Текст книги "Корыстный интерес (СИ)"

Автор книги: Ник Венджинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Зрители согласно закивали, продолжая жадно следить за происходящим. Никто из них не смотрел в обезумевшие глаза осуждённых, никто не чувствовал отчаяние и боль, никто не задумывался об этической стороне вопроса пыток и лишения жизни. Всех завораживал исключительно ритм движений и обнажённые тела, крики и стоны, вынужденные мольбы и вырванные шантажом признания.

Я с ужасом ожидал своей очереди, гадая, что же приготовили для меня. И даже мысленно поблагодарил Седого короля за блокирующие энергию наручники: если бы не они, адреналин свёл бы меня с ума задолго до восхождения на свой смертный помост.

Как оказалось, место моей смертной казни располагалось в самом дальнем углу звёздной площади и выглядело скромнее всех остальных: меня ожидал всего лишь костёр в наказание за пламенную речь о несуществующей возвышенной любви, способной пережить не только земную разлуку, но и не одну смерть.

– Сжечь его! – кричали мне в спину. – Сжечь лжеца!!!

Меня загнали на высокий деревянный помост и привязали к столбу, вокруг которого накидали толстые ветки, сено и хворост, к ногам же бросили еловый лапник. Их, как бы в насмешку, украсили вырезанными из бумаги сердечками. Присмотревшись, я заметил отрывки стихов, втиснутых в эти бумажные сердечки. Невольно представив, как я буду истошно орать уже спустя три минуты, я попытался сосредоточиться на обрывках поэзии, что лежали у моих ног. В глазах всё расплывалось, а если и удавалось прочитать строчки, то смысл не доходил до меня.

Палач, взяв в руки запалённый факел, подошёл к краю деревянного помоста, на котором возвышался мой костёр, и обратился к толпе, живо интересующейся очередной расправой:

– Верноподданные Его Величества должны видеть врагов королевства! Перед вами стоит преступник, дерзнувший смутить ваши души. Он, как и подобает всем лжепророкам из старинных книг с известными всем нам предсказаниями, как тот самый лукавый на букву «Л», имя которого произносить нам не столько запрещено, сколько противно, зарождал сомнения и смущал умы. На высочайшем приёме у короля он принялся вещать о ложном и недопустимом: о сердечном страдании и бессмертии любви. Да ещё и в стихотворной форме! Сколько раз мы слышали об этом, сколько читали! Вся эта брехня не смогла в прошлом сделать мир чище и чудесней. Только открытые глаза и незатуманенные взоры способны обеспечить мир во всём мире. Сказки о любви унижают наш развитый интеллект, наш разум. Мы ценим привязанность, но ещё больше привязанности ценим... что?

– Коллективное! – слаженным хором закричала в ответ толпа.

– Верно! – довольный ответом, закивал мой палач. – А любовь приучает нас к собственничеству, к наивысшему эгоизму!

– В наивысшей любви нет эгоизма! – не выдержал я, выкрикнув со своего места. Хуже-то всё равно уже не будет...

Толпа при этом затрясла кулаками. Кто-то швырнул в меня камень, и увесистая глыба попала в колено. Я скривился от острой боли, из глаз посыпались искры. Как жаль, что камень не попал мне в голову!

– Мы исцеляемся, когда действуем сообразно природным инстинктам, – возразил мне палач. – Животные счастливее людей. Они не противятся природе.

– Заражённое меньшинство не должно заставлять плясать под свою дудку здоровое большинство – это ведёт к вымиранию. Как только процент заражённых перевалит через опасную черту, чаша весов наклонится и запустится процесс самоуничтожения всего вида, ибо природа предпочитает агонию и ампутацию, если не помогает лечение и спасительные суперклетки не справляются с болезнью.

– Что за бред он несёт? – кричали люди. – Животные разные, и хищники едят травоядных. Здесь нет меньшинства и большинства, здесь вопрос борьбы за существование и удовлетворение своих природных потребностей.

– Вы не понимаете... – В отчаянии обводил я взглядом усмехающиеся, надменные лица. – Животные не заставляют других животных делать то, чего тем не хочется, но и прогоняют больных, заботясь о выживании своего потомства, – выдал я свой контраргумент, но толпа лишь возмущённо загудела.

– Неправда! – возразил кто-то из зрителей. – Стая живёт и подчиняется вожаку! И если вожак принимает решение и меры для улучшения жизни, то это одобренный всеми выбор!

– Вы – не стая! Что за искажённые понятия?! – спорил я, наблюдая, как факел уже подпалил кострище с четырёх сторон. – Каждый из вас индивидуален! Каждый из вас неповторим! Вы не можете и не должны быть похожими друг на друга. У каждого из вас свой идентификационный код, своя уникальная Задача, аналогов не существует. Но Истина одна – как всеобщая, единственно верная программа развития Бытия, включающая в себя множественные алгоритмы. Вся ваша жизнь направлена на достижение Цели самым эффективным способом, но если алгоритм неверен, сломан, заражён, то Цель останется недостижимой. Вы пытаетесь переписать сложный алгоритм, пользуясь изначально искажёнными инструкциями. Взгляните, что вы творите! Вы же ломаете всеобщую программу, ломаете этот мир!

– А как же близнецы? – презрительно рассмеялась женщина, прервав меня на полуслове. – Я – учёный, мне известно о полной идентичности.

– Нет, ибо не телами вас отличают, но душами! А там достаточно характеристик, чтобы не спутать между собой даже клонов и прототипов!

– Сожги его!!! – разъярилась толпа. – Пусть горит адским пламенем! Лишить его последнего желания!!!

– Слепцы! Ад – здесь, среди вас, вы уже горите, только не видите... – прошептал я, задохнувшись от паники, когда пламя спалило еловые ветви и подкралось к соломе.

Пожирая лапник, огонь быстро подбирался к моим босым ступням. Я попытался успокоиться, и мне это даже удалось: пришло понимание того, Кто я и Где я...

Не «здесь» и не «там», а просто «существую». Везде и всегда.

Я видел Свет, сотканный из Любви, озаряющий, всепроникающий Исток Всего...

...и я нежился в сердцевине этого Света, купался в Его лучах, распространяя невероятное свечение бескрайней радости и покоя. Являясь продолжением Света, я был Им самим...

Вся Вселенная звенела и трепетала от нашего воссоединения, и более волшебного, экстатического состояния ещё не ведало моё существо!

Страх смерти растворился, рассеялся в дыме, заволакивающем обзор. Я больше не видел хохочущих людей, с маньячно-нездоровым интересом наблюдавших за мной.

Теперь я чувствовал лишь людей, безумно перепуганных смертью; людей, настолько подсаженных на иглу страха, что они потеряли жажду Жить. Они так стремились понять то, что им не суждено, и коснуться запретного, запредельного, что потеряли разум. Не имея духовной возможности сопротивляться, будучи полностью блокированными своей социальной, политической заразой, они пытались сделать невозможное – исцелиться – посредством причинения боли другим – всё ещё здоровым людям. Извращённые люди с уродливыми, измятыми аурами желали убежать, укрыться, обмануться, ибо чувствовали: это их конец, это агония некогда прекрасного мира.

Я видел перед собой людей, сражающихся за мир, внешне бунтующих против агрессии и войны, но никогда против зла внутри самих себя, против греха и аморальности, против попрания Света...

...и я чувствовал превосходство над живыми мертвецами...

Освободившись от самого главного и иллюзорного в жизни страха, я стремился уйти туда, где только что побывал, ибо уже скучал!

Хотел крикнуть людям: «Не бойтесь смерти!», но передумал – меня завораживал огонь этой реальности... Его языки плясали вокруг меня, но не жгли и даже не касались.

«Что-то здесь не так...» – мелькнуло в трезвеющих мыслях, как совсем рядом раздались крики. Просвистела стрела, за ней – другая. Они вонзились между моих ног, метко разрезав путы.

Послышалось лошадиное ржание и топот копыт: то некие всадники носились вокруг меня. Спустя секунду или две до боли знакомая секира резанула путы на запястьях, и тогда мои вздёрнутые кверху руки безвольно рухнули вниз.

Мне потребовалось время, чтобы осознать происходящее. По ту сторону дымового столба кто-то звал меня по имени.

– Риши! Риши! – истерично кричал женский голос.

«Какой приятный тембр голоса... – прирос я к столбу, хоть уже и не был к нему привязан. – Хочу ещё раз услышать... он завораживает меня... Этот голос проходит сквозь тело, во все клетки, от него звенят фибры моей души... Он возвращает меня туда, к Свету!..»

Видимо, не дождавшись ответа, кто-то взлетел на горящий помост, и тогда из облака дыма вынырнула голова лошади, а следом за ней показалось испуганное лицо Акады.

«За что мне это?! Богиня... Я такой красивой женщины ни разу в жизни не видел!» – подумал я, залюбовавшись её разметавшимися разноцветными волосами и горящими решимостью глазами.

– Риши! – соскочив с лошади, крикнула она, видя, что я, словно вкопанный, стою за стеной огня и не двигаюсь. – Почему ты стоишь? Риши, быстрее! Скоро здесь будет вся королевская рать! У меня стрелы закончились...

Бессильно опустив голову, я выразительно посмотрел на свои запястья. Руки плетьми висели по бокам тела, у меня не было сил ни говорить, ни двигаться, ни мыслить, и Акада всё поняла, увидев блокирующие энергию браслеты.

Не мешкая, она сорвала с бесновавшейся лошади верёвку и, скрутив её в лассо, накинула мне на плечи, затем забралась обратно в седло, рванула вперёд и выдернула меня из пекла. Ожидал, что пропашу физиономией землю, но нет – я парил в воздухе, подчиняясь движениям руки Акады.

– Это ведьма! Ведьма!!! – неистовствовала толпа. – Она пользуется запрещённой магией!!!

Сил Акады хватило ровно на то, чтобы забросить меня на вторую лошадь и, схватив ту под уздцы, рвануть с площади в сторону городских врат.

То, что я отбил себе все мозги, ударяясь о лошадиную шею, это не так страшно. Страшнее было то, что я отбил себе весь зад и не только зад, так как от бессилия не имел возможности привставать на стременах во время сумасшедшего галопа: наши лошади неслись во весь опор! Кое-как мне удалось схватиться за гриву, чтобы вообще удержаться в седле и не упасть. На большее сил у меня не осталось.

Разумеется, за нами пустили погоню, но в преследователей летело всё, что попадалось Акаде по пути. Она левитировала в них камни, валявшиеся на дороге; выкорчёвывала пни и даже пустила настоящую песчаную бурю. Это немного помогло, но при переходе через порожистую реку преследователи ранили лошадь Акады, и тогда девушка, кувырнувшись через лошадиную голову, полетела вниз с верёвочного моста.

С надеждой я смотрел в пропасть, где бурлила быстрая река, и считал секунды после падения, но Акада так и не показалась.

«Разбилась. Можешь не сомневаться!» – бесчувственно доложила мне Логика.

«Она борется за жизнь! – верещало Сердце. – Риши ещё может спасти её!»

«Как? – опешили мозговые солдафоны. – Он себя-то не в состоянии спасти. Вон, еле на лошади лежит...»

И Рассудок был прав, но Сердце вынесло ему вердикт:

«Ты помутился, мой дорогой друг. Теперь я управляю этой машиной. А ну, Воля, выходи!» – приказало Сердце своему самому старинному другу, и я послушно сиганул вниз в ледяную пену.

Оказавшись под водой, я потерял ориентацию: вокруг всё бурлило, пенилось и шумело. Сильнейшее течение пару раз швырнуло меня об острые камни, и когда я попытался вынырнуть, чтобы сделать хоть глоток воздуха, заметил Акаду – её, находившуюся без сознания, мотало из стороны в сторону, а вокруг вода окрашивалась кровью, тут же смешиваясь и пузырясь розовым облаком на поверхности реки. Ещё секунда – и Акада соскользнёт с камня, к которому её прибило, и понесётся дальше по течению.

Воля оказалась ещё более мощным оружием, нежели я предполагал. Она не только позволила мне не захлебнуться в самые первые секунды пребывания под водой, но ещё и наградила небывалой силой: руки, скованные ограничителями, сделались точно не моими и сами потянулись к Акаде.

Схватив её, я крепко-накрепко прижался к ней, после чего нас швырнуло дальше и понесло по реке. Пару раз мне удалось глотнуть воздух, но тут я почувствовал неладное... Не успел я испугаться, как сердце прыгнуло к макушке: мы падали в белую пену вместе с грохочущими потоками гигантского водопада.

Исключительно корыстный интерес

В общем-то, спас нас самый неожиданный персонаж из всей этой истории – блохастый недопудель по имени Мотя. Он каким-то чудом выловил нас из озера с водопадом.

Манька дежурила на берегу, пока Мотя, не жалея себя, тащил меня – вцепившегося в Акаду мёртвой хваткой – к берегу.

С огромным трудом мне удалось расцепить задубевшие пальцы и опустить Акаду на каменистый берег. Она не дышала. Зрачки при нажатии – кошачьи.

«Акада мертва», – сообщила мне Логика.

– Сделай что-нибудь! – истерично мяукала Манька.

Да что я мог сделать, наряженный в эти браслеты?! Если только...

– Попробую, – тяжело вздохнул я и приступил к тому, чего никогда в жизни не делал: к реанимации смертного существа не магическим способом.

Руки в стороны, счёт, выдох в рот... счёт, давление, выдох... счёт... нажатие на точки... ушные раковины... над губой... шея... удар по стопам... счёт... рот-в-рот... точки...

Ничего не помогало.

Выход... ловлю нить... вижу девушку в ярком туннеле... Она уже высоко.

– Стой! – кричу ей. – Вернись!

– Не могу, – отвечает, – мозг не пускает. Он мёртв.

– Нет, он только в процессе. Просто отключился от нехватки кислорода. Дай ему приказ, и он сам начнёт регенерацию повреждённых тканей, запустит нервную систему!

– Это невозможно... нереально...

– Ты же видишь меня. Мы разговариваем. Это, по-твоему, нереально?! Ещё немного – и тебя затянет. Они не отпустят обратно. Решайся!

Акада задумалась.

Посмотрев вниз и оценив возможности своего бездыханного тела, она согласно кивнула:

– Как мне реанимировать тело?

– Просто прикажи ему: «Принять душу, восстановить работу всех систем!»

Акада послушалась и изо всех сил рванула обратно, дав чёткую команду к восстановлению...

Её обленившиеся, уже вышедшие в отставку мозговые солдафоны засуетились, забегали, раскомандовались. Сразу нашлись резервные мощности, обходные каналы, по которым помчалась энергия, возобновилось кровоснабжение, и заработал дыхательный центр.

– Очнулась! – загавкал Мотя, радостно виляя своим мокрым пропеллером.

Акада надрывно закашляла, выплёскивая литры воды, и, вцепившись в меня, порвала остатки моей рубашки. Как правило, у умирающих людей очень сильные руки.

Её расширенные зрачки уменьшались в диаметре, постепенно выравнивалось дыхание и цвет кожи.

– Жива! – слабо улыбнулся я, откидываясь на спину и прикрывая глаза. – Очень рад.

Она не отвечала. Просто лежала рядом, приходя в себя, и смотрела в небо.

***

Как скоро выяснилось, Акада со мной до сих пор не общалась. Я ужасно доставал её расспросами, но все попытки разговорить её заканчивались одинаково: она отворачивалась, выказывая непомерную обиду.

– Ну и не разговаривай! – не выдержал я, прижимая к её голове десяток подорожников и бинтуя разорванным рукавом от своей рубашки.

– Мотя, Маня, – обратилась к животным Акада, – вы мои ангелы-хранители! Без вас я бы утонула в этом водопаде.

– Извините, мадам, – не поверил я своим ушам, – но вы бы утонули гораздо раньше, если бы я не прыгнул следом. И вообще, я тебя с того света...

– Если бы не ты, я бы здесь не оказалась! Можешь не благодарить меня за спасение от сожжения. У меня исключительно корыстный интерес. Ты найдёшь артефакт и вернёшь нас обратно. – Это было первое и последнее, что мне сказали в ближайшие сутки.

***

Благодаря Моте и его мокрому носу мы быстро вышли к поселению, где напросились на ночлег и даже получили еду, правдоподобно соврав про разбойников, что ограбили нас по дороге. Говорить правду было опасно. Отец семейства и так напрягся, заметив мои браслеты, но на это я сказал, что меня пытались угнать в рабство и получить выгоду с продажи.

Я даже не стал рисковать и просить снять «украшения», решив подождать тёмной ночи, когда смогу самостоятельно попытаться сделать это с помощью различных инструментов в сарае.

Вечером, когда доброе семейство, приютившее и накормившее нас, отправилось спать, я вышел на улицу, еле волоча ноги. Там, уже сидя на пороге сарая, я любовался мириадами звёзд, когда рядом устроилась Манька.

– Странный мир, – заявила она, также задрав голову к небу.

– Один из многих. Ты видишь звёзды?

– Какие ещё звёзды? – удивилась кошка.

– Проехали. Как вы, кстати, нашли меня?

– По следам твоей лошади. Мотя унюхал. После твоего отъезда Акада впала в уныние, и мы вскоре двинулись следом.

– Да? – оживился я. – Она сожалела? Тосковала?

– И не мечтай! – скосилась на меня кошка. – Просто ей стало страшно, что ты найдёшь артефакт, откроешь портал и бросишь нас здесь. Скажи, Риши, а ты...

– Что?

– Действительно бросил бы нас?

– Нет, конечно. Я бы обязательно вернулся. Как же я без трофея к ректору-то на глаза попадусь?

Кошка зашипела и отпрыгнула от меня метра на три.

– Изверг! Надо было сжечь тебя! Я, чтоб ты знал, возражала против твоего спасения. Но Акада как помешалась, узнав о предстоящей казни «странника».

– Тише ты! – шикнул я. – А то ещё хозяева услышат говорящую кошку, тогда точно сожгут. И начнут с тебя! Я им сам посоветую.

– Прежде чем сжигать меня, подумай, почему ты попал именно в этот мир.

– Потому что ты, косолапая, включила мой дезагрегатор!

– Риши... – сощурив глаза, профырчала кошка, – в том-то и дело: я всего лишь включила его, но не выбирала ни мир, ни режим использования.

– Что ты хочешь этим сказать? Опять на Лучезара баллоны катишь?

– Хм, – неопределённо повела ушами кошка-провокаторша и направилась в сторону сарая. Манька теперь удобно устроилась: взяла в привычку спать, свернувшись калачиком у пёсьего живота.

И мне не мешало бы выспаться. Но для начала требовалось решить проблему посерьёзней.

Оглянувшись на дом, я заметил, что свечи в хозяйской спальне давно погасли, и отправился в сарай снимать стальные браслеты.

Кряхтя и всячески изгаляясь, я всё-таки смог «перекусить» браслеты, нещадно изранив себе запястья.

– Фу-ух! – выдохнул я. – Теперь легче, теперь можно и повампирить немного, если получится.

– С Акады начнёшь? – нервничал пёс Мотя, вившийся у моих ног.

– Нет, ей нужно отдохнуть сегодня, – тихо прикрывая дверь сарая, пошёл я обратно в дом. – Извини, приятель, но хозяева не поощряют присутствие животных в доме. Так что придётся вам с Манькой ночевать здесь или на крыльце. Или можете напроситься к хозяйскому псу в будку.

Мотя в ответ рыкнул нечто нечленораздельное, но я не стал уточнять. Сейчас меня волновал иной вопрос.

Войдя в спальню, которую нам отвели хозяева, я немного стушевался.

– Кхм-кхм... – тихонько подал голос я, остановившись у единственной кровати, на которой разлеглась Акада. – Я, конечно, всё понимаю, и девушкам нужно уступать место, особенно если ты джентльмен. Но скажу со всей откровенностью: я не джентльмен, а ты – не особо-то и леди. Так что...

– Спи на полу! – зашипела на меня Акада. Но когда я сбросил брюки, её глаза превратились в настоящие блюдца. – Не смей сюда залезать! Тем более без брюк.

– Нет уж! Ещё как залезу. Так что подвинься, дорогуша.

– Только попробуй. Я закричу.

– Кричи. Тогда нас выставят вон. Они думают, что мы муж и жена.

– Это ты ляпнул.

– Надо же было что-то сказать.

– Здесь царят такие нравы, что мог бы назвать меня сестрой или кем угодно ещё. Никто бы не удивился нашему совместному путешествию.

– Что первое пришло в голову, то и сказал. Подвинься! Разлеглась тут...

Она попыталась возразить да забрать одеяло, но я дёрнул его на себя, после чего бесцеремонно залез в кровать.

– Ох! – прикрылась Акада, да было поздно: я заметил, что она без одежды. Совсем. – Отдай мне одеяло! Немедленно! Я постирала свои шмотки.

Отдал, конечно. Замёрзла бы ночью. А вот я под утро реально задубел и сантиметр за сантиметром, по-партизански, пробирался под вожделенное одеяло. В итоге к моменту пробуждения я уже нежился в тепле, прижавшись к спинке Акады. Мне снилось большее... и когда пощёчина выдернула меня из мира грёз, я был не совсем уверен, что...

– Я ничего не делал! – в любом случае выкрикнул я в своё шаткое оправдание. – Что ты сразу бить-то?

– Ты лапал меня! – рычала Акада, вскочив с кровати и закутываясь в одеяло, точно в кокон.

– Да больно нужно! – разозлился я, потирая горящую щёку одной рукой, а второй шаря по полу в поисках брюк. – Меня такие худосочные не заводят.

– А что тогда мне в попу упиралось, раз не заводят?

– Фантазии твои упирались, вот что!

Акада покраснела, сжав губы в тонкую линию. Небось, раздумывала, как меня оскорбить в ответ на моё оскорбление, но тут в дверь постучала хозяйка, приглашая на завтрак, и наша перепалка сама собой сошла на нет.

Внутрь себя смотреть сложнее, чем на других

Радушие хозяев быстро исчерпало себя, чему в заметной степени поспособствовали Мотя и Маня. Первый сцепился с дворовым псом, а Манька залезла в хозяйский погреб и налакалась там сметаны.

Извиняясь и кланяясь добросердечному семейству, мы поскорее двинулись в дальнейший путь, до этого в подробностях разузнав о судоходстве странного мира. Оказалось, что на другой континент можно попасть на корабле, переплыв всего лишь небольшой пролив. По словам хозяйки, там, на другом континенте, в другом государстве, проживал древний колдун, снабжавший всех магическими артефактами. Встречи происходили исключительно в королевском замке и нигде больше. К нему съезжались со всего света, но попасть на «приём» без очереди можно было только по великодушной просьбе самого короля, потому что только ему известно, где проживает старец.

«Опять король... – уныло подумал я, – опять приёмы, тайны и политические интриги. Придётся снова во дворец прорываться».

Но делать нечего. Нужно искать артефакт для скорейшего открытия портала.

Всю дорогу мы не разговаривали между собой. Мотя злился на Акаду, так как получил не только разорванное ухо в драке с дворовым псом, но ещё и нагоняй от хозяйки. Помимо этого Мотя злился и на Маню за то, что ему не досталось сметаны, пока он стоял на стрёме, а Маня лакомилась. Маня же злилась на меня, когда я сообщил ей то, что о ней думаю, и на Акаду, которая не сказала и слова в её защиту. Акада же продолжала ненавидеть меня из-за постельного происшествия, а я ненавидел Акаду, потому что считал, что она всё себе нафантазировала и ничего значительного не произошло. Ну... или почти ничего.

В общем, двое суток мы в полной тишине шли лесной тропой по направлению к морю.

Остановившись вечером на живописном холме, с которого уже был слышен и виден морской прибой, мы разожгли костёр, решив, что спускаться к людям лучше утром – отдохнувшими и полными сил.

Погода стояла самая сказочная: тёплая, ни облачка, ни порывистого ветра. Только пряные запахи цветущих кустарников; свежий бриз, доносящийся с моря, и наш костёр, на котором Акада подсушивала хлеб, проткнув его длинной веткой.

Невольно засмотревшись на тонкие, изящные, безумно женственные запястья девушки, я не заметил, что и сам стал объектом пристального изучения.

Хотелось помириться, но гордость не позволяла. Или гордыня. Чёрт разберёт, что там не позволяет, но так и подмывало ввернуть очередную колкость. Решив, что это будет слишком – мы и так общались жестами – я улёгся на спину, закинул руки за голову и принялся рассматривать незнакомый звёздный небосвод.

– О чём ты думаешь? – неожиданно подала голос Акада. Я и забыл уже, какой он у неё... приятный. Она села рядом и примирительно протянула ветку с горячим куском хлеба. Недоверчиво покосившись на Акаду, я потянулся за угощением, и мой взгляд сам скользнул по декольте платья, что ей пожертвовала гостеприимная хозяйка.

– О твоих пирожках, – ответил я, с трудом возвращая взгляд к звёздам.

Даже не успел понять, что произошло, как лицо загорелось пощёчиной. Я вскочил на ноги, роняя ароматный хлеб на землю.

– Да что с тобой не так?! – взвился я. – Сейчас-то за что?

– За пирожки! – гневно воззрилась на меня Акада, прикрывая рукой вырез платья.

– Дура! Я имел в виду твои пирожки с капустой, которые ты там, в прежнем мире, готовила.

– Тогда я имела в виду комара, что впился в твою щёку! – надулась Акада, отвернувшись в костру.

Вот и помирились! Теперь она обиделась ещё сильнее.

Весь следующий день, пока мы шатались по пристани, она со мной не разговаривала. Лишь к вечеру, убедившись, что нас бесплатно никто на свою шхуну не пустит, она выдавила из себя дельный совет:

– Наймись в работники. Скажи, что грузчиком подработаешь.

– Да? – тут же вскинулся я. – Может, лучше ты предложишь себя капитану? Это и быстрее получится, и я спину не надорву, таская неподъёмные тюки да бочки.

– Сволочь.

– Нашлась тут... королевна! – гневно отшвырнув камень, что лежал рядом с моей ногой, вскипел я. – Почему женщины считают, что мужчины им вечно всё должны?! Ездят на мужиках как на ослах. Причём во всех измерениях! Сам факт, что ты женщина, вовсе не означает, что я обязан спину гнуть и тебе путь облегчать. Только и слышно, что «мужчина должен... мужчина обязан...» А, собственно, почему он что-то кому-то должен?! Он абсолютно такое же существо, с душой и телесными потребностями.

Она сузила глаза, уставившись на темнеющее море, и не издала больше ни звука, пока я изливал на неё всё негодование, что скопилось в моей душе. Простояли мы так недолго. Ненавидя Акаду за правоту – или саму ситуацию за безысходность – я пошёл наниматься моряком-разнорабочим на ближайшую шхуну.

Переночевали мы в портовой гостинице. На этот раз Акада даже рта не раскрыла, когда я вечером завалился спать рядом с ней. На двуспальную кровать у нас денег не хватило, иначе мы бы остались без ужина, поэтому, хоть и скрипя зубами, но она стоически вытерпела нашу вынужденную ночную близость.

За следующий день мне удалось заработать больше, и я уже был готов к тому, что Акада запросит отдельную комнату для себя, но, к моему несказанному удивлению, она потребовала иное.

– Вот, – уперев руки в бока, заявила Акада, указывая на два ведра воды и корыто.

– Что «вот»?

– Мойся, а то я рискую задохнуться ночью от портового парфюма.

– Поможешь? – ухмыльнулся я, заметив, что она постепенно впадает в ступор, наблюдая за моим раздеванием. Но тут она очнулась, раскраснелась и выбежала из комнаты в коридор.

Несмотря на горячую воду, мне так и не удалось смыть с себя дикое напряжение мышц. Завалившись в постель, я вытянул ноги, сокрушаясь, что впервые в жизни устал настолько сильно, что не могу ни расслабиться, ни заснуть. Да и близость Акады этому, мягко говоря, не способствовала.

Учитывая развратные нравы этого государства, было решено переодеть Акаду в парня, дабы не смущать женским полом команду корабля, на котором нам предстояло отплыть следующим утром.

Объяснялись мы с Акадой исключительно жестами. Такими же жестами я послал куда подальше Мотю и Маню, всё это время ошивавшихся возле портового отеля. Пёс и кошка ни в какую не соглашались залезать в ящик и притворяться товаром.

– Тогда вообще здесь останетесь! – шикнула на них Акада, поддержав мои рьяные жестикуляции. – Через пятнадцать минут отчаливаем. Быстро в ящик!

После чего Акада развязала узелок тканевого мешочка и вытащила пирожки, купленные у уличной торговки.

– Возьми, – стесняясь самой себя, предложила она мне, – ты почти ничего не ешь в эти дни.

– С чем пироги?

– С мясом.

– Ты же знаешь, что я не ем мяса. Я ловил тебе рыбу и приносил птицу для Моти, Маньки и тебя, но сам не ел. Зачем сейчас подсовываешь?

– Что за глупости? Ешь, тебе нужны силы. У тебя серьёзные физические нагрузки.

– От поедания трупов силы не прибавляются. Это самообман.

– Ты так исхудаешь.

– Разве? – не стесняясь прохожих, задрал я свою кофту. – Где ты здесь немощь углядела? – Акада отвела взгляд от рельефного тела, которым я не столько гордился, сколько принимал как должное. – Отравление даёт эффект насыщения, так как организму требуется чистка и срочный отдых, оно же оказывает стимулирующее воздействие. Такое же наблюдается у кофеманов, например.

– Первый раз такое слышу, – возмущённо фыркнула она, натянув мне кофту обратно. – Хватит здесь своим прессом светить! У вас все нефилимы вегетарианцы?

– Почти. И люди когда-то были вегетарианцами и сейчас таковыми оставались бы, если бы не разучились слышать ушами и уразуметь сердцем. Вам ещё в Библии всё сказано было: «Не убий!» и «Только плоти с душою, с кровью её не ешьте» или «Я взыщу и вашу кровь, в которой жизнь ваша, взыщу её от всякого зверя, взыщу также душу человека от руки человека», ибо «заклающий вола – то же, что и убивающий человека». И много, что там сказано было на эту тему, но половину священного знания никто и никогда не увидит, а другую половину неправильно переводят и заведомо искажают ложными разъяснениями.

– Там и про мясо сказано, – съехидничала она. – Даже животные перечислены, коих есть можно.

– Теперь там много что сказано, – в тон ей передразнил я. – И даже про месть, и про то, как нужно обращаться с иноземцами, и как лицемерить, и про многожёнство, и про многое-многое другое. Что же теперь, всему следовать? Почему-то святые отцы вашей церкви сами мясо не употребляли. Не говоря уже об Иисусе.

– А вот и неправда! – весело отсекла она.

– Правда, – даже заморгал я. Как-то непривычно было спорить с простым человеком, хоть и полукровкой, на темы, которые я знал наверняка. Доказывать ничего не хотелось, но и позволить Акаде одержать верх я не мог. – Акада, я не стану с тобой спорить. Просто ты пойди и сама проверь: убей хотя бы Маньку. Сможешь?

– Что?! – раздалось из ящика.

– Да-да, – закивал я, пнув ящик, – перережь засранке горло. Хватит за ней лотки выносить! Одна кошка, а сколько какашек! И перережь ей горло так, чтобы с первого раза получилось. Посмотри ей в глаза, впитай её муки и крики, а затем сдери с неё шкуру да кожу.

– Акада, – испуганно мяукала Манька, – ты же не станешь этого делать? Ты же любишь меня!

– Нет, конечно, она не любит тебя, – вещал я, смотря в расширенные глаза Акады. – Она всего лишь в одном шаге от твоего убийства, Манька. А после тебя – в одном шаге от убийства человека. Что ты на меня вылупилась, Акада? Об этом все древние религии твоего мира говорят: и буддизм, и индуизм, и джайнизм, и даже суфизм.

– Индуизм и буддизм здесь совершенно ни при чём! – авторитетно заявила Акада. И я сразу вспомнил её домашнюю библиотеку, состоящую из теософской и эзотерической литературы. – Люди испокон веков держат скотину и птицу ради этих целей.

– Ты тоже Маньку держишь, чтобы она крыс да мышей гоняла. И Мотю, чтобы он сигнализацией работал.

– Меня ты тоже предложишь на ужин? – подал голос Мотя.

– Пусть на ком-нибудь из вас поучится, – предложил я. – Пусть увидит, как коченеет труп, эзотеричка фигова. Как после этого приходится ждать следующей стадии – стадии созревания мяса. После чего нарежь ломтиками и поджарь с приправами или сделай шашлычок из кошатины. Думаешь, такая пища принесёт тебе здоровье и пользу? Ты реально так думаешь? Или полагаешь, что всё, описанное сейчас мной, не происходит с говядиной на скотобойне? Да там во сто раз хуже и страшнее! Если у твоей Маньки и Моти души да мозги имеются, почему бы и корове душу с разумом не иметь?