Текст книги "Нефертити. «Книга мертвых»"

Автор книги: Ник Дрейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

33

Я проснулся с мыслью о Хоремхебе. Посмотрел вверх, на пыль, пляшущую в лучах яркого света, уже пробивавшегося сквозь щели в тростниковой крыше. Тюфяк Хети был пуст. Я услышал какое-то движение в передней комнате и схватил кинжал. Дверь с трудом приоткрылась, и вошел он, с корзинкой в руках. Как я мог проспать его уход? Должно быть, теряю сноровку.

– Завтрак.

Мы поели фруктов и сахарных лепешек и поделили между собой кувшин пива и горсть оливок.

– Хочу нанести визит Хоремхебу, – сказал я. – Но как? Ведь меня якобы нет в живых.

Мы в раздумьях жевали оливки.

– А вдруг он не знает, что вы исчезли? – после непродолжительного молчания сказал Хети. – Откуда ему знать? Кто бы ему сообщил? Что, если вы просто попросите об аудиенции, представитесь, объясните, что Эхнатон повелел вам расследовать очень важную тайну и вам нужно с ним поговорить?

В этом было достоинство простоты. С помощью имени Эхнатона можно было бы открыть данную дверь. Я мог быть самим собой и в ходе осторожной беседы попытаться выяснить, в какую сторону смотрит Хоремхеб. Я мог бы сообщить ему об исчезновении Нефертити и посмотреть на его реакцию. Мог бы, возможно, оценить его отношения с Маху, не подвергая свою семью еще большей опасности. С другой стороны, он мог меня арестовать. Но рискнуть стоило.

Хети выяснил, что Хоремхеба разместили в северном пригороде – не в южном, как я ожидал, учитывая его статус. Возможно, потому, что так он оказывался ближе к северным дворцам, более домашним и уединенным среди всех царских резиденций. Мы решили избегать больших улиц, несмотря на возможность затеряться в толпе, а поскольку по берегу реки пройти не могли – царские сады спускались к самой воде, – то наняли маленькую лодку. Мы обошли стороной пристань, которая даже в этот ранний час была переполнена. За ночь пристало еще больше самых разных судов, которые размеренно покачивались, стукаясь бортами, и напоминали временный плавучий городок.

Мы медленно шли под парусом вниз по реке. Едва из-за восточных холмов показались первые лучи солнца, как обозначились яркие краски Красной земли и ленивый, блестящий речной поток, на который тут и там падали полоски света, пробивавшегося сквозь деревья на восточном берегу. Склоны холмов с каменными гробницами и партиями рабочих оставались в желтовато-серой и черной тени. Шадуфы[7]7
  Устройство типа колодезного журавля.


[Закрыть], хитроумные новые приспособления, безостановочно работали под деревьями, качая воду для подкрепления зеленой силы города. А на западном берегу крестьяне и рабы – египтяне и нубийцы – гнули спины на зеленых и желтых полях. Не видать им отдыха, если они должны насыщать безмерный, чудовищный аппетит этого города.

Мы подвели лодку к небольшому причалу и привязали к столбу. Здесь народу было поменьше, хотя с грузового корабля выгружали товары и продовольствие, а несколько судов поменьше перевозили полевых рабочих и плоды их трудов с одного берега реки на другой. Мы пошли по Царской дороге. В отдалении на юге виднелся Большой храм Атона, который образовывал границу центральной части города и возвышался над всеми остальными постройками; легкий утренний бриз полоскал его церемониальные полотнища. К северу по обе стороны дороги тянулись виллы за высокими кирпичными стенами. Группы зданий побольше стояли в стороне от низких домов. Хети сообщил мне, что северная часть города включает Прибрежный дворец – квадратную башню у реки; под самыми северными холмами, где они, изгибаясь, подступают к самой воде, к югу от нас стоял еще один дворец.

– Кто там живет?

– Не знаю. Он пустует. Говорят, в нем полно удивительных картин, изображающих животных и птиц.

К востоку от нас стояли воздвигнутые в пустыне и обращенные к восходящему солнцу алтари. А выше над ними Хети указал на вырубленные в склонах гор другие грандиозные гробницы.

– Чьи они?

Хети покачал головой и пожал плечами:

– Сильных мира сего.

Остальное пространство, похоже, занимала группа беспорядочно размещенных невысоких зданий. В темноте своих мастерских трудились плотники, били молотами кузнецы; по улице плыл острый запах древесной стружки, жаркого пламени и кованого металла. Повсюду лежали кучи разнообразного мусора – пищевые и строительные отходы, битые горшки, изношенные сандалии, обломки игрушек, тряпки, – как храмы хлама для поклонения рыщущих в поисках пропитания кошек и птиц.

Подобно многим другим, вилла Хоремхеба была заключена в большой прямоугольник высоких кирпичных стен с амбразурами и всего с одними, главными, воротами. Никаких других окон или дверей, никакой надписи над воротами. Похоже, никто еще не заявил права на этот дом, хотя кто-то должен был оплатить его дорогостоящее строительство. Безупречная внешняя отделка разве что не сверкала – настолько была новой.

Я назвался и протянул свои документы стражнику у входа. Он был не в форме. Я спросил, из какого он подразделения. Окинув меня с головы до ног взглядом, словно я был слишком тучен и нежен, он ответил убийственно вежливым тоном, который, как болезнь, поразил стольких наших военных:

– Из подразделения Ахетатона.

От ворот нас повели по дорожке, мимо маленького домашнего святилища со статуэтками Эхнатона и Нефертити. Я остановился с лицемерным жестом почтения.

– Вы много молитесь?

Стражник раздраженно ответил:

– Мы молимся, как нам приказано.

Но по его тону было ясно: «И нам это не очень-то нравится».

Мы свернули направо, прошли через сад, где уже воцарялся дневной зной, и вступили под желанную тень маленького внутреннего дворика с высокими стенами. В этом месте провожатый передал нас другому стражнику, как можно небрежнее отсалютовал и пошел назад. С новым стражником мы по лестнице поднялись в главный дом.

Большая, прохладная, полная воздуха крытая галерея переходила в несколько еще более просторных и полных воздуха комнат с колоннами, окружавших центральное помещение, освещаемое высокими окнами. Пахло свежей краской и древесной пылью. Пол был гладким, без единой царапины и отполирован до зеркального блеска. И мебель выглядела так, словно ее поставили сюда лишь этим утром. В поведении занимавшихся своими делами мужчин в форме также чувствовался схожий настрой деловитости и целеустремленности. Это были чиновники, а не писцы или торговцы. Беседы вполголоса сопровождались решительными кивками, одобрительными наклонами головы, насмешливыми улыбками, разумными, по-видимому, замечаниями и самодовольным поглядыванием на окружающих. Группа нубийцев высокого ранга собралась для серьезного совещания в галерее в дальнем конце главной комнаты.

Сидевший за столом секретарь заметил нас. Хети тихо к нему обратился. Тот покачал головой. Хети стал его уговаривать и протянул бумаги, подписанные Эхнатоном. Секретарь кивнул и энергичной походкой зашагал по коридору. Мы опустились в элегантные кресла, витые подлокотники которых заканчивались позолоченными головами сфинксов.

Пока мы ждали, я рассматривал этих мужчин – начальственное выражение молодых лиц, уверенная манера поведения, аккуратность и неброская дороговизна одежды и формы с учетом национального и сословного происхождения и сверх всего остро чувствующиеся тайные знаки их сообщества, сквозившие в выверенных жестах и ответах. И я начал осознавать, что будущее на самом деле здесь, а не в безумном поклонении солнцу или новых городах, возводимых в пустыне, воздвигнутых из праха и света с помощью несметных богатств и рабского труда. Нет, будущее было за военными. Здесь находилось следующее поколение сыновей фараона – из знатнейших египетских фамилий. Многие из них были увезены из своих чужеземных стран, воспитаны как дети-заложники в Большом доме и превратились теперь в честолюбивых, образованных, ясно мыслящих молодых людей, которые видели быстро открывающиеся перед ними благоприятные возможности. Кто знал, какие привязанности, обиды и амбициозные планы они вынашивали? Они казались людьми действия, осознающими свое положение и дожидавшимися, когда придет их время. Они казались людьми, не ведающими страха.

К нам подошел секретарь и пробормотал, что меня сейчас примут. Оставив Хети дожидаться, я по коридорам последовал за секретарем к отдельной комнате. Он постучал в ничем не примечательную дверь, и меня впустили в простого вида комнату, превращенную в маленький кабинет с помощью стола и двух стульев. Абсолютно ничто не указывало на положение и устремления этого человека, словно он отказался от всех внешних атрибутов власти.

Сидевший за столом мужчина был потрясающе красив. Я бы не назвал его могучим или сильным – великаном он не был, – и голова его на нешироких, но мощных плечах была не особо благородной формы, но казалось, что все его тело состояло из одних тренированных мышц – нигде ни денеба[8]8
  Древнеегипетская мера веса, равная приблизительно 90 г.


[Закрыть] лишнего жира, – и на лице у него была написана одна лишь сосредоточенность, не плотоядный аппетит Маху, а какая-то настороженность и полное отсутствие каких-либо чувств. Я рассудил, что ради удовольствия он убивать не станет, но тем не менее убьет по каким-то своим причинам, ничуть об этом не задумавшись. Думаю, сердце было для него не более чем дисциплинированной мышцей, перекачивавшей холодную кровь.

Он встал из-за стола, коротко и крепко пожал мне руку и посмотрел прямо в глаза. Во взгляде его не было и тени неуверенности. Оба мы несколько мгновений молчали. Затем он жестом пригласил меня сесть и предложил прохладительные напитки, от которых я отказался. Он сел на свой стул – в точности такой же, как мой, по другую сторону стола, – в уравновешенной позе цапли перед полным рыбы прудом.

– Чем могу служить?

Он имел в виду: «Изложите свое дело». Я назвал место работы и объяснил свою роль в расследовании грандиозной тайны. Все это время он не сводил с меня глаз, в равной мере разглядывая мое лицо и слушая рассказ. Когда я закончил, он посмотрел в сторону, в маленькое узкое окно. Вытянул ноги и заложил руки за голову. Его красота продолжала меня озадачивать, потому что я не мог приписать ей ни одной из черт лица Хоремхеба; казалось, она проистекала из сочетания черт, по отдельности непримечательных. Я припомнил другого писателя Танеферт, который сказал, что в лицах большинства людей хватит материала на несколько лиц. Но не в этом случае. У этого человека было только одно лицо.

Он устремил на меня взгляд.

– Вы поведали мне интересную историю, полную больших волнений и опасных перспектив, но вот чего я не понимаю. Зачем вы пришли сюда? Почему хотите со мной поговорить?

Он снова сел прямо и наклонился вперед.

– Потому что вы имеете отношение к царице, а царица исчезла.

– Вы считаете, что я связан с ее исчезновением? – Выражение лица его было холодным, вызывающим.

– Мне нужно поговорить со всеми, кто знает царицу, – это входит в мое расследование.

– Почему?

– Я пытаюсь выстроить картину обстоятельств ее исчезновения. Выяснить не только интересные полиции детали, но также эмоциональную и политическую подоплеку.

– И таким образом вы вычислите виновную партию. – Это прозвучало не как вопрос.

Я кивнул.

– В вашем методе имеется изъян, – легко заметил он.

– О! Почему?

– Потому что он не поможет вам добраться до сути дела. Разговоры никогда не помогают. Их во всех смыслах переоценивают. Кроме того, у вас почти вышло время. Если царица не будет найдена к началу Празднества, вы проиграете.

– Время еще есть.

Он помолчал, потом проговорил:

– Вы полицейский. Я военный. С чего бы мне с вами разговаривать?

– Потому что у меня есть полномочия от самого Эхнатона, и это устраняет иерархические различия между нами.

– Тогда задайте мне вопрос.

– Каковы ваши отношения с царицей?

– Она моя свояченица. Вы это уже знаете.

– Я знаю факты. Я имел в виду, близкие ли между вами отношения?

Откинувшись на стуле, он внимательно посмотрел на меня.

– Нет.

– Вы поддерживаете Большие перемены?

– Да.

– Безоговорочно?

– Разумеется. У вас нет права задавать подобный вопрос. Он не относится к расследуемому делу.

– Со всем уважением…

– Ваш вопрос неуважителен. Вы намекаете на измену.

– Отнюдь, вопрос относится к делу. Похитивший царицу действовал по политическим мотивам.

– Я безоговорочно поддерживаю подавление и уничтожение продажности и некомпетентности.

Что было не совсем одно и то же, и мы оба это знали. Быстро же мы зашли в тупик.

– Так вы обвиняете или не обвиняете меня в причастности к исчезновению царицы? – Он прищурился.

– Я ни в чем вас не обвиняю, а пытаюсь докопаться до истины.

– Тогда вам это не удалось. Не очень-то впечатляющая демонстрация ваших сыщицких качеств. Я боюсь за царицу. Ее жизнь в некомпетентных руках. Сожалею, что ничем не могу вам помочь в ее поисках, но сейчас я должен вернуться к своей работе. Нужно готовиться к Празднеству.

– Например?

– Вас это не касается.

Он встал и открыл дверь кабинета, выпроваживая меня. Мне нужно было сделать ход. Я достал золотое перо и положил на стол. Внезапно Хоремхеб очень заинтересовался и тихо прикрыл дверь.

– Откуда это у вас?

– Что вы можете о нем сказать?

Он взял перо и повертел его.

– Оно открывает двери.

– Как пером можно открыть двери?

– Какой вы буквалист. Это ключ к дверям несуществующих комнат и к непроизнесенным словам.

Интересно, что у Хоремхеба такого пера явно не было. Но по тому, как он держал его, медленно поворачивая на свету, было ясно, что для него оно обладает значительной привлекательностью.

– Кто может владеть подобной вещью?

Он положил его на стол с неохотой, выдавшей желание самому им владеть.

– По-моему, существует семь таких перьев, – сказал он.

– Кто их владельцы?

– Наконец-то. Верный вопрос.

Я ждал.

– Я не собираюсь делать за вас всю работу, – сказал Хоремхеб.

– Тогда позвольте мне кое-что озвучить. Давайте скажем, что есть высокопоставленные люди, настроенные против изменений.

– Это переворот. Давайте будем точны в выражениях.

– Есть люди, которые теряют огромные богатства и власть, люди, из поколения в поколение наследующие мир.

– Продолжайте.

– Семьи, близкие к Эхнатону, которые по той или иной причине не выгадают от Больших перемен.

– Продолжайте.

– Возглавляемые одним конкретным лицом.

Он загадочно на меня посмотрел. Я решил разыграть свою карту.

– Эйе.

Я позволил этому имени повиснуть в воздухе самостоятельно, как перу. Хоремхеб заговорщицки улыбнулся. Я почувствовал себя так, словно выиграл партию в сенет у самого Тота, мудрого павиана. Но победа длилась всего мгновение.

– Неосторожные слова, – тихо промолвил Хоремхеб, снова открывая дверь. – Если бы он узнал о подобной мысли, ему бы это не понравилось. Ближе его к фараону никого нет. Между ними и на волос нет трещины.

Я уже собирался подняться, уверенный, что разговор окончен, когда мой собеседник снова заговорил:

– Позвольте мне на прощание предложить вам одну зацепку. Общество праха.

Его тон был полон скрытого смысла, и было в нем что-то злое. Он подкидывал мне идею с намерением, чтобы я невольно сыграл ему на руку.

– Общество праха? Что это такое?

– Тайна.

Он снова с загадочным видом повертел перо на свету и протянул мне. Я подошел к двери и взял его. Хоремхеб улыбался, как улыбаются люди, не знающие, что такое улыбка.

Проходя мимо него, я вдруг спросил:

– Как ваша жена?

Единственный раз за всю нашу встречу я на мгновение застал его врасплох. Более того, на лице его отразилось отвращение. Возможно, промелькнула еще и быстро стертая искорка боли.

– Это вас не касается.

Дверь закрылась у меня перед носом.

34

Пока мы возвращались по той же улице, Хети спросил, что случилось. Мне оказалось трудно ответить кратко, потому что истина, стоящая за беседой – то, о чем мы не говорили, – ускользала. Я спросил его про Общество праха. Он никогда о нем не слышал.

– Похоже на общество для избранных, куда приходят только по приглашениям, обмениваясь какими-нибудь особыми рукопожатиями.

– Оно каким-то образом связано с золотым пером.

– Откуда вы знаете?

– Я показал Хоремхебу перо, и почти сразу он упомянул об этом обществе. Крутится у меня в голове какая-то мысль. Я просто не могу… ее ухватить.

Жара стояла уже нестерпимая, и никакой северный ветерок не облегчал ее бремя. Мы медленно, в раздумьях шли в тени зданий вдоль Царской дороги. Фургоны и повозки боролись за право проехать под крики и ругательства возниц. Постоянное движение на дороге было знаком близости Празднества. В воздухе витало почти осязаемое нервное напряжение, запах металла, пыли и чего-то еще – страха. Я вспомнил, каким был охвачен возбуждением в первый день своего пребывания здесь, незабываемый трепет при мысли о тайне в высших кругах. Каким же я был глупцом! Я ничего не понял.

Мы покинули предместье. Неподалеку стоял странный дворец, квадратный, приземистый и темный, как запертый ящик. Из любопытства я направился к нему, Хети с неохотой поплелся за мной. Здание казалось заброшенным. Внушительные двери слегка перекосились; Изнутри доносились странные крики, похожие на детские, но более буйные. Затем раздались призывные, пронзительные трели флейты… и вновь тот же самый крик.

Я осторожно толкнул дверь, и она тяжело распахнулась. Никого не было видно. По мраморной лестнице мы поднялись в большой внутренний двор без крыши. В центре стоял пересохший фонтан, буквально залитый серым и белым птичьим пометом, от фонтана отходили четыре неглубоких канала с затхлой зеленой водой. Над двором была натянута сетка, а кое-где для создания тени – полотнища когда-то ярких, а теперь выцветших тканей. Под арками двора висело множество клеток, некоторые пустые, в других все еще обитали маленькие птицы. Внезапно откуда-то вылетел длиннохвостый, с яркими крыльями попугай и с резкими воплями пересек открытое пространство. Его появление, казалось, переполошило остальных птиц, и воздух огласился бурей криков.

Сквозь весь этот шум раздался окрик:

– Кто здесь?

Со стоявшей в тени скамьи медленно поднялся старик и зашаркал к нам.

– Мы услышали крики… дверь была открыта, – сказал я.

– Поэтому вы просто решили войти и удовлетворить свое любопытство.

– Кто здесь живет?

– Никто. Уже год никого. Кто-то же должен ухаживать за птицами. До них никому нет дела.

Он позвал, и попугай слетел со своей жердочки. Зелено-золотым вихрем он уселся на плечо старика и ласково ущипнул его за волосатое ухо. Потом посмотрел на нас и разразился потрясающей руладой, словно подражая какому-то очень искусному певцу, который, наверное, здесь выступал.

– А кто тут жил? – поинтересовался я.

– Царица. Ну, она была почти что царицей, одно время. Интересно, помнят ли еще ее имя теперь, когда она в опале.

– А как ее зовут?

– Кийа.

Птица повторила имя с напевной интонацией разочарованного любовника. Я этого имени не слыхал.

– А что с ней случилось? – спросил я.

Старик пожал плечами:

– Впала в немилость. Власть – она как огонь. Поглощает все. А когда огонь стихает, остается лишь пепел.

Он говорил так, как будто в любой момент это могло произойти с любым из нас – мы тоже превратимся в пепел и тени. Я обвел взглядом поблекшее, обветшавшее великолепие дворца. Как быстро настоящее становится прошлым.

Мы оставили старика с его птицами и их затихавшими криками, вернулись к барке и отправились назад, к центру города, уже против течения. Никакой северный бриз не помогал нашему единственному парусу; солнце, отражаясь от воды, обжигало лица и пекло головы. Мы как могли защищали глаза и держались у самого восточного берега, где нависавшие над водой деревья время от времени давали тень. Но на подступах к главной пристани никого не пропускал ряд тростниковых яликов, управляемых вооруженными солдатами в форме. Водное пространство вокруг пристани было очищено от всех судов, и нам был виден занимавший освободившееся место необыкновенно величественный государственный корабль.

Он был огромен, не меньше ста локтей в длину, с двумя рубками и конюшнями для упряжных лошадей на палубе. Выше, куда подняться можно было по лестнице – лестница на корабле! – находились тщательно продуманные помещения для пассажиров и галерея, поддерживаемая стройными колоннами. Плавучий дворец. Широкий корпус корабля изящным изгибом поднимался к золотым бутонам лотоса, увенчанным диском Атона. На носу было нарисовано большое охранительное око Хора. На носу и на корме развевались вымпелы. С каждой стороны сидело по крайней мере тридцать гребцов, потные головы которых виднелись над планширами. Громадный синий парус, украшенный узором в виде золотых звезд, был закреплен на мачте с двумя длинными поперечинами, мачта по высоте равнялась почти полной длине судна. На вершине ее восседал золотой сокол. На причале выстроились в ряд жрецы со скипетрами и веерами. Где-то, по-видимому, был спрятан оркестр, потому что до нас донеслись звуки музыки.

Во флоте было всего несколько таких судов. Другие я видел раньше, в Фивах, и даже как-то раз обошел «Возлюбленного Обеих Земель», пока тот стоял в доке. Но это был какой-то новый корабль. Путешествовать на нем могла только очень, очень важная особа. Эйе. Должно быть, он.

В сопровождении направлявшей его целой флотилии судов поменьше корабль медленно и безупречно, без единого толчка, причалил. Мне ужасно хотелось увидеть, как выглядит этот человек, столь таинственный и повергавший в такой страх. Палуба корабля была теперь переполнена, и не только жрецами и матросами, но и сановниками и чиновниками, поднявшимися по трапу, как только судно встало на якорь. Среди них я старался различить фигуру того, кому все они кланялись, но ничего не мог рассмотреть. Затор из речных судов расчистят еще не скоро.

Я повел нашу лодку к берегу, стараясь не привлекать внимания солдат на реке, которые тоже были зачарованы зрелищем прибытия. До берега оставалось не больше двадцати локтей, и я надеялся, что мой маневр будет выглядеть так, словно нас отнесло течением от основной массы зрителей. Нам удалось привязать лодку к стволу пальмы, и мы шагнули в теплую, неглубокую здесь реку.

– Терпеть не могу мочить ноги, – сказал Хети.

– Тогда тебе следовало заниматься кабинетной работой.

Мы стали подниматься по дорожке для слуг, шедшей вдоль маленького канала. Здесь, под сенью деревьев, было неожиданно тихо и спокойно.

– Где мы? – спросил я.

– Как раз под главным садом Большого дворца.

– Замечательно. Стража повсюду. Как мы незаметно выберемся на дорогу?

– А вот так.

И Хети, оттолкнувшись, перемахнул через стену. Я не в первый раз подумал: охрана здесь просто потрясающая, – и последовал примеру Хети, хотя, признаюсь, с меньшим изяществом.

Лучше бы я этого не делал, потому что, отряхнувшись от пыли и подняв глаза, я увидел прямо перед нами двух вооруженных стражников. Проулок был пуст, за исключением какого-то ребенка, игравшего в мяч. Мы с Хети переглянулись и не сговариваясь, словно много лет работали в паре, одновременно бросились на стражников. От первого моего удара противник отлетел к противоположной стене, и я быстро нанес ему еще парочку – в живот и лицо. Второй он отбил, и я почувствовал удар сбоку по голове: он стукнул меня деревянной дубинкой. Но боли я не ощутил и, прежде чем понял, что делаю, схватил упавшую в пыль дубинку и принялся избивать стражника. Он свернулся в тугой комок, дрожа и стараясь защититься, и я услышал, как треснули кости его пальцев, когда я ударил особенно сильно. Внезапно яркая кровь брызнула на стену и в пыль, и его слабые крики и стоны стихли. Я осознал, что Хети удерживает мою руку, приговаривая:

– Хватит, хватит, идемте.

Мы оставили два неподвижных тела мухам и солнцу и бросились в начало переулка. Даже тогда я подумал, что неразумно оставлять их там, но что мы могли сделать? Ребенок с мячом исчез.

Переулок вывел нас на одну из главных улиц, вливавшихся в Царскую дорогу. Снова накинув на головы покрывала, мы смешались с толпой. Казалось, все двигались в одном направлении, стремясь стать свидетелями прибытия Эйе. На Царскую дорогу мы вышли между Окном явлений и Большим храмом Атона. Сама дорога была пуста той странной пустотой, когда всех оттесняют прочь, освобождая место для церемонии. По сторонам дороги, однако, стояли толпы, и много других зрителей толпилось на балконах, теснилось в окнах и на крышах. Тут находились, наверное, тысячи людей, но вели они себя так тихо, так сдержанно, что слышен был птичий щебет.

Справа от нас воздух внезапно сгустился, и появился отряд колесниц; копыта лошадей стучали в такт. Трубы взревели, словно объявляя войну, толпа по обе стороны дороги стала похожа на пришедшего в замешательство противника. Мы с Хети протолкнулись поближе и, когда процессия замедлила движение, увидели на центральной колеснице высокого надменного мужчину в белой тунике, со скромным количеством золотых украшений и драгоценностей.

Лицо у него было костлявое. Весь облик источал высокомерие. Манера держаться говорила о том, что он бесконечно презирает этот мир, в котором вынужден появляться. Процессия остановилась, взметнув в горячий воздух пыль. Эйе медленно обернулся и со злобой уставился на Окно явлений, в этот момент выразительно пустовавшее. С едва скрываемой неохотой и в то же время с тщательно отрепетированным выражением серьезного уважения на сухом лице он лениво воздел руки, обращаясь к пустому Окну, и застыл. Мы тоже стояли застыв и рассматривали этого человека – центральную фигуру данного действа.

Затем Эхнатон вдруг появился в Окне в сопровождении дочерей, Меритатон занимала место царицы. Мужчина рядом со мной шепнул своей жене:

– Видишь? Ее все еще нет. Вместо нее девочка.

Жена жестом велела ему замолчать, как будто и мысль эта была изменой.

Мужчины некоторое время смотрели друг на друга, и казалось, будто между ними возникает договоренность огромной сложности. Эхнатон примерно с минуту никак не давал понять, что видит поднятые в почтительном жесте руки. «Между ними и на волос нет трещины», – сказал Хоремхеб. Но на первый взгляд так не казалось. Эйе, не дрогнув, сохранял свою позу, лишь голову наклонил. Оба так и продолжали стоять, и я подумал о странном распределении власти между Великим Эхнатоном и разборчивым царедворцем, старше его по возрасту. Затем Эхнатон взял с подушки изумительное золотое с лазуритом ожерелье и демонстративно возложил его на тонкую, склоненную в ожидании шею Эйе. Это послужило сигналом к фанфарам, и сам Рамос вышел вперед, чтобы провести церемонию.

Именно во время его выступления я заметил пятна крови на своих сандалиях. Затем Хети исподтишка ткнул меня в бок и кивнул, указывая в сторону. Сквозь затихшее собрание, пока еще в отдалении пробирался наряд стражи. С ними, на плечах какого-то мужчины, видимо, его отца, плыл над толпой тот самый мальчик с мячом. Ребенок разглядывал толпу. Когда я повернул голову, он увидел меня и показал.

В этот момент церемония закончилась, и процессия под звуки труб, топот копыт и послушные славословия толпы, в едином порыве воздевшей руки к солнечному диску, двинулась в сторону Большого храма Атона. Мы стали проталкиваться сквозь этот лес согласных рук, который подарил нам преимущество, заслонив нас. Оглянувшись, я увидел, что рот мальчика раскрыт, но крик его тонул в общем шуме. Мы пошли быстрее, стараясь не слишком бросаться в глаза, но по удивленным лицам людей было ясно, что ведем мы себя странно. Все же никто нас не остановил, и мы, добравшись до переулка, быстро по нему зашагали.

– Куда пойдем?

– В наш дом?

Я снова обернулся, как раз когда мальчик и стража добрались до начала переулка. Мальчик указал на нас, и его крик громом прокатился по узкой улочке. Мы побежали. Хети местность знал, но регулярность городского плана лишала нас преимущества: где запутанные лабиринты Фив, когда они нужны? Люди оборачивались и смотрели нам, бегущим, вслед, но пришлось повернуть назад, когда впереди показались идущие навстречу солдаты. Никогда раньше я не был преследуемым – всегда преследовала полиция; теперь же все изменилось и я спасал свою жизнь.

Мы промчались между недостроенными остовами барачного поселка и как будто оторвались от погони. В проулке, где находился наш дом-укрытие, было пустынно. Быстро оглядевшись по сторонам, мы скользнули за потрепанный полог, в комнату, и заперли на засов тяжелую деревянную дверь. Легли, стараясь успокоить прерывистое дыхание, раздиравшее грудь; мы производили слишком много шума в чуткой тишине.

– Что нам теперь делать?

Впервые за время нашего знакомства Хети выглядел по-настоящему напуганным.

– Не знаю!

Мы лишь переглянулись, молясь старым богам, чтобы нас посетило вдохновение или удача улыбнулась нам. Но ничего. Мы были брошены на произвол судьбы.

– Можем пойти ко мне, – посмотрел на меня Хети, напуганный, но храбрившийся.

Я был благодарен ему за благородное намерение, стоявшее за его предложением. Он хотел сказать, что его родные нас спрячут, но риск был слишком велик. Обнаружение преступников означает пытку и казнь для мужчин, увечье и рабство – для женщин. Я не стал бы подвергать их такой страшной участи, даже когда столько уже стояло на карте.

Возможно, я увидел мимолетную тень движения, возможно, только придумал, но внезапно бронзовый топор расколол среднюю панель двери. Топор застрял в ней, и я услышал ругань человека, пытавшегося вытащить свое оружие, и резкие команды его начальника. Мы взбирались по лестнице, когда раздался второй удар топором по двери. Когда мы оказались на крыше, я услышал тревожные крики на улице. Осторожно выглянув с крыши, я увидел, что внизу полно солдат: всю улицу обыскивали до зубов вооруженные стражники. Я узнал женщину с раздробленной ступней; она о чем-то горячо говорила со стражниками и жестикулировала, указывая на крышу, где мы с ней беседовали. Я не мог ее винить: ей нужно как-то выживать. Затем поднялся и опустился блеснувший на солнце топор, и дверь с треском и стуком поддалась.

Мы побежали по крышам, перепрыгивая через разделительные стены и обрывая веревки с бельем. Несколько старух наблюдали за нами, но не шевелились. Я следовал за Хети, который, как обычно, лучше чувствовал направление. Оглянувшись, я увидел, что на крышах уже полно бегущих за нами солдат.

– Разделяемся! – крикнул я Хети. Он остановился. – Где встретимся?

– Вы знаете где! – Он показал за реку. – После наступления темноты!

Он указал мне направление, ухмыльнулся, словно это было какое-то нелепое приключение, и бросился в другую сторону.

Я побежал. Почти сразу же перепрыгнул через узкий проход между двумя лачугами, оступился, ухватился за дальнюю стену и стал подтягиваться, царапая ладони и колени. Солдаты разделились на две группы, и мои преследователи неотвратимо приближались. Я потерял Хети из виду, что было хорошим знаком: наверняка он спрыгнул на землю и, наверное, сумел скрыться. Я ринулся дальше, швыряя назад, под ноги преследователям, все, что попадалось под руку, – горшки, корзины, дрова. Я планировал добраться до улиц и снова смешаться с толпой. Но впереди, на крышу следующего дома взбирались по лестнице вооруженные полицейские, сопровождаемые знакомой, возвышавшейся над всеми фигурой с коротко остриженными седыми, с металлическим отливом волосами. Его львиные глаза были устремлены на меня, улыбочка предвкушения мелькала на холодном лице.