Текст книги "Бомбы и бумеранги (сборник)"

Автор книги: Ник Перумов

Соавторы: Элеонора Раткевич,Вера Камша,Анастасия Парфенова,Владимир Свержин,Марина Ясинская,Александр Золотько,Юлия Остапенко,Карина Шаинян,Майк Гелприн,Эльдар Сафин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

Я несколько ошарашенно бродил меж упомянутых ширм, в третий раз соотнося объемы помещений. И в третий раз приходя к выводу, что прямо под «буфетом» находится проход в скрытое убежище. Внушительных таких объемов тайник, с укрепленными стенами, оснащенный отдельной вентиляцией, системой обогрева и вытяжкой. Прячут кого-то? Плавят золото?

Посмотрел на шелковые обои, на сдержанно сияющий фарфор, на брошенную на пол полосатую шкуру. Жить мне, судя по всему, предстояло в гнезде местных контрабандистов и – с вероятностью где-то в восемьдесят шесть процентов из ста – незаконных золотодобытчиков. Под присмотром дамы, которая – вероятность семьдесят два или даже семьдесят пять из ста – своего «безвременно почившего» супруга сама же на тот свет и отправила.

Неожиданно. Это что же, в Институте новый подход к «содействию в сборе информации»?

Пока горничная с примечательной туземной внешностью и смеющимися глазами помогала разместить чемоданы, я уточнил у сопровождающего: а не перепутал ли тот адрес? Мне вполголоса объяснили: в связи с наплывом столичных гостей найти свободное жилье в городе стало изрядной проблемой.

– По крайней мере, это не прохудившаяся изба, – заключил провожатый.

Ну не изба так не изба. Буду расширять круг общения.

– Благодарю вас, э-эээ…

– Дмитрий Расулович, – представился он – кажется, в третий раз за сегодняшний день. Илья Павлович за моей спиной только вздохнул. – Саянов Дмитрий Расулович, отдел сопровождения строительства. Я геодезист. Коллега, что ожидает нас в приемной генерал-губернатора, – старший проектировщик. Уверен, он сумеет куда полнее ответить на ваши вопросы…

В общем, к губернатору все же пришлось заехать. Проектировщик действительно оказался более осведомленным, и по части вопросов наконец-то удалось услышать что-то конкретное. Ну и пропуск заодно выписали. Пришлось, правда, пообещать на следующей неделе появиться на званом ужине.

Снова придется изображать из себя фокусника-менталиста. Но это – в будущем. Пока же меня, наконец, ожидала работа!

На строительной площадке, разумеется, первым делом следовало осмотреть речной берег. Однако Илья Павлович и Дмитрий Расулович с удивительной синхронностью подхватили меня под руки и доставили к высокому срубу с табличкой «Администрация». Оказалось, чтобы подступиться к рухнувшим опорам и пролетам, мало было пропуска – следовало быть еще представленным руководителю строительства Волынскому. Но это ничего. Для этого достойного господина у меня тоже подготовлены были вопросы.

Волынский оказался изрядно издерганным и рано поседевшим инженером с тяжелым взглядом и несколько излишне крепким рукопожатием.

– Значит, вы и есть тот обещанный императорским институтом чудо-менталист?

– Совин Нестор Вольгович, – представился я, тряся онемевшей рукой.

– Совин? – Судя по опустившимся бровям, собеседник быстро сообразил, что «тем самым» Совиным я быть никак не могу – хотя бы в силу возраста. – Сын?

– Внук, – со вздохом отрекомендовался я. – Надеюсь, отсутствие высочайших орденов и дюжины академических премий не помешает мне пройти на площадку?

Волынский окинул меня пристальным взглядом: с ног до головы и обратно. Чему-то хмыкнул.

– После того, как смените обувь. И головной убор.

Только после того, как на ногах у меня оказались сапоги с железными носками, на голове – защитная каска, а на плечах – казенный жилет, нам позволено было пройти на берег.

Минут десять я просто стоял, впитывая открывшийся вид.

Река была огромна. Нет, я знал, конечно, что это самый длинный и самый полноводный поток на континенте. Знал, что пролеты моста должны были перекрывать магически активную среду «текущей воды» шириной почти в два километра. Однако реальность ударила по разуму звонкой пощечиной. Неукротимая сила несла свои воды с юга на север, буквально пронзая ткань мира. И заставляла, как никогда остро, ощущать собственную смертность. Неудивительно, что в расчетах все допуски на колебания магического потока просто зашкаливали. Бедные маги! Как они вообще способны находиться, и тем более работать, рядом с подобной энергетической вакханалией?

Ураганный северный ветер гнал с моря отнюдь не летнюю прохладу. Свинцовое небо, свинцовые волны, далекий, тающий в дымке берег. И, точно поднимающиеся из воды сгнившие зубы, – обвалившиеся опоры моста.

Я резко выдохнул. И решительно направился к воде.

Весь этот день я лазил по строительной площадке. Заставил Дмитрия Расуловича поднять команду геодезистов и перемерить заново все привязки. Вечером распаковал заботливо привезенные из столицы приборы, установил, стараясь как можно четче поймать момент заката и связанные с ним энергетические преобразования. Всю короткую сумрачную ночь колдовал над ними, пристально следя за показателями. На рассвете буквально дышать забыл, не веря, что первый солнечный луч породил такой энергетический всплеск.

Илья Павлович с намеком говорил о внимании, которое от усталости неизбежно рассеивается, и о необходимости здорового и регулярного сна. Однако я уже закусил удила. Наутро второго дня решительно направился к строителям и потребовал провести меня к опором.

Добираться нам предстояло на строительном роботе. Устройство это более всего напоминало гигантского краба, что отрастил себе огромные страусиные ноги. Повинуясь взмахам сигнальных флажков, железные ходули согнулись, опуская до уровня земли впечатляющий набор клешней, ковшей и ухватов. С тихим свистом вырвались из отверстий струи пара.

В центре, где у «краба» должна была находиться голова, примостилась круглая кабина управления. Поднялся прозрачный экран, и мне, вместе с мешком оборудования, помогли устроиться на втором кресле, расположенном позади пилота.

Илья Павлович, которому места в тесной кабине не хватило, озабочено хмурился.

– Отключите второму пилоту доступ к управлению, – инструктировал мой денщик оператора строительной машины, – Совсем отключите. То, что Нестор Вольгович не умеет этой штукой управлять, еще ничего не значит, – научиться такому делу менталист может за пару минут. А вот понять, что делать этого не следует, ему не по силам. В принципе.

Ну что за нянька, честное слово!

С плавным шелестом опустилось на место стекло. Взвыли гидравлические усилители. Кабина дрогнула и рывком поднялась вверх – примерно на высоту небольшой колокольни. Желудок мой, с абсолютной синхронностью, провалился куда-то к пяткам.

Потребовалось несколько минут, чтобы призвать к порядку бунтующий вестибулярный аппарат. Взяв себя в руки, я принялся с интересом оглядываться по сторонам. Устроил перед собой журнал наблюдений и косился на привинченный снаружи магический барометр, готовясь снимать показания.

Вот толчком ушла вперед одна лапа. Вторая. Машина сделала широкий, чуть дерганый шаг. Берег реки приближался рывками. Вот растопыренные, устойчивые «когти» зарылись в ил. Энергетика текущей реки ударила наотмашь, отозвалась звоном в ушах. Робот, высоко задирая лапы, шел по мелководью.

Я заставил водителя остановиться у каждой из опор. Затем, не веря собственным глазам и показателям прибора, потребовал вернуться назад и повторить обход, на сей раз более обстоятельно.

Мы потоптались вокруг покореженного камня с торчащими из него железными штырями. Машина присела, наполовину опуская кабину в воду. Снова поднялась.

Чертовщина какая-то.

– Так, – принял я волевое решение. – Это надо смотреть в динамике. Будем устанавливать датчики.

Пилот не хотел выпускать меня из кабины. У него, видите ли, правила безопасности и высочайшие инструкции. А за потерянного менталиста Волынский сам тут всех утопит и скажет, что так и было. Пришлось пережать несколько проводов, перехватывая управление. Зафиксировал пилота на месте, отсекая его от излишней активности, открыл кабину. Тяжкий вздох Ильи Павловича, казалось, слышно было с самого берега.

Над водой разлилась отборная ругань. Все-таки по многообразию и образности лексического запаса строители способны поспорить с кем угодно. Хотя господа морские офицеры тоже, помнится, такие идиомы разворачивали – заслушаешься.

Не обращая внимания на возмущение пилота, я подтянул поближе один из манипуляторов. Перебрался по нему на полуразрушенный камень. Зависнув над волнами, собственноручно установил датчик. Ту же операцию повторил еще семь раз – от остальных опор после половодья просто ничего не осталось. Ничего страшного, восьми точек отсчета мне хватит.

Ногу вот еще распорол арматурным штырем. Но это, право же, мелочи. Довольный собой и окружающим миром, я направил робота на твердую землю.

Пилот, которого, наконец, выпустило из-под защитной рамы, задыхался от злобы. Выволок меня из кабины, будто изгоняя из машины нечистого беса. Отшвырнул подальше от ни в чем не повинного робота и всерьез уже примерился бить морду, однако занесенную руку его со всем возможным сочувствием перехватил Илья Павлович.

Примчавшийся на берег Волынский тоже принялся орать. Громко и, пожалуй, даже непечатно. Что-то про ценнейший ресурс империи, который едва не утопили прямо у него на глазах. Я, поджимая кровоточащую ногу, только морщился. Ну не думают же они, что менталист мог не справиться с управлением?! Опыт, тем не менее, подсказывал, что озвучивать собственное недоумение сейчас не стоит. Вместо этого позволил себя усадить и обработать рану.

Погруженный в свои мысли, я почти не обращал внимания на то, как именно Илья Павлович всех успокаивал. В легком полутрансе разрешил вывести себя со стройки и погрузить в возок. Уже почти перед самым отправлением вдруг встрепенулся и вцепился в обеспокоено хмурящегося Волынского.

– А вы как считаете: почему он упал?

– Просите, что? – недружелюбно прошипел тот.

Я попытался сесть ровнее.

– Мост. У всех тут имеется собственная теория, что ж такого случилось с вашим мостом. Но при этом вы – человек, видевший всё происходящее собственными глазами. У вас информации едва ли не больше, чем у всех остальных вместе взятых. Каково ваше предположение?

Волынский выпрямился и попытался освободить зажатый в моих пальцах рукав.

– Я готов полностью разделить выводы высочайшей комиссии…

– Я сейчас не о выводах. А о ваших личных, ничем не подтвержденных, абсолютно нелогичных догадках. Почем он упал?

– Он не падал, – огрызнулся Волынский, прекращая попытки вырваться. – Его пока что так и не удалось возвести.

– Почему?

Старший инженер глубоко вздохнул. И, будто отряхиваясь, передернул плечами.

– Когда первопроходцы впервые пришли в эти земли и объявили их собственностью императора, на местных жителей наложен был богатый ясак. Чтобы получить его, брали в заложники семьи влиятельных туземцев. В том числе был захвачен и внук тогдашнего великого шамана.

От удивления у меня даже в голове прояснилось.

– И?

– И парнишка простудился в ледяном остроге и умер, даже после того, как его дед выплатил запрошенную цену. Шаман же в ответ проклял пришельцев. Проклял все их начинания, проклял свою землю, чтоб та отвергла само наше присутствие. Чтоб ни одно деяние империи на берегах Великой реки не имело успешного завершения.

Волынский выпрямился, явно ожидая, когда возмущенный менталист примется высмеивать невежество и суеверия. Это он зря.

Простейшая логика давала понять: магия дикарей отнюдь не столь примитивна, как ее любили представлять высокоученые академики. Туземный шаманизм опирался в своей силе на кровавые заговоры и ритуалы смены времен года, на призывы к духам и договоры с нечеловеческими сущностями – в общем, все то, что в среде просвещенной магической общественности было принято огульно объявлять шарлатанством и тут же, не переведя дыхания, огульно запрещать. За нарушения, что характерно, грозя отнюдь не шарлатанскими карами.

В общем, в то, что проклятие великого шамана – это более чем серьезно, я верил. Но…

– …но двести лет? Вы полагаете, спустя два века после смерти колдуна его сил хватает на такое воздействие?

Волынский фыркнул сквозь усы:

– А силы не обязательно должны принадлежать мертвому колдуну. У туземцев вполне хватает живых шаманов, способных развить и углубить славные начинания предков. А еще у них вполне хватает поводов не любить губернские власти и их… деяния.

Вот как. Я медленно выпустил шитый серебром рукав мундира. Прикрыл глаза, прокручивая в памяти свой осмотр площадки. Ни разу за эти два дня я не встретил на стройке рабочего с приметной туземной внешностью. Ни одного подсобника или хотя бы грузчика. Учитывая, сколь скупо населена губерния и как мало здесь «титульных» имперцев, подобное упущение было в буквальном смысле невозможно. Вывод? Туземцы на стройке работали. Раньше. А после катастрофы со сметенными льдом опорами Волынский их разогнал и ввел драконовский пропускной режим. Значит, принимаем во внимание, что это не просто красивая сказка для надоедливого менталиста. К своей теории руководитель строительства относится как минимум серьезно.

Интересно.

Я откинулся на возке. Повинуясь зычному окрику, тронулись кони. Дергающая боль в ноге будто отдалилась, поблекла. Реальность вокруг расплывалась под наплывом роящихся в голове мыслей и формул.

Так же погруженный в пространство чисел и противонаправленных векторов, я зашел в дом. Съел все из поставленных передо мной тарелок, в бане вылил на себя пару ушатов воды, смывая речную грязь. Позволил Илье Павловичу перебинтовать ногу. Когда голова коснулась подушки, я и сам не понял: провалился ли в сон или в сплетение пространственных формул.

* * *

Просыпаться было трудно. Память смутно сохранила воспоминания об Илье Павловиче, который удерживал мои плечи, пока сутулый незнакомый медикус ковырялся в ноге. На губах горчил вкус обезболивающей настойки, мысли ворочались в голове, будто замороженные.

Я побрюзжал в сторону Ильи Павловича, стребовал с него кофе в постель и отчет. Выяснилось, что проспал я почти двое суток. Однако. Что с показаниями установленных датчиков?

А датчики, оказывается, с опор еще не сняли.

– Как не сняли? – подскочил я на подушках, едва не обварив себя кофе. – Почему не сняли?! Зачем я вообще устанавливал эти приборы, если теперь не могу получить с них данные? На площадку. Сейчас же. Немедленно! Где мой мундир?

Илья Павлович едва не силой усадил меня обратно. Взяв в заложники сапоги с мундиром, убедил, что с изъятием датчиков он справится сам. И даже лучше, потому как меня, в свете недавних событий, могут на площадку просто не пустить.

Я с недоумением посмотрел на предательски подвернувшуюся ногу и все же пообещал сегодняшний день провести дома. Видимо, был при этом достаточно убедителен, потому что Илья Павлович, устроив меня в кресле в гостиной и отдав распоряжения о завтраке, отправился добывать необходимую информацию.

Дождавшись, пока за ним хлопнет дверь, я ссутулился в кресле и закрыл лицо руками. Затем с силой провел пальцами по волосам, пытаясь сбросить сонную одурь.

Верный надсмотрщик зря беспокоился. Все опасные эксперименты и самоубийственные выходки, отмеренные на сегодняшний день, я намеревался совершить, не сходя с удобного кресла.

Мне нужно было о многом думать.

Но пока – еще один недостающий кусочек мозаики. Тем более что на сей раз носителя нужной информации искать не нужно – она сама ко мне сейчас подойдет.

Скрипнула дверь, и я выпрямился в кресле, приветливо улыбнувшись заглянувшей в комнату горничной. Ну, по крайней мере, с моей точки зрения улыбка была приветливой. Девушка же почему-то неуверенно застыла.

– Барин, завтрак?

– Подавайте.

Все то время, пока горничная суетилась вокруг стола, расставляя тарелки с блинами и соусники с различными видами варенья, я пристально ее разглядывал. Смуглая гладкая кожа, поднимающиеся к вискам узкие глаза, спрятанные под чепцом черные косы. Тонкие морщинки на переносице и в уголках глаз. Похоже, девушка не так молода, как показалось мне сначала. Внешность туземцев и застывшее, точно маска, выражение лиц сбивали с толку.

– Барин?

Девушка, спрятав руки под передник, нервно замерла рядом. Я, похоже, слишком долго и пристально ее рассматривал.

Не глядя ухватил ложку, кивнул на свободный стул.

– Аяана, дочь Эрхана, правильно?

Осторожный кивок.

– Присядьте, пожалуйста, Аяана Эрхановна.

– Как можно, барин…

– Садитесь, – сказал с напором. – Вы голодны?

– Никак нет, барин.

– Ну, налейте себе хотя бы чаю.

Под моим взглядом она неуверенно потянулась к самовару. Хм, с чего бы начать… Лучше всего просто спросить напрямую. А то решит еще, что угрожаю девичьей чести. Как-то в похожей ситуации от меня уже пытались отбиваться. Табуреткой. Голова потом неделю болела и пары мыслей связать не могла.

– Вы ведь слышали о мосте, который желают построить через Великую реку?

– Барин прибыл, чтобы узнать, почему мост построить нельзя? – осторожно сказала она.

Вот так сразу – нельзя. Не «кто помешал» и не «почему рухнул», а – «нельзя». Я снова кивнул своим мыслям.

– Расскажите, пожалуйста, что говорят о мосте среди коренных жителей?

Она взвилась на ноги. Отброшенный стул с грохотом отлетел в сторону.

– Барин! Мы не портили! Мы не проклинали! Большой начальник ошибся, послушал навета. Люди не вредили…

– Я знаю, – успокаивающе поднял руки я. Убедился, что девушка вроде не собирается хватать со скатерти ножи или вилки. Кое-как поднялся, вернул на место стул (пусть лучше на другой стороне стола будет, от греха подальше), поставил. – Знаю. Я не спрашиваю, кто рушил. Я спросил – что о мосте говорят? Ведь ходят же, наверное, среди ваших родичей какие-то слухи, догадки? Я мог бы допросить рабочих на переправе или рыбаков, что живут у реки. Но, видите, поранил ногу и не могу пока далеко ходить. Поэтому спрашиваю вас. Расскажите. Пожалуйста. Я заплачу.

Она рассказала. Я методично уничтожал блинчики, не забывая подливать себе и собеседнице чаю, и запоминал каждое слово, каждый оттенок интонации. Со слухов незаметно перешли к легендам, затем к сказкам. О Великой реке, о дороге дорог, о земле, что заперта за ночными снегами и населена духами. О девочке-рыбачке, что по светлой воде проплыла на лодке в мир мертвых, дабы найти лекарство для больной матери. Аяана говорила и говорила, сбиваясь с имперского языка на наречие своих предков, жестикулируя, напевая низким голосом тревожный речитатив.

– Великая река течет из гор к холодному морю. И Великая река течет между миром людей и миром старых богов. Человеческими руками не выстроить дороги к стране духов. Духи разгневались. Духи покарали людскую гордость.

Когда Илья Павлович отворил дверь, я не без удивления понял, что проговорил с горничной более двух часов. Под недоуменным взглядом денщика девушка вскочила, принялась поспешно убирать со стола.

– Илья Павлович, позвольте одолжить ваш кошель?

Тот, не изменяя выражения лица и никак не комментируя происходящее, протянул требуемое. Я щедрой рукой выгреб все наличные деньги и сунул их горничной. От души поблагодарив, выставил Аяану за дверь.

– Ну?

Илья Павлович, хмыкнув, поставил на освобожденный стол кофр. Внутри, тщательно обернутые в войлок, лежали снятые с обрушенных опор датчики. Остаток утра ушел на то, чтобы скрупулезно, не позволяя себе торопиться, снять собранные за двое суток показания. Я занес в расчерченную в журнале таблицу последнюю цифру. Мрачно обозрел расстилающуюся перед мысленным взглядом аномалию. Затем убил еще несколько часов, чтобы составить графики и зарисовать, в меру своих художественных возможностей, энергетические кривые.

Ментальный транс, вопреки обыкновению, отдавался в висках не эстетическим удовлетворением от правильно решенной задачи, а упрямой тупой болью. Полученные данные были невозможны. Ответы, из них выводимые, – невероятны. И, да, я в курсе, что если отбросить все неверные решения, то оставшееся, сколь бы невероятным оно ни было, и будет правильным. Но во имя Разума и Просвещения! Всему должен быть предел! Обязаны существовать какие-то… не знаю, границы невероятности. Потому что – ну не может ведь быть. Никак. Совсем.

Однако есть. Реальность, данная нам, так сказать, в ощущениях. В раскрошенном камне, в смятой арматуре, в потраченных казенных миллионах.

И что теперь прикажете с этой реальностью делать?

За окном клубилась сумрачная мгла. Крайний Север. Начало лета. Здесь и сейчас это называют ночью.

Ильи Павловича не было – не без труда заставив меня проглотить ужин, он с чувством выполненного долга отправился спасть. Как неудачно. В кои-то веки мне могло пригодиться его мнение. Отставник обладал именно теми качествами, которых не хватало мне: практичностью, чутьем на опасность и огромным опытом по части взаимодействия с непредсказуемым родом человеческим. Может, разбудить?

Я со стоном выбрался из кресла и принялся, сильно прихрамывая, ходить по комнате. Зачем-то зажег старую керосиновую лампу – пламя бросало на стены причудливо танцующие отблески. Пол скрипел.

Вопреки распространенному мнению о менталистах, мы, вообще-то, в курсе собственных «слепых пятен». Более того, построив несколько несложных логических цепочек, несложно было проследить истоки своих особенностей. Частично дело было во врожденных качествах – для обучения отбирали детей, демонстрировавших определенные склонности. Ну и, конечно, само… обучение.

Методики и принципы воспитания менталистов были разработаны жрецами Древнего Египта. И вместе с этими жрецами тысячелетия назад канули в Лету. Заново открыл древние секреты некий амбициозный завоеватель во время своего знаменитого Египетского похода. Правда, по-настоящему использовать их смогли уже его враги, и значительно позже.

С тех пор человечество довольно далеко продвинулось в понимании возможностей дарованного нам Разума, однако основные методы обучения оставались неизменны со времен фараонов. Магические настойки, ритуалы, введение в трансовые состояния. Крокодилами нас на экзаменах не травили в силу технических причин – в любезном отечестве отсутствовали крокодилы. А вот решать геометрические задачки, сидя в постепенно затапливаемом каменном мешке и зная, что единственная возможность выбраться – найти и собрать из реек верный ответ, – это да, это приходилось. Регулярно.

Результатом обучения становился инженер, способный думать, как прирожденный воин способен сражаться – инстинктивно, стремительно и безошибочно. Правда, обратной стороной процесса было то, что некоторые слои психики, которые обычные люди в себе либо не замечают, либо считают само собой разумеющимся, оказывались перекошены. Инстинкт самосохранения, например. Или социальные навыки.

Менталист может в уме рассчитать время и траекторию движения небесных тел– но он не способен вовремя поесть или хотя бы осознать такую потребность, пока не свалится в голодном обмороке. Менталист за пару минут выполнит технический проект, над которым команда математиков сидела бы неделями, – но задание «считать вот это» ему, скорее всего, даст кто-то со стороны. Металист – это такой возведенный в абсолют инженер, что гениально решает задачи, которые перед ним ставят старшие жрецы. Ну или кто там за них выступает в наш век пара и Просвещения.

Самостоятельно понять, какие именно задачи надо решать, а какие – лучше оставить в стороне, менталист… Нет, в принципе, может. Если ему придет в голову вообще над этим задуматься.

И, возвращаясь к решению, которое касается одного конкретно взятого моста. Может, стоит его «потерять»? Сделать вид, что не разобрался? Уж больно последствия вырисовываются… социальные. И просчитать их с хоть какой-то степенью достоверности у меня не получалось.

Мечущиеся по кругу мысли прервал тихий стук в дверь. Я бросил короткий взгляд в сторону окна. Утро? Ну, солнце, по крайней мере, встало.

– Входите.

Заглянула Аяана.

– Барин, к вам большой гость. Хозяин стройки, господин Волынский. Пригласить?

Плечи девушки были напряжены, из взгляда исчез запомнившийся мне по первой встрече смех. А ведь она действительно умна, эта черноглазая туземная дева. И в столь интересном доме у столь примечательной хозяйки она оказалась не случайно.

Народ Аяаны за тысячи лет путешествий вдоль Великой реки накопил немало мудрых преданий. Какова вероятность, что к ним прислушаются губернские власти? Пожалуй, раза в два выше, чем на благосклонное внимание со стороны императорского двора. Ноль, умноженный на два, равняется нулю. Такая вот занимательная арифметика.

– Барин?

– Попроси господина Волынского подняться.

– Слушаюсь, барин.

Руководитель строительства в несусветную рань был бодр, выбрит и затянут в безупречный парадный мундир. Заскочил ко мне по дороге к более высокому начальству. Что ж. Так даже лучше.

Я принялся перебирать сваленные на столе чертежи, ища нужные.

– Доброе утро, Нестор Вольгович. Как ваша нога?

– Что? – Я с недоумением посмотрел на ноющую и дергающую жаром конечность. – Болит. Вот, возьмите вот эту папку. И этот чертеж. Помогите свернуть. – И, несколько запоздало: – Вам тоже доброго утра.

Волынский мрачно, с явным подозрением, посмотрел на врученный ему ворох бумаг.

– Вы нашли ответ?

– Буду его моделировать. На основе вот этого плана вы построите понтонную переправу. По ней проведете кабель, но на противоположном берегу не фиксируйте. В точках, где, согласно проекту, должны находиться опоры моста, установите преобразователи магической энергии. Дюжина у вас должна быть в качестве запасных деталей для строительной техники, остальные можно реквизировать у экипажа «Княгини Хельги» или «Княгини Татианы». Настройки для преобразователей я рассчитаю и поправлю самостоятельно. Тут главное – не затягивать.

– Что? Послушайте…

– Все должно быть готово к двадцать первому июня. К утру. То есть закончить подготовку нужно двадцатого. Опоздаем – ничего не получится. Времени почти не осталось. Приступайте немедленно.

– Нестор Вольгович, вам не кажется…

– Вам нужен ответ? – неожиданно жестко перебил я. – Сделаете понтонный мост к астрономическому солнцестоянию – будет вам ответ. Не сделаете – объясняйтесь с императорской канцелярией сами.

Волныский посмотрел мне за плечо и коротко, по-военному кивнув, вышел.

Я сжал пальцами нос. Не оборачиваясь, пробормотал:

– Доброе утро, Илья Павлович.

И, не дожидаясь его напоминания о ноге, сел в кресло.

* * *

Первое свидетельство того, что требования мои были донесены до руководства, подоспело как раз к обеду. Явился вестник с заоблачных начальственных вершин в сопровождении самого Волынского, а также его инженера-строителя и старшего инженера-проектировщика. Звали вестника Верой Никандровной.

Вот кто бы сомневался.

– Но, Нестор Вольгович, – тряхнуло льняными кудрями прелестное создание, – установка временной переправы длиной в два километра – это очень дорого. А преобразователи магической энергии? Ведь после перенастройки их придется заново отправлять на завод. Вы знаете, сколько стоит один-единственный такой трансформатор? Сколько стоит его доставка по воздуху с другого конца империи?

Уверен, сама она эти суммы могла озвучить вплоть до последней копейки. С учетом инфляции. И прогнозируемого падения цен на гелий.

– Вера Никандровна, мне нечего добавить. Для того, чтобы показать причины обрушения моста, необходимо построить модель. Другого пути у меня нет, – хотя бы потому, что по-другому мне никто не поверит.

Она вздыхала и скорбно опускала ресницы. Бездонные синие глаза полны были вселенского упрека. Если бы ученый менталист только изволил объяснить! Видите ли, господа инженеры рассмотрели предоставленный чертеж, но не смогли определить, в чем смысл создания временной переправы, когда ниже по течению работает прекрасный паром. Казна не может позволить себе выбрасывать на воду лишние суммы. Бюджет проекта превышен…

Мы мотали друг другу нервы добрых два часа, но в конце концов цербер, охраняющий недра отечественного казначейства, все-таки уступил. Вера Никандровна подписала смету. При условии, что будет лично присутствовать во время эксперимента.

Теперь оставалось ждать. И раз за разом пересчитывать модель. Может, конечно, ничего не получится, но взрыва быть не должно. Я уверен.

Почти.

* * *

Полдень двадцать первого июня выдался солнечным, и, по местным меркам, теплым.

Я в который раз перепроверил калибровку преобразователей. Едва ощутимо коснулся реле, корректируя подачу энергии на сотую долю процента. Опустил защитный щиток и собственноручно, педантично завинтил болты, закрепляя его на месте. Посмотрел в сторону ожидающего на берегу высокого общества. Волынский со свитой своих инженеров. Дмитрий Расулович с парой подчиненных. Министерство путей сообщения представлял чиновник – как его? Кто-то-там Калистратович. Радовала взгляд Вера Никандровна – темно-синяя строгая амазонка шла ей невероятно. Сопровождавшие даму молодцы из казачьей стражи глаз отвести не могли.

Я выдохнул. Посмотрел на положение солнца на небе. Мысленно воззвал к Разуму и Просвещению.

И опустил рубильник, запуская трансформаторы.

На первый взгляд ничего не изменилось. Несла темные воды река. Противоположный берег терялся вдали. Я поднял к глазам висящий на шее бинокль, внимательно изучил переправу. Все было абсолютно нормальным. Ничего странного или неожиданного.

Пожалуй, на всякий случай все же стоит подождать. Минут пятнадцать. Или двадцать. Или полчаса.

Когда гости стали проявлять уже отчетливое нетерпение, я предложил им прогуляться по временному мосту.

– Но зачем?

– Посмотреть, что находится на другом берегу.

И, не дожидаясь ответа, первым шагнул вперед.

Переправу сколотили наскоро, из спущенных на воду плотов. Мокрое дерево опасно скользило под сапогами. Припекало полуденное солнце. Это были самые длинные два километра в моей жизни. Во всех смыслах.

Похоже, напряжение передалось и спутникам, потому что к противоположному берегу все вышли непривычно собранными. Волынский первый заметил, что что-то вокруг не то. Ну да ему и положено.

Я, торопясь, подхватил катушку с кабелем и, вытащив ее на твердую землю, зафиксировал. Пусть будет привязка. А то мало ли.

– Нестор Вольгович, – пятясь назад, спросил Волынский. – Где мы?

Начавшиеся было разговоры стихли.

– А вот это, – я выпрямился и отряхнул руки, – очень хороший вопрос.

– Господа? – требовательно спросила Вера Никандровна, – Что происходит?

– Здесь нет дороги, – начал перечислять Волынский. – Нет каменных складов, которые должны стоять к югу. Выше по течению не видно причалов. Вот этот лесок, господа, был вырублен три года тому назад. На его месте я лично строил времянки и бараки для рабочих. Которых здесь тоже нет.

Вот теперь их, кажется, проняло. Вера Никандровна медленно обернулась вокруг своей оси. Попыталась разглядеть покинутый нами противоположный берег. Тщетно.