Текст книги "Без названия (Я вскочил с дивана)"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)
– Советую вам не уходить отсюда в таком настроении, – будто о чем-то предупредил меня Липкин и состроил дружелюбную физиономию.
– А что может случиться? – поинтересовался я.
– Всякое может произойти, – ответил Остап Моисеевич и добавил: Птицы – великолепное зрелище, не правда ли?
– Да... – вслушиваясь и анализируя, произнес я.
– Всегда хорошо, что в меру хорошо! – сказал Остап Моисеевич.
– Не понял? – насторожился я.
– Дело в том, что если птицы очень большие, то они могут и заклевать насмерть! – заключил Липкин.
– Это предупреждение? – спросил я.
– Это размышления вслух, – ответил Остап Моисеевич и снова гадко улыбнулся.
Я вышел из кабинета. Поднялся к Васильеву, отдал ему документы и молчаливо покинул мрачное здание законности.
На улице, сразу же напротив отделения милиции, находилась бочка с пивом на колесах. Возле нее стоял Остап Моисеевич. Он залпом сдул одуванчик пены со своей кружки и начал пить прозрачно-коричневый настой из нее, искоса провожая меня брезгливым взглядом.
Я свернул за угол...
Прямо в автобусе я решил проехать свою остановку, выйти на конечной и направиться в церковь!
Так я и сделал.
В метрах ста от храма за мной увязался какой-то цыганенок лет девяти-двенадцати на вид. Я шел очень быстро, а он перебирал ножками по ледяному асфальту, поскальзывался, но семенил рядом со мною и приставал:
– Дядь! Дядя!
– Отстань, – говорил я.
– Дядь! Дай двадцать копеек! – не унимался мальчуган.
Наконец я остановился, оценил своего просителя: растерзанные ботинки вместо шнурков завязаны веревкой, а там, где должны быть шнурки – торчат клочки снега; пальто нараспашку, в бахроме, а глаза – озорные и липучие!
Я сунул ему в замурзанную ладонь двадцать копеек.
– Держи, – сказал я и пошел дальше.
Но мой преследователь вовсе и не подумал от меня отставать. Он снова побежал рядом.
– Дядя! Дядя! – опять повторял он.
Я продолжал идти быстро и молчал.
– Дядь! Дядя! Рвусь-Русь! Россия – Рос и я – Россия! Сэр – Эсер СССР!..
Я остановился. Меня удивил этот необычный способ зарабатывать деньги.
– А как же будет "Мистика"? – спросил я и покосился в улыбке на цыганенка.
– Мистка? – опешенно переспросил он.
– Нет же, – заулыбался я и повторил по слогам, – мис-ти-ка.
Мальчуган задумался.
– Да... – сказал я, – не знаешь!.. И я, признаться, тоже не знаю. – И я зашагал было прочь, как цыганенок окликнул меня:
– Дядь! Дядя!
Я замедлил шаги и, продолжая медленно уходить от мальчугана, обернулся в его сторону.
– Миссия – Мис и Я – Мистика! – проорал мальчуган обрадованно, помахал мне рукой и увязался за другим прохожим.
"Да... Ты прав, парень... – подумал я, – Наташа и я, Мис и я... Мистика!.. Это близко..."
Я ступил на паперть городского храма. Десятки больших и малых колоколов ловко и медно зазвонили. Священник во всем черном угрюмо подергивал веревочки вразнобой. Вся прохожая зала церкви была пронизана музыкой перезвона. Мягко и трепетно отозвалась душа...
Я плавал в золотистом аромате храма среди свечечных огоньков и беззвучно молил Господа услышать меня: "Господи, – говорил я, даже не шевеля губами, – опереди меня в негодных решениях моих и прегради путь к ним! Да созреет сердце мое, и пусть оно даст росток радости! Господи! Останови неуемную волю мою и обступи меня верой Божественной!.."
Я не заметил, как уже плыл по улицам среди расступавшихся прохожих, говорливых и оборачивающихся мне вслед: я чувствовал это... И так, беззвучно, я проплавал весь день...
Дома я оказался один.
Мне стало тоскливо. Негодование, вначале бесформенное, а потом осознанное и направленное, просыпалось, росло и крепло. "Бога нет!.. вспоминались слова, – но есть что-то вроде него!.."
Негодование перерастало в ненависть и, наконец, я уже яростно метался по комнате от окна к дивану.
Я озлобленно отрицал все! Я ненавидел все! Зажимая свое тело в кулак, я был готов ударить себя о стену, сбросить с пятого этажа, размозжить об пол! Я орал про себя на себя и на все на свете!
Потом я достал бутылку вина и отпил его...
Вскоре моя сокрушительная жажда притупилась. Я бросил свое тело на диван, и оно обмякло, теперь уже в сладком блаженстве.
Еще с утра между лопаток на позвоночнике я ощущал необычное – будто кто-то незримый придавил свинцовым пальцем один из позвонков моих или этот позвонок налился свинцовой тяжестью. А иногда этот позвонок обозначался роем шипучих мурашек или его словно кто-то щекотал...
Я еще не заснул, но уже как бы контурно осознавал себя в преддверии сна.
Тем не менее я все осознавал. Я чувствовал, что позвонок начал наливаться свинцом все сильнее и сильнее. Затем, неожиданно, свинцовый сгусток начал передвигаться вверх по позвоночному столбу. Вдруг свинцовый сгусток остановился на затылке... Он тяжелел и тяжелел, мне казалось, что он провалится в череп! И тут, интуитивно, я помог ему: мысленно я передвинул его дальше, выше, по черепу к макушке. Здесь он опять остановился... Я не знал, что будет сейчас, но вдруг ясно почувствовал, как еще один сгусток мурашек зашевелился у меня в копчике! Я ожидал, что же будет дальше. Сгусток мурашек начал расти, будто напористый фонтанчик, и подниматься по позвоночнику к макушке. Наконец, его напор стал невыносимо сильным. Мощный фонтан мурашек напирал на свинцовый сгусток, засевший на макушке. И вот этот свинцовый сгусток, будто пробка из-под шампанского, выстрелил из макушки и улетел куда-то вперед меня, растворился, а освободившийся фонтан мурашек вырвался на свободу и хлестал над моей головой: я ощущал его струи и брызги! Но самое неожиданное случилось дальше: вдруг все мое тело начало выдвигаться куда-то вперед! Оно выдвигалось из моего же тела, лежащего на диване. Я чувствовал себя в теле, но мое земное тело, будто мумия, оставалось позади меня! Потом какая-то бездна, полная невесомость, ощущение полета в абсолютно черной бездонности. Теперь все отчетливо прояснилось: я осознавал и ощущал, что выдвинулся из своего земного тела, где-то приблизительно по пояс, и я висел далеко за диваном, пространство комнаты я тоже понимал и мог, мысленно, ориентироваться в нем. Правда, пошевелиться никак не мог. Очень хотелось сглотнуть слюну, это мне мешало, я пытался это сделать, но не получалось, а горло мое клокотало, и я его чувствовал на уровне живота своего другого тела, и я уже начинал понимать, что это телоастральное! Все же мне удалось с невероятными усилиями проглотить слюну, промочить окаменевшее горло земного тела, и тут же я снова ощутил себя в своем прежнем человеческом состоянии. Астральное тело исчезло, точно его и не было!
ДВА ЗВОНКА И ВСТРЕЧА
Больше ни на одном из занятий у Долланского Остап Моисеевич не присутствовал, больше меня никто не тревожил повестками из отделения милиции, даже все люди вокруг меня стали какими-то обыденными и невзрачными...
Я продолжал встречаться с Викой. Она все приближалась ко мне, а я испытывал неловкость, холодность, но вида не подавал! И там, где не хватало мелодики моих, где-то оборвавшихся, чувств, я доигрывал сам, по памяти...
Моя мама весьма глубоко и основательно ушла в свою докторскую диссертацию. Страшно полюбила тематические командировки по стране. Часто ее не бывало дома по неделям.
Теперь я все больше и больше ощущал одиночество. Мой первый выход в Астрал вспоминался мне, будто сон, и бывало, что я и не верил в этот выход! Я считал его нереальным, но и возражал на это каждый раз: ведь память, память астрального тела жила во мне, как откровение.
Учителю я еще не рассказывал об этом выходе. Я не то чтобы не решался, а, скорее, берег впечатления астрального тела, осознавал его молчаливое существование.
Мне казалось, а это потом и подтвердилось, что новое хорошо осваивается в два, в три приема. Напористость без передышки – путь в открытую, голую гору, а этапность – ступени в этой горе. С голой горы легко скатиться, а на любой из ступеней можно свободно и основательно передохнуть. Так я постигал тайну преодоления препятствий и продвижения.
Новое всегда лучше как бы забывать, а потом опять вернуться к нему, и происходит удивительное: новое становится хорошо освоенным старым! А все потому, что оно успело прийти в равновесие с прошлым опытом, можно сказать – улеглось...
И мое астральное тело тоже улеглось теперь во мне, и я был твердо уверен, что не так уж и далеко то время, когда память астрального тела, мой скромный астральный опыт, понадобится мне для совершенства.
Однако требовались консультации. Я боялся натворить чего-нибудь неисправимого, и потому, сегодня, решил, что обязательно позвоню Ивану.
Эта тишина, которая сформировалась вокруг меня в последнее время, честно сказать – нравилась мне. Нравилась своим спокойствием и беззаботностью человеческих отношений.
Но вскоре мне предстояло разочароваться в своем блаженстве, ибо, как я потом буду понимать, тишина, или затишье в жизни, это первый признак, что ты на неправильном пути! Это значит, что ты не мешаешь, что ты серенький, неопасный, тепленький! Что ты не зажигаешь спичек, не включаешь ночник души своей и не обнажаешь тем самым шевелящийся мрак чудовищных теней!
Постольку поскольку я занимался литературой, у меня и среда общения вычерчивалась своеобразная.
Однако в последние полгода я абсолютно перестал ходить на какие-либо литературные скопища нашего города. Только иногда меня навещал мой старый приятель, прозаик и поэт, – Павел Мечетов. Ему нравились эти занудливые, графоманские объединения и он приносил оттуда вести суетливой простоты.
Сегодня как раз был день одной из таких наших литературных аудиенций. Обычно мы встречались у меня дома: перетасовывали книги на моих книжных полках в поисках ответов на причудливые вопросы, возникающие у нас.
В этот раз мы встретились у меня в кинотеатре: сидели, пили чай, слушали тихую музыку, спорили по обыкновению, размышляли, обменивались чтением своих литературных опытов...
– Ты прав, конечно, Сергей, – рассуждал Паша. – Любовь, как говорил Бэкон, лучше отстранять, отличать от главных дел, основных в жизни занятий. – Паша всегда начинал с того, что соглашался со мной, а потом... – Да, – продолжал он, – любовь должна дополнять, а не доминировать!.. Но!.. Может ли любовь быть наполовину?.. Можно ли на какое-то расстояние отодвинуть свои чувства в сторону, а потом, по желанию, возвратить их обратно?.. Не кажется ли тебе, что чувства либо есть, либо их нет, а поскольку и любовь тоже – чувство, то, значит, она тоже: либо существует, либо нет!
По-моему, невозможно любовь где-то оставлять, забывать на какое-то время или отбрасывать ее; как бы не пришлось потом потратить времени больше на ее поиски или возвращение, нежели выиграть свободы от нее на сотворение больших дел? А? Как ты думаешь?
– Я полагаю, что ты прав, Паша, но прав – однобоко, искривленно как-то, – сказал я.
– Почему же? – возразил Паша.
– А вот почему: любовь – это состояние, ты согласен? – спросил я, ибо памятовал о том, что в разговоре с Мечетовым всегда необходимо иметь представление о его платформе, иначе можно было уйти в такие дебри, что и не отыщешь друг друга.
– Да, – согласился Мечетов, – любовь – это состояние, но состояние, сформированное из чувств, из комплекса чувств!
– Хорошо, – сказал я, – идем дальше... Зачем же смотреть на любовь так спектрально, я сказал бы – не по-литературному, Паша! Ведь, смотри: к чему же свою любовь привязывать, определять навек среду ее обитания?! Она ведь и так выродиться может, или привести к сумасшествию, или ограничить!.. Такая любовь – горе и невзгоды! Пожалуй, при такой любви из постели-то не выберешься, и от ее губ не оторвешься, молчать будешь, и дальше ее груди – ничего не увидишь! Мне кажется, Бэкон прав: надо научиться отодвигать любовь, а я уточнил бы по-своему! Любовь надо уметь переносить с объекта на объект.
– Ну, это оправдание для разврата, – возмутился Мечетов.
– Послушай, Паша: мы сейчас не будем с тобою, если ты не возражаешь, углубляться в подобные, я считаю, мелкие переносы любви. Это, я тебе скажу, кому как вздумается – заниматься развратом или еще чем... Давай-ка остановимся поближе к Бэкону! Согласен?
– Ну, давай! – согласился Мечетов.
– Бэкон имел в виду, – продолжал я, – отстранение любви от главных дел, а главное дело для человека, по большому счету, это все-таки путь к истине, не правда ли?
– Согласен, – сказал Мечетов.
– Так вот, – уверенно заговорил я дальше. – Я и определяю, что надо научить свою любовь переносить от конкретного, любимого человека и превращать эту любовь в устремленность к истине. Любовь – это энергия устремленности, ее очарование!
– Ну, хорошо! – вмешался Мечетов. – Ты отвел свою любовь от любимого человека, а он, этот человек – раз, и все, его нет, ушел, предположим, и навсегда!
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, Паша, – сказал я – И сейчас постараюсь тебе объяснить, почему я так думаю...
Да, конечно же, я согласен, что если любимого человека, словно куклу, отвергать и привлекать по своему желанию, то это мало к чему хорошему приведет... Но здесь необходим бумеранговый такт! Запустил бумеранг, а пока он возвращается, мало того, что он успеет сделать что-то важное поразить необходимую цель, ты, ко всему прочему, имеешь полное ощущение, что этот бумеранг принадлежит лишь тебе, и он обязательно вернется, и ты даже знаешь когда, и все это радует тебя, но у тебя есть свободное от него время и восторг встречи – впереди!.. Ты меня понимаешь, Паша?
– Начинаю понимать, но как это будет выглядеть на практике, так сказать, в жизни?! Говорить-то хорошо и легко! У меня вон трое детей, и куда их и жену забумерангивать, и как?! – спросил Мечетов и, тяжело вздохнув, добавил, – писать не дают.
Мы немного помолчали. Я посматривал на Пашу, а он на меня.
Паша на два года был моложе меня, но, действительно, чудотворец, не иначе, – уже имел троих детей!
Выглядел он измученно, но был подвижен в жестах и мимике... Сам невысокого роста, но широкоплечий. Вечно в старых одеждах, еще бы, зарплата у него сто рублей, – охранник на заводе: работа – сутки на трое, "один к трем" – как любил шутить он.
Глаза у Паши голубые, лицо острое, а лоб размашистый и высокий. Паша – поляк по деду.
Раздался телефонный звонок. Я извинился перед Мечетовым и поднял трубку.
– Алло... – услышал я тихий голос Ани.
"С чего бы это вдруг она позвонила?.." – подумал я.
– Алло – отозвался я. – Здравствуй, Аня!
– Здравствуй, Сережа... – медленно проговорила она, что не было похоже на ее тон общения, и я немного насторожился.
– Давненько мы с тобою не разговаривали, – сказал я игриво.
– Сережа... – будто позвала меня Аня на том конце провода, и я отмахнул от себя шутливый тон.
– Мне надо с тобою встретиться, – сказала Аня. – Ты сегодня сможешь часов в шесть в том кафе, где мы с тобой как-то сидели прошлым летом, помнишь?
– Это возле автострады? – припомнил я.
– Да, – подтвердила Аня.
– Ну это же летнее кафе, насколько я помню! – возразил я.
– Там, рядом, его зимний зал, – все так же тихо, даже, как мне показалось, печально сказала Аня. – Ты сможешь прийти? – медленно проговаривая слова, спросила она.
– Хорошо! – согласился я вопреки всем наставлениям Ивана. – Я буду там в шесть, – сказал я, даже не успев пожалеть об этом. – А что случилось? – крикнул я, будто вдогонку, потому что мой вопрос повис в телефонном проводе, по которому уже звучали отрывистые сигналы: Аня положила трубку... Я тоже положил трубку на аппарат.
Я тоже положил трубку на аппарат.
– Слушай, зачем ты ходишь в литобъединение? – спросил я Пашу, чтобы поскорее приглушить чувственную остроту и привязанность к отзвучавшему телефонному звонку.
– Я же тебе уже говорил: я хожу туда, чтобы заряжаться! Меня берет злость от того, как они погано пишут, эти его члены, и я начинаю работать, как бы отталкиваясь от них! – объяснял Мечетов.
– Что ж, может, ты и прав... – подчеркнул я.
Тревога от телефонного звонка улеглась. Предстоящий вечер в моих мыслях перевесил весь день.
Я точно знал, по крайней мере, не было повода сомневаться в этом знании, что мне встреча с Аней худого принести ничего не могла, и поэтому на сердце у меня все-таки лежало относительное, но спокойствие. Но зато теперь я прямо начинал чуть ли не физически ощущать, как время дня потекло быстрее, оно ускорялось на глазах.
Я давно уже сделал вывод: хочешь быстрее жить – поставь себе какую-нибудь цель и достигай ее. Хочешь жить долго – живи бесцельно! Только цель должна быть не ожидаема тобою, а достигаема!
"Значит, я очень хочу этой встречи, – подумал я, – ибо не почувствовал бы я тогда устремление времени".
– Как пишется тебе? – спросил Мечетов, прервав мои размышления.
– Да как пишется... Пишется как пишется!.. По-разному... Когда как, сказал я.
– Прочти что-нибудь, – попросил Мечетов.
Я полез в свой дипломат, лежавший на столе поодаль, достал оттуда свой походный блокнот в коричневом кожаном переплете, полистал немного его, остановился на одной из страничек.
– Вот, совсем коротенькое, – сказал я.
– Как называется? – спросил Мечетов.
– "Молитва", – ответил я и принялся читать:
Да поможет мне Господь
Выжить в этом мире!
Пусть здоровой будет плоть
И душа пошире!
Пусть не буду в нищете,
В гневе и простуде!
Пусть не буду в суете,
Но вокруг чтоб – люди!..
– Хорошо... – похвалил меня Мечетов, – что-нибудь еще прочти, попросил он.
И я прочел:
Я иду разведанной дорогою,
Подвожу я первый свой итог:
Может, за небесными порогами
Одинок на свете я и Бог!..
Наступило молчание...
– Сергей, – наконец, проговорил Паша, – зачем ты пишешь о Боге?
– Мне это становится все ближе, – ответил я.
– Не пиши о Боге, – попросил Паша.
– Почему? – возразил я.
– Ты знаешь, – сказал Паша, – у меня был один друг, очень близкий друг. Он погиб. Такой хороший был: прямо божественный человек. Все его хвалили, не могли нарадоваться ему!
– Ну и что? – спросил я. – К чему ты об этом заговорил?
– К тому, что я никогда не буду, пока живу здесь, на этой земле, стремиться к Богу!..
– Это почему же? – удивился я.
– Потому, что я чувствую: существует какая-то необъяснимая, неведомая нам, простым смертным людям, тайна, которая все контролирует, это как грань какая-то! Переступи ее – и ты уже не жилец на Земле! И ты уже уходишь в какое-то другое измерение...
– В божественное, – подсказал я.
– Да, наверное, туда... А я хочу жить на Земле, здесь, на Земле, понимаешь меня? – разгорячившись, спросил Мечетов. – У меня трое детей, я почувствовал, что Паша беспокоится и обо мне тоже, в страхе потерять меня, и мне стало тепло и приятно от этого.
– Понимаю, – сказал я, – ты имеешь в виду, что хороший человек Богу нужен и он забирает его себе, а плохой человек – ни Богу, ни дьяволу не нужен!.. Так, что ли?
– Да, я об этом подумал, – подтвердил Мечетов.
– Не знаю, не знаю, – сказал я. – Но ведь к Богу, только к нему и надо идти! Это же и есть истина!
– Да, это истина, но лучше быть на Земле! – сказал Мечетов.
– Не знаю, что лучше, но я буду стремиться к Богу, – сказал я, и Паша задумался.
– Ты пойми, что это же путь совершенства, – исподволь подтолкнул я его размышления.
Мы немного помолчали, а потомуснова разговаривали и пили чай на фоне тихой музыки. Паша тоже почитал мне свои новые стихи и переделанную главу из повести, а чуть позже Мечетов уехал домой.
Когда я проводил Пашу и вернулся в кинотеатр, в малом фойе бушевала мужиковатая контролерша:
– Ишь ты! Наглый! – выкрикивала она. – Я щас милицию вызову! – И, заметив меня, поспешила ко мне навстречу.
– Сергей Александрович! – выкрикнула контролерша мне навстречу.
А причиной ее гнева оказался прорыв в кинозал без билета одного из местных лоботрясов. Мне пришлось провести с ним профилактическую беседу у себя в кабинете, и беседа эта затянулась минут на тридцать.
Потом лоботряс ушел. А меня ожидала уйма неотложных дел.
Сначала я помог перебрать пыльные книги в библиотеке и перестрясти их; Екатерина тоже помогала. Потом я сам с помощью молотка и отвертки отремонтировал в двери большого фойе сломанный врезной замок: тот безбилетный лоботряс изрядно согнул его щеколду; сходил на завод и договорился о побелке потолка и покраске пола в библиотеке, хотя это должна была быть их забота, заводская, ибо библиотека принадлежала им.
Все это время, пока я метался по этажам кинотеатра и что-то утрясал и потрясал по привычке, меня не покидали две мысли: встреча с Аней и необходимость разговора с учителем.
В конце концов я сильно устал и где-то уже около половины пятого, отмахнувшись от всего на свете, пошел и заперся в своем кабинете изнутри, на ключ. Я набрал телефон Ивана, не обращая внимания, что в кабинет, будто нарочно или по какому другому умыслу, время от времени кто-то, да стучался.
По телефону я подробно поведал учителю о своем первом выходе, об ощущении астрального тела.
– Все хорошо! – подытожил Иван. – Литературу по мистике читать прекращай, она тебе уже не нужна. Теперь набирай астральный опыт, свой, неповторимый!..
И учитель преподал мне прямо по телефону целевую установку на предмет моей дальнейшей работы над собой:
– Теперь всегда старайся отделять важное от второстепенного, и делай это при любых обстоятельствах, даже – во сне! Не вступай в спор, если он ведется предметно, а не идейно. Уклоняйся от бездуховных обществ, проходи мимо них. Не позволяй себя унижать, не допускай страха и сомнений. Важное – это цель, второстепенное – средства. Цель – манит тебя, увлекает, но не иди напролом, во что бы то ни стало, пробуй различные варианты пути, обязательно попадешь на свой, если же в одном месте будешь прорываться потратишься понапрасну и даже можешь погибнуть, помни об этом!.. Цель должна быть только одной – совершенство, а путь посвящения – есть средства! Первая, конечная цель – Космическое сознание, овладевай им, входи в него, объемли его, оно только твое!.. И ты в нем в ответе за все!.. Умей вовремя переключаться с Воли на Веру, с воздействия на созерцание, с подачи на восприятие – это залог твоего физического и духовного здоровья, островок безопасности на трассах и тропинках Космического Сознания!.. Учись плакать, когда смеется твоя душа, и смеяться, когда она плачет. Ощущай все время упругость вокруг себя, свою легкость и твердость на земле. Все твои движения должен предварять незримый, радостный вихрь! Никому и ничему на свете – не давай себя подавлять. Иди на толпу смело, не обращая внимания на ее состояние! Либо будь безразличным к объекту твоего подавления, либо уйди от него в сторону, укройся с отрешенным спокойствием, либо погаси его словом или действием. Если что-то наметил, постарайся не изменить этому решению: хотя бы ради спора с самим собою, хотя бы и абсурдно, но выполни его. Обязательно делай каждый день физзарядку для ума и тела. Для тела определи необходимый минимум упражнений и выполняй его. Здесь очень важно учесть, не забыть обо всех органах и функциях, – их пределы – это твоя мощь, поддерживай их на высоте солнечного восторга... Для ума: тренируй память только временную, длительная память порождает привязки. Предпочти обращаться к справочникам и записным книжкам, к профанам с энциклопедическими знаниями, чем к своей длительной памяти!.. Умей переключаться с объекта на объект совершенно безболезненно: рассматривая теперешнее, не помни о прошлом, если оно не находится в логической цепи данности твоего внимания... Логику любви, помни о ее существовании, но возносись над ней духом своим!.. При знакомстве с новым не старайся запоминать его длину, ширину, высоту в цифрах – все только в образах! Для тебя важно не имя человека, а что есть его суть и образ! Лучше запомни его голос, чем фамилию!.. Замечай и полюби все прекрасное. Ограничивай себя от мира, по мере возможности, конечно, но лучше всегда произведениями искусства. Если на улице взгляд негде остановить, то лучше смотри на траву, дерево, облако, закрой глаза или уйди с этого места!.. Но не гнушайся по своей воле или по воле других, если ты это предпочел для себя мерзким, отвратительным. Спокойно, например, рассматривай труп собаки, кошки, человека и др. Дыши спокойно, без отвращения, если таковы обстоятельства, испорченным воздухом, даже можешь и наслаждаться им, анализировать его состав, но не отрицай его! Освободись от условностей, от веры в приметы, от религий, от святостей!.. Постарайся не принимать на себя обязанностей, а если и случится выполнять таковые, то выполняй их с прилежанием знатока и стороннего наблюдателя, скрупулезно, энергично, но холодно, хотя с виду и радостно!.. Никому, ничего и никогда не запрещай, ибо то, что ты запретил кому-то, каким-нибудь образом непременно скажется на тебе отрицательно или на чем-либо важном для тебя, здесь даже возможна и прямая связь: то, что ты запретил, сам же и выполнишь от и до, сотворишь, так сказать, ощутишь!.. И еще: не менее двух часов в день гуляй пешком и молчи... или же размышляй в полушепоте, чтобы прохожие не видели и не слышали, или же делай оное про себя!.. Радость и горе – всегда сдерживай, если хочется бежать, прыгать, петь, плясать от восторга, или обратное от горя, – ни в коем случае этого не делай: тратишь энергию понапрасну!.. Помни, что все вокруг тебя – результат твоего настроения, ты породил окружающее!.. Полюби всех женщин на свете. Они несут энергию тебе, но смотреть на них надо мельком, ненароком, как бы улавливать ноги, груди, улыбки, взгляды... И все это копи, копи в себе и переводи мысленно в энергию радости жизни, порождай вихрь устремленности!.. Но ни в коем случае не увлекайся, не привязывайся к женщинам, особенно к прохожей женщине, не приставай взглядом или мыслями своими, не становись рабом образного, астрального разврата!.. Ибо тогда ты теряешь, а не приобретаешь энергию свою, а копить, компенсировать ее потом будет дважды тяжелее. По возможности, живи один, пока не будет достаточно астрального опыта, и, если для этого необходимо покинуть социум, на время, – покинь его – не колеблясь!.. Не имей авторитетов и ничему и никому не поклоняйся, но при этом не создавай в себе культ гордыни!.. Мне ты покоряешься – только как учителю, и не более! Когда-то ученик обязательно должен перестать являться таковым перед образом учителя, а учитель – уходит в отставку. Еще несколько, так сказать, практических советов: упражняйся по астральному видению. А именно, ежедневно, кроме энергетических упражнений, – совершай как бы мысленные путешествия, но до мелочей рассматривай все возникающие образы при этом и заканчивай подобное занятие, к примеру, "по звонку будильника", как это советует Г.О.М. Учись созерцать, рассматривать свое тело и его внутренности, видеть их энергетическую сущность, и так же поступай и с другими, тебя окружающими людьми. Проходишь мимо здания: залезь внутрь и попутешествуй; проезжает машина, сядь в нее мысленно и образно прокатись; попереворачивайся на постели, поделай всевозможные физические упражнения, и так далее... Мысленно, но все так же пристально рассматривай какие-нибудь предметы, а потом сравнивай их с настоящими, или же рассматривай настоящие предметы, изучай их углубленно, а потом повтори мысленно... Воображай предметы, несуществующие в природе, и рассматривай их так же до мелочей и подробностей... Переключайся с воображемых одних предметов на другие быстро и свободно, но сосредоточенно! Если будешь это свободно выполнять при отягчающих обстоятельствах, условиях (шумы и прочее), тем ценнее результат!... И как дополнение: никому и ничему, никогда и нигде – не приклеивай ярлыков собственного мнения, – это искажение мира, чреватое ударами по тебе!..
А твое затишье сейчас – это западня. Жди и верь моему опыту, скоро все откроется!..
– Как это? – заволновался я.
– Могут начать окручивать, настраивать, расстраивать. В худшем случае: скажем – удар ногой в живот, и все кончено!..
– Что, так серьезно?! – сполошился я.
– Да. Могут и убить! Главное, не расстраивайся, не раздражайся, не позволяй себя вывести из себя!.. Да! И еще: помни, что в Астрале могут заблокировать тебе обратный ход в тело физическое. Пока ты в Астрале, с ним сохраняется слабая, чисто символическая связь, поэтому не проявляй агрессивности или настойчивость в Астрале, – это чревато потерей энергии, ориентировки, и, в конечном результате, не исключено – блоком!.. И вообще запомни, что если захочешь подраться – тебе предоставят такую возможность, чтобы вовлечь. Захочешь отомстить – тоже предоставят ситуацию и ею приманят. И прочее!..
Я решился и рассказал Ивану о ведьмах, отделении милиции, Остапе Моисеевиче, Купсике, пропавшем магнитофоне.
– Ну вот, сам начинаешь убеждаться, – сказал учитель, – они не дремлют, а значит, что сейчас уже готовят тебе сюрпризы. Будь бдителен и осторожен, не поддавайся на их провокации! На этом урок учителя закончился...
Уже было пять часов, когда я оделся, вышел из кабинета в малое фойе. Я собрался ехать на встречу с Аней в кафе.
Я заметил, как, скрываясь в углу, стоял неподалеку от приоткрытых дверей в большом фойе Кирилыч и подслушивал разговор кассира с контролером. Мне было неинтересно, о чем там говорят, и вообще, ситуация показалась противной, и я нарочно громко кашлянул: Кирилыча передернуло, и киномеханик поспешил на цыпочках взбежать на второй этаж к себе в кинопроекционную. Контролерша, услышав мой кашель, выглянула в малое фойе.
– Уже уходите, Сергей Александрович?! – крикнула она, как мужик, каким-то сухим голосом.
– Да. Уже сил нет. Устал! – отозвался я, замыкая кабинет.
– Вот, я говорю, гадина какая! – выругалась контролерша.
– Это вы насчет того лоботряса? – уточнил я.
– Да. Вот такие же гады и магнитофон сперли. А вам и отвечать, и волноваться, Сергей Александрович... – последнюю фразу о моем волнении и ответственности контролерша проговорила с ехидством в голосе.
– До свидания! – сказал я.
– До свидания, Сергей Александрович, до свидания... – поспешила ответить контролерша и широко улыбнулась: зубов у нее почти не было, но торчало впереди под губами несколько гнилых пеньков. Улыбка – точно испачкало ее лицо.
Я уехал из кинотеатра...
С неба на землю медленно оседал удивительно белый снег. Я прошагал от остановки троллейбуса до кафе сквозь тяжелые, крупные хлопья снега.
Аня уже сидела за столиком, несмотря на то, что было еще без пятнадцати шесть. Зимний зал выглядел хорошо: уютно и просторно, – людей почти не было. Возле Ани, на столике, дымилась чашечка густого черного кофе, наполовину отпитая. Я подошел и присел рядом со своей таинственной знакомой.
– Я пришел, – сказал я.
– Спасибо, – медленно проговорила Аня.
