Текст книги "Нефертити. «Книга мертвых»"

Автор книги: Ник Дрейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

21

Пареннефер отвел нас с Хети на главный открытый двор, где мы ждали, пока соберется и выстроится царская свита. Последние слуги и запоздавшие чиновники торопливо заняли свои места, стража заняла свои, и затем под барабанный бой и пронзительные взвизги тростниковых свирелей вся эта процессия проследовала назад по двору и поднялась по ступенькам к Окну явлений между дворцом и Большим храмом. Внизу на дороге ждала и пела огромная толпа. Эхнатон, теперь еще и в роскошном поясе с вышивкой в виде голов кобр и разноцветной бахромой, раздал подарки – ожерелья и подносы с перстнями младшим должностным лицам и сановникам из числа собравшихся. С ним была маленькая девочка, одетая так же, как отец.

– Это Меритатон, старшая принцесса. Сегодня она занимает место своей матери.

Пареннефер многозначительно кивнул.

Стоящий в Окне Эхнатон мог казаться сильным, уверенным, спокойным. Со своего места я видел, как ему физически тяжело поддерживать подобное впечатление. Хотя снизу казалось, что он стоит, на самом деле он опирался на подобие носилок, невидимых толпе. Вокруг него в благословенной тени моста стояли люди, чьи лица могли бы послужить живой иллюстрацией империи. Сосредоточившись на порядке церемонии, все они тем не менее непрерывно поглядывали друг на друга, словно испытывая и оценивая все происходящее и свое место в этом. Стоявшие с краю внимательно следили, выглядывая из-за тех, кто оказался ближе к центру событий, как будто всматривались в чудесный свет, и отблески зависти и предвкушения озаряли их лица. И что это были за лица: не только мужчины из Фив и Мемфиса, но и красивые, мощного телосложения царственные представители Нубии, Арзавы и страны хеттов, ассирийские князья и вавилонские дипломаты.

Толкнув меня локтем, Пареннефер прошептал на ухо:

– Так что вы видите, как сложен в наше время мир. Все между собой связано. Наши города стремительно растут. А из-за новых планов строительства и притока иностранных рабочих государство превратилось в голодное и ненасытное чудовище, которому нужно скармливать все больше и больше мира. Отсюда… э… все.

Я кивнул, якобы соглашаясь, что было ошибкой, потому что он продолжил:

– У нас есть Великая река, но без нее мы лишь песок и ветер. На песке не расположишься пообедать. Нет, если мы хотим иметь тонкие ткани и благовония, древесину редких пород для наших полов и праздников, безделушки из Пунта и золото из отдаленных нубийских рудников, мы должны заключать договоры и соглашения со всем миром. Смотрите, даже здесь, вон те люди – это делегация торговцев и дельцов из Алашии[6]6
  Древнее название Кипра.


[Закрыть], я думаю. Их маленький остров жизненно важен для нас из-за меди и древесины. И разумеется, все они присылают сюда своих девушек в качестве невест, а сыновей – залог своей верности – учиться. Что ж, им следует только радоваться! Да, их отрывают от родных мест в нежном возрасте, но посмотрите, как они приобретают новый и бесконечно более великий мир. Во дворце есть детская. Такое смешение языков, но когда дети еще совсем маленькие, они быстро перенимают нашу речь и вскоре вполне свободно кричат друг на друга. Лучший друг моего сына кушит. Подумать только.

Его впечатляющий монолог на мгновение прервался, и прежде чем он успел принять другое направление, я не удержался от вопроса:

– А что мы даем этим людям в обмен на богатства их стран?

Он недоверчиво посмотрел на меня:

– Но это же очевидно. Статус и безопасность. Конечно, им требуется золото для укрепления собственной власти и войска, а также угроза нашего вторжения, если они подвергнутся нападению. Но больше всего им требуется сиять перед своими народами и друг перед другом в отраженных лучах нашей славы. Она побуждает их хорошо служить нам. Они не станут кусать кормящую руку. Например, когда возникают разногласия между правителями городов – скажем, в Палестине, Мегиддо, Таанахе, Гате и так далее – и они начинают вставать на дыбы и играть в глупые игры, это создает сложности на торговых путях. У нас возникают экономические затруднения. И как же мы с этим справляемся?

Я пожал плечами, раздраженный его самодовольством:

– Заставляя местных жителей заниматься поднятием тяжестей! Мы говорим им, что нужно привести свои дома в порядок и собраться для решения этой задачи. В противном случае… И они делают, потому что знают: если не сделают – не будет больше золота! Не будет больше дружеских связей между странами! Не будет больше приглашений в Большой дворец! Иногда они жалуются или взывают о помощи – в последнее время совсем отчаянно, – но чаще всего это их небольшая местная заварушка и мы не можем и не должны вмешиваться. Конечно, я знаю, что есть исключения; таких людей мы называем нашими врагами! И разумеется, их мы не щадим. Нет. Мы обращаемся к ним нашим иным, более суровым ликом и истребляем во множестве. – Он засмеялся, довольный своей грубой шуткой.

Толпа воздала хвалу, и свита поднялась. Отойти от Окна Эхнатону помогли руки, которых никто якобы не заметил, и процессия двинулась дальше, по мосту и вниз, в Большой храм.

– Идемте, – сказал Пареннефер, – время для зрелища.

Да еще какого зрелища! Когда мы добрались до конца крытого моста, то с верхней ступени широкой лестницы нам открылся вид на весь главный двор храма. Там стояли, выкрикивая хвалы фараону, тысячи и тысячи сопровождающих, свои и заграничные партии и делегации – все ждали, чтобы присоединиться к процессии, все переминались с ноги на ногу и исподтишка толкались, чтобы сохранить или улучшить свои позиции, не поступаясь одновременно достоинством. Несмотря на всю эту собранную в одном месте власть, картина оказалась отнюдь не поучительная. Внезапно мною овладело непреодолимое желание уйти – и побыстрее.

Открытое пространство было огромным, превышая размеры дворов Карнакского храма по меньшей мере в двадцать раз. Первым двинулся авангард, его приветствовала храмовая стража. За ним последовали знаменосцы со всей империи: нубиец с перьями в волосах, бородатый хетт с копьем, ливиец с традиционно короткими волосами и длинными прядями на висках и другие, несшие знаки различия – высоко поднятые квадратные таблички, прикрепленные к стеблям папируса, – и небольшую копию Ладьи вечности, ленты и перья которой трепетали в раскаленном воздухе. В центре всего этого находился Эхнатон, возвышавшийся в своем паланкине, рядом с ним шли гонцы, слуги и свита. Менее пышные церемонии я наблюдал в Фивах, где старинная взаимная вражда между жрецами и властью фараона проявлялась со всей очевидностью. Здесь не так. Казалось, Эхнатон все держит в руках. В конце концов, он же объявил себя воплощением бога. Теперь ему нужно было это доказать.

Под палящим солнцем мы пересекли громадный двор, очутились в глубокой тьме колоннады и, пройдя между украшавшими ее флагами, вышли в другой двор еще более грандиозных размеров – как поле для торжеств, с большим алтарем и праздничными жертвенными приношениями, разложенными на столах в центре двора. Здесь, расставленные тщательно выверенными рядами, ждали новые сотни людей. И в середине первого ряда стоял Мерира, окруженный своими придворными, членами семьи и друзьями. Он был в длинном белом одеянии с расшитым поясом, конец которого держал стоявший на коленях слуга. За спиной Мериры располагалась личная свита. Выстроившиеся в несколько рядов писцы держали наготове свитки и тростниковые перья – записывать объявления и речи. За ними стояли полицейские с дубинками. И над каждым человеком слуга держал навес, защищавший от жгучего солнца.

– Я слышал, что Мерира и Рамос друг друга не жалуют, – сказал я Пареннеферу.

– Ну, вы увидите, что Рамоса здесь нет. Для него это публичное оскорбление. Люди говорят, что Мериру возвысили, чтобы уравновесить широкое влияние Рамоса. Существуют ключевые сферы разногласий.

– Относительно чего?

– Контроль над финансами. Иностранная политика. А под этим скрывается другая борьба – за правление Великой державой в целом.

– Расскажите поподробнее.

– Не сейчас. Потом. Смотрите.

Паланкин Эхнатона остановился, его опустили на стойки у алтаря. Наступила полнейшая тишина. Казалось, утихомирились даже ласточки. Эхнатон и Меритатон поднялись к высокому алтарю. Фараон высоко вознес к солнцу наполненную чем-то чашу – можно было подумать, что светом, поскольку чеканный металл сверкал так, будто Эхнатон протягивал Атону чашу творения, чтобы тот отведал из нее. И все до единого последовали его примеру. Вверх потянулись тысячи и тысячи рук, чтобы получить дар света. Страна света, наш мир – свет.

– Света, света, света! – выкрикивали они.

Презираю эти крики, это глупое послушание; но меня поразило, насколько же умен Эхнатон. Он вывел бога на свет из темноты и тайны. Это была не какая-то таинственная фигура, скрытая в темном святилище и доступная лишь через посредство жрецов, но всеобъемлющий бог тепла и света, первичный огонь, без которого не смогла бы зародиться жизнь, мир, песни, зерно – ничто. Как и все остальные, я поднял руки, неохотно и, надеюсь, без этого идиотского выражения преданности, которое я с презрением наблюдал вокруг себя. Должен, однако, признаться, что во мне почти шевельнулась вера. Я увидел и почувствовал нечто отличное от того, во что меня учили верить на основании традиции. На мгновение я почувствовал, как будто тоже могу стать частью этой великой истории, этого безграничного чуда бога и слова, божественного существа, даровавшего нам жизнь.

Но я взял себя в руки. В конце концов, это великое существо, источник света и жизни, не нуждается в моем поклонении. И я видел более мрачные дела этого бога, не имеющие ничего общего с песнями, молитвами и стихами. И, рискну высказать еретическую мысль, он не нуждается и в поклонении всех этих людей, которые молитвенно подняли руки не потому, что верят в эту религию, а потому, что знают: чтобы выжить, надо делать это на виду у других. Нет. Существом, которому требовалось подобное поклонение, был странный человек, находившийся в самом центре этой церемонии, тот, кого я видел морщившимся от боли.

Некоторое время мы как безумцы стояли под слепящим светом полуденного солнца. В конце концов Эхнатон опустил чащу, и внезапно началось действо. Вперед выступили слуги с опахалами и навесами от солнца, а жрецы ввели быка, рога его были украшены разноцветными перьями, на шее висела цветочная гирлянда. Жрецы произнесли молитву, затем один из них вышел вперед с ножом. Спокойное животное даже не подозревало, что сейчас с ним произойдет. Сверкающий нож занесли высоко, а потом быстро опустили, пронзив крепкую белую шею быка, показав себя, по сути, мясниками. Фонтан алой крови хлынул на горячие камни и в чашу для жертвоприношений. Животное скорее встревожилось, чем поразилось. Затем, с ревом и жалобным вздохом, бык поскользнулся на собственной крови и опавших лепестках, дернулся и повалился замертво. Жрецы проворно приступили к работе. То, что несколько минут назад было живым существом, разделали на части и понесли на жертвенные столы. Кровь и цветы – лакомства богов. Я подумал о Тженри и его изуродованных останках.

Тут же заиграла музыка, появились танцовщицы. В своих накидках и льняных одеяниях они двигались взад-вперед, потрясая систрами и грудями, а группа слепых певцов и арфистов, предусмотрительно отвернувшись от Владыки, била по земле ладонями, поддерживая ритм. Незрячие лица этих людей – старых и лысых, со складками жира на уютных животиках – находились во власти музыки. Увы, на мой слух, эти достойные господа выли как стая старательных, но лишенных слуха псов.

Затем в сопровождении трех подчиненных и трех жрецов вперед вышел Мерира и медленно поднялся по ступенькам, где, все так же молитвенно воздев руки и блестя на солнце ожерельями, опустился на колени у ног Эхнатона. Тот наклонился и надел ему на шею еще одно ожерелье, более красивое и массивное, чем другие. Мерира оставался в этой позе, пока Эхнатон говорил.

– Я, Владыка Обеих Земель, жалую Распорядителю сокровищницы, Верховному жрецу Атона в храме Ахетатона золото на шею и на ноги за его повиновение Дому фараона. Я, живущий Правдою Владыка Обеих Земель, говорю: я делаю тебя, Мерира, Верховным жрецом Атона в храме Атона в Ахетатоне. И я говорю: мой слуга, слышащий Учение, сердце мое удовлетворено тобою, и ты насладишься дарами фараона в храме Атона.

Снова тишина. Ответное слово взял Мерира.

– Да живет, да здравствует, да благоденствует великий сын Атона. Да живет он вечно и вековечно! Да будут изобильны дары Атона, радуя сердце его, живого и великого Атона, повелителя жизненного пути, повелителя небес, повелителя земли, в храме Атона в Ахетатоне.

За ним менее пышные речи держали другие, менее значительные персоны. В итоге у Пареннефера сделался скучающий и распаренный вид, хотя ему, похоже, подобные мероприятия нравятся. Словно прочитав мои мысли, он наклонился ко мне и прошептал:

– Церемонии – слава любой цивилизации, но когда же кончится эта?

В конце концов она закончилась. Зной был ужасающий, особенно страдали немолодые люди. Я окинул взглядом ряды – большинство присутствующих украдкой вытирали потные лбы или старались вжаться в любую доступную тень. Некоторые покачивались, почти теряя сознание, других поддерживали слуги. А затем я почувствовал, как волосы зашевелились у меня на затылке. Пара топазовых глаз сверкнула из тени напротив меня. Эти коротко остриженные седые волосы. Красивое сияющее золото на плечах. Маху. При виде меня выражение его лица ничуть не изменилось.

Пареннефер, умный Пареннефер, заметил мою реакцию. И немедленно увидел ее причину. Притворившись, что дает благочестивые пояснения, он прошептал:

– Что между вами происходит?

– Ну, он бы предпочел мое отсутствие моему присутствию, любыми возможными средствами.

– Он, знаете ли, весьма могущественный человек. Лучше его не раздражать.

– Похоже, я вывожу его из себя одним своим присутствием здесь.

На это Пареннефер, умный Пареннефер, не нашелся что ответить.

Церемония завершилась. Ахетатон и Меритатон в обратном порядке проследовали по храмовому двору, под колоннадой и по мосту. Все шли за ними. Это было нескончаемо. Маху находился впереди меня, занимая положенное ему место сразу за Эхнатоном. Я не сводил глаз с его отливавших металлом волос, могучих плеч и спины. Я знал, что он начеку, готов к любой неожиданности, его взгляд, привычно ведя наблюдение, безостановочно скользил по толпе и высоким стенам. И я уверен, что глаза у него были и на затылке.

Мы замедлили шаги, позволив большой толпе обогнать нас. Уборщики уже пытались навести чистоту после жертвоприношения и прибить сноровисто разбрызгиваемой горстями водой слой потревоженной пыли, дабы она неподобающим образом не выпачкала отставших сановников.

– Что вы делаете дальше? – спросил Пареннефер.

– До захода солнца у меня беседа с царицей-матерью и царскими детьми.

– О, в самом деле? – Он странно притих.

– О чем вы хотите умолчать?

– Ничего. Э… будьте с ней очень осторожны. – Наклонившись поближе и отвернувшись от толпы, он прошептал, как актер в комедии: – Она сущее чудовище. – Он улыбнулся, довольный, что нашел в себе мужество нарушить правила приличия. Я увидел, как кивнул Хети, словно подтверждая: «Я же вам говорил». – Но разумеется, позднее вы должны пойти на прием, – добавил Пареннефер.

Я тупо уставился на него.

– Ну как же, праздник на вилле у Мериры. Вход только по приглашениям. Я подумал, вам захочется там побывать.

Знакомство с новыми влиятельными лицами представлялось важным, но сначала мне нужно было умыться и подготовиться к предстоящей беседе. Пареннефер предложил нам воспользоваться его домом, расположенным поблизости, и я согласился, радуясь возможности остаться под защитным покровом его влияния. Маху исчез, но у меня было такое чувство, будто он видит сквозь стены. Желания возвращаться в свою голую комнатку у меня не было.

Одна ванная комната стоила нашего визита. Большое квадратное помещение, освещаемое через зарешеченные отверстия, нижняя часть стен расписана красивым разноцветным геометрическим узором, а выше изображены болота, река и полуобнаженные девушки. В полу имелись стоки и дренажное отверстие, и мы стояли в ваннах, а слуги лили на нас прохладную ароматизированную воду.

– Даже в самых безудержных мечтах я не думал, что буду принимать душ в подобном месте! – сказал Хети.

Мне говорить не хотелось. Вглядываясь в мозаику отражающего зеркала, которое висело на стене над ванной, я побрился бронзовым лезвием с ручкой в виде обнаженной фигуристой женщины. В маленьких горшочках с крохотными ложечками были разнообразные притирания и снадобья. Хети экспериментировал, опробовав весь ассортимент, пока я не сказал ему, что от него воняет как от девицы.

22

Надо мной нависла чья-то тень. Я вскочил, тряхнув головой, чтобы привести свои чувства в некий порядок. Стоявшие вдоль стен светильники были зажжены. Я заснул, как деревенский дурачок. С минуту я не мог вспомнить, где нахожусь.

– Пора. – Судя по его виду, Хети развлекался.

В миске лежали финики и смоквы, и я с жадностью сжевал горсть плодов. Сладкое во второй половине дня хотя бы внешне придает мне энергии.

Как могли мы привели в порядок свою одежду. Пареннефер медленно и нервничая вез меня к царскому дворцу в собственной повозке, Хети шел следом. Пареннефер принадлежал к тем возничим, которые, похоже, смотрят не дальше лошадиной морды. Он уж точно не смотрел вперед, чтобы узнать, что происходит на битком забитой дороге.

Бросив на меня один из своих внимательных, с наклоном головы взглядов, он спросил:

– Много вам рассказали о Тии?

– Я так понял, что по части красоты она в настоящее время не в лучшей форме.

– Не могу сказать. Но она прибыла сюда только для участия в Празднестве. Хотя фараон и построил для нее дворец и храм, она до сих пор не изъявляла желания посетить новый город. Я слышал, она считает, что это зашло слишком далеко – переезд в новый город, Большие перемены и прочее. Но теперь, когда все уже произошло, она чувствует себя обязанной поддерживать фараона. Думаю, все знают, что она по-прежнему имеет огромное влияние на Эхнатона.

– Ну так это всегда и бывает между матерями и сыновьями, – сказал я, думая о своей матери и ее мудром поведении.

– Разумеется, но дело не только в этом! – воскликнул он, словно я плохо заучил урок. – Во-первых, она сама имеет царский статус возлюбленной жены Аменхотепа Великолепного, Строителя памятников, отца Эхнатона. Но еще, и не в последнюю очередь, ее собственная семья пользуется наибольшим доверием на службе у царской семьи. И в самом деле, ее отец Юаа, который начинал царским колесничим, поднялся до поста самого доверенного советника Аменхотепа. А ее брат, Эйе, заведует сегодня ведомством своего отца и является чрезвычайно близким советником Эхнатона.

– Слыхал я об этом Эйе. Что вы о нем знаете?

– Он известен лишь в узком кругу; предпочитает, по-видимому, оставаться в тени. Его семья обвивалась вокруг царской фамилии подобно плющу, пока благодаря браку не стала в итоге неотличима от нее. Это могущественный союз.

От всех этих генеалогических построений стопорились мозги. Кто знает, каким образом в будущем распутаются сии цепочки наследственных прав и сделок власти? Как та или иная девочка будет продана очередной иностранной державе в обмен на недолгий мир или небольшую войну? Чьи имена переживут века, истории чьих жизней обратятся в пыль и развеются по ветру? Но я вынужден был четко все уяснить, иначе мог допустить какую-нибудь глупую ошибку в разговоре с женщиной, с которой скоро мне предстояло беседовать.

– Значит, Тия – вдовствующая царица. Ее отец был молодым человеком из занимающей хорошее положение семьи, который стремился наверх и стал очень могущественным. Ее брат Эйе остается во внутреннем кругу.

– Да, – сказал Пареннефер. – Его отец, который был не только могущественным, но и достойным человеком, с юного возраста обеспечил своему сыну доступ в гущу событий. Думаю, он был самым молодым за всю историю Главным возничим.

– А какие отношения связывают этого человека с Нефертити, Великой женой фараона? – спросил я.

– Не знаю.

И с этими словами он замкнулся в себе, лицо его выражало не больше, чем запечатанная гробница.

Я размышлял над услышанным, пока мы ехали в вечернем свете по кипящим жизнью улицам. Вот человек в самом сердце царской семьи. Его семья сделала все, чтобы обеспечить преемственность и улучшение данного союза. Похоже, они добились поразительных успехов. И однако же, я ничего не знал ни об этом человеке, ни о его власти.

– Он здесь, в городе? – спросил я у Пареннефера.

Тот словно бы удивился, что я все еще думаю об Эйе.

– В настоящее время, по-моему, нет. Насколько я знаю, он постоянно перемещается между Фивами, Мемфисом и Ахетатоном. У него собственное казенное судно. Но мало кто знает о его передвижениях. Уж точно не я.

Мы прибыли к царскому дворцу. Пареннефер торопливо провел нас через ворота, надменным взмахом рук заставив стражу исчезнуть, и по длинным коридорам повел нас в глубь комплекса. Мы сворачивали за угол, когда он внезапно задержал меня в тени.

– Будьте осторожны в словах во время разговора с царицей-матерью, – сказал он. – Она наслаждается страхом. У нее язык крокодила. Она может обратить вашу жизнь в прах. Она выйдет к вам вместе с принцессами. По-видимому, она настаивает на своем присутствии во время вашей беседы с ними.

– Этого мне только не хватало, – заметил я, кляня себя за то, что по глупости не предусмотрел такого поворота.

Мы подошли к двери, Пареннефер постучал, нас впустили. Я услышал знакомые звуки – девчоночьи крики и препирательства, прерываемые, судя по всему, бесполезными наставлениями какой-то женщины. Няньки и слуги суетились вокруг, напряженные и усталые.

– Принцессам, должно быть, пора спать, – заметил Пареннефер с более тревожным, чем раньше, видом. – Великолепно. Я должен идти. Оставляю вас в надежных руках наставницы. А вот и она. – Затем он снова на меня посмотрел и тихо добавил: – Мы прибыли рано. Я подумал, лучше приехать пораньше.

Я понял его. Он надеялся дать нам немного времени наедине с принцессами до прихода Тии. Я с благодарностью пожал советнику руку.

К нам подошла озабоченная женщина средних лет, обеспокоенная столь ранним нашим появлением. Она была не готова. Едва она открыла рот, чтобы поздороваться, как ее перебил резкий крик; сине-красный кожаный мячик вылетел из открытой двери, неточно пущенный взбешенной рукой раскапризничавшегося ребенка, и ударился о горшок с растением. Земля разлетелась по полу. Дверь захлопнулась.

Женщина покраснела.

– Сюда, быстро уберите это.

Подбежавшие слуги принялись заметать грязь.

– Принцессы настолько полны чудесной радости жизни, что одна мысль о том, чтобы идти спать, выводит их из себя, – продолжала она, обращаясь ко мне. – Они устают и в результате уже не отвечают за себя так, как, я уверена, на самом деле пожелали бы.

Я правильно истолковал слова женщины и попытался помочь ей выбраться из данной ситуации.

– Мои девочки ведут себя точно так же. Хотя обещание рассказать сказку может ненадолго их утихомирить.

Она кивнула.

– Но с другой стороны, нужно быть осторожными, так как царственная бабушка считает литературу ненужным возбуждающим средством, которое может размаять детей на всю ночь.

– Могу я увидеть их сейчас, до того, как они лягут спать?

– Мне дали строгое указание начать беседу только в присутствии вдовствующей царицы.

– Ну а я уже приехал. И они, похоже, готовы лечь спать. А не могу я хотя бы познакомиться с ними?

Женщина со страхом покачала головой, но тут в дверях появилась девочка. Меритатон. Я помнил ее по церемонии.

– Сейчас же приведи его, – приказала она повелительным тоном и, развернувшись, удалилась в комнату с уверенностью, показавшейся почему-то неприятной.

Мы вошли в детскую. Это была длинная комната с высокими потолками, окна и двери вели на террасу, занавешенную сейчас яркими полотнищами. В центре стоял длинный и низкий деревянный стол. В альковах размещались кровати. Необыкновенно изобретательные и красивые по исполнению игрушки переполняли сундуки. Папирусы с собраниями сказок были сложены на полках. На одной из них стояли в ряд статуэтки и ритуальные фигурки. Стены вокруг каждой кровати были увешаны рисунками, рассказами и стихами на прекрасно иллюстрированных папирусах. Слуги, предчувствуя недоброе, пытались навести некое подобие порядка в этой комнате красочного и живого хаоса.

У стола на низких табуретах сидели три девочки, Меритагон стояла во главе стола. Когда мы вошли, они выжидательно на меня посмотрели. И все девочки были похожи на свою мать: лица тонкие и высокомерные, волосы черные и блестящие, кожа чистая, а осанка изящная и совершенная. Они сидели, словно позируя – с прямыми спинами и полные достоинства, а не с ленивым удовольствием моих дочерей. Наставница принцесс представила меня – сначала Меритатон, затем Мекетатон, Анхесенпаатон и Нефернефруатон.

– Не уверен, что сразу смогу запомнить эти имена, – сказал я.

Меритатон посмотрела на меня сверху вниз:

– Тогда ты, должно быть, дурак.

Последовало непродолжительное молчание, пока другие девочки ждали, как я отреагирую. Я спросил, сколько ей лет.

– Четырнадцать. – Она сердито посмотрела на меня.

– А вам, остальным?

– Двенадцать.

– Десять.

– Семь… и я не самая младшая. Нефернефрура и Сетепенра уже спят.

Я сел на низкий табурет, оказавшись с ними на одном уровне. Молчание продолжалось. Девочки, казалось, пребывали в нерешительности. Я сообразил, что за нами наблюдают придворные дамы, и шепотом спросил у наставницы, нельзя ли мне остаться наедине с принцессами.

– Мужчинам запрещено оставаться одним в детской, – ответила она.

– Тогда вы, наверное, можете удалить свиту, а сами останетесь присматривать.

Она растерялась, но Меритатон кивком выразила свое согласие и хлопнула в ладоши. Придворные дамы покинули комнату, закрыв за собой дверь. Как только они ушли, Меритатон слегка расслабилась. Мекетатон встала из-за стола, уселась, скрестив ноги, на свою кровать и принялась расчесывать глянцевый локон, падавший ей на ухо.

– Вы не возражаете, если мы немного поговорим? – спросил я.

– Вот, значит, зачем ты сюда пришел, – протянула Меритатон. Теперь она посмотрела на меня с любопытством.

– Вы разгадываете тайны? – поинтересовалась Анхесенпаатон.

– Я сыщик фиванской полиции, и ваш отец приказал мне прибыть сюда. Возможно, вы знаете причину, по которой он это сделал?

– Потому что пропала царица, – ответила Меритатон. Таковы были ее слова, произнесенные со странной горечью. Никакого намека на то, что пропавшая – ее мать. Должно быть, она заметила удивление на моем лице, потому что быстро поправилась: – Об этом шепчутся люди.

– А что вы думаете? – спросил я.

– Я думаю, ты здесь для того, чтобы ее найти. Что означает – ее похитили или украли. Или она мертва.

Меня поразил будничный тон девочки.

– Должен быть честен с вами и признаться: пока не знаю, что с ней случилось, но я верю, что она жива, и полон решимости найти ее и вернуть вам. Должно быть, она тоскует по вас не меньше, чем вы по ней.

За спиной у меня кто-то тихонько шмыгнул носом. Появилась Нефернефрура, слезы текли по ее лицу.

– Посмотри, что ты наделал, – сказала Меритатон.

Наставница взяла девочку на руки и принялась успокаивать. Слезы прекратились, и теперь малютка принцесса сердито, с подозрением смотрела на меня.

– Знаю, как трудно говорить, – сказал я, – но я хотел встретиться со всеми вами, потому что нуждаюсь в вашей помощи. Мне нужно, чтобы вы рассказали все, что вспомните про свою мать в последние дни перед ее исчезновением. Или все про царицу, что, на ваш взгляд, мне следует знать. Это возможно?

Девочки посмотрели на Меритатон, словно молча вырабатывая соглашение. Наставница Меритатон подняла глаза и запустила на столе фаянсовый волчок. Яркие цвета на его поверхности слились – и там, где в покое виделись лишь линии, появилось изображение улыбающегося лица. Редкий и удивительный предмет.

– Прекрасный волчок. Кто вам его подарил?

– Наша мать, – подчеркнуто произнесла Мекетатон.

Мы все молча смотрели на волчок. Принцессы выглядели будто завороженные. Постепенно теряя равновесие, он запрыгал, накренился и затем упал. Меритатон, похоже, посчитала его орудием прорицания или по крайней мере принятия решения, ибо еще немножко поразмышляла и в конце концов кивнула. Девочки подались ко мне чуть ближе.

– Она странно себя вела. Лицо у нее было темное, печальное. По нему пробегала тень, тревога.

Свет лампы мерцал в глазах говорившей Меритатон.

– Вы знаете почему?

Лежавшая на тахте Мекетатон крикнула:

– Они поссорились с отцом!

– Нет, – отозвалась старшая сестра.

– Да, поссорились. Я слышала. Потом она пришла пожелать нам спокойной ночи, а вы все спали. Она плакала, но старалась скрыть это. Я спросила, почему она плачет, и она сказала: «Просто так, моя милая, просто так». И сказала, что это будет наш секрет и чтобы я никому не говорила. Потом она поцеловала меня и обняла, как будто я была куклой какой-то, и велела ложиться спать и не волноваться, потому что она все уладит.

– И когда это случилось? – спросил я.

– День я не помню. Но недавно.

– Больше ни с кем из вас, принцессы, она в таком духе не разговаривала?

Переглянувшись, они покачали головами. Теперь Меритатон разозлилась и молчала.

– Мне показалось, ты сказала, что это был секрет. А сейчас ты выдала его.

Она сердито посмотрела на сестру, которая смерила ее ответным взглядом, но сникла под сердитым взором Меритатон. И снова повернулась ко мне.

– У них бывают ссоры. Как у всех. Это ничего не значит.

– Они часто ссорятся? – спросил я.

Меритатон отказалась отвечать.

Анхесенпаатон, стоявшая у стола, играла деревянной механической игрушкой: мужчину и большую собаку приводили в действие с помощью веревочек. Девочка поворачивала крючок, и деревянный мужчина поднимал руки, чтобы защититься от бросавшейся на него собаки. Снова и снова собака кусала человека – белые клыки, широкие красные глаза и вздыбленная по хребту шерсть. Принцесса засмеялась и указала на меня.

– Смотри, – сказала она. – Это ты!

Я был обескуражен, но затем кое-что вспомнил.

– Еще я должен передать всем вам сообщение, – проговорил я. – Оно от Сенет. Она просила вам сказать, что скучает по вас.

На лице Меритатон появилось жесткое выражение.

– Скажите ей…

Тут за спиной у меня открылась дверь. Девочки встали и поспешно направились к своим кроватям. Наставница задрожала.

– Кто позволил этому мужчине войти в детскую и разговаривать с принцессами в мое отсутствие?