Текст книги "Нефертити. «Книга мертвых»"

Автор книги: Ник Дрейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

40

Разбудил меня Хети – нашел привалившимся, как деревенский дурачок, к стене рядом с комнатами царицы. Судя по выражению лица, его это позабавило.

– Прекрати ухмыляться, – сказал я.

Я чувствовал себя усталым и одновременно взвинченным, как будто совсем не спал. Я поднялся и постучал в двойные двери. Мгновение не доносилось ни звука, а затем двери открылись и появилась служанка Нефертити Сенет, само спокойствие и честность. Она улыбнулась, но мне не обрадовалась. Выглядела она, как всегда, безупречно, но сегодня на ней не было перчаток.

– Доброе утро, – сказала она. – Царица готова.

– У меня к вам один маленький вопрос.

Она оглянулась:

– У нас нет времени. Царица готова.

– Это очень простой вопрос.

Девушка вышла в коридор, мягко прикрыв за собой дверь. Выжидательно посмотрела на меня.

– Возможно, это пустяк, – начал я.

Она кивнула.

– Вы ходили в гаремный дворец, чтобы передать инструкции царицы для одной из женщин, особой женщины.

Трудно было оценить ее реакцию.

– Да.

– Как вы знаете, в ту же ночь эта женщина погибла страшным образом.

– Вы мне говорили.

– Пожалуйста, скажите, какая женщина должна была последовать указаниям царицы.

На лице Сенет отразилась неуверенность.

– Я не читала тех инструкций. В любом случае они были запечатаны.

– Ясно.

Мы оба чего-то ждали.

– Хотите узнать имя погибшей женщины? – спросил я.

– Мне не нужно его знать.

– Ее звали Сешат.

Сенет уставилась на меня раскрыв рот. Как будто она была стеклом и я ее разбил. Потом девушка повернулась к двери, но я удержал ее за руку.

– Вы знали погибшую?

– Боюсь, я не была знакома с этой несчастной, – ровно проговорила она, но заблестевшие от слез глаза выдали ее. Затем Сенет вырвала руку и стремительно скользнула внутрь.

Спустя немного времени двери открылись – на пороге стояла золотая фигура. Нефертити казалась статуей, как изваяние души-ка в гробнице. Широкий дверной проем служил ей рамой; свет, струившийся в окна комнаты, очерчивал ее силуэт сиянием. Никто не проронил ни слова. Ее сандалии были украшены драгоценными камнями, льняное платье было золотым, пояс вокруг тонкой талии – царского красного цвета, на шее – золотое ожерелье в виде знака жизни, на плечах – необычная и удивительная накидка, сотканная из бесчисленных маленьких дисков Атона, образующих мерцающее созвездие, а под ней шаль, казавшаяся золотыми перьями Хора. На голове царицы высилась двойная корона с приготовившейся к броску коброй. Даже ногти и губы у нее были золотые. Лишь насурьмленные брови – цвета плодородной земли и обещания возрождения – да черные удлиняющие линии вокруг глаз контрастировали с золотым волшебством.

Я вспомнил о Танеферт – как она спрашивала моего мнения о своем внешнем виде, когда вечерами мы куда-нибудь отправлялись. Бывало, она с какой-то растерянностью примеряла новый наряд, словно не уверенная в собственной красоте; девчонки точно так же вертятся перед зеркалом. Мне всегда нравились ее самые безыскусные наряды – тогда она больше всего походила на себя. Какой-нибудь случайный беспорядок в одежде доставлял мне больше удовольствия, чем все изощренные уловки нашего времени. Пусть лучше выбившаяся прядь волос, просящая, чтобы ее заправили за ухо, чем неприкосновенное натяжение и напряжение совершенства.

Но женщина, с которой я разговаривал минувшей ночью, под утро, и которая теперь преобразилась в существо высшего порядка, сделалась той, кем ей требовалось быть: богиней, Совершенной. Нас разделила новая пропасть. Я подумал, что мне следует склонить голову или пасть ниц, но почти сразу же отбросил эти глупые побуждения. Глаза царицы по-прежнему очаровательно блестели насмешкой, но к ней теперь примешивались и другие чувства. Необходимость. Сила. И несмотря на всю неуверенность в результате, я видел в ее глазах возбуждение.

Празднество вот-вот должно было начаться с молитвы и жертвоприношений в Большом храме Атона. С развевающимися по ветру красными поясами Эхнатон и его дочери помчатся на своих колесницах по Царской дороге, мимо густых толп, жаждущих хоть одним глазком увидеть этот исторический момент, мимо распростертых царей, визирей, сановников, военачальников, дипломатов, вождей, правителей провинций, номов и городов-государств… но царицы не будет, как они немедленно увидят. Я представлял Эхнатона, решительного, непреклонного, разъяренного, поскольку ему не вернули то, в чем он больше всего нуждался. Я также представил, как быстро все поймут и оживленно обсудят самые могущественные люди мира: ее нет, какая неудача для Эхнатона! «Она мертва. Кто ее убил? Почему?»

– Пора, – произнесла она, и с этого момента я понял, что больше она не промолвит ни слова, пока все не совершится или пока все не погибнет.

Ра в своем ослепительном дневном корабле поднялся повыше в синем небе. Мы тоже медленно плыли по столь же голубым и блестящим водам Великой реки на собственном сверкающем золотом корабле – специально построенном для старинной церемонии судне, – вместе с двадцатью придворными дамами, также одетыми в золото, и высоким нубийцем, который играл роль стоящего на страже Анубиса. Нефертити неподвижно сидела на высокой палубе маленькой церемониальной божественной ладьи Обеих Земель, укрепленной на носилках. В скрещенных руках она держала скипетр-посох и тройную плеть. Еще ей прикрепили фальшивую золотую бороду – знак царского сана. Беспощадное сияние полуденного солнца усиливалось золотом корабля и ее наряда. На нее почти невозможно было смотреть.

Мы медленно шли на веслах, и по берегам собирались люди, поначалу немного, но вскоре их число увеличилось, они указывали на нас, прикрывая от солнца глаза, стояли вдоль кромки воды, сидели на деревьях. Большинство быстро падали в земном поклоне перед абсолютно нежданной Совершенной. Со своего места на восточном борту я слышал постоянные удары пенистых волн в обшитый золотом корпус корабля. Сильный ветер, по-прежнему дувший с юга, колебал и сотрясал красные и зеленые паруса нашего судна, шедшего против течения.

Должно быть, мы представляли собой потрясающее зрелище. Однако я видел истинное состояние корабля: канаты немного обтрепались от времени, работающие вслепую гребцы обливались потом и выбивались из сил под удары двух барабанов, доносились крики и указания капитана, безупречная золотая фольга обшивки отстала, обнажая скрытое под ней не обработанное лаком дерево.

По мере нашего приближения к гавани скопившаяся толпа умножилась, а шум превратился в непрерывный беспокойный рокот – благоговения, злобы или одобрения, сказать было невозможно. Судно причалило; из трюма тут же появились одетые в золото мужчины и высоко подняли на широкие плечи церемониальную ладью с царицей. Она на мгновение ухватилась за поручни своего маленького корабля, по-человечески занервничав, когда он чуть покачнулся, обретая равновесие.

Мы находились уже не в изоляции на спокойной реке, но в жарком хаосе суши. В чудовищной толпе образовался проход, и мы осторожно и торжественно двинулись по Царской дороге, неумолимо, шаг за шагом, приближаясь к Большому храму Атона. Все новые люди, выкрикивая молитвы и радостные пожелания, присоединялись к разраставшейся толпе, которая теперь волновалась и накатывалась, как воды наводнения на стены зданий, и выплескивалась через край из боковых улочек. Впереди процессии шествовали двадцать придворных дам, бросая перед царицей желтые и белые цветы, но она как будто ничего не видела и не слышала и возвышалась над сумятицей, неподвижная, как статуя в святилище. Впереди показался храм – свежевыкрашенные белые стены уже запылились, полотнища ткани периодически бились в ответ на порывы ветра, несшие с собой песок Красной земли. Теперь странность погоды тревожила меня не меньше, чем опасность, перед лицом которой мы все находились в этот момент, – взрыв неизвестных сил, собранных против нас.

На всем пути толпа простиралась в пыли, но полицейские держали оружие наготове. Воздух был густо насыщен разными запахами: пекущегося хлеба и жарящегося мяса, благовоний и цветов. И многие молодые люди в толпе были уже пьяны. Собравшимися овладевало своего рода коллективное безумие, ощущение страха, возбуждения и неустойчивости, словно теперь могло произойти все, что угодно. В эти самые минуты будущее обретало очертания, и мы были его частью.

Приблизившись к храму, мы замедлили движение, остановились, приветствуя толпу, затем повернулись к воротам. На мгновение показалось, что караульные преградят нам путь, они заспорили между собой, но, благоговея перед живым изваянием царицы, отступили, склонили головы и широко распахнули ворота первого пилона.

Ладья царицы миновала огромные квадраты тени и выплыла на огромное внутреннее пространство храма. Нефертити смотрела прямо перед собой. Из гигантских бронзовых курильниц поднимались клубы ароматного дыма, переслащивая и без того уже густой, дрожащий воздух. На алтарях высились груды всех добрых плодов земли: громадные букеты лотосов и лилий, сафлоров и маков; красные пирамиды гранатов; стопки желтых початков кукурузы и чаши с маслом и мазями. И здесь же находились сотни делегаций со всего мира, выстроенные рядами и ожидавшие своей очереди быть представленными самому могущественному на свете человеку. Они принесли дань, чтобы сложить к божественным стопам Эхнатона: щиты и луки, шкуры животных и пышные наряды, специи и духи, груды золотых колец и других вещиц, сделанных из золота, – маленьких деревьев, животных и божков, в точности как настоящих обезьянок, испуганных газелей, рычащих леопардов; даже настороженного, пугливого льва с прижатыми ушами.

Далеко впереди, над лежащими ниц людьми и поверх голов толпы, мне был виден Эхнатон с дочерьми – маленькие золотые фигурки на троне на Помосте приношений, под большим, украшенным бесчисленным множеством ленточек навесом. Толпа стояла, почтительно повернувшись к ним. Но когда появилась царица, мир в один момент словно бы поменял свою направленность. Все головы повернулись к ней.

И тут наступила тишина, подчеркиваемая возгласами восхищения и удивления. Многие немедленно пали ниц, другие воздели руки, иные перевели взгляд с фараона на царицу и назад, в полной растерянности, не зная, как реагировать. Была ли то статуя, сотворенная из веществ этого мира, или живое существо, вернувшееся из мира грядущего? Затем Эхнатон сам оторвался от ритуалов, чтобы узнать, что происходит. Две золотые фигуры смотрели друг на друга, разделенные огромным пространством. Никто не шевелился. Я бросил взгляд вокруг: по периметру стен стояли лучники, готовые действовать по слову Эхнатона.

А потом случилось еще более необычайное: Нефертити, овладевая моментом, ожила. По храмовому двору прокатился вздох изумления, когда она вдруг подняла руки со скипетром-посохом и плетью, привлекая внимание богов, и запела. Ее голос, ясный и сильный, полился, заполняя долгими, чистыми звуками огромный притихший двор. Как будто внезапно узнав песню и вспомнив о своем месте в этой музыке, вступили храмовые трубачи – их инструменты весело сверкнули на солнце. В свою очередь, это подбодрило храмовых певцов – они принялись хлопать и петь. Потом присоединились другие музыканты – на лирах, лютнях, барабанах и больших двойных арфах, – вплетая свои тона и мощный ритм. Вскоре голос Нефертити парил на нараставшей волне оркестра, и музыка, казалось, преобразовывала людские лица, словно дух гармонии породил новый порядок и силу.

Пока звучала музыка, церемониальную ладью понесли вперед. Впечатление было такое, будто Нефертити с поднятыми к Атону руками плывет теперь по морю человеческих лиц и они расступаются, давая ей дорогу. Свет солнечных лучей усиливался золотом ладьи и ее платья, как будто царица была создана не из плоти и крови, а из какого-то немыслимого, невещественного свечения. Она, считавшаяся умершей, возвращалась в славе, как живая богиня, перехитрив своего умного мужа и одержав победу над врагами. Кто теперь осмелится бросить вызов такой личности? Тысячи самых могущественных людей мира стояли в полном молчании, будучи свидетелями чуда. Но дураками они не были. Они знали истинную цену этому спектаклю. И ждали, что будет дальше.

Музыка закончилась, и снова наступила полная тишина. Вместо того чтобы присоединиться к фараону, поднявшись на помост, Нефертити приблизилась к священному камню в центре храмового двора – стоявшей на постаменте высокой колонне с закругленным верхом. Она медленно протянула вперед руку и коснулась колонны. И тут что-то развернулось, как будто выпорхнуло у нее из груди: вихрь перьев, превратившийся в цаплю, хохлатую птицу возрождения. Она взмахнула длинными изящными серыми крыльями, словно выходя из камня, поднялась высоко над головой царицы и полетела к восточным холмам.

Чистая, священная птица. Золотые перья. Возрождение. Богиня, возвращающаяся из мертвых. Знак восходящего солнца. Это было совершенно.

Нефертити некоторое время продолжала стоять, окруженная тысячами обычно циничных, а сейчас полных благоговейного ужаса людей с широко разинутыми, как у изумленных детей, ртами. Я переместился к передней части носилок и увидел знакомых среди тех, кто теперь ближе всех находился к Эхнатону. Эйе, с непроницаемым лицом, не позволяющий промелькнуть на нем даже малейшему удивлению. Рамос, в великолепной одежде, судя по виду, пораженный появлением царицы и птицы. Расчетливый Хоремхеб, переводивший взгляд с женщины из света на Эхнатона и обратно. Пареннефер, во втором ряду, поднятые брови которого говорили: «У тебя получилось». И Нахт, честный аристократ, коротко кивнувший мне в знак узнавания. В каком-нибудь темном углу я ожидал узреть Маху, но хотя покалывание в затылке и сообщило мне о его присутствии, начальника полиции нигде не было видно. Общество праха. Кто здесь обладает одним из семи золотых перьев? А кто нет, но страстно желает его заполучить?

Я посмотрел на крышу храма и увидел сотни лучников с натянутыми луками в ожидании команды. Вдоль стен стояли вооруженные полицейские. Не угодили ли мы в огромную и мощную ловушку? Я бы не поручился за Эхнатона, который одним кивком – а может, это будет Эйе или Хоремхеб? – обрушит на наши головы град смертоносных стрел. Все предприятие, казалось, повисло на волоске.

Я повернулся к Эхнатону и увидел, что он смотрит прямо на Нефертити. Теперь они возвышались над толпой на одном уровне, но во всех остальных отношениях она его переиграла. Мне показалось, что фараон дрожит от бушующих в нем страстей и эмоций, в то время как внешне он сохранял почти безупречное спокойствие. Принцессы старались не двигаться, но в глазах у них стояли слезы. Девочки разрывались между долгом перед отцом в этот самый важный день и желанием броситься к своей потерянной матери.

Однако Нефертити не проявила никаких материнских чувств. Она ответила на решающий взгляд своего мужа. Мне пришло на ум сравнение с двумя змеями, изготовившимися к броску и медленно раскачивающимися, с немигающим и холодным взглядом. Затем он вдруг протянул к ней руку. Царица дала знак, и ладья двинулась вперед. Толпа издала звук, похожий на то, как вздыхает волна, когда набежит на берег и шуршит, откатывается назад по камням. Нефертити шагнула на Помост приношений и медленно заняла свое место на троне рядом с Эхнатоном. И – смотрите на картину в свидетельство всему миру: царская семья воссоединилась перед лицом империи. Но с одним отличием: как никто до нее, царица вернулась из Загробного мира. Она подняла руки, как золотые крылья Хора, и солнечный свет отразился от множества золотых дисков на ее накидке и заиграл на стенах храма и лицах ревущей толпы. Триумф.

Я внимательно смотрел на лица людей. Как они теперь поступят, эти люди? Потом, почти как один, по нарочитому примеру Эйе, тысячи собравшихся в храмовом дворе упали на колени и семь раз поклонились в знак верности. Нефертити и ее дочери повернулись и подняли руки к дару солнечных лучей. Толпа последовала их примеру. Музыканты снова грянули песню, взревели трубы…

Я посмотрел на нее – женщину, с которой разговаривал, играл в сенет и спорил: теперь она была очень далеко, в другом мире. Она восстановила маат – покой и порядок в мире, одновременно приняв на себя власть. И я тоже почувствовал, что моя задача выполнена, пусть даже и таким образом, какого я никогда не предполагал. По самому маленькому счету, я вернул царицу ее семье и Обеим Землям. Я утешал себя тем, что теперь могу покинуть этот лабиринт власти, этот город теней и отправиться домой.

Но затем ветер, который покорно, как зачарованное и невидимое чудовище, сидел у ног царицы, шевельнулся, потянул за церемониальные одежды и тонкий, расшитый лен одеяний сановников, сердито разметал дым от благовоний. Женщины принялись поправлять волосы и одежду, мужчины заслонили глаза, и все подняли взоры к небу, на вечную голубизну которого наползала густая красно-серая туча, как грозная армия, собранная Сетом, богом бурь и пустынь. Бесчисленные крохотные песчинки начали сечь лица и глаза. По двору пронесся неожиданно сильный порыв ветра, огромная куча гранатов развалилась и со стуком посыпалась с жертвенника, раскатившись по земле. Закрывая лица полами одежды, люди начали неуверенно пятиться, жаться друг к другу в поисках защиты, а ветер набирал силу, становился все опаснее, горстями бросал жесткий песок и всюду проникающую пыль в стены храма и высокие фасады пилонов. Храмовые вымпелы развевались, хлеща и хлопая на сумасшедшем ветру, как будто отбиваясь от него. И Слава Атона, которому были посвящены этот город и данное мероприятие, внезапно померкла и сократилась до тускло-красного, с белыми краями диска, его власть зашаталась в самый день великого Празднества света, в самый момент триумфа, уступая мрачной силе Хаоса.

Я понял, что надвигается. Прежде я много раз видел песчаные бури и должен был с большей серьезностью отнестись к ранним ее предвестникам. У нас оставалось мало времени, если мы не хотели пострадать. Нефертити, девочки и Эхнатон все еще стояли на помосте. Фараон выглядел озадаченным, а на ее встревоженном лице отразился страх. Она осознала угрозу, схватила дочерей за руки и поспешила вниз, ко мне. Толпа вокруг нас распадалась, устремляясь к единственному выходу через узкие ворота-пилоны. Раскатившиеся гранаты раздавили в красную кашу, люди поскальзывались и падали в липкое месиво.

Но это было безнадежно: ворота оказались слишком узки, чтобы выпустить такую большую толпу, и начала быстро нарастать ужасная волна, все пихались и толкались, обезумев от паники и страха. Стражники кричали и пытались сдерживать толпу, но им не удавалось навести порядок и скоро они, как и остальные, уже боролись за спасение. Вопли и крики о помощи смешивались со свистом ветра, и я увидел, как более слабые исчезали под ногами толпы.

Я оглянулся в поисках другого выхода или хотя бы укрытия. И тут увидел Хоремхеба. Он бешено жестикулировал, обращаясь к стоявшим вдоль стен солдатам, чтобы приблизились к царской семье – для защиты или с противоположным намерением, сказать я не мог. Оставаться, чтобы выяснить, мне не хотелось. Я увидел его гладкое лицо – лицо человека, готового воспользоваться неожиданно открывшейся возможностью. Мне это не понравилось.

– Есть другой выход? – крикнул я царице, перекрывая шум.

Она кивнула, и мы двинулись наперерез толпе. Песка в воздухе прибавилось, и мы своими телами заслоняли девочек. Я оглянулся на Хоремхеба и его солдат и увидел, что они собрались вокруг него, а он указывает вслед нам. И в довершение всего среди бегущих людей, подгоняемых страшными порывами ветра, я заметил одинокую фигурку, неподвижную, как статуя, как будто невосприимчивую к бушевавшему вокруг хаосу и наблюдавшую за нами. Эйе. Что-то похожее на улыбку играло на его лице, как бы говоря: «Вот что случилось дальше». Потом он исчез из виду.

У меня не было времени переживать из-за него сейчас. Моим первейшим долгом было увести эту семью в какое-то укрытие, подальше от Хоремхеба, а затем обдумать следующий шаг. Я посмотрел на Сенет с малышкой Сетепенрой на руках. Лицо у нее было потрясенное. Смотрела она в ту сторону, где стоял Эйе. Что связывает ее с ним? Затем рядом со мной возник Хети и взял на руки Нефернефрура, я схватил за руки Анхесенпаатон и Нефернефруатон, и, увлекая за собой Сенет, мы побежали против ветра и песка к дальнему пилону. Нефертити следовала за нами с Меритатон и Мекетатон, таща за руку Эхнатона. Он старался удержать на голове корону, хромая под порывами бури, унизившей его самого и его новый мир.

Мы добрались до подветренной стороны восточного пилона. Всех остальных буря прибила к западному краю храма, солдаты тоже побросали свои посты и сбежали. Но в сером облаке пыли мы с Хети различали очертания и силуэты – к нам приближались вооруженные люди, расталкивая немногих престарелых или растерявшихся, которые все еще ковыляли в полном смятении и отчаянии, ослепленные жестоким ветром. Выглянув из-за угла, я увидел, что худшее еще впереди: громадная волна бури накрыла город. Мы попали в ловушку.

– Как нам выбраться? – крикнул я, соперничая с воем ветра.

– Через святилище! – крикнула в ответ Нефертити.

Я снова обернулся и увидел, как сквозь бурю бежит, расталкивая всех на своем пути, знакомый массивный человек с коротко стриженной головой. Маху. Очень скоро он будет здесь.

Мы вбежали во внутреннее, запретное помещение святилища. В каменной стене со своим рисованным изображением Нефертити толчком открыла узкую низкую дверь, которой я никогда бы не разглядел. Я оглянулся и увидел, как Маху вошел в святилище и что-то крикнул, но я не разобрал слов и переспрашивать не собирался. Торопливо загнав всех внутрь, я закрыл за собой двойные двери и задвинул крепкий деревянный засов. Внезапно адский грохот бури как будто заглох. Богатые золотые одежды царской семьи теперь казались фальшивыми, дешевыми, как театральные костюмы. Эхнатон превратился в растерянного старика, не способного никому посмотреть в глаза. Перепуганные девочки кашляли и жались к матери, которая гладила их по голове и целовала в запорошенные пылью глаза. Снаружи бушевали ветер и Маху, который колотил в дверь и кричал, пытаясь попасть к нам. Мы с Хети позволили себе роскошь быстрой ухмылки при мысли о начальнике полиции, яростно бившемся с другой стороны.

Света почти не было. Перед глазами плыли красные круги. Затем кто-то достал кремень, высек искру. Маленький огонек помедлил и разгорелся. Мы сгрудились вокруг пламени. Эхнатон гневно посмотрел на Нефертити и открыл было рот, но она поднесла палец к губам. Даже сейчас она оставалась главной.

Зажженная лампа высветила исчезающие в темноте ступени. Нефертити, эта женщина переходов и подземного мира, повела нас вниз, и мы последовали за ней, благодарные за возможность двигаться, радуясь руководству. Все молчали, а когда одна из девочек расплакалась от усталости, Нефертити ее успокоила. Если коридор раздваивался, она безошибочно выбирала направление. После долгого, как нам показалось, перехода мы оказались у другой каменной лестницы, наполовину засыпанной песком, которая вела к двери-люку. Я толкнул эту дверь, но она поддалась едва ли на палец. Я снова толкнул, с усилием, борясь с неожиданным грузом. Над нами, видимо, навалило песка: после таких бурь ландшафт менялся за одну ночь, становясь неузнаваемым. Вполне могло оказаться, что мы не сумеем выбраться из подземного мира. Я посмотрел на фитиль лампы. Он уменьшался. Хети присоединился ко мне. Вдвоем мы приладились плечами и как следует поднажали. Дверца приоткрылась примерно на локоть, и на нас обрушился поток холодного песка. Мы отскочили, отплевываясь и кашляя, а дверь захлопнулась. Снова, кряхтя и охая, как силачи на подмостках, мы уперлись в дверь, и она, поскрипывая над нами, помаленьку поддавалась, а новые порции песка сыпались нам на головы.

Сильный свет ослепил нас. Мы вышли на поверхность пустынной равнины к востоку от центральной части города, рядом с каким-то алтарем. По счастью, поблизости никого не оказалось. Прикрыв ладонью глаза, я оглянулся на город и увидел, что буря улеглась, словно ее и не было, оставив после себя сорванные крыши и кучи мусора у стен основных зданий. На улицах она произвела настоящее опустошение, и я представил себе царившую там неразбериху. А Эхнатон, маг этого города, стоял здесь, в пустыне, щурясь и переминаясь с ноги на ногу, – его великую мечту, похоже, сдуло.

Мы не могли оставаться здесь в жару и при свете дня. Нам требовалось убежище, вода, пища и план. В одной стороне лежал город, но он сулил огромную опасность. Все враждебные силы поспешат воспользоваться страшной бурей, которая означала суд бога, катастрофический провал Празднества и удар по авторитету и власти Эхнатона. Я вспомнил сосредоточенное лицо Хоремхеба. Он немедленно наживется на создавшейся ситуации. В другой стороне лежала пустыня, не предлагая ничего, кроме духов и смерти. Нам оставалось лишь поискать укрытия в одной из гробниц, вырубленных в скалах, предпочтительнее в той, что поближе к реке, а затем использовать реку как средство спасения. Но куда бежать? Я оборвал эту мысль. В настоящий момент времени для подобных размышлений не было. Они придут потом.

– У рабочих в гробнице, наверное, есть небольшой запас воды и еды, – сказал я. – Мы наконец-то сможем передохнуть.

Нефертити кивнула.

Мы двинулись по направлению к северным скалам, как можно дальше обходя границы города. Хети, Сенет и я несли на плечах младших девочек, дочери постарше шли сами. Теперь Нефертити пела им как мать, а их отец продолжал бормотать себе под нос, плетясь позади всех. Меритатон, надувшись, шагала рядом с ним. Вот как выглядела царская семья к вечеру этого странного дня.

К тому времени как мы достигли гробниц, солнце снова садилось за далекие западные скалы. Наши удлинившиеся тени тащились и спотыкались позади нас. Девочки страдали от жажды, даже старшие умолкли, а младшие задремали. Мы остановились у песчаных пандусов, которые вели ко входам в гробницы, находившиеся на высоте приблизительно пятидесяти локтей от подножия скалы. Некоторые из них, с колоннами и дверными проемами, были почти закончены, в других лишь низкие деревянные ворота ограждали незавершенные плоды тяжкого труда. Сняв спящих девочек с плеч, мы с Хети быстро и молча взбежали по пандусам – проверить, действительно ли гробницы пусты. Мы переходили из помещения в помещение, но там никого не было. Только груды инструментов и, по счастью, горшки с относительно свежей водой.

– Выберите гробницу, – попросил я царицу.

Она, не улыбнувшись, указала на самую западную. Вход в нее был по колено завален песком и грязью. Мы ступили в эту маленькую внутреннюю пустыню, пройдя под притолокой, на которой еще не было выбито имя, и вошли в большую квадратную комнату высотой примерно локтей двадцать. Вот, значит, на что тратят свои средства богатые. Помещение было очень большим, прекрасных пропорций; высеченное в скале, оно, должно быть, потребовало труда многих умелых рабочих на протяжении нескольких лет. Потолок поддерживался лесом мощных колонн, полностью белых, за исключением средней части с раскрашенной резьбой. Расписные сцены на стенах не были закончены, и на каждой стене выделялись резные изображения царской семьи, поклоняющейся Атону, и другой семьи – коленопреклоненных мужчины и женщины, – в свою очередь, поклоняющейся семье фараона.

Я повнимательнее присмотрелся к лицу богатого мужчины, местом вечного упокоения которого станет эта гробница. Оно было очень знакомо. И затем я вдруг понял, в чьей гробнице мы находимся, – Эйе. Я посмотрел на Нефертити. Она же смотрела не на стены, а на последний золотой свет вечера, падающий прямо в главную дверь. Она выбрала это место. Она хотела сюда прийти.