Текст книги "Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 (СИ)"

Автор книги: Ник Тарасов

Соавторы: Ян Громов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава 13

– Для одних вы надежда на лучшее будущее, для других – смертельная угроза привычному укладу, а для третьих – просто инструмент, которым можно воспользоваться для своих целей. И пока вы не примете сторону, пока не решите, с кем вы и против кого – вы ходите по лезвию ножа. И не только ваша судьба на кону, но и судьбы всех, кого ваши знания коснутся. Время такое наступило – переломное. Старое рушится, новое рождается. И в такие времена каждое слово весит больше обычного, каждое решение влечет за собой последствия, которые через годы отзовутся. Подумайте об этом.

Я посмотрел на собеседника, который молчал, словно застыв в какой-то особенной неподвижности. Лицо его оставалось невозмутимым. То ли он был погружен в глубокую задумчивость, взвешивая сказанное и мою реакцию на это, то ли еще что-то. Глаза его были устремлены куда-то в сторону, но я чувствовал, что он внимательно следит за каждым моим движением боковым зрением.

Наконец я решился прервать эту затянувшуюся паузу:

– Если вы думаете, что я не осознаю всех возможных проблем, которые могут возникнуть из-за какого-то моего недочета или чрезмерного внедрения тех или иных технологий, то вы глубоко ошибаетесь. – Я наклонился вперед, стараясь поймать его взгляд. – Именно поэтому я не лезу с новациями, допустим, в оружейное дело. Слишком много переменных, слишком много непредсказуемых последствий.

Он резко повернул голову в мою сторону, и я увидел в его глазах какую-то особую остроту, словно мои слова попали точно в цель.

– Да, я в курсе, что вы… – он сделал многозначительную паузу, – вернее, что вам покупали оружие. – Голос его звучал спокойно, но с едва уловимыми нотками предупреждения. – В следующий раз просто обратитесь ко мне. Я помогу – будет и проще, и, поверьте мне, гораздо дешевле. Да и закон не нужно будет нарушать.

Он произнес эти слова так естественно, словно предлагал купить хлеба в булочной. При этом он держался совершенно спокойно – явно тема была для него привычной и не вызывала особых эмоций.

Я кивнул, мысленно отмечая ценность такого предложения:

– Спасибо, обязательно воспользуюсь вашим предложением. – Затем, вернувшись к основной теме, продолжил: – Так вот, поверьте, я бы мог многое внедрить такого, что для этого времени и не снилось. Технологии, которые перевернут представление о возможном.

Собеседник пристально посмотрел на меня, слегка прищурив глаза, и в его взгляде я прочитал искреннее любопытство, смешанное с осторожностью.

– Например? – спросил он коротко, но в этом единственном слове слышалась готовность к серьезному разговору.

Я на мгновение задумался. Стоит ли раскрывать карты, делиться знаниями, которые могут кардинально изменить баланс сил?

– А оно вам надо? – ответил я вопросом на вопрос, внимательно изучая его реакцию.

– Надо, – категорично сказал собеседник, не отводя взгляда. В его голосе не было ни малейших колебаний, только твердая решимость.

Я задумался, собираясь с мыслями. Раз уж разговор зашел так далеко, стоило дать конкретный пример.

– Ну, допустим… – начал я медленно, – черный порох можно заменить жидким порохом.

Брови собеседника слегка приподнялись – первое проявление удивления за весь вечер.

– Это как? – Он подался вперед, явно заинтересовавшись.

– Понимаете, – я встал и уже сам начал ходить туда-сюда, жестикулируя, – вот если аэрозоль спирта распылить в воздухе, в замкнутом пространстве – в данном случае в гильзе патрона, – он взорвется не хуже, чем обычный порох. И даст ту же самую кинетическую энергию, которая происходит от взрыва традиционного пороха.

Я остановился перед ним, видя, как в его глазах загорается понимание.

– Но только представьте себе, сколько затрат уходит на то, чтобы добыть и правильно приготовить порох. Селитру найти, серу, древесный уголь в нужных пропорциях смешать, при этом не взлететь на воздух в процессе. А мастера нужны опытные, специальные мастерские, строгий контроль качества…

Собеседник кивал, явно прикидывая в уме логистику пороховых заводов.

– И сколько затрат потребуется на смесь аэрозоля спирта с воздухом? – продолжил я, разводя руками. – Там же всего и нужно – это пульверизатором… ну, я утрирую, конечно… распылить спирт в воздухе. Кремневым механизмом дать искру – и происходит взрыв.

– И как это будет работать? – Голос собеседника звучал заинтересованно, но я слышал в нем и нотки скепсиса.

Я снова присел на край бревна, стараясь объяснить максимально понятно:

– Понимаете, поверхность тумана из спиртовых капелек очень велика. Когда каждая микроскопическая капля окружена воздухом, контакт с кислородом становится идеальным. Поэтому горение приобретает взрывной характер – почти мгновенное сгорание всего объема смеси.

Я увидел, как он мысленно прокручивает эту информацию, сопоставляя с тем, что знает о горении.

– Кстати, что немаловажно для военного дела, – добавил я, – сейчас, насколько я знаю, по большей степени используется дымный порох. Огромные клубы дыма после каждого выстрела демаскируют позицию стрелка.

– Это так, – подтвердил собеседник. – После залпа ничего не видно, приходится ждать, пока дым рассеется. А в это время, противник явно видит откуда произвели выстрел.

– А вот когда будет взрываться то, о чем я говорю, тогда дыма не будет. – Я опять встал, пытаясь объяснять понятно. – Это же горение спирта – оно дает только газообразные продукты: водяной пар и углекислый газ. А дым – это результат неполного сгорания твердых частиц.

Повернувшись к собеседнику, я увидел, что он задумчиво потирает подбородок.

– Ну, сами посудите, – продолжил я, – самогонные аппараты сделать – совсем не проблема. Чистый спирт получить путем перегонки может каждый деревенский мужик, у которого есть медный котел и змеевик. Технология известна веками, мастера найдутся в каждом уезде.

– Но как это практически реализовать? – спросил собеседник, явно пытаясь представить техническую сторону вопроса.

– А это уже вопрос инженерной мысли, – ответил я, присаживаясь обратно. – Нужен механизм, который в момент перед выстрелом впрыснет точно отмеренную порцию спирта в камору ствола, смешает с воздухом и подаст искру. Сложнее, чем просто засыпать порох, но технически вполне выполнимо даже на уровне мастерских этого времени.

Я сделал паузу, наблюдая за реакцией собеседника. Его лицо оставалось невозмутимым, но я видел, как быстро работает его ум, просчитывая все возможности и последствия.

– Представьте себе преимущества, – продолжил я. – Никаких складов пороха, которые могут взорваться от случайной искры. Никакой зависимости от поставок селитры. Солдат можно обучить изготавливать боеприпасы прямо в поле, имея лишь спирт и простейшее оборудование.

– И никого демаскирующего дыма, – добавил собеседник задумчиво.

– Именно! Скорострельность возрастет в разы, точность стрельбы повысится, логистика упростится. – Я наклонился к нему: – Но понимаете, в чем проблема? Внедрить все это значит полностью перевернуть военное дело. А готово ли общество к таким переменам?

Собеседник долго молчал, переваривая услышанное. Наконец он поднял на меня взгляд:

– Вы говорите о революции в военном деле. Но любая революция несет не только преимущества, но и хаос. Кто первым получит такое оружие, тот получит огромное превосходство над противниками.

– Вот именно поэтому я и не тороплюсь с подобными новациями, – ответил я. – Слишком много неизвестных. Слишком легко нарушить хрупкое равновесие сил.

Собеседник кивнул, и я понял, что он оценил мою сдержанность. В его глазах читалось уважение к тому, что я не стремлюсь слепо внедрять все возможные новшества, а взвешиваю каждое решение.

– Внедрить все это, – медленно произнес он, нервно теребя воротник камзола. – Через завод. Через наши оружейные мастерские в Туле, где лучшие мастера империи трудятся. Производство оружия, которое сейчас существует, моментально устареет, и преимущество в вооружении будет настолько наглядным, что любой противник дрогнет еще до начала сражения.

Он поднялся с места, прошелся по поляне. Его силуэт казался напряженным, словно натянутая тетива. Обернувшись ко мне, он сощурил глаза:

– Очень интересную вещь вы мне сейчас рассказали. И что теперь прикажете со всем этим делать? Как быть с этим грузом знаний, который вы мне на плечи взвалили? – Он на какое-то время замолчал.

– Вы понимаете, – наконец заговорил он, и голос его звучал тише, но от этого не менее угрожающе, – что если эта информация попадет не в те руки? Если о ваших рассказах узнают французские шпионы или, не дай Бог, эти сведения каким-то образом дойдут до Наполеона? То быть большой беде – не только для России, но для всего мира.

Я слегка склонил голову набок, обдумывая ответ.

– Предлагаю вам просто забыть об услышанном, – сказал я наконец, стараясь говорить максимально убедительно. – Ну или воспринять как дополнительные знания, факультатив, если хотите. Теоретические выкладки, не более того.

Он резко повернулся ко мне, брови его сошлись к переносице:

– Забыть? После того, что вы мне рассказали? Понимаете ли вы, что если сейчас с вашей подачи кто-то попытается это внедрить, то ход всей дальнейшей истории изменится кардинальным образом? Раз вы об этом знаете, значит, у вас там, в будущем, уже такое используется? Разве нет?

Я покачал головой:

– Нет. В моем будущем порох используется до сих пор, хотя, должен заметить, в моем будущем и Екатерина Великая умерла в тысяча семьсот девяносто шестом году, как и положено по истории. Так что сейчас моё будущее, скорее всего уже альтернативное, где все может пойти совершенно по-другому.

Я на секунду задумался и потом продолжил:

– В моем времени есть одна поучительная история – называется «Эффект бабочки». – продолжал я. Так там группа современников сделала портал в прошлое, машину времени, если можно так выразиться. И случайно, совершенно случайно, наступили на бабочку в далеком прошлом. Просто раздавили маленькое насекомое, ничего более. Вернувшись в свое время, они обнаружили, что от их мира ничего не осталось – все изменилось до неузнаваемости. Один взмах крыльев бабочки, который не произошел, породил цепочку событий, которая через миллионы лет полностью переписала историю человечества. Это лишь художественное произведение, фильм, – продолжил я, заметив его заинтересованный взгляд, – ну, картинка, которую можно…

Собеседник резко меня перебил, взмахнув рукой:

– Я знаю, что такое фильм! Движущиеся картинки с актерами – попаданцы уже рассказывали.

Он остановился, скрестил руки на груди и продолжал смотреть на меня серьезно.

– Вот именно по этой причине я тоже не хочу изменять историю. Кто знает, к каким катастрофическим последствиям это может привести? Может быть, в результате наших действий Россия станет сверхдержавой, но зато случится что-то еще более ужасное – эпидемия чумы или война, которая уничтожит половину человечества.

Собеседника снова озадачили мои слова и он на какое-то время задумался, его молчание растянулось настолько, что я уже начал беспокоиться. Он стоял неподвижно, глядя в темноту леса.

Когда мне показалось, что пауза затянулась слишком долго и становится неловкой, он вдруг резко повернулся ко мне. Слегка прищурившись, словно оценивая меня заново, он протянул мне руку и сказал с неожиданной теплотой в голосе:

– Меня зовут Иван Дмитриевич. Будете когда-нибудь в Туле – не проходите мимо. У меня там дом на Кремлевской улице, большой, с колоннами. Любой извозчик покажет.

Его мысль на этом, казалось, оборвалась, но, не отпуская мою руку, он продолжил уже другим тоном – более официальным, деловым:

– И что немаловажно, это не просьба и не праздная вежливость из приличия. Я сейчас вам открыто, честно говорю следующее, и прошу отнестись к моим словам со всей серьезностью.

Его хватка стала крепче, почти болезненной:

– Вы будете находиться под пристальным наблюдением. По-хорошему, конечно, но наблюдение это будет постоянным и тщательным. Мне сейчас вас стоило бы, как минимум, посадить под арест, где вы никому не сможете навредить своими знаниями. А еще лучше было бы устранить прямо сейчас, прямо здесь – один удар кинжалом, и проблема решена раз и навсегда.

Я почувствовал, как холодок пробежал по спине. В его словах не было ни капли блефа – он говорил совершенно серьезно, и я понимал, что такой исход вполне возможен.

– А если же вы проявите лояльность к короне и к России, – продолжал он, не ослабляя хватки, – то опять-таки вас нужно будет держать на коротком поводке, под постоянным контролем. Каждый ваш шаг, каждое слово будут отслеживаться и анализироваться.

Неожиданно его лицо смягчилось, и в глазах появилась почти дружеская искорка:

– Да вот понимаете, чем-то вы мне симпатичны. Импонируете, так сказать. Может быть, вашей честностью или тем, что не пытаетесь мне лгать и выдавать желаемое за действительное.

Я не выдержал напряжения и прыснул от неожиданности такого поворота в разговоре. Контраст между угрозами и внезапно проявленной симпатией показался мне комичным.

– Слова-то какие знаете! – не удержался я от легкой насмешки. – «Импонируете»… Где только научились?

Тот отмахнулся с усмешкой, явно не обидевшись на мою реплику:

– С такими, как вы, пообщаешься, и не такие словечки подхватишь, – фыркнул он с явным весельем. – Попаданцы, временные странники – народ образованный, культурный. Поневоле словарный запас расширяется.

Затем его лицо снова стало серьезным:

– Но я очень надеюсь, что вы меня правильно поняли и услышали. И сейчас, когда мы расстаемся, мы расстаемся не как враги, а как люди, которые понимают друг друга. По крайней мере, я на это рассчитываю. Только помните – каждый ваш шаг будет известен. И если вы попытаетесь сбежать или, не дай Бог, передать кому-то свои знания…

Он не договорил, но смысл был ясен. Между нами снова повисла тишина, тяжелая и многозначительная.

– Помните наш разговор. И будьте осторожны – время сейчас такое, что одно неосторожное слово может стоить не только вам жизни, но и изменить судьбу целых народов.

– И еще одно. Если вдруг передумаете и захотите поделиться своими знаниями во благо Отечества – обращайтесь только ко мне. Никому больше не доверяйте. Слишком многие готовы использовать такую информацию в корыстных целях.

Я просто кивнул, не став отвечать вслух.

– И да, еще одно, – добавил он. Голос звучал все так же спокойно, но в нем появилась какая-то металлическая нотка, которой раньше не было.

Он медленно повернул голову в мою сторону, и я увидел, как в его глазах мелькнуло что-то жесткое, непреклонное. Пауза затянулась – он словно взвешивал каждое слово, которое собирался произнести.

– В случае необходимости, – начал он, делая акцент на каждом слове, – государственной необходимости, мы будем вас привлекать к государевым делам с учетом ваших… – он на мгновение запнулся, подбирая формулировку, – знаний из вашего будущего.

Теперь он развернулся ко мне полностью, и я почувствовал, как его взгляд буквально пронизывает меня насквозь. В воздухе повисла тишина.

– Это не обсуждается, – добавил он с той же невозмутимостью, с какой говорят о погоде. – Имейте это в виду.

Я кивнул, стараясь не выдать своего волнения, но тут же, словно против воли, спросил:

– А если я откажусь?

Вопрос повис в воздухе. На лице собеседника появилась едва заметная, холодная улыбка – не злая, скорее снисходительная, как у взрослого, объясняющего ребенку очевидные вещи.

– Поймите, – сказал он тихо, но в его тоне прозвучала такая убежденность, что мне стало не по себе, – у вас не будет выбора.

Эти слова прозвучали не как угроза – скорее как констатация факта, как сообщение о том, что завтра взойдет солнце. Он развернулся и направился в сторону охранников, которые терпеливо его ждали.

Я же остался стоять на месте, провожая его взглядом и понимал, что моя жизнь только что изменилась окончательно и бесповоротно.

Глава 14

Я стоял ошарашенный беседой, которая только что состоялась с Иваном Дмитриевичем. Словно гром среди ясного неба – вот так можно было описать то, что на меня свалилось. Ноги будто ватными стали, а в висках стучало так, что казалось, вот-вот голова расколется.

Видел, как он неторопливо дошёл до своих охранников. Кивнул деревенским, сел в седло своего жеребца и медленно поехал прочь. Его спутники пристроились по бокам, и вся троица неспешно скрылась за поворотом лесной тропы. Только цокот копыт ещё долго доносился из чащи, да птицы переполошились на ветвях.

Какое-то время в голове царил настоящий хаос. Мысли скакали, как бешеные, одна другую перебивала. Оказывается, я далеко не первый попаданец в этом мире! Таких тут, по словам Ивана Дмитриевича, пруд пруди. Вон даже у самой Екатерины Великой есть личный эндокринолог из восьмидесятых – моего времени! Абсурд? Тот еще. Но выходит что реальность.

У них тут, получается, целый реестр попаданцев ведётся. И я теперь в этом реестре числюсь. Непонятно пока в качестве кого или чего – союзника, нейтрала или потенциальной угрозы, но Иван Дмитриевич дал ясно понять, что пока кардинальные меры против меня применяться не будут. Пока – ключевое слово.

Значит, вывод какой? Не нужно бежать впереди паровоза. По крайней мере, сильно не нужно. Не стоит резко менять ход истории. Нужно быть осторожным, дипломатичным, незаметным. Хотя после сегодняшнего разговора о незаметности можно забыть – они меня уже засекли.

Я медленно пошёл в сторону деревни, ноги будто сами несли, а голова всё ещё кружилась от услышанного.

А навстречу мне бежала Машка – вся зарёванная, с растрепанными волосами, выбившимися из-под платка. Лицо красное от слёз и бега, глаза опухшие, губы дрожат. За ней трусцой бежали Захар с Тимофеем и Пахомом. А чуть дальше Петька со Степаном, тоже спешили, не отставали от основной группы.

Завидев меня, Машка сначала сбавила шаг, словно не поверила своим глазам. Остановилась, вгляделась, и тут её словно током ударило. Ноги подкосились, она опустилась прямо на траву, даже не глядя, куда падает, и завыла в голос. Да так горько, так пронзительно, что у меня аж душа в пятки ушла. Это был не плач – это был вопль отчаяния, накопившегося за время ожидания и страха.

Вся братия, что бежала за ней, тоже сбавила шаг, остановилась поодаль. Мужики переминались с ноги на ногу, не зная, что делать. Захар почесал затылок, Тимофей сплюнул в сторону, Пахом покрутил в руках шапку. Видно было, что и они волновались, искали меня, но теперь не знали, как себя вести при таком женском горе.

Я подбежал к Машке, упал рядом на колени, схватил её за плечи:

– Солнце моё, что случилось? Что ты так убиваешься?

А она, завывая и всхлипывая, стала причитать между рыданиями:

– Как… как мужик этот из леса вышел… один… сели на лошадей… ускакали… А тебя всё нет и нет… Думала… думала, что убил он тебя там… в лесу… Господи, думала… больше не увижу…

Слова её прерывались всхлипами, она дрожала всем телом, цеплялась за мою рубаху дрожащими руками. И в этот момент я понял, какую муку ей пришлось пережить. Она видела, как я ушёл в лес с незнакомым человеком. Видела, как этот человек вернулся, сел на коня и уехал. А меня всё не было.

– Дурочка ты моя, – прошептал я, гладя её по волосам. – Кто ж меня убьёт-то? Я же здоровый, сильный…

– Но он-то вышел, а тебя всё не было! – всхлипнула она. – Всё не было! Я думала… думала…

– Вот он я, перед тобой, живой и невредимый, – сказал я, приподнимая её подбородок, чтобы она посмотрела мне в глаза. – Так что прекращай рыдать, это вредно для нашего будущего ребёнка.

При упоминании ребёнка её рыдания только усилились. Она вцепилась в меня, как утопающая в спасательный круг.

Я обнял её, прижал к себе крепко-крепко, почувствовал, как дрожит её тело, как бьётся её сердце. Её волосы пахли дымком от печи и полевыми травами, а слёзы были солёными на вкус, когда она прижималась лицом к моей щеке.

– Тише, тише, родная, – шептал я ей в ухо. – Всё хорошо, всё прошло. Я здесь, я с тобой, никуда не денусь.

Мы так просидели на траве несколько минут – она в моих объятиях, я гладил её по спине, по волосам, чувствовал, как постепенно уходит дрожь из её тела, как выравнивается дыхание. Мужики стояли поодаль, деликатно отвернувшись, понимая, что это момент слишком интимный для посторонних глаз.

В эти минуты я остро осознал, что значит для кого-то быть центром вселенной. Для Машки я был не просто мужем – я был её опорой, её будущим, отцом её ребёнка, её единственной надеждой в этом непредсказуемом мире. И когда она думала, что потеряла меня, для неё рушился весь мир.

– Прости меня, дурака, – прошептал я ей. – Мог бы предположить, что ты волнуешься и все глаза проглядела, пока мы в лесу разговаривали.

– А о чём вы так долго говорили? – спросила она, немного отстранившись и вытирая слёзы тыльной стороной ладони.

Вот тут я и растерялся. Что ей сказать? Что мы обсуждали попаданцев, временные парадоксы и политику российской империи? Что этот человек знает про моё настоящее происхождение и может решить мою судьбу одним словом? Что я живу под дамокловым мечом, не зная, когда он упадёт?

– Да так, по хозяйству, – соврал я. – Он из управляющих помещичьих, опыт перенимал. Долго рассказывал, как урожай лучше собирать, скот держать…

Она кивнула, поверив или сделав вид, что поверила. Может, в глубине души и чувствовала, что я что-то скрываю, но не стала допытываться.

Внутри у меня всё ещё клокотал ураган мыслей. Разговор с Иваном Дмитриевичем кардинально изменил моё представление об этом мире, в который я попал. Оказывается, здесь действует целая система контроля над попаданцами. Кто-то наблюдает, кто-то решает, кого оставить в покое, а кого устранить. И теперь я – часть этой системы, хочу того или нет.

Когда Машка наконец успокоилась и дрожь в её руках утихла, я бережно помог ей приподняться с земли, придерживая под локоть. Она всё ещё всхлипывала, но уже тише, и я видел, как постепенно к ней возвращается самообладание. Лицо её было заплаканным, волосы растрепались, но главное – она больше не металась в панике.

– Всё хорошо, всё позади, – шептал я ей, поглаживая по спине. – Идём домой.

Мы медленно пошли в сторону деревни. Мужики ушли чуть раньше, видя, что я успокаиваю жену и со мной всё в порядке.

– Идите, идите, – махнул я им рукой. – Всё хорошо. Потом поговорим.

Они нехотя разошлись по своим делам, но я видел, как они то и дело поглядывают в нашу сторону, готовые в любой момент подойти, чтоб выведать подробности загадочной встречи.

Зайдя к себе во двор, я, дабы избежать немедленных расспросов от Захара да Фомы, громко и нарочито весело спросил Анфису:

– А обед у нас сегодня будет? Что-то проголодался после прогулки!

Анфиса, аж руками взмахнула от неожиданности:

– Егор Андреевич! Да конечно же будет! А где накрывать прикажете? В горнице?

– Да вот под яблоней и накрывай, – ответил я. – А то душно как-то в доме. На воздухе лучше.

Анфиса, привычная к нашим причудам, только кивнула и засуетилась. Не прошло и пяти минут, как стол под яблоней был застелен, расставлены тарелки, разложены ложки. Анфиса принесла горшок с щами, миску жареной картошки, хлеб, солёные огурцы и кувшин с квасом. Всё как полагается – обычный крестьянский обед, но сытный и вкусный.

Я специально не торопился садиться за стол, делая вид, что наслаждаюсь прекрасным теплым днём. На самом деле я видел, как метрах в десяти за забором переминаются с ноги на ногу Захар, Фома, да Петька со Степаном. Они старались делать вид, что случайно оказались поблизости – то в землю палкой тыкали, то между собой о чём-то шушукались. Но взгляды их то и дело обращались к нашему столу, и было ясно как божий день, что они сгорают от любопытства.

Я не выдержал этого немого морального прессинга и, вздохнув, махнул им рукой:

– Заходите, чего уж там. Места всем хватит.

Им два раза говорить не нужно было. Захар первым протиснулся в калитку, за ним Фома, потом Петька и Степан. Чуть ли не бегом оказались они рядом со столом, стараясь выглядеть непринуждённо, но глаза у всех горели нетерпеливым ожиданием.

– Ну что, отобедаем, – сказал я, присаживаясь на скамейку.

Машка села рядом со мной, всё ещё бледная, но уже взявшая себя в руки. Мужики расселись по другую сторону стола, стараясь не смотреть на нас слишком пристально.

Они ничего не стали спрашивать сразу – видели, что время ещё не настало. И мы принялись кушать. Анфиса, заметив прибавившихся едоков, быстро принесла ещё тарелок и ложек, подлила щей, добавила хлеба. Ели мы молча, только изредка переглядывались. Щи были отменные, с мясом и кислой капустой, картошка рассыпчатая, хлеб свежий. После всех утренних волнений еда пришлась кстати.

А когда все доели и Анфиса убрала со стола, оставив только кувшин с квасом и несколько кружек, Захар с Фомой пристально уставились на меня. Глаза у них были серьёзные, выжидающие. Петька же со Степаном, наоборот, отводили взгляд, но тоже было видно, что хотят узнать, кто это был за человек и что он хотел.

Я понимал, что молчать уже хватит – народ волновался и слухи могут пойти самые невероятные. Но и рассказывать всю правду тоже было нельзя. Понятное дело, что-то, откуда я родом, и основную цель визита Ивана Дмитриевича им знать не нужно и не полезно. Поэтому я решил ограничиться частью правды – той, которая их непосредственно касалась.

– Покупка оружия не осталась без внимания у власть имущих, – сказал я, отпивая квас и внимательно наблюдая за их реакцией.

– Да как же так⁈ – возмутился Захар, подаваясь вперёд. – Мы же всё по-тихому сделали!

– И нигде лишнего внимания не привлекли! – подхватил Фома, стуча кулаком по столу. – Никому ни слова не сказали, дорогой окольной ехали, в Туле с торговцами как с чужими разговаривали!

Петька и Степан кивали, соглашаясь. Лица у всех четверых были встревоженные – понятно, что мысль о том, что их заметили власти, их пугала.

– Это вам так кажется, – ответил я, стараясь говорить спокойно и убедительно. – Видите – с самой Тулы приехал человек губернатора и сделал мне замечание. Не строгое, но всё же.

– И что теперь будет? – спросил Захар, нервно комкая в руках шапку. – Нас под суд отдадут? В тюрьму посадят?

– Всё хорошо будет, – успокоил я их. – Просто в следующий раз, когда поедете за оружием, прямиком к нему нужно будет обращаться. Да и не вам ехать, а мне, – добавил я. – Со мной он уже переговорил, мы договорились. И тогда всё будет хорошо, без лишних вопросов и подозрений.

Мужики переглянулись, явно облегчённо вздохнули. Видно было, что такой поворот их устраивает – главное, что никого арестовывать не собираются.

– А что же вы так долго разговаривали? – не унимался Захар. – Мы уже переживать начали. Я несколько раз порывался в лес пойти, посмотреть, что там делается. Но видел, что охрана этого мужика спокойна, никаких признаков беспокойства не проявляет.

– А то, что он без боя не мог бы с вами справиться, никто не сомневался, – добавил Фома.

– Ну я же сказал вам ждать – вы так и сделали, молодцы, – похвалил я их. – Дисциплина – это хорошо. Показали, что на вас можно положиться. Всё же хорошо решилось, – продолжал я, – вот и не забивайте дурными мыслями голову. Дело житейское – власти всегда следят за торговлей оружием. Это их работа такая. А то вон, – я махнул рукой в сторону светёлки, где уже у окна сидела Машка и молча смотрела на нас. – Она себя до истерики довела, а ей сейчас это ой как не надо.

Все посмотрели на Машку, и на лицах их отразилось понимание.

– Да уж, Марье Фоминичне сейчас покой нужен, – согласился Захар, понизив голос. – А мы тут её напугали своими страхами.

– Егор Андреевич правильно говорит, – поддержал Фома. – Нечего зря переживать. Власти про нас знать хотят – значит, мы люди не последние. Это даже хорошо в каком-то смысле, тем более, что хорошо всё у вас решилось.

Петька и Степан молча кивали. Настроение у всех заметно улучшилось – страх сменился любопытством и даже некоторой гордостью от того, что их заметили в губернии.

– А этот человек – он ещё приедет? – спросил Захар.

– Не знаю, – честно ответил я. – Если понадобится – приедет. Но я думаю, что пока нет. Всё что нужно было, мы обсудили.

– И охрана у него была знатная, – заметил Петька, первый раз за весь разговор подавший голос. – Видно, что служивые. И лошади хорошие.

– Губернаторские люди, – кивнул я. – Им положено хорошо выглядеть и быть готовыми к любым неприятностям.

Разговор постепенно перешёл на другие темы, но я видел, что мысли мужиков всё ещё заняты недавним происшествием. Время от времени они бросали взгляды на лес, словно ожидая, что таинственный гость может вернуться.

Вскоре мужики засобирались по домам. Прощались они как-то особенно уважительно, словно я в их глазах поднялся на ступеньку выше. Видимо, тот факт, что со мной лично разговаривали губернаторские люди, произвёл на них впечатление.

– Ну что, – сказал я Машке, когда мы остались одни. – Пережили мы эту историю. Теперь можно спокойно жить дальше.

Она кивнула, но я видел, что полностью успокоилась она ещё не совсем. Женская интуиция подсказывала ей, что не всё так просто, как я рассказал. Но расспрашивать не стала – доверяла мне и знала, что если нужно будет, я сам всё расскажу.

Анфиса убрала со стола, мы с Машкой поднялись в светёлку. День выдался тяжёлый, но главное – обошлось без серьёзных неприятностей. Пока что всё шло по плану, хотя появление Ивана Дмитриевича заставило меня серьёзно задуматься о будущем.

Но думай, не думай, а после обеда, когда солнце уже порядком припекало и в доме стало душновато, я все же подозвал к себе Анфису. Та как раз прибирала в горнице.

– Анфиса, – сказал я, поднявшись с лавки, где сидел в раздумьях, – ступай к Степану, попроси у него пару ведер яблок. Да смотри, чтоб спелые были, румяные. И помой их хорошенько, а потом нарежь на кусочки, убрав все косточки до единой.

Анфиса остановилась, держа в руках половую тряпку, и вопросительно посмотрела на меня:

– А что это будет, Егор Андреевич? Может, пирог какой задумал?

– Ты сделай, как прошу, а там покажу и расскажу, – ответил я, поднимаясь и направляясь к двери. – Дело хорошее будет, полезное.

Анфиса кивнула и поспешила выполнять поручение, а я тем временем кликнул Митяя. Парень как раз во дворе с кем-то из работников обсуждал, как лучше крышу на флигеле починить.

– Митяй! – окликнул я его. – Оставь пока крышу, есть дело поважнее.

Тот сразу подбежал, утирая вспотевшие руки о рубаху:

– Слушаю, Егор Андреевич!

– Принеси мне стеклянные изделия, которые больше всего в моем понимании похожи на банки. Помнишь, я тебе показывал как-то, какими должны быть литровые банки? Ты видел и несколько штук сделал тогда.