Текст книги "Сказки народов Югославии"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
Дети схоронили отца с честью. Вытащили из-под его кровати большой кованый сундук, запертый на три замка. Взяли ключи, отперли. А сундук-то оказался пустой. Нашли только письмо:
"Дорогие детушки! Еще при моей жизни вы получили от меня изрядное имущество и большие деньги. Теперь, как видите, сундук пустой, а был он полон золота и серебра, да только все уже к вам перешло. Не надейтесь на новое наследство, а, помолившись богу, работайте, сберегайте и будете богаты.
Ваш отец Ерко".
Хорватия. Перевод с сербскохорватского М. Волконского
ДРАХМА ЯЗЫКА
[* Драхма – мера аптекарского веса – 3, 73 грамма.]
Отец что ни день распекает Омера – довольно, мол, тебе вокруг девушек увиваться, довольно бренчать на тамбуре да слоняться по улицам Сараева, пора и о деле подумать!
– Стары мы стали, сынок, нет у нас сил работать. А ты молод – кто же, как не ты, накормит нас и напоит?!
Омер – известный сараевский повеса. Бродит от дома к дому, от окошка к окошку – вот чем он занят целый день. Люди понимали, что Омеру рано еще жениться: молодо – зелено, погулять еще 'охота, да и помеха есть большая тощий кошелек. Всем было ясно, что парень ухаживает за девушками по легкомыслию, из озорства. А позор и бесчестье падали на головы несчастных его родителей. Тоска и печаль сократили их дни, умерли у Омера мать с отцом.
Остался он с тремя малыми сиротами на руках в пустом и разоренном доме. По правде говоря, он давно мечтал избавиться от родительского глаза и повесничать без всяких помех, но в скором времени убедился, каково жить без родителей, когда от забот да хлопот голова кругом идет.
– Кто наткет, напрядет да в доме подметет? Пора, видно, распроститься с проказами!
Рассудив таким образом, Омер воскликнул:
– Подать сюда мой тамбур! Ничего другого не остается, как жениться!
И с тамбуром под полой к окошку Мейры явился. Солнце уже зашло, был час яции – последней мусульманской молитвы. В окошке Мейры горела свеча, кто-то шептался в комнате. Постучал Омер в окно – шепот смолк; запел, перебирая струны, – свеча погасла.
Три ночи подряд приходил Омер под окно красавицы и, опечаленный, возвращался домой. Мейра ни разу не откликнулась на его призыв. На четвертую ночь молодой повеса снова пришел под окно.
– Спою Мейре в последний раз и больше уж сюда ни ногой!
Хорошенько настроил тамбур и стал напевать грустным голосом:
Играй, моя кудесница!
Смычок-гуляка, струны трогай!
Голодного меня не раз кормила ты,
Воды давала
И девушек своею песнею
Ко мне сзывала.
Играй, моя кудесница!
Смычок-гуляка, струны трогай!
Я под окошком Мейры томлюсь напрасно
И дни и ночи,
Но на меня не взглянут даже красотки очи!
Вдруг свеча в комнате погасла, распахнулось окно. Омер себя не помнит от счастья: наконец-то, думает, добился своего.
– Да ты с ума сошел, Омер! – говорит Мейра. – Что это еще за выходки! С какой стати повадился ты под мои окна? Имей в виду – из твоей затеи ничего не выйдет!
Веселье мигом соскочило с Омера. Запечалился он, повесил голову. Увидела Мейра, какой он унылый да растерянный, и говорит:
– Глупенький! Уж не задумал ли ты жениться на мне? Ну же, признавайся, Омер!
– Да! – ответил он.
– Выбрось блажь из головы! – говорит девушка. – Это невозможно! У тебя корки хлеба в доме нет, а ты еще о женитьбе мечтаешь. Знаю, ты сейчас скажешь – мы, мол, одного поля ягодка! Правда, мои родители тоже бедны, но возьми и то в расчет, что во всем Сараеве не сыскать девушки краше меня, стало быть, я непременно буду счастливой. Найдется для меня жених из какого-нибудь богатого дома. Но послушай меня, Омер! Дорого не серебро да злато, то дорого, что сердцу любо! Я бы не променяла тебя на целый город, да свят запрет родительский. Преступить его я не смею! Мне за того выйти замуж надобно, кто составит мое счастье, а родителям моим обеспечит спокойную старость... Вся их надежда на одну меня.
От таких ее слов Омер чуть приободрился:
– Если дело за этим, так скажи мне, сколько нужно, чтобы выкупить тебя?
– Не так уж много! – ответила Мейра. – Открой лавчонку, заведи торговлю, чтобы можно было прокормить моих родителей и твоих сирот да кое-какую одежду справить.
– До свидания! – воскликнул Омер. – Спокойной ночи, Мейра! Я все понял, и если у меня что-нибудь получится, увидимся завтра.
Ушел Омер, унося в своем сердце надежду и тревогу.
– Удастся мне занять денег – буду самым счастливым человеком на свете, а не удастся – буду самым несчастным.
Всю ночь не сомкнул он глаз, грезил наяву. А когда наступило утро, от радости не знал, за что и приняться. Вспомнил Омер, что есть у него закадычный друг – богатый купец.
"На Исакара вся надежда, больше мне не у кого попросить денег в долг!" – подумал Омер и стал собираться в путь-дорогу.
Застал он своего друга дома и принялся упрашивать его одолжить тридцать кошельков денег. Купец, казалось, не только деньги – жизнь свою готов был отдать за своего Друга.
– Для меня будет великой радостью, коли красавица Мейра станет твоей невестой! – сказал Исакар. И спросил, когда Омер сможет отдать долг.
– Через семь лет, – ответил тот.
– Эге, приятель! А что, если и через семь лет ты мне не вернешь деньги?
Не знаю уж, кто надоумил друзей, но они заключили договор, который потом кадий утвердил, и по договору, в случае неуплаты долга ровно через семь лет, Исакар волен был на суде отрезать у Омера драхму языка и тем самым положить конец тяжбе.
Жених от восторга чуть разума не лишился! В этот день не ударил он палец о палец, все мечтал, какой роскошный свадебный пир он задаст да какие наряды из парчи и бархата накупит своей Мейре! Словом сказать, Омеру и заботы нет, как вернуть своему другу такой большой долг, в мыслях у него одно – как бы поскорее деньги потратить.
Через месяц Омер привел Мейру в свой богатый дом. Свадебный пир шел целую неделю. Гостей собрали множество, вино лилось рекой. Через неделю разошлись приглашенные по домам. Остался Омер со своей красавицей Мейрой.
Все гости дивились роскошному убранству в доме Омера, ну и зажил Омер словно бег! Пусть, однако, себе думают, что угодно, возвратимся лучше к Омеру.
Издавна сложилась поговорка: "Ремесло дороже золота!" И еще есть одна: "Не за свое дело не берись!" У Омера не лежала душа к торговле, и вел он ее спустя рукава. Когда у него осталось пятнадцать кошельков, он решил пустить их все в оборот. Да не у каждого торговля спорится – не шла она и у Омера. Правда, лавка его была завалена товаром. Но каким? Соль, табак, лучины, березовые веники, а чтоб другое что-нибудь раздобыть да на прилавок выложить – об этом Омер и не заботился.
Прошло четыре года. Светел лицом Омер, ни разу не омрачила его тень печали. Видно, позабыл он и думать об уговоре, да и о долге своем. Но вот наступил пятый год со дня заключения сделки; закручинился Омер, точит его дума одна. На седьмой год исхудал бедняга, не узнать его. Слышат жена и приятели – вздыхает тяжко Омер. Но сколько ни допытываются они, почему его тоска одолевает, – Омер лишь отмахивается: всякую надежду человек потерял на спасение.
– Оставьте меня, все равно я пропал!
И так каждый раз.
А красавица Мейра знала о страшном договоре с первых же дней, как его заключили, – купец Исакар все ей рассказал. И все-таки она не унывала, верила, что беде этой можно помочь, а иначе и замуж не пошла бы за Омера. Да и в самом деле, какой женщине охота иметь мужа без языка?
– Ну пора! – однажды воскликнула Мейра. – Подарок под полу – и перед кадием на колени!
Так и делала она два дня сряду.
– А эта женщина, видать, робеет передо мной, – решил кадий. – Наверняка хочет попросить меня о какой-нибудь милости, да не смеет открыться.
На третье утро Мейра снова пошла к кадию. Несет ему дорогой подарок. Поцеловала полу его халата и, по своему обыкновению, пустилась наутек. Но кадий мигнул служителям, беглянку задержали.
– О женщина! – воскликнул кадий. – Вот уже третий раз ты не можешь преодолеть свое смущение. Какой милости ты ждешь от меня? Говори!
А Мейре только того и надо. Приложила одну руку ко лбу, а другую к сердцу и отвечает:
– Кадий! Твоя доброта развязала мой язык... Разреши мне в следующую пятницу посидеть на твоем месте в суде один только час.
– О женщина! Если тебе так хочется, сиди здесь хоть целый день. Клянусь исламом! Сделай одолжение!
Мейра облобызала туфлю кадия, приложилась к святому ковру, поблагодарила и, попрощавшись, ушла. Теперь она могла дожидаться пятницы со спокойной душой.
И вот наступила пятница, день заключения договора, тот день, когда Омер обязан был вернуть свой долг. Да где ему тридцать кошельков денег набрать, когда и мелочи-то в кармане у него не водилось! Значит, Исакар отрежет на суде кусочек от его языка.
Мейра поднялась чуть свет. Кадий едва ее дождался, отдал ей свое облачение и с удовольствием нахлобучил ей на голову белую судейскую чалму. Ему и самому не терпелось посмотреть, как женщина судить будет. Спрятался кадий в соседнюю комнату и стал наблюдать за Мейрой сквозь маленькое окошечко в двери. Не успел наш безбородый кадий раскурить кальян, набитый душистым табаком, как в суд явились купец и Омер... Поклонились, как положено, жмутся к стенкам да слезы утирают... Кадий между тем затянулся и выпустил шесть колечек дыма. Не сразу спрашивает, выждал несколько минут.
Кадий. Зачем пожаловали, купцы?
Купец. Рассуди нас, дорогой эфенди!
Кадий. Как дела идут?
Купец. Хорошо, слава богу!
Тут Исакар рассказал кадию, как семь лет назад он дал Омеру взаймы тридцать кошельков и уговорился со своим другом, что в случае неуплаты долга отрежет кусочек от его языка.
– Вот по какому делу мы пришли к тебе, – закончил Исакар.
Кадий. Должник, ты признаешь, что заключил договор? Как тебя зовут? Правду ли сказал купец?
Омер (сквозь слезы, всхлипывая). Эфенди, он сказал чистую правду!
Кадий открыл книгу законов и стал ее листать, перевертывая страницу за страницей. Потом наткнулся на какое-то место и принялся перечитывать его, шевеля губами...
– Да, да, твоя правда! Точно так же и в священной книге пишется, сказал кадий. – А ты бритву принес? – спросил он.
– А как же! – ответил Исакар.
– Эй, купец! – воскликнул вдруг кадий суровым голосом. – Смотри не ошибись, ты должен отрезать от его языка ровно драхму, согласно уговору, иначе вовек не расплатишься!
Смутился купец.
– Бог с тобой, дорогой эфенди! Зачем ты так говоришь? Если я нечаянно лишнее отхвачу, убыток я готов возместить золотом, а если Омер захочет, пусть отрежет такой же кусок от моего языка. Если же я не доберу считайте, что я подарил ему эту малость.
– Молчать, наглец! – сердито крикнул кадий. – Ишь ты... Свои законы вздумал суду навязывать! Какой кадий объявился! Не одним только лихоимцам правда навстречу идет! Режь немедленно!
То-то незадача, то-то мученье выпало купцу.
– Прости, дорогой эфенди! Я в судейские дела вмешиваться не хочу. Всем известно, что ты поставлен судить по священной книге, а мое дело сторона. Дарю ему тридцать кошельков! Не нужен мне его язык!.. Мы ведь с Омером друзья-приятели!..
От этих слов Исакара разъярился кадий еще пуще и заорал своим служителям:
– Эй, палача сюда! Сейчас я научу этого торгаша подчиняться суду!.. Режь сию минуту!
Прибежал палач, выхватил саблю из ножен, а купец упал на колени, целует полу судейского халата и молит о пощаде. Кадий непреклонен и твердит свое:
– Режь язык, или голову с плеч долой!
Понял купец, что ему без взятки не выкрутиться.
– Дорогой эфенди! Бери себе тридцать кошельков! А должнику я прощаю! Избавь меня только от этой напасти, не хочу я резать язык, а тем паче своему приятелю Омеру... Пощади, эфенди! Прошу тебя, как отца родного! Пощади! Бес меня попутал, прости меня!
– Руби собаку! – гаркнул кадий.
Палач потащил несчастного купца, но он цепко ухватился за кадия:
– Смилуйся, эфенди, если ты правоверный!
Подлетел тут Омер к кадию, обнимает его и молит за товарища. Молодой кадий только того и ждал:
– Так и быть, прощаю его по просьбе Омера. Но пусть знает, что турецкие законы тверже камня. Пришлось бы купцу на своей шкуре изведать, что такое мусульманский суд!
Исакар отсчитал кадию тридцать кошельков денег; кадий заставил его поцеловаться с Омером.
– А теперь я запишу в судебную книгу, что тяжба кончена и больше никто никому не должен.
В последний раз приложились друзья к священному Корану и к сафьяновым туфлям кадия, поблагодарили его за справедливый суд, за отеческую доброту и удалились.
Не успела закрыться одна дверь, как распахнулась вторая, и в зал суда вошел настоящий кадий. Корчится он от смеха и говорит:
– О женщина! В твоей голове больше мудрости, чем в Коране, да простит меня аллах! Право же, будь ты мужчиной, лучшего кадия не нашлось бы в самом Стамбуле!
Мейра поблагодарила кадия за оказанную милость и предложила ему пятнадцать кошельков из денег, отобранных у купца. Но кадий не захотел принять от женщины деньги и подарил ей еще один кошелек. Мейра, как полагается, поцеловала полу его халата, спустила на лицо белое покрывало и, опередив мужа, первой вернулась домой. Омер задержался в кофейне. А как подошел к дому да отворил калитку, увидела его в окошко Мейра и принялась поддразнивать.
– Вот идет Омер с отрезанным языком, – шепелявила она.
– А вот и не угадала! – отвечал Омер.
А Мейра притворилась удивленной – почему же ее муж слова выговаривает чисто, как всегда.
– Как же так?
– Бог и умный кадий (ну и красив он, румян, словно яблочко!.. Дай бог ему здоровья!) вызволили меня из беды, а купца обобрали до нитки.
– Да неужели этот кадий красивее меня? – подхватила Мейра и показала мужу тридцать кошельков.
От радости Омер заплакал, припав к коленям своей разумной и храброй жены, и трижды поцеловал ее в лоб. Когда же Мейра рассказала Омеру про свою хитрую проделку, она стала ему втрое дороже. С тех пор Омер прислушивался к советам своей мудрой жены и, всерьез занявшись торговлей, в скором времени разбогател.
Босния. Перевод с сербскохорватского Т. Вирты
СПАХИЯ И БАТРАКИ
[* Спахия – турецкий землевладелец (сербскохорв.).]
И у нас были спахии. У некоторых были такие поместья, что за целый день верхом не объедешь.
У одного на хуторе было батраков – чуть не целая деревня. Как-то раз выпал очень урожайный год, и работящие и бережливые батраки, у которых, кроме того, были еще своя птица и свиньи, надеялись малость поправить свои дела.
Спахии это пришлось не по вкусу. Много людей перебывало у него, и он приметил, что сытый батрак легче бросает хозяина. А это ему было не с руки. Он любил держать людей в строгости.
Делать ему было нечего, и скоро он надумал, как поступить.
За хутором в глубокой долине насажен был хороший виноградник. С трех сторон его окружали горы, а со стороны хутора – ров. Через ров был перекинут мостик.
Подождал хозяин осени, когда в карманах батраков зазвенели кое-какие гроши, и сказал одному из них:
– Знаешь, что мне пришло в голову? Пропала у меня охота к тому винограднику, что за рвом. Бросить его жалко, продать некому, ведь он посреди поместья. Вот я и надумал: самое лучшее, продать его вам, моим людям. Отдам по дешевке, лишь бы от него избавиться, а вам как-никак подмога. Сложитесь и возьмете кто сколько может.
Каждому, а в особенности батраку, хочется стать хозяином, да еще когда можно купить землицы по дешевке. Вот батраки и попались на удочку.
Помещик отдает мотыку[*] виноградника за пять форинтов – дешевка. Как тут не польститься? Батраки и купили – кто одну, кто две мотыки, а кто поднатужился, тот взял и больше.
[* Мотыка – мера площади виноградника (сербскохорв.).]
Купили, заплатили; каждый знал, где его полоска. Один из батраков на другой день поднялся чуть свет, – не терпелось полюбоваться на свой виноградник. Правда, видел он ту землю уже много лет, потому что и состарился в батраках у спахии, но ведь одно дело – хозяйское добро, а другое – свое собственное.
Встал он спозаранку, пошел ко рву, хотел по мостику пройти к своему винограднику, глядь, а мостика-то и нет. Исчез за ночь, словно его вилы похитили.
Мостика нет, а по ту сторону рва сидит сторож спахии. Дремлет, опершись на дубину, а на коленях ружье.
Ну, раз мостика нет, надо прыгать. И батрак прыгнул в том месте, где прежде проходил мостик, – там ров был поуже.
Перепрыгнул – и прямо к своему винограднику. А сторож не пускает:
– Куда прешь?
– К себе на виноградник. Хочу своим добром полюбоваться.
– Постой. Ты зачем через ров перепрыгнул? Виноградник твой, а ров-то спахии.
– Ну и что?
– Что?.. А то, братец ты мой, что спахия не позволяет прыгать через ров бесплатно, – сказал сторож.
И тут-то стало ясно, зачем он здесь сидит с заряженным ружьем. Перепрыгнешь через ров, плати пять форинтов.
– Ах, так?
– А как же иначе? Раз перепрыгнул, плати пять форинтов и любуйся себе досыта своим виноградником.
Сторож оперся о дубинку, как архангел на меч у врат райских, и стережет ров. Видит батрак, что без пяти форинтов не обойдешься. Подумал немного и грустно вздохнул.
– Ну, давай пять форинтов, – торопит его сторож.
– Погоди маленько, – отвечает батрак и – гоп! – перепрыгнул назад через ров.
– Значит, не хочешь в свой виноградник?
– Да что я, дурень, что ли, стану я ломать ноги, прыгать туда и сюда. Эх, братец, не я один, другие еще глубже завязли. Я-то купил всего две мотыки по пяти форинтов. Прыгнул через ров туда, прыгнул обратно, а теперь пусть спахия хозяйничает в моем винограднике. Чтоб я еще прыгал, ноги бил, – этого он не дождется.
Батраки быстро смекнули, как помещик хотел их облагодетельствовать. Пошли они с горя ко рву и давай прыгать через него перед сторожем. Кто сколько мотык купил, тот столько раз и перепрыгнул. У кого, кроме винограда, были еще и денежки, тот расплатился, но один батрак купил у спахии всего одну мотыку и когда перепрыгнул через ров, понял, в какую беду попал.
Ведь он отдал помещику все свои деньги, а перепрыгнул раз – и потерял купленную мотыку виноградника. Как же теперь домой попасть?
– Жена, беги продай что можешь, собери пять форинтов и купи у спахии мотыку земли, чтобы было чем расплатиться, а то я до конца дней своих останусь на этой стороне.
Хорватия. Перевод с сербскохорватского М. Волконского
ПОЛЬЗА ОТ ЗНАНИЙ
Жил в одном городе богатый купец. Был у него сын, паренек рассудительный, умный, и очень ему хотелось учиться. Все бы ладно, да вот ведь беда: купчина был жаден и упрям. Не желал он, чтобы сын занимался науками, не давал ему ни читать, ни писать, ни на дудке играть. Только увидит сынка с книгой, кричит:
– Книга тебя не накормит, сыночек! И дудка богатства не даст! Нужно, милый, работать, работать, работать. Понял иль нет?
Так вот и донимал паренька, – деньги богатею свет застили, видно! Не давал сыну учиться, да и все тут!
В ту пору открылась поблизости ярмарка. "Пусть-ка сынок делом займется", – рассудил купец и отправил парня на ярмарку, надавал ему всяких поручений и велел закупить товары. Ну, а сын заниматься торговлей не стал, отправился прямо к учителю, захотел обучиться письму. Паренек был толковый, усердный и быстро всю премудрость постиг. Возвратился домой хоть и с пустыми руками, да умнее, чем ушел. Отец рассердился:
– Где так долго гулял? Почему задержался? Где товары? Может, забравшись в чужие края, ты решил отцовскую мошну растрясти?
– Не привез я товаров, отец, – ответил ему сын, – зато купил ума и полезных знаний. Даст бог, я потом накуплю все, что ты пожелаешь!
– Ишь хитрый какой! – усмехнулся отец. – А ты слышал пословицу: "Пока трава вырастет, конь ледащий издохнуть успеет"? Столько денег пустил на пустые затеи и снова уйти норовишь? Нет, любезный, знаю теперь, какой ты добытчик!
Прошел год, снова открылась ярмарка. Снова дал купец сыну много денег и снарядил в путь, – авось, думает, исправится! А чтоб парень с пустыми руками назад не вернулся – прочел ему на прощанье строгое наставление. Уж он ему грозил, грозил. Только все попусту. Добрался купеческий сын до ярмарки, на товары и не взглянул. Тотчас же отыскал бродячих музыкантов и пошел к ним учиться. Учился упорно и скоро своих учителей превзошел. А потом возвратился домой с пустыми руками. Как увидел отец, что сынок натворил, весь затрясся, от злобы позеленел, чуть не помер. Уж кричал он, кричал, уж ругался, ругался! Да, спасибо, жена понемножку утихомирила, сына-то ей было жалко!
Еще год прошел, вновь открылась ярмарка. Просит парень, чтоб отец послал его за товарами. И если, мол, растратит он деньги, пусть отец его самого продаст на покрытие убытков. Ну, и мать стала просить: отпусти его, муженек.
– Вот пристали! – ответил купец. – Ну, ладно, доверю ему деньги, но только, сыночек, держись! Промотаешь – и вправду продам тебя, помни! Не надейся на то, что ты у меня единственный. Дорог сын, а деньги дороже! Да и ты, жена, не посетуй тогда, не проси за него, не плачь и меня не вини!
– Дай ему денег, хозяин, а после делай что хочешь! – ответила мать.
Вынул деньги купец, отсчитал, отдал сыну, и тот отправился на ярмарку. Стал малый прохаживаться по торговым рядам, приценяться к товарам, а как устал, пошел в кофейню. Смотрит: люди в карты играют на деньги! Подошел он поближе, и страх как захотелось ему научиться! Сел за стол и начал играть. Все спустил, зато игроком стал заправским и теперь обыграл бы любого, если б деньги остались.
Изучил он все тонкости картежной игры, да и собрался домой. Как явился к отцу без товаров, без денег – рассвирепел купец, сделался злее ядовитой змеи: ужалила бы его в этот час гадюка – сама бы отравилась. И кричал купец, и ругался, даже плакал; пустил, мол, сынок по ветру отцово богатство. А потом ухватил сына за руку и повел на базар продавать. Жена просила, молила, лила горькие слезы: пощади, мол, что люди-то скажут, плоть и кровь ведь свою продаешь! Не послушал купец ни жены, ни сына, не поверил его обещаньям заработать во сто раз больше, чем он денег истратил. Привел он сына на базар и начал кричать:
– Эй, люди! Промотал мой сын большие деньги, я за это его продаю. Сколько денег он взял у меня, столько я за него взять хочу. Покупайте его, кто желает!
А сынок тоже начал кричать:
– Эй, люди! Это правда, что отец, прогневавшись, хочет продать меня, своего сына! Только помните: кто меня купит – раскается. И кто не купит раскается!
Торговались с купцом очень многие, а как услышат, что парень кричит: "Кто меня купит – раскается!" – отходят в сторонку. Тем бы дело и кончилось, да приехал на рынок какой-то столичный купец. Услыхал он: "Кто меня купит – раскается", – разозлился и тут же к отцу паренька подошел, стал отсчитывать деньги. "Эй, берегись, купец, – раскаешься!" – пригрозил ему парень. Но купец был богат да кичлив: был он правой рукой у царя, вот и важничал. "Покажу тебе, как я раскаюсь! Будешь ты у меня за гусями ходить!" – ответил он с усмешкой и тотчас же кликнул слугу, велел свести парня на постоялый двор, где приезжие люди живут, да запереть в чулане. Ну, а вечером сел он на том постоялом дворе за стол и написал письмо дражайшей супруге: "Так и так, мол, жена, здесь, на базаре, я купил молодого парня, за такую-то цену. Посылаю его к тебе – пусть работает. Ты давай ему хлеба раз в сутки, посели его в птичнике, вместе с гусями. Пусть ходит за птицей. Да вели ему выгребную яму вычистить, за помойкой следить – словом, всюду его посылай, где работа грязна, трудна и противна. Да, кстати, передай царю: через месяц приеду. Пусть встречает салютом из пушек".
Посадил он затем паренька на корабль, а письмо передал главному корабельщику – хозяину. Попросил его за парнем следить и посланье супруге доставить.
На корабле плыло множество людей. Путь по морю небыстрый, а дел никаких! Стали в карты играть, поначалу – без денег, а потом надоело. Сговорились: пусть каждый поставит хотя бы немного, ну, скажем, по пяти пара[*]. А потом разохотились, давай ставить все больше и больше. Ведь картежная игра – прилипчивая штука! Коли сядет за карты человек, трудно отстать. Сел играть и хозяин корабля. Он был неумелый игрок, обобрали его, как ребенка, все, что имел, живо спустил, даже корабль проиграл. Что тут делать! Подошел к нему проданный купеческий сын и шепнул: "Дай мне немного деньжат, может, я отыграю хоть часть твоего состояния!" Корабельщик поверил и дал. Сел парень играть и в какой-нибудь час обчистил всех, получил немалый выигрыш и отдал его корабельщику. "Получай, говорит, а в награду дай мне то письмо, что тебе передал мой хозяин. Хочу посмотреть, что он пишет. Прочту и верну тебе".
[* Пара – мелкая разменная монета.]
Корабельщик, не помня себя от радости, охотно передал ему письмо. Парень мигом его распечатал, прочел, взял бу-маги и написал тем же почерком: "Будь здорова, дорогая хозяюшка! Это письмо принесет тебе молодой парень, самый богатый и самый разумный из всех, кого я узнал в новом городе. Я хочу, чтобы он был нашим зятем. Явится он – наряди его в самое лучшее платье, дай ему мой перстень драгоценный, позови всех попов и владыку, и тотчас пусть идет парень под венец с нашей дочкой. А вернусь, попируем на свадьбе, так отпразднуем, что и царю не приснится. Пусть и стар и млад подивуются – где, мол, они отыскали такого разумного парня! Смотри, жена, сделай все так, как я велю, ни в чем не отступай от моей воли. Если обидится парень, чем тогда оправдаешься?" Написал он письмо, сложил точно так же, как и первое, запечатал и тут же вернул корабельщику.
Ну, приплыли они в стольный город. Корабельщик взял парня с собой, отвел его, как уговорено было, к супруге купца. Прочитала она письмо заморгала, прослезилась, заохала, удивилась несказанно. Да ведь жена должна слушаться мужа! Тут же дочку и парня одели в роскошное платье, обвенчали их, как полагается, и хозяйка вручила зятю все ключи от амбаров, и складов, и от всех сундуков. Стал он в доме настоящим хозяином.
Как-то утром сидел паренек у окна. Глядь, в царском дворце окошко открылось. У окошка – сам царь, в златотканом наряде, на макушке – корона, а лицом невесел, тихо поет заунывную песню. "Подыграть ему, что ли, на скрипочке? – вздумалось вдруг пареньку. – Пусть послушает да подивится!" Как провел он смычком по струнам, – диво! – каждый, кто мимо шел, назад вернулся, рот разинул и слушает. А царь и совсем обомлел. Только кончил парень играть, царь его уже к себе призывает: "Никогда не слышал подобной игры, поиграй еще хоть немножко!" До того увлекся, что забыл все свои царские дела, с утра до вечера слушать бы готов. И так полюбил музыканта, что сделал его первой особой во всем государстве. Большую власть получил парень, даже казни отменял, от петли спасал осужденных. Стоит ему попросить, царь тотчас помилует. Вот как сильно любил его царь!
А тот богач, что купил парня, через месяц поехал домой. Перед отъездом жене и царю написал по письму, чтобы встречали его, как положено. Очень уж он возомнил о себе, очень хвастался: "Я самый главный при царе вельможа, и, когда возвращаюсь домой, в мою честь пушки с крепости палят".
– Ну вот, милый друг, твой тесть приезжает! – говорит пареньку царь. Пишет, чтоб я в его честь из пушек стрелял. Это правда, не спорю, был он первым моим приближенным, да теперь уж не он, а ты стал первым!.. Что же делать-то, а?
– Государь! – отвечал ему парень. – Докажи мне, что я для тебя всех дороже, встреть его без пушечной пальбы!
– Добро! Так и будет! – ответил царь.
Ну, вскоре приплыл богач на своем собственном корабле. Ждет салюта, а его нет! Понял купец, что царь не хочет его уважить, и рассердился (привередлив он был не в меру!). Как только сошел с корабля, сразу же отправился во дворец сказать про свою обиду. Пришел он к царю, а тот его даже сесть не пригласил: новый-то любимец рядом сидел, и царь хотел ему угодить – показать, что теперь купец ему, государю, что прошлогодний снег. Понял богач, что царь не хочет его отличить, поклонился и уныло поплелся домой. "Что случилось? – думал он. – Какой такой парень сидел с государем рядом? Вот ведь чудно: он похож, как близнец, на того промотавшегося парня, которого я месяц назад на базаре купил! Коль и вправду он, так это уж просто чудеса, сказка какая-то! Но почему же царь отличить меня не хотел, в мою честь из пушек не стрелял и возле себя не посадил? Значит, все это козни того проклятущего парня. Ведь недаром он сказал тогда, на базаре: "Кто меня купит – раскается!" Вот я и раскаиваюсь. Но как же он мог подружиться с царем в столь короткое время? Вот доберусь домой, все узнаю!"
Размышляя, шел купчина домой. Только он калитку открыл, а навстречу ему жена с дочкой. Дочка, как положено, низко отцу поклонилась. Купец видит, что дочка одета как мужняя жена. Удивился он, ну а потом догадался: опять, верно, козни проклятого проныры.
– Иди-ка сюда, дорогая женушка! – сказал купец своей супруге. – Почему ты дочку нарядила в этакое платье? Кто тот пес, что тебя обманул, а меня опозорил, убей тебя бог?!
– Ну, а я-то при чем? – удивилась жена. – Что дурного я сделала? В толк не возьму! Вот твое письмо... Ведь ты сам прислал мне с корабельщиком паренька и письмо. Как ты велел, так я и поступила. Вот прочитай убедишься, что я в точности исполнила все твои приказанья!
Взял письмо богатей, прочитал, и небо ему с овчинку показалось. Как же это случилось? Ведь он велел, чтобы парня послали гусей пасти, а вышло так, что тот в зятья к нему пролез! А письмо-то!.. Правда, почерк до тонкости схож, да писал-то он совсем иное!
Три часа размышлял купец, а потом – что же делать! – признал, что паренек верно сказал: "Кто меня купит – раскается. И кто не купит раскается!"
– Совсем не то я писал тебе, женушка: не приказывал я дочь отдать за прощелыгу, а велел тебе послать его гусиное стадо пасти и всякую черную работу делать! Да, видно, не зря старые люди твердят: "Сделал дома расчет, а на рынке просчет. Загадаешь одно, да не вышло оно!" Ну, а зятю незваному я только одно скажу: "Молодец, раз гиблое дело сумел на пользу себе обратить". А знаешь, жена, – когда я покупал его, он мне молвил: "Кто меня купит – раскается. И кто не купит – раскается!" Ну, а я из упрямства купил: увидим, мол, как твоя угроза исполнится. Вот и увидел! Как он сказал, так и вышло. Каюсь, что купил его и что стал он нам зятем, – и не каюсь: уж больно умен парень. И с царем сидит рядом, и в короткое время заслужил почету больше, чем я за всю свою жизнь. Что ж, дочка, иди, поцелуй меня в щеку, а потом к руке приложись, по обычаю, чтобы дал я тебе свое отчее благословенье. И давайте устроим сегодня же свадебный пир, да такой, чтобы дым коромыслом стоял.
Тут вернулся и зять из царского дворца. Богач, как увидел его, вскочил, подбежал к нему, обнял, в лоб его поцеловал, – с почетом принял и ни слова упрека не вымолвил. Ну, и зять промолчал, не открылся, как он всех вокруг пальца обвел.
