Текст книги "Никто не избегнет блаженства"

Автор книги: Нелли Горицвет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Где-то метрах в ста от прячущегося под наносами автобана образовался затор из груды скрюченных шевелящихся тел и квадроциклов: стараясь рассеяться, последние ездоки нечаянно съехали с трассы и немедленно увязли в глубоких песках. Тогда диггеры побросали технику и в бессильной злобе, даже не целясь, открыли по нам огонь, но промахнулись и немедленно попадали, сраженные – кто снарядом, кто – перуновой стрелой, кто ядовито-кислотной пеной. Я тоже подбила нескольких врагов. В итоге мы разделались как с моторизованными врагами, так и с пешими. Но оставались еще мои «мухи» …

– Снарядов больше нет, – громко сказал Алексей, поднимая шлем.

И тут, неожиданно для самой себя, я выпустила струю неонапалма сначала в один, а затем в другой микролайт – в свои родные детища. Видимо, это была исключительно моя прерогатива, предначертанная свыше. Перкаль, натянутый на каркас крыльев, превратился в лохмотья, и «мухи» рухнули всего в двадцати метрах от нас, едва не зацепив меня и Наташу. Одна угодила точь-в-точь в угол дома, не так давно служившего нам пристанищем.

Уцелевший пилот стал выбираться из кокпита. Другой тоже зашевелился. Я моментально нажала на курок – в раструбе лишь слабо булькнуло и зашипело. Пусто. У подруг тоже весь неонапалм истратился.

– Уходим, – коротко сказал Этьен, открывая портал и швыряя в него использованное оружие, а также наши общие вещмешки.

– А как же Марсело и Насос? – раздалось несколько голосов одновременно.

– Я верну их, обоих. Быстро лезьте. Ну же! – рявкнул Этьен.

В светящемся проеме безмятежно высились острые камни одинокого островка Страны Дирижаблей. Мы живо ввалились туда. И тотчас прямо впереди нас ударился о вершину скалы увесистый снаряд, перелетевший границу миров. Раздался взрыв, грохот камнепада, а потом – тишина. От ударной волны у меня вдруг внезапно разболелась голова. И я молча рухнула на землю, так и не скинув тяжелый ранец. Не хватало сил даже пошевелиться – не то чтобы улечься поудобнее.

Лишь судорожный вздох заставил меня стиснуть зубы и повернуться.

Лицом вниз лежал Порфирий Печерский. На спине у него расплылось кровавое пятно.

– Порфирий! – с трудом крикнула я, изогнув шею.

Он со стоном поднял голову:

– Осколком… срикошетило.

Ребята тут же вскочили на ноги, подбежали, оголили товарищу спину и осмотрели рану. Оказалось, ничего страшного: слегка потревожена мышечная ткань, но неглубоко, и ребра не задеты.

– Конкордия, принеси, пожалуйста, индивидуальный пакет номер один, – тихо сказал Алексей, сворачивая валиком свитер и подкладывая Порфирию под грудь.

Какое счастье, что бывалый пилот разбирается еще и в целительстве – во всяком случае, его знаний наверняка хватит на то, чтобы оказать первую помощь пострадавшему. Снаряжая экспедицию, я ничего подобного не учла, поскольку не задумывалась слишком уж основательно обо всей серьезности предстоящей авантюры. Моих медицинских знаний хватало лишь на то, чтобы помнить, где у нас что лежат на «Глории» – пакет номер один, фенобарбитал и прочая дребедень.

– Я схожу, – решила опередить меня Лора, видя, как медленно и осторожно я принимаю вертикальное положение. Но сделав несколько шагов, она покачнулась и вынуждена была ухватиться за камни, дабы не упасть.

– Что с тобой? – мы с Наташей поднялись, держась друг за друга, и поспешили к Лоре. Оказалось, что и Лора ранена: осколком ей зацепило бедро. К счастью, артерию не задело. Рана была поверхностная, однако рваная, и Лора потеряла достаточно крови, чтобы ослабнуть. Просто на темных джинсах это не особо бросалось в глаза, иначе бы мы, не откладывая, занялись ею.

– Чего ж ты молчала? – спросил Алексей Фолерантов.

Лора неопределенно пожала плечами:

– Кажется, я еще не успела ничего ощутить… – вымолвила она.

Я принесла с «Глории» целых два индивидуальных пакета, попутно выпив пару таблеток ибупрофена. Алексей, выбрав Себастьяна в помощники, перевязал раненых. В отличие от Порфирия, Лора не издала ни звука, ни стона, пока Алексей раствором перекиси водорода промывал ей рану, и мрачный угрюмый пилот, не жалея красноречивых эпитетов, громко восхищался Лориной выдержкой, в то время как его руки усердно бинтовали ей ногу. Может, все дело лишь в длинной белоснежной ножке изысканной формы? Тем не менее, оказалось, что мужества Лоре не занимать. Да и сражается она бесшабашно, как бывалый солдат.

Так или иначе, но с этой минуты Лора значительно выросла в глазах Алексея, Порфирия и Себастьяна, став боевым товарищем, членом команды. И я обернулась, ища глазами Принца Грозы: интересно, а что он думает по этому поводу? Но оказалось, что Этьена нигде не было. Невероятно живучий, по его словам, Архангел Огня так и не вернулся из сотрясаемого взрывами Техаса.

Рассказ Марсело

– А где Этьен? – едва владея собой, возопила я внезапно дрогнувшим голосом.

Члены отряда встрепенулись, живо осмотрелись по сторонам. Никто из них не заметил, как сын Шаровой Молнии оставил отряд, поскольку не ожидал от него подобного номера. Более того, товарищи просто не сомневались в том, что Принц Грозы смог заранее просчитать каждый свой шаг: мол, наверняка он где-то здесь, неподалеку, присматривает за всем, что-нибудь разведывает да наматывает на ус, ведь мы его вполне надежно заслоняли в бою от ультразвуковых пистолетов-автоматов. Дескать, да не переживай ты так, Конкордия: уж кто-кто, а сильнейший из нас сумеет о себе позаботиться, и к тому же мы получили от Этьена приказ в срочном порядке удирать…

Я понимала, что ребят не в чем винить: у них не оставалось ни сил, ни времени на перекличку: все были слишком вымотаны, издерганы. И, едва оказавшись вне опасности, они в изнеможении рухнули на твердую каменистую почву.

– Ладно уж, – вяло ответила я, вставая, – сама поищу его. Поброжу здесь маленько.

Поневоле растревожив усталых воинов, я сочла уместным демонстративно завернуть за скалу, чтобы начать исследовать окрестности с другой стороны. Да кого я обманываю? Я в точности помню, что предпоследняя пролезала сквозь портал, и меня прикрывал Этьен – однако его нет с нами! Обшарив для отвода глаз пару ущелий, я поковыляла назад. А вернувшись, заметила в отряде разительную перемену. Лора с Наташей, явно не на шутку перепуганные, взволнованно шептались: дескать, кто теперь вернет нас домой, в наше измерение? Мужская половина застыла в немом замешательстве: как же так получилось, что мы упустили из виду своего лидера, капитана? Где Этьен, без которого весь этот поход не имеет смысла? Где Принц Грозы, к которому все успели привыкнуть и которого горячо полюбили?

– Ну что, убедились сами, что наш кэп пропал? – почти истерично выкрикнула я. – Твои выводы верны, Сева: за простой охотой на Этьена кроется нечто большее, чем примитивное сведение личных счетов с «моим дружком» – налицо заговор против России, попытка захватить при помощи климатического оружия территорию нашей страны, ее недра и прочие ресурсы!

Порфирий Печерский привстал и сделал попытку дотянуться до моей руки:

– Послушай, Конкордия, я уверен, что с Этьеном все в порядке, – мягко, но убедительно произнес он, – просто у него что-то свое на уме. Ведь никто кроме него не смог бы запечатать портал!

– Точно! А ведь и в самом деле, ты – голова! – воскликнули наперебой Наташа и Алексей.

– Я еще не хвалил тебя, Конкордия? – откровенно игнорируя мое к нему обращение, ощерился Себастьян Хартманн, решив, видимо, на сей раз отложить в сторону пререкания с Порфирием. – Ты у нас молодец, оказывается! И как ты только догадалась прожечь у микролайтов крылья? Ведь они же из синтетического дакрона изготавливаются. Да я на сто процентов был уверен, что искусственные полиэфиры на неонапалм не среагируют!

– Мы с Этьеном несколько дней назад осуществили мою давнюю мечту: вместо новомодной ненатуральной парусины обтянули крылья перкалем, подобным тому, который был на первых советских «яках». Сами все проделали, когда гостили у моей матери. Для начала растворили оргстекло в ацетоне, а потом…

Не успела я договорить, как в воздухе раздался хлопок, и прямо из ниоткуда появились Этьен, Марсело и Насос. Последний ни с кем, за исключением меня, знаком не был, и друзья с любопытством уставились на новоприбывшего. Забавно, но сейчас Насос и в самом деле был похож на Ангела – эдакого великовозрастного амурчика – кругленького, розового, румяного и щекастого пупса с двойным подбородком и толстенькими ножками. Правда, если предварительно к амурчику пририсовать бородку и старую поношенную одежду бродяги.

– Все в порядке, – не дожидаясь нашего вопроса, ответил Этьен сиплым голосом и повернулся к Архангелу, – Насос, артефакт у тебя?

– У него, – указал Насос на уругвайца.

Тот молча снял с шеи и продемонстрировал нам цепочку с изящными ножнами, в которых покоился кинжал, напоминающий черное католическое распятие, заостренное книзу.

«Мизерикордия» – вспомнила я название оружия.

Вытащив кинжал из ножен, Марсик бережно передал его Принцу Грозы.

Этьен молча принял мизерикордию, кое-что повернул на рукоятке, и тотчас острие осветила вихреобразная зеленоватая аура. Тогда сын Лилианы обхватил рукоять обеими руками и – не успели мы оглянуться – вонзил, что есть силы, лезвие себе в грудь. Но не снизу вверх, как обычно демонстрируют миру в киношных сценах харакири, а перпендикулярно, в самый центр грудины, как если бы в кости имелось специальное отверстие. В ту самую акупрессурную точку тай-чжун, на которую надавливают ладонями медики, пытаясь завести сердце. Показалась алая струйка крови, и сын Шаровой Молнии замертво рухнул на землю. Мы застыли в оцепенении, не в силах вымолвить ни слова. Крик так и замер у меня на устах.

– Зачем… зачем он это сделал? – пронзительно взвизгнула Лора. – Это ужасно! Просто ужасно! Отвратительно!

На лицах друзей отразилось недоумение и одновременно с ним ожидание чего-то еще…

– Так надо, сестренка. Сейчас ты все поймешь, – мягко ответил Лоре Насос.

И точно. Вдруг рукоять кинжала отсоединилась от израненной груди Этьена, истаяв, точно лед. Ранка затянулась, кровь исчезла. Принц Грозы разлепил веки и поднялся. Казалось, его зеркальные глаза стали лучиться еще сильнее.

– Порядок! Теперь мне не страшно никакое Торнадо! – улыбнувшись, сказал он звонким голосом. Я стал гораздо сильнее и почти не нуждаюсь в подпитке.

– Но как все прошло на Небесах, или куда там ты за нашими собратьями летал? Расскажи, Этьен! И ты, Марсело, не молчи, – подала голос Наташа.

– С вашего позволения, поспать бы да поесть, а уж потом…

– Я бы охотно приготовил для вас ужин, если б только мог… – простонал Порфирий, не поднимая головы с земли.

– Что с тобой, дружище? – почуяв неладное, тревожно спросил Этьен.

Не дав Порфирию ответить, Себастьян коротко рассказал о ранениях и заверил Этьена, что обошлось без серьезных последствий.

– Да все со мной нормально! – проворчал Порфирий сконфуженно.

– Ну, вы, я вижу, устали, отдыхайте уж… – понимающе сказал Этьен.

– Кроме меня! – бодро подскочил Насос. – Я мигом сварганю ужин. Вот только подскажите, где тут находится провиант?

Собрав последнюю волю в кулак, я отвела Насоса на камбуз «Глории», а после вернулась и рухнула рядом с остальными, недалеко от кострища. Вскоре мы уплетали салат, жареных медуз, а также колбасный форшмак с чипсами, прихваченными из Техаса. Уже после чая, когда обессиленный Этьен спал, Марсело Морелли начал свое повествование:

****

– Надеюсь, вы все видели в окно, как нас завертел вихрь? – с нотками веселья, словно речь шла о безобидном детском аттракционе, полюбопытствовал он. – Так вот. Я, было, вообразил, что меня затягивает в преисподнюю, но к счастью, крепкие ручищи Насоса прилипли ко мне намертво и не отпустили в свободное парение. Теперь-то, думаю, все будет в ажуре: подле этого амбала любой Смерч покажется приятным ветерком. Однако в следующую секунду я вдруг почувствовал крайнее неудобство: кругом избыток свежего воздуха, а мне совершенно нечем дышать – даже одного вдоха сделать не получается! – шутливо, тоном ведущего, травящего перед публикой анекдоты, продолжал Марсик. – При этом мой рот оказался полон песка – потом уже, когда мы прилетели на Ветреное небо, я минут пять чихал и плевался им. Словом, дышать я не могу, а тут еще Насос – хвать меня за горло, да как нажмет пальцами на кадык, аж в глазах потемнело. И бум – мощный удар в солнечное сплетение… – вдруг Марсело красноречиво умолк, стер с губ улыбку и прищурился, глядя впереди себя – точно выхватывая из памяти детали.

– Мне пришлось таким образом заставить тебя выдохнуть, иначе бы легкие оказались полны песка и стекол, – коротко вставил Насос.

– Да, но в ту пору-то я этого не знал! – с укором заметил Марсело и улегся на камни, подложив под усталые ноги валик из теплых вещей. – Это сейчас, по прошествии времени, поганая свистопляска кажется до смешного нелепой и забавной, но по первоначалу мне было не до шуток – я здорово струхнул, когда окрестности вдруг стали не то черными, не то пестрыми, а затем – зеленым и светящимся, – понизив голос до шепота, честно признался он. – Помню, я почувствовал, что стремительно проваливаюсь куда-то в пропасть, хотя на самом деле мы летели вверх с огромной скоростью. Может, предположил я на мгновенье, это смерть, тот свет? Как вдруг Насос развернет меня лицом к себе – и медленно так, спокойно-преспокойно, стал дуть мне точно в рот самым, что ни на есть, чистейшим кислородом – возникло ощущение, будто я пью какую-то не совсем мокрую газировку, и она, попадая внутрь меня, издает странные звуки. Прям непривычно. В конце концов, я догадался, что это воздух со свистом врывается в мои сморщенные легкие.

Вскоре я окончательно пришел в себя и заметил, как Насос мне знаками показывает: посмотри, мол, наверх…

– Это оттого, что в небесах гул стоял громоподобный, – пояснил Насос, – поначалу я пытался изъясняться с тобой словами, но все оказалось без толку.

– Зато мои уши оглохли настолько, что вообще перестали различать какие-либо звуки, – усмехнулся Марсело. – В общем, я внял твоим намекам, поднял глаза и увидел над собой вертящуюся нежно-салатовую жижу света. Тотчас в памяти всплыли слова отца Конкордии: мол, надо оттолкнуться и прыгнуть. А от чего, думаю, здесь, в воздухе, отталкиваться-то? Едва поразмыслив об этом, я тут же ощутил у себя под ногами прочную платформу. Правда, поначалу решил, что это самообман, игра воображения – ну, знаете, как говорят психоаналитики: нечто непостижимое из глубин подсознания откликается на зов разума. Однако спустя минуту-другую меня потянуло вверх. Тогда я, недолго думая, оттолкнулся и… нырнул – в мандалу ли, в космос или может быть, даже, в иное измерение. И не успел оглянуться, как оказался лежащим на зеленой траве, а прямо надо мной по голубому небу плыли белые валы облаков…

– Из каких никогда не идет дождь, – тихо и вкрадчиво проронил Насос, – это особые газовые облака, они называются «Утренняя Глория» …

– Ух, ты! – вырвалось у меня.

– И тем не менее растительность кругом была такая обильная и сочная, будто ее регулярно орошали, – продолжил Марсик. – Повсюду встречались зеленые светящиеся лужи, из которых фонтанировали яркие, цвета молодой зеленой листвы, столпы ветров. Я даже растерялся и совершенно забыл, зачем вообще сюда прибыл: лежишь, думаю, старина Марсело, да и лежи себе. Так хорошо на душе, знаете – эдакая здоровая ленца, когда ничего делать не хочется. Но тут вдруг сбоку какая-то тень, словно гора, заслонила солнце. Я повернул голову и вижу: Насос смотрит на меня взывающим взором – дескать, долго еще валяться будешь? Я так и вскочил, будто ужаленный. А он и говорит:

«Иди, Владыка Ветров Стрибог ждет тебя!»

«Ждет меня? – удивился я. – Значит, ему обо мне известно? Но куда идти? И что мне следует говорить при встрече? Как себя вести?»

«Он сам все скажет, поскольку прекрасно осведомлен о происходящем и по мере сил противостоит злу, которое вершат наши враги. А что до пути, так я укажу, потому как часть его пройду его вместе с тобой. Но дальше ты обязан идти один. Ангелы Начала Воздуха должны изветрить тебя со всех сторон и узреть твою истинную сущность, – совершенно серьезно, без тени улыбки на лице сказал Насос».

И мы пошли по траве в сторону темнеющего вдали леса, обходя зеленые лужи с мерцающими в них золотыми светлячками.

Неожиданно у самой опушки путь нам перегородил не очень широкий, но довольно быстрый и глубокий темный ручей, источающий гнилостные удушливые испарения, туманом клубящиеся над самой водой. Ага, сказал я про себя, в два счета с разбега одолею эти шесть метров: тот берег значительно ниже, а мне не привыкать – я ведь свободно беру восьмиметровку между крышами. Но Насос мне и рта раскрыть не дал – молча схватил меня одной рукой в охапку, аки щенка неразумного, и, даже не разбегаясь, как сиганет! Со свистом ветра перелетели мы ручей – чуть было вновь уши не заложило.

– То была речка Смородина в самом ее истоке, – снова перебил Марсика Насос, на этот раз громче обычного, – и нечего пытаться смертным перепрыгивать ее или переходить вброд. Можно случайно коснуться воды. А притрагиваться к ней человеку опасно даже одним волоском: есть вероятность заснуть на десять лет и лишиться памяти навсегда. До Калинова моста идти слишком долго – правда, ниже по течению, где русло шире, имеется еще и лодчонка, но… – так и не закончив свою мысль, Насос широко зевнул и промямлил, – ладно, продолжай.

– И вот мы очутились у широкой, устланной мхом и аккуратно выложенной шишками по обеим сторонам, дороги, уходящей в лес между рядами перламутровых и изумрудно-зеленых елей. Насос потопал впереди, я – вслед за ним. Вскоре мы свернули с парадного пути на узенькую, потайную тропку, известную далеко не каждому зверю, и оказались в самой чащобе. Там было довольно темно и прохладно, сквозь плотно переплетенные ветви сосен, осин и дубов свет проникал плохо, но над самой тропкой кроны деревьев расступались, словно бы специально затем, чтобы освещать путникам дорогу. Мы спускались все ниже и ниже в лог: под ногами пружинил плотный мох, а на высоких стволах, утопающих в кедровом стланике, седел лишайник. Чтобы я случайно не ступил в пустоту между кочками или лисью нору, Насос повелел мне сделать себе посох из засохшего ствола лещины…

– И вовремя, – воскликнул Насос, опять не сдержавшись, – прямо за поворотом стрелы аира, осоки и таволги скрывали овраг.

– Пришлось искать спуск правее, – подхватил Марсело, – а там и тропка сызнова объявилась. Немного погодя склон стал более пологим и влажным, а трава – более густой и сочной, чем когда-либо. Но неожиданно кустарник поредел, деревья расступились, и мы вышли широкую, освещенную и высушенную солнцем прогалину. Никогда я прежде не видел такого пышного разнотравья: ромашки, колокольчики и гвоздики колыхались и гремели, точно волнующееся море, а душица, мята, шалфей и зверобой замысловато переплетались меж собой, образуя хитрые узоры – как на персидском ковре!

– И тут ты дорвался до земляники! – засмеялся Насос.

– А где ж, по-твоему, я еще увижу настолько огромные лесные ягоды, чтобы их в ладони не более трех штук умещалось?! – смеясь, парировал уругваец. Ну, я и давай, значит, объедаться! Эх, жаль, что мне Насос грибов нарвать не дал – как же в лесу сладко маслята пахли! А боровики – каждая шляпка размером с салатницу!

– Ну не тяни! Что было дальше? – нетерпеливо заерзала Наташа.

– Дальше? – рассеянно переспросил Марсик, – на чем я остановился?.. Во! Тут Насос сказал, что надо свернуть вправо и пересечь долгую поляну. Ну, мы, короче, и потопали по солнышку. Потом стали подниматься. Там была, вроде как… какая-то культовая березовая рощица с непонятными изваяниями, едва белеющими в глубине, а следом за ней – чудесный яблоневый сад, обнесенный забором с резными узорчатыми воротами, за которыми угадывался высокий сказочной красоты терем. По бокам ворот стояли кряжистые дубы – во всяком случае, так мне издалека показалось. Но когда мы подошли ближе, эти деревья вдруг неожиданно ожили, подняли густые ветви и обнажили ветхие, как само время, лица с горящими дерзкими глазами и неровными трещинами ртов. И заговорили они гулко, в один голос:

«Пусть дальше молодец идет сам. А тебе, Буривой, приказано ждать на поляне. Там для тебя накрыто».

Буривой?

Я даже обернулся: не следует ли кто за мной – когда услыхал незнакомое имя. Но тут один из стражников как засмеется, глядя на мою удивленную физиономию, скрипучим деревянным голосом:

«Ты что же, не знаешь настоящего имени своего спутника и не ведаешь, в честь какого легендарного героя Руси его назвали?»

Я ничего не ответил, а только задержался у раскрытых ворот, стараясь получше разглядеть обоих Ангелов, подданных воздушной Стихии – я догадался, что это они, когда ощутил легкий порыв ветерка: Ангелы изветривали меня – ну, то есть, как бы зондировали. От их желтоглазых стволов с черными провалами ртов исходило зеленоватое свечение, напоминающее расплывчатое отражение листвы от коры зеркальной осины…

– Зеркальной осины? – удивилась я.

– Ну да. Мы миновали целый ряд таких деревьев – они окаймляли ту самую березовую рощицу, – пояснил Марсело.

«Да ступай же, коль тебе велено, а я подожду здесь!» – толкнул меня в спину Насос, он же Буривой.

Но я отчегой-то замер, не в силах стронуться с места – точно сам корни пустил. Лишь когда древние лики Ангелов исчезли с дубовых стволов, сменившись привычной темной и шершавой корой, я отважился отворить ворота, а до тех пор – ни-ни. Миновал дворик, преддверие, низенькую калитку, поднялся на террасу, распахнул створки в сени, а после попал в светелку.

Там на деревянной скамье сидел седовласый и седобородый витязь в простом домотканом платне и холщевых ноговицах, обутый в зеленые невысокие сафьяновые сапоги. Длинные белые волосы его стискивал стальной обруч, в центре которого был размещен какой-то сложный ломаный знак из четырех треугольников, сложенных крестом…

– Это знак Стрибога, – по обыкновению, вставил Насос-Буривой.

– В углу на крюках висели лук и стрелы, – продолжал Марсело. – Как только я вошел, витязь поднялся с лавки и заговорил со мной таким зычным голосом, что я даже не понял, откуда исходит звук – казалось, он отражался ото всех стен. И еще я заметил: над головой старца непрерывно кружились вихри.

Я сказал «старца» ?.. Да нет, лицо его почти не перерезали морщины, светлые глаза смотрели молодо и энергично, и сильнее древности в нем ощущалась какая-то незримая и небывалая мощь. Но в то же время было видно, что громадная невидимая ноша давит витязю на рамена, и лет ему несчитано.

«Здоров будешь, Марсело, – низким глубоким голосом сказал старец, приветственно помахав рукой, – я ждал тебя. Надеюсь, ты не слишком устал с дороги? Умойся и отведай моего питья, оно подкрепит твои ослабшие кости».

Я ответил на его речь поклоном по русскому обычаю – как меня научил Буривой – и подошел к умывальному тазу. Стриг – а витязь представился именно так – сам полил мне из ковша на руки. Подал пестрое полотенце, и пока я рассматривал на нем диковинно вышитый календарный круг, проворно подвинул лавку к столу. Затем достал два кубка и расписной квасник. Преломил каравай.

«Ваше здоровье!» – только и смог выдавить из себя я, сообразив тотчас под красноречиво насмешливым взглядом Стрига, что обращаться на «вы» тут не принято.

Квас имел чудесный ядреный с привкусом меда и хрена, с запахом чабреца, душицы и полыни. Хлеб был снаружи хрустящий, а внутри… словно живой – мне почему-то именно так подумалось.

Стриг ел и пил вместе со мной, наблюдая за моими движениями с каким-то лукавым любопытством, чему-то улыбаясь про себя. Когда же трапеза окончилась, и я поблагодарил витязя, он вежливо предложил мне последовать за ним через заднюю дверь – «поглазеть на хозяйские угодья».

Там, за низкой плетеной оградой, раскинулись ряды роскошных плодовых деревьев, над которыми кружили невиданные птицы дивной красоты, с длинными перьями, пышными хвостами и хохолками. Но что самое удивительное: у многих птиц, вальяжно расположившихся на яблонях и вишнях, я заметил человечьи – точнее, женские лица, а также белые пышные груди. Мне помстилось, что эти пернатые девы внимательно за мною наблюдают.

Стриг поманил меня вглубь сада, откуда мы поднялись на холм – чтобы получше рассмотреть нивы, пашни и, конечно же, фруктовые насаждения.

«Ну как, по сердцу ли тебе просторы моего Ветреного неба?» – спросил меня хозяин сих земель, указав рукой на темный лес, недавно оставленный нами, пурпурные виноградники, яблоневые и грушевые ряды с манящими плодами, цветущие луга.

«Красотища!» – честно признался я.

«И ведь у вас на Земле когда-то было то же самое. Только вот отчего ж вы, люди, свою-то красоту уберечь не смогли? – с трудом сдерживая нарастающий, идущий изнутри гнев, спросил он меня. Спросил и как Бог, и как обычный землепашец, укоризненно заглянув мне при этом в глаза – да так, что мне вдруг сделалось ужасно стыдно, словно я один во всем виноват. Во какая Сила у Стрига!»

– Да что ж ты, не ведаешь, кто такой Стрибог? Чему удивляешься? – добродушно проворчал Буривой-Насос, прерывая рассказ Марсика.

– Да я… – замялся уругваец, – я хотел, было, ответить ему, что я, вообще-то, эмигрант, беженец, и мне тяжело покамест осваивать все русские обычаи и историю, и что я не в ответе за содеянное – в смысле, я тут вообще ни при делах! Но не смог. И вовсе не потому, что у меня на родине сейчас тоже творится невесть что – сплошные наводнения, и все такое. А потому что под суровым взглядом Стрига я вдруг осознал: раз уж я приехал в Россию, то, выходит, должен принять на себя все человеческие долги пред здешними Богами. Которых я, стыдно признаться, и по именам-то не знаю, как положено.

И вот Стриг все расспрашивал меня и расспрашивал, корил и корил, а я лишь молчал и не знал, как оправдаться.

Голос всемогущего Бога крепчал:

«Прежде все мои ветры, все мои дети и внуки – Сиверко, Поренуч, Догода, Вьюга, Пурга и прочие отпрыски – были послушными, предсказуемыми, порою они даже помогали мне вершить судьбы гор и равнин! – Стриг воздел руки, и волосы на голове у него зашевелились под порывами урагана, облака завихрились над макушкой с неимоверной скоростью. – Но вот уже две тысячи лет, как вы, люди, отвернувшись от заповедей моих, творя зло взрывами, копотью заводских труб и черной ядовитой алхимией, медленно отрываете от меня моих детей и внуков, губите все мое потомство на корню! Большинство ветров мне уже не подвластны, оттого что все живое заболело, исковеркалось и пришло в негодность. Да, ветра безумствуют, вся природа, наделенная разумом, сходит с ума! И чтобы вылечить планету, чтобы наладить равновесие Стихий в пределах Земли, нужны ваши, людские разумные деяния – одному мне никак не справиться. Нужна ваша, человеческая помощь».

«Что же мне сделать для тебя, батюшка Стриг?»

«Не терять времени, вот что! Ведь недаром я зовусь Стрибог – что значит сстремительный сстранник, владения которого – всезаполоняющая воздушная сстрана! – и он закричал, разгоняя вихри, – Сстр!!! Сстр!!! Сстратим! Сстратим!»

Тотчас откуда-то из-за облаков спикировала огромная красивая птица, быстрая, как ракета, напоминающая орлицу и стрижа одновременно, с женской черноволосой головкой, белой грудью и хищными темными глазами. Это и была Стратим – матерь всех птиц. На шее у нее висел в изысканных ножнах небольшой, украшенный узорочьем и сапфирами, кинжал на серебряной цепочке. Стриг потянулся к опущенной птичьей головке, снял цепь, и Стратим мгновенно унеслась.

«Отдашь это Этьену, – произнес Стриг, – рассматривая кинжал, – но сперва артефакт надобно оживить. Для этого ты поднимешься на самое высокое дерево и сорвешь с макушки одно-единственное поспевшее молодильное яблоко. Да смотри, сам не ешь плодов – остальные завязи хоть и крупные – но еще не сформировались, не созрели. Они зеленые, что тоска, и от них тебе будут вечная печаль и слезы!»

Тут хозяин Ветреного неба ка-ак дохнет на меня – да так, что я почувствовал легкость – я бы даже сказал «летучесть» – во всем теле! В придачу к оному свойству откуда-то взялись у меня бешеный прилив сил и невероятная цепкость рук и ног. А затем батюшка Стриг развернул меня и зарокотал, заревел:

«Сстр!!! Лети, как сстрела, пусть несет тебя ветра сструя, та, что листья с деревьев сстрижет, пусть врагов твоих сстрах стережет! Вперед!»

Неожиданно для себя я заметил, что уже давно бегу, а точнее, лечу, едва касаясь земли, и ветер несет меня прямо в центр сада, на самое высокое дерево. Все, думаю, не смогу остановиться, о ствол убьюсь. Однако вместо этого я, точно муравей, перебирающий поочередно всеми имеющимися лапками – шасть по стволу метра этак полтора. Там, как обезьяна – хвать за нижнюю ветку. Затем подтянулся и – прыг на сучок. К моему удивлению – а снизу этого никак не разглядишь – кряжистые ветви оказались расположены на порядочном расстоянии друг от друга, и мне пришлось все проделывать заново: шасть – хвать – прыг. А потом еще и еще. И так до самого верха. Это была очень необычная яблоня, скажу я вам: на ней одновременно росли и цветы, и плоды, и зеленые листья, и пожухлые. Но самое удивительное, что я заметил – и я готов поклясться в этом – на ответвлениях яблони возвышались также и другие, крошечные деревца: они росли на миниатюрной землице возле игрушечных домиков, где туда-сюда сновали человечки – что-то сеяли, собирали. А может, в действительности, те люди были как люди – с меня ростом, а всему виной обман зрения из-за моих гигантских великаньих прыжков… или таки яблоневый народ в высоту не превосходит цыплят?.. Я так и не понял, ведь картины происходящего мелькали передо мной со страшной скоростью. А остановиться я не мог – да и не хотел, покуда у меня был ощутимый запас сил. Под конец я до такой степени вымотался и запыхался, что страшно было даже думать об обратном пути. С великим трудом я дотянулся до верхушки и сорвал-таки темно-красное наливное яблоко, прозрачное, точно рубин, источающее сладостный аромат с привкусом… надежды… да, именно так. Осторожно спрятал свою добычу в карман, застегнул молнию, дабы плод случайно не выпал. Посмотрел под ноги – а земли-то и не видать, оказывается: далеко-далеко внизу маленькими снежками плывут облака. Посмотрел вверх – рукой подать до той отметины, где кончается небо и начинается чернота, исполненная огромных звезд. И точно посередине нависает над головой тяжелая рябая луна. Как же это, думаю, дерево сумело растянуться в длину, пока я лез? Или, я, поди, дурень, с земли не разглядел, насколько оно высокое? Хотя что я все про землю – это ж Ветреное небо…