Текст книги "Красавица и Холостяк (ЛП)"
Автор книги: Нэйма Саймон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
Раскрыть секреты зоны 51 (прим. пер.: военная база в США, удалённое подразделение военно-воздушной базы Эдвардс) было бы легче, чем расшифровать загадки и двойственность Сидней Блэйк.
– Ты, – прорычал он, приближаясь, – полна секретов.
Она наклонила голову и протянула руку.
– Привет, горшочек, – протянула она. – Я чайник (прим. пер.: образное выражение, дословный перевод «сам такой»).
Похоть пронзила его тело, будто зубчатая молния прорезала гряду грозовых туч. Резко вдохнув, он взял ее лицо в руки и провел большим пальцем по пухлому изгибу ее нижней губы. Другой рукой он схватил ее бедро, крепко удерживая на месте, не позволяя убежать.
– Говорил ли я, как люблю твой ротик? – мурлыкнул он. Ее порывистый вздох подстегнул его придвинуться еще ближе. Заставил его проглотить собственный вдох, ощутив ее на своем языке. – Обожаю. Одна из первых вещей, что я заметил в тебе. Твой прекрасный, широкий, дьявольски сексуальный рот. Я задавался вопросами ночи напролет... каково это ощутить твои губы на моей коже? Как они будут выглядеть, растягиваясь для меня, принимая меня? Как много ты сможешь вобрать?
Огонь пробежал по его нервам, венам, превращая его в долбаного человека-факела. Нуждаясь в более глубоком, тесном прикосновении, он прижал нежную плоть ее губ к ряду ее зубов. Изучил ее в поисках знаков дискомфорта. И спросил себя, стоит ли отпустить ее или потребовать большего.
– Я целовал тебя. Я знаю, какая ты на вкус, и это только усугубляет мою нужду. Заставляет меня желать большего.
Комната наполнилась их резким дыханием. Так близко она не могла спрятаться за своей маской отчужденности. Не могла скрыть желание, темнеющее в ее глазах. Не могла замаскировать румянец, проступивший на ее патрицианских скулах. Низкий стон вырвался из его горла, когда он опустил голову...
– Это так ты хочешь заткнуть меня?
Холодное, неожиданное обвинение охладило его быстрее, чем январский ветер Чикаго.
– О чем ты? – поинтересовался он, отдернув руку от ее лица, будто обжегшись.
Хотя жар возбуждения все еще окрашивал ее золотую кожу, голос был наполнен холодом, резким, как и ее слова.
– Если я открою рот без разрешения, – усмехнулась она, изгибая губы в горькую карикатуру на улыбку, – сможешь ли ты поставить меня на место без унизительных, вульгарных слов? Пристыдить меня, чтобы я замолчала?
– Во-первых, – проговорил он, понижая голос и позволяя пульсации потребностей его члена вибрировать в его голосе, – ты можешь обманывать себя, если от этого чувствуешь себя лучше, но твое тело выдает тебя каждый раз. Тебе нравятся мои вульгарные слова, дорогая. Возможно, слишком сильно, поэтому ты и пытаешься кастрировать меня на словах сейчас. Тебе стоит понять одну вещь.
Он опустил голову, пока их носы не столкнулись и его губы не искупались в тихом, ускоренном дыхании, срывающемся с ее губ. Твердая длина его члена прикоснулась к ее животу, но он не отступил, не притворился, что она не заставляет его тело твердеть до состояния чертовой статуи. Она тоже не отодвинулась. Ее сила и упрямство лишь сильнее разожгли его пламя.
– Да, я бываю жестоким, неумолимым, отвратительным манипулятором. Но я не шучу с сексом.
Это была одна из двух частей его жизни, по поводу которой он не лгал – второй был бизнес. Он очень часто видел, как его мать использовала собственную сексуальность, чтобы контролировать его отца и других мужчин, чтобы самому использовать секс как оружие или средство. Она не могла понять, как глубоко ранило подобное обвинение.
– Если я говорю, что хочу тебя, то это правда. Нет никакого обмана, никаких скрытых мотивов. И, милая... – он отодвинулся, окидывая взглядом ее тело – эротическую мечту – облаченное в обманчиво закрытый свитер с V-образным вырезом и джинсы. Покачав головой, он снова посмотрел ей в глаза. – Я хочу трахать тебя, пока ни один из нас не сможет двигаться.
Глава 9
Я хочу трахать тебя, пока ни один из нас не сможет двигаться.
Будто бы нескончаемо наматывались на катушку в голове Сидней. Или, быть может, ее разум все продолжал и продолжал прокручивать это грубое эротическое заявление. Скорее всего, первое. Она заерзала на черном кожаном сидении лимузина, снова задрожав через почти сорок пять минут после отъезда из общественного центра. Потому что в своей резкой, «мне-плевать» манере Лукас четко обозначил эффект, который он производил на нее. Жесткое, откровенное признание в собственной похоти, и что он представлял их вместе: «Как они будут растягиваться, принимая меня? Как много ты сможешь принять?» потрясло ее до мозга костей. Буквально. Ее естество дрожало, сжималось и набухало, будто бы готовясь к тому, чему упрямо сопротивлялся ее разум. Даже сейчас, сидя в лимузине напротив его крупной фигуры, вдыхая его свежий аромат, ей было больно от ноющей пустоты между ее бедрами.
Черт бы его побрал!
Паника нахлынула на нее, подобно наводнению. Поддавшись его шантажу, она была уверена, что сможет выйти из их соглашения невредимой. Что она сможет изображать приятное, довольное лицо на публике, которое она научилась держать с самого детства. А в их доме она бы смогла прожить этот год, как эту неделю, будто бы два корабля, лавирующих и не сталкивающихся друг с другом. Она убедила себя, что поцелуй в офисе был лишь помутнением разума, исключением, и что секс с ним окажется похожим на тот, что был у нее прежде. Приятным, но не вот этой жадной, безумной похотью, охватывающей ее всякий раз, когда он оказывался рядом.
Абсурд.
Лукас даже не поцеловал ее. Лишь притронулся и прошептал желаемые им неприукрашенные, точные детали. Она. Под ним. Над ним. Сокрушенная особым удовольствием, которое мог доставить только он.
И если она позволит себе потеряться в его всепоглощающей похоти, быть отмеченной ею – забыв о цене – через год она будет именно такой. Абсолютно и полностью сокрушенной.
Свободной от вины. Университета. Независимости. Свободы.
Вот, что ожидало ее по истечению года их соглашения о «сотрудничестве». Пока она будет помнить об этих вещах, она не будет колебаться. Не поддастся на обманки, типа страсти или любви.
– У меня есть кое-что для тебя.
Она резко перевела взгляд от окна и неясных очертаний дорожного движения за ним на загадочного, чувственного и опасного мужчину по соседству. Он отложил в сторону планшет, в который уткнулся, как только они расположились в роскошном авто, позволяя ей вдохнуть свободно впервые с тех пор, как она увидела его в проеме дверей в общественном центре. После многих лет игнорирования ее отцом в пользу бизнеса, она привыкла, что дело всегда будет главной заботой, нежели она. В какой-то странной и извращенной манере такое знакомое игнорирование себя другим человеком, успокоило ее. Но сейчас его пронзительный бирюзовый взгляд сфокусировался на ней, сосредоточив в себе весь его характер и силу.
Собирая свое спокойствие щитом, она изогнула бровь в молчаливом вопросе. Его пухлые губы сжались, будто его раздражил этот жест. Не отрывая от нее своего пристального взора, он запустил руку во внутренний карман своего пиджака. Секундами позже он вытянул ладонь с маленькой черной коробочкой, красующейся на ее центре.
Не в силах сдержать мелкую дрожь в пальцах, она схватила бархатный чехол. Помолвочное кольцо.
– Лукас, я...
Но в горле собрался комок эмоций. Она не ожидала получить кольцо, хотя и следовало, учитывая, что они собирались пожениться. Но для нее это украшение символизировало долг, единство и уважение. Может, она и не любила Тайлера, но у них были одинаковые ценности. С Лукасом же она подписала контракт шантажом и чернилами.
Но...
Но, как только он открыл коробочку, неожиданно нежно взял ее руку и скользнул кольцом по ее пальцу, у нее перехватило дыхание.
Огромный ярко-желтый бриллиант бутоном розы цвел, окруженный белыми бриллиантами поменьше, и золотом. В отличие от кольца Тайлера – элегантного, изящного и безупречного для светской львицы, коей являлась дочь Джейсона Блэйка – это кольцо говорило о страсти, жизни, о ней. Как если бы его мозг выбирал украшение, которое она бы полюбила, а не кричащий предмет роскоши, призванный вызывать охи и ахи.
Она моргнула, потрясенная внезапным жалом слез. Хватит. Глупо быть тронутой кольцом, раз уж помолвка, которую оно представляет, является фарсом. Так по-настоящему. Только бы сейчас ее желудок перестал делать кульбиты, как будто она получила форменную куртку капитана футбольной команды в старшей школе.
– Спасибо, – прошептала она. – Оно прекрасно.
Самая прекрасная вещь, которую я получала. Она сжала пальцы в кулак, будто бы ловя тепло кольца... или же не давая никому снять его с нее.
– Да, так и есть, – мягко согласился он.
Но эти изумительные глаза были сосредоточены не на кольце, а на ее лице. Он опустил голову, освобождая ее от сверкающего захвата его взгляда. Но, когда его губы раскрылись на ее руке, а его язык прошелся вдоль ее безымянного пальца, он бросил ее в новую тюрьму. В тюрьму с решеткой из пламенной потребности и замком, который мог открыться только от удовольствия, доставляемого его языком. Она задрожала, возбуждение неслось по ее венам, как река с медленным течением в жаркий летний день.
Его темные, удивительно мягкие волосы упали на его лицо, лаская ее кожу, а он обернул язык вокруг кончика ее пальца, легко посасывая его. Господи Иисусе. Как если бы тонкая проволока соединяла ее руку и ее естество, каждое движение языка отзывалось эхом между ее ног, заставляя плоть набухать и увлажняться. Ловко перевернув ее ладонь, он медленно опустил губы, целуя чувствительную кожу. Она захныкала, извиваясь, пытаясь увернуться от этой греховной ласки... или приблизиться к ней. Его хватка усилилась, отказываясь выпускать ее из этой пытки. Кончик его языка рисовал невидимые узоры, подбрасывая дрова в огонь ее желания, горящего в ее животе и немного ниже. Господи Боже. Кто бы мог подумать, что нежная кожа меж ее пальцев, находящаяся под его пристальным вниманием, была эрогенной зоной?
– Здесь только ты и я, – проговорила она, слова застревали между ее губ, затрудняя дыхание. – Возможно, тебе стоит припасти такое шоу для бала, когда у нас будут зрители.
Ресницы Лукаса приподнялись, и она почти зарычала, увидев печать голода на его резких чертах. Густые, темные водопады волн и завитков обрамляли острые углы и черты его лица, подчеркивая желание, горящее в бирюзовом взоре, который, казалось, разрезал бессмыслицу ее реплики. Сжав пальцы в кулак, она отняла свою руку и постаралась убедить себя, что трепыхание в животе было раздражением, а не женским возбуждением от осознания, что он позволил ей отодвинуться. Они оба понимали, что, если он хотел и дальше касаться ее, он бы продолжил открывать новые точки возбуждения на ее руке, как в эротической версии экспедиции Льюиса и Кларка.
Натянув маленькую полуулыбку, он отклонился на свое сидение. Эта маленькая усмешка ничуть не отвлекала от чувственной полноты его губ. И совсем не успокаивало возбуждения, все еще искрящегося в ней. Наоборот, она хотела прыжком преодолеть пространство, разделяющее их, оседлать его крепкие бедра и вторгнуться в его рот. Захватить его. Приручить.
Но именно ее ошеломляющее желание и удержало ее прикованной к сидению, наносить вербальные – и отчаянные – уколы.
– Это третий раз, – он сделал паузу, – когда ты ставишь меня на место. Новости о хищениях твоего отца, разорванная помолвка, брак со мной, – все это ты восприняла спокойно, не теряя ни грамма этого чертового самообладания Блэйков. Но любые упоминания секса, любое прикосновение, не являющееся вежливым или приятно-аккуратным, превращают твой язык в острый клинок. Чего же ты боишься, Сидней? Секса?
Секса? Нет, не секс пугал ее. А то, что он заставлял ее чувствовать – терять контроль, быть незнакомкой в собственном теле – вот, что до ужаса пугало ее. То, что он сделал бы с ее телом, не было бы просто сексом. Это было бы чем-то более взрывным, диким и жестким. А после, он бы оставил ее, цепляющуюся за зубчатые скалы, как потерпевшую кораблекрушение. Измотанную. Опустошенную. Потерянную.
– Конечно, нет, – ответила она. – Неужели тебе никогда не приходило в голову, что мне не нравится, когда ты говоришь со мной, как с теми женщинами, с которыми встречаешься и отбрасываешь? Я твоя невеста, скоро стану твоей женой, а не очередная красотка месяца, чье имя ты даже не вспомнишь через мгновение, которое займет ее исчезновение из твоей постели.
Его бровь высоко выгнулась.
– И как же ты узнала с кем я – как ты выразилась – встречаюсь и отбрасываю? – он оперся предплечьем на ногу и подался вперед, его внимательный взгляд сиял ноткой юмора и чего-то более темного. Голодного. – Ты проводишь надлежащую проверку, дорогая? Потому что я с радостью отвечу на все вопросы относительно моей сексуальной жизни.
Она фыркнула. Дьявол, наверное, выменивал души, используя такую же притягательную, соблазнительную интонацию.
– Нет, спасибо. Я думаю, что смогу жить без этих мысленных образов.
Его низкий смешок проник под ее платье и опустился на кожу нежной лаской.
– Отвечая на твой вопрос, да, я раздумывал, стоит ли тебя оскорблять, – его взор скользнул ниже, проходясь по глубокому V-образному вырезу совсем не скромного рубиново-красного платья в пол. Энергия его внимания почти обожгла ее кожу. И, как глупого мотылька к смертельному пламени, ее влекло к этому жару. – Но затем я заметил, как смягчились твои глаза, как ускорилось дыхание, как затвердели твои соски. Возбуждение, дорогая. Вот, что ты чувствовала. Жар. Спорю, что и влажность. Но оскорбление? И. Близко. Нет, – прорычал он. – И, для протокола, у меня нет никаких мысленных образов женщин до тебя. Все воспоминания заменили фантазии о тебе в моей постели, о твоих божественных изгибах, обнаженных для меня, моих рук и члена. О том, как ты примешь меня так глубоко в себя, что я не смогу найти выход из тебя.
– Хватит, – проскрипела она, ее тело набухло, сжалось, протестуя против пустоты, которую, она чувствовала на уровне инстинктов, мог заполнить и насытить только он.
– Ты отвергаешь мою откровенность. Это то, что Тайлер и другие мужчины, с которыми ты встречалась, будучи слишком лицемерными и консервативными, боялись предоставить тебе. Но они об этом думали, дорогая. Мужчина должен быть рожден без члена, если он может смотреть на тебя и не хотеть.
Унижение, гнев и грусть смешались в ней, его слова окунули ее в пучину суровой реальности и разорвали паутину желания, которую он так легко сплел.
– Ты ошибаешься, – заявила она, боль пульсировала в ее груди, как сигнальный огонь маяка. – Ты часто требуешь, чтобы я не притворялась. Ладно, не буду. Так что давай не будем притворяться, что тебе желанно во мне что-то, помимо моего, – ее губы изогнулись в горькой улыбке, – тела. Давай не будем притворяться, что я подхожу под шаблон привлекающей тебя женщины, давай не будем притворяться, что ты не такой же, как другие мужчины, разве что используешь менее приятные слова. Им были нужны деньги или отцовские связи, а тебе – месть. Никакой разницы. Все то же равнодушие. Все тот же бизнес.
Ярость рассекла черты его лица, превратив в остро заточенный камень, шрам разделил пополам бровь, став бледной отметиной на упругой коже. Прежде чем он ответил, распахнулась дверь лимузина, и появился водитель. С контролируемой грацией, не скрывавшей его гнев, Лукас вышел из автомобиля. В тот момент она ненавидела себя за то, что впитывает вид его мощных плеч и гибких мускулов под черной тканью его брюк.
Когда он обернулся и протянул ей руку, на нем уже появилась маска вежливости и сдержанности. Ни намека на злость, охватившую его черты моментами ранее. Вложив свою ладонь в его, она позволила вытянуть себя из относительной безопасности лимузина.
Испустив глубокий, тихий выдох, она изогнула губы в безупречную, любезную улыбку.
Да начнется же шарада.
***
Быть может, звездой и главным оратором вечера и был филантроп, игрок футбольного клуба «Нью Инглиш Патриотс», но всеобщее внимание было приковано к Лукасу и Сидней. С момента, как они зашли в зал, где проходил прием, их пара сразу же стала объектом шепотков, шутливых и лукавых намеков, а также тайных и нетайных любопытных взглядов. Хотя она бывала на благотворительных мероприятиях и роскошных балах, быть центром такого концентрированного внимания было чуждо Сидней. Звездой ее семьи был отец, следующей шла мать. Она же была лишь шестеренкой, маленькой деталью, которая входила в комплектацию колеса, но оставалась никем не замеченной. Эти... Эти непрерывные обсуждения и внимание ползли по ее коже подобно армии муравьев, желающих отобедать. А она была главным блюдом.
– Прекрати ерзать.
В самую последнюю секунду она остановила себя от того, чтобы бросить на Лукаса сердитый взгляд, вспомнив о жадном внимании, прикованном к ним, и ловящем каждый жест, слово и взгляд, чтобы посплетничать о них позже.
– Я не ерзаю.
Безупречно играя роль влюбленного без памяти жениха, он опустил голову и прижался поцелуем к гладким волосам, которые она закрутила в пучок на затылке. Парень заслужил «Эмми» за свое представление в их маленькой драме.
– А вот и нет, ерзаешь. Ты, как всегда, выглядишь прекрасно и царственно, – комплимент закончился тихим рычанием, когда его губы задели краешек ее уха, ласка и слова направили волну трепета по ее позвоночнику. – Но, клянусь Богом, если еще хоть один ублюдок пустит слюни на твою грудь, я устрою им чертов Чернобыль.
Пораженная, она оглядела свое платье. Глубокий V-образный вырез открывал внутренние формы ее груди, но завышенная талия, рукава в три четверти и широкая струящаяся юбка А-силуэта, не давали платью перейти в категорию «Что не следует надевать». Лукас проследил за ее взглядом, и его рот затвердел, а пальцы сжались на ее талии.
– Хотя было бы забавно, понаблюдать за этим, но я не думаю, что это поможет тебе втереться в определенные круги общества, – заметила она.
– Ты находишь мою неизбежную вспышку ярости по поводу какого-нибудь грубого болвана забавной?
Кончик ее рта дернулся.
– Немного.
И больше, чем немного лестной и приятной, хоть ее мозг и утверждал, что его показной собственнический инстинкт был великолепным действом на радость другим гостям. Но это понимание не мешало кульбитам в ее желудке от каждого прикосновения, каждой ласки, каждого прикосновения его губ к ее волосам, лбу или щеке. Страстные взгляды и жесты могли быть притворством с его стороны, но ее реакции – стайки бабочек, румянец, удовольствие – были искренними. Ее единственной, спасительной благодатью было то, что Лукас не знал, что она не такая великая актриса, как он.
– Лукас, – роскошная брюнетка в серебряно-черном платье в русалочьем стиле, который хорошо смотрелся только на худышках, скользнула к ним. Ее голубые глаза, обрамленные длинными ресницами, мельком прошлись по Сидней, быстро утрачивая к ней интерес. Улыбаясь Лукасу, она прижала руку к его груди, ее пальцы погладили лацкан его пиджака. – Я надеялась, что ты будешь здесь сегодня.
– Здравствуй, Каролина, – нежно обвив запястье, он опустил ее руку. – Каролина, позволь представить тебе Сидней Блэйк, мою невесту. Сидней, Это Каролина Дрезден. Она владеет несколькими бостонскими бутиками.
Женщина рассеялась тихим чувственным смехом.
– Ты подаешь это только как бизнес-сотрудничество, Лукас, но ведь мы... друзья.
Ни стратегическая пауза, ни нарочитая интимность в «друзья» не ускользнули от внимания Сидней. Ее грудь сдавило, живот скрутило в тошноте.
– Приехав, я услышала слушок, что ты помолвлен, но не поверила ему. Должна признать, это определенно сюрприз, – Каролина еще раз изучила Сидней, фиксируя каждую деталь, и легкая усмешка сообщила, что под сюрпризом женщина имела в виду Сидней. – Сидней Блэйк, – промурлыкала она, постукивая пальчиком по своей сочной нижней губе. – Дочь Джейсона Блэйка?
– Да, – смогла собраться с духом Сидней.
– Вот как.
В переводе: теперь все стало на свои места. Гнев и смущение хитрой дорожкой проползли в Сидней, создавая нору в ее сердце. Разумеется, эта женщина подумает, что ее отец был единственной причиной, почему такой шикарный, чувственный мужчина, как Лукас захотел бы Сидней. Что правда, повернутая так близко к ее предположению, ощущалась как пепел на языке Сидней.
Подвигом, который бы заставил Геракла сесть в углу и сосать палец, она смогла собрать свое хладнокровие – неважно, что оно было изношенным и изорванным, как старый платок.
– Что ж, думаю, следует вас поздравить, – сказала Каролина с удовлетворенной улыбкой кошки, которая съела целую стаю канареек. – В защиту моей дружбы с Лукасом, я бы с удовольствием приняла вас в одном из своих бутиков. Но, боюсь, мои дизайнеры шьют на менее… – она сделала паузу, – …рубенсовских женщин.
– Убери свои коготки, Каролина, – резко приказал Лукас.
Слишком поздно. Ее стрела пронзила цель. И поспешное извинение Каролины не смогла скрыть ее злобу и ее злобное удовольствие. Боль разошлась взрывом в Сидней, грибовидным облаком (при ядерном взрыве), расширяющимся с каждым вздохом, режущим как бритва. Да, ей уже приходилось выслушивать критикующие комментарии и двусмысленные комплименты. Но этот было другим. Этот было личным. Злым. И все из-за мужчины, стоящего рядом.
Первый раз в своей жизни она поблагодарила мать за самообладание, которое она прививала Сидней с тиранической настойчивостью. Расправив плечи, Сидней кивнула.
– Я ценю ваше предложение, – мурлыкнула она ровным спокойным голосом, ни на йоту не выдающим унижения, клокотавшего в ее груди. – Было приятно познакомиться, мисс Дрезден. А теперь, если вы позволите.
И не ожидая согласия или разрешения от Лукаса, она развернулась и, пробираясь через густую толпу гостей, направилась к выходу.
Ее роль в сегодняшнем отвратительном представлении была окончена.
Она ушла.
Глава 10
– Сидней.
Как только Сидней преступила порог особняка, и вошла в фойе спустя сорок пять минут после отъезда с благотворительного приема, жесткий, твердый голос Лукаса приказал ей остановиться, повиноваться. Часть ее, привыкшая к этому с рождения, хотела подчиниться, покориться невысказанному приказу. Но другая часть – обиженная, разгневанная, раненая часть – безмолвно говорила ему и его крайне высокомерному поведению иди к черту.
И бунтовская сторона ее натуры победила. Она не остановилась и продолжила подниматься по лестнице к своей временной спальне.
– Черт побери, Сидней. Подожди.
Аккуратная, но настойчивая хватка остановила ее на полпути. Она напряглась, выдернула руку из его захвата, а он ее отпустил. И все же она вскипела. Какого черта? Неужели он ничего не понял еще в лимузине, когда она заткнула и оборвала все его попытки поговорить? Чего ему надо от нее? Неужели быть обозванной толстой одной из его бывших любовниц было не достаточным развлечением сегодняшнего вечера? Рубенсовская. Пышная. Величественная. Она уже слышала все эти слова, – ее так называли. А эти мудрые эвфемизмы зачастую сопровождались рекомендациями результативных диет или имен пластических хирургов – светил в области липосакции.
После долгих лет комментариев о своей фигуре и весе ее кожа стала такой же толстой, как шкура слона. Учитывая, что ее мать была автором огромной порции таких замечаний. Но то, что случилось сегодня, было ужасно. И это произошло перед Лукасом.
Следы румянца проступили на ее груди и лице опять.
– Что? – она спустилась на ступеньку вниз и взглянула ему в лицо.
– Не веди себя как слишком чопорная дама, – велел он. – Нам нужно поговорить о сегодняшнем вечере.
Неужели? Поговорить о том, как они столкнулись с женщиной, которая во всех интимных подробностях знала, как он выглядел без одежды? Совершенно. Точно. Нет.
– Ладно. Как видно, новости о нашей скоропалительной помолвке широко распространились. Я думаю, своим появлением мы неплохо помогли ситуации. Ты очень убедительно изображал безумно влюбленного мужчину, что, мне кажется, помогло умерить пыл некоторых сплетников. Разумеется, нам понадобится еще несколько выходов, чтобы...
– Прекрати, – он притянул ее ближе. – Мне плевать, что люди подумали или не подумали.
– А тебе следовало бы волноваться об этом. Как бы мелко это не казалось, некоторые из них решат иметь ли им с тобой или твоим бизнесом дело, учитывая эту расторгнутую помолвку. Они расценят тебя как импульсивного и ненадежного. Что, если твоя личная жизнь является отражением того, как ты управляешь компанией, тогда они бы предпочли не...
– Ты прикрываешься этим фасадом снежной королевы, который тебе кажется надежной страховкой. Но я так легко не поддамся, – процедил он сквозь сжатые зубы. – Почему ты убежала?
Гнев застил ей взор, так что он виделся ей через смутную, багровую дымку.
– Убежала? Значит, это моя вина, что твоя бывшая – или кем для тебя была – злобная, невоспитанная, грубая...
– Сука. Сдается мне, ты вытанцовываешь вокруг этого слова, – подсказал он. – И, нет, я не виню тебя за ее поведение. Но я хочу понять, почему ты ушла, как будто сделала что-то постыдное. Неужели родители принижали тебя до такой степени, что ты считаешь, что заслуживаешь такого отношения?
Его вопросы ударяли близко к цели. Слишком близко.
– И что же, по твоему мнению, мне следовало сделать? – она опустилась еще на ступеньку, еще больше сближая их лица. – Схватить ее за волосы? Покатиться с ней по полу, царапая и щипая? А что в следующий раз, когда я встречу другую твою бывшую? А еще одну? А еще одну? Тогда мне следовало бы хранить боксерские перчатки в сумочке, на случай, если я буду конфликтовать каждый раз, сталкиваясь с женщинами, с которыми ты имел интрижки.
Она выговаривала ему, запустив руки в свои волосы. Кто была эта женщина, наносящая словесные удары? Она не узнавала ее – она ей не нравилась. Негодование и бессилие смешались в ядовитую смесь, кипящую в ее желудке. Она ненавидела терять контроль. Ненавидела эмоции, кружащиеся и сворачивающиеся внутри нее, делая ее слабой, уязвимой, открытой для его пристального изучения.
Несмотря на скандал, раздутый из их внезапной помолвки, сегодня мужчины выказывали свое уважение Лукасу, обращались к нему с почтением и восхищением. Женщины прожигали в нем дыры похотливыми взглядами. Его личная значимость не была привязана к имени или крови, бегущей в его венах. Он внушал уважение собственными заслугами и силами. А она? Она даже не получила уважения и любви от своего отца. Для Джейсона и Лукаса она была лишь вещью. Пешкой, направляемой по шахматной доске их мотивами и планами.
– Мы можем обсудить, как много женщин у меня было. Мы можем обсудить, как много из них были совершенно безликими, и как бы я хотел, чтобы таковых было больше. Мы можем обсудить, что мне нравились некоторые, но я, ни одну не любил, – она обернулась и увидела его там же, где и оставила, руки в карманах брюк, тяжелый взгляд зафиксирован на ней. – Мы можем обсудить все эти вопросы. Позже. Сейчас мне нужен ответ на мой вопрос. Потому что прямо сейчас только это удерживает меня здесь, на месте, от того, чтобы отправиться в дом твоего отца и свернуть его неблагодарную шею.
Лукас приблизился, напомнив ей о большой, темной камышовой кошке на охоте. Здравый смысл и инстинкт самосохранения кричали ей отойти, но опыт велел остаться на месте. Как и любой хищник, чувствующий страх, он использует свое преимущество, воспользуется ее слабостью. Ее слабость в предательской реакции на его близость, его аромат. Его слова. Его прикосновение. Особенно его прикосновения.
– Почему у меня есть ужасное подозрение, что ты веришь той ерунде, которую он нес в своем офисе?
Она опустила свой взгляд на сильную колонну его шеи. В какой-то момент поездки домой он снял галстук и расстегнул верхнюю пуговицу. Смуглая, гладкая кожа туго натянутая на мощном выступе его ключиц, и она изучала полосу плоти, как если бы на ней были нанесены все туманные ответы к Вселенной. Все, что угодно, только бы избежать его взгляда, проникающего очень глубоко.
– Каролина лишь высказала вслух то, что другие люди думают, – ответила она мягко. – Что ты женишься на мне только из-за моей фамилии, чтобы подобраться ближе к моему отцу и его связям, – вдохнув, она подняла голову. И почти опять решила отступить, опаленная бирюзовым пламенем, обращенным к ней. – Как и я, они, скорее всего, видели женщин, с которыми ты встречался. Ни одна из них не похожа на… – она приостановилась – …меня. Игра во влюбленность необходима, но не все поверят, что в твоей внезапно вспыхнувшей любви нет финансовых мотивов.
Она расправила плечи, вздернула подбородок. Для всего мира гордость, может, и считается грехом, но для Блэйков это достоинство. Необходимость. А прямо сейчас и единственное, что у нее осталось.
– Твоя цель – унизить моего отца лично и в бизнесе. Миссия наполовину завершена. К моменту нашей свадьбы на следующей неделе твоя вендетта осуществится. Важно ли кому или во что я верю? Изменит ли это твое мнение об этой помолвке? Этой свадьбе?
– Нет.
Незамедлительный, резкий ответ не должен был выбить воздух из ее легких. Лукас никогда не лгал ей о своих планах и ее роли в них. Его гнев по отношению к ее отцу трансформировался в ненависть. Его мотивы выступали за границы денег и общественного признания. Что? Неужели она ожидала, что он быстро свернет свою кампанию по мести и шантажу из-за ее чувств? Она почти рассмеялась. Это потребовало бы поместить ее желания, потребности и сердце перед его собственными планами. Но никто – даже ее родители – никогда этого не делали.
– Спокойной ночи, Лукас.
Она отвернулась, внезапно почувствовав усталость. Вес его пристального взгляда толкал ее в спину, заставляя желать укрыться от него. Завтра, когда защитный слой на ее эмоциях не будет таким тонким, почти прозрачным, она сможет посмотреть на него опять. Но не сегодня...
Твердая, плотная стена мускулов прижалась к ее спине, выбивая воздух из ее легких. Лишь крепкое объятие руки, обтянутой черным рукавом, не дало ей упасть. Жар лизнул ее спину и шею.
– Ты права, – промурлыкал Лукас в ее ухо, нежным тоном, противоречащим руке, обхватывающей ее талию... и твердой, толстой эрекции, прожигающую сквозь слои одежды. Она погрузила зубы в нижнюю губу, сдерживая стон и похотливое желание опуститься на эту стальную длину. – У меня никогда не было женщины, как ты. Они были безликими, безымянными, ничего не значащими для меня, но ты... Я не могу изгнать тебя из своего разума. Дорогая, секс был неплох прежде, но ничто не сравнится с этой чертовой примитивной потребностью, которая изводит меня денно и нощно. А ведь я еще даже не побывал внутри тебя. Один поцелуй, Сидней. Один поцелуй. Я не чувствовал, как ты трепещешь подо мной, ты еще не обвивала меня руками и ногами. И черт меня побери, если я не хочу этого. Нет, не делай так, – прошептал он. Ослабляя хватку на ее талии, он коснулся большим пальцем ее губы и высвободил ее из прикуса. – Так-то лучше, – он хмыкнул, потирая нежность ее плоти. – Позволь мне...
