Текст книги "Философия (Учебник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 66 страниц)

Разумеется, сами критики культуры от Ницше и Тенниса до Шпенглера и более поздних вовсе не собирались делать таких радикальных выводов из своих теорий, какие делали нацисты, с одной стороны, и большевики – с другой. Там, где речь идет о практической политике на основе культуркритических идей, мы имеем дело с вульгаризацией философских и культурологических положений.

Культура и культуры

В XX в. внимание философов все больше стало переключаться от рассмотрения культурных констант, т.е. постоянных устойчивых элементов, существующих в более или менее неизменном виде во всех культурах и тем самым дающих возможность говорить о культуре вообще, на многообразие культурного оформления человеком своего существования и на различия, наблюдающиеся в разных культурах. Благодаря этому изменился сам предмет исследования: не культура человечества стала предметом, а конкретные культуры.

Такой подход постепенно привел к отказу от глобально-эволюционистских построений, популярных в XIX – начале XX в. и имевших основания в работах таких философов, социологов, этнологов, как Г. Спенсер, Э. Дюркгейм, Э. Тэйлор, хотя не к отказу от идеи эволюции вообще; последняя стала наблюдаться и улавливаться уже в отдельных культурах. Культурфилософской основой такого рода исследований в эмпирических науках о культуре стали так называемые циклические теории культурного развития. Под культурными циклами при этом понимается определенная последовательность фаз изменения и развития культуры, которые следуют закономерно одна за другой и при этом мыслятся как возвращающиеся и повторяющиеся. Здесь налицо аналогия с человеческой жизнью. Человек проходит детство, юность, зрелость, старость и умирает. То же самое происходит с культурами: каждая культура проходит свой цикл и умирает.

Разные представители циклизма по-разному подходили к определению жизненного субстрата культуры, по-разному описывали фазы ее существования, по-разному классифицировали и распределяли живые и умершие культуры. Русский историк и культуролог Н. Данилевский, изложивший свою теорию в книге "Россия и Европа", впервые изданной в 1871 г., говорил о "культурно-исторических типах", выделяя 10 таких типов: египетский, китайский, ассирийско-вавилоно-финикийский или древнесемитский, индийский, иранский, еврейский, греческий, римский, новосемитский или аравийский, германо-романский или европейский [1]. Каждый их этих культурно-исторических типов, или цивилизаций, переживает собственную историю. Нет общей или универсальной истории человечества; когда мы говорим о древней, средней или новой истории, то имеем в виду только историю Европы. На самом деле каждый из культурно-исторических типов имеет собственную древнюю, среднюю и новую историю. Некоторые из них уже завершили свой цикл, другие живут и развиваются, находясь на разных ступенях развития.

1 Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С. 88.

Н. Данилевский сформулировал пять "законов исторического развития", вытекающих из идей циклизма:

1. "Всякое племя или семейство народов, характеризуемое отдельным языком или группой языков, довольно близких между собою, ...составляет самобытный культурно-исторический тип...";

2. "Дабы цивилизация, свойственная самобытному культурно-историческому типу, могла зародиться и развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, пользовались политической независимостью";

3. "Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает ее для себя при большем или меньшем влиянии чуждых... цивилизаций";

4. "Цивилизация, свойственная каждому культурно-историческому типу, тогда только достигает полноты, разнообразия и богатства, когда разнообразны этнографические элементы, его составляющие...";

5. "Ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно-продолжителен, но период цветения и плодоношения относительно короток и истощает раз навсегда их жизненную силу" [1].

1 Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С. 91 – 92.

Данилевский стал родоначальником циклических теорий в современной историографии и науке о культуре. За ним следовали уже упоминавшийся О. Шпенглер, А. Тойнби, П. Сорокин, наш соотечественник и современник Л.Н. Гумилев. Общим для них всех и многих других неназванных представителей циклического взгляда было представление об "исторических индивидуальностях", каковыми являются все культурные целостности, и наличии жизненного цикла у каждой из этих целостно-стей (для Шпенглера, как мы помним, этот цикл состоял в развитии от культуры к цивилизации; последняя свидетельствовала об умирании культурной целостности).

Культура и модернизация

В XX в. особенно популярными стали теории модернизации. В большинстве своем теории модернизации сохранили главные черты эволюционистских построений XIX в., в частности марксистских.

Основными категориями, в которых анализируется социальное и культурное изменение в рамках теории модернизации, являются категории "современный" и "традиционный". Знаменитый политолог С. Хантингтон писал, что еще в начале семидесятых годов все прочие категории: демократия, олигархия и диктатура, либерализм и консерватизм, тоталитаризм и конституционализм, социализм, коммунизм и капитализм, национализм и интернационализм, – все ушли на задний план теоретического мышления [2].

2 Huntington S. The change to change // Comparative politics in the post-behavioral era. Colorado: Lynne Rienner, 1988. P. 357.

Итак, мост из "отсталости" в "современность" лежит через модернизацию. С. Хантингтон называет девять главных характеристик модернизации, которые он обнаруживает в явном или скрытом виде практически у всех авторов в этой области [3].

3 Huntington S. Change to change. P. 360 – 363.

1) Модернизация – революционный процесс, ибо он предполагает кардинальный характер изменений, радикальную и тотальную смену всех институтов, систем, структур общества и человеческой жизни;

2) Модернизация – комплексный процесс, ибо он не сводим к какому-то одному аспекту, одной стороне, одному изменению общественной жизни. Она захватывает общество целиком;

3) Модернизация – системный процесс, потому что изменения одного фактора, одного фрагмента системы побуждают и определяют изменения в других факторах и фрагментах; в результате происходит целостный системный переворот;

4) Модернизация – глобальный процесс. Зародившись когда-то в Европе, она приобретает ныне глобальный размах. Все страны были когда-то традиционными, все страны ныне либо стали современными, либо состоят в процессе движения к этому состоянию;

5) Модернизация – протяженный процесс. Хотя она революционна по масштабам изменений, но не делается в одночасье. Темпы изменений сейчас увеличиваются, но все равно модернизация требует времени;

6) Модернизация – ступенчатый процесс. Все общества, модернизируясь, должны пройти одни и те же стадии. Сколько каждому обществу осталось идти, зависит от того, на какой стадии оно находится, когда начинает модернизационный процесс;

7) Модернизация – гомогенизирующий процесс. Традиционных обществ много, и все они разные; говорят, что у них одно общее – то, что они не современные. Современные же общества в основных своих структурах и проявлениях одинаковы;

8) Модернизация – необратимый процесс. Могут быть задержки на этом пути, частичные отступления, снижение темпов и т.п. Все это частности; главное же в том, что начавшись, модернизация не может не завершиться успехом;

9) Модернизация – прогрессивный процесс. Хотя на пути может быть много зла и страданий, в конечном счете все окупится, потому что в модернизированном современном обществе неизмеримо выше культурное и материальное благополучие человека.

Культура и современный мир

Помимо теоретических рассуждений есть еще и окружающая повседневная реальность, присмотревшись к которой, замечаешь, насколько "окультурилась", наполнилась культурными содержаниями наша жизнь. У нас как бы исчезла наивная вера в объективность и предопределенность общественных процессов. Изменилась роль культуры в обществе, и при этом изменилось само понимание культуры. Она уже не столько пассивное отражение, пассивный слепок с реальных процессов поведения, сколько их активная "форма". "Кодируя", "драматизируя" свое поведение, соотнося его с мифом и архетипом, индивиды сознательно используют культуру для организации и нормализации собственной деятельности. Поэтому сейчас было бы глупо ссылаться на популярные несколько десятилетий назад представления о "культурном лаге", отставании культурного осмысления от реальных общественных процессов; наоборот, культура оказывается логически и фактически впереди того, что происходит "в реальности". Как заостренно сформулировал один немецкий ученый: "Там, где раньше было "общество"... стала "культура"" [1]. Попытки концептуально выразить эту новую культурную ситуацию неизбежно приводят исследователей к понятию постмодерна.

1 BerkingH. Kultur-Soziologie: Mode und Methode // Berking H., Faber R. (Hg.) Kultursoziologie – Symptom des Zeitgeistes. Wuerzburg: Koenigshausen & Neumann, 1989. S. 19.

Термин "постмодернизм" возник в 30-е годы в контексте художественной критики, а слово "постмодерн" впервые употребил в 1947 г. знаменитый историк А. Тойнби для обозначения нового периода в развитии западной цивилизации [2]. Не углубляясь в философские, искусствоведческие и культурологические интерпретации постмодерна, остановимся на проявлениях постмодерна применительно к общим принципам постижения и организации жизни.

2 Hassan I. The culture of postmodernism // Theory, Culture & Society, 2/3, 1985.

Прежде всего, это распад "метаповествований", характерных для эпохи модерна, т.е. распад грандиозных идеальных целостностей, во взаимодействии которых и складывался модернизм. Это наука, религия, гуманизм, философия, социализм и так далее, т.е. идейные образования, претендовавшие на полную и исчерпывающую интерпретацию мира, или, по крайней мере, открывающие перспективу создания тотального мировоззрения. Самое важное здесь, пожалуй, – отказ от метаистории (универсальной исторической концепции), выстраивающей всю историю в одну стройную и последовательную схему. В этом смысле критика эволюционизма, как раз и представляющего собой такую универсальную объяснительную схему, и возникновение плюралистической парадигмы в науках о культуре и стало проявлением антимодернистской реакции и предвестием постмодерна.

Далее, это отказ от попыток расколдовывания мира. Расколдовыванием мира М. Вебер называл процесс рационализации мира и человеческой жизни, освобождения их от магии, религии и всяческих других предрассудков. Мир становится "прозрачным", доступным рациональному познанию и манипулируемым путем рационально организованной деятельности. Это расколдовывание началось с философии Просвещения и ознаменовало собой культурно-историческую эпоху модерна. И вот постмодерн кладет конец этой тенденции. Явился ли этот отказ вынужденным или добровольным – другое дело. То, что оказалось тупиком для модерна (возникла, по выражению Ю. Хабермаса, "новая непрозрачность"), стало выходом для постмодерна. Невероятная усложненность семантических, технологических и социальных систем, утрата ими в процессе их развития основополагающих организационных основ, смешение разнообразных принципов и стилей в рамках одной и той же системы как результат ее развития – все это просто исключило возможность рационального познания многих систем, возникших в результате человеческой деятельности. Кроме того, тенденция многих систем и групп к закрытости, сознательно культивируемая эзотеричность означают просто нежелание расколдовываться, т.е. сознательный вызов духу модерна. Сюда же можно отнести расцвет и приумножение иррационалистичес-ких движений, сект, кругов именно в конце XX столетия.

Меняется и содержание культуры. Казавшаяся когда-то прочной культурная иерархия исчезает. Скорее, бывшая "высокая культура" обретает субкультурный статус. Культура дифференцируется на мало зависимые, или вовсе независимые друг от друга культурные стили, формы и образы жизни. Культурная индустрия, которая раньше рассматривалась как производительница непрестижной и "дешевой" массовой культуры, оказывается приобретающей новую, не присущую ей ранее функцию, – функцию производителя и распространителя не просто "легкой музыки" и "эстрадных песенок", а жизненных форм и жизненных стилей. В этой же функции к ней присоединяются масс-медиа.

Неоднократно отмечался гигантский рост в последние десятилетия масштабов шоу-бизнеса, оборот которого на Западе сравним с крупными отраслями промышленности. Такой же или сравнимый рост мы наблюдаем сегодня в России, только он происходит на фоне промышленного спада. Это означает, что едва ли не единственной по-настоящему процветающей производственной отраслью является у нас производство жизненных форм и стилей, причем производимые "модели" меняются здесь безостановочно вместе со сменой поп– и рок-идолов, рэпа, рейва и прочих поп– и рок-стилей.

Постмодерн – это и жизнь, и философия. Выше показано, как практика жизни становится "постмодернистской". Теоретические основы постмодернизма как своеобразной философии культуры заложены в философии французского постструктурализма – у М. Фуко, затем – Лиотара, Бодрийара и других.

Есть ли столбовая дорога в философии культуры?

Независимо от того, подходить ли к культуре критически или позитивно, надо усвоить основной урок развития как философии культуры, так и всех прочих наук, изучающих культуру, – социологии культуры, этнологии, культурной антропологии и других. Этот урок – релятивизм. Сквозная линия в философии культуры тянется от софистов через Вико, затем Дильтея, Кассирера, Витгенштейна и других ученых до наших дней – до постструктуралистов, деконструктивистов, постмодернистов. Разумеется, есть и другая линия в понимании культуры, которую можно назвать натуралистической и в рамках которой культура с точки зрения ее происхождения и возможностей познания, рассматривается как продолжение природы, как область, лишенная самодетерминации и детерминируемая либо естественными процессами, либо божественной волей. Одним из первых таких "натуралистов" был Платон, затем томисты, затем К. Маркс, трактовавший культуру как "надстройку" в системе общества как "естественно-исторического процесса" (хотя в марксизме есть и типично культур-философские, релятивистские мотивы). В нынешней философии натуралистический подход к культуре представлен и теориями модернизации, и натуралистическим культуризмом американских ученых X. Матураны и Ф. Варелы и их последователей, основавших свое видение культуры как развития и продолжения природных процессов на новейших достижениях молекулярной биологии, химии, теории информации [1].

1 См: Metodischer Kulturalismus. Zwischen Naturalismus und Postmoderne. Hrsg. von D. Hartmann und P. Jantsch. Frankfurt/Main, 1996.

Бессмысленно, конечно, говорить, что одна, мол, линия (скажем, натуралистическая, или, наоборот, релятивистская) правильная, а другая ложная. Очевидно, они будут существовать всегда, взаимно обогащая и дополняя друг друга, создавая вместе полный и всесторонний образ человеческой культуры.

Стоит, однако, отметить парадоксальную закономерность, проявляющуюся в философии культуры едва ли не с самого ее возникновения. Она состоит в том, что исследователь, обратившийся к изучению культуры, занимает, как правило, релятивистскую позицию, а тот, кто хочет основать свою практическую работу на определенном видении культуры (в области культурной политики, модернизации, просто в политической области, например, в области пропаганды всеобщих прав человека), становится на позиции натурализма. Это можно наблюдать и у Платона, и у Маркса, и у современных модернизаторов и борцов за универсальные права человека. Парадокс этот можно выразить еще и так: чем больше философии культуры, тем меньше оснований для культурной работы, и наоборот. Получается все же, что столбовая дорога философии культуры – это релятивистская философия, дающая очень мало или совсем не дающая оснований для "культуртрегерской" деятельности. Там же, где философия культуры делает попытку воплотиться в социальную практику, культура неизбежно редуцируется до "надстройки", "эпифеномена", некоего необязательного дополнения к грандиозному природному целому жизни.

В конце концов ничего удивительного в этом нет: именно человеческие цели и задачи определяют образ мира, в котором они и будут реализовываться. Как таковая, натуралистическая интерпретация культуры только подтверждает относительность, релятивность культурных образов мира.

Для дополнительного чтения

Библер В. С. От наукоучения – к логике культуры: два философских введения в XXI век. М., 1990.

Губман Б.Л. Западная философия культуры XX века. Тверь, 1997.

Гуревич П.С. Философия культуры. М., 1993.

Ильенков Э.В. Философия и культура. М., 1991.

Ионин Л.Г. Социология культуры. М., 1996.

Каган М.С. Философия культуры: становление и развитие. СПб., 1995.

Культура в свете философии. Тбилиси, 1979.

Культурология сегодня: Основы, проблемы, перспективы. М., 1993.

Межуев В.М. Проблемы философии культуры. М., 1984.

Сильвестров В.В. Философское обоснование теории и истории культуры. М., 1990.

Философия культуры. Самара, 1993.

Философия культуры: Философское понимание культуры. М., 1993.

Глава 3. Философия религии

Что такое "философия религии". Две основные ее формы

Понятие "философия религии" может рассматриваться в широком и узком смыслах. Философия религии в широком смысле слова – это совокупность актуальных и потенциальных философских установок по отношению к религии, осмысление ее природы и функций, а также философские обоснования существования Бога, рассуждения о его природе и отношении к миру и человеку.

Притязания философии религии определяются самим существом философии. Европейская философия осознает себя как универсальное или как высшее познавательное усилие. Всякая реальность и всякий вид познания и деятельности должны – в соответствии с фундаментальной культурной установкой относительно философии – получить оправдание и санкцию со стороны философского разума. Такая установка, разумеется, подвержена историческим модификациям, и степень ее выраженности варьируется. Однако как раз применительно к религии эта фундаментальная культурная установка воспроизводится постоянно.

Философия религии в узком смысле слова предстает либо как специальная тема, специальный раздел крупных философских систем, либо как обособившаяся философская дисциплина. (Разумеется, одно не исключает другого.)

Единодушия в понимании природы и функции философии религии среди философов нет. Тем не менее философия религии обладает объективно устанавливаемой предметной сферой, постоянно воспроизводящимися формами осуществления, довольно устойчивыми отличиями от других областей философского знания, а также от теологии и религиоведческих дисциплин. Она представляет собой особый тип философствования, демонстрирующий многообразие исторических форм реализации.

Общую предметную область подавляющего большинства разновидностей современной философии религии образуют исследование и осмысление теизма в самых различных аспектах, а также обоснование традиционного, "классического" теизма или конструирование философских альтернатив классическому теизму. Под теизмом следует понимать набор определенных религиозно-метафизических утверждений, ядро которых – представления о Боге. Бог постигается как бесконечная, вечная, несотворенная, совершенная личностная реальность. Он сотворил все, что существует вне его. Он трансцендентен по отношению ко всему сущему, но сохраняет действенное присутствие в мире.

В своем историческом существовании философия религии являет некоторые устойчивые формы. Она всегда предстает либо как философское религиоведение, либо как философская теология (философский анализ "религиозного отношения", отношения человека к Богу), либо как попытки разработать философское учение о Боге.

Философское религиоведение

Философское религиоведение – это совокупность философских рассуждений, предметом которых является "религиозное отношение" человека или "религиозное сознание человека". Таково, в нашем понимании, минимальное определение предметной сферы философии религии в ее религиоведческой функции.

Специфика философии религии как религиоведения состоит в том, что она ограничивается исследованием религии и не занимается описанием или концептуализацией сверхъестественной реальности или сверхъестественного измерения единой действительности. Иными словами, философское религиоведение не обращается непосредственно ни к исследованию, ни к концептуализации объекта религии.

Это вовсе не означает, что философия религии как философское религиоведение ставит под сомнение существование Бога или библейские содержания. Философское религиоведение как бы отвлекается от этого. Отношение к Богу, божественному есть реальное отношение для верующих, но философия религии дистанцируется от этого отношения в том смысле, что считает себя вправе не только описать, эксплицировать его, но и подвергнуть проверке. В результате тот или иной момент, аспект религиозного отношения может получить оправдание или вопрос остается открытым.

Рассмотрение религиозного отношения философия религии сосредоточивает на религиозном знании, на том, что называют "идеационным компонентом религии". А религиозное отношение в своей целостности есть и познавательное отношение. Ведь каждый момент и аспект этого отношения, т.е. отношения к божественной реальности, включает в себя определенное знание об этой реальности, а также связанное с ним знание человека о мире и самом себе.

В нашем представлении специфика философии религии в ее религиоведческой форме должна заключаться в приоритетном внимании к религиозному отношению, религиозному сознанию, взятому в его познавательном аспекте. Соответственно перед нами встает задача указать, какое же религиозное знание становится объектом изучения и осмысления в философии религии. Это знание, выраженное в религиозных верованиях.

Под верованиями подразумевается религиозное знание, причем такое, которое считается само собой разумеющимся. Верования – это то, что верующие, приверженцы той или иной религии, знают о божественной реальности, о мире и о себе. Это знание лежит в основе религиозной практики и вообще действия верующих. Поэтому, как полагает современная философия религии, понятие "верования" правомерно применять и при обращении к тем религиозным традициям, в которых оно не употребляется.

Философское изучение религиозных верований может быть ориентировано на решение двух противоположных задач. Во-первых, прояснение и оценка религиозных верований могут приводить к выводу о противоречивости и философской несостоятельности этих верований; во-вторых, они могут быть нацелены на философское оправдание верований. В этом случае философское религиоведение предстает как философская апологетика.

Стержень философского религиоведения, по крайней мере новейшего, образует эпистемологическая проблематика. Речь идет о проблемах обоснования и оправдания религиозных верований, преимущественно теистических верований.

Эти проблемы давно находятся в центре идейных споров вокруг религии. И это неудивительно, поскольку в рамках культуры, ориентированной на определенные стандарты в постижении мира и организации социальной жизни, неизбежна постановка вопроса о соответствии этим стандартам всех видов духовной, интеллектуальной и практической деятельности. Вследствие целого ряда исторических факторов вопрос о соответствии религии утвердившимся стандартам рациональности для европейской культуры всегда был особенно острым.

В рамках проблематики обоснованности и рациональности религиозных верований возможны две основные позиции: 1) философски аргументированное сомнение, отрицание правомерности этих верований с точки зрения разума; 2) философское подтверждение соответствия религиозных верований принятым или новаторским стандартам рациональности. Обе эти позиции противостоят фидеизму (утверждение безусловной правомерности содержания религиозных верований безотносительно к оценкам разума, философского в том числе).

Первая позиция в новейшей философии религии представлена весьма слабо. Немногочисленные критические концепции не выходят за пределы традиционных агностических воззрений. По существу, после "неопозитивистской атаки" не было предложено какого-либо новаторского критического подхода [1].

1 Кимелев Ю.А. Современная западная философия религии. М., 1989. С. 29 – 61.

Вторая позиция может быть представлена в двух аспектах. Первый заключается в утверждениях о том, что религиозные верования и рассуждения соответствуют тем же эпистемологическим стандартам, что и другие виды знания и познавательной деятельности. Чаще всего такой подход принимает форму оправдательного эпистемологического сопоставления религии и науки.

Эпистемологический анализ в нынешних условиях неизбежно предполагает сопоставление религиозного знания и рассуждения с процессом и результатами научного познания. Это обусловлено тем, что научное знание в современной культуре признается парадигмой обоснованного и рационального знания, по крайней мере теоретического знания.

Можно выделить два основных момента в философско-эпистемологическом сопоставлении религии и науки. Во-первых, это сопоставление носит форму уподобления религии науке (а не наоборот). Во-вторых, оно преследует, главным образом, апологетические цели, хотя в полной мере сохраняет исследовательский характер.

Подходя же с иных позиций к вопросу об обоснованности и рациональности религиозных верований, можно отметить стремление показать, что религиозные верования являются вполне обоснованными, оправданными и рациональными, даже если они не соответствуют определенным традиционно принятым философским стандартам обоснованности и рациональности религиозного знания. В центре философско-эпистемологической дискуссии последних лет относительно религиозных верований оказались как раз те концепции, в которых представлена эта позиция.

Утверждения о несоответствии религиозных верований принятым критериям обоснованности и рациональности знания не означают, что эти верования следует считать необоснованными, неоправданными или иррациональными.

Согласно традиционным воззрениям, религиозные верования или представления правомерны и оправданны только в том случае, если опираются в качестве свидетельств в свою пользу на нерелигиозные верования и представления, считающиеся в силу тех или иных причин самоочевидными. Подобные традиционные воззрения обозначаются как фундаментизм. Философско-религиозный фундаментизм является специфическим преломлением соответствующей общей эпистемологической позиции.

Концепции, которые мы выделили в качестве второй разновидности, отрицают фундаментизм, провозглашают сами религиозные верования базисными в том смысле, что они не нуждаются в обоснованиях через соотнесение с какими-то другими верованиями. Такие концепции не полагают наличия или отсутствия надежных внешних, т.е. нерелигиозных, свидетельских, оснований в качестве критерия рациональности или иррациональности веры в Бога, соответственно критерия ее принятия или отрицания. Итак, мы говорили о философском анализе религиозных верований.

Другим важнейшим направлением философско-религиоведческого исследования является изучение религиозного опыта. В философской литературе религиозный опыт понимается в основном как определенное состояние сознания, всей интеллектуально-эмоциональной сферы, соотносимое субъектом опыта с высшей божественной реальностью. Иными словами люди, обладающие религиозным опытом, считают причиной этого опыта божество. Поэтому философы, обращающиеся к изучению религиозного опыта, занимаются главным образом исследованием различных аспектов этого убеждения.

Все философы, обращающиеся к изучению религиозного опыта, подчеркивают "огромное", "неслыханное", "озадачивающее" многообразие такого опыта. Тем не менее сам выбор религиозного опыта в качестве объекта философского рассмотрения свидетельствует о том, что предполагается существование каких-то общих характеристик, позволяющих дать более или менее строгое определение.

Объектом исследования становятся "обычный религиозный опыт" или "мистический опыт". Такая типологизация религиозного опыта преобладает в современном философском религиоведении. Можно выделить следующие основные направления философского исследовании обычного религиозного опыта: изучение средств выражения религиозного опыта; решение вопроса – может ли этот опыт удостоверить существование Бога.

Индивидуальный религиозный опыт может получить отчетливое выражение только через соотнесение с существующими в данном социальном пространстве религиозными верованиями. Иными словами, верования, по существу, являются единственным средством интерпретации религиозного опыта. Истинность или ложность этого опыта могут быть оценены через верования. В то же время наличные верования являются важнейшим условием возникновения и воспроизводства самого религиозного опыта. Это очень существенный момент в воспроизводстве той или иной религиозной традиции. Исследователи в общем и целом признают роль существующих религиозных верований в возникновении и оформлении религиозного опыта.

В рамках проблематики религиозного опыта особое значение для философии религии имеет проблема того, можно ли удостоверить существование Бога на основе религиозного опыта. В условиях, когда все шире распространяется убеждение о бесперспективности всяких попыток доказать существование Бога, некоторые философы склонны считать, что знание о существовании Бога, а также другое, сопряженное с этим, религиозное знание можно получить только посредством некоего акта сознания или интуиции, т.е. посредством опыта.

Философское изучение мистицизма образует относительно автономную область исследований, в чем-то совпадающую, а в чем-то расходящуюся с общим изучением религиозного опыта. Изучение мистицизма носит преимущественно компаративистский [1] характер. Исследователи мистицизма могут опереться на результаты изучения внеевропейских культур и религии и вообще на исследовательский опыт в индологии, буддологии, синологии и т.д. При этом наиболее интенсивно используются свидетельства из индуистской, буддийской, иудаистской, христианской [2] и исламской традиций.