Текст книги "Любить, чтобы ненавидеть"
Автор книги: Нелли Осипова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Клава отвернулась и смахнула слезы. Кому, как не ей, было понять всю тяжесть сиротского детства, ведь именно в этом возрасте бежала она с толпой обезумевших от страха женщин и детей, спасаясь от фашистских бомб. Да, конечно, она не помнила своего имени, но свист летящих на землю чудищ она не просто помнила, а даже слышала до сих пор. «Этот звук у меня в ушах, – говорила она. – Умирать буду, а он так и будет визжать».
Васенька сидел за столом спокойно, не крутился, не ерзал, как многие его ровесники обычно делают. Чувствовалась детсадовская дрессура. Клава подкладывала ему на тарелку то одно, то другое, и мальчик послушно все съедал. Сам ничего не просил, но ничего и не оставлял.
После обеда озадаченный Гоша ушел в мастерскую работать, а Клава объявила детям:
– Вы тут без меня поиграйте, а я зайду к папе, нам поговорить надо. Справишься с Васенькой, Сашунь?
– Конечно, баба Клава.
– Если он попросится, своди его в туалет, – и подумала, может, он и проситься-то не умеет, лучше самой сводить, чем довести мальца до конфуза.
Покончив с этим ответственным делом, Клава захватила с собой документы, фотографии, альбом с рисунками и поднялась лифтом на последний этаж дома, где располагались мастерские художников. У нее был свой ключ – она раз в неделю прибирала там, но сейчас предпочла позвонить в дверь.
Гоша впустил ее и сразу же забросал вопросами.
– Погоди, Гоша, не части. Скажи мне прежде, чего ты так разволновался? Или сердце что подсказало?
– А чего мне волноваться? Просто спросил. Непонятно, откуда-то взялся ребенок, ни ты, ни Даша ничего не говорили… При чем здесь сердце, не пойму…
– Сердце всегда при том, – рассудительно заявила Клава. – Вот, погляди, узнаешь? – И она выложила перед ним фотографии маленького Васи.
На одной из них он был снят вместе с Верой.
Гоша небрежно перебрал фотографии, чуть помедлил, вглядываясь в лицо молоденькой женщины, затем вернул снимки Клаве.
Все то время, что он рассматривал их, она внимательно следила за ним, потом взяла из стопки ту самую, где Васенька запечатлен с матерью, и вновь подала Гоше со словами:
– Это Верка, неужто забыл, не узнал?
– Почему я должен ее узнать? – бросил он в бой последний оборонительный резерв.
– Гоша, сейчас уже не время в игры-то играть. Ты хорошо ее знаешь, можно сказать, знал, она тебе тут гольем позировала.
– Клава, ты представляешь, сколько тут натурщиц перебывало, я что, каждую должен помнить?
– Это ты жене своей зубы-то заговаривай, а мне зачем? Знаю, знаю, можешь не объяснять, – пресекла она его попытку возразить ей. – Ведь я всегда знала, чем ты здесь, кроме рисования, занимался, только ни разу не выдала тебя, не встряла в ваши с Дашей отношения. А теперь – все. Так что садись, генацвале, и слушай.
– Да я тебя битый час слушаю и все понять не могу, – опять из последних сил уцепился за оборонительный рубеж Гоша.
– Значит, такие вот дела: Вера умерла и оставила этого Васеньку круглым сиротой. А мальчик-то – твой сын…
– Что-о-о?! – взвился Гоша.
– Да не кричи ты… Давай лучше думать, как нам быть. Она только с тобой и спала, не предохранившись, вот и забеременела.
– Если бы это было так, сразу бы прибежала ко мне, – заявил Гоша.
– Совесть ей не позволила, да и знала она, что с тебя как с козла молока, не дура была, поняла, что настоящий бордель здесь…
– Ты говори да не заговаривайся! – возмутился Гоша.
– Опять ты свое… Скажи спасибо, что не Даша к телефону подошла, когда соседка Веркина позвонила. У нее и телефон твой есть, и как звать тебя, знает. Она Вере помогала, как могла, а теперь, когда та померла, не может на себя мальчишку взять. Да ты посмотри, вглядись, он же копия твоя. И вот еще, – Клава раскрыла альбом, – полюбуйся, как рисует.
Гоша взял альбом, нехотя пролистал пару страниц, вернул Клаве.
– И ты предлагаешь мне взять чужого парня, признать его своим сыном и предложить Даше заменить ему мать?
– Вай мэ! Как же долго ты соображаешь!
– Хочешь окончательно разрушить нашу семью, да? – Гоша орал, представляя себе, как только что налаженные отношения с Дашей теперь разлетятся в клочья и ничто уже не спасет его вторично.
– Нет, не дай бог! Что ты говоришь! Никогда такое мне и в голову не придет. Зачем напрасно хочешь обидеть меня?
– А где доказательства, что это мой сын? Мало ли что тебе соседка наговорила! Я не могу так вот просто взять и усыновить ребенка, должна быть уверенность.
– А ты возьми свои детские фотографии и сравни с этими, а потом встань вместе с ним перед зеркалом и полюбуйся, ты же художник, разве не видишь – вы одно лицо!
– Клава, среди людей есть не только похожие друг на друга, но и двойники. Вон, по телику то Сталина, то Ленина показывают живых, а это всего лишь их двойники.
– А ты мне про Сталина и Ленина не рассказывай! Давай-ка решать с Васенькой. Что будем делать?
– Ну не могу я так, ни с того ни с сего, в одну минуту решить такой вопрос. Я должен подумать… Может, соседка все нафантазировала… Откуда мне знать?
– Вот что, Гоша, я тебе скажу. Если даже мир перевернется, я этого ребенка не дам забрать в детдом, на все пойду: увезу в свою деревню, уеду в Грузию, хоть там не сладко живется, найду уголок в России… Так ты уж думай, думай, только побыстрее. Завтра я ответа от тебя жду – как решишь, так и сделаем. А соседка здесь совсем ни при чем, какая ей выгода зря наговаривать? Для нее самое простое – отдать его в детский дом. Ладно, я пойду, а то дети там одни. А ты думай, Гоша.
Клава ушла…
Дети так самозабвенно играли в детской, словно всегда были вместе и не существовало между ними возрастной разницы. Стоило Клаве войти в комнату, как Сашенька сразу же бросилась к ней с сияющими глазами:
– Баба Клава! Он такой хороший, такой хороший! Можно, он останется у нас до вечера? Попроси его родителей, чтобы они разрешили, ну, пожалуйста.
Клава отвела Сашеньку чуть в сторону, к окну, и шепотом объяснила:
– У Васеньки нет родителей, он сиротинушка, понимаешь?
– Совсем нет? – Лицо девочки, только что такое радостное, исказилось гримасой печали, она готова была заплакать.
– Совсем. Он жил с мамой, а теперь она умерла. Вот такие дела, генацвале.
– С кем же он теперь жить будет?
– Его хотят отдать в детский дом, – грустно поведала Клава.
– Я знаю, в детском доме очень плохо, я видела по телевизору, как они там спят все в одной комнате… – Сашенька шмыгнула носом.
– Да, не сладко ему придется, – вздохнула Клава. – Я тебе рассказала это для того, чтобы ты не спрашивала у него ничего про родителей, поняла?
– Поняла, – совсем сникла Сашенька.
В это время к ним подбежал мальчик с какой-то игрушкой в руках, протянул и сказал:
– Давай поиграем с ней.
– Тебе нравится это лото?
– Это не лото, а такая игрушка, чтобы учить буквы. У нас в садике тоже есть.
– Так ты и читать умеешь? – спросила Клава.
– Я могу написать на бумаге «Вася».
Сашенька выдвинула ящик своего письменного стола, вытащила лист бумаги и усадила Васеньку. Мальчик немедленно взял из стопки карандашей один и, высунув язык, медленно и очень тщательно вывел на бумаге свое имя.
– А сколько тебе лет? – спросила Сашенька.
Вася показал на руке четыре пальца.
– Баба Клава, а я в четыре годика умела писать?
– В четыре – нет, ты только к шести годам научилась.
– Значит, он очень умненький мальчик, – заключила девочка.
– Да уж, – грустно вздохнула Клава, – при такой жизни не захочешь, а поумнеешь…
– А разве нельзя ему остаться у нас навсегда? – не унималась Сашенька.
– Это могут решить только мама с папой.
– Когда мама придет, я попрошу ее, ладно?
– Посмотрим… – неопределенно произнесла Клава и, оставив детей, ушла на кухню. Через минуту она заглянула в детскую, спросила Сашеньку: – А тебе, егоза, не пора за уроки садиться?
– Ты что, баба Клава, завтра же суббота! Ничего не задали, – сообщила радостно Сашенька.
Клава вышла, бормоча себе под нос: «Совсем голову потеряла с этим мальцом…»
Даша вернулась с работы в отличном настроении: бутик процветал, пользовался популярностью, набирал постоянных покупателей. В основном сюда приходила молодежь, много начинающих актеров, уже успевших завоевать популярность в российских сериалах. Правда, Даша прекрасно понимала, что в большинстве этих свежеиспеченных русских санта-барбарах актерским мастерством и не пахнет, но к ее бизнесу сие не имело отношения.
Как-то зашел к ним в жутко затрапезном виде парень, помялся, потоптался неловко, а потом обратился к продавщице с просьбой:
– Мне бы приодеться… только вот не знаю, что выбрать…
– Вам повседневный костюм или для другой цели? – спросила опытная продавщица.
Он застенчиво улыбнулся, объяснил:
– Видите ли, у меня вышли сразу две книжки в разных издательствах… Сначала ничего не печатали, а потом вот сразу… Даже на следующую договор заключили. Теперь будет презентация одной книги, а мне не в чем показаться на людях…
И столько было искренности и растерянности в его словах, что Дашины девчонки присоединились к наиболее опытной продавщице, и они всем скопом одели его, принарядили. В благодарность он пригласил всех на презентацию и обещал подарить свою книгу.
А сегодня он вновь зашел в бутик, кое-что купил и неожиданно, перебрасываясь с девочками разными историями и смешными анекдотами, предложил:
– А хотите, я вам прямо сейчас придумаю рекламный слоган?
Всем стало интересно, даже некоторые покупатели, которые слышали его слова, замерли в ожидании, а он, помолчав несколько минут, выпалил:
– Трусы от Трусарди, шинель от Шанель, кардиган дома Карден, бижутерия от Бьяджотти.
Ему похлопали…
Когда Даша зашла на кухню, ребята ужинали. Она увидела Васеньку и воскликнула:
– Какая прелесть! Привет, малыш. Ты из какой квартиры? – Даша подумала, что это соседский ребенок.
– Из бабы Зоиной, – очень серьезно ответил он.
– Клав, это из какой же?
– Да я номера не помню, – как-то странно подмигивая, ответила Клава, что сразу же насторожило Дашу.
– Клава, в чем дело?
– Пойдем в детскую, Даша, – тихо позвала Клава.
Они вышли из кухни, прошли в детскую. Клава закрыла за собой дверь.
– Что за секреты? Чей это ребенок?
– Да еще ничей, у него несколько дней назад мать умерла, и отца нет… Вот такие дела, Даша…
– Какой ужас… бедный мальчик. А с кем он живет?
– Пока его соседка взяла, а потом отдадут в детдом.
– Какая же это соседка, из какой квартиры? Я толком не поняла.
– Не из нашего дома он, просто я его привела… – Клава замолкла на полуслове.
– Откуда ты его привела, Клава? Почему недоговариваешь? А ну, выкладывай все, не крути со мной, – Даша поняла, что если от нее Клава решила скрывать что-то, значит, здесь таится неприятность.
– Это у одной моей знакомой в доме случилось, она на одной лестничной площадке живет с Васенькой… с его мамой… жила… Когда схоронили мать, его хотели сразу же в детдом забрать, вот она и упросила подождать пару недель.
– Но это же не выход, Клава. Надо что-нибудь придумать.
– Вот и я все думаю, как бы уберечь мальца от казенного дома.
– Давай-ка сейчас поужинаем, а после вместе поговорим, может, Гоша с Яковом Петровичем найдут выход. Надо ему позвонить, посоветоваться. Кстати, завтра он придет позировать для своего портрета, тогда и расскажем ему все. Он очень смекалистый и предприимчивый человек. Гоша знает, видел ребенка?
– Да.
– И что он думает по этому поводу?
– Сказал, что посоветуется с тобой, – соврала Клава, уверенная, что эта ложь лишь во спасение.
Появился Гоша, понурый, с мрачным лицом, не глядя в глаза Даше, спросил:
– Ужин скоро?
– Привет, трудяга, – бросила Даша, – совсем заработался, даже с женой не здороваешься.
Гоша чмокнул ее в щеку.
– Садитесь за стол в столовой, пусть ребятки там, на кухне, сами заканчивают, а я сейчас подам, – Клава быстренько принесла ужин, расставила все на столе, спросила: – Может, вы вдвоем поужинаете, а я к детям пойду?
– Что еще за новости? – вскинулась Даша. – Когда это было, чтобы ты отдельно от нас за стол садилась?
– Так ведь я к детям… чтобы последить… – стала объяснять Клава.
– Не выдумывай, чего там следить, справятся сами. Садись, – настояла Даша.
Ужинали молча, чувствовалась напряженность, которую могли объяснить Гоша и Клава, но Даша, вернувшаяся домой в прекрасном настроении, никак не могла понять, что же такое случилось дома, от чего за столом царит мрачная тишина. Конечно, жаль ребенка, да еще такого очаровательного, но чтобы такое траурное молчание… Нет, тут что-то большее.
В это время прибежали Сашенька и Вася, сытые, довольные, веселые. Мальчика словно подменили – он улыбался открыто, доверчиво, от прежней настороженности не осталось и следа.
– Ну как вы, все съели? – спросила Клава.
– Все до капельки! – ответила за двоих Саша и обратилась к матери: – Мамочка, а можно, Васенька у нас поживет?
Мальчик мгновенно понял, что именно эта тетя решит сейчас его судьбу, от нее зависит, останется он здесь или вернется к бабе Зое. А ему так захотелось остаться в этом чистом, просторном доме, где столько игрушек, где живет такая веселая девочка и куда он приехал с бабой Клавой на чудесной машине! Он с застывшей на лице улыбкой инстинктивно приблизился к Даше и смотрел на нее снизу вверх, как будто ждал ответа и одновременно упрашивал: «Не отсылайте меня, у вас так хорошо…»
Даша протянула к нему руки, подняла, посадила себе на колени, спросила:
– Ты хочешь у нас остаться, Васенька?
– Да… – прошептал мальчик, и улыбка сошла с его лица.
– Вот и хорошо, оставайся, – заключила она.
Мальчик обхватил ручонками Дашу за шею и прильнул к ней щечкой. Даша растрогалась, крепко прижала его к себе и поцеловала в макушку, оглянулась на мужа, спрашивая, не против ли он, и когда тот кивнул, сказала:
– Конечно, это не выход, надо что-то кардинально предпринять, чтобы пристроить его в хорошие руки. Я подумала, может, Яков Петрович что-нибудь дельное посоветует.
– Хорошо… – отозвался Гоша. – Поговорим завтра с ним.
Клава, строго и внимательно наблюдающая эту сцену, вдруг возразила:
– Зачем это вам Яков Петрович понадобился, он-то здесь при чем? Это наше, семейное дело, да и вы не дурее его, разберетесь, решите все сами. А я пока посуду на кухню снесу. – Она стала убирать со стола.
Саша потянула за руку Васеньку. Даша спустила его на пол, и тут Гоша не выдержал, встал, взял мальчика на руки, поднял, прижался щекой к щеке и обернулся лицом к жене.
– Даша… – начал он и осекся.
Она взглянула на них, на мужчин, стоящих голова к голове, в четыре одинаковых глаза смотревших на нее, и ахнула.
– Клава! – закричала Даша. – Клава! Иди сюда, Клава! Я не выдержу этого! Я не могу все начинать сначала! – Она вскочила, бросилась из комнаты, в дверях столкнулась с Клавой, кинулась ей на шею и в голос разрыдалась, вздрагивая всем телом, приговаривая: – Что мне делать, Клавочка, что мне делать?..
Клава увела ее в спальню, уложила на кровать, села рядом, положила руку ей на лоб, принялась тихим голосом уговаривать:
– Хорошая ты моя, добрая, умная, не плачь, родная, не рви себе сердце, лучше выслушай, что я тебе скажу.
Даша перестала всхлипывать, только слезы непроизвольно, как бы независимо от нее самой, катились по ее щекам.
А Клава все говорила, говорила, рассказывала историю Верки, ее друга Миши, потом незаметно и плавно перешла на свои детдомовские годы, на сиротское детство и в довершение всего сказала:
– Поговори с Гошей спокойно, не кляни его, не ругай, он уже свое получил. Да ведь и было-то все давным-давно, пять лет назад, что теперь вспоминать?.. А Васенька, попомни мое слово, будет вам и свет в дому, и радость, и утешение, и опора в старости. Меня уж на свете не станет, а ты вспомнишь мои слова и еще добром помянешь за то, что уговорила и Гошу, и тебя… – Помолчав немного, Клава убрала ладонь со лба Даши и добавила: – Вставай-ка, пойдем, умоемся, генацвале, к детям с таким лицом выходить не годится.
– Клава, – осипшим голосом произнесла Даша, – а вдруг мы не успеем за две недели все оформить, и его у нас заберут?
– Да кто ж у родного отца станет ребенка забирать? Не боись, все устроится.
Минуло три месяца пребывания Кати в Праге. Первые волнения по поводу ее неуверенности в знании чешского языка прошли. Она работала много, уверенно, с энтузиазмом. С коллективом фирмы отношения установились ровные, доброжелательные, но особой дружбы с отдельными сотрудниками не возникало, да Катя и не стремилась к этому. Ладислав время от времени забегал к ней, чтобы убедиться, что у нее все в порядке и особых проблем нет.
Наступил ноябрь. В первую субботу месяца утром в Катином гостиничном номере неожиданно раздался телефонный звонок. Катя только что проснулась, она никак не могла привыкнуть к раннему началу работы, как это принято в Чехии, и потому в свободные дни позволяла себе понежиться лишний час.
– Слушаю, – отозвалась она на звонок телефона.
– Доброе утро, Катя, здесь Ладислав! – радостно приветствовал он. – Что делаешь?
– Мне стыдно, но я лежу.
– О! Извини, – растерялся он.
– Ничего страшного, я ведь не сплю, а просто лежу, валяюсь, – уточнила Катя.
– Тогда я могу спросить у тебя, какая разница между русскими словами «обилие» и «изобилие»?
– Надо же, какие проблемы тебя волнуют ранним субботним утром, – хихикнула Катя.
– Зря смеешься. Я думал что когда ты приедешь, у меня будет богатая практика в русской разговорной речи, но ты так прочно перешла на чешский, что мне пришлось восполнять мои пробелы чтением книг.
– Прекрасная идея! Поздравляю. Чтение – лучший способ пополнить словарный запас, поверь мне и не ропщи, что я перешла на чешский.
– И все-таки, в чем разница между этими словами? – вновь задал вопрос Ладислав.
– Обилие – это когда чего-то много, а изобилие – когда обилие изображено художником на рисунке, как было в Советском Союзе, когда пытались убедить народ посредством изобразительного искусства, что у нас обилие продуктов. Изо-билие, понятно?
Ладислав расхохотался:
– Это такая шутка или ты сейчас придумала?
– Вот прямо сию минуту, еще тепленькое, как говорят врачи, ex tempore, что означает – перед самым употреблением.
– А если серьезно?
– Изобилие – это чрезмерное обилие. Все очень просто.
– Ты снова шутишь?
– На этот раз все очень серьезно.
– Спасибо. У меня есть еще одно сообщение: я приглашаю тебя сегодня на обед, потому что пришла мама и готовит что-то очень вкусное. Если не возражаешь, я заеду за тобой, хорошо?
– Спасибо тебе, Ладислав, за заботу. А это удобно? Ведь мама готовит для тебя, а я приду и все съем…
– Я не дам тебе все, можешь не переживать. Кстати, познакомишься с моей мамой.
– Хорошо, спасибо еще раз. Буду ждать тебя.
Катя подумала, что еще один день будет заполнен, а значит, можно отвлечься от бесконечных дум об Андрее.
Мама Ладислава Камила оказалась моложавой, высокой дамой со спортивной фигурой, длинной, без единой морщинки шеей, гордо несущей на себе небольшую, красивой формы голову с короткой стрижкой и маленькими голубыми лучистыми глазами. Катю она встретила, как давнишнюю знакомую.
– Очень рада, что вы нашли время приехать к Ладиславу домой. На работе, я думаю, он очень официален, – сказала она и взъерошила сыну волосы.
Кате так понравился этот жест, сделанный в присутствии гостьи, что она невольно улыбнулась, и обе женщины, как по команде, потянулись друг к другу, расцеловались. Давно забытое тепло разлилось по всему телу, принесло облегчение и раскованность.
Обед прошел в непрерывных шутках, расспросах, воспоминаниях. Потом пани Камила заторопилась, быстро собралась, сказав, что должна поспеть на ужин к старшему сыну, но до этого помочь невестке испечь какой-то особенный пирог, рецепт которого очень сложен и требует немалого времени, почему и печется редко и только при ее участии.
Катя только сейчас узнала, что у Ладислава два брата – старший и младший, и оба женаты, лишь он один, неудачно женившись, засиделся в холостяках.
Когда Катя собралась уезжать, Ладислав неожиданно сказал:
– Катя, я прошу тебя… если ты хочешь… останься в этом доме хозяйкой, понимаешь… навсегда. Только не отвечай мне сейчас, подумай.
Она растерялась, покраснела и, опустив голову, не глядя на него, ответила:
– Милый, милый Ладислав, я к тебе очень хорошо отношусь и считаю тебя своим другом. Но этого совсем недостаточно, чтобы принять твое предложение. – Поразмыслив минутку, добавила: – Нельзя дважды войти в одну и ту же реку… Прости…
– Я понимаю… – тихо произнес он.
По дороге в гостиницу оба молчали.
Катя вышла из машины и, не закрывая дверцы, спросила:
– Ты не станешь сердиться на меня?
– Нет, Катя. Единственный человек, на которого я сердит, это я сам, но только тот, что был дураком много лет назад.
– По-русски говорят: что Бог ни делает, все к лучшему.
– Будем надеяться, что это так. До понедельника. Встретимся на работе.
Весь ноябрь Андрей провел в страшном напряжении, ежеминутно ожидая звонка биржевого брокера. И хотя процесс шел успешно, но, как это обычно бывает в биржевых спекуляциях, никаких гарантий никто не мог дать. Все могло произойти – и полный крах с разорением до копеечки, и грандиозный успех, и даже исчезновение брокера вместе со всем капиталом, что порой уже случалось. Правда, доверия к своему брокеру Андрей не терял, но по собственному опыту знал, что большие деньги способны даже на порядочного человека воздействовать не хуже психотропных средств – личность мгновенно трансформируется и впоследствии окончательно деформируется. Тогда можно ждать любого неконтролируемого, непредсказуемого поступка.
Он гнал от себя эти мысли, но они постоянно роились в голове и не отступали, лишая его покоя. Самое досадное было то, что ни прежде, ни сейчас он ни за что не пошел бы на подобную авантюру, если бы не любовь к Кате. Именно это рискованное предприятие имел в виду Андрей, когда сказал ей, что сделает все, чтобы они были вместе, и просил только дать ему время. Но если она вышла замуж за Ладислава или ринулась продолжить начавшийся когда-то, но так и не состоявшийся роман, то его рискованная авантюра, как он упорно называл про себя биржевую игру, теряла всякий смысл.
Порой Андрей просто не мог уснуть без снотворного, стал видеть странные сны, в которых все было перемешано и всегда трагично заканчивалось. С тяжелой головой шел на работу, сидел подолгу над решением элементарных задач.
Иногда его успокаивала мысль, что в любом случае, даже если Катя вышла замуж, он должен развестись с Данусей, расстаться с фирмой «АРКС», с Аркадием Семеновичем, найти, создать другой, свой собственный бизнес, получить наконец свободу. Только что он будет делать, свободный от Катиной любви, без надежды вернуть ее?..
В начале декабря в Средневолжск из Москвы пришла тревожная весть: позвонила мать Дануси, сообщила, что у брата случилось прободение язвы желудка и он доставлен в больницу. Все произошло сегодня утром. Шофер высадил Аркадия Семеновича по его просьбе, не доезжая до подъезда фирмы, потому что ему захотелось пройтись по первому выпавшему в эту зиму снежку. Он сделал несколько шагов и внезапно упал, потеряв сознание. Только в больнице выяснилось, что само прободение произошло достаточно безболезненно для пациента, но большая кровопотеря привела к обмороку Уровень гемоглобина катастрофический. И спасти его может только искусство хирурга.
Мать плакала навзрыд, рассказывая, что ей не велели ехать в больницу, что она сидит дома как на иголках и ждет оттуда вестей. Очень просила дочь приехать в Москву.
Дануся пересказала печальную новость Андрею.
– Собирайся, едем, – коротко сказал он и стал звонить, узнавать, когда по расписанию ближайший рейс в Москву.
Выяснилось, что быстрее добраться с пересадкой, чем ждать очередного рейса.
Андрей стал заказывать билеты, но его прервала жена:
– Я думаю, мне незачем ехать: помочь я не могу, только измотаюсь с этой пересадкой.
Андрей был ошарашен:
– Но после операции с ним постоянно должен кто-то быть. Ты могла бы подменять тетю и мать.
– Уверена, они возьмут платную сиделку, которая лучше справится, чем мы. Мое присутствие абсолютно бессмысленно, да и тебе незачем ехать – после операции его перевезут в реанимацию, туда все равно не пускают. Зачем ты собрался? Только чтобы продемонстрировать рвение?
– Знаешь, я давно уже понял, что ты эгоистка, но такой степени бессердечности я в тебе не предполагал, – возмутился Андрей. – У меня нет оснований относиться к Аркадию Семеновичу с нежностью и любовью, но существует же элементарное человеческое приличие.
– Просто я рассуждаю здраво и рационально. Моя любовь к дяде не измеряется бессмысленным порывом. Когда он выпишется, я сразу же поеду навестить его.
– Нужно еще выжить, – бросил Андрей, перезвонил в аэрокассу и забронировал один билет.
Добравшись до Москвы, он первым делом отправился к матери Дануси. Она сказала, что жена Аркадия звонила, сообщила, что операция закончена, но потеря крови очень большая – вся брюшная полость была полна излившейся кровью. Сейчас ему постоянно делают переливание разных растворов, крови и кровезаменителей. Состояние оценивается как тяжелое.
Андрей, как мог, постарался успокоить и утешить женщину. На ее вопрос, почему не приехала Дануся, он решил не отвечать – с какой стати ему причинять боль бедной матери или лгать, придумывая оправдания жене. Поэтому он сначала спросил:
– А разве Дануся, когда вы с ней разговаривали, сама ничего не объяснила?
– Нет… – растерялась старушка.
– В таком случае, я полагаю, лучше спросить ее. К сожалению, она не просила меня ничего передать.
Женщина горько вздохнула, она-то хорошо знала характер своей дочери…
Потом Андрей, выяснив адрес больницы, поехал туда, встретился с женой и сыном Аркадия Семеновича, дождался, когда освободится врач, поговорил с ним.
– Да, – подтвердил хирург, – положение тяжелое, но можно сказать, что он родился в рубашке: еще несколько минут промедления, и мы не смогли бы его спасти. Вовремя доставили, иначе грозила смерть от невосполнимой кровопотери.
– Спасибо, доктор, – Андрей пожал ему руку. – Значит, есть надежда на оптимистичный прогноз?
– Давайте поговорим об этом завтра, я не люблю заниматься шапкозакидайством. Приезжайте не раньше четырнадцати часов, до этого у меня плановые операции. И постарайтесь увести домой родственников, от них сейчас проку мало.
Уговоры Андрея, как он и ожидал, не возымели никаких последствий – жена и сын остались в больнице. Спросили о Данусе.
Он ответил им так же, как и ее матери, откланялся, сказал, что приедет завтра к двум, и поехал в гостиницу «Минск».
Пока он оформлял номер в администрации, зазвонил телефон. Девушка, заполнявшая бланк, сняла трубку, ответила и улыбнулась Андрею:
– Это вас, Андрей Витальевич, супруга.
Только присутствие постороннего человека заставило его сдержаться. Он взял трубку и, не здороваясь, спросил:
– Что-нибудь случилось? – Выслушав ответ, через мгновение бросил: – Я еще сам не знаю, куда меня поместят, как я могу дать тебе номер телефона? Позвоню, когда узнаю.
Он поднялся в номер и сразу же позвонил домой:
– Зачем ты звонила, можешь объяснить?
Дануся ответила, что беспокоилась, как он долетел.
– Если это все, что тебя волновало, то, как видишь, вернее, слышишь, я жив и на месте. Больше вопросов нет?
Жена посетовала, что он грубит ей понапрасну, но ни словом не обмолвилась о здоровье и состоянии дяди. Андрей лишний раз подивился ее равнодушию к горячо любимому родственнику, и тут его вдруг осенило: почему он должен щадить ее, если она сама, по большому счету, никого не любит, не жалеет и лишь просчитывает степень необходимости для себя на данный момент того или иного близкого человека, включая даже мужа.
И вот тогда он решился: нужно позвонить Елене Андреевне и напроситься к ней на откровенный разговор, другой такой возможности не предвидится.
– Пожалуйста, не звони мне больше сегодня, – сказал он Данусе. – Я хочу отдохнуть.
Андрей положил трубку на аппарат и сразу же поднял ее, набрал номер сотового, так знакомого ему, что тотчас же защемило сердце.
– Елена Андреевна? Здравствуйте. Это Андрей Бурлаков.
– Слушаю, – довольно сухо откликнулась она, памятуя о прошлом звонке, который встревожил, но ничего не прояснил.
– Я прошу вас, Елена Андреевна… пожалуйста… мне очень нужно поговорить с вами…
– Вы полагаете, в этом есть смысл?
– Я надеюсь, когда вы узнаете все, то согласитесь, что я ни в чем не виноват перед Катей… пожалуйста…
– Хорошо, – согласилась она, – только мне хотелось бы, я считаю нужным, чтобы присутствовал и отец Кати.
– Разумеется, я буду только рад. Скажите, где и когда я могу встретиться с вами.
– Виктор возвращается из театра не раньше начала двенадцатого. Вы сможете в это время?
– Конечно, в любое время!
– Тогда приезжайте сегодня к нам. Мы живем сейчас вместе. – Записывайте адрес, – она продиктовала адрес и подробно объяснила, как добраться от гостиницы «Минск».
Андрей приехал примерно через десять минут после возвращения Виктора Елагина из театра. Тот ужинал на кухне, когда раздался звонок в дверь.
Елена Андреевна пошла открывать, но Виктор остановил ее:
– Погоди, я сам его встречу.
Он отложил вилку, вытер салфеткой губы, встал из-за стола и вышел в прихожую. Не стал спрашивать, кто там, сразу открыл дверь и жестом пригласил гостя войти.
Андрей слегка растерялся, хотя и знал, что отец Кати тоже ждет его, и потому немножко замешкался.
– Проходите, проходите, Андрей Витальевич, и давайте знакомиться: я – грозный отец Кати, Виктор Александрович Елагин, а это, – он указал на Елену, – моя жена. Впрочем, с ней вы, кажется, знакомы.
Мужчины пожали друг другу руки.
Елене Андреевне Бурлаков, склонившись, поцеловал руку. Она сразу прошла на кухню, выставила бутылку вина, бокалы, еще что-то съестное, и все это буквально в одно мгновение, жестом фокусника.
– Присоединяйтесь ко мне, – пригласил Виктор гостя. – Правда, ужин поздний, но такова актерская судьба с перевернутым вверх тормашками режимом. Зато могу гарантировать, что все вкусно.
– Спасибо, я уже успел поужинать в гостинице.
– В любом случае надо выпить за знакомство, – категорически заявил Виктор и повел Андрея на кухню.
– Простите мое нетерпение, – сказал тот, смущаясь, но решительно, – Катя вышла замуж?
– Сегодня утром она еще не была замужем. У вас есть более свежая информация? – Виктор наполнил вином три бокала.
– Вы уверены? – спросил Андрей, боясь, что ослышался.
– Леночка, мы уверены?
– Разумеется, – ответила Елена Андреевна.
– Но вы сказали мне, когда я позвонил в сентябре, что она уехала к Ладиславу.
– Не к Ладиславу, а в Прагу, работать в его фирме, по контракту на шесть месяцев, – уточнила Елена. – Именно так я вам сказала.
