Текст книги "Красавица и Холостяк (ЛП)"
Автор книги: Нэйма Саймон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Он медленно запустил пальцы под ее пучок, возможно, давая ей время оттолкнуть его или разорвать объятие. Ее аккуратно уложенные волосы, распустились и расплелись под его пальцами, скользящими по ее голове, и он мягко оттянул ее голову. В этот раз она не смогла сдержать стон. Он выскользнул по своей собственной воле.
– Мне нравится этот звук. Это его ты пыталась сдержать? – он опять скользнул лаской по губе, которую она раньше зажала между зубами. – Почему? Ведь это, – он коснулся поцелуем уголка ее рта, – единственная искренность между нами.
Он отклонил ее голову еще чуть дальше и накрыл ее рот своим. Его рука вернулась на ее подбородок, надежно удерживая ее, чтобы проникнуть своим языком. Если его хватка была невероятно нежной и чувственной, поцелуй таковым не был. Он не просил и не дразнил. Он брал. И, Боже, она давала. Капитулировала. Покорилась. Когда его язык обернулся вокруг ее, требуя, чтобы она сделала так же, она сделала. Когда он сжал ее челюсть и медленно толкнулся внутрь и наружу, подражая тому, как его член проникал в ее естество, она задрожала и позволила ему это сделать. Когда он, изогнувшись, пробормотал «открой шире», прежде чем погрузился глубже, требуя больше, она послушалась.
Призрачная боль пронзила ее шею, когда он запрокинул ее голову еще дальше. Но она не сопротивлялась, не издала ни звука протеста. Потому что тогда он остановил бы это утопание в самом порочном, обжигающем желании, она когда-либо испытывала. А затем ощутила порыв прохладного ветра, борющегося с этим огнем.
Ошеломленная, она открыла глаза. Встретила его чувственный, потемневший взгляд.
Еще больше воздуха коснулось ее плеч, ключиц... ее груди. О, Боже.
– Подожди, – прошептала она, извиваясь в его объятиях.
– Шшш, – успокаивающе ответил он, скользя губами по ее челюсти. – Тише-тише.
Нет, она не могла... Его большие, теплые руки накрыли ее обнаженную грудь. Обхватили ее. Вожделение молнией пронзило ее, с шипением проносясь по ее венам и распаляясь меж ее ослабевших ног.
– Лукас, – прохныкала она, изгибаясь в его руках, откидывая голову на его плечо. Она в нерешительности потянула его руки, схватив за запястья. Она должна отбросить его руки, но сексуальное животное внутри нее велело притянуть его к ее плоти. Бросало ему вызов остановиться. – Пожалуйста.
Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не останавливайся. Она не могла озвучить того, чего сама не знала.
Но он, казалось, понял, по поводу чего воевали ее разум и тело, и твердо встал на сторону ее либидо. Издав сексуальный рык, который заставлял ее живот сжиматься и дрожать, он обхватил и сжал ее. У нее не было момента устыдиться веса своей груди размера С. Только ни тогда, когда его руки обернулись вокруг нее с такой легкостью и трепетом. Он скользнул большими пальцами по тугим, ноющим вершинам ее сосков, и удовольствие пронзило ее, как сильные порывы ветра. Она застонала, когда ее тело, влажное и нуждающееся, сжалось на призрачном члене, который ему так требовалось сжать.
– Такая чувствительная, – похвалил он, продолжая грубо ласкать ее кожу. – И красивая. Черт, какая же ты красивая.
Он обводил твердые вершинки пальцами, дергал и щипал их, пока она не начала извиваться в его руках. Отчаянно нуждаясь в более сильном и глубоком прикосновении, она накрыла его руки своими, приказывая ему дать ей больше. Его низкий смех отозвался эхом в ее ушах.
– Неужели ты можешь кончить только от моих рук на твоей груди и сосках, Сидней? – он ласково потянул бусины сосков, и она закричала, дрожа. – Думаю, можешь. А что насчет моего рта? Кончи для меня, Сидней.
Кончи. Давай же. Кончи.
Ее плоть отозвалась оглушительным «да, черт побери» на это вкрадчивое, эротическое приглашение, но ее сердце и разум выдали предупреждение. Потому что с чем она останется, если подчинится? Они даже не были еще женаты, а она уже сдавалась тому, что, как поклялась, не должно было случиться. Не секс – она согласилась на секс в брачной постели. А ее эмоции, ее страсть. Она пообещала себе, что выйдет из этого контракта с нетронутой душой.
Не сегодня. Она не могла сдаться, когда все еще была обижена и уязвима после вечеринки. Сегодня она не была достаточно сильной, чтобы проснуться в его постели с брешью в своей обороне.
– Нет, – проскрипела она, вкладывая весь свой страх и смятение в последний выпад. Секундой позже его руки упали с ее тела, освободив ее. Удивив ее.
Она не раздумывала над его немедленным согласием, просто воспользовалась им. Плохо слушающимися пальцами она натянула платье на плечи, прикрывая свое тело. Она не обернулась, боясь, что, увидев голод, отпечатавшийся на его резких чертах, она изменит свое решение и позволит ему утащить ее в бездну удовольствия, из которой она сможет выбраться лишь оборванной и потерянной.
Образ ее матери дрогнул и укрепился в положении. Не холодная красота Шарлен, а болезненная тоска и горькое принятие положения, когда она видела, как ее муж отдаляется. Тоска, потому что мать обожала его. Горечь, потому что она знала, что «бизнес-встречи», на которые он уходил, были встречами с молоденькими вертихвостками, с которыми он изменял. Если в течение года Сидней не будет беречь свое сердце, по окончанию срока она превратится в точное отражение своей матери – бесчувственная, злая, томящаяся по не любящему ее мужчине.
– Извини, – прошептала она, цепляясь за перила. – Я не могу.
А потом она убежала вверх по лестнице.
Убежала от него.
Убежала от всепоглощающей страсти, что он разжег в ней.
Убежала от себя.
Глава 11
Сидней вдохнула. Выдохнула. Повторила свои действия.
Нет, не получилось.
Ее сердце все равно металось в груди, как плененный дикий зверек.
День ее свадьбы.
О Боже. Она ухватилась за сияющие перила и глянула на извивающийся пролет лестницы, ведущей вниз со второго этажа, как будто она превратилась в заминированный лабиринт, как в фильмах про Индиану Джонса. А она должна преодолеть его в ближайшие шестьдесят секунд, чтобы предстать перед своим женихом.
Ее жених. Мужчина, которому она отдаст свое тело, сердце и верность. Мужчина, который втянул ее в дьявольскую сделку, именуемую браком. Мужчина, который принудит ее лгать перед друзьями и священником.
Они оба отправятся в ад.
Снизу раздались благозвучные первые ноты «Сюиты для виолончели №1» Баха. Пришло время ее выхода, время спуститься по лестнице, пройти к алтарю. В ее животе снова все перевернулось.
Ты сможешь это сделать. Ты уже так далеко зашла. Ты делаешь это ради своего отца, он этого заслуживает.
Сделав очередной глубокий вдох, она сделала первый шаг своего шествия в качестве невесты. Шум в ее ушах прочти полностью перекрыл звуки музыки, когда она приблизилась к входу в парадный зал особняка. Пространство комнаты освободили от мебели и превратили в импровизированную часовню, заполненную по обеим сторонам от алтаря украшенными лентами стульями для их гостей, которых было около тридцати, высокими канделябрами и цветами. Белая ковровая дорожка, расстеленная в проходе, вела ее к будущему мужу, как желтая кирпичная дорога вела Дороти к Изумрудному городу.
Вцепившись в свой букетик – сжимая его изо всех сил, на самом деле – она отважилась заглянуть в зал. Ее сердце подпрыгнуло от радости. Ее отец и мать сидели в первом ряду. Она не говорила ни с кем из них, с тех пор как ушла из дома, но они все же пришли.
Ох, Господи Иисусе. Влага улетучилась из ее рта, а бабочки спешно эвакуировались из живота, уступая место хищным птицам. Что я делаю? Я не смогу...
Она подняла голову и впервые заметила его.
Птицы в ее животе успокоились. Комната и гости исчезли, а мир, умолкнув, замер в ожидании.
Его бирюзовый взгляд столкнулся с ее – и отказался отпускать. Необычное тепло зародилось в ее груди и пронеслось по ее телу. Она должна была чувствовать гнев, обиду, ужас – любой спектр эмоций. Однако, как только она начала свое шествие по проходу, направляясь к этому невозможно красивому, мужчине со шрамами, который ожидал ее, излучая безмолвную силу, ее наполнило чувство, которое она не могла – боялась – определить.
А когда он протянул ей руку, она, не сомневаясь, вложила свою в его.
Она не доверяла ему. Не любила его. В сущности, не знала его. Но в этот момент она не могла представить никого другого на этом конце ковровой дорожки.
Ах. Ужас в ней все-таки присутствовал.
Короткая церемония пронеслась со скоростью света. Вскоре священник велел им повторять за ним. Она не запнулась, произнося свою клятву, и для своих ушей она звучала вполне убедительно.
Почти конец. Мы почти закончили.
– Лукас подготовил особую клятву для своей невесты, – объявил пастор, кивая.
Сидней едва не подпрыгнула от удивления. Он что? Зачем? Это не была типичная церемония для любящих друг друга людей. С чего бы ему?..
– Сидней, – начал он. Его глубокий голос был одновременно громким и интимным, как будто звуча только для ее ушей. – Я знаю, наши отношения не совсем... обычные. Я знаю, что принять меня и нас стало для тебя жертвой и прыжком в неизвестность. Сегодня я обещаю, в присутствии твоей семьи и друзей, что этот прыжок ты совершишь не одна. Начиная с этого дня, все время, что мы будем вместе, я клянусь, ты никогда не будешь одна опять. Я обещаю защищать тебя, обеспечивать тебя, давать тебе приют и посвятить каждый день нашего брака тому, чтобы доказать тебе, какая ты прекрасная и особенная. Какая ты желанная.
Слезы, незванные и горячие, обожгли ей глаза. Их гостям она, скорее всего, показалась переполненной эмоциями невестой, тронутой обетом любви своего жениха. Но они не понимали скрытого смысла. Это... это сообщение, обернутое в красивые слова, действительно что-то значило для нее – в отличие от традиционных клятв – потому что оно было искренним. Не было обещаний любви или слов про «только смерть разлучит нас». Лишь его обещание почитать ее. Уважать ее.
Будучи мужем и женой только на год, этого было достаточно.
– Лукас, – она замолчала, но вспышка удивления и, возможно, удовольствия в его глазах придали ей смелости продолжить. – Ты появился... так неожиданно в моей жизни, – она не могла сдержать маленькую улыбку, упоминая нечто, имевшее особый смысл только для них. – Сегодня я обещаю, что стану женой, которая тебе нужна, и не предам тебя. Пока мы будем вместе, ты не тоже не будешь один.
Она протянула кольцо, зажатое в ее руке.
– Этим кольцом я закрепляю наш брак.
***
Он стал женатым мужчиной.
Даже принимая поздравления от очередного гостя, приглашенного на их церемонию для узкого круга, он искал женщину, ответственную за простое, но изящное превращение первого этажа его особняка в свадебный зал.
Сидней Блэйк. Уже Сидней Оливер.
Его жена.
Дрожащие красные, оранжевые и золотые листья за окном, занимающим всю стену, создавали потрясающий фон для его невесты, разговаривающей с Терри Хенли, финансовым директором «Корпорации Блэйк», и ее крестным отцом. Плечи, которые Лукас обнажил и целовал всего неделю назад, сияли как мед. Шелковое с кружевом платье без бретелек обхватывало ее грудь и талию, а ниже струилось по ее бедрам, заканчиваясь шлейфом. Ее густые пряди карамельного цвета, переплетаясь, были собраны в свободный хвост и казались такими мягкими... романтичными.
Чертовски хороша.
Жестокая решимость наполнила его грудь, как огромный камень темный, бездонный колодец. Он строил интриги, угрожал и шантажировал, чтобы добровольно заковать себя в долг, который ненавидел.
Но Лукас не был ослеплен любовью или самоотречением. У этого союза была одна единственная цель. И хоть он и хотел – страстно вожделел – свою жену с нуждой, граничащей с безумием, ровно через год он отпустит ее. До разработки своего плана он не собирался жениться. Опыт научил его, что любовь, честность и верность были лишь недостижимыми мечтами в мире, где власть принадлежала деньгам, силе и брачным договорам. Раз уж Сидней стала его женой не из-за его личности или состояния, то и шантаж не был крепким фундаментом для брака.
– Для человека, который только-только обрел супружеское счастье, ты выглядишь не очень-то счастливым.
Лукас метнул быстрый взгляд на Эйдана, появившегося сбоку.
– Закройся.
Его друг пожал плечами и сделал глоток из бокала с шампанским.
– Сидней отлично постаралась. Особенно, учитывая, с чем ей пришлось работать. Ну, ты знаешь, недостаток времени, дела, которые решаются в последнюю минуту... шантаж.
– Эйдан, – прорычал Лукас.
– Ладно, ладно, – протянул тот, поднимая свободную руку, капитулируя. – Твоя клятва была по-настоящему прекрасна.
Эйдан выгнул бровь, будто ожидая от него ответа или реакции. Лукас уставился на друга, сохраняя молчание. Эйдану придется ждать очень долго, чтобы чего-то добиться. Даже себе Лукас не мог объяснить, почему он написал эти слова прошлой ночью. Черт, он и не хотел анализировать свои мотивы.
Еще он не хотел зацикливаться на том, как его потрясло ответное заявление Сидней.
– Хорошо, я не буду приставать, раз уж это день твоей свадьбы, – Эйдан изучил зал, и его темно-русые брови сошлись в хмурой гримасе. – Мне казалось, ты сказал, что отец Сидней отрекся от нее, – заметил он. – Но он здесь.
Да, Джейсон и Шарлен пришли на их свадьбу. Они даже приклеили фальшивые улыбки и казались абсолютно счастливыми за выбор своей дочери.
– Хотелось бы верить, что их намерения исключительно альтруистичны, но почему-то я не могу себя в этом убедить, – протянул Лукас.
– Хммм, – Эйдан замолчал, переключив свое внимание на Сидней. – По крайней мере, кажется, она рада их появлению. Думаю, это единственное, что имеет значение. Ни одна невеста не должна грустить в день своей свадьбы.
И правда, в глазах Сидней блестело удовольствие, когда она заметила их, спускаясь по лестнице и заходя в гостиную. В тот момент ее лицо осветилось восхитительной, искренней улыбкой – не той отвратительной, равнодушной, холодной карикатурой, которую она обычно натягивала – это стоило знания, что ее родители вероятнее всего пришли, чтобы спасти незапятнанный образ идеальной семьи, но не ради нее самой.
– Вспомни солнце... Кажется, твой новоиспеченный тесть хочет тебе что-то сказать, – напряжение охватило фигуру Эйдана и ожесточило его черты. Большинству людей он представал как приветливый, беззаботный плейбой, но лишь некоторые могли видеть мужчину, которого жестокие и безжалостные улицы Чикаго заточили до остроты бритвы. – Хочешь, чтобы я остался? – спросил он, пока Джейсон шел к ним, здороваясь с гостями, будто бы он был хозяином мероприятия и гордым родителем невесты.
Ярость и ненависть, все время кипевшие в глубине, поднялись и нахлынули на Лукаса горячими, свирепыми волнами. Вот какое действие производил на него Джейсон.
– Нет, я в порядке, – ответил он ровным голосом. – Но спасибо, – он хлопнул Эйдана по плечу.
– Хорошо, – тот поднял свой бокал для очередного глотка, но его глаза, суженные и сверкающие, остались на Джейсоне. – Я пойду очаровывать твою жену.
Лукас фыркнул, прежде чем вдохнуть и встретиться лицом к лицу с мужчиной, подарившем ему цель жизни – возмездие.
Отец его новоиспеченной жены.
– Лукас, – громкое, веселое приветствие Джейсона отозвалось скрежетом в его ушах. Особенно, когда лишь один взгляд в ледяные карие глаза выявил ненависть, по силе соперничающую с его собственной. – Мои поздравления и добро пожаловать в семью, сынок.
Он схватил Лукаса за руку, притягивая его ближе для быстрого, жесткого объятия, в то время как желудок Лукаса протестовал против слова «сынок». Он до смерти надеялся, что на кухне можно найти какой-нибудь щелочной раствор. Обычное мыло и вода не смогут отскрести толстый, грязный слой лживости Джейсона.
– Я рад, что вы и ваша жена смогли прийти сегодня, мистер Блэйк, – вежливо ответил он.
– Мы бы ни за что не пропустили такое большое событие в жизни Сидней. Если она счастлива, то и мы счастливы. И не надо таких глупостей, как мистер Блэйк. Теперь мы семья. Пожалуйста, зови меня Джейсон.
Господи Иисусе, со всей этой ерундой, извергающейся из него, этому человеку стоит баллотироваться в президенты. Джейсон склонил голову.
– Не возражаешь, если я оторву тебя от вечеринки на минутку? Я хотел бы с тобой кое о чем поговорить. Наедине.
– Конечно, – согласился Лукас.
Ощущая кожей вес интереса к ним двоим, он вывел Джейсона из гостиной и привел на садовый уровень особняка, который он превратил в кабинет, домашний офис и библиотеку. Он направился к забитому под завязку бару.
– Могу я предложить вам напиток, Джейсон?
– Хватит нести чушь, Оливер, – рявкнул тот.
Вздохнув, Лукас плеснул немного бурбона в бокал и вернул пробку в графин.
– Полагаю, время любезностей закончилось? – издевательски спросил он.
– Я был очень занят с тех пор, как вы с Сидней появились в моем офисе с вашим маленьким объявлением, – он выплюнул последнее слово с перекошенным от отвращения лицом. – Вырос в Южной части Чикаго у Дункана Оливера, твоего дяди-строителя. Попал в Университет Чикаго, благодаря заработкам на стройке вместе с дядей. Через три года окончил университет с дипломом с отличием и степенью бакалавра по финансам, а еще через два года получил степень магистра бизнес-администрирования. Основал свое дело в двадцать один. Купил свое первую компанию под эгидой «Бэй Бридж Индастриз» в двадцать четыре. Заработал свой первый миллион в двадцать пять. Блестящий и грозный бизнесмен. Реальная, прекрасная, вдохновляющая история «из грязи в князи».
Лукас молчал, пока Джейсон перечислял факты его личной и профессиональной жизни, которые можно было найти в любой брошюре их компании или газетной статье. Более темные детали его истории были надежно спрятаны под множеством слоев лжи, документов и взяток, Джейсону пришлось нанять Шерлока Холмса, чтобы раскопать правду о личности Лукаса. И все же... тревога шевельнулась в нем. Этот человек способен на все, что угодно.
– Не это ли делает нашу страну такой замечательной? – Лукас изучал Джейсона поверх своего бокала. – Усердно работая со всей своей четностью и решимостью, человек может осуществить все свои мечты.
Как и отец Лукаса, Джейсон получил свое состояние в наследство. Но, в отличие от Роберта Эллисона, Джейсону этого было мало, пока он не украл репутацию, деньги и жену лучшего друга, чтобы приумножить свое богатство. Честность? Знания, которыми Джейсон обладал об этом качестве, можно было бы засунуть в задницу комара, и там все равно осталось бы много место.
– Мне следует стыдиться своего прошлого?
– Мальчик, родившийся ни с чем, всегда будет желать большего. Особенность такого мальчика в том, что, в конце концов, он становится мужчиной с такой же ненасытной жаждой лучшего, быть лучше. А там, где не сможет помочь его происхождение, он будет использовать деньги или людей.
Лукас отхлебнул янтарного напитка и почувствовал жжение на языке и в горле. Она отвлекла его от боли, питаемой его яростью, пустившей корни во все его органы и циркулирующей в его крови, бегущей по его артериям, исходившей из него с каждым вздохом.
– А Сидней является тем человеком, кого я использую, чтобы проникнуть в те утонченные слои общества, куда мне путь был заказан, потому что моя кровь красная, а не голубая, так что ли?
Ужасная ирония.
– Не пойми меня превратно, Оливер, – рыкнул Джейсон, подходя ближе, сжимая руки в кулаки. – Неважно, как долго моя семья жила в Бейкон-Хилл... неважно, что «Корпорация Блэйк» существовала на протяжении многих десятилетий, а ее дочерние компании обеспечивали трудоустройство не только этому городу, но и всей стране... неважно, как много нулей в моей финансовой отчетности... для некоторых людей я так и останусь чернокожим, единственно достойный начищать их ботинки, а не быть их гостем. Так что мне нечего сказать о твоем прошлом. Но это не значит, что тебе не о чем молчать, – он ткнул в Лукаса пальцем. – Груз на твоих плечах слишком велик, может сломать человеку спину. И даже если моя дочь думает, что влюблена, я не хочу, чтобы для нее все закончилось катастрофой из-за твоих амбиций. Ей уже причинили достаточно боли, – мимолетное темное чувство промелькнуло в его глазах. – Достаточно страданий. Я не позволю тебе использовать ее.
Шок слегка пригасил огонь, горящий в нем.
«Не хочу тебя разочаровывать, но если думаешь, что женитьба на мне ранит моего отца, то ты жестоко ошибаешься... В конечном счете, один богатый зять со связями или другой – особой разницы не будет».
Предупреждение Сидней, высказанное пару недель назад, настигло его. Очевидно, она ошибалась. Для ее отца разница существовала. Или же он заслужил какую-нибудь дурацкую награду за свое представление в качестве заботливого отца. Когда дело касалось Джейсона Блэйка, он не мог знать наверняка.
– Значит, отречение от собственной дочери было вашим способом не причинить ей еще больше боли? – Лукас поставил бокал на стойку и скрестил руки на груди, изогнув бровь. – Лишить единственной семьи – это то, как вы представляете себе не причинять ей страдания?
Губы Джейсона обнажили его зубы в рычании.
– Не указывай мне, что лучше для Сидней. Если бы это был единственный способ удержать ее от ошибки, я бы сделал это снова. Но я сегодня здесь, не так ли? И еще ничего не закончено, – он подошел еще ближе так, что Лукас мог разглядеть тонкие линии, окружающие глаза Джейсона, и более глубокие вокруг его рта. – Я тебе не доверяю. Все эти люди там – твои партнеры по бизнесу, друзья, моя дочь – возможно и были одурачены тобой, но тебе что-то нужно, и это не рука и сердце моей дочери. Если бы ты действительно заботился о ней, ты бы оставил ее, позволил выйти за Тайлера. Прожить хорошую жизнь.
Медленно Лукас опустил свои руки и вытянул их вдоль стойки бара.
– А Рейнхолд сделал бы ее счастливой? Он бы прожила хорошую жизнь по чьим стандартам? Вашим? Вы не знаете свою дочь, Джейсон, – его злость, яркая и жгучая, вернулась. – Хотела ли она этот брак? Или это были вы?
Тот не ответил, но его рот сжался в угрюмую линию. Лукас кивнул.
– Я не предам Сидней. Я не буду игнорировать ее, пренебрегать ею. Я женился на ней не для того, чтобы причинять боль.
Он не будет наряжать ее в стильные одежды, выставлять ее на всеобщее обозрение, как выставочную лошадь, а потом оставлять ее в стойле, пока она ему снова не понадобится. На такую жизнь ее собирался обречь Джейсон – жизнь, на которую Сидней была согласна. Нет, Лукас не любил ее; он не женился бы на ней, не будь у него ненависти и планов на Джейсона. И все же, она была активной, прекрасной, чувственной женщиной, заслуживающей признания ее личности, а не семейного имени или крови. С Тайлером она бы рано или поздно превратилась в бледное подобие женщины, схватившей Лукаса за шею и требовавшей от него верности. Женщины, которая терпеливо и охотно посвящала свое время и любовь девочкам-подросткам. Женщины, которая извивалась от страсти в его руках.
Мысль о Тайлере, обладающим и растрачивающем впустую весь этот огонь, заставила его сжимать кулаки, пока боль не запульсировала в костяшках. Нет, еще больше, чем сделать следующий вдох, он хотел попробовать это желание, быть поглощенным ее огнем.
– Извини, но я тебе не верю, – возразил Джейсон и, кинув на него последний пылающий взгляд, развернулся и вышел из комнаты.
Лукас допил свой напиток и последовал за ним спустя мгновение, его клятва «не причинять боли Сидней» вертелась у него в голове.
Плохо, что он не мог заткнуть тонкий голосок, предупреждающий его, что сокрушение ее отца причинит самый большой ущерб.
Глава 12
Сидней Оливер.
Ее новое имя. По крайней мере, на ближайший год.
Присев на диван в гостиной, она сняла одну туфлю, затем другую. Застонав, растерла подошвы большим пальцем, массажем изгоняя тупую боль от многочасового пребывания на ногах. И, пока она занималась больными ногами, можно было со страхом подумать о новоиспеченном супруге.
Паника смешалась с возбуждением, и она приостановила массаж, склонила голову. Паника, потому что сегодня он, возможно, захочет разделить с ней постель. А возбуждение, потому что он, возможно, захочет разделить с ней постель.
«Тебе нужна верность, и я ее тебе предоставлю. Но, если бы я собирался соблюдать целибат, то стал бы священником».
Она вздрогнула, когда воспоминания о последнем случае, когда Лукас касался ее, заполнили ее сознание, будто бы кто-то достал затычку из крана. Перед глазами возникали картинки. Его большие ладони на ее плоти. Его жесткий, чувственный голос в ее ушах. Его твердое тело, прижатое к ее. Иисусе. Возбуждение громыхало в ней, как молот по металлу, и неожиданно корсет под платьем оказался затянутым слишком туго. Мягкий шелк и кружево ощущались слишком грубыми на ее резко ставшей чувствительной коже. Ее трусики не могли сдержать напор горячей влаги меж ее бедер.
Неделю назад она думала, что готова к этому – к нему. Семь дней ограниченного количества контактов и крайне поверхностного общения с Лукасом внушили ей ложное чувство уверенности и безопасности, что, да, она могла вступить в эти брачные отношения. Вступить. У нее вырвался вздох. Такое безобидное слово для чего-то такого ...катастрофического.
– Уже и последний гость ушел?
Она взглянула на Лукаса, вошедшего в комнату. И молниеносно вернула свое внимание к больным ногам. Но слишком поздно. Его образ уже отпечатался на ее сетчатках. Худощавое лицо в обрамлении взъерошенных темных волос. Без пиджака. Белая рубашка, распахнутая у воротника, рукава закатаны, открывая сильные, мускулистые предплечья. Большие, босые ступни. Почему вид его ступней подействовал на нее сильнее всего? Из-за интимности их вида? Из-за... их уязвимости?
Так нечестно. Это же были всего лишь ступни, ради всего святого. Не может быть ничего сексуального в пальцах на ногах.
Только если они не принадлежат Лукасу Оливеру, по всей видимости.
– Да, – сказала она, поняв, что не ответила на его вопрос, – около десяти минут назад. Твой разговор хорошо прошел?
Примерно за полчаса до завершения приема ему позвонили. По работе, поскольку он уехал. Узел в ее груди был вызван раздражением, а не разочарованием. Потому что их свадьба не была реальной, в отличие от сделки, обсуждаемой и подписываемой в офисе корпорации. Вообще-то, то, что он занялся бизнесом в день их свадьбы, было самым честным поступком за день.
– Нормально.
Он прислонился плечом к стене, скрестив руки на груди, а ноги в районе щиколоток. Склонив голову на бок, он изучал ее. Хоть она и не поднимала головы, она чувствовала пристальный взгляд его бирюзовых глаз, чувствовала его как вполне осязаемое скольжение пальцев по своим волосам, плечам, ключицам. Верху ее груди.
– Сидней, – позвал он.
– Что?
– Сегодня все было прекрасно. Дом, церемония, прием – все было замечательно. Спасибо.
Она выпрямилась, удивленная им второй раз за день. Она часто слышала «спасибо» за работу в комитете или за пожертвования. Но похвала? Комплименты? Только в молодежном центре, где ее ценили и уважали. Но нигде более, включая отчий дом, где ее усилия расценивались как ее прямые обязанности.
– Я... – она потрясла головой. – Всегда пожалуйста.
– Мне помочь?
Когда она нахмурилась, он кивнул на ее ноги.
– Н-нет, – с запинкой ответила Сидней. Коснуться ее? Боже, нет. – Все в порядке. Ранее, я видела, как ты выходил с папой, – сказала она, быстро уводя тему в сторону от его рук на любой части ее тела. – Все хорошо? О чем он хотел с тобой поговорить?
Уголок его рта изогнулся в маленькую усмешку.
– Он мне не доверяет.
Она рассмеялась ломким, резким смехом.
– Да, что ж, после того, как мама отозвала меня на приеме для разговора наедине, я очень быстро поняла, почему они решили явиться сегодня.
И это было явлением. Камео. Шоу.
– Почему же?
Лукас выпрямился ленивым движением, его глаза потемнели и наполнились опасностью.
– Почему они пришли или почему она отозвала меня?
– И то, и то.
– Они присутствовали, чтобы показать нашу семейную сплоченность. И все же, она хотела убедиться, что я полностью осознаю ущерб, нанесенный им моим незрелым и импульсивным – по ее словам – решением. Что я унизила их обоих и навредила не только профессиональным отношениям отца с Рейнхолдами, но и личным. Она не понимает, как могла вырастить такую эгоистичную дочь и не заметить этого в ней.
Боль прожигала ее изнутри, разрушая броню, в которую она облачила свои чувства на время приема. Глубоко закопать боль и разочарование, было для нее единственным способом вернуться на вечеринку и улыбаться, разговаривать и смеяться, будто она была счастливейшей из невест. Но сейчас, когда она повторила те обвинения, они впились в ее сердце множеством маленьких лезвий.
– Эгоистичная? – недовольно переспросил Лукас. – Чушь собачья. Что ты ей ответила?
– А что я могла сказать, Лукас? «Мам, я разорвала помолвку с мужчиной, с которым я встречалась больше года, чтобы выйти за едва знакомого человека, потому что иначе папа попадет в тюрьму», – она развела руками, повернув ладонями вверх. – Надеюсь, ты понимаешь, – она издала еще один горький и жесткий смешок. – Я не знаю, чего ты хочешь от меня. Сегодня, на приеме на прошлой неделе. Чего ты хочешь?
– Чтобы ты послала их всех, – прорычал он.
Подавшись вперед, он протянул ей руку. После долгого колебания она вложила свою ладонь в его, и он, потянув, поставил ее на ноги. Он провел ее через комнату к зеркалу в позолоченной оправе, висящем на стене. Поставив ее перед собой, он обхватил ее подбородок и заставил посмотреть на их отражение.
– Импульсивная? Незрелая? – его мягкий голос не соответствовал ярости в его зелено-голубом взгляде, сверкающем позади нее. – Эта женщина – самый сознательный, бескорыстный, деликатный человек, кого я встречал. А знаком с ней я пару недель. Почему они этого не признают? И почему она позволяет им не признавать? Позволяет не ценить ее дары, сердце и чувства?
Потому что она им обязана. Сидней почти плакала. Ее зубы вонзились в нижнюю губу, сдерживая этот порыв.
– Не надо, – он коснулся ее губы, и, нежно потянув, высвободил ее. – Я говорил тебе не делать так.
Он массировал ее плоть, а она беспомощно смотрела на чувственную картину, которую они собой представляли. Его большое тело закрывало ее плечи и спину. Его темная голова склонилась над ее. Его большой палец ласкал ее рот, а другая рука расположилась на животе. Его мускулы сократились, отозвавшись чувственной болью в самой глубокой и пустой части ее тела.
– Лукас, – прошептала она, обхватывая его запястье. – Я не могу.
– Не можешь что?
Его глаза не отпускали ее, а рука скользнула вверх по телу, большой палец расположился между ее грудей. Ласка на ее губах усилилась вместо того, чтобы исчезнуть. Более настойчивое прикосновение придало чувствительности ее груди, покалывающей в сосках, отозвавшись и запульсировав в ее естестве.
