Текст книги "Нефертити. «Книга мертвых»"

Автор книги: Ник Дрейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Что?

– Возможно, вы забыли? О приглашении?

И тут до меня дошло. От Маху. Поохотиться. Сегодня днем. Я выругал себя за то, что имел глупость согласиться.

– У меня появилась первая существенная зацепка за несколько дней, и ты думаешь, что я стану тратить время на охоту? Да еще с Маху?

Хети пожал плечами.

– Перестань пожимать плечами! Мы едем прямиком в гаремный дворец.

Хети явно встревожился, но тем не менее подчинился моему приказу и направился в город.

Мы как раз въезжали на окраину, когда вдруг, откуда ни возьмись, из боковой улочки появился Маху на собственной колеснице. Его уродливый пес, как никогда похожий на символ человеческой души, стоял рядом с ним, положив передние лапы на поручень.

Я в ярости повернулся к Хети:

– Ты сказал ему, куда мы едем?

– Нет! Ничего я ему не говорил.

– Но ты же у него служишь, и он появился именно тогда, когда мы наконец-то нащупали какой-то след. Странное совпадение, тебе не кажется?

Хети уже собирался огрызнуться, когда Маху проорал надо мной:

– Как раз вовремя! Уверен, вы не забыли про охоту.

Резко дернув поводьями, он помчался вперед.

17

Компания охотников собралась у главной речной пристани – узкого сооружения из досок, недавно положенных на опоры из камня и дерева. Длина пристани составляла локтей пятьсот, ширина – примерно пятьдесят. С нескольких барж выгружали каменные блоки, а тяжело осевший, переполненный паром ставил паруса, чтобы перевезти через реку, с восточного берега на западный, взрослых и детей, животных и гробы. Из других судов в это время дня здесь стояли только прогулочные корабли – один из них особенно элегантный, с двухэтажной надстройкой, такого я никогда раньше не видел, его опущенные мачты лежали на стойках. Среди же прогулочных судов перемещалось множество яликов с маленькими полотняными парусами, ярко-синими и красными. Над волнами разносились обрывки изысканных фраз и взрывы смеха.

Со стороны группы охотников доносились иные звуки: напористые, энергичные голоса, пробовавшие себя на фоне многозначительной тишины, ощутимого напряжения. Типичная группа молодых людей из знатных семей и горстка сотрудников полиции. Самодовольные и мужественные, держатся уверенно, взбудоражены, воинственно настроены.

Хети снова попытался убедить меня, что не имеет отношения к вмешательству Маху. Я не мог этому поверить.

– Я уже начал тебе доверять, – сказал я и отошел к группе мужчин. Ноги казались тяжелыми, как речной ил. Я попал в ловушку протокола в тот самый момент, когда мне нужно было идти по новому следу.

Маху представил меня.

– Рад, что вы к нам присоединились, – добавил он с грубым сарказмом. Вот человек, у которого любое слово звучит как угроза.

– Спасибо за приглашение, – ответил я, вложив в голос как можно меньше воодушевления.

Он не обратил на меня внимания.

– Я слышал, вы ковырялись в поселке ремесленников. У вас на руках пропавшая женщина и мертвый полицейский. Время идет.

Я не собирался ничего ему сообщать.

– Удивительно, как вещи, с виду не имеющие друг к другу отношения, на деле оказываются тесно связаны.

– Неужели? Возможно, вы сумеете тесно связать свой прицел с летящей уткой или еще с чем-нибудь.

По рядам присутствующих волной пробежали снисходительные смешки. Мужчины более или менее успешно сымитировали хищную ухмылку Маху. В своих новеньких одеяниях для охоты они казались собравшимися на диковинный маскарад. Их мускулатура была результатом тщеславных ухищрений, а не труда. Охота для них была времяпрепровождением, забавой. Необходимость, этот простой и истинный бог, никогда их не посещала. Солнечное освещение сильнее подчеркнуло тени на высокомерных лицах. Здесь были главы ведомств, отпрыски аристократических семейств – все из высшей знати.

Несмотря на недвусмысленно враждебное отношение к Большим переменам, даже я должен признать, что одно из их следствий – появление новых возможностей для широких слоев общества. Для таких людей, как я. Я происхожу из так называемой простой семьи. И насколько же это слово не соответствует содержанию: простые люди заботятся друг о друге, изобретают способы выжить, получают удовольствие от незамысловатых радостей. Знатные же фамилии – поколение за поколением – держатся за свои ведомства земной власти и запертые хранилища с богатствами нашей земли так долго, как время течет в водяных часах. Они держатся за свое, словно богатство может защитить их от всего. И, честно говоря, защищает – от нищеты, от большинства страхов, от нужды, от сужающихся или исчезающих горизонтов жизненных возможностей; от беспомощности, унижения и голода. Но только не от страданий и уязвимости перед несчастьем, которые поражают всех, будучи неотъемлемой частью человеческого существования.

Маху перебил мои мысли, словно читал их.

– Что ж, время летит. Давайте рассаживаться по лодкам. Удачной охоты.

Мы направились к нескольким тростниковым лодкам. Наготове стояли слуги со своими яликами, призванные помогать нам на охоте. Я вырос, ходя под парусом на этих очаровательных суденышках – таких простых и ладных. Мы стали разбиваться на пары. Рядом со мной возник с озабоченным видом Хети, но не успел он шагнуть в мою лодку, как один из присутствующих остановил его с грубостью, изумившей нас обоих. Впрочем, я совсем не желал тратить еще час, слушая нытье Хети. Незнакомец назвался Хором. С ним была кошка на кожаной шлейке. Животное сразу же прыгнуло на нос лодки и уселось, вылизывая переднюю правую лапу и выжидающе, критически поглядывая на меня.

Хор, которого разговоры, похоже, не интересовали, извлек из полотняного чехла великолепный лук и большим пальцем проверил натяжение тетивы. Тонкие волокна – вероятно, около шестидесяти для оружия такого качества – были аккуратно прикреплены с обоих концов к петлям из туго скрученных сухожилий; прекрасный способ избежать перетирания. В деревянном ящике я нашел резную палку-биту, которой мог пользоваться, поскольку своей у меня, разумеется, не было. Еще в ящике лежала сеть с грузилами и копье – на случай, если мы поймаем какую-то крупную дичь. Все очень примитивное и далеко не такое мощное, как дорогостоящая изысканность лука.

Когда Маху дал сигнал и мы в молчании стали выплывать на середину гладкой, чуть морщившейся, как знамя под легким бризом, реки, направляясь к тростниковым зарослям к северу от города, мне уже отчаянно хотелось, чтобы охота закончилась. Кошка неподвижно и напряженно сидела на носу лодки, завороженная дальними песнями и тайным зовом зарослей. Вскоре город исчез за широким, окаймленным деревьями изгибом реки. Восточные горы, где строились гробницы, встали справа от нас, создавая высокую естественную преграду течению реки, но к западу река расширялась и мелела, переходя в болотистую местность и густую темную чащу папируса. Птицы издавали пронзительные сигналы тревоги, пикируя и кружа в ярком свете.

Ялики беззвучно, один за другим, вошли в высокие заросли неподвижного серебристо-зеленого тростникового болота и исчезли. Отталкиваясь шестом, я старался не отставать от остальных; трудно было не рассеиваться среди мерцающих стеблей тростника. Охотничья кошка поднялась и взад-вперед ходила по своей маленькой территории на носу, поднимала голову, принюхиваясь к воздуху. Хор встал, взяв на изготовку лук и бдительно всматриваясь в заросли тростника, словно что-то ища. Оглянувшись, я мельком увидел Хети, на значительном расстоянии позади себя. Он пытался следовать за мной. Я замедлил ход. Хети поднял руку, подавая сигнал, но затем исчез в густых зарослях.

– Не сбавляйте скорость, – проворчал Хор. – Мы же не хотим пропустить веселье.

Я посмотрел на сеть и биту, желая убедиться, что они под рукой.

Внезапно мы вышли на протоку среди тростника – там же находились и все остальные ялики, покачиваясь на своих отражениях, которые растягивались и колебались, пока не успокоились. Я увидел Маху, стоявшего в своей лодке и обозревавшего тростниковые заросли и небо. Все было тихо. Охотники прислушивались.

Потом Маху заработал трещоткой, издал охотничий клич, и вечерний воздух наполнился звуком тысяч взлетающих в небеса птиц. Все разом метнули свои палки, десятки их врезались в водоворот неожиданно вспугнутой стаи, а обладатели луков пустили в этот хаос стрелы. Прицелившись, я швырнул свою палку. Кошка обезумела, приплясывая как сумасшедшая. Раздавались вопли, крики, ялики стали расходиться, следуя за охотой, а затем обширное воздушное пространство наполнилось звуком хлопающих крыльев и всплеском падающих в воду тел. Кошка появилась среди тростников с добычей в зубах – окровавленной уткой. Радужные перья были запятнаны кровью под крыльями, но в остальном оперение не пострадало.

Я нагнулся, чтобы схватить копье. Мы попали в очередные заросли тростника. Внезапно все другие лодки исчезли из виду.

Подняв глаза, я оказался лицом к лицу с Хором. Его лук был нацелен прямо на меня. На натянутой тетиве лежала стрела с серебряным наконечником и тесно переплетенными иероглифами кобры и Сета, которые я теперь заметил.

– В прошлый раз ты промахнулся, – сказал я.

– Я и хотел.

– Все так говорят.

Его это не позабавило, он сильнее натянул лук. Сейчас он не мог промахнуться и улыбался. Я затаил дыхание и подумал: «Глупец, угодил в ловушку. Все представят как печальную случайность – меня сразит, падая на землю, неудачно пущенная охотничья стрела».

Вдруг он повалился на бок – вылетевшая невесть откуда палка сбила его. Стрела Хора с почти комичным гнусавым звуком ушла в тростники. Я едва удержал равновесие, чуть не свалившись в воду. Появился испуганно жестикулировавший Хети. Хор зашевелился на дне лодки, застонав и схватившись за голову. На тростниковом полу виднелась кровь. Я накинул на Хора ловчую сеть и, когда он попытался подняться, перевалил его через борт лодки в воду, где он барахтался и бился, лишь больше запутываясь в тонком лабиринте сети. Выбора у меня не было. Я всадил Хору в грудь копье, отправляя его глубже под воду. Копье столкнулось с напряжением мышц, сопротивлением кости. Я вытащил копье и ударил еще раз, на этот раз оружие пронзило его насквозь. Я вытащил копье, готовый ударить снова, но это не понадобилось. Даже под водой на лице Хора появилось удивление, затем разочарование. Вода замутилась, окрасилась красным, потом он медленно перевернулся на живот.

Развернув ялик, я принялся отталкиваться шестом, спасая свою жизнь. Я оглянулся. Тело покачивалось почти на поверхности воды. Тростники били в нос лодки и мне в лицо. По счастью, на одного пассажира стало меньше, поэтому теперь я плыл быстрее. Впереди я снова увидел Хети, тоже одного в своей лодке. Я знаком приказал ему не останавливаться. Позади себя я увидел, как Маху повернулся в мою сторону; затем раздались крики и призывы. Я снова исчез в шепчущемся тростнике. Встревоженная кошка отпрыгнула к мертвой птице, с виноватым видом понемногу выдирая из нее перья. Я сокращал расстояние, приближаясь к Хети. Он знаком велел мне хранить молчание, так как с реки донесся шум других лодок и более громкая перекличка мужчин. Мне пришлось сделать вывод, что среди этих людей находятся сообщники по попытке убийства и что санкционировал его сам Маху. Неудивительно, что он так настаивал на моем присутствии.

Мы углубились в болотистые заросли. Я знаком попросил Хети сбавить ход. Мы остановились и стали ждать, едва дыша и прислушиваясь. Я слышал, как сближались лодки, затем раздались крики предостережения и опознания при выходе лодок из тростника. Далее последовало несколько минут обсуждения. Они решили разделиться и веером прочесывать болото. Я оглянулся. Темнело, невозможно было сказать, в какой стороне лежит берег и сможем ли мы там спастись.

Я вырвал мертвую утку из пасти неохотно уступившей кошки, ее проклятые когти оцарапали мне запястье, и перерезал птице горло. Быстро перемазал кровью дно и борт ялика и выбросил утку. Кошка злобно посмотрела на меня с презрением и гневом за такое расточительство и, подвывая, принялась обнюхивать кровь, примериваясь, что же можно еще спасти. После этого я дал Хети знак подплыть к моему ялику и перелез к нему. Как можно тише я ногой оттолкнул свое суденышко в тростники. Оно медленно исчезло в поднимающемся тумане, кошка мрачно смотрела на меня с носа лодки.

Как можно тише мы поглубже забрались в темный тростниковый лес и затаились, выжидая.

– Отличный бросок, – прошептал я.

– Спасибо.

– Где ты научился такой точности?

– Я всю свою жизнь охочусь.

– К счастью для меня.

Затем мы услышали: тростник с трудом раздвинулся, пропуская ялик. Он прошел не более чем в двадцати локтях от нас. Мы ничего не видели. Я проверил лук, приготовил стрелу. Чистая энергия лука отозвалась под моими пальцами. Мы ждали, дыша практически бесшумно. Потом послышались возбужденные голоса: они обнаружили окровавленную лодку. Мы скорчились в своем ялике, дожидаясь решения своей судьбы. Заглотят ли они наживку? Мы слышали их разговор, как из соседней комнаты. Затем голоса мало-помалу стихли, когда охотники поплыли прочь, таща на буксире мою лодку.

Мы просидели долго, неподвижные, как крокодилы. Постепенно голоса и свет ночных фонарей исчезли в темноте, и мы остались одни, наедине с шумной вечерней жизнью болота, высыпавшими на небосклоне звездами и, по счастью, рано взошедшим месяцем: в небе было достаточно света, чтобы найти дорогу домой, а удлиняющиеся тени послужат нам прикрытием.

– Спасибо, что спас мне жизнь, – сказал я.

Я готов был поклясться, что Хети довольно улыбнулся в темноте.

– Кто-то здесь, похоже, не любит меня, Хети.

– Я ничего не говорил Маху. Поверьте мне.

На сей раз я решил ему поверить.

– Но зачем ему идти на такой явный риск? Наверняка если бы он хотел убрать меня с дороги, то нашел бы более тонкий способ, чем приглашение на охоту.

– Он не настолько умный, – с некоторым удовольствием заметил Хети.

– Давай-ка возвращаться.

– И что потом?

– Вернемся на след. Поедем в гарем. С ночным визитом.

18

Город возник за поворотом, новые здания бледно мерцали в лунном сиянии, пустыня вокруг была темна, за исключением светившихся скал и валунов, словно возвращавших свет, который солнце подарило за день.

Мы выпрыгнули на берег в тени рядом с гаванью. Хети указывал дорогу, держась теневой стороны переулков и улиц.

– У нас три царских дворца, – сказал он, – Большой, Северный и Речной. Основные женские покои находятся в Большом.

– А где ночует Эхнатон?

– Никто не знает. Он переходит из одного дворца в другой в соответствии с обязанностями дня. Он показывается народу между богослужениями, государственными делами и приемами. Полагаю, в каждом месте у него есть спальные покои.

– Тяжкая жизнь.

Хети ухмыльнулся.

Мы пересекли Царскую дорогу и подошли к Большому дворцу. Это было огромное длинное сооружение, протянувшееся вдоль западной стороны дороги. У главных ворот стояли два стража.

– Нам повезло, – тихо проговорил Хети. – Я их знаю.

– Немного для тебя поздновато, – сказал стражник помоложе, хлопнув Хети по плечу. – Все работаешь? А это кто?

– Мы по делу от имени Эхнатона.

Стражи замешкались.

– Ваше разрешение? – спросил тот, что постарше.

Я без слов достал из сумки документы.

Стражник оглядел папирусы и медленно покачал головой, разбираясь в них. В итоге он кивнул.

– Ну проходите. – Окинул меня взглядом, заметил лук. – Вы должны оставить его здесь. Носить оружие во дворце не разрешается.

Мне ничего не оставалось, как отдать лук.

– Сберегите его. Надеюсь, вы сознаете его ценность?

– Уверен, он очень дорогой, господин.

И с этим мы вошли на главный дворцовый двор, обнесенный высокой кирпичной стеной. Сам двор напомнил мне колонные залы Фив, за исключением того, что был без крыши и внутри его посадили рощицы деревьев. Хети знал, куда идти, и мы, стараясь не шуметь, двинулись вперед сквозь лунные тени.

– Какое же громадное здание! – прошептал я.

– Знаю. В центре залы празднеств и частные святилища. На северной стороне конторы, жилые помещения и хранилища. По правде говоря, на жилье все жалуются. Говорят, что комнаты слишком маленькие и уже рушатся. Гипс дает трещины, обваливается, и повсюду насекомые. Говорят, что дерево дешевое, раскрашенное под дорогое и в нем уже во всю пируют жучки.

Мы шли вперед, минуя один колонный зал за другим. Все казалось пустынным, тихим. Иногда до нас доносились слабые голоса, а один раз мы спрятались за каменную колонну, а мимо нас проследовали трое увлеченно беседовавших мужчин. Много других помещений выходило в центральные залы, но все они казались необитаемыми.

– Где все?

Хети пожал плечами:

– Город выстроен из расчета на большое население. Не все еще здесь. Многим только предстоит родиться, чтобы заполнить эти залы и конторы. И не забывайте, ожидается огромный наплыв людей на Празднество.

Мы подошли к краю прелестного садика, благоухавшего прохладными ночными ароматами. Посмотрев под ноги, я увидел, что пол расписан соответственно – бассейн в окружении серебристо-голубых болотных цветов и растений.

– Мы опять идем по воде.

Хети посмотрел вниз.

– Да, – с удивлением сказал он.

– А зачем живущим тут эти речные сцены? – спросил я.

– Творение Атона. Им нужно повсюду его видеть.

Наконец мы пересекли садик и оказались у внушительных дверей, обшитых красивыми панелями. В них имелась дверь поменьше, а в ней – окошечко, закрытое ставней. Фреска у нас под ногами изображала лишь неподвижную воду. Хети тихо постучал в окошечко. Мы подождали и почувствовали покалывание в затылке, будто за нами наблюдают. Я огляделся. Ничего не было видно. Затем окошечко открылось изнутри.

– Покажите ваши лица, – произнес непонятный, странно резкий голос.

Хети знаком велел мне приблизиться к окошечку, и когда я подошел, в глаза мне направили сильный луч света. Затем маленькая дверь бесшумно открылась, и пятно света упало на пол. Я шагнул в него и в двери.

Внутри свет продолжал слепить меня. Я заслонил глаза и различил множество маленьких огоньков – маленькие копии луны, перемещавшиеся вокруг. Внезапно я понял, что это были декоративные папирусные фонарики, покачивавшиеся и поворачивавшиеся на тонких тростниковых стеблях. И держали эти фонарики девушки. Красивые молодые девушки. Прямо передо мной фонарик опустился, и я увидел лицо, широкое в кости, но изящное, ресницы и губы накрашены, кожа густо набелена пудрой. Тело же облачено в самый изысканный костюм, принадлежавший, однако, но статусу борцу или вознице.

– Смотреть в упор некрасиво, – сказала девушка. Голос соответствовал телу, а не лицу.

– Простите меня.

– Я ценю ваш интерес. – Последнее слово она произнесла невнятно, словно слизывая его с тарелки.

– Добрый вечер. Мы из городской полиции. Нам нужно побеседовать с женщинами гарема.

– В такой час?

– Время значения не имеет.

Она выглядела раздраженной.

– Кого именно вы имеете в виду? У нас здесь много разных женщин: швеи, горничные, экономки, танцовщицы, музыкантши и так далее – даже иностранки. Не думаю, что кто-то из них захочет видеться с вами в подобное время.

– Да? Давайте убедимся. Я знаю, что одна из них пропала. Исчезла. Совсем особая девушка. Нечто вроде зеркала. Ее сестры поймут, что я имею в виду. Они, должно быть, встревожены. Возможно, напуганы. Неведение хуже всего, вам так не кажется?

Наша собеседница внимательно посмотрела на меня, наморщив большой лоб. А затем впустила нас.

– Это евнух! – прошептал Хети.

– Знаю, – прошептал я в ответ. Я повидал все, что может предложить ночная жизнь Фив, все злачные места и притоны самого низкого разбора и другие места, куда люди ходят, чтобы осознать и воплотить свои самые сокровенные желания. Мальчики как женщины, женщины как мужчины, мужчины с мужчинами, женщины с женщинами.

Она шла впереди, девушки замыкали шествие, хихикая и перешептываясь; фонарики их покачивались и подпрыгивали на ходу. От странностей окружающей обстановки и пляшущих света и теней я вскоре перестал ориентироваться в переходах, сворачивавших налево, направо, направо, налево… Мы все глубже забирались в этот темный лабиринт, минуя пустые приемные, полные свободных кушеток и наваленных грудами подушек, рабочие комнаты с низкими потолками, где, согнувшись в три погибели, сидели маленькие фигурки и шили при свете ламп, губя зрение, тихие дворы-прачечные, где стояли стопками тазы для стирки и белое полотно сушилось на бесконечных решетках, запертые кабинеты и темные спальни, куда приходили и уходили усталые женщины в разной степени одетости, с распущенными волосами. Наша провожатая легко и грациозно ступала впереди, периодически бросая на нас лукавый взгляд, чтобы убедиться, что мы все еще следуем за ней.

Наконец мы пришли еще к одной двери. Девушки окружили нас, их фонарики замерли, и болтовня стихла.

– Дальше мы идти не можем. Нам не разрешается.

Поддельная женщина постучала в дверь, что-то быстро пошептала, затем впустила меня. Хети пройти не позволили. Последнее, что я увидел, – он стоял в лучах света, в плотном окружении улыбавшихся ему красивых девушек. Затем вход задернули плотной занавеской и он исчез.

– Добрый вечер. – Голос был легким, умным, в нем сквозила веселость. – Простите девушек, они глупы и перевозбуждены. Обычно в такой час у нас не бывает посетителей, но я ждала, что кто-то придет.

Платье на ней было заложено мелкими складками, одеяние, казалось, повторяло изгибы тела, оставляя открытой красиво демонстрируемую правую грудь. Позолоченные сандалии; блестящие надушенные волосы распущены. Она очень походила на женщину, резные и живописные изображения которой я встречал повсюду в городе.

Звали ее Анат. Мы находились в удобной комнате для развлечений – здесь стояли покрытые искусной резьбой деревянные стулья с высокими спинками, инкрустированные и позолоченные, на львиных лапах. На столике между нами лежала доска для игры в сенет, доска сама по себе была красивой, ее тридцать клеток были украшены слоновой костью.

– Вы играете? – спросила она.

– Дома. С женой и дочерьми. Старшая сообразительнее меня. Она часто меня обыгрывает. Помнит все ходы, продумывает все варианты и почти всегда выкидывает столько очков, сколько ей надо.

– Девочки умнее мальчиков. Им со дня рождения приходится думать самим.

Мы сели, и я все ей рассказал. Пока я говорил, в комнате, выступая из теней, постепенно появились еще несколько женщин, одна за другой рассаживаясь на стульях и на грудах подушек, чтобы послушать меня. Я пытался сосредоточить свое внимание на лице сидевшей передо мной женщины. Слушала она внимательно.

В комнате стояла напряженная тишина, потом прозвучал сокрушенный шепоток, кто-то тихо, горестно ахнул. Теперь я поднял глаза на остальных женщин, всего их было шесть. Я вдруг почувствовал, что почва как будто уходит у меня из-под ног. Переводя взгляд с одного лица на другое, видимое в мерцающем свете ламп, я ненароком подумал, не забрел ли по ошибке в комнату с живыми зеркалами. Ибо эти женщины, хотя и отличавшиеся друг от друга в мелочах, выглядели более или менее одинаково. Осанкой и профилем все они могли сойти за одного и того же человека. За царицу.

В конце концов Анат заговорила:

– Нас воспитывают здесь, иногда с детских лет, в этом гареме внутри гарема, потому что все мы от рождения награждены одним даром. В гаремном дворце есть службы для разных других целей, но здесь, в каждой из нас, пусть смутно, но отражается совершенство царицы, и мы трудимся и стараемся довести до гармоничного соответствия те наши черты, что не совсем схожи с ее чертами – глаза, носы, длину ног или смех. Великий замысел, вы не согласны?

Я не знал, что сказать.

– Но зачем?

– Чтобы защитить ее. Чтобы выдать себя за нее, когда она в нас нуждается.

Я окинул их взглядом, не веря своим ушам.

– Она сейчас здесь, среди вас? Царица – одна из вас? Если она прячется здесь, прошу, пусть выйдет. Я в целости и сохранности доставлю вас домой. Клянусь.

Я оглядел немые лица в ровном свете свечей. Мне, правду скажу, отчаянно хотелось узнать ее, чтобы она шагнула вперед и сказала: «Вы нашли царицу. Ваши поиски окончены».

Но никто не шевельнулся. Я понял, что все они напуганы. В тревоге смотрели они на Анат, которая казалась смущенной.

– С чего ей быть среди нас? – спросила она.

– Потому что она исчезла. Меня вызвали, чтобы я нашел ее и благополучно вернул домой. – Молчание сделалось еще более сосредоточенным. – Пожалуйста, расскажите мне, что случилось в ночь, когда пропала Сешат?

– Три ночи назад, – начала Анат, – от царицы пришло запечатанное послание с подробными инструкциями. Было категорически приказано, чтобы никто, включая нас, не знал о его содержании.

Другая женщина подала голос:

– Мы ничего такого не подумали. Мы нередко получали подобные приказания от царицы.

– Инструкции предназначались одной Сешат, – продолжала Анат.

– И кто вскрыл послание?

Они переглянулись, и Анат пожала плечами:

– Мы не знаем. С того момента, как мы выходим в эту дверь, все – тайна. Разумеется, потом, по возвращении, мы можем все друг дружке описать. Но не в этот раз. Потому что Сешат не вернулась.

Я описал амулет в виде скарабея, но они ничего о нем не знали. По-видимому, он принадлежал не Сешат. Я все равно порадовался, что отдал его скорбящей семье.

– Что же это за люди, уничтожившие нашу сестру с такой страшной жестокостью? – спросила одна из женщин.

Позади раздался еще один гневный голос:

– Что это за люди, которые хотели убить нашу царицу?

– Именно это я и пытаюсь выяснить.

– Чудовища какие-то, – сказал кто-то из них.

– Нет, – возразила другая, – чудовищ нет. Только люди.

Я попрощался с собранием этих необычных женщин. Анат, взяв за руку, вывела меня по темной аллее из смоковниц к ближайшему краю сада, залитого лунным сиянием и светом множества фонарей. У верхнего конца пруда стояла статуя Нефертити. Она смотрела, всевидящая, всезнающая, на темную воду у себя под ногами. Мы ненадолго присели на скамью, чтобы послушать пение одинокой ночной птицы.

– Там, где я живу, внутри гарема, у нас мало связей с внешним миром, – немного помолчав, сказала Анат. – Я знаю, люди считают гарем местом желания и тайны, и, возможно, отчасти так и есть. Возможно, они представляют себе то, что хотели бы найти в секретном мире женщин. Но для нас, живущих здесь, это не так. У нас свои устремления, ежедневные ритуалы, свои задачи. Иногда я ощущаю себя чашей молчания, нетронутой, не потревоженной внешним миром. Но ваша новость разрушила мое спокойствие. Чаша треснула. Какой иллюзией было представление о том, что этот мир добр и хорош!

Что я мог ей ответить? Не было смысла говорить, что, но моему опыту, в глубине каждого из нас сидит насилие, потенциальная способность к нему, пронизывающая нас до мозга костей и чем-то разнящая нас с богами.

– Не знаю, что станется с нами, если царица тоже мертва, – продолжала она. – Если кто-то убьет саму царицу, что тогда они сделают с нами? Какой от нас кому-то прок? Кому мы будем нужны? Мы превратимся не более чем в бледное отражение умершей. В духов, попавших в ловушку жизни.

– Не думаю, что царица мертва, – сказал я. – По-моему, она жива.

– Да помогут вам боги доказать это. – Облегчение прозвучало в ее голосе в ответ на мои слова. Анат повернула мою руку ладонью к себе. – Мне кажется, я что-то здесь вижу.

Я внутренне замер. Терпеть не могу всю эту чепуху – гадания и гороскопы, дурацкие заклинания, зелья и суеверия. Выискивание смысла и значения там, где их нет. Это идет вразрез с моим ремеслом и моей интуицией.

Должно быть, она сразу же это почувствовала, потому что улыбнулась и произнесла:

– Не волнуйтесь, я не собираюсь предсказывать вам будущее, как рыночная гадалка. Я всего лишь хочу сказать, что чувствую. Что вы хороший человек. Что хотите вернуться домой.

Я ощутил себя фаянсовым черепком, на который упал луч солнца. Смешно. Белая статуя Нефертити, по-прежнему созерцавшая черный пруд у своих ног, не обращала на нас никакого внимания.

– Пусть она защитит вас в вашем путешествии, – тихо сказала Анат, словно уже знала, что мне придется попасть в гораздо более мрачные места, прежде чем я смогу наконец, если вообще смогу, достичь того желанного места, которое, похоже, отдаляется с каждым шагом и с каждым днем.

– Я вас не забуду, – проговорил я.

Печально улыбнувшись, она открыла дверь, ведущую назад, в основное здание гарема. Я вошел туда. Аромат ее духов несколько мгновений витал рядом, потом исчез.