Текст книги "Философия (Учебник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 66 страниц)

2 См.: Хайдеггер М. Основные понятия метафизики // Время и бытие. М., 1993. С. 331 – 332.

В отличие от привычных окружающих вещей, бытие – это то, что требует понимания, и что становится, держится в просвете, проблеске понимания. Бытие как таковое – это не вид или разновидность предметов, не общее понятие класса предметов, бытие – это бытие существующего. Если брать с точки зрения человека, бытие – это то, что ожидает видения бытия или понимания его.

Сказанное можно отчетливее понять на примере разницы между онтологией и космологией. Предметом космологии является универсум, всеохватывающее целое, которому принадлежит все, что имеет пространственное или временное расположение. Человеческие знания об универсуме постоянно углубляются. Мы знаем структуру нашей Галактики и Метагалактики, формы существования материального мира: пространство, время, движение.

Но материальный мир – это только одна форма проявления бытия как такового. Знание мира и осознание бытия – не тождественные вещи. Мы можем быть осведомленными о бытии, чувствовать его присутствие, быть осененными бытием, но не можем его знать. Вероятно, чтобы лучше понять, что такое бытие, нужно вынести универсум за скобки, отодвинуть на время все интересы и способы утилитарно-практического отношения к миру, например, забыть об ежедневной озабоченности – зарабатывании на жизнь, участии в социальном движении и т.д.

Осведомленность о бытии есть тип человеческого отклика на то, на что способно откликнуться только человеческое существо. Наше выживание как человеческих существ, наша жизнь зависят от опыта и познания мира. Но осведомленность о бытии не является необходимой для выживания или удовлетворения жизни. Осведомленность о бытии (осененность бытием) обладает таким духовным качеством, которое, добавляясь к разуму, вводит особое, специальное измерение в наш опыт. М. Мунитц, известный американский метафизик, сравнивает осведомленность о бытии с духовным здоровьем и заявляет, что эта осведомленность, если она есть, является "невыразимым аккомпанементом" любой деятельности или опыта [1].

1 Munitz M. The Ways of Philosophy. N.Y., 1979. P. 339 – 345.

Осененность бытием не похожа на веру в Бога, поскольку бытие – это не источник универсума или человека: оно не есть некая высшая целостность, оно не обладает какой-либо степенью добра, любви, справедливости и т.п. Не имеет смысла вера в бытие или в его конечный триумф. Не стоит искать союза с ним, в том смысле, в каком верующий или мистик ищут союза с Богом. Его нельзя достичь молитвой или послушанием. Мы можем быть открыты к бытию, но оно не ищет и не ожидает открытия.

Осененность бытием создает другой порядок и качество жизни, отличный от религиозной веры или научного понимания. Достижение такой осененности есть специфически философская проницательность. Стоять в свете бытия не значит отрицать мир, превращать его в иллюзию, не значит отбросить или минимизировать контакты с миром. Просто у нас появляется другое измерение нашего опыта, которое окрашивает все виды нашего взаимодействия с миром практические, эстетические, интеллектуальные и т.д. "Бытие, – говорил М.К. Мамардашвили, – это то же самое, что незаконная радость. Нет никаких причин к тому, чтобы мы были и тем радостнее быть, и тем больше продуктивной гордости можно от этого испытать" [2].

2 Мамардашвили М.К. Вена на заре XX века // Как я понимаю философию. М., 1992. С. 400.

А. Эйнштейн в своей статье "Побудительные мотивы научного исследования" писал, что в науке работает три категории ученых. Первые наделены исключительными интеллектуальными способностями: они занимаются наукой так же, как спортом, для них это увлекательная игра. Вторые смотрят на науку как на способ зарабатывания денег: с таким же успехом они могли бы заниматься чем-нибудь другим. И таких большинство. Третьи приходят в науку, толкаемые туда скукой и монотонностью обыденной жизни, ее бессмысленной повторяемостью, пустотой обычных стремлений и потребностей. И если человека охватывает такое ощущение, то он уходит в науку, потому что занятие абстрактной наукой извлекает его из стихийного потока жизни, обрывает какие-то ненужные и нелепые зависимости [1].

1 См.: Эйнштейн А. Побудительные мотивы научного исследования // Собр соч. в 4 т. М., 1967. Т. 4. С. 38 – 41.

Но еще с большим основанием то же самое можно сказать о метафизике как образе жизни, когда человек пытается жить интересами чистого разума, без всякой надежды или, лучше сказать, стремления к успеху, карьере, обогащению, интересами, направленными на исследование последних оснований сущности и смысла бытия, сущности и смысла человеческого существования. "Математика, естествознание, законы, искусства, даже мораль и т.д., – писал Кант, – не заполняют душу целиком; все еще остается в ней место, которое намечено для чистого и спекулятивного разума и незаполненность которого заставляет нас искать в причудливом, или в пустяках, или же в мечтательстве видимость занятия, а в сущности лишь развлечение, чтобы заглушить обременяющий зов разума, требующего в соответствии со своим назначением чего-то такого, что удовлетворяло бы его для него самого, а не занимало бы его ради других целей или в пользу склонностей" [2].

2 Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука. 1783 // Соч.: в 6 т. Т.4 (1). М., 1965. С. 207.

Рассмотрим взгляды на бытие крупнейших мыслителей XX в. – К. Ясперса, М. Хайдеггера и Н. Гартмана, вникнем в их рассуждения о бытии, в их попытки донести до нас смысл и значение этой категории.

К. Ясперс: экзистенция и трансценденция

Карл Ясперс (1883 – 1969) – знаменитый немецкий философ, сподвижник Мартина Хайдеггера, весьма близкий к нему по основным философским идеям. Считается классиком европейской философии [3].

3 Подробнее о К. Ясперсе см. часть V, главу 5 (Экзистенциальная философия).

Предметное бытие – это окружающий материальный мир: материя со всеми ее видами и подвидами, классами и родами, мертвая и одушевленная, растения и животные, общество и общественные структуры. Экзистенция – это подлинная природа человека и в то же время одно из его проявлений. А таких проявлений, по Ясперсу четыре:

1. Эмпирическое Я (Dasein – наличное бытие). Это наша телесность, физиология, наследственность, психология, манеры поведения. Чтобы существовать в этом мире, человек создает язык, орудия, структуры, деяния, предметно создает самого себя.

2. Сознание вообще. Это понимание человеком того, что все, что его окружает, все, что он знает, дано ему через сознание. Только то, что входит в сознание есть для него бытие.

3. Дух – жизнь идей. Например, идеи о мире, о душе, о жизни, о задачах нашего осуществления дают нам импульс для достижения понимания всеобщего смысла окружающего. Они не предметы, но проявляются в схемах и образах, они воздействуют на нас в настоящем, нам что-то удается понять благодаря их наличию, и одновременно они представляют собой бесконечную задачу. Там, где исчезают идеи, мир распадается на бесконечность рассеянных предметов.

4. Возможная экзистенция – это проявляющееся в нас чувство того, что мы вырастаем из истоков, которые находятся за пределами эмпирически объективного наличного бытия, за пределами сознания вообще и духа. Эта наша сущность проявляется:

– в неудовлетворенности – человек постоянно ощущает свое несоответствие своему Dasein, своему знанию, своему духовному миру;

– в стремлении к единому, которое в конечном счете есть бытие и вечность, ничто другое не удовлетворяет человека;

– в сознании непостижимого воспоминания, будто человек также ведает о творении или будто может вспомнить то, что он созерцал до бытия мира;

– в сознании бессмертия не как продолжения жизни в другом образе а как уничтожающей время укрытости в вечности.

Экзистенция – это образ бытия в нас, образ Божий, как выразились бы философствующие теологи. Ее можно только просветлить, т.е. не познать, а выявить ее возможности, к примеру возможность реализовать себя, стать личностью. В качестве экзистенции я существую, зная, что подарен себе бытием.

Бытие, по Ясперсу, раскрывается также в трансцендировании. Трансцендентным называется то, что лежит по ту сторону любой предметности, это выход из предметного в непредметное, как если бы человеку была открыта тайна самого бытия. Так, для наличного бытия есть только жизнь, заключенная в своем мире и удовлетворенная, без трансцендентного. Как наличное бытие, оно знает о потерях и смерти, но не затрагивается этим. Оно живет, как будто смерти нет.

Человек не способен просто жить, он должен быть трансцендирую-щим. Человек трансцендирует только как экзистенция. Трансцендирование – это и есть философствование. Философия возникает как языково-фиксированное сообщение об опыте трансцендентного и как обмен этим опытом от экзистенции к экзистенции. Ее истины могут быть переданы только конкретно трансцендирующим, т.е. тем, кто этот опыт в каком-либо виде испытал или находится в состоянии этого опыта.

Там, где мысль не трансцендирует, нет философии, а есть предметное познание через науку или интеллектуальную забаву. Но там, где она трансцендирует, неизбежно возникает непонимание, поскольку всякое сообщение выражено предметно, все, что может человек пережить в таком опыте, адекватно передать невозможно, это всегда будет не то, не самое главное, не самое основное, о чем хотелось бы рассказать.

Философия как трансцендирование – постоянное стояние на границе, так как по ту сторону границы она не ожидает никаких предметов, она есть перешагивание себя, только как самоосуществление, а не как результат. Но есть ли повод к такому трансцендированию? – спрашивает К. Ясперс. Разве мы недовольны миром предметов, разве этот мир не все, что мы признаем за бытие? Внимательно вглядываясь в окружающее, мы обнаруживаем, что мир – не устойчивость, а постоянное разрушение, стремление к трансцендентному возникает из постоянного беспокойства по поводу преходящести любого наличного бытия.

В ложном трансцендировании, полагает Ясперс, мы приходим к потустороннему предмету, но истинное всегда на границе между предметом и не-предметом, в переходе, каждое понятие есть маркировка, а не предметность. Через трансцендирование не достигается никакого познания, только состояние сознания теперь будет другое. Это внутренний толчок, который преображает нашу установку ко всему известному. Трансцендирование как бы подвешивает мир и человека в нем. В этом заключается принципиальная разница между научным (предметным) познанием и философским.

Мир бездонен, однако человек, согласно Ясперсу, находит в себе то, чего он не находит нигде в мире, – нечто непознаваемое, недоказуемое, всегда непредметное, нечто ускользающее от всякой позитивной науки: свободу и то, что с ней связано. Здесь человек обретает опыт не посредством знания о чем-то, а посредством действования. Здесь путь ведет человека через мир и через себя самого к трансценденции. "Человек – единственное существо в мире, которому в его наличном бытии открывается бытие. Он не может выразить себя в наличном бытии как таковом, не может удовлетвориться наслаждением наличным бытием. Он прорывает всю как будто завершенную в мире действительность наличного бытия. Он действительно знает себя как человека только тогда, когда, будучи открыт для бытия в целом, живет внутри мира в присутствии трансценденции. Принимая свое наличное бытие (Dasein), он все же настойчиво стремится к бытию (Sein). Ибо он не может понять себя в мире просто как результат мирового процесса. Поэтому он переступает пределы своего наличного бытия и мира, достигая их основ, стремясь туда, где он становится уверенным в своих истоках, как бы соучаствуя в творении" [1].

1 Ясперс К. Философская вера // Смысл н назначение истории. М.. 1991. С. 455.

Трансценденция – это бытие, которое не Dasein, не сознание и не экзистенция, но нечто трансцендентное всему этому. Это абсолютное в противовес конечному.

Что есть бытие? По Ясперсу, – это постоянный вопрос философии. В повседневной жизни бытие предстает как эмпирическая действительность, как знакомое и мыслимое предметное бытие в своих разветвлениях и в своем многообразии. Хотя это бытие как целое необозримо, человек может его знать и относительно познавать через отдельные вещи или области вещей. Но это познанное бытие постоянно обнаруживает непознанное на своих границах.

В просветлении экзистенции человек, вырываясь из мирового бытия, приходит к себе как возможной экзистенции. Здесь он свободен, но это тоже не бытие, его личностное бытие само относится к такому бытию, которое есть не экзистенция, а трансценденция. Вообще мы нигде, по Ясперсу, не имеем дело с бытием как таковым (das Sein), а всегда только с неопределенным бытием (ein Sein). Если мы хотим понять бытие как таковое, мы всегда терпим поражение.

Вопрос же о бытии как таковом нами не может быть понят подлинно, считает Ясперс, в силу разорванности между образами бытия. Разорванность бытия не испытывает ни Dasein, ни сознание вообще. Впервые экзистенция ищет бытие, будто она его, это бытие, потеряла и должна найти. Ее суть и состоит в поиске бытия.

Бытие – это бездонная пустота для рассудка, способная быть наполненной для экзистенции. Искать можно только из предварительного понимания того, что будет найдено. В метафизическом усилии я не знаю бытие предметно, как в повседневной жизни, не понимаю его, как себя самого в просветлении экзистенции, но я знаю о нем внутренне, оно внутренне присуще мне [1].

1 См.: Jaspers К. Philosophic (Philosophische Weltorientirung). Berlin, 1956. Bill. S. 48 – 52.

Трансценденцию можно попытаться постичь с помощью языка. Это не просто язык разумных существ – он связывает одних и недоступен другим. Язык трансцендентности – это как бы второй мир, который воспринимается только возможной экзистенцией. Все предметное для нее есть только шифр трансцендентного.

Метафизическое мышление – процесс установления постоянных контактов с трансценденцией, с его помощью осуществляется чтение шифров. Шифр метафизическая предметность, результат объективации принципиально не объективируемого. Это не сама трансценденция, а язык, с помощью которого она общается с экзистенцией. Смысл шифра понятен не сознанию вообще, а возможной экзистенции. Шифры характеризуются многозначностью смысла, неустойчивостью, не поддаются определенной фиксации.

Это не научные понятия, которые нейтральны в экзистенциальном отношении. Шифром может служить любой предмет, любая мысль. Метафизические предметы проявляются в необъятном богатстве исторически сложившихся мифов, в метафизической и религиозной догматике. Орудие расшифровки не рассудок, а фантазия. Наиболее наглядным примером шифра, который можно только истолковывать, поскольку он не доступен непосредственному пониманию, является человек. То, что в нем понятно и объяснимо, противоречит его трансцендентной глубине. Так, по Ясперсу, человек не может быть понят как "развившийся" из животных. С точки зрения философии, правильней допустить, что человек существовал всегда, он жил в многообразных формах предметного мира совершенно иначе, чем изначально родственные ему морфологически другие виды животных, чем рыбы, рептилии и т.д. Человек есть с давних пор подлинная форма жизни, всякая другая жизнь – отпадение от нее, и в конечном счете может оказаться, что не человек произошел от обезьяны, а обезьяна – от человека. "Человека нельзя выводить из чего-то другого, он непосредственная основа всех вещей... Все виды зависимости в мире и все процессы биологического развития затрагивают как бы вещество человека, но не его самого" [1].

1 Ясперс К. Философская вера. // Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 448.

Любое знание о человеке, будучи абсолютизированным, становится мнимым знанием и ведет к исчезновению человеческой свободы. Психоанализ, марксизм, расовая теория только заслоняют, согласно Ясперсу, самого человека, когда претендуют на его объективное целостное описание.

Человек конечен, он зависит от мира, от питания, от органов чувств, он должен умереть; он зависит от других людей и от созданного людьми исторического мира, он не может ничему довериться в этом мире, земные блага приходят и уходят, господствует не только справедливость, но и произвол власти. Доверять можно лишь верности человека в экзистенциальной коммуникации, но и это не поддается расчету. Но, осознавая свою конечность, человек прилагает к ней масштаб того, что неподвластно конечности безусловность и бесконечность. "Посредством наличия безусловного и бесконечного конечность не остается для человека только неосознанной данностью его наличного бытия; благодаря свету трансценденции она становится для него основной чертой в сознании того, что он создан. Конечность человека, не будучи устранена, прорывается".

Размышление о бытии – это не теория бытия, это экзистенциальное истолкование (чтение) шифров. Философия с помощью трансцендирования и чтения шифров проясняет бытие, удостоверяет нас в его существовании. Результаты трансцендирования не могут быть сообщены другому, они имеют значение лишь для философствующего. Они изменяют отношение сознания к окружающей предметности. Смысл философии заключается в том, чтобы вместо знания о предметах изменить сознание бытия, наше внутреннее отношение к вещам.

Смысл философского мышления состоит в том, чтобы с помощью конечного (т.е. предметного мышления) мыслить бесконечное и беспредметное. Когда бесконечное фиксируется в конечном как конечное, возникает не истина. Тогда экзистенция и трансценденция понимаются не как знаки и шифры, а как понятия.

Язык – дом бытия

Для М. Хайдеггера – друга и сподвижника К. Ясперса – бытие может быть дано только в языке. Не в языке обыденной речи, а в языке поэзии, языке философии. Язык, считал Хайдеггер, могущественнее человека, это принуждение к речению. Не сам поэт, а музы говорят через него, не мыслитель силой ума создает свои конструкции, а услышанный голос бытия направляет его мысли. Изначальное речение (Sagen) говорит о самом себе. Это есть одновременно божественное и человеческое явление, прояснение отношений, которые связывают существование с бытием.

Язык открывает то пространство, внутри которого человек способен соответствовать бытию и его требованиям, его призыву. Это изначальное соответствие и есть мысль. Обнаруживать (zeigen), по Хайдеггеру, показывать, приводить к видимости. Но это обнаружение-показывание производно от старогерманского слова Sagan, что означает "говорить" (sagen). Образами изначального мышления являются "Dichtung" (поэзия, но не в смысле только поэзии, а в смысле творчества вообще), и "Denken" (мышление). Каждое слово, дающее нам что-либо существенное, есть проявление творчества, оно может осуществляться в поэзии, культе, мифе, законодательстве. Dichtung можно назвать первопоэзией, первоязыком исторических народов. Подлинное мышление всегда поднимается к творчеству как к первопоэзии. Размышлять – значит поэтизировать, и, кроме того, это не простой вид поэтизирования в смысле стихов или песни. Истинная речь есть первопоэзия (Sagen), из которой исходят вся поэзия и все искусства. Но поэзия ближе к изначальной речи, чем любой другой способ выражения. Только поэт схватывает самую суть отношений слова и вещи, в своих мечтах возносясь к небу и оставаясь при этом на земле. Это "между" является первичной меркой нашего существования. "Это не протяжение обыкновенно представляемого пространства, так как все пространственное уже заранее нуждается в изначальной мерке, происходит из нее. Выражением изначальной меры будет поэзия. В поэзии мы достигаем конечного понимания меры" [1].

1 Heidegger M. Vortrage und Aufsatze. Pfullingen, 1959. S. 196.

Мартин Хайдеггер (1889 – 1976) немецкий философ. Как считают многие западные исследователи, Хайдеггер – самый оригинальный и глубокий мыслитель XX в. По окончании университета много лет преподавал философию в различных университетах Германии. В зрелом возрасте уехал в деревню и прожил там до конца жизни. Основные произведения: "Бытие и время", "Лесные тропы", "На пути к языку", "Что есть мысль?" и др. Произведения Хайдеггера поражают поэтичной выразительностью языка, ювелирной работой со словом, проникновенным анализом проблем человеческого существования. Они оказали огромное влияние на современную ему и последующую философию и литературу. Ни одного философа в XX в. не цитировали так часто, как Мартина Хайдеггера.

Под "логосом", полагал Хайдеггер, древние понимали не столько разум, сколько речь, которая позволяет высказать основополагающие законы мира, позволяет говорить, а не просто издавать членораздельные звуки, существовать в способе раскрытия мира и себя самого. Наша главная необходимость, по Хайдеггеру, состоит в том, чтобы ощутить существо бытия как вызов нашей мысли, чтобы мы, прежде всего думая о нем, ощутимо испытали, в какой мере призваны проторить хотя бы тропку для опыта бытия, и прокладывали бы ее через бывшее бездорожье. Надо готовить среди сущего те места для бытия, в которых бы оно говорило о себе и своем пребывании. Язык мостит здесь первые пути и подступы. Без слова любому действию не хватает того измерения, в котором бытие могло выразиться. Язык есть не просто выражение мысли, чувства и желания. Язык – то исходное измерение, внутри которого человеческое существо впервые оказывается в состоянии отозваться на бытие и его зов и через эту отзывчивость принадлежать бытию. Эта исходная отзывчивость, в истинном смысле достигнутая, и есть мысль.

Сказать и говорить не одно и то же. Можно много говорить и ничего не сказать. Можно молчать и сказать многое. Сказать – значит показать, объявить, дать видеть, слышать. Язык как разбивка мира дает миру возможность быть тем, что он есть в своей истине. Язык разбивает мир так, как садовник разбивает сад на пустыре. Мир присутствует в языке как в своем разбиении самим своим существом. Больше нигде, кроме как в языке, мир таким образом не присутствует. Язык не обязательно только предварительное истолкование мира. Никто, кроме нас, не мешает тому, чтобы язык был разбивкой мира, как бы его садом. Суть мира, которая не видна в мире так же, как сад не виден в голом пустыре, может присутствовать в словесном разбиении мира. Дело за нами. Присутствие мира в языке требует человека. Человек может дать слово миру, мир требует человека для своего явления. И человек требует мира, потому что иначе, как в целом мира, он себя не узнает.

Обычно один человек говорит, а другой слушает. С точки зрения Хайдеггера, говорение и слушание – это одновременный процесс. Язык говорит, поскольку он весь есть сказ, т.е. показ. Источник его речи – некогда прозвучавший и до сих пор несказанный сказ, прочерчивающий разбиение языка. В речи как слушании языка мы говорим вслед услышанному сказу. Мы допускаем прийти его беззвучному голосу, вызывая уже имеющийся у нас наготове звук. Мы слышим его, потому что послушны ему как ему принадлежащие. Только послушно принадлежащим ему сказ дарит слышание языка и тем самым речь. Существо языка покоится в таком дарующем сказе [1].

1 См.: Хайдеггер М. Путь к языку // Время и бытие. М., 1993. С. 266.

Язык есть дом бытия, ибо в качестве сказа он есть способ события, его мелодия. В языке мы слышим голос бытия. Этот голос делает весь мир вокруг себя полем бесконечного резонанса, этот голос, мы прежде всего слышим и ему отвечаем. Голос вещей, голос Бога, голос совести, голос любви – это все голоса-трансценденции, нечто первичное по отношению к естественной повседневной речи. Благодаря голосу-трансцендентности мы присутствуем в мире [2].

2 См.: Подорога В. Метафизика ландшафта. М., 1993. С. 293 – 294.

Николай Гартман: учение о построении реального мира

Н. Гартман – немецкий философ, основоположник критической или новой онтологии, построивший в своей теории целый мир – с уровнями, слоями, с бессчисленными, переходящими друг в друга категориями.

Неразрешимые проблемы или непознаваемые остатки проблем и составляют собственно предмет метафизики. Есть проблемы, в которых всегда присутствует неразрешимый остаток, нечто иррациональное. Это, по Гартману, метафизические проблемы. Познание окружено метафизической зоной непознаваемости, это иррациональное не исчезнет с развитием наук, в которых всегда будут ставиться вечные проблемы метафизики. Философские системы приходят и уходят, но они все время вращаются вокруг одних и тех же проблем. Содержание проблемы не изменяется с прогрессом знания. Оно обусловлено структурой Вселенной и положением человека в мире. Сознание проблем – это знание о незнании. Единственный путь – исследование проблем до их теоретической трактовки, до поисков их решения и независимо от возможностей такого решения. С точки зрения неопозитивистов, метафизические проблемы – плод неправильного употребления языка. По Гартману, существуют проблемы метафизические по своей природе, не мысль их создала, и она не может их уничтожить. Проблема всегда является выражением незнания о мире [1].

1 См.: Hartmann N. Zur Grundlegung der Ontologie. Berlin, 1965. S. 42.

Николай Гартман (1882 – 1950) – немецкий философ, родился в Риге, учился в Петербургском и Дерптском (Тартуском) университетах. После 1905 г. жил в Германии, с 1909 г. преподавал философию в Марбурге, с 1925 г. Гартман – профессор Кельнского, а затем Берлинского университетов, в 1945 1950 гг. работал в Геттингене. Всю свою жизнь ученый посвятил философии: даже во время штурма Берлина, голодный и измученный, сидя в своем доме, писал знаменитую "Эстетику". Другие его известные произведения: "Построение реального мира", "Философия природы", "Этика".

Каково отношение между онтологией и метафизикой? Не занимается ли учение о бытии вообще чем-то непознаваемым, иррациональным, т.е. содержанием метафизических проблем, которые не поддаются дальнейшей трактовке? Конечно, отвечает Гартман, в сущности бытия вообще скрывается иррациональное, нечто такое, что мы не можем до конца осознать. Но нельзя сказать, что бытие безусловно непознаваемо. Мы не знаем, что такое бытие в общем, но в частностях оно нам хорошо известно, в определенных формах данности оно является чем-то совершенно бесспорным. Уже в наивном обыденном познании можно отличить подлинное бытие от фиктивного. Философия и наука различают познанное, еще не познанное и непознаваемое. Предметом рассмотрения онтологии в отличие от метафизики являются познаваемые, постижимые аспекты бытия.

Вопросы о способах бытия и структуре бытия, о модальном и категориальном строении – самое неметафизическое в метафизических проблемах, относительно наиболее рациональное в проблемах, содержащих иррациональные остатки. И метафизика и онтология имеют дело с "бытием в себе", бытием как таковым, метафизика – с принципиально непознаваемым, онтология – с уже познанным и принципиально познаваемым бытием. Именно онтология обратила внимание на иррациональные непознаваемые "остатки" проблем, указала и обрисовала их. Онтология описывает феномены, индифферентные к идеализму и реализму, теизму и пантеизму.

Гартман различает четыре сферы во всем, что охватывается понятием бытие: две первичные, не зависимые от сознания человека (в себе бытие), и две вторичные (бытие для нас). Первичные сферы выражаются в двух основных способах бытия: реальное и идеальное бытие. Им противостоит сознание, которое расщепляется на две сферы: логическую и сферу познания. Познание связано с реальным бытием, а логическое – с идеальным. Онтология занимается отношением реальной сферы к идеальной. Гносеология – отношением сферы познания к сфере реального бытия. Смешение сфер – самая распространенная ошибка прежней философии. Логическая структура, например, часто приравнивается к чистому мышлению, к разуму. Не сознается то, что независимо от мышления существует область идеальных структур и закономерностей.

И реальное и идеальное бытие имеют специфические модусы: возможность, действительность, необходимость, случайность.

Реальный мир и его слои

Философия должна вернуться назад, к земле, к жизни, но для этого надо знать реальный мир, сущее. Нет различных реальностей, скажем, материи и Бога, есть лишь одна реальность. Материальные вещи – самый низший слой реального мира, но реальный мир не исчерпывается материальным, вещественным бытием. В реальное входят психические и духовные явления в качестве его высших слоев.

Не категория материи, а категории времени и индивидуальности объявляются Гартманом подлинными характеристиками реальности, являясь границей между изменчивым реальным бытием и неизменным идеальным бытием. В пространстве только часть реального мира является органической и неорганической природой. Все существующее во времени реально, и только реальное существует во времени. Реальному миру свойственна индивидуальность, неповторимость, одноразовость. Материалисты смешивают материальное с реальным, получается, что исторические судьбы, исторические события нереальны. Так же и психические акты не менее реальны, чем вещи и события. Но и язык, право, наука, нравственность не идеальное бытие, так как они подвержены изменениям, связаны с реальной жизнью народа в определенную историческую эпоху.

Падение камня может стать судьбой человека. Это не значит, что падение камня по закону Галилея тождественно преждевременной смерти человека, но значит, что закон падения принадлежит тому же общему реальному процессу, что и судьба человека. Вещи не только предметы восприятия, но также предметы действия, страдания и радости людей. Когда занимаются реальностью вещей, то тем самым занимаются и реальностью человеческих судеб, отношений, конфликтов.

Гартман выделяет четыре главных слоя реального мира: мертвое, живое, психическое и духовное; и соответственно три разреза в строении реального мира. Первый разрез между материальным (физическим) и психическим. Раньше он неточно обозначался делением на природу и дух. Великая загадка в том, что этот разрез проходит через человеческое существо, не разрезая его самого. В этой проблеме существует предел человеческого познания.

Второй разрез (ниже первого) – между живой и неживой природой. Сущность жизни, саморегулирующийся обмен веществ – также предел и загадка познания.

Третий разрез – между духовным и психическим. Духовная жизнь не совокупность психических актов, но она и не совокупность чистых идей. Духовное бытие проявляется в трех формах – личностного, объективного и объективированного духа.