Текст книги "Философия (Учебник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 66 страниц)

Таким образом общество обнаруживает законченность сущностного единства человека с природой, а потому оказывается подлинным воскрешением и самой природы. Так представляется Марксу "осуществленный натурализм человека и осуществленный гуманизм природы".

В движении мысли молодого Маркса к этому первому, еще совершенно абстрактному образу коммунистического общества сложились основные интенции его будущей зрелой концепции. В последующем язык и общий строй теоретических изысканий Маркса претерпели изменения, что дало основание для проведения существенных различий между молодым и зрелым Марксом. Первый, еще не чуждавшийся философии, еще далекий от трезвого социально-экономического анализа являл собою абстрактного гуманиста и романтического мечтателя. Второй – трезвого ученого, последовательного революционера, не чуждающегося в своей деятельности, пронизанной революционной страстью, принципа – цель оправдывает средства. Не вдаваясь в обсуждение этого различения, не чуждого известной мифологизации, заметим здесь, что самый ход зрелой марксовой мысли и наиболее важные ее итоги были предопределены (вместе с роковыми внутренними противоречиями и утопическими решениями) как раз в этот, ранний, период его развития. Именно в это время сформировался устойчивый и бескомпромиссный взгляд Маркса на существо гражданского общества, как общества принципиально и тотально превратного, качественно отличного от постулируемого им общества будущего и подлежащего лишь крутому революционному слому. Этой радикальной демаркацией двух типов общества (одного как превратного, а другого как лишенного этой превратности), он посеял целый ряд неразрешимых антиномий в собственной доктрине. Провозгласив свободу исторического творчества, он одновременно выстроил жесткий в своей финальности ход мировой истории; подчинив сознание детерминации деятельного бытия человека, он лишь в рамках собственной теории освободил ее самое от оков такой зависимости, постулировав псевдорелигиозную "историческую миссию пролетариата" и т.д. Именно энергия и категоричность решений молодого Маркса направляла его мысль в зрелый период. Интуиции этого периода позднее лишь получили свое развернутое выражение, питая и мотивируя исследования зрелого периода. Именно этим обстоятельством объясняется и оправдывается то место в характеристике философии Маркса, которое уделяется именно раннему периоду его творчества, являющемуся подлинным ключом к пониманию Маркса – автора "Капитала" и других классических его произведений.

Материалистическое понимание истории. Сознание как осознанное бытие

Отправной пункт действительного понимания в противоположность философскому (иллюзорному и спекулятивному) – деятельная жизнь людей, взятых в исторически конкретных условиях своего существования.

Мы остановимся на одном из центральных моментов материалистического понимания истории – трактовке бытийной обусловленности сознания.

Формула Маркса – сознание не может быть ничем иным как осознанным бытием – предполагает ряд уточнений. Для Маркса бытие в первую очередь не открытый человеку мир, который он созерцает и осмысливает.

Это – деятельное бытие самого человека, которое в качестве жизненной целостности навязывает человеку соответствующие формы сознания.

Внешнее бытие, бытие существующее вне и независимо от самого человека осознается, осмысливается, подвергается теоретизации именно в этих общественно обусловленных формах сознания и мысли. Они могут быть уподоблены кантовским априорным формам рассудка, с тем, правда, принципиальным отличием, что представляют собой исторически и социально обусловленные, а потому временные, преходящие, трансформирующиеся в иные формы сознания и мысли.

Отличая себя от представителей предшествующего материализма, в том числе от Фейербаха, он указывал, что для него "предмет, действительность, чувственность" должны быть взяты как "человеческая чувственная деятельность, как практика", "субъективно". Эта субъективность, вопреки употреблению этого слова в обычном смысле, указывает не на зависимость сознания от его конкретного индивидуального носителя и свидетельствует не о капризности или произволе восприятия реальности той или иной личностью, но лишь об этой исторической и социальной обусловленности сознания формами деятельного бытия человека, исторически определенных форм его практической деятельности.

Маркс обозначал эти формы как "общественно значимые, следовательно, объективные мыслительные формы". Вне этих форм не может сколько-нибудь успешно протекать сама практическая деятельность. Рожденные ею, они и призваны ее обслуживать, обеспечивая ее реализацию. Их ограниченность свидетельствует и об ограниченности и несовершенстве соответствующих форм практической жизнедеятельности, возможностей деятельного бытия человека, и наоборот.

Несовершенство исторически данных типов ума, чарующая наивность или шокирующая примитивность человеческих представлений о мире и о самих себе находят свое естественное объяснение в уровне развития этой практики, степени ее неразвитости, бедности возможностей и т.п. Само пространство познания, основные координаты картины мира и бытия задаются, согласно его воззрению, исторически обусловленными фазами развития практически-деятельного бытия человека. Ключ к тайнам человеческого познания и психологии, росту их сложности и умножению возможностей следует искать именно в этом источнике.

Совокупность ключевых понятий, в которых Маркс резюмировал существо своих воззрений на развитие общества было дано им в предисловии к первому его значительному труду по политической экономии "К критике политической экономии" (1859).

"В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли независящие отношения – производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, над которым возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот их общественное бытие определяет их сознание".

Согласно концепции Маркса, развитие производительных сил приводит со временем к их противоречию с существующими производственными отношениями, юридическим выражением которых являются определенные отношения собственности. Последние превращаются из форм развития производительных сил в их оковы. "Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке... Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно также нельзя судить о подобной эпохе переворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями".

По Марксу, "ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые, высшие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в лоне старого общества. Поэтому человечество ставит себе только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже существуют или, по крайней мере, находятся в процессе становления".

В качестве основных способов производства Маркс выделял азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства, рассматривая их "как прогрессивные эпохи экономической общественной формации. Буржуазные производственные отношения, это – последняя антагонистическая форма общественного процесса производства, антагонистическая не в смысле индивидуального антагонизма, а в смысле антагонизма, вырастающего из общественных условий жизни индивидов; но развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вместе с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Этой общественной формацией завершается поэтому предыстория человеческого общества".

Разумеется, приведенная характеристика дает самое общее и принципиальное представление о том инструментарии, который был использован Марксом в его социально-экономическом анализе, и опускает целый ряд понятий и концепций, развитых им специально. Многое из этого инструментария в том или ином виде было воспринято и ассимилировано в последующем развитии социальных наук. Вместе с тем, необходимо отметить, что экономический редукционизм Маркса, его идея, согласно которой все многообразие форм социальной жизнедеятельности, включая сюда сознание, различные виды духовной деятельности, могут быть выведены из экономического базиса, не выдержала испытания временем. Еще при жизни Маркс и Энгельс смягчили это требование указанием, что такое выведение (или сведение) может быть осуществлено лишь "в конечном счете" в силу значительного числа посредующих звеньев, связывающих базис и надстройку общества. Однако такого рода оговорки, а также признание "обратного действия" надстройки на базис свидетельствовали скорее о желании дистанцироваться от примитивно-прямолинейного применения их идей, но никоим образом не ставили под сомнение принципиальную разрешимость подобной задачи. Вся серьезность попыток К. Маркса и Ф. Энгельса истолковать отношение материальных и "идеальных" компонентов социума посредством словаря причинных зависимостей говорила о неосознанной зависимости от тех способов мышления, критике которых они сами посвятили так много сил. Позднейшие попытки истолковать трактовку Марксом этих связей в свете более изощренных способов анализа, приобретенных развитием философии и науки в XX веке, делает честь скорее этим интерпретаторам, но вряд ли может быть оправдано в качестве описания того, что было сделано самим Марксом. Материалистическое понимание истории при всей своей привлекательности не стало тем новым способом, который позволил бы реализовать провозглашенную Марксом декларацию: понимать вещи такими, каковы они в действительности.

Диалектический и исторический материализм

Как уже отмечалось, в зрелые годы Маркс не обращался специально к вопросам философии. В "Капитале" и других произведениях он ограничивается отдельными замечаниями и небольшими философскими отступлениями. Обещание на двух-трех печатных листах осветить вопрос о рациональном зерне гегелевской диалектики не было им исполнено, если не считать набросок "Метод политической экономии" (1857). Так получилось, что вопросы философии стали одной из главных забот его сподвижника Ф. Энгельса.

Разделяя с Марксом высокую оценку гегелевской диалектики, Энгельс предпринимает попытку распространить принципы и законы этой диалектики и на понимание природы. Подготавливаемый им много лет труд "Диалектика природы" не был закончен. Несмотря на это и в своем незавершенном виде он позволяет составить достаточно ясное представление о направлении, в котором двигалась мысль автора.

Энгельс солидарен с Марксом в том, что философия как самостоятельная, автономная область знания завершает свое существование. От старой философии остаются две области знания: учение о мышлении (логика) и диалектика. Он отмечает также, что стремительно развивающееся естествознание демонстрирует справедливость открытых Гегелем универсальных диалектических законов и принципов относительно материального мира. В связи с этим им выдвигается представление, согласно которому современное ему естествознание еще не является собственно теоретической областью знания. Таковою оно станет после того, как впитает в себя универсальный диалектический метод познания и сознательно овладеет адекватной культурой диалектического мышления. Своеобразный синтез эмпирической науки, способной в настоящее время лишь под натиском фактов достигать правильного отражения природы, с диалектикой, воплощающей в себе вершину теоретической культуры познания, даст в итоге собственно теоретическую науку о природе, не нуждающуюся более в рядом с ней стоящей философии.

Это отвечало и его общей схеме развития науки о природе, первая фаза которого отмечена печатью господства умозрительного (натурфилософского) подхода к познанию природных явлений, вторая – господством столь же одностороннего эмпирического исследования, наконец, третья – органическим соединением достоинств того и другого. В преддверии будущего синтеза Энгельс ставит своей задачей осуществление своего рода подготовительной работы всестороннее доказательство справедливости и плодотворности диалектического взгляда на природу с позиций материализма.

Уже укорененное в самом естествознании представление, согласно которому теоретическое естествознание является математическим естествознанием, отвергается им со всей решительностью. Ценность математики он видит лишь в ее "расчетных" функциях, неизбежных манипуляциях с количественными аспектами бытия. В специально написанной статье "Работа. Механическая мера движения", он поучает физиков (в том числе классиков этой науки – Г. Гельмгольца, Дж. Томсона и др.) относительно того, что использование математических методов не обеспечивает истинно теоретического понимания сути важнейших физических понятий ("вычисления отучают от мышления") и не снимает необходимости собственно диалектического подхода к интерпретации проблем естественнонаучной мысли. ("Таким образом, при рассмотрении обеих мер механического движения мы получили мимоходом и почти без всяких усилий понятие работы, о котором нам говорили, что его так трудно усвоить без математической механики"). Это противопоставление диалектики математике, призванное убедить читателя в том, что механики далеки от понимания существа проблем собственной науки, поистине знаменательно. Уже в этом эпизоде провиденциально заключены все будущие битвы диалектического материализма "за чистоту диалектико-материалистической науки" в СССР, обнажившие изначальную и собственно идеологическую мотивацию построения диалектической картины развития природы.

Важную роль в формировании диалектического материализма в том виде, как он сложился в Советском Союзе, сыграли взятые у Гегеля представления о существовании двух логик, низшей (формальной) и высшей (диалектической). Концепция диалектической логики, как науки о законах содержательного и творческого мышления (и одновременно об универсальных закономерностях мира под именем объективной диалектики), и явилась тем естественным условием, что позволило отступить от уже провозглашенного отказа от философии и способствовало ее возрождению в обновленном виде. Диалектическая логика к тому же имела и свое образцовое воплощение – "Капитал" Маркса. Отныне это "священное писание" марксизма станет источником бесчисленных интерпретаций, толкований и вдохновения для последователей.

Уже Энгельс предпринимает своеобразное восстановление материалистической метафизики, обновляемой в её союзе с диалектикой. Формулируя основной вопрос философии как вопрос об отношении мышления и бытия, материи и сознания, он выстраивает в качестве основной магистрали истории философии борьбу материализма и идеализма. Она дополнялась столь же безусловным противопоставлением диалектики и метафизики как методов познания и закрепляла новый смысл за классическим термином "метафизика", начало чему было положено уже Гегелем.

Новое значение понятия "метафизика" (включавшее в себя в первую очередь отрицание ее сторонниками принципов развития, всеобщей связи явлений, внутренних противоречий в качестве универсальных принципов мира и человеческого знания) не удерживало его классическую составляющую часть (ведь согласно ей и диалектика является "метафизикой"). Тем самым это новое значение содействовало легитимации "метафизики" в самом диалектическом материализме. Сравнительно редкие замечания Энгельса, призванные блокировать поползновения такого рода (к примеру, разъяснения, что материя как таковая не существует, что это наша абстракция, посредством которой мы фиксируем наиболее общие свойства всех реально существующих вещей и явлений и т.п. отступления по поводу других "метафизических объектов") не имели успеха прежде всего у него самого. Тексты самого Энгельса переполнены типичными образцами метафизического дискурса. То, что сам Маркс называл "философскими фразами материализма", все более возобладало у ортодоксальных учеников.

В систематизации диалектического и исторического материализма после Энгельса значительная роль принадлежит Г.В. Плеханову и его русским ученикам. Именно в это время был сделан решающий шаг в его трактовке как системы современного материализма, синтезирующего достижения классической традиции материализма последних веков, с одной стороны, и диалектики Гегеля, освобожденной от идеализма, с другой. Ряд наиболее важных новаций, принадлежащих Марксу, был либо опущен, либо не акцентировался. Охранительные тенденции, взявшие верх, заставляли оценивать все попытки развития этих взглядов как ревизионизм и искажение подлинного марксизма. Идеология "единственно верного и правильного учения" формировала особый стиль философствования, в целом отвечавший установившейся после Октября 1917 года жесткой партийной цензуре.

Глава "О диалектическом и историческом материализме" в "Кратком курсе истории ВКП(б)" (1938), авторство которой приписывается И. Сталину, канонизировала в крайне догматизированной форме как структуру, так и основное содержание марксистской философии. Основу этой канонизации составила ленинская характеристика философии марксизма (статья "К. Маркс", написанная для энциклопедического словаря "Гранат"). Только после так называемого "разоблачения культа личности" (1956) начинается поначалу робкий подъем философской мысли в СССР и попытки восстановления идентичной марксистской мысли, попытки, имевшие своих бесспорно талантливых представителей и всякий раз наталкивавшиеся на более или менее жесткую критику официоза.

Падение железного занавеса, возраставшие возможности знакомства с течениями современной западной мысли, общение с ее представителями способствовали разложению прежней монолитности диалектического и исторического материализма, умножению попыток его истолкования в русле тех или иных современных философских представлений. По исторической иронии учение, которое положило начало критике идеологии как ложной формы сознания, само стало живым воплощением Идеологии, учением и движением, поставившим ценность идеологии и идеологического подхода в оценке и познании чего бы то ни было превыше всего. В этом знаменательном итоге выразила себя не только властная требовательность самой исторической практики коммунистического движения, но и характер, дух той теоретической критики, с которой начинался марксизм. Ее собственные изъяны и просчеты, критически не испытанные допущения и символы веры закономерным образом определили его историческую судьбу.

Маркс и философская мысль Запада

Влияние мысли Маркса на западную социально-экономическую и философскую мысль – чрезвычайно обширная и сложная тема. Здесь мы отметим лишь ряд наиболее общих и важных моментов.

В XIX в. влияние Маркса было связано прежде всего с его экономическими трудами, с его ролью в формировании и утверждении мощного социал-демократического движения. Маркс выступает в это время прежде всего как социальный мыслитель и, вне зависимости от согласия или несогласия с его взглядами, занимает прочное место одного из классиков социальной науки Запада.

Интерес к Марксу-философу приходит преимущественно уже в XX в. Это связано не только с тем, что именно в этом веке впервые увидел свет ряд его важных в философском отношении сочинений. Его идеи и творчество обрели значение в первую очередь в ряду деятельности других философов и ученых, на долю которых пришлось исполнение важного, фундаментального сдвига в духовной культуре западной цивилизации. Существо этого сдвига многообразно, но в первую очередь и в собственно философском отношении оно связано с радикально иной трактовкой сознания, сравнительно с традицией классического философствования. "Стараниями Канта и Юма, а затем Дарвина, Маркса, Фрейда и других все неотвратимее становился тревожный вывод: человеческое мышление определяется, структурируется и, вероятно, искажается множеством факторов, частично налагающихся друг на друга, – врожденными, но не абсолютными умственными категориями, привычной историей, культурой, общественным классом, биологией, языком, воображением, эмоциями, личным бессознательным, коллективным бессознательным. Как выяснилось, нельзя полагаться на разум как на источник точных суждений о действительности. Изначальная картезианская определенность, легшая в основание всей современной веры в человеческий разум, ныне повисла в воздухе" [1]. Все большее влияние получает признание глубокой опосредованности всех самых разнообразных видов духовной активности человека, в том числе, и актов познания мира, трактуемых в духе истолкования и интерпретации, а не более или менее зеркального отражения действительности. В этом свете мир оказывается тем, что заслуживает скорее название человеческого проекта, нежели образованием, заключающим в самом себе законченный и независимый от человека смысл и порядок, проникнуть в которые и составляло особо важную задачу человека в классической философии. Открытость, незавершенность и смысловая неопределенность нового мира, побуждает иначе определять цели человеческих поисков, обращенных к философии. В выработке новых типов философского дискурса, призванных закрепить указанные перемены, имя Маркса оказывается одним из важных и значимых имен. Именно этим и объясняются неоднократные в истории XX в. всплески интереса к нему у представителей самых различных философских направлений – от экзистенциалистов до структуралистов. Концепция "критической теории", не отвечающей стандартам позитивного научного знания, навеянная трудами Маркса, явилась отправным пунктом в формировании одного из значительных философских направлений, так называемой Франкфуртской школы.

1 Тарсис Р. История западного мышления. М., 1995. С. 298.

Все это дало основание говорить не просто о влиянии идей Маркса, но о существовании феномена западного марксизма. Не разбирая степени основательности таких суждений, мы можем с полным правом заключить о наличии живого интереса к Марксу-философу в современном мире и о том, что такой интерес определен большим значением общефилософских его идей, хотя и связанных с его коммунистической утопией, но получающих свое развитие и в независимом направлении.

Для дополнительного чтения

История философии: Запад – Россия – Восток. (Кн. 2. Философия XVIII XIX вв.) М., 1996. – Раздел 4, гл. 9.

Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней СПб., 1997. – Т. 4. Часть 3.

Карл Маркс. Биография. М., 1989.

Лапин Н.И. Молодой Маркс. М., 1986.

Мамардашвили М.К. Анализ сознания в работах К. Маркса // Как я понимаю философию. М., 1992.

Поппер К. Открытое общество и его враги. В 2 т. М., 1992. Т. 2.

Андерсен и др. Западный марксизм. М., 1991.

Глава 7. Русская философия

Формирование философской культуры в средневековой Руси

Становление философской традиции – это всегда целая историческая эпоха. Философия как своеобразная, автономная сфера духовной активности человека обретает свое лицо в мире национальной культуры, достигшей определенного рубежа зрелости. Оригинальные философские идеи и учения не появляются "вдруг". Любомудрие, проявляющееся в самых различных областях культурного творчества народа, пройдя испытание историческим временем, находит выражение в опыте собственно философского дискурса, в постепенно складывающейся традиции философской культуры. Когда историки философии говорят о "древнегреческой философии", "немецкой философии", "английской философии", то речь идет о том, что философия стала органической частью той или иной национальной культуры, что в общем русле культурной традиции существует вполне сформировавшаяся философская культура, включающая в себя разнообразные формы восприятия, изучения и трансляции философского опыта. Какими бы уникальными чертами ни обладал "национальный" опыт философствования, отражая особенности культурно-исторического бытия народа, он уже изначально универсален, обращен к подлинно общечеловеческим вопросам и проблемам. Иными словами, философия может иметь свою, неповторимую судьбу в различных национальных традициях, но при этом остается философией, избирая и проходя собственный, философский путь постижения истины.

Философская традиция в Древней Руси формировалась в той же мере, в какой развивалась традиция общекультурная. Характер древнерусской культуры в решающей степени определялся важнейшим историческим событием – крещением Руси. Усвоение византийского и южнославянского духовного опыта, становление письменности, новые формы культурного творчества – все это звенья единого культурного процесса, в ходе которого складывалась и философская культура Древней Руси. Памятники древнерусской мысли свидетельствуют о том, что на этом этапе ее путь практически совпадал с "путями русского богословия" (выражение известного богослова и историка русской мысли Г.В. Флоровского). Также, как и в средневековой Европе, в Киевской, а затем и в Московской Руси философские идеи находили свое выражение прежде всего в богословских сочинениях. Через духовный опыт патристики происходило и знакомство Руси с философским наследием античности. Усваивался не только опыт христианской критики "языческой" философии как "внешней мудрости", свидетельствовавшей, по утверждению одного из самых почитаемых в Древней Руси отцов церкви Иоанна Златоуста, лишь о "духовной немощи" древних философов, но и достигалось понимание основополагающих принципов древнегреческого любомудрия. Во многом это стало возможным благодаря влиянию идей ведущих представителей раннехристианского богословия: Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского ("каппадокийская школа", IV в.). Отношение каппадокийцев к древней философии было достаточно критическим, но в то же время они признавали ее несомненную культурную ценность. Григорий Богослов писал, что "всякий имеющий ум признает... благом не только ученость, которая, презирая все украшения и плодовитость речи, принимается за одно спасение и за красоту умосозерцаемую, но и ученость внешнюю, которою многие из христиан по худому разумению гнушаются как... удаляющею от Бога" [1]. На религиозно-философские взгляды каппадокийцев определенное влияние оказал платонизм. Можно сказать, что платонизм как тип философского умозрения сыграл немаловажную роль в формировании древнерусской философской культуры. Впрочем, в Древней Руси очень рано стали известны идеи и другого великого греческого философа – Аристотеля, прежде всего благодаря знакомству с трудами крупнейшего представителя поздней патристики Иоанна Дамаскина (VIII в.), глубокого знатока аристотелевской метафизики и логики.

1 Григорий Богослов. Творения: В 6 т. М., 1849. Т. 3. С. 63.

Оценивая начальный и поэтому важнейший этап в развитии русской религиозно-философской мысли (XI – XIII вв.), можно сделать вывод, что это был период творческого усвоения интеллектуального наследия, полученного Русью вместе с принятием христианства. Но и эти столетия дали образцы глубокого и самостоятельного философствования, высокой богословско-философской культуры. Крупными общественными и культурными деятелями и в то же время, оригинальными мыслителями были киевский митрополит Иларион, князь Владимир Мономах, Климент Смолятич, Кирилл Туровский, Даниил Заточник и другие. Русские мыслители, опираясь на традицию, обращаются к темам, которые и в дальнейшем будут ведущими в русской философии. Начиная с древнейших памятников отечественной мысли центральное место занимали антропологические, историософские и этические проблемы.

Ведущим идеологом формировавшейся в XV – XVT вв. самодержавной московской государственности был Иосиф Волоцкий (ок. 1439 – 1515). Обосновывая в своем сочинении "Просветитель" священный смысл царской власти, богослов в то же время утверждал, что монарх есть "Божий слуга" и царям "подобает преклонятися и служити телесно, а не душевые и воздати им царскую честь, а не божественную". В данном случае Волоцкий следовал канонам христианского истолкования монархической идеи и в частности концепции "богоугодного властелина", которая имела византийское происхождение и была известна уже в Киевской Руси. Византийские корни имела и концепция "Москвы третьего Рима", которая была сформулирована в посланиях старца Филофея. В Византии возникла идея "странствующего царства", согласно которой мировым центром является православный Константинополь ("второй Рим"). Исторически вполне естественно, что в период кризиса Византийской империи, а затем ее падения (1453) на Руси возникает взгляд на Московское православное царство как наследующее историческую миссию Византии.

В сочинениях Нила Сорского (1433 – 1508) – главного оппонента И. Волоцкого, получила продолжение традиция восточно-христианского мистического богословия, учение о религиозно-молитвенной практике "внутреннего делания", открывавшей для человека путь к спасению. В русские религиозные споры XVI в. оказался вовлечен выдающийся греческий просветитель Максим Грек (ок. 1475 1556). Ему, прибывшему в Москву в качестве переводчика и первоначально даже не знавшему русского языка, предстояло, многое претерпев, стать одной из ярких фигур в истории русской религиозно-философской мысли, а после смерти русским православным святым. Важное место в учении М. Грека занимало представление о нерасторжимой связи процесса познания с нравственным совершенствованием: чтобы постичь истину, надо жить в ней, необходимо просвещать не только ум, но и сердце. М. Грек решительно не принимал идеологию культа государственной власти, подчинявшей себе власть церковную. Его идеал – просвещенный властитель, глубоко чувствующий свою ответственность перед Богом и народом, признающий религиозно-нравственный авторитет Церкви. Идеи М. Грека оказали влияние на просветителя Федора Карпова, обосновывавшего в своих сочинениях религиозно-нравственное значение монархической власти. Сторонником широкого просвещения Руси был князь Андрей Курбский (1528 – 1583), прекрасный знаток античной философии. Благодаря переводам и комментариям Курбского в лексику русского языка вошли основные логические понятия.