знает, оттого и восприятие у них узкое, оттого и слишком много пафоса, надменности да мнимой солидности. Мудрая душа по-доброму игрива внутри иллюзий бытия.

– А если моя девушка слишком серьёзна в некоторых вопросах?

– Тогда попробуй разбудить её.

– Как? Если она даже юмор не понимает.

– Если ты уверен в ней, тогда настройся на её волну и постепенно уводи на свою. Не жди, что она сама услышит, ей, очевидно, требуется время, а его у тебя не так много, как мне кажется. Мягкость, нежность и гибкость – это признаки бьющей фонтаном жизни. Твёрдость, сухость и жёсткость – признаки смерти. Будь гибким с любимой, оживляй её.

– Что-то мне не особенно везёт в последнее время, – заметил я, – хоть мне и приходится проявлять непростительную слабость во многих вопросах.

– Возможно, тебе только так кажется или, возможно, не пришло время, или ты ещё не получил нужной информации, не собрал тот самый багаж, который потребуется, дабы распорядиться удачей правильно и довести задуманное до конца.

– Если стану гибким и всепрощающим, понимающим и добреньким, она обзовёт меня недомужиком, тюфяком, трусом или слюнтяем. Женщинам нравятся выдержанные, твёрдые и несгибаемые в своих суждениях мужики, считающие себя взрослыми и опытными только на основании того, что живут по схеме, утверждённой и одобренной социумом.

– Это женщины так говорят, пребывая в иллюзиях дифференциации, но без памяти влюбляются всегда в других мужчин, – засмеялся Реций. – Как правило, люди начинают рассказывать о своих различных эмоциях, о гамме чувств, о множественности миров и различиях, будучи потерянными и застрявшими в нижнем энергетическом круге. Но стоит им выйти за пределы физического мира, подняться чуть выше, как пропадают любые множественности и различия. Мало кто выходит, оттого на тех, кто способен выйти за пределы привычного понимания мира, льётся поток ненависти и зависти. Опять же, в завистниках срабатывает страх, он трансформируется в высокомерие, снисходительность, презрение и насмешку. Исток Всего – это счастье, это полноценная и единая Любовь, а не различные мнения и суждения. Их, несомненно, важно видеть и уважать, но это всего лишь низший уровень видения.

На пару минут мы замолчали, продолжая синхронно двигаться, словно в танце. Но меня что-то точило, не давало покоя. Реций это прекрасно понимал, а я не знал, о чём спросить в первую очередь – настолько много хотелось выяснить, чтобы расставить все точки над i.

Реций расплылся в добродушной улыбке и поднял бровь, понуждая задать вопрос, ответ на который я и сам знал, но хотелось познакомиться и с его точкой зрения.

– Ты предлагаешь сказать взрослой женщине что-то типа «милая моя эзотеричка, ты и понятия не имеешь о других мирах, ни разу там не была и ни разу не выходила за пределы медитаций, так что не учи меня – учёного». Ты представляешь, что начнётся, Реций? Она воспримет мои нравоучения за оскорбление.

– Послушай, если пробила Искра, тогда связь нужно укреплять, а не рвать ту единственную нить, протянувшуюся от сердца к сердцу, и не пробовать её на прочность, постоянно перетирая в иллюзорных испытаниях. И укреплять её следует с самого начала, потом поздно будет. Если ты делаешь что-то – то вкладывай всего себя в свой проект. Не сомневайся в успехе, но и не зацикливайся на результате. Просто знай: всему своё время.

– Иногда время – самый главный враг. Боюсь, что наши с ней отношения – и без того хрупкие – могут не выдержать разлуки.

Реций произнёс какие-то свистяще-шипящие звуки, подняв руки над головой, затем выбросил ладони в мою сторону, и я зеркально отразил его движение, мгновенно почувствовав электромагнитное поле, исходящее от его ладоней.

– Риши, если наступает разрыв, то это означает, что порвались хилые связи, и люди часто заболевают, потому что страдают не только душевно, чувствуя «разбитое сердце», но и физически, на клеточном уровне. Безответная любовь всегда половинчата, оттого изначально болезненна и ущербна. Взаимно влюблённые – напротив, они весь мир обнимают, а не страдают из-за его неполноценности, ведь любовь и счастье живут вместе, поодиночке они болеют. И расстояние, как и время, в таком случае ничтожные величины. Я видел, как вы смотрите с ней друг на друга, для вас не существует границ ни временных, ни пространственных. Вся боль и недопонимание в ваших головах. Так что я бы на твоём месте не заморачивался из-за вынужденной разлуки, а занялся бы другим: искоренением страха, внушающего тебе, будто с девушкой может что-то произойти или её может кто-то увести.

– Ты озвучил то, что действительно пугает меня. В этом мире полно больных уродов, только и ждущих, как бы заразить здоровых.

– Угу. Вопрос в другом: кому нужны больная любовь и изувеченное счастье, уродующие нашу Вселенную?

– Тем, кому это выгодно, – холодея, ответил я.

– Верно, Риши. И ты знаешь их в лицо. Вот тебе и координаты...

Мы остановились, перестав двигаться, и какое-то время безмолвно рассматривали друг друга, но тут из-за деревьев выглянул страж:

– Вот ты где, Реций! Кто разрешил тебе покинуть лагерь? Немедленно возвращайся! В наказание ты лишаешься обеда и передышки с твоими оковами. Сегодня будешь спать в браслетах. Риши Третий, – обернулся в мою сторону страж, – вам разве не сказали, что имеется запрет на разговоры с ним?

Я невинно замотал головой.

– Не знал. Мы вообще просто отлить отошли. Никаких разговоров не вели.

– Реций – раб Его Величества. И только король может дать разрешение на общение с этим магом. И на совместный отлив тоже.

– Буду знать. Хорошо, что мне для себя не нужно разрешение испрашивать.

– Не острите, – погрозил мне страж, – вы гость, не более.

– Напугал. Сейчас обделаюсь.

Камение яко тело имать, вместо жил – древеса и травы, вместо крови – воды

Сытный обед совсем не полевой, а ресторанной кухни, ясное дело – разморил, и теперь всем и каждому было понятно: ночевать придется прямо в сосновом бору, и раньше утра можно даже и не мечтать о выдвижении.

Арь разложил свой пузень на подушках возле костра, где мы коротали с ним вечер. К Юсу меня опять не пустили.

– Да что ты привязался к нему? – раздражённо фыркнул Арь, потягивая вино. – Развлекается, небось, в своём шатре с какой-нибудь... полёвкой.

– С кем? – Я даже подавился от смеха.

– Девкой полевой, – пояснил Арь, – он их специально отбирает, едрёна вошь! Мне, чтоб не участвовать в подобном разврате, пришлось пустить слух о собственной импотенции. Тяжко, сынок, тяжко жить в грязи. Не военные походы, а чёрт-те что каждый раз! Ни противников тебе, ни разбойников, ни несогласных... Правительство Юса – это и есть те самые разбойники, бандиты и защитники в одном лице. Всё строго по сценарию происходит. Хех, – крякнул Арь, – чести не ведают, жадность одна да ложь ложью покрывается.

Я весь подобрался.

– А давно ли столкновения случались?

– Давно, сынок, – забил трубку Арь, – ох и давно... Я ещё Солнечным дайтьей был.

– Кем?! – Мои брови поползли наверх, так как я просто не поверил услышанному: не могло ему быть столько лет!

– Солнечным дайтьей! – важно пыхнул трубкой Арь. – Я из элитных войск, малой. А ты думал, сколько годков мне? А я вот уже и не сосчитаю. Меня на пост министра обороны ещё прошлый правитель утвердил и клятву взял, мол, стоять мне до гробовой доски на страже этого государства. И клялся я не законами дурацкими, а самой Матерью-Сырой-Землёй! – полез внутрь мундира Арь.

Вытащив мешочек, висевший на его шее, он развязал тесьму и показал мне горсть земли.

– Вот ею и клялся. И стою я на своём посту с тех самых пор, как земля ещё на девяти китозмеях держалась, и стоять мне до самого конца, так как клятва Земле-Матушке – дело серьёзное. Чую, перестою я и трёх оставшихся китов, и тогда увижу, как не останется ни на земле травы, ни на древе скоры, и будет вся земля яко вдова.

Он нервно закурил, а после с придыханием выпалил, взлохматив свою белую шевелюру:

– Едрён карусель! И ни черта я не могу сделать! По рукам и ногам связан хитроумными законами, но единственное, что Юс не может сделать со мной – так это убить или сместить с поста.

– Почему не может убить? – взволнованно поинтересовался я, чувствуя, как от разговора с этим стариком у меня на затылке волосы шевелятся.

– Потому что Мать-Сыра-Земля покрывает меня, силу богатырскую даёт и здоровье, и потому любая капля моей крови всё ей поведает и об убийцах, и о кознях, и о заговорах, и тогда настигнет кара великая и исполнителей, и заказчиков. Боится Юс, знает, что особую клятву я давал, помнит, кому я на верность присягал. Поэтому только издеваются, собаки, надо мной, кусаются больно. А волку что? Скалюсь на них, да толку. Моего слова на собраниях и при подписании новых сумасшедших законов – ничтожно мало, я в меньшинстве. Эти псы меня числом и хитростью превосходят. Они даже переписали все мои заслуги, начиная с того, что позорно сократили моё звание «Солнечного дайтьи» до какого-то простого «сол-дата», и заканчивая тем, дескать, и не было в моём послужном списке настоящих побед. А ведь были, были... Бился я с настоящими извергами, бился насмерть за эту Землю! В шатрах не отсиживался, в окопе не отлёживался, вон всё тело шрамами исполосовано. А они... Эх! Всю историю Юсы переписали, книги у народа отобрали, как и знания. Всё поменялось с приходом Юса Большого. Он как понаставил свои уловители энергии, так с тех пор ни одной настоящей войны не велось, а только инсценировки.