Текст книги "Любить, чтобы ненавидеть"
Автор книги: Нелли Осипова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
– Просто не могу до сих пор поверить в свое счастье…
Клава с Сашенькой вернулись в Москву с комфортом, их довез до самого дома Яков Петрович. Из чувства гостеприимства и благодарности она пригласила его в дом, представила Даше. Потом попросила у нее разрешения продемонстрировать гостю мастерскую маэстро, чем привела его в неподдельный восторг.
– Я убедился, что сделал правильный выбор – ваш муж, безусловно, талантливый художник.
Даша про себя подумала, что если бы Яков Петрович увидел творческие поиски Гоши на ниве абстрактного искусства, то неизвестно, как бы отнесся к этому.
– Вы знаете, я даже заказал ему портреты моих дочерей, правда, не очень представляю, как мои малышки станут позировать, они такие непоседы.
Даша удовлетворенно вздохнула – вся так называемая абстракция мужа лежала свернутой в дальнем углу мастерской. Вряд ли, взглянув на нее, гость решился бы отдать своих малюток на растерзание Гоше.
Она пригласила гостя за стол, но тот вежливо отказался, поскольку дел у него было невпроворот. На том и распрощались.
Последующие несколько дней были посвящены сборам для переезда на дачу. Собственно, этим занималась Клава, время от времени привлекая на помощь Сашеньку. Вечерами Даша критически оглядывала растущий ворох вещей и недовольно ворчала:
– Ты что, навсегда переселяешься на дачу? Я же буду по воскресеньям приезжать. Если что-нибудь дополнительно понадобится – привезу.
На что Клава неизменно отвечала:
– Все, что мне требуется, должно быть под рукой. Зачем мне ждать твоего приезда, волноваться, лишний раз звонить? И мне беспокойство, и тебе лишние хлопоты.
– Непоколебимая ты женщина, – приговаривала Даша, но не спорила, потому что знала: бесполезно это.
Наконец наступил долгожданный день: погрузили чемоданы и сумки в машину, Сашеньку усадили на заднее сиденье, Клава устроилась рядом с Дашей, и отправились.
На даче Даша не стала задерживаться, знала, что Клава сама справится, погуляла с Сашенькой, подставила лицо июльскому солнцу и отправилась обратно в Москву.
Вернувшись поздним вечером с дачи, Даша оглядела враз опустевшую квартиру и вздохнула с чувством облегчения, знакомым даже самым заботливым и любящим матерям: она свободна. Вот только что с этой свободой делать, она не представляла…
Дворник Сергей Иванович, степенный, средних лет человек, проснулся, как заведено, в пять утра, принял душ, тихонько, чтобы не будить жену и дочь, вскипятил себе чай на кухне, выпил, не спеша оделся, благо по летнему времени всего и было одежды что брюки да футболка, и ровно в шесть спустился во двор, зажатый двумя старыми домами, чтобы взять из сарая свой нехитрый инвентарь. Он не выспался, потому был хмур и не радовался тихому, ясному, летнему утру, когда воздух еще не испортили выхлопные газы машин, снующих днем даже здесь, в укромном уголке, образованном переплетением старинных московских Бронных улиц. Сергей Иванович зевнул. Вчера мотоцикл этого наглеца, что повадился приезжать без глушителя к дамочке из соседнего дома, два раза будил его… Он подошел к сарайчику, в котором хранил свои дворницкие принадлежности. На дужке замка висел огрызок цепи. Дворник задумчиво подергал его, подумал, что это, скорее всего, цепь, которой этот наглец приковывает свой мотоцикл к его замку, но никаких подозрений у него не возникло. Он отпер замок, достал метлу, закрыл дверь, запер ее и побрел из тесного, мрачного двора-колодца на улицу. И тут что-то необычное в расположении мусорных баков, обычно стоящих рядком в темном, всегда сыром проезде во двор, привлекло его внимание. Сергей Иванович подошел и замер: за баком лежал, скрючившись, человек. Под его головой краснела лужа загустевшей крови. Чуть в стороне валялись какие-то бумаги и, как показалось дворнику, паспорт. Сергей Иванович испуганно попятился, оглянулся, облизал языком внезапно пересохшие губы, взял себя в руки, приблизился к человеку, заставил себя прикоснуться к его лбу и отдернул руку. Лоб был ледяным. Растеряв всю свою солидность, Сергей Иванович побежал домой и стал названивать в районное отделение милиции, не заботясь о спящих домочадцах. Услышав его взволнованные слова «В нашей подворотне труп», вышла жена в халате и забросала его вопросами, но он отмахнулся и поспешил вниз встречать оперативников.
Пока стремительно разворачивалась рутинная процедура – ограждали место убийства, делали фотографии трупа, старший из двух оперативников, капитан, рыжеватый, с резким лицом, внимательно и крайне осторожно просматривал документы, одновременно задавая Сергею Ивановичу вопросы:
– Документы ты доставал?
– Эти бумаги-то?
– Ну да, документы, – с этими словами капитан положил паспорт, удостоверение и несколько сложенных вчетверо листов бумаги в прозрачный пакетик.
– Нет, что вы, товарищ капитан, разве можно… Они рядом валялись.
– Мотоциклетный шлем откуда здесь взялся?
– Так его он. Я этого парня тут не первый раз вижу. Обычно на мотоцикле приезжал… грохотал на всю округу…
– Подожди, ты уверен, что и раньше его видел?
– Конечно, уверен. Наглый такой, свой мотоцикл вон к замку на двери моей сараюшки приковывал цепью… Я ему говорю, мол, захотят увести, так мою дверь вместе с твоим мотоциклом уведут, а мне потом колготись, ищи…
– И часто он приезжал?
– Не так, чтобы очень, только последние месяца два, нет, почти три не появлялся, я было вздохнул… А вчера опять приехал…
– А где мотоцикл?
– Так увели небось, – не без легкого злорадства сообщил дворник. – Я же его предупреждал…
Но капитан своими вопросами не давал Сергею Ивановичу разговориться:
– К кому он приезжал, знаешь?
– К этой, синеглазой дамочке из шестиэтажки.
– В какой квартире она живет?
– Вот этого я не знаю…
– А этаж?
– Точно не знаю, товарищ капитан, но он всегда лифтом поднимался, наверняка четвертый или пятый.
– Синицын! – крикнул капитан. К нему подбежал молодой оперативник в гражданском: – Пойдешь со мной. И ты, – бросил капитан к дворнику.
В лифте капитан на мгновение задумался, прежде чем нажимать кнопку этажа.
– Ну что, проверим твою интуицию?
– Чего-чего? – не понял Сергей Иванович.
Но капитан не ответил и нажал на кнопку четвертого этажа.
Пока лифт ехал, дворник недовольно сопел и бормотал:
– Ну проверяйте, проверяйте, только я все, как есть, рассказал…
На лестничную площадку выходили четыре двери.
– По часовой пойдем? – спросил оперативник, указав на левую дверь и не дожидаясь согласия, двинулся к ней.
– Подожди, – остановил его капитан. – В такую рань лучше, если в форме.
Он резко и требовательно позвонил.
Довольно скоро женский голос спросил:
– Кто там?
– Милиция, – ответил капитан и приложил к глазку удостоверение. – У нас к вам есть вопрос. Можете пока не открывать, ответьте только – вчера вечером к вам некий гражданин Степан Власенко не заходил?
– Нет! А что?
– Спасибо, ничего особенного, – и капитан хотел было перейти к следующей квартире, но дверь неожиданно распахнулась, и на пороге возникла пожилая, благообразная женщина в подобии пеньюара, наброшенного на ночную рубашку, с древними бигуди на светлых, тронутых сединой волосах и тонкими, бледными губами.
– Кто-то ломился к Елагиной, а она не пускала. И этот хулиган кричал на весь подъезд всякие непристойности. Вы не поверите, – сказала она доверительно, – он даже грозился убить какого-то толстобрюхого.
– Толстобрюхого? – удивился младший из оперативников и переглянулся с капитаном.
– Почему вы уверены, что ломились к Елагиной? – спросил тот.
– Так вот же ее дверь напротив, – указала женщина.
– Спасибо, – кивнул капитан. – Мы к вам попозже зайдем.
– Конечно, конечно, – с готовностью отозвалась наблюдательная соседка. – У нас сроду такого не было, распоясались, надо сразу же положить этому конец. Спасибо, что приехали.
Катя и Андрей спали самым крепким, утренним сном, когда в прихожей раздался мелодичный звонок.
Они вскочили. Катя набросила халатик прямо на голое тело и побрела к входной двери. Андрей стал быстро одеваться. Позвонили снова. Катя долго и очень внимательно разглядывала в глазок удостоверение, а затем и самого капитана.
– Одну минуточку! – крикнула она непрошеным посетителям и стала отпирать дверь, оглядываясь на Андрея.
Только убедившись, что он успел одеться, она открыла дверь.
– Вы проживаете в этой квартире? – спросил капитан.
– Да.
– Ваша фамилия Елагина?
– Да.
– А имя-отчество?
– Екатерина Викторовна.
– Я могу войти, Екатерина Викторовна?
– Да, конечно, – Катя посторонилась.
Вслед за капитаном в прихожую просочился молодой оперативник в футболке и легкой куртке.
– Я не понимаю… такая рань… Что случилось?
– К вам вчера около двенадцать ночи стучался мужчина?
– А, так вы по этому поводу? Да, стучался, – ответила растерянно Катя, недоумевая, откуда это им известно, и тут же подумала, что, наверное, пожаловалась соседка, женщина малоприятная, во все встревающая. «Долго же они ехали», – мелькнула мысль.
– Садитесь, пожалуйста, – Катя подвинула стул.
Рыжий капитан из убойного отдела тяжело опустился на стул, положив перед собой стопку чистых листов бумаги, и мрачно уставился на Андрея. Настроение у него было хуже некуда: ночью он дежурил по отделению и мечтал утром отправиться домой, выспаться, и надо же, такая невезуха, даже форму не успел сменить на штатскую одежду.
– А это кто?
– Мой гость.
– Документы попрошу.
Андрей сжал зубы от возмущения, но решил не обострять ситуацию и протянул капитану свой паспорт.
Рыжий уставился в паспорт с таким вниманием, словно пытался прочитать не только основные данные, но и между строк.
– Иногородний?
– Совершенно верно.
– Откуда? – задал совершенно глупый вопрос капитан, как будто в паспорте не было указано место жительства.
– Из Средневолжска, – сдерживаясь, ответил Андрей. – Я в командировке.
– Что, в гостинице мест не было?
– Это вопрос не вашей компетенции.
– Сейчас все в моей компетенции, – бросил капитан, записал себе паспортные данные Андрея, вернул ему паспорт и вновь обратился к Кате: – А кем приходится вам Степан Власенко?
– Он мой знакомый.
– Какие у вас были с ним отношения?
– Почему были? Они есть – мы приятели.
– Тогда почему вы не впустили его в квартиру?
– Во-первых, потому, что он был пьян, а во-вторых, так поздно ко мне не принято приходить.
– Это я подтверждаю, он никогда вечером не приезжал, только утром или днем, – вставил Сергей Иванович.
«Господи, что это такое? – подумала Катя. – Следит он за мной, что ли? А ведь такой милый человек, всегда здоровается».
– Я тебя не спрашиваю, помолчи. А кто такой толстобрюхий, гражданка Елагина? – капитан скользнул взглядом по стройной, подтянутой фигуре Андрея. Тот явно не годился на роль объекта угроз.
– Откуда я знаю?
– Почему же тогда Власенко кричал, что убьет толстобрюхого?
Кате вдруг стала смешна вся эта история с дурацким допросом, и она улыбнулась, вспомнив, как Степ называл Аркадия Семеновича, хотя никогда его не видел.
– Спросите у него.
– Это, к сожалению, невозможно, потому что он мертв, – каким-то торжествующим тоном заявил капитан.
Тут вмешался Андрей:
– Шесть часов назад он был жив и орал на весь дом, перебудил соседей. Вас вызвали, чтобы навести порядок, а не комедию играть. Мало того что вы приехали с таким опозданием, так еще и куражитесь.
Рыжий капитан озлился: сидит дамочка в халатике, в ус не дует, небось любовник прикатил с Волги не вовремя – вот и не впустила парня. Он там убитый валяется, а тут права, понимаешь, качают, о компетенции рассуждают. Я им сейчас и компетенцию, и кураж свой продемонстрирую.
– Значит, так. Сейчас спустимся во двор – вы оба. Будете труп опознавать вашего Власенко. Все. Собирайтесь, дамочка.
– Послушайте, мы ничего не понимаем, – решительно вмешался Андрей. – Вы можете толком объяснить, что происходит?
– А ты еще не врубился? – вдруг грубо перешел на «ты» капитан. – По-русски говорю: убили Степана Власенко, в подворотне валяется. Ясно? Одевайтесь!
– Боже мой! – воскликнула Катя, схватилась за притолоку и стала медленно оседать на пол.
Андрей подхватил ее, посадил на тахту.
– Успокойся, пожалуйста, успокойся… Здесь какая-то ошибка. Надо все выяснить. Никуда ты не пойдешь.
– Как это не пойдет? Не имеете права отказываться от опознания! – рявкнул рыжий.
– Оставьте ее в покое! Разве не видите, в каком она состоянии?
Катю трясло, руки ее буквально ходуном ходили, зуб на зуб не попадал, как от холода. Андрей снял с нее шлепанцы, уложил на тахту, укрыл пледом и решительно заявил:
– Никуда она не пойдет. Опознавать труп должны близкие родственники. Что касается меня, то я его вообще никогда не видел, так что ни о каком опознавании не может быть и речи!
– Ты мне тут свои правила не диктуй! – рявкнул капитан.
– Потрудитесь не тыкать. Вы нарушаете все правила ведения следствия, это даже неспециалисту понятно.
– Не надо, Андрей… это ужасно… Почему, кто его убил?
– Именно это я выясняю, а вы мешаете следствию. Итак, гражданка Елагина, спрашиваю еще раз: какие у вас были отношения с покойным?
Катя замотала головой, не в силах отвечать.
– Это ее личное дело, – жестко произнес Андрей. – Вы не полиция нравов. Покойный в пьяном состоянии стучал в полночный час, хулиганил, ему не открыли дверь и даже не разговаривали с ним. Что вам еще нужно?
– Вопросы здесь задаю я, – произнес капитан сакраментальную фразу.
Андрей оказался в сложной ситуации: с минуты на минуту позвонят из диспетчерской такси, которое он заказал, а оставить Катю одну в таком состоянии невозможно. Отменить вылет тоже невозможно. Тогда он наклонился к Кате и тихо сказал:
– Дай мне номер телефона мамы, я попрошу ее приехать сюда.
Катя назвала. Андрей вытащил свой мобильник из кармана и под протестующие возгласы второго оперативника набрал номер, извинился, что звонит в такую рань, и попросил срочно приехать. Чтобы не пускаться в долгие объяснения и не очень пугать Елену Андреевну, сказал, что у Кати высокая температура.
Пока Андрей говорил по телефону, рыжий служитель закона встал, бросил Кате небрежно:
– Никуда не уходите. Мы еще продолжим, а пока я должен допросить вашу соседку, – и вышел, велев Сергею Ивановичу и младшему оперативнику оставаться в квартире Елагиной.
Через несколько мгновений после ухода капитана зазвонил телефон. Андрей ответил. Диспетчер сообщила, что такси ждет у подъезда. Андрей вышел в прихожую, убедился, что его кейс стоит там, у самой двери, вернулся, сел рядом с Катей, взял ее руки в свои – они были ледяные – и стал отогревать, растирая и дыша на них.
Вскоре зазвонил дверной звонок, он пошел открывать дверь, но оперативник опередил его.
Приехала Елена Андреевна. Бросилась к Кате, приложилась губами к ее лбу, проверяя температуру, и вопросительно посмотрела на Андрея. Он постарался как можно короче изложить ей истинное положение вещей. Потом извинился и стремительно вышел из квартиры, подхватив на ходу кейс. Оперативник попробовал задержать его, но Сергей Иванович, осмелевший в отсутствие капитана, неожиданно сказал:
– Да оставь ты его, разве не понимаешь – не там ищете. А убийца небось уже перебивает номера на «Харлее».
Оперативник, хоть и понимал, что ему влетит от капитана, все же оказался достаточно рассудительным и объективным, поэтому, махнув рукой, сел.
Снова позвонили в дверь. Катя вздрогнула, привстала. Елена Андреевна обняла ее и сообщила, что приехал, наверное, отец.
– Почему? – слабым голосом спросила Катя.
– Я перед выездом сообщила ему.
Действительно, это был Виктор Елагин. Он стремительно вошел, всей своей мощной фигурой оттеснив оперативника, отпиравшего дверь, бросился к дочери, присел рядом, и оба родителя, обняв ее с двух сторон, принялись утешать и одновременно расспрашивать, поскольку не очень представляли себе, что же на самом деле произошло.
В это время рыжий капитан беседовал с соседкой, живущей напротив. Хотя и была она дамой неприятной во всех отношениях, однако никакой напраслины на Катю не возводила, напротив, рассказала, как погиб у нее муж, как много она работает, даже вечерами, когда приходилось ей за какой-нибудь хозяйственной надобностью заглянуть к молодой женщине.
– А этот, Власенко, часто у нее бывал? – все не унимался капитан.
– В прошлом году часто, почти каждую субботу или воскресенье утром приезжал, а потом они вместе уезжали на целый день. Нынче почти не видать его стало.
– Ночевать оставался?
– Вот это нет, никогда.
– Откуда вы знаете, может, оставался, только вы не слышали?
– Как же! Не услышишь его! Он как на свою тарахтелку сядет, так вся округа слышит, а мои окна прямо во двор выходят.
Казалось, рыжий капитан, невыспавшийся после тяжелого дежурства, удовлетворил свою профессиональную любознательность и, немного успокоившись, пришел к выводу, что на самом деле здесь ничего нового и криминального ему не наскрести. Он откланялся и вернулся в Катину квартиру.
Навстречу ему поднялся очень знакомый человек. Присмотревшись, он узнал в нем артиста, который совсем недавно в милицейском детективе играл главную роль. Капитан на мгновение растерялся, но быстро оценил обстановку и спросил:
– Вы кто будете?
– Виктор Елагин, отец Кати, – поставленным актерским голосом ответил тот.
– А вы? – он ткнул пальцем в Елену Андреевну.
– Мать.
– А где этот… который из Средневолжска?
– Он уехал, – ответила Катя, которая за это время собралась, взяла себя в руки и теперь думала только о том, чтобы у Андрея не было никаких неприятностей.
– Кто разрешил? – вновь взвился следователь.
– Никто, – ответил Сергей Иванович. – Сам взял и уехал. Говорил же он, что командировка всего на один день.
– Опять лезешь, когда не спрашивают?
Младший оперативник развел руками:
– Ну не надевать же на него наручники, товарищ капитан.
– А показания? – Он схватил со стола листки бумаги и потряс ими. – Где его показания? Где его подпись?
– Пишите, что считаете нужным, я подпишу, – сказала Катя. – Он не мог оставаться дольше – у него самолет…
Это была последняя капля в финальной сцене, как сказала бы мать. Дальше пошла следующая сцена. Капитан вскипел, стал орать, что так это не оставит, все выяснит, засудит, накажет и все такое прочее… словом, совсем слетел с катушек, потеряв контроль над собой.
Виктор Елагин поднялся с тахты, указал следователю на стул и, вибрируя своим роскошным баритоном, заявил:
– Криком делу не поможешь, товарищ капитан. Я уверен, вы зря теряете время. Лучше сядьте и пишите свой протокол. Не век же вам оставаться здесь.
И, странное дело, капитан, который позволял себе хамить гораздо более импозантному и уверенному в себе Андрею, вдруг сел, извлек из кармана ручку и стал писать. Вот она, всемогущая сила актерской популярности!
Все замерли в ожидании. Молчание длилось несколько минут, пока он не протянул Кате исписанный мелким писарским почерком лист бумаги. Она подписала, не читая.
– Надеюсь, инцидент исчерпан? – как можно доброжелательнее спросил Виктор.
– Пока следствие не закончится, ничего не могу сказать, – бросил, уходя, капитан.
– Желаю вам успеха, – сказал ему вслед Елагин.
За капитаном поспешили младший оперативник и Сергей Иванович.
Катя облегченно вздохнула, но тут же мысленно укорила себя – ведь там, внизу, лежит Степ. И снова по всему телу пробежала волной дрожь. Она сцепила руки замком, чтобы успокоиться.
– Я никак не могу в это поверить… Кто мог его убить? За что? У него не было врагов.
– А разве этот мент тебе не сказал? – удивился отец. – Его убили из-за мотоцикла.
– Кто тебе это сообщил?
– Господи, да там, внизу, все оцеплено, рядом с трупом валяются огромные кусачки, которыми угонщики цепь разрезали и ударили его по голове.
– Этого не может быть! – вскричала Катя. – Он всегда в шлеме, снимал, только когда говорил по сотовому.
– Шлем валялся там же, в подворотне.
– Витя, давай прекратим это обсуждение, разве ты не видишь, что с девочкой творится? Пора уже всем успокоиться, – заявила категорически Елена Андреевна.
– У тебя есть что выпить? – спросил Катю Елагин, по-своему интерпретировав слова жены.
– В морозильнике водка. На кухне…
– Вот и снимем стресс, заодно и помянем, – с наигранной бодростью воскликнул Елагин. – Я его, правда, никогда не видел, но мать говорит о нем хорошо…
– Я его тоже никогда не видела, – перебила Елена Андреевна. – Просто я считаю, что он очень помог Катюше справиться с депрессией и уже хотя бы за это ему благодарна.
Елагин по-хозяйски открыл сервант, достал три рюмки, принес водку, не забыв захватить тонко нарезанную ветчину, купленную Катей вчера специально на завтрак Андрею, так и оставшуюся нетронутой, снова заглянул в сервант, нашел тарелки, вилки, поставил на журнальный столик и подкатил его к тахте, на которой так и сидели, обнявшись, мать и дочь. Разлил водку. Все это получалось у него легко, изящно, непринужденно, и Катя невольно залюбовалась своим молодым, несмотря на возраст, отцом.
– Помянем?
Катя одним большим глотком выпила, ни слова не говоря, поднялась, мягко отстранив руку матери, и пошла в ванную. Ополоснула лицо, поправила волосы, задумчиво оглядела себя в зеркале, вернулась в комнату, села на прежнее место и сразу же потянулась за бутылкой, чтобы налить себе еще.
Виктор перехватил бутылку, глянул на жену, та едва заметно кивнула, и он наполнил рюмку дочери.
– Совершенно не могу представить себе его мертвым. Может, я все же спущусь?
– Не надо, детка. Ему это уже ничего не даст, а тебе – только душу травить… Да и нет его уже там, увезли, наверное, – рассудительно предположил Елагин.
– Какая ужасная смерть… В подворотне, где мусорные баки стоят…
– Смерть всегда ужасна, – заметила Елена Андреевна.
– Я теперь не смогу мимо подворотни ходить… Каждый раз о нем буду думать… – Катя вздохнула.
Елагин налил себе, нацелился вилкой на ломоть ветчины.
Катя укоризненно заметила:
– А вот тебе, папа, не надо бы больше.
– Надо – в свете того, что я собираюсь тебе сказать, – и он второй раз вопросительно посмотрел на Елену Андреевну.
Она поняла его без слов и опять кивнула, соглашаясь.
– Мы вот что с твоей мамой подумали… У тебя с этой квартирой связано много негативных воспоминаний.
– И хороших тоже…
– Да, и хороших… Не перебивай отца. Потом эта подворотня будет вечным напоминанием. Словом, вот что мы с мамой предлагаем: мы продаем эту квартиру и мамину. Ты переезжаешь в мою двухкомнатную, а мы покупаем трехкомнатную, а если хватит сбережений, то и четырехкомнатную. Так даже лучше – гостиная, спальня и два кабинета…
– Ничего не понимаю! – воскликнула Катя.
– Знаешь, Елагин, если ты так объясняешь своим актерам задания, то я просто поражаюсь, как они хоть что-то улавливают из твоих пояснений. Двухкомнатная, трехкомнатная, четырехкомнатная… А главного не сказал: мы с твоим отцом решили воссоединиться.
Катя замерла в неподвижной позе, не выпуская из рук рюмки, только хлопала глазами, потом вскочила, бросилась отцу на шею, принялась целовать, повторяя:
– Папка, мама… – и внезапно зарыдала, уткнувшись носом в широкую отцовскую грудь.
– Ну вот, Катенок, хотели тебя обрадовать, а ты… – улыбнулась Елена Андреевна.
– Обрадовать? Да вы представить себе не можете, что это для меня значит, какое счастье! Я об этом даже и мечтать не могла. С самого детства помню, как замирало у меня сердце, когда я видела моих ровесников, гуляющих с папами и мамами, держась за их руки. Как вы додумались до этого, когда? Почему только сейчас, а не раньше?
– Девочка моя, столько вопросов… Думали давно и каждый в отдельности, а потом подумали вместе – и все получилось, – хитро подмигнул Елене отец.
– Не верь, Катенок, отец твой коварен и лжив, все было совсем не так, – возразила мать.
– Ну, скажем лучше, не совсем так, – поправил ее Виктор. – Но сейчас не до подробностей. Главное – мы приняли решение, и пока будут тянуться квартирные дела, мама переезжает ко мне.
Катя кидалась обнимать то мать, то снова отца и плакала, плакала, плакала, чего прежде никогда с ней не случалось.
Виктор и Елена Андреевна сидели еще долго у Кати, обсуждая, уточняя, фантазируя, вспоминая различные события, пережитые вместе и порознь, и таким образом словно отводили от дочери очередной удар судьбы, с которым ей предстояло еще справиться.
Позвонил Андрей из Средневолжска. Спросил, как закончился разговор с оперативниками, выяснил подробности, поинтересовался, не будет ли у Кати в последующем осложнений. Потом все твердил, что чувствует себя предателем, потому что бросил ее одну.
– Вовсе нет, – сразу же отмела она его раскаяния, – ты здорово придумал вызвать маму.
– Она еще у тебя? – спросил он.
– Да. И папа тоже!
– Это прекрасно. Я рад, что ты не одна. Передай им привет и мои извинения. Я очень сожалею, что знакомство с Еленой Андреевной произошло при таких печальных обстоятельствах. А ты выяснила причину убийства?
– Его убили только из-за мотоцикла, представляешь?.. Если бы просто пригрозили, он отдал бы его без сожалений: мотоцикл старый, он говорил, что хочет купить новый, более современный, какой-то другой марки… Деньги у него были… Сейчас все это не имеет значения… Я не знаю, кто и где будет его хоронить… не представляю, как мне следует поступить.
– Поступай, как подскажет тебе сердце и интуиция. Я не могу ничего советовать, но только прошу – береги себя, пожалуйста. Я люблю тебя, моя родная.
– Я тоже…
– У него все в порядке? – поинтересовалась Елена Андреевна.
– Да, он уже на работе. Спасибо вам, что приехали так быстро – ему никак нельзя было задерживаться.
– Катенок, – начал отец вкрадчиво, – я никогда не встревал в твои дела, но в данном случае… видишь ли, роман с женатым мужчиной всегда чреват сложностями, так сказать…
– Дорогие мои родители, я не предполагала, что вы сплетничаете обо мне. Прежде вы себе такого не позволяли.
– Ничего подобного! – деланно возмутилась мать. – Сплетничают с дурными намерениями, а я всего лишь поделилась с отцом, и мы обсуждали…
– Вот, вот – обсуждали, осуждали… Слова одного корня.
– Мы с мамой люди без филологического образования, так ты уж не суди нас, Катенок. Мы нормально беспокоимся и не хотим, чтобы тебя постигло разочарование, – сказал Елагин и крепко обнял дочь.
– Я очень его люблю, пап… После гибели Кости со мной ничего подобного не случалось, я думала, что просто буду доживать…
– Что за ерунда, в твои-то годы! – возмутился отец и взъерошил ей волосы. – Никогда не говори так.
– Встреча с Андреем все изменила во мне… Ты не волнуйся за меня, я счастлива… Только эта смерть…
– Не нужно к этому возвращаться, девочка моя, все переболит, все постепенно пройдет.
– Ма, ты не могла бы переночевать сегодня у меня? Что-то мне страшно при мысли остаться одной.
– Конечно, – согласилась Елена Андреевна. – Я сама хотела предложить тебе, если это не нарушит ваших с Андреем планов.
– Какие планы? Ты думаешь, он через день летает в Москву и заранее что-то планирует? Если бы так…
– Тогда решено. Я просто поживу у тебя, сколько потребуется. Только съезжу домой, захвачу кое-что необходимое и отчет по плановой работе, который рожаю в тяжких муках.
– И ты можешь никуда не ходить и быть со мной? – радостно переспросила Катя.
– Да, Катенок, до начала вступительных экзаменов в РАТИ – меня опять запихнули в приемную комиссию.
– Никак не привыкну к этой аббревиатуре, – поморщился Виктор, – кому мешал старый добрый ГИТИС?
– Надо идти в ногу со временем, – заметила Елена.
– Ах ты моя современная старушка, – он обнял жену, но она сердито отстранилась.
– Если ты, старый идиот, хоть раз еще посмеешь так меня назвать…
– То ты уйдешь к гоголю-моголю! – перебил ее Виктор.
– Что это еще за гоголь-моголь? – удивилась Катя.
– Секрет фирмы Елагиных. Здесь вопросы неуместны, – тоном заговорщика ответил отец.
Следующий после убийства день был для рыжего капитана сплошным кошмаром: он получил нагоняй от начальства за бессмысленный допрос свидетелей, которые, по большому счету, свидетелями-то и не были. Последовал втык и за отпущенного без протокола сожителя Елагиной. Позже состоялся крайне неприятный разговор в прокуратуре: прошло более суток, и никакой версии о личности убийцы, если не считать, что кража мотоцикла как мотив убийства была очевидна. Но это вовсе не заслуга оперативников, а само собой разумеющееся обстоятельство.
Озлобленный вконец капитан вспомнил о мальчишке-журналисте из одной мерзкой газетенки, которая специализировалась на всяких сплетнях и по этой причине имела один из самых высоких рейтингов среди периодической печати столицы. Мальчишка еще совсем зелененький, но чрезвычайно прыткий и деловой: придет, бывало, пристанет как банный лист – подай ему свежую сенсацию! Даже карточку свою визитную вручил, мол, если что – звякните, я тут же подъеду. Несколько раз он платил долларами за информацию. Были ли это его собственные деньги или редакция выделяла на такие дела средства, рыжий капитан не знал – какая разница, главное, что без расписки, без каких-либо доказательств сольешь ему информацию, а он тебя зеленью отблагодарит.
Капитан порылся в ящике своего стола, нашел карточку, извлек, положил около телефона, задумчиво посмотрел на нее и набрал номер телефона…
На следующий день в газете, на полосе, где обычно размещались всякие сплетни – проверенные и непроверенные – появилась заметка под названием: «Любовник из Средневолжска», в которой рассказывалось о том, как некая девица отвергла своего прежнего воздыхателя, известного поэта-песенника Степана Власенко, именуемого фанатами рок-группы Степом, во имя нового любовника, приехавшего лишь на один день в столицу по служебным делам и тем не менее успевшего покорить сердце неразборчивой девицы. В результате поэт был выставлен темной ночью на улицу, где его и убили. Личность убийцы устанавливается. Подозрение с иногороднего любовника пока не снято.
Имен Кати и Андрея в заметке не было, видно, капитан воздержался перегибать палку – уж больно уверенно держался этот тип из Средневолжска да и папочка-артист может в силу своей популярности как-нибудь подгадить. Однако название улицы, где произошло убийство, журналюга не преминул упомянуть.
Газету, в которой напечатали заметку об убийстве, большинство московской интеллигенции презирало, и за дело: корявый стиль статей, множество недостоверной информации, поданной без проверки фактов, по принципу – если мы не правы – подавайте в суд. Кстати сказать, судебные разбирательства в связи с искажением фактов, зачастую и клеветническими измышлениями, стали для этой газеты, как говорится, образом жизни. Каждый процесс тянулся так долго, что истец, махнув рукой, прекращал бессмысленную тяжбу. Если газета и проигрывала, то опровержение либо вовсе не появлялось на ее страницах, либо публиковалось с таким опозданием, что и читатели, и сам истец уже и не помнили первопричины спора. И еще одна характерная черта этой газеты вызывала неизменное раздражение у читателей: типографская печать была из рук вон плохой: стоило минут пять подержать газету в руках, как ладони чернели, словно у трубочиста. Так и хотелось позвонить главному редактору и сказать: «Ваша печать пачкает руки!»
