Текст книги "Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 (СИ)"
Автор книги: Ник Тарасов
Соавторы: Ян Громов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
Митяй сразу оживился – он гордился своим стеклодувным мастерством и любил, когда его изделия требовались для какого-то важного дела:
– Ах, те, что с широким горлышком и ровными стенками! Помню, помню. Сколько нужно?
– Да сколько есть, столько и неси.
Тот кивнул и побежал во флигель, а я остался ждать во дворе, прикидывая в уме, как лучше все организовать. Через пару минут Митяй вернулся, неся перед собой деревянный ящик, в котором аккуратно, переложенные соломой, лежало полтора десятка стеклянных банок – от небольших, объемом с полулитра, до добротных литровых. Стекло было чистое, без пузырьков, работа – на совесть.
– Вот, глядите, Егор Андреевич! – с гордостью сказал Митяй, ставя ящик на лавку. – Все как учили – и стенки толстые, чтоб не лопнули, и горлышко широкое, чтоб удобно было что внутрь класть.
– Молодец, – похвалил я, осматривая банки, в которых были все горлышки разного размера. – Теперь слушай следующее задание. Приготовь куски мягкой кожи, но толстой, понимаешь? По размерам такой, чтобы накрывала банку сверху с запасом, так чтобы можно было обвязать бечевкой и таким образом закрыть банку плотно-наплотно.
Митяй на мгновение задумался, прикидывая размеры, потом кивнул, уловив суть задания:
– Понял! Сейчас найду подходящую – у меня есть кусок толстой воловьей кожи, мягкой, эластичной. В самый раз будет!
И убежал, оставив меня с банками. Я внимательно осмотрел каждую – работа и вправду была отличная. Стекло чистое, прозрачное, формы правильные. Для моих целей – то что надо.
Тем временем Анфиса уже управилась с яблоками. Принесла два полных ведра отборных плодов – румяных и спелых. Расположилась за большим столом в горнице и принялась мыть каждое яблоко. Потом нарезала – аккуратно, ровными дольками, тщательно выбирая все косточки и убирая поврежденные места.
Когда Анфиса закончила резать яблоки – а получилась целая гора ароматных долек, – я взял самый большой горшок, какой только был в доме. Тот был добротный, с толстыми стенками и широким дном, как раз подходящий для долгой варки.
– Анфиса, помоги высыпать яблоки, – попросил я.
Мы вместе аккуратно переложили всё в горшок. Яблоки заполнили его почти до краев, источая свежий, немного терпкий аромат. Добавили немного воды.
– А теперь сахар, – сказал я, доставая мешочек с сахарным песком. – Смотри и запоминай пропорции. На каждые две части яблок – одна часть сахара. Не больше и не меньше.
Анфиса внимательно следила, как я отмериваю сахар большой деревянной ложкой, высыпая его поверх яблок. Белые кристаллики красиво контрастировали с румяными дольками.
– Зачем так много сахару? – поинтересовалась она. – Очень сладко получится же?
– Не очень, – заверил я. – Сахар не только для вкуса нужен. Он поможет яблокам лучше сохраниться, дольше не портиться. Увидишь сама.
Мы вместе перенесли тяжелый горшок к печи. Огонь в ней ровно горел – Анфиса умела поддерживать правильную температуру. Поставили горшок на самое горячее место, прямо над пламенем.
– Теперь слушай внимательно, – сказал я, когда первые пузырьки начали появляться на поверхности. – Как поплывут яблоки, как пойдут пузыри – обязательно ставь горшок на край печи, где не так жарко, и помешивай постоянно длинной деревянной ложкой. Медленно, аккуратно, чтоб не пригорело.
– А долго варить-то? – спросила Анфиса, взяв в руки большую ложку и приготовившись к работе.
– Час примерно. Даже, чуть больше. Когда яблоки станут прозрачными, как янтарь, а сироп загустеет – тогда и готово. А потом разольешь по банкам, – я указал на стеклянные емкости, которые я тем временем расставил рядком, – и плотно накроешь кожей, завязав крепко-накрепко, чтобы воздух не проходил.
– А что это будет? – снова спросила Анфиса, уже начиная помешивать содержимое горшка.
– Варенье, – сказал я с улыбкой. – Очень вкусное. Зимой будем ложечкой есть да вспоминать лето.
– А, чуть не забыл! – вспомнил я важную деталь. – Как закипит хорошенько – сверху будет образовываться пенка, белая такая, с пузырьками. Вот ее аккуратно собирай и отдельно на тарелку складывай.
– А зачем? – удивилась Анфиса. – Выбросить, что ли?
– А затем, что так надо, – усмехнулся я. – Увидишь сама. Только не вздумай выбросить – это самое вкусное будет.
Анфиса недоуменно кивнула и принялась за дело. Я остался рядом, наблюдая за процессом и давая советы. Яблоки постепенно меняли цвет, становились более мягкими, а сахар растворялся, образуя ароматный сироп.
Через минут двадцать, а может, и полчаса, когда варенье уже активно кипело и по кухне разносился потрясающий аромат, Анфиса собрала первую пенку. Тарелка наполнилась золотистой, слегка пенистой массой, от которой исходил просто невероятный запах.
– Егор Андреевич, – сказала она, не отрываясь от помешивания, – пахнет-то как вкусно!
Я взял у неё тарелку с пенкой и подошел к Машке, которая сидела на лавке у окна и с интересом наблюдала за всем процессом. Достал чистую деревянную ложку и зачерпнул немного пенки.
– Пробуй, – сказал я, протягивая ей ложку.
Машка недоверчиво посмотрела на незнакомое лакомство, но потянулась за ложкой.
– Да стой ты! – аж выкрикнул я, успев перехватить ее руку. – Подуй сначала, а то горячая – язык обожжешь!
Она послушно стала дуть на ложку, раздувая щеки от усердия. Когда пенка немного остыла, она осторожно попробовала. И тут же ее глазки закатились от удовольствия, а на лице появилось выражение такого блаженства, что я невольно улыбнулся.
– Егорушка! – воскликнула она, причмокивая губами. – Как же вкусно-то! Как мед, только еще лучше! А это весь горшок будет таким вкусным?
– Нет, солнышко мое, – сказал я, присаживаясь рядом с ней на лавку. – Это только пенка такая особенная получается. Да и то на любителя. Но само варенье тоже будет вкусным. Немного другим, но тоже очень хорошим. Увидишь.
Машка закивала, уже мечтательно поглядывая на горшок, где продолжало булькать варенье.
Время шло, и аромат становился все насыщеннее. Анфиса периодически собирала пенку, и тарелка постепенно наполнялась этим лакомством. Я следил за процессом, давая указания когда надо помешать поактивнее.
Наконец, через час с небольшим, яблочные дольки стали прозрачными и янтарными, а сироп приобрел нужную густоту. Я попробовал варенье на ложку – оно тянулось тонкой нитью и имело идеальную консистенцию.
– Все, готово, – объявил я. – Теперь разливай по банкам.
К тому времени Митяй уже принес кожаные лоскуты – аккуратно вырезанные кружки из мягкой, но плотной кожи, которые идеально подходили для закрывания банок.
Я показал Анфисе, как правильно разливать варенье – черпаком, аккуратно, чтобы не разбить стеклянные стенки и не обжечься. Банки наполнялись золотистой массой, в которой красиво просвечивали янтарные дольки яблок.
– А теперь самое важное, – сказал я, беря одну из банок. – Смотри, как завязывать.
Я накрыл банку кожаным кружком, следя, чтобы кожа плотно прилегала к краям горлышка, затем туго обвязал бечевкой, делая несколько узлов для надежности.
– Видишь? Воздух внутрь попадать не должен, иначе варенье испортится. А так оно всю зиму простоит, а может, и дольше.
Анфиса внимательно наблюдала, а потом сама принялась завязывать остальные банки. Руки у нее были ловкие, и вскоре на столе выстроился ряд аккуратно закрытых банок с вареньем.
Банок немного не хватило – варенья оказалось больше, чем я рассчитывал, но это даже к лучшему. Остатки – где-то с полулитра ароматного варенья – мы положили в глиняную тарелку и оставили остывать.
– Анфиса, – попросил я, когда все дела были закончены, – к ужину принеси свежего молочка.
– Хорошо, Егор Андреевич, – кивнула она, утирая руки о передник. – А что к ужину готовить?
– Ничего не надо. Хлеба свежего нарежь, молоко принеси да варенье наше поставь. Этого хватит.
Вечером, когда солнце уже клонилось к закату и в доме стало прохладнее, мы с Машкой уселись за стол ужинать. Анфиса принесла кувшин с парным молоком. Рядом лежал каравай теплого хлеба, еще пахнущего печью, а в центре стола красовалась тарелка с остывшим вареньем.
Я наломал хлеб толстыми ломтями, налил в кружки молоко и зачерпнул ложкой варенье. Машка с нетерпением ждала, когда можно будет попробовать.
– Ну вот, – сказал я, намазывая варенье на хлеб, – пробуй теперь настоящее варенье.
Она осторожно откусила кусочек хлеба с вареньем, запила молоком и снова закатила глазки от удовольствия.
– Вкусно, Егорушка! – сказала она с набитым ртом.
Я тоже попробовал – и меня тут же накрыла волна воспоминаний. Как в детстве, когда к дедушке с бабушкой ездил, когда малым был. Тот же вкус, тот же аромат, те же ощущения.
– Хорошо, – тихо сказал я, глядя на довольную Машку. – Вот так и должно быть.
Глава 15
Утром проснулся с таким чувством, будто меня всю ночь били тяжелыми палками – все болело от макушки до пяток, но по причине того, что я банально не мог уложиться нормально. Спина ныла так, словно всю ночь ворочался на камнях, шея затекла в неудобном положении, даже руки какие-то деревянные были. Все мешало, все давило, что-то было категорически не так с этой проклятой постелью.
То подушка никак не сбивалась как нужно – то слишком высокая казалась, голову задирала неестественно, то низкая, и тогда шея провисала. Ворочался, переворачивал ее, взбивал кулаками, пытался найти хоть какое-то удобное положение. То Бусинка на плечо залезет своим теплым боком, мурча что-то кошачье, и сначала даже приятно – живое тепло рядом. Но потом начинает давить своим весом, лапки во сне перебирает, коготки слегка выпускает, щекочет усами за ухом. Машку еще боялся разбудить своим ворочаньем туда-сюда, а она то так хорошо на плече лежала, то прижималась ко мне. Вроде и приятно, но и это не давало уснуть.
Нет, меня это не раздражало ни в коем случае – наоборот, было даже мило, уютно. В другое время я бы даже радовался такому соседству. Но я просто физически не мог уснуть, как ни старался. Закрою глаза – и сразу мысли начинают роиться, как мошкара летним вечером. Попробую считать овец – досчитаю до сотни, а сна как не было, так и нет.
А вся причина была в том, что меня мучили мысли, которые днем я умудрялся как-то заглушать, отгонять. Если днем я пытался отвлечься – то мы пообедали неспешно, степенно, за столом разговоры вели про житье-бытье, то с мужиками во дворе перекидывались парой слов о погоде да урожае, то это варенье вдруг придумал сделать из яблок. Руки были заняты, голова тоже – и мысли не лезли.
А ночью… ночью весь тот разговор с Иваном Дмитриевичем меня догнал, словно разъяренный зверь по следу шел и наконец настиг. Догнал и захватил так, что деваться было некуда. Каждое его слово, каждый намек, каждая пауза – все всплывало с удивительной четкостью, крутилось в голове, как заезженная пластинка.
Я лежал на спине, уставившись в потолок, по которому плясали тени от догорающей лучины, и думал, думал без остановки. Значит, я не первый? Не один такой странник во времени? Эта мысль одновременно пугала и завораживала. Получается, есть еще люди, которые также непонятным образом оказались выброшены из своего времени в этот чужой, архаичный мир?
И что же они делают? Как живут? Тот советчик Петра – он явно был из будущего, слишком уж много знал о технологиях, которые тогда и присниться никому не могли. А тот, кто в Смутное время действовал? Хитрец, который все нити в руках держал – неужели и он из нашего времени? Знал ход истории и просто пользовался этим знанием в своих целях?
Может быть, стоит найти таких людей и пообщаться с ними? Это как минимум было бы невероятно интересно – узнать, как они попали сюда, что с ними происходило, как они приспосабливались к этой жизни. Может, у них есть ответы на вопросы, которые мучают меня? Может, они знают, как вернуться обратно? Или хотя бы как жить здесь, не сходя с ума от осознания того, что ты знаешь, что будет через сто, двести лет?
Но как их найти? По каким признакам вычислить? Не пойдешь же просто так и не спросишь: «Извините, а вы случайно не из двадцать первого века?» Они наверняка маскируются, стараются не выделяться. Тот же советчик Петра – его ведь в итоге вычислили и устранили. Значит, опасность реальная.
А еще мысли настойчиво крутились вокруг того, кто такой этот загадочный Иван Дмитриевич. Что он за человек? Откуда столько знает? Он не один раз намекал на то, что работает на государство – то про «службу» упомянет, то про «дела государственной важности». Но мне все больше казалось, что это какая-то отдельная организация, не связанная напрямую с официальными структурами.
Слишком уж он осведомлен о вещах, которые должны быть государственной тайной. Слишком свободно говорит о таких деликатных материях.
Может быть, существует организация, которая специально занимается такими, как я? Людьми из будущего? Отслеживает их появление, изучает, контролирует? Иван Дмитриевич слишком много знал о том советчике Петра, слишком подробно рассказывал. Словно по документам читал, по отчетам.
Я перевернулся на бок, поджал под себя подушку. Бусинка недовольно мяукнула, спрыгнула на пол, но через минуту запрыгнула обратно, устроилась у ног. А мои мысли продолжали крутиться.
А что, если мое появление здесь не случайность, а результат чьего-то плана? Слишком уж удачно все сложилось. Может, все это было подстроено?
Но зачем? Какая цель? Изучить меня? Использовать мои знания? Или, наоборот, нейтрализовать угрозу, которую я могу предотвратить?
Время шло, скоро рассвет. А я все лежал и думал, думал, думал. Голова гудела от напряжения, глаза слезились от усталости, но сон не шел.
Попробовал заняться дыхательными упражнениями – вдох на четыре счета, задержка, выдох на восемь. Помогало раньше, в нашем времени. Но и это не сработало – мысли лезли в голову, как вода через дырявую крышу.
Я чувствовал себя совершенно разбитым, но сон все не приходил. В голове крутилась какая-то каша из обрывков мыслей, предположений, страхов и надежд.
Я снова перевернулся на спину, сплел пальцы на груди. Бусинка сонно замурчала, переместилась поближе к моему боку. Машенька же по-крепче ко мне прижалась, обняв за шею. За окном уже начало сереть – предрассветный час, самый тяжелый и тоскливый.
В итоге уснул только под утро, когда мысли наконец немного утихли, а усталость взяла свое. И только, как показалось, закрыл глаза – тут же стали орать петухи где-то во дворе соседей. Громкое, резкое кукареканье пронзило утреннюю тишину, заставило вздрогнуть и окончательно проснуться.
А еще через мгновение услышал, как знакомо скрипнула дверь – старые петли нуждались в смазке, но их скрип уже стал привычным, домашним звуком. В дом на цыпочках зашла Анфиса, стараясь не разбудить нас, но я уже не спал.
Она тихо прошла к печи, присела на корточки и стала шуршать щепками и соломой, растапливая огонь. Слышно было, как она дует на тлеющие угольки, как потрескивают сухие веточки, как разгорается пламя. Привычные, успокаивающие звуки утреннего быта.
В общем, Анфиса начала готовить завтрак, а я лежал, не подавая признаков жизни, и думал о том, что обещает мне день сегодняшний.
Ну, раз проснулся, то нужно вставать, подумал я, ощущая, как первые лучи солнца пробиваются сквозь щели в ставнях и ложатся золотистыми полосами на пол избы. Сон ушёл окончательно, и лежать дальше не имело смысла. Я только хотел было осторожно высвободить своё плечо, затёкшее за ночь под тяжестью Машенькиной головки, как она тотчас засуетилась, словно почувствовав моё намерение.
Приподняла на меня свою растрёпанную спросонья голову, заморгала длинными ресницами, прогоняя остатки сна, и произнесла так тихонько, что я едва расслышал:
– Егорушка, а ты куда?
Я хотел было сказать, что, мол, не спится мне больше, день начинается, вставать пора – дела ждут. Но едва я приоткрыл рот, как Машенька меня крепче обняла своими тонкими руками, прижалась всем телом, словно боясь, что я сейчас же ускользну от неё.
– Не уходи пока, – прошептала она мне в шею, и от её дыхания по спине пробежала волна приятной дрожи.
Я тоже её обнял, почувствовав, как напряжение постепенно покидает моё тело. Машенька довольно вздохнула и прижалась ещё сильнее, словно пытаясь слиться со мной воедино. Я поцеловал её, потом стал медленно гладить по волосам – они были мягкими, шелковистыми, струились между пальцев. Провёл ладонью по её спинке, чувствуя каждый изгиб, каждую косточку.
Она подняла голову, и в её глазах теперь плясали озорные искорки. Губы её были припухшими от сна, щёки слегка раскрасневшимися. Мы смотрели друг другу в глаза несколько мгновений, и в этой тишине было что-то магическое, интимное. А потом наши губы медленно, неизбежно слились в поцелуе – сначала робком, затем всё более страстном и продолжительном.
Время словно остановилось. Весь мир для нас сузился до размеров этой постели, до наших переплетённых рук, до тепла наших тел.
В общем, встали мы уже тогда, когда солнце поднялось достаточно высоко и его лучи, осветили всю комнату ярким, почти полуденным светом. На улице слышались голоса – люди давно уже принялись за работу, и только мы всё ещё нежились в постели.
Машенька встала первой, потянулась как кошка, заправила растрёпанные волосы за уши и, бросив на меня лукавый взгляд, начала одеваться. Я любовался ею, не спеша натягивая рубаху. В её движениях была особая грация, даже в таких простых действиях, как завязывание пояска или накидывание платка на плечи.
Умывшись холодной водой из рукомойника и позавтракав горячими лепёшками с мёдом и парным молоком, я вышел на крыльцо. Осмотревшись по сторонам и прислушавшись к звукам просыпающегося двора, я громко позвал:
– Митяй! Митяя-а-а-ай!
Голос мой раздался звонко, от души. Но Митяя нигде не оказалось – ни у сарая, ни в огороде за домом.
Зато, как по взмаху волшебной палочки, словно из-под земли выросший, появился Степан. Он возник из-за угла дома тихо, неслышно, как это у него всегда получалось.
– Егор Андреевич, доброе утро! – почтительно поклонился тот, снимая потёртую шапку с головы. – Митяй-то убежал на лесопилку ещё с самого утра, чуть свет. Говорил, что дела там неотложные.
Я улыбнулся его удивительной осведомлённости и тому, что он, как всегда, появляется именно тогда, когда нужен. Будто у него особое чутьё на такие моменты, будто он всегда знает, где и когда может пригодиться.
– Ну, значит, и мне пора туда, – подумал я вслух, уже представляя шум и гам лесопилки, визг пил, стук топоров.
Степан кивнул с пониманием:
– Там работы много, народу тоже. Все с утра в трудах.
Попрощавшись с Машенькой, которая помахала мне с крыльца, я быстрым шагом направился к лесопилке. По пути встречались мужики с топорами за поясом, бабы с корзинами – все спешили по своим делам, кивали мне при встрече, снимали шапки.
Быстро дошёл до лесопилки и уже на подходе почувствовал знакомые запахи и звуки. Осмотрел её и аж обрадовался – всё работало как часы. Ещё издалека пахло дымком – это ребятня жгли опилки в специально вырытых ямках, чтоб потом из этой золы поташ сделать. Мальчишки сновали около куч опилок с длинными палками, ворошили тлеющую массу, подбрасывали новые порции. Лица у них были закопчённые, но довольные.
А ещё в воздухе был слегка более едкий запах дыма – это в большой яме, обложенной камнями, жгли древесный уголь. Там тоже трудились люди, следили за процессом, регулировали подачу воздуха. Дым от угольной ямы был гуще, темнее, и пахло от него по-особенному – терпко и дерзко.
И тут же до слуха дошёл тот самый знакомый звук работы лесопилки – визг пил, которые на подвижных каретках вгрызались в толстые брёвна, распиливая их на ровные доски. Звук этот был ритмичным, немного монотонным, но в нём чувствовалась мощь, производительность.
А рядышком с пилами аккуратными штабелями лежали те самые доски – ровные, гладкие, все как одна. Пахло от них свежей древесиной, смолой. Некоторые доски ещё хранили тепло от недавней обработки.
Мужики у каретки, которые ловко складывали готовые доски в штабеля, и те, которые закидывали новые брёвна, завидев меня издалека, поспешно снимали шапки и низко кланялись. В их движениях чувствовалось искреннее уважение, но и некоторая настороженность – всё-таки хозяин пришёл, нужно показать себя с лучшей стороны.
– Здорово, мужики! – приветствовал я их, и лица работников сразу просветлели, напряжение спало.
– Здравствуйте, Егор Андреевич! – дружно отозвались они.
Оглядевшись вокруг, разглядывая знакомые постройки, механизмы, людей за работой, я поймал себя на мысли: «Как же давно я здесь не был!»
Решив осмотреть всё более детально, я пошёл через мост на другой берег. Он слегка покачивался под ногами, доски поскрипывали, внизу весело журчала вода.
Посередине моста я вдруг заметил, что какая-то тень мелькнула у кузни, что стояла в стороне от основных построек. Видать, кто-то меня заметил издалека и поспешил юркнуть внутрь – то ли чтобы предупредить других, то ли чтобы самому подготовиться к встрече.
А через секунду оттуда действительно вышла целая делегация. Семён, Фёдор, Петька, Митяй…
Семён первым снял шапку, остальные последовали его примеру.
– Егор Андреевич, доброе утро! – почти хором грянули они, и в голосах их звучала такая искренняя радость, что сердце невольно защемило от тепла.
И тут началось настоящее представление. Каждый наперебой пытался рассказать и показать, какие у него успехи за эти дни, пока меня не было. Слова сыпались градом, руки жестикулировали, глаза горели энтузиазмом.
– Егор Андреевич, а вы поглядите! – Семён потащил меня к печи, которая занимала добрую четверть помещения. – Плавлю теперь и стекло, и бисквитный фарфор! Оказывается, температуры хватает и в печь всё влезает.
Он распахнул дверцу печи, и оттуда хлынул жар, заставивший меня невольно отступить на шаг. Внутри, на специальных подставках, стояли готовые изделия которые глазурировались.
– Смотрите, как получается! – Семён показывал на две реторты внутри печи. – Раньше за день мало делали, а теперь… – он снова махнул на печь, потом на емкости с песком да глиной, куда отходили трубки, через который шел светильный газ. – В два раза больше обрабатываем! Этот газ творит чудеса, Егор Андреевич. А печь с вентилятором! Жар ровный, постоянный, не то что с мехами возиться.
Не успел я как следует оценить Семёновы достижения, как Петька подскочил ко мне с горстью металлических заготовок в руках. Лицо его было перемазано сажей, но глаза светились гордостью.
– А я вот что приладил! – выпалил он, протягивая мне несколько небольших металлических деталей странной формы. – Тут же их обрабатываю, пока Семён занимается плавкой. Не мешаем друг другу, а работы в два раза больше делаем!
Заготовки были тёплыми, видно было, что сделаны недавно. Форма их показалась мне знакомой – что-то вроде шестерёнок, только более сложной конфигурации.
– Это для тех механизмов, что вы показывали, – пояснил Петька, заметив мой пристальный взгляд. – Думаю, если их правильно подогнать, то можно будет и мельничный жернов крутить, и что ещё понадобится – вы же про станок для обработки дерева говорили.
А тут ещё Митяй выскочил словно чёрт из табакерки, прямо с длинной стеклодувной трубкой в руках. На конце её красовался почти готовый стеклянный пузырь, который он ловко вращал, придавая ему нужную форму.
– Егор Андреевич! – прокричал он, не переставая работать трубкой. – Глядите, что получается! Ещё столько вам банок наделаю, что хватит на всю деревню и ещё на три соседние!
Он осторожно отделил готовое изделие от трубки и поставил его остывать рядом с десятком других. Банки были ровные, аккуратные, с толстыми стенками – точно такие, какие я заказывал для хранения.
– Раньше одну банку полдня мучился делал, – продолжал Митяй, вытирая пот с лица рукавом. – А теперь за день дюжину делаю!
Я внимательно осмотрел его работу, взял одну из банок в руки, повертел на свету.
– Прекрасно, Митяй, – сказал я, и лицо его расплылось в довольной улыбке.
Было видно, что парни крайне мне рады. И это чувство было взаимным – если не кривить душой, то я им тоже был очень рад. Их энтузиазм, их готовность работать, их сообразительность – всё это грело душу.
Конечно, я понимал, что они мои крестьяне. По закону, по традиции, по всем правилам того времени, в котором мы жили. Но это были не те крестьяне, которых я привык видеть – те, что с утра до ночи пашут на земле, а к барину приходят только за тем, чтобы что-то принести или подать, выслушать приказ или жалобу.
С этими всё было по-другому. Совершенно по-другому.
Когда я начал развивать Уваровку, внедрять новые технологии, они первыми откликнулись на мой призыв. Первыми поверили в то, что затея эта не барская блажь, а настоящее дело. Первыми засучили рукава и помогли сделать то, что есть сейчас.
Помню, как Семён, когда я объяснял ему принцип работы стеклодувной печи, сначала слушал с недоверием. Потом задавал вопросы – умные, толковые вопросы. А потом взялся за дело с такой энергией, словно всю жизнь только этим и занимался.
Петька посмотрите – детали выковывает такие, что любой городской мастер позавидует.
Митяй был самым молодым из всех. Но схватывал на лету, повторить мог любое движение после одного показа. И что самое главное – не просто повторял механически, а понимал, зачем это нужно, как улучшить можно.
– Ну что, парни, – сказал я, оглядывая всю эту картину кипучей деятельности. – Похоже, без меня вы не пропали.
– Да что вы, Егор Андреевич! – горячо возразил Семён. – Всё по вашим наукам делаем, по вашим чертежам. Вы нас научили, а мы стараемся не подвести.
– И правильно стараетесь, – ответил я. – Дело у нас большое, важное. От того, как мы его сделаем, зависит не только наша Уваровка, но и многое другое.
В дальнейшем, я был уверен, они будут делать абсолютно всё то, что я скажу. Не задавая лишних вопросов, не переспрашивая, будет ли это работать или нет. Если я скажу сделать – они сделают. Испытают, проверят, доведут до ума.
Такое доверие, такая преданность стоили дорого. Дороже золота, дороже любых богатств. Потому что с такими людьми можно было горы свернуть. И я собирался это сделать.
