Текст книги "Без названия (Я вскочил с дивана)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)

Автор неизвестен
Без названия (Я вскочил с дивана)

КНИГА ПЕРВАЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НАЧАЛОСЬ

МЕРТВЕЦ

Я вскочил с дивана полусонный, внезапно потяжелел всем телом и ощутил высоту пятого этажа. Казалось, что моя крохотная комната и весь крупнопанельный дом сейчас вот-вот растворятся в июльской ночи и я упаду на землю. Несколько секунд я стоял и пошатывался на месте. Потом сделал два стремительных шага к распахнутому окну и оторопел.

На уровне живота в меня в одно мгновение вонзилась ослепительная лента молнии. Обдало прохладой...

Через минуту облепившее меня светоносное облако отплыло в сторону и рассеялось.

Прямо от моего подоконника, улетая в ночную глубину, начиналась прозрачная радуга. Она напоминала тонкую, довольно широкую и разноцветную полосу из хрусталя, на ощупь жесткую, но покрытую невидимой воздушной мягкостью, и была холодна, как снег. Моя ладонь озябла, пальцы покрылись инеем, и я отдернул руку. Вдруг мои глаза как бы совершенно самостоятельно от тела медленно поплыли в нескольких сантиметрах над радугой в сторону кладбища. Радуга вдалеке зависла низко над ним.

Невероятными усилиями я заставил себя оглянуться и увидел позади себя, в черном квадрате окна, силуэт человека, замершего, как манекен. В этом манекене я узнал очертания своей фигуры.

Ощущая какую-то устремленность своего необычного состояния, я равнодушно отвернулся от удаляющегося манекена в окне. Я уже рассматривал совсем низко под собой металлические кресты, ограды, черные деревья, кустарник... Так, я постепенно узнавал кладбище, залитое дымным светом полнолуния. Но одновременно с этим я видел начало радуги у подоконника, чувствовал, что стою у себя в комнате у окна. Эта двойственность, объемность моего зрения, ничуть не смущала меня. Наоборот, казалось, что вот так я видел всегда!..

Где-то на уровне человеческого роста от земли, едва не касаясь стройного тополя, радуга оборвалась, и мой взгляд как бы остановился, завис...

Я захотел пощупать ствол дерева, прикоснуться к ограде. Я отчетливо видел глубокие трещины коры, острые наконечники ограды, казалось, шарил по ним рукою, но понимал, что дрожащими пальцами все-таки ощупываю подоконник!..

Земля, внизу, подо мной, как-то картинно, всей плоскостью пошатнулась, шевельнулся один из могильных холмов...

От испуга мои глаза как бы отпрянули назад, на середину радуги. Я всмотрелся в даль и вскоре увидел, как некий крохотный, черный комочек клейко вскарабкался по тополю на радугу и стал быстро увеличиваться в размерах, приближаться ко мне. В следующее мгновение мои глаза были уже со мной, как бы во плоти, и я отшатнулся за штору, чтобы меня не было видно.

В спичечную щель между шторой и стеной сквозь стекло я рассмотрел черный силуэт человека, беззвучно шагающего по радуге. Еще через несколько мгновений человек подошел вплотную к моему окну и остановился, словно прислушиваясь. Немного помедлив, он шагнул на подоконник осторожно, точно боялся, что подоконник сделан из картона. Я затаил дыхание и замер мертвея...

Человек плавно спрыгнул с подоконника в комнату и, будто зная, где я, резко повернулся ко мне лицом...

Я тут же узнал его. Это был Саша – друг моей юности. Но он же давно умер?!

– Ты же мертвый! – выпалил я.

– Не кричи, – сказал он, – да, я действительно умер, но ты же меня сам позвал.

Я постарался вспомнить, когда?.. В памяти что-то смазано промелькнуло, но я так и не понял что и лишь неловко пожал плечами в ответ.

– Ты позвал – я пришел...

И тут страх, доселе обуявший меня, исчез, испарился, словно был сдут с меня какой-то неведомой вспышкой ветра, и, подхваченный радостью, я бросился здороваться. Мы крепко пожали друг другу руки. Приятно было, после стольких лет разлуки, снова, плечо к плечу, заговорить с другом, и тут же я заговорил о самом главном:

– Саша, есть ли Бог на свете?

– Я не могу тебе ответить на этот вопрос...

– И все-таки, ты мне ответь: есть ли Бог на свете?!

– Понимаешь... Как тебе ответить, – он словно подыскивал подходящие слова...

– Да как есть, так и говори, – мне не терпелось услышать эту великую тайну...

– Тьфу... – сплюнул Саша, – что ты сразу с такими вопросами пристаешь! Мы с тобою столько лет не виделись, можно о чем-нибудь и другом поговорить! – и он улыбнулся.

– Нет уж... Ты мне зубы не заговаривай! Я ведь тебя серьезно спрашиваю.

– Хочешь, я тебе покажу, как мы живем? – перебил меня Саша.

– Конечно хочу, покажи! – обрадовался я.

– Ну, пойдем со мной.

– Далеко?

– Спустимся во двор.

– Но ведь тебя увидят соседи. Ты же мертв. Будет переполох!

– За это не волнуйся, идем...

Мы спустились по лестничной клетке и оказались во дворе. Яркий солнечный день обступил нас со всех сторон. "Но ведь сейчас ночь..." мысленно возразил я сам себе и тут же забыл об этом, потому что удивился еще больше, навстречу мне шла соседка Вика. Я поздоровался с нею, но она как-то особенно плавно проплыла мимо, совершенно не обратив на меня внимания... А ведь мы не так уж безразличны друг другу!

– Это что за чертовщина?! – возмутился я и вслух обвинительно окрикнул девушку: – Вика!.. – Но она продолжала удаляться, не оборачиваясь. – Вика... Вика! – выкрикнул я раздраженно. Однако девушка уже скрылась в подъезде.

– Ты опять кричишь, – подчеркнул Саша. И тут я распсиховался.

– Но это же невероятно! Пройти мимо! Почему она не поздоровалась?

– Посмотри вокруг по-внимательнее, – спокойным тоном предложил Саша. – Мы живем так же, как и вы. Только вы нас не видите и не ощущаете...

Я зло и недоверчиво огляделся по сторонам. И действительно: прямо на футбольном поле нашего двора стояли какие-то ветхие хижины.

"Что за хлам навезло сюда домоуправление?" – подумалось мне.

Повсюду бегали полуголые детишки. У одной из хижин сидели на деревянной лавке старики в белых полотняных одеждах. Саша и я зашагали по направлению к хижинам. Старики почтительно кивали нам, когда мы проходили мимо.

В глазах, казалось, двоится!.. Тут же шныряли жильцы из соседних пятиэтажек, они проходили сквозь хижины, детей и стариков! Словно два кинофильма одновременно проецировались на один экран. Но больше всего я удивился, а точнее, ошалел от неожиданности, когда толстая, неповоротливая женщина с потным красным лицом, тяжело дыша, протопала сквозь меня!

Я ничего не понимал: я проходил сквозь кого-то или кто-то проходил сквозь меня? Я терялся в догадках: кто реален, а кто – нет! Увлекшись двойственностью, я неожиданно столкнулся с девушкой. Чтобы не упасть, интуитивно, мы мгновенно и крепко обнялись. Девушка расхохоталась и прошептала мне на ухо:

– Молодой человек, можно подумать, что вы всю жизнь торопились ко мне в объятия!

Я держал ее за талию. Девушка слегка откинулась назад, ее руки были у меня на плечах. Мы смотрели друг другу в глаза. В белом кружевном подвенечном платье и фате она выглядела очаровательной невестой. Курносая, голубоглазая, высокий, умный лоб, длинные вьющиеся волосы...

– Нам пора возвращаться, – услышал я за спиною Сашин голос. Девушка вырвалась из моих объятий и побежала прочь, но, пробежав десятка три шагов, она обернулась и выкрикнула в мою сторону:

– Меня зовут Наташа. Наташа... – И лукаво добавила: – Запомни... Она помахала мне рукой и скрылась в одной из хижин...

– Нам пора возвращаться, – снова я услышал Сашин голос.

За распахнутым окном продолжала царить ночь, у подоконника висела радуга. Мы попрощались у меня в комнате, и Саша уже отошел по радуге несколько шагов в сторону кладбища, как я, опомнившись, окликнул его вопросом:

– Саша, ты же мне так и не ответил: есть ли Бог на свете?! – Он обернулся, промолчал...

– Бога нет! Но есть что-то вроде него! – донеслись до меня его плавные слова...

Вскоре Саша превратился в крохотную черную точку, а потом и вовсе исчез. Радуга растворилась, словно растаяла...

Уставший, я прилег на диван. Закрыл глаза. И уже начал проваливаться в сладкую черную бездну дремы, как почувствовал чьи-то настойчивые хлопки по моему плечу и требовательный, знакомый голос над моей головой:

– Сережа, вставай, ты просил разбудить.

Я открыл глаза: за распахнутым окном было светло. Уже из прихожей послышался голос мамы:

– Я пошла на работу. Завтрак на столе...

Хлопнула входная дверь, на лестничной площадке затихали шаги...

НОЧЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Неожиданно утреннюю тишину в квартире пронзительно подчеркнул звонок в прихожей. Я смахнул с себя простыню, вскочил с дивана и быстро натянул спортивные штаны. Босой и без рубашки, я приоткрыл входную дверь на себя и одним глазом выглянул на лестничную площадку: на пороге стояла соседка Вика. Я открыл дверь пошире и вышагнул из-за нее целиком.

– Ты что, еще спишь?! – заулыбавшись и прихихикнув, спросила Вика, окинув меня с головы до ног изумленным взглядом.

– Здорово... Проходи... – буркнул я и распахнул дверь настежь. Вика шмыгнула в прихожую и заговорила быстро, словно оправдываясь, снимая ловкими движениями руки босоножки:

– Твоя мама уже минут двадцать как ушла на работу, я видела ее с балкона... Вот я и подумала, что ты, по крайней мере, уже не спишь.

Одной рукой я протирал слипающиеся глазах, другой – показал Вике в сторону моей комнаты, приглашая ее пройти. Она поняла без слов, привыкшая к моим причудам. Я захлопнул входную дверь. Уже из моей комнаты Вика, видимо, как всегда усевшись на диван, заговорила спокойнее, с расстановками:

– А знаешь, я принесла тебе книгу, в подарок!

– Какую? – открыв дверь в ванную и приостановившись, спросил я.

– Автор – Гуревич...

– Да Бог с ним, с автором, – называется как?

– А называется: "Возрожден ли мистицизм?"

Наступила пауза...

– Ты что замолчал? – обеспокоилась Вика. – Тебе не нравится название?

– Ночь продолжается! – произнес я громко.

– Что? Какая ночь?! Что ты там говоришь?

– Нет, ничего... О чем книга, говорю? – Я еще стоял у входа в ванную.

– Мис-ти-ка... – заклинающе прошипела Вика.

– Какая мистика? – шутливо осведомился я.

– Ты что, не знаком с этим словом? – обрадовалась она и с восторгом знатока добавила: – Потусторонние дела!..

– А, хорошо! – отозвался я уже из ванной. – Я сейчас приду полистаю и оценю, только умоюсь.

– Давай быстрее, я..

Вика еще говорила что-то вдогонку, но, заглушив ее голос, из открытого крана вонзилась в мои ладони шипучая струя воды, и мелкие брызги ударили мне в лицо...

Умывшись, я закрутил кран, вода перестала шуметь, и снова проявился голос Вики. Я слышал, как она читала вслух выдержки из принесенной книги и комментировала их. Я сдернул с вешалки мягкое полотенце и начал промокать лицо, потом присел на край ванны. Я отчетливо слышал все, что говорила и читала Вика, но до моего сознания сквозь барьер прошлой ночи доносились лишь обрывки некоторых фраз:

– "Разве не представляет интерес тот факт, что, например, новое "тело", которое якобы..." – Вика останавливала чтение, приводила в пример свою двоюродную бабку – трижды умиравшую. И снова продолжала читать: "Астральное тело" оказывается..."

"Ночь продолжается", – подумал я, но к следующему отрывку прислушался по-внимательнее: – "Характерно, – громко продолжала читать Вика, – "что обычные, "земные" реакции в известной мере смещаются, становятся более причудливыми. Например, одна женщина, "наблюдавшая" себя и то, что происходило возле санитарной машины, со стороны, видела все крупным планом, и, напротив, отдаленно. Это напоминало своеобразный "наплыв" при киносъемке. Изменение пространственной перспективы несомненно отражает определенные особенности..."

Я поднялся с ванны, повесил полотенце на вешалку и быстрыми шагами, стремительно вошел в свою комнату.

– Ну-ка, дай книгу, я гляну, – потребовал я.

– На, – Вика кокетливо протянула мне книгу.

Я впился в абзац, только что прочитанный Викой. Перечитал его дважды. Захлопнул книгу и осторожно положил ее на журнальный столик поодаль.

– Ночь продолжается, – произнес я, уже как заклинание, откровенно глядя Вике в глаза, и ухнул на диван.

– Ты что, не выспался? – спросила она и подсела ко мне поближе. Я улыбнулся и попытался ее обнять. Она отпрянула на другой конец дивана к окну.

– Перестань! – она поправила юбку. – А знаешь как мне досталась эта книга?..

– Знаю! – отмахнулся я.

– Как? – назойливо спросила Вика.

– В наследство от трижды умершей бабки! – наигранно обижаясь, ответил я. Вика снова подсела ко мне, прилегла на мои колени. Я нагнулся и поцеловал ее в губы.

– Понимаешь, – сказала она, – я вчера ехала очень поздно вечером домой, от подруги, конечно, на автобусе... В салоне было только два пассажира, я и еще один тип в очках, одно стекло треснутое зигзагом, вот так, – и она указательным пальцем начертила зигзаг в воздухе возле моего глаза. – Не доезжая универсама, водитель остановил автобус, вышел в салон и потребовал предъявить билеты для контроля. Я тут же предъявила. А тот, в очках, билета не имел, долго рылся по карманам, но не нашел денег заплатить штраф. И тут он неожиданно обратился ко мне и предложил купить у него эту книгу. Я отказалась, мол, зачем она мне, да еще – за три рубля! Тип начал меня упрашивать, убеждать, что книга хорошая и что ее можно вполне подарить жениху или, на худой конец, – соседу.

– На худой конец, соседу, – вмешался я, – имеется в виду – мне... Мне, на худой конец!.. Так-так... И что же было дальше? – я покачал недовольно головою, подчеркивая иронию и шутку.

– Ну перестань перебивать! – не замечая, а может, не принимая моей шутки, оправдывалась Вика. – На худой конец – слова не мои, а того типа!..

– Так, значит, не твои?.. – допрашивал я.

– Нет! – Вика сделала вид, что обижается всерьез, а может и действительно обиделась.

– Точно не твои? – не успокаивался я, входя в азарт.

– Нет, нет, нет! Дурак! – не выдержала Вика.

– Кто дурак?! – торжествующе стиснув Викины щеки в своих ладонях, промычал я.

– Ты! – вырываясь, выкрикнула Вика.

– Кто-о? – наигранно устрашающе протянул я.

– Ты, ты, ты, ты, ты...

Но больше уже никаких слов у Вики не вырвалось. Все вокруг покачнулось и словно остановилось... Я надолго поцеловал Вику в губы...

Вынырнув из-под моей головы, Вика снова села рядом со мной. Поглаживая мои волосы, заглядывая как-то нетерпеливо в мои глаза, она заговорила ласково, полушепотом:

– Когда я услышала, что книгу можно подарить соседу, – я разжалобилась и купила ее, – уплатила штраф за этого идиота! Вчера было слишком поздно заходить в гости, вот я сегодня с утра пораньше и принесла книгу – тебе...

– Спасибо, – щекотно я прошептал в самое ухо Вике. Она хихикнула и, словно маятник, откачнувшись в сторону, снова прильнула ко мне. Я обнял ее плечи. С минуту мы сидели молча.

– Сережа, почему ты до сих пор не женишься?

– Человек должен сделать что-то сам, – сказал я, – понимаешь, сам, как человеческая единица, а потом уже продолжить свой род. Мое убеждение: человек не может получить морального права продлевать свой род, если он не самореализован, не самовыразил себя, себя... Понимаешь?..

– По-твоему, я поспешила и не имею морального права иметь Оксанку? удивилась Вика.

– Женщина другое дело, – пошутил я.

– А что, женщина – не человек по-твоему?!

– Я еще не разобрался в этом.

– Ну, у тебя и философия! Ну, ты и даешь! – расхохоталась Вика. Скорее разбирайся, а то...

– А то что? – игриво прислушался я.

– А то, – Вика плотно прижалась ко мне так, что хрустнули у нее косточки. – А то. Я не знаю, что я с тобой сейчас сделаю!..

– Ну вот, и нечеловеческие объятия! – съязвил я.

– Женские объятия, женские, – подсказала Вика, заглядывая мне в глаза.

– Да, уж это точно, – нечеловеческие, – утвердительно кивнул я...

Неожиданно Вика словно опомнилась от забытья, словно пришла в себя:

– Мне уже пора идти домой, – сказала она решительно.

– По-сиди еще, пожалуйста, – попросил я.

– Оксанка может скоро проснуться – кормить ее надо будет. А тебе уже скоро на работу!

– Вот еще! – возразил я. – Я еще с полчаса могу быть дома.

– Ну хорошо... Ты будь, а я пошла.

Я с неохотой проводил Вику. У входной двери она остановилась.

– Я завтра утром загляну, можно?

– О чем речь! – повеселевши, ответил я. – Приходи обязательно. Я буду ждать – не человека!

– Женщину, – тихо добавила Вика, как-то задумчиво и нежно.

Я немного сконфузился и добавил:

– И женщину тоже, – и я прикоснулся губами к Викиной щеке. Вика ушла.

Я подошел к зеркалу в прихожей и пристально посмотрел себе в лицо:

– Тридцать, – рассуждал я про себя, – седые волосы частенько вырываю, и до сих пор в чем-то не уверен. А Вике – двадцать, но она уже успела пожить замужем и разойтись... Решительная она все-таки... В шестнадцать родить Оксанку!

Наскоро позавтракав, я ушел к себе в комнату и прилег на диван поваляться минут пятнадцать и тут вспомнил, что именно сегодня хотел начать заниматься Хатка-йогой и проснулся для этого пораньше, а вот не получилось.

Я оглянулся на журнальный столик и прочел на корешке подаренной мне книги таинственную надпись: "Возрожден ли мистицизм?"

КЛАДБИЩЕ

Лежа на диване, я закрыл глаза и совершенно неожиданно для себя стал вспоминать события трехдневной давности...

Могила была еще совсем свежая. Из-за громадных венков выглядывала табличка с фотографией нового покойника. Надпись на табличке гласила: "Незнамышев Валерий Геннадьевич 1970 – 1988 гг." Бумажные цветы перешептывались на догоравшем ветерке вечера. Они шелестели, словно высушенные под солнцем. Я неторопливо проходил мимо, осторожно шагая по узкой ветвистой тропе между могил, и невольно посматривал на фотографию Незнамышева. Казалось, с какой-то безысходностью "осматривается" покойник вокруг... Повсюду теснились накренившиеся в разные стороны кресты, словно некогда расшатанные сумасшедшими ветрами. Послышался громкий шорох в глубине кладбища. Точно огрызнувшись на кого-то, протяжно и злобно вскрикнула ворона. Она встрепенулась в небо и, бесшумно пролетев почти над моей головой словно черная тряпка, упала за высокий и сучковатый куст сирени напротив... Я посмотрел ей вслед, огляделся по сторонам и, смахнув ладонью засохший комок грязи с почерневшей доски, присел на теплую от солнышка деревянную лавку у могилы друга...

За много покойных лет уставший смотреть в одну точку со своей фотографии, он глядел так, словно больше не узнавал меня. Я уже давно не был здесь. Но было похоже, что он не узнавал не только меня, но и весь окружающий мир. Он забыл все и навсегда...

Фотографии у меня часто вызывают определенный размах сомнений и рассуждений. Сомнений – нужны ли они; рассуждений – если да, то зачем? Вот и Саша, друг, знал ли он тогда, когда фотографировался, а я помню тот день, что он смотрит не просто в объектив фотоаппарата, а на это печальное кладбище?..

И так, немного порассуждав про себя, я внутренне умолк и просидел минут пять в кромешной тишине ни о чем не думая. Все вокруг молчало: могилы, фотографии покойников, кресты. Глухонемое пространство обступало меня.

На языке вертелось одно слово: Саша... Оно как бы пробегало по кругу и снова: Саша... И, немного помедлив, опять – Саша... И вдруг это слово вымолвилось вслух. Я оторопел, внутренне, строго покосился на себя, как бы оценивая происходящее, огляделся по сторонам – никого не было... Я не узнал свой голос и, прислушиваясь, повторил громче: – Саша... – После чего, помедлив две-три секунды, я заговорил, обращаясь к таинственно обступившей меня не видимости, глядя на фотографию друга: – Саша... Здравствуй... – Я еще раз огляделся по сторонам и подумал: "Пожалуй, слово "здравствуй" неуместно, больше подходит... – Покойной земли тебе, Саша, друг, – последнюю фразу я произнес опять вслух.

Я продолжал говорить, уже теперь не обращая внимания ни на что: – Ты прости меня, Саша... Я давно не был на твоей могиле... Но, сам понимаешь почему. Мы, живые, весьма ограниченны! Мы редко выходим из игры, за черту жизни, чтобы посоветоваться со смертью. Нам некогда советоваться!.. Нам некогда мудреть!.. Но одно я понял в жизни: без почтительного отношения к смерти – нет совести. Совесть – это совет. А кто может дать самый высший совет, чтобы оценить что-то и кого-то в жизни – только смерть.

Помню, что в подобном духе я еще долго продолжал размышлять вслух и не заметил, как рассказал перед фотографией друга о том, чем живу, что делаю... Я поведал о своих бедах и радостях, и еще о многом и многом. И уже не помню, как это у меня получилось, но в конце своей, если так можно выразиться, надмогильной, исповеди, я заговорил вопросительно, почти что требовательно:

– Саша, ты никогда не верил в Бога. Но ты так мало прожил семнадцать лет!.. И тебе многое простительно... Может, тебе покажется смешным, но мучит меня вопрос, который уже давно решили для себя атеисты: есть ли Бог на свете?.. Честное слово, Саша... У меня высшее гуманитарное образование, а я сомневаюсь, что Бога – нет... И в этом признаться могу только здесь, тебе... Саша... Ответь, скажи мне – есть ли Бог на свете?

Я вздрогнул всем телом, лежа на диване. Воспоминания отступили.

Да, это было именно так... Именно так я просил... Господи!.. Вот почему Саша приходил ко мне прошлой ночью во сне... Только во сне ли?.. Во сне?..

Я подскочил с дивана, быстро оделся, завернул свой завтрак в газету, уложил его в дипломат и выскочил на лестничную площадку. Взявшись за дверную ручку, я, словно раздумывая, медленно потянул входную дверь на себя. Протяжно щелкнул замок. Я сделал несколько быстрых шагов вниз по ступенькам, но, постепенно замедляя шаг, на какое-то мгновение сердцем почувствовал, как что-то таинственно и беззвучно будто шевельнулось за дверью. Я на ходу оглянулся на дверь: она была заперта. "Возрожден ли мистицизм?" – вынырнуло из памяти название книги. Я отмахнулся от него рукой, быстро спустился на первый этаж и вышел на свежую улицу утра... На работу!..

ПИСЬМО

"Привет, Москва!

Здравствуй, товарищ Юра! Как у тебя дела? Как литинститут? Ты знаешь, я все чаще перестаю жалеть, что не поступил...

Сейчас работаю на окраине города, директором небольшого кинотеатра. Кинотеатр сиротливо ютится на крохотной площади – напротив конечной остановки троллейбуса номер девять. Вокруг площади, за разношерстными заборами, зеленеют фруктовые деревья, а среди них гнездятся густо облепленные солнечными зайчиками одноэтажные дома частного сектора. Все это называется – "Лесной поселок"...

Мой кинотеатр в два этажа: на первом – кабинет директора, большое и малое фойе, касса, гардероб, зрительный зал на двести мест и туалеты; на втором – кинопроекционная, две подсобных комнаты для работы со зрителем и библиотека бетонного завода, что расположен неподалеку. В библиотеке с десяток тысяч довольно потрепанных и пыльных книг, ее посещают в основном дети и старики. А вот маленькую, с бегающими колючими глазами библиотекаршу часто посещает подруга, лет на двадцать младше ее.

Если какому-нибудь пытливому кинорежиссеру или киносценаристу захотелось бы узнать об истинной популярности своего фильма в провинциальном, так сказать, масштабе, то ему лучше всего было бы посетить мой кинотеатр, разумеется, после того, как его фильм откатается на центральных экранах города и наконец начнет демонстрироваться у меня, а это – через три-четыре месяца. Как правило, если это плохой фильм, то на сеансах – одни завсегдатаи: наркоманы, проститутки, пьяницы, бездельники и просто хулиганы. Хороший фильм, – аншлаг в зрительном зале и начальствующие и подхалимные голоса из трубки телефона на моем рабочем столе по поводу билетиков.

В штате кинотеатра два киномеханика, один, я, бывало, заставал его врасплох, – прильнет к какой-нибудь двери ухом или выглядывает из-за какого-нибудь угла, – лысый, уступчивый и молчаливый; другой – руки в брюки, в надменных поворотах лица, со змеиной улыбкой на губах. Первый во время сеанса всегда в кинопроекционной. Второй – бродит из угла в угол по этажам, коридорам и фойе или околачивается в зрительном зале: глазеет на экран, укоряет в чем-то контролера, или напарника Кирилыча, любителя выпить. Самого же зовут Палыч, надсмотрщик, как я его окрестил про себя. В штате две уборщицы – обе пожилые женщины, очень уважающие меня: Марина Ивановна – веселая, поджарая, невысокого роста, с озорными шутками и народными присказками, в молодости – участница художественной самодеятельности. Лидия Ивановна – отзывчивая, говорливая и до слез чувствительная ко всему и ко всем вокруг, еще скажу о контролере, а точнее, о контролерах. По штатному расписанию у меня муж и жена: мужиковатая, разворотливая баба и муж – длинный и худой, с широким размахом плеч, с отвисшими губами, с виду тихий и улыбчивый, официально похаживает на чай к библиотекарше на правах ее кума...

Библиотекарь, Зоя Карловна, вообще-то со странностями: то задумчивая и заикающаяся, сладострастно сглатывающая слюну, то заботливая и предусмотрительная, угощающая чаем, а то в упор, быстро и ловко, а иногда просто стремительно выпроваживающая меня, случайно зашедшего в библиотеку, обратно в коридор, ссылаясь при этом на рабочую занятость или на то, что ей, дескать, именно сейчас "очень необходимо поговорить с одним человеком", с человеком, тихо сидящим в тот момент, как я не раз тайком замечал, в складском помещении библиотеки.

С парадного входа мой кинотеатр выглядит довольно монументально: во весь его двухэтажный рост – четыре круглых колонны из мрамора грязно-зеленого цвета. По обеим сторонам здания, на протяжении всего зрительного зала, протянулись длинные, коридорообразные беседки, тоже с колоннами, которые заросли сплошной стеной дикого винограда. Фонари в беседках вечно разбиты, и после ночного сеанса, проходя в сторону троллейбусной остановки поодаль от зарослей винограда, часто можно услышать: позвякивание бутылок или мужской надсадный шепот и судорожные вскрики какой-нибудь бабы, словно некий садист, больно и настойчиво, всаживает свой увесистый кулак в живот ей, под дых! Баба вскрикивает, а он, не обращая внимания, безжалостно ритмично продолжает "бить" ей в живот под дых.

Юра! Я заканчиваю свое письмо. О том, как живу вне работы и чем занимаюсь в свободное время, я расскажу в следующий раз, но эта весточка тебе от меня будет уже запечатана в другом конверте.

Обязательно отвечай, пиши о себе, я заинтересованно жду!

Всего тебе доброго, до свидания!

С уважением, – Сергей Истина, твой друг".

КАТАСТРОФА

Я находился в своем рабочем кабинете. Тишине не сиделось на месте: она поскрипывала ножками стула, отшаркивалась от моих подошв и деловито шелестела бумагами. Запечатанное письмо в Москву я отложил в сторону. Солнечный зайчик, лежавший на столе, словно прищемил конверт к черной полировке. Я откинулся на спинку стула и немного посидел так, ни о чем не думая.

И тут тишина в кабинете побледнела и грозно ощетинилась. Несомненно, на площади извергал монолитный шум шквал автомобильных сигналов. Любопытствуя, я покинул кабинет, напрямик прошел малое фойе и торопливо вышел из кинотеатра на обшарпанную солнцем площадь.

Будто цветочная гирлянда из гудящих свадебных машин окольцевала площадь. Вокруг жениха и невесты суетливо густела толпа родственников и гостей, просто зевак и любопытных.

Какая-то неведомая сила сдвинула меня с места и потащила к толпе. Уже через минуту эта сила вытолкнула меня в спину в пяти метрах от главных виновников торжества и моего беспокойства.

Мой взгляд отметил жениха только лишь как черное пятно. Девушка в белом кружевном платье и фате выглядела очаровательной невестой!.. Курносая, голубоглазая, высокий умный лоб, длинные вьющиеся волосы!.. Наши взгляды столкнулись, и она, как мне показалось, кокетливо улыбнулась в мою сторону, но лучше бы она этого не делала, потому что я сразу же узнал ее! Кто-то из ее подруг стал поправлять ей фату, и девушка на какое-то мгновение отвернулась в другую сторону.

– Наташа! – выкрикнул я и неожиданно для себя попятился назад, толпа проглотила меня, и я увяз в самой ее гуще. Вынырнув ненадолго над головами, я увидел, как невеста, обернувшись, заинтересованно выискивала в толпе того, кто ее окликнул.

– Наташа! – выкрикнул я еще раз, не столько для того, чтобы она меня заметила, на это надеяться было уже трудно, – толпа совсем как трясина связывала меня по рукам и ногам, – а выкрикнул я, скорее, для того, чтобы убедиться, что я не ошибся, что девушку действительно зовут Наташа и что это та самая Наташа!.. Наташа, которую я повстречал прошлой ночью, видимо, во сне... Сон, сон, сон – пульсировало у меня в голове.

И я действительно не ошибся: невеста поднялась на цыпочки, выискивая меня по голосу!.. Но, в следующий момент, меня уже больше не было видно: широкая спина какого-то мужлана выросла перед моим лицом. Видимо, потому что я начал интенсивно подпрыгивать на месте, оттаптывая окружающим ноги, где-то через минуту толпа вытолкнула меня на свободу. Сон, сон, сон продолжало пульсировать у меня в голове!..

Я шел обратно к кинотеатру и рассуждал: если верить сну, то Наташа там, во сне, – жила среди мертвецов, в нашем понятии, земном... Но здесь она в образе невесты еще жива!.. В следующее мгновение страшная мысль пронзила меня, я подумал, если верить сну, который я видел прошлой ночью, то Наташа не может больше существовать!.. Во сне она была невестой, и, значит, ее должны, – что за глупости приходят мне в голову, – похоронить в этом белом кружевном платье и фате!.. Господи! Не может быть!.. Но покойники действительно часто предстают в снах в одеянии, в котором их похоронили!.. В противном случае, – все это нелепая случайность, бред... Ну, конечно же – бред! – успокаивал я себя.

На ступеньках кинотеатра я обернулся назад: я увидел смеющиеся, радостные лица ребятишек, пробежавших мимо меня в сторону свадьбы... И все же мне захотелось закричать на всю площадь: "Спрячьте, спасите невесту!.." Но, в следующее же мгновение, я сам удивился подобному желанию, бред какой-то, неотступный бред... "Все будет хорошо!" – успокаивал я себя...

И вот, на моих глазах, – свадебная толпа начала как бы уплотняться и затихать.

"Что-то случилось!" – подумал я...

– Что там случилось? – спросила меня подошедшая ко мне с пустым ведром в руке уборщица, Лидия Ивановна.

– Не знаю, – не отрывая мучительного взгляда от толпы, ответил я и пожал плечами.

В это время к нам подошел киномеханик Палыч, он уже успел все узнать: это было видно по его ехидному обличью.

– Здравствуйте, Сергей Александрович, – услужливо произнес он.

– Здравствуйте, Палыч, – безрадостно ответил я и пожал его протянутую руку.

– Что там случилось? – поспешила спросить, теперь уже у Палыча, Лидия Ивановна.

– Невеста в обморок упала, – ответил он так, словно произнес фразу: отстань от меня!..