Текст книги "Без названия (Я вскочил с дивана)"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)
– Проститутка! – выкрикнула и отплюнулась толстая бабка.
– Надо милицию вызвать, – начала убеждать толпу солидная женщина лет пятидесяти.
Все женщины переговаривались и спорили между собою, только несколько мужчин даже будто одобрительно обменивались улыбками и короткими репликами.
– Ну, дает!
– Да-а!
"Вот она – расслабленность!" – вначале подумал я. – "Может, это и есть человеко-ветренное состояние? Да нет! Скорее, его отголосок!" рассуждал я про себя. Мне даже захотелось так же вот, сию минуту, свободно и непринужденно жить, как эти парень и девочка. Нет. Я не приветствовал их поступок! Скорее, наоборот: считал его аморальным! Но, в сокровенной глубине души, там, где никого, кроме меня, я был солидарен этому состоянию легкой ветрености!
Может быть, и в самом деле надо, хотя бы иногда, хотя бы на мгновение, но срываться с цепи предопределенности? Не для этой ли цели существовали кулачные бои когда-то?!
Интересное дело: в кинотеатре мы специально собираемся и смотрим такие эротические сцены! А здесь, на площади, – этого делать нельзя! Почему?.. На экране кинотеатра можно, а на экране жизни – нельзя?! Где тут разврат: в кинозале или здесь, на остановке? Там специально отснято на пленку и специально смотрится, не разврат ли это? А здесь не специально, все естественно, но мы возмущены! Почему мы не вызываем милицию, чтобы арестовать кадры кинофильма, почему мы не вызываем милицию, чтобы арестовать двух сношающихся на улице собак?.. Человек – не собака?! Верно! Он предпочитает гнусно скрывать свое нутро, а собака – нет!
Учительница делает замечание ученику, чтобы тот не приставал к однокласснице.
"И все-таки, я не отказался бы испытать подобное, хотя бы ради укрепления духа своего..." – подумал я и вдохновенно зашагал в свой кинотеатр...
– Доброе утречко, Сергей Александрович! – услышал я голос уборщицы Марины Ивановны, поднимаясь по ступенькам кинотеатра.
Я остановился и повернулся лицом на голос. Марина Ивановна, озорно улыбаясь, видимо, только что шла из-за угла кинотеатра, а может, и поджидала меня. В одной руке у нее было мусорное ведро, из которого густо торчали горлышки бутылок, а в другой – широкая лопата для уборки снега.
– Здравствуйте, Марина Ивановна! – почтительно улыбаясь, приветствовал я. Марина Ивановна подошла ко мне как можно ближе. Росточка она была небольшого, я возвышался над нею головы на полторы!
Как бы поглядывая мне в глаза исподволь и, как всегда, – осматриваясь по сторонам, она поведала мне новости.
– Сергей Александрович! – начала она и сделала таинственную паузу.
– Да, – сказал я. – Что случилось?
– Вы знаете, Лидия Ивановна вчера те доски, ну вы помните, что я прятала под лестницей, – утащила домой!.. Вот как!..
– Да?! – сказал я с видом, будто ничего не понял.
– Ага! Я сама видела. На почту как раз шла! – подтвердила Марина Ивановна и приняла гордый вид человека, бдительно озабоченного за имущество кинотеатра, верного соратника.
Она вообще очень любила докладывать, доносить на кого-нибудь. Я никогда не воспринимал ее всерьез, на что она обижалась, но всегда аккуратно выслушивал, потому что к чему сокрушать старого человека!
Отними у Марины Ивановны эту способность, мягко говоря, подсказывать, кто и что сделал, так она же будет невзрачной, бесцветной старушонкой, как тысячи других, а так, пожалуйста, светится вся, торжествует, и сейчас видно, как настроилась услышать мой гнев. Словом, живет человек, и не безынтересно, зачем же отнимать у него смысл существования!
Но гнева не последовала.
– Я ей разрешил, – спокойно сказал.
– Да-а?.. – то ли спросила, чтобы убедиться в моих словах, то ли просто машинально подтвердила сама себе вслух Марина Ивановна, но разочарованно пожала плечами, мол, на нет и суда нет!..
– Марина Ивановна! – окликнул я уборщицу, когда та уже намеревалась уйти в кинотеатр.
– Что, Сергей Александрович? – будто ожила, обрадовалась Марина Ивановна. Возможно, у нее промелькнула надежда на то, а вдруг как пошутил директор в отношении Лидии Ивановны и досок, и сейчас же распорядится немедленно вызвать ее сменщицу из дома на разговор! С каким наслаждением она побежала бы тогда к той домой и успокаивала бы ее по дороге!
– Марина Ивановна, у нас еще есть песок? – поинтересовался я, и мне стало жалко Марину Ивановну в ее разочаровании...
– Да, там же, под лестницей! – ответила она.
– Присыпьте, пожалуйста, ступеньки песком, погуще, – вежливо попросил я и направился в кинотеатр.
Марина Ивановна уже находилась позади меня, шагах в десяти, как вдруг, спохватившись, выкрикнула мне вслед:
– А Лидия Ивановна вчера не присыпала ступеньки, вот так!
Но я сделал вид, что уже не расслышал ее слов, и поторопился скрыться в кинотеатре.
В малом фойе, возле дверей моего кабинета стояла Зоя Карловна.
– Здравствуйте, Зоя Карловна, – врастяжку поздоровался я, не останавливаясь. Я было направился пройти в большое фойе, дабы заглянуть в кинозал, как там обстоят дела, как библиотекарь тут же выказала свои намерения: оказывается, у дверей кабинета она ожидала меня.
– Сергей Александрович! Cережа! – окликнула она меня. – Подожди, пожалуйста, ты мне нужен, – иногда она позволяла себе называть меня на ты.
– Да, – остановился я, но краем глаза успел приметить, что контролер, сидевший возле огромного фигурного зеркала в большом фойе ко мне лицом, почему-то вскочил с лавки и моментально юркнул в кинозал, словно как от меня...
– Дайте мне ключи от кабинета, – попросила Зоя Карловна. – У меня телефон в библиотеке не работает, а мне срочно позвонить нужно!
– А почему не работает? – поинтересовался я.
– Да черт его знает, – возмутилась она, – вчера еще вечером перестал. Я уже договорилась на заводе с мастером, после обеда обещал посмотреть.
– Хорошо, – сказал я, – держите, – я достал из кармана связку разноцветных ключей от кинотеатра и подал ее Зое Карловне. – Вот, этот, желтенький... – указал я ключ от кабинета.
– А вы где будете, Сергей Александрович?
– А что такое?
– Ключ от кабинета мне надо вернуть.
– Ну, вернете, не беспокойтесь, не на Луне же я!
– Да чтобы вас долго не искать! У меня библиотека открыта, Сережа!
– А что же вы ее бросаете?
– Да там подруга!
– Екатерина Васильевна?! – обрадовался я.
– Она самая!
– Ну, тогда и нечего волноваться! – сказал я.
– Да, вам нечего! Люди собираются. Она книги не оформляет, только присматривает, – словно пожаловалась Зоя Карловна.
– Так она там не одна? – спросил я.
– Нет, конечно!
– Жалко, что не одна, – сказал я.
И я почувствовал, как во мне просыпается то ли наглость, то ли раскрепощенность.
– А вам что до этого? – поинтересовалась Зоя Карловна.
– Хотел подняться наверх, что-то чаю так хочется, что и полюбить некого! – изображая серьезный вид, сказал я. – А вы бы позвонили подольше! А? Зоя Карловна? – продолжая наглеть в стиле шутки, предложил я.
Но, честно говоря, меня прямо-таки манило, во что бы то ни стало, испытать то свободное чреволобзание, которое одурманивало меня на троллейбусной остановке. И что самое интересное, я знал, я был уверен, что это неминуемо, очень скоро должно произойти! В последнее время у меня часто исполнялось то, что я задумывал. Потому я и начинал теперь, лихорадочо, с виду полушутя, но стучаться, тарабанить в первую попавшуюся дверь. Где откроют, – там и я!..
– Ну, так как? – переспросил я в улыбке озадаченно молчавшую Зою Карловну. Она смотрела мне под ноги и часто моргала.
– А-ха-ха-ха-ха! – расхохоталась она, наконец понявши в чем дело, но замолчала и засуетилась открывать кабинет...
Так неожиданно прервалась моя шутка, но не прервалось мое желание! Да, именно желание одолевало мою натуру сейчас. И я это понимал с полной ответственностью перед собою! Проверять себя, – так проверять!.. "Решайся на что-либо: сразу, мгновенно, или не решайся совсем..." – вспомнил я наставление Ивана и ринулся в большое фойе через зал...
И нестерпимая радость и сила обдавала меня с ног до головы! И я, наверное, слишком сильно дернул кинозальскую дверь на себя, ибо контролер, хотя и громила в плечах и по росту, чуть не вывалился из кинозала ко мне под ноги! Видимо, он стоял в кинозале и держался за ручку двери, и, может, не так уж слабо держался!
– Ой, извините! – сказал я контролеру спешно, оглядев его с ног до головы. "Но зачем ты держал дверь?.." – подумал я.
– Ничего страшного! – ответил контролер.
"Если в зале что-то и существовало, чего нельзя мне было видеть, думал я, продолжая анализировать, – то теперь наверняка уж поздно... Этот следы замел! Он в их компании, это вне сомнения!.."
– Ну, как там, все в порядке? – спросил я.
– Фильм дерьмовый! – ответил контролер.
– Опять с премией пролетим! – послышался ехидный голос позади меня. Я обернулся: это подошел Палыч.
Круг замкнулся. Отступать было некуда. Мои скандалы с Палычем всегда начинались вот так: с его стороны оттачивались копья для решающей схватки, там, в кинобудке, а с моей стороны, здесь, внизу, в кабинете. А потом возникала подобная ситуация для стычки. Я насторожился.
– Плана в этом месяце опять не будет, Сергей Александрович! подтвердил свою позицию контролер.
– А я тут при чем? – было ощетинился я.
– Вы же директор... – улыбчиво, умиленно произнес Палыч, чуть ли не в реверансе!
– Ну, так и что же?.. А вы киномеханик! – съязвил я как можно отрешеннее.
– Это ваше дело: фильмы заказывать, Сергей Александрович! раздраженно выкрикнул он, глянув на контролера. Начиналась атака.
– Конечно! – предательски подтвердил контролер.
Но я уже успокоил себя полностью. Мне даже стали они безразличны оба: контролер и киномеханик.
"Какой-то глупый разговор", – сказал я про себя. – "Надо его заканчивать..." Палыч набирал обороты. Это было хорошо видно по его манере входить в раж: кулаки в карманах брюк, и от этого карманы оттопырены, немного покачивается всем туловищем, плечи приподняты.
И тут в зале неожиданно послышался разношерстный свист и какие-то крики. В следующее мгновение из зала выскочил и наткнулся на Палыча мальчик, лет десяти, худенький. Он жалко потирал свое плечо, потому что ударился о киномеханика.
– Шпаненок, куда летишь?! – возмутился тот.
– Дядя, звука нет! – сказал мальчик.
Наверное, Палыч чувствовал, как его авторитет безупречного работника падает в моем лице. Он побелел от злобы, прикусил нижнюю губу от досады.
– Сколько раз я тебе говорил, – рухнул его гнев на ошалевшего контролера, – в зале надо быть. Стоишь здесь... мать твою. Рот разинул!
Контролер тут же, вслед за мальчиком, исчез в зале, а Палыч будто десятилетний кинулся к себе в кинобудку через фойе, поскользнулся у дверей и едва не растянулся.
– Кирилыч! – заорал он где-то на лестнице своему напарнику.
– Ого! – отозвался тот радостно.
– Звука, звука нет в зале! Мать твою! – и еще что-то орал Палыч, но уже было не разобрать что. Дверь в кинобудку с оглушительным треском захлопнулась! Словно затрещину отвесила!
Мне доставил удовольствие такой ход событий. Это сработал во мне Человек-Ветер. Я торжествовал!..
На втором этаже занималось несколько групп ритмической гимнастики. Этим самым удавалось как-то, худо-бедно, подрабатывать наличные деньги для различных нужд нашего скромного увеселительного заведения. Открывалась возможность приобретать необходимые культи канцтовары, стоящие больше десятирублевых чеков, установленной разовой нормы по смете.
Поскольку в кинотеатре материально-ответственным лицом является директор, мне приходилось три раза в неделю выставлять и убирать комплект радиоаппаратуры. Она хранилась в библиотеке, и мне ее надо было каждый раз перетаскивать в комнату напротив и обратно в библиотеку. Правда, за это я получал доплату в сорок рублей, но зато и косились на меня в кинопрокате, а непосредственное начальство даже пыталось искать пути – запретить мне подрабатывать!
Я зашел в библиотеку. На книжных полках, напротив стола, в расшатанных книжных рядах рылись дети: две девочки и мальчик. За столом величественно восседала Екатерина Васильевна.
Мы обменялись приветствиями.
– Как у вас тут с любовью? – спросил я у Екатерины и, напрямик подойдя к ней, нагнулся и поцеловал ее в щеку.
– О-о!.. Какой вы!.. Сергей Александрович... – обалдело сверкнув лукавыми глазами, произнесла она умиленно.
Но ничего не говоря больше и не делая красивой сцены с продолжением, я отвернулся от Екатерины Васильевны и пошел прочь по своим делам. Ощущая пристально-изумленный взгляд ее у себя на спине, я быстренько, за два прихода, перетащил аппаратуру куда полагается.
Я закрыл комнату на ключ. Я потом буду еще подробно вспоминать об этом. У Тани, девушки-выпускницы хореографического отделения культпросветучилища, имелся свой ключ от этой комнаты.
Дверь в мой кабинет была немного приоткрыта. Я хотел уже войти к себе, как услыша:
– А-а, ха-ха-ха-ха! Вы шутник! – послышался хохотливый голос Зои Карловны. Она все еще разговаривала по телефону.
Я остановил свою руку, и она неподвижно зависла в воздухе, едва не коснувшись двери. Так я и оставался стоять на месте и вслушиваться:
– Нет, нет!.. Я же сказала – нет!.. Вы меня не так поняли!.. Я сегодня занята!.. Что?.. Хо-хо!.. А?.. Да!.. Да!.. Еще будет!.. Я говорю еще будет! Да, Да!.. Безусловно!.. Конечно!.. Как и договорились!.. Адью, Остап Моисеевич!.. В кабинете послышались шаги. "Значит, разговор закончился", – подумал я и резко открыл дверь: деловито прошел к вешалке и стал озабоченно раздеваться. Мне казалось, что у меня на лбу было написано, что я подслушивал. И поэтому я отвернулся от Зои Карловны, испытывая неловкость. Человек-Ветер улетучился, чувства и навязчивые образы повисли надо мною и засасывали мою сущность в себя. Возникло состояние дискомфорта.
– Спасибо, Сергей Александрович, – поблагодарила библиотекарь.
– Да, да... Не за что... Зоя Карловна... – отрывисто отвечал я, потому что уже нервно выдергивал в этот момент из рукавов кожаной куртки на меху свои руки.
– Давайте помогу! – обратилась Зоя Карловна.
– Нет... Спасибо... Я сам... – отчеканил я, краснея от усердия. Зоя Карловна направилась к двери. Наконец-то мне удалось стащить с себя куртку. Я повесил ее на вешалку рядом со своей спортивной шапочкой.
– Ну, я пошла, – сказал Зоя Карловна, уже в дверях. – Ключи на столе, – добавила она.
– Ага! – ответил я, подкивнув.
Дверь в кабинет захлопнулась. Я остался один. "Остап Моисеевич..." прозвучало у меня в голове... Из разговора по телефону я, конечно же, ничего не понял, но... "Остап Моисеевич" снова прозвучало у меня в голове... "Это он... Вчерашний... К Богу! – мелькнуло у меня в голове. Прочь, прочь лукавые!"
Я быстро достал из сейфа крохотную библию в нежно-мягком зеленом переплете из полиэтилена, сел за рабочий стол и разлистнул этот священный памятник человечества наугад, где придется. Я загадал, что меня ожидает, и начал читать вслух:
"И пришел Ангел Господень из Галгала в Бохим, и сказал: Я вывел вас из Египта и ввел вас в землю, о которой клялся отцам вашим – дать вам, и сказал Я: "Не нарушу завета Моего с Вами во век.
И Вы не вступайте в союз с жителями земли сей; жертвенники их разрушьте". Но вы не послушали гласа Моего. Что вы это сделали?
И потому говорю Я: не изгоню их от вас, и будут они вам петлею, и боги их будут для вас сетью.
Когда Ангел Господень сказал слова сии всем сынам Израилевым, то народ поднял громкий вопль и заплакал.
От сего и называют то..."
В дверь неожиданно резко постучали... Я замер... Постучали еще раз, внушительнее.
– Да! – выкрикнул я. – Войдите, – и испуганно притаился за столом, сидя. Дверь уверенно раскрылась нараспашку! В кабинет вошла, вот я совсем не ожидал, Катя! И я успокоился.
Кате было всего четырнадцать лет, живет напротив кинотеатра, известна своим легким поведением. Частенько я замечал, как три-четыре подростка затаскивали ее по вечерам в одну из беседок кинотеатра за плетень из дикого винограда.
Катя очень красивая: курносая, круглолицая, с голубыми глазами, через плечо толстая белая коса крепко заплетена.
Эта девочка мне нравилась своим прямым и игривым нравом.
– Можно? – спросила она.
– Ты же уже вошла, – и видишь, что я не против. Значит, проходи! сказал я.
– И правда! – воскликнула театрально Катя.
– Ты по делу? – спросил я.
– Нет, – сказала она, – просто поболтать!.. Мне можно раздеться?
– Конечно... Вон, пальто на вешалку повесь.
– Да вижу я, куда вешать...
– А что тогда спрашиваешь?!!
– Проверить: злой ты или нет, Сергей Александрович.
– Как видишь, добрый!
– Это еще надо подтвердить! – сказала Катя.
– Если надо, подтвердим! – отпарировал я.
Катя сняла пальто. Я не встал ей помочь, потому как сомневался, что подобные манеры с моей стороны окажутся в ее стиле.
Она еще никогда не заходила ко мне в гости. Изредка мы переговаривались в малом фойе или на улице, да и то больше по части порядка. А сегодняшнее посещение меня удивило. Словно выявилось подземное течение и потекло серебристым ручейком снаружи...
Теперь, раздевшись, Катя выглядела совсем привлекательно! Ее отец работал директором бетонного завода, и одевалась она внушительно! На Кате уютно и красиво сидели короткая джинсовая юбка, индийская, с золотыми переливами на черном фоне, кофточка.
Катя растегнула кофточку, и под ней обнаружилась приталенная коттоновая рубашка. На правой руке у девочки сиял золотой перстень с граненым рубином. Катя, проходя от вешалки, не останавливаясь, по пути захватила стул и села на него слева от меня, облокотившись на стол.
Мы смотрели друг на друга.
– Ну, что? – спросила она.
– Ничего! – ответил я, будто вовлекаясь в игру.
– Что у тебя новенького, Сергей Александрович?
– Да вот же, ты пришла! – сказал я и протянул руку, провел указательным пальцем Кате по носу, едва прикоснувшись к нему.
– А дальше что? – спросила она.
Настроение у меня поднималось, я отодвинул библию в сторону.
– А ты хотела бы что-то еще? – спросил я, не отводя глаз от Кати.
– Ну, ты же сам хочешь, я вижу! – сказала девочка, нагловато улыбаясь мне в лицо.
– Да... Нюх у тебя собачий! – сказал я. – Хочу!
– Так в чем же дело, давай, – предложила Катя.
С минуту я молчал и сидел неподвижно. Во мне шла борьба!
Снова меня щекотало и подталкивало на решительность соблазнительное чувство свободы прикосновений! Но ей же четырнадцать лет! "Решайся или не решайся!" – диктовал я себе. – "Раз уж ты впустил птичку, то... ты уже решился! И все остальное будет лишь отговорками!"
Я подсел поближе к девочке и посмотрел ей в глаза. Больше я ничего не говорил Я расстегивал пуговицы на коттоновой рубашке. Катя едва водила плечами, и ее груди казались отзывчивыми, оживали в моих ладонях!..
Я почувствовал прилив неистового наслаждения во всем своем теле. Я не ведал, что я творил!..
– Ой, Сереженька!.. Хватит... Не могу... О-е-е-е-ей!.. – металась Катенька. Наконец все закончилось.
Катя медленно встала с моих коленей и только начала застегивать рубашку, как в кабинет кто-то требовательно постучал!
"Господи! – воскликнул я про себя, – я же не запер дверь!" Катю будто неведомая сила отнесла в сторону на соседний стул, она сгребла одним движением коттоновую рубашку у себя на груди в том месте, где не успела застегнуть пуговицы.
Поодаль от меня сидела молодая проститутка и застегивала свои злополучные пуговицы, на столе у меня лежала в стороне раскрытая библия, и это кабинет директора!
Едва я успел захлопнуть книгу и сунуть ее в верхний ящик стола, как в кабинет, не дожидаясь ответа на вторичный стук, вошел участковый милиционер! Он приостановился, словно оценивая ситуацию, присмотрелся к девочке. Катя сидела согнувшись, полубоком от участкового.
От сокрушительных ударов сердца у меня подрагивала голова, руки дрожали, и я их убрал со стола на колени.
– Здравствуйте, – наконец-то решился негромко вымолвить я.
– Здравствуйте! – громыхнул тяжелым голосом участковый. – Чем занимаетесь? – поинтересовался он.
– Вот, – указал я кивком на Катю. – Профилактическая беседа. Уговариваю Катю, после десятого поступать в культпросветучилище.
– После десятого на постоянную работу в беседку? – громыхнул милиционер. – А, Катька?
– А вам какое дело! – повернулась к нему девочка. Тайком она уже успела дозастегнуть все оставшиеся пуговицы, и теперь ее могло выдать лишь раскрасневшееся лицо и вспотевшая челка.
– Ты что, здесь физзарядкой занималась? – хохотнул он.
– Танцевала! – ядовито выкрикнула Катя.
– С голой задницей? – прищурившись, подморгнул мне лейтенант и состроил отвратительную гримасу девочке.
– Да нет! – опомнился я. – Она в самом деле танцевала!
– С чего это вдруг?! – спросил, недоумевая, милиционер.
– А просто так! – выкрикнула девочка, вскочила со стула, схватила пальто и выскочила из кабинета под звериный хохот участкового.
– Ишь ты!.. Ха-ха-ха!.. – крикнул он и вдогонку успел шлепнуть Катю по заднице своей громадной рукой.
Я молчал. А что я мог сказать!..
"Однако я очень чувствительно на все прореагировал!" – мысленно подчеркнул я свое состояние.
– Сергей Александрович! – властно обратился ко мне участковый. – Я тут у вас в кабинете с одним человеком побеседую, – он даже не спросил разрешения.
– Да, да, пожалуйста, – не задумываясь согласился я, будто вслух для самого себя, потому что лейтенант даже не обратил внимание на мое согласие, ибо в это время он уже громыхал раскатисто своим голосом в малое фойе:
– Тряпкин!.. Заходи сюда!..
В кабинет зашел Тряпкин: худой, длинный, но плечистый, лет тридцати пяти. Они оба, участковый и Тряпкин, прошли по кабинету и сели друг против друга, точно явились ко мне на прием...
Тряпкин выглядел ужасно, на руках всевозможные завитушки татуировок, переносица вмята и сдвинута в сторону, глаза грязного цвета, губы тонкие, жестокие, лицо длинное, лоб скошенный, волосы короткие, ежиком. В руках он перебирал по кругу замусоленную шапку, сидел в расстегнутой фуфайке, на груди красовалась тельняшка, на шее висела половинка потрепанного шарфа. Участковый начал:
– Ну что, косой! Я твою блатхату скоро прикрою... Когда прекратишь?
– Клянусь я, Сень, – обратился Тряпкин к милиционеру. – Я не знал. Вот, на палец – отрежь, если не так!
– Да пошел ты к черту со своим пальцем! Все ты прекрасно знал! Баланду мне заправляешь!
– Нет, Сень... Слышь, я правду говорю, – участковый отмахнулся рукой. – Ну вот, не веришь! – сказал Тряпкин. – Ну не знал я!.. На палец, вот, держи!.. Режь, если знал! Гадом буду, не знал!
– А что это за запах? – спросил участковый, вынюхивая воздух вокруг себя.
– Сень, ты че? – недоумевая спросил Тряпкин.
– Сергей Александрович, вы чувствуете, чем пахнет? – обратился милиционер ко мне.
– А чем, я что-то не чувствую, – удивился я.
– Ну как же чем, перегаром! Кто же это пиво пил, а? – пристально прищурившись, поинтересовался участковый, то ли у меня, то ли Тряпкина, и я насторожился... Дело в том, что я утром, сегодня, и в самом деле выпил за завтраком стакан пива... "Ну и нюх же у Дубинина!" – притаившись, подумал я.
– Сень, я чист, как стеклышко... Вчера – да... Сегодня...
– Да нет же, – не отступал участковый. – Пивом же прет вовсю! – и он еще раз принюхался.
Но тут в кабинет постучались.
– Войдите, – поскорее выкрикнул я своему спасителю. Я испытывал угрызение совести перед ни в чем неповинным, трезвым Тряпкиным, но не мог же я признаться Дубинину!
Спасителем оказался мой кассир. Он принес мне письмо из кинопроката. Я распечатал конверт, кассир стоял и ожидал, что там. Я прочел. В деловом тексте говорилось, что наш кинотеатр имеет некую задолженность за конец прошлого года и что по этому поводу мне надлежит срочно явиться в кинопрокат для выяснения причины задолженности. Я сообщил об этом кассиру, тот пожал плечами и посоветовал поехать в кинопрокат с бухгалтером, и сегодня же. В письме красовалась приписка: "...в случае... прекратится выдача кинофильмов по плану".
Я извинился перед участковым, объяснил ему, что мне необходимо немедленно отлучиться в город. Участковый неохотно вывел Тряпкина в малое фойе, а я быстренько оделся, вышел из кабинета и закрыл его. Со второго этажа доносилась ритмичная музыка, – это начались занятия гимнастикой. С огромным удовольствием я освободился от помещения кинотеатра и вышел на улицу. В кинопрокат я поехал один. Бухгалтера должен был подослать кассир, которому я дал задание сходить к бухгалтеру домой и предупредить его о письме; у нашего финансиста был сегодня выходной, но я надеялся на встречу кассира с ним, на везение.
Троллейбусные окна были забелены морозом, будто витринные стекла магазина, в котором идет ремонт. А когда человека заключают в какие-то пространственные рамки, того же троллейбуса, он начинает видеть вокруг и замечать то, на что бы не обратил внимание раньше. Пространство улицы отсекалось и ощущалось только его течение. Пассажирам разглядывать и замечать приходилось только то, что в салоне. Простор всегда порождает снисходительность и доброту, иногда безумие! А теперь пространственная теснота проявила суету и мелочность.
Я стоял, беспокойно покачиваясь на месте, и раздумывал о кинопрокате... Неподалеку от меня сидел у окна какой-то парень, где-то моих лет: откусывал большие куски от сливочного мороженого в вафельном стаканчике. Над его головой красовался красненький компостер.
– Сынок, пробей! – протянула помятый талон этому парню какая-то грязно одетая старуха.
– У меня руки заняты, – отрезал парень и спокойно продолжал есть лакомый кусочек замороженного молока.
Талон выхватил у старухи из рук и нервно пробил наискось, как попало, пассажир, сидящий рядом с жующим парнем.
– Будьте добры! – некая женщина похлопала все того же парня по плечу. – Пробейте, пожалуйста, – и она протянула к его лицу свой талон. Парень глянул на нее и отвернулся, ничего не сказав.
Женщина, недоумевая, снова потянулась и похлопала парня по плечу.
– Молодой человек, – сказала она раздраженно. – Прокомпостируйте талон, пожалуйста!
– Чем? – повернувшись к возмущенной женщине лицом, азартно спросил парень, показывая ей руку с мороженым.
И этот талон, снова, нервно пробил пассажир, сидящий рядом с жующим парнем. Так ситуация повторялась в разных вариантах, а парень все твердил:
– Чем?! – и показывал руку с мороженым.
Обстановка зрела скандальная. И вот, на очередной вопрос жующего парня "Чем?!", выкрикнул ответ тоже парень, но чуть помоложе, он стоял у соседнего кресла, выдерживал натиск толпы.
– Рукой! Рукой! – крикнул он.
Жующий парень повернулся на этот протест всем туловищем и оказался сидящим полубоком к нему:
– Да пошел ты! – огрызнулся он. – Понапридумывали!.. Все личность хотят воспитать!.. Вы же стадо!.. Как в тюрьме живете!.. С какой стати я должен, обязан, видите ли, пробивать тебе талон! А?! Да я, может, в упор видеть и слышать никого не хочу!.. Ну и страна! Невозможно быть независимым! Попробуй только поступить по-своему!.. Так тебе и вонючие талоны начнут под нос подсовывать, и по плечу хлопать, врываясь к тебе, словно ты кому-то что-то обязан!.. Да пошли вы все к черту!.. Живите своей жизнью, а я буду жить своею!.. Удивительно, но парня никто не перебивал. Все слушали или делали вид, что не обращают внимания.
– Все, – выкрикивал парень, словно лозунги, – как нарочно придумано!.. Какой-то придурок сообразил компостеры расположить так, чтобы обязательно кто-то являлся общественным контролером!.. Да пошли вы все!..
– Я плачу за проезд и не хочу оказывать никаких услуг! Я еду, и все!.. С какой стати вы мне в душу лезете? А?! В нос тычете, по плечу хлопаете!.. Орете на меня, приказываете! Все сделано, как нарочно, чтобы разозлить человека, привести его в ярость, чтобы не застоялся, не задумался, что он человек!..
– Ну, что?! – будто злил публику парень, – зацепили, поиздевались, а теперь приумолкли, безвинно, да?! Дьяволы! Будьте вы прокляты!..
Подоспела моя остановка, я выскочил из троллейбуса.
"И все-таки в чем-то этот парень был прав..." – подумал я, стоя на перекрестке и ожидая зеленого сигнала светофора.
...В здании кинопроката находился и Совет по кино, и Союз кинематографистов, и студия кинохроники.
Я шел по его длинному, длинному коридору. По пути перехлопывались, перестукивались двери со всевозможными табличками. Это звучал своеобразный язык стуков и хлопков, двери жили и, наверное, уставали за день не меньше людей... Мне казалось, что двери помоложе вертелись на своих никелированных петлях туда-сюда легко и свободно, бесшумно витая в воздухе, а двери постарше скрипели, точно от боли в суставах своих!.. Я проходил и такие двери, которые, было похоже, открывались и закрывались, будто на цыпочках. Это были двери больших и маленьких начальников... Словом, здесь повсюду суетились люди: неожиданно сходились в кучку и так же неожиданно рассыпались на все четыре стороны, исчезали и появлялись, будто призраки, или мне просто это все так представлялось: расплывчато и нереально.
Когда я вошел в бухгалтерию, там уже сидел мой перепуганный бухгалтер и о чем-то спорил с главным, кротко высказывая свою правоту.
Оказалось, что наш финансовый бог кинотеатра успел прикатить сюда вперед меня на такси!
Здесь меня и его песочили часа три, не меньше... Мы уже сидели в изнеможении. На столе главного выросли целые стопы толстых папок с бумагами и бумажками, в которых рябило от цифр и всевозможных символических описаний, столько было перерыто документов, дабы определить подтверждение задолженности... Но... Все оказалось тщетным, словно таинственная задолженность нашего кинотеатра выросла ниоткуда, а письмо отпечатано и прислано в наш адрес по прихоти чьей-то злой руки и души, но поскольку злополучное письмо это было подписано рукой самого главного, то он продолжал упорные, сонливые поиски и в конце концов нам повезло! Определилось обратное – кинопрокат за прошлый год задолжал нашему кинотеатру семь рублей двадцать копеек!
На эту сумму денег мне выдали на складе кинопроката пачку агитафиш некогда шедших кинофильмов, и я уже собирался с рулоном этих афиш под мышкой выйти из здания кинопроката, как со второго этажа меня окликнула девушка из опостылевшей бухгалтерии:
– Сергей Александрович!.. Не уходите!.. – она показалась мне взволнованной. – Вас к телефону. – Мой бухгалтер, успокоившись, уже уехал домой продолжать жить свой выходной день, а я снова, лениво на этот раз, поплелся на второй этаж.
Мне подали трубку.
– Алло! – сказал я в полном безразличии.
– Алло! Сергей Александрович?! – послышался рыдающий голос Тани, той самой выпускницы культпросветучилища, что вела у меня в кинотеатре группы ритмической гимнастики.
Я был озадачен и даже немного встревожен.
