Текст книги "Без названия (Я вскочил с дивана)"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
Итак, обмениваясь чувствами с другом, я забыл о течении времени, и здесь, на физическом плане, но определенно прошло немалое время, может, несколько минут, я не знаю.
– Сережа, – позвал меня Юра, – это... ты?
Безответной паузой выдержал я некоторый промежуток времени.
– Да, Юра, это я – твой друг Сергей Истина.
– Как хорошо, ты снова пришел.
– Я вернулся, как и обещал.
– Ты молодец, как я хотел бы с тобою находиться там.
– Юра, – уверенно обрывая сладостное состояние друга, обратился я к Боживу, потому что надо было спешить, во-первых: стыковки астрального времени и физического всегда весьма условны и неоднозначны и потому я не мог исключить возникновения временного парадокса, а во-вторых, в настоящий момент я существенно был связан с низшим планом Астрала, а поскольку астральная шайка Остапа Моисеевича охотно использовала здешнее пространство в качестве одной из своих баз, то не исключено было и такое: заметят меня они, и я, как однажды подчинившийся их астральной воле, как жертва их повеления, вынужден буду подчиниться им и теперь, а что придет на ум этим энергетическим управленцам, я не хотел и воображать даже.
– Ты что-то мне хочешь сказать, Сережа? – забеспокоился Божив, уловив мое нетерпеливое настроение. – Говори, – поросил меня Юра, – я весь внимание.
– Хорошо, тогда слушай... Ты уже немного, как я понимаю, знаком с моими записями и некоторыми книгами из моей домашней библиотеки.
– Да, я перелистываю их, читаю, но, честно тебе скажу, Сережа, не могу свести все это в единое представление, то, что есть иной, тонкий мир, я не сомневаюсь, и твое присутствие тоже доказывает это. Мне необходимо обобщение, а как это сделать, не знаю.
– С астральным дыханием ты уже знаком?
– Да, я изучал его и даже немного упражнялся.
– Что же, это уже кое-что, – сказал я и, немного подумав, начал свой урок, первый астральный урок для друга.
– Начну с того, что ознакомлю тебя с некоторыми структурами Космического Сознания, с его основополагающей разверткой.
Есть такое хорошее выражение, я бы сказал – установочное выражение у христиан: Иисус Христос искупил все грехи наши, прошлые, настоящие и будущие. Как это понимать? Как осмысливать, осознать подобную фразу? Философия не терпит метафор, но все-таки я постраюсь, ибо не вижу другого выхода раскрыть сущность того высказывания в определенной проекции на физический план, в сравнении.
Но еще прежде чем начать объяснение, хочу нанести некоторый штрих, на память, на основе которого сможешь ты выстроить, Юра, цельное представление. Итак, восприми, хотя бы в определении "верю, чтобы понять", следующее: я – твоя мысль, а ты есть моя мысль. Все, что окружает меня, это мои мысли, развертка моего Космического Сознания, и все, что окружает тебя, и даже твое земное тело тоже является не чем иным, как мыслями твоими, твоей разверткой Космического Сознания. Все предметы: книги, шкафы, здания, люди, небо, вода и земля и воздух – все ты должен принять как твои мысли.
А теперь перенесемся, опять-таки ради метафоры, сравнения, в мир твоей головы, в мир, как ты считаешь, относительно, и это весьма напрасно, твоих мыслей. Здесь все так называемые мысли, как принято думать тобою теперь, подчинены тебе, и это действительно так. Правда, я пока учитываю, насколько ты несовершенен еще в управлении своими мыслями, и не ты один все люди несовершенны в этом, и потому я возьму за основу тебя, как полного властелина твоих мыслей, дабы выразительнее довести суть следующего.
Знай, что мысли в твоей голове и те мысли, которые окружают тебя, о которых я уже упоминал выше, суть одно и то же, просто твои мысли в голове – наиболее оживленный участок в развертке твоего Космического Сознания, наиболее доступны твоему осознанию, наиболее управляемы тобой. Точно так же, как ты управляешь твоими мыслями в голове, ты сможешь научиться управлять своими вовне, предметными мыслями. Исподволь, вне осознания, но иногда догадываясь или удивляясь, ты уже делаешь это, как, впрочем, и все люди, наверняка ты сможешь припомнить не один случай, когда течение той или иной твоей мысли материализовывалось, и даже не раз мгновенно: появлялся нужный человек, если ты о нем подумал, уходил ненужный, если это было необходимо, открывалась книга на нужной странице, ты предугадывал чужие мысли или внушал свои, многое другое...
Мир мыслей постоянно находится в творящем состоянии, при слиянии двух мыслей обязательно образуется третья – новая мысль, и она обязана своим происхождением их слиянию, она есть они.
Были две мысли когда-то, отец и мать твои, а ты, будто ощупывая энергетическое пространство вокруг своего рождения, и вначале неуклюже, а потом все осознаннее, улавливать стал мысли вокруг и материализовывать новые, так пришло осознание себя, когда тот лучик духа, вновь рожденный, состыковался с мыслью земного тела, твоего земного тела, лишь так происходит рождение нового "Я".
А теперь постарайся вообразить себе: не каждый человек имеет божественный лучик одинаковой силы с окружающими людьми, есть люди, обладающие большим потенциальным запасом для развертки своего Космического Сознания, ибо не каждому дано осознавать мысли до беспредельности данной своей инкарнации.
Иисус Христос тоже был человеком, но рожденным непорочно, потому что ему предстояло развернуть свое Космическое Сознание до больших пределов, нежели кому-либо из нас, и он действительно не мог быть зачат порочно, и вот почему: я уже упоминал о том, что при слиянии двух мыслей возникает третья. Ранее в предыдуших воплощениях Иисус Христос наработал намного больше потенциальную возможность своего божественного луча в осознании размера Космического Сознания, эта возможность определялась в объеме Земли, и кто знает, на сколько больше. Никто из грешных на Земле породить проекцию такого земного тела, которая бы в состоянии была при слиянии с божественным лучом Христа породить новое "Я" – Бога Иисуса Христа, никто из грешных на Земле никогда не смог бы вымыслить такое тело, оно смогло сформироваться только лишь как проекция божественного луча Христа. Вот почему произошло непорочное зачатие.
Если ты представишь себя в качестве примера на месте Бога, божественного луча, то какую ты выберешь мысль, чтобы отдаться ей, оплодотворить ее, спроецировать в ней себя и при этом именно через нее сметь стать собою, таким как ты есть, явиться божественным властелином своих мыслей, в том числе во вновь образованном "Я", чтобы развернуть свое Космическое Сознание еще шире, и никто не подскажет тебе такую мысль, никто не родит ее, эту мысль ты выберешь сам – так и зачатие Христа не могло произойти иначе. Он пришел, чтобы развернуть свое Космическое Сознание еще шире, нежели оно было раньше.
Как только Иисус Христос осознал свое "Я", мгновенно и стремительно он стал разворачивать его.
Я уже упоминал о том, что не все божественные лучи одинаковые у людей, и потому некоторые из людского племени, имевшие наиболее развернутое Космическое Сознание, соприкасаясь с более тонкой энергетикой, нежели другие, не могли не осознать приход Христа, не могли не предвидеть его рождения, место и женщину, воспринявшую проекцию Бога.
Христос все более осознавал мир после своего рождения, и пришло время, и пришел час, когда он должен был настолько развернуть свое Космическое Сознание, что в необходимость этого должно было войти и последнее – осознание своего земного тела со стороны, отделение от него, растворение его на стихии, и потому Христос шел на Голгофу осознанно, зная, что она неминуема, ее предсказывая себе, иначе быть не могло.
Христос, также как и все люди, разворачивал свое Космическое Сознание в процессе жизни в своем земном теле, и, если объясняться метафорично, в его голове молниеносно одна за другой во всей своей сущности вызеркаливались все мысли Земли, предметные мысли, и наступило время – все отразилось в Христе, все мысли Земли. Имея такой луч божественной силы, Иисус Христос начал мыслить всею Землей, своеобразные сущностные лучи предметных мыслей Земли чутко реагировали на каждое волевое проявление Иисуса, но так как он являлся еще в земном теле своем, он неминуемо подлежал, опять-таки из-за своего земного тела, тоже к предметным мыслям Земли, наступила необходимость престать быть предметной мыслью Земли, предметной мыслью окружающих его предметных мыслей в той или иной степени. И Христос покинул тело, он перестал быть предметной мыслью, а стал мыслью такою, через которую множество людей теперь стремится разворачивать свое Космическое Сознание, ибо мысль "Иисус" суть всего на Земле.
Ставши бестелесным, Иисус перестал отражать предметные мысли Земли, он сам отразился в них, и воля Христа в каждой предметной мысли Земли.
Не мы живем и передвигаемся в пространстве Земли, не предметные мысли находятся и движутся вокруг нас, а это все мысли Христа, бесчисленное множество проявлений его воли, окрашенных предметно.
Так, мы являемся мыслями Христа, а он является нашей мыслью, одной из наших мыслей, которую не каждый из нас заметит и сумеет развернуть до себя, и все потому, что многие из нас до сих пор не могут понять, что Иисус Христос – Бог – единственная непредметная мысль на Земле, и это действительно так, войти можно в истину, по крайней мере в истину Земли, только лишь вратами тесными, единственными вратами, божественными, и кто заметит, отыщет и преодолеет теснину этих врат, перед тем человеком откроются безграничные просторы божественной воли, и эти тесные врата есть не что иное, как "Врата Святилища". Прохождение теснины этих врат есть суть Посвящения, путь Посвящения в истину, в истину Земли.
Исходя из всего вышесказанного, доступно пониманию одно: любая мысль существует, и потому лишь существует, что она пребывает как в своем прошлом и настоящем, так и в будущем. И все проявления этой мысли, все ее чудесные переплетения с другими, все ситуации ее передвижения в просторах Космического Сознания, тоже потому и есть, что прошлое, настоящее и будущее для этого едино. А так как Христос суть сама каждая мысль, то какие бы греховные похождения у каждой мысли не были, Христос воспринимает их как себя самого, всеобъемлет боль и страдания, ибо предметные мысли находятся лишь в движении, а Христос ощущает, чувствует их, и в то же самое время взмысливает ими. А значит все наши грехи прошлые, настоящие и будущие, так как мы являемся всего лишь предметными мыслями, Христос искупает один, принимая на себя боль и страдания.
И если продолжить метафоричное представление этого предмета, можно открыть для себя, что новых мыслей нет, нет вне старых, предыдущих, а значит, так называемое будущее существует уже сейчас во всеобъемлемости своей, и потому мы постоянно передвигаемся в просторах будущего, как настоящее, как настоящее и прошлое, ибо в противном случае мы существовать не можем, как не могут существовать новые мысли вне старых предыдущих: вот почему Христос, являясь во всех предметных мыслях одновременно, в единое мгновение искупает все грехи наши – прошлые, настоящие и будущие.
И лишь тогда, когда мы обращаемся к Богу в своей исповеди, мы являемся будто его рукою, потянувшейся к его ране, нами же нанесенной, и эта рана заживает быстрее, и если мы не потянемся к ране, а значит не восстановим энергетический баланс в мире тонкой энергетики, то болеть будет эта рана, заживать долго, а значит, так как Иисус Христос есть мы, его предметная мысль является нами, нам болеть долго, и протянется эта боль – наше страдание – через множество земных воплощений на Земле, пока мы не растратим, не возвратим на место равновесий энергию нашего греха, ибо любая боль это избыток энергии, это нарушение равновесия, это тяжкое бремя, которое породила наша слепая или осознанная корысть наслаждений.
В том и состоит гармония существования Космического Сознания Христа, что каждая его предметная мысль имеет свою свободную волю передвижения в пространстве своего Космического Сознания. Ведь и наша мысль в голове нашей тоже бывает порою и навязчивой или случайно промелькнувшей, внезапно пришедшей, и наше право состоит в том, обратить ли внимание на промелькнувшую мысль, остановить ее, познакомить с другой или забыть о ее мгновении, и наше право призвать к себе любую мысль, есть и упрямые мысли, даже из тех, которые прячутся. Так и Христос может любую из своих предметных мыслей призвать к себе или отвергнуть, и когда мы, являясь предметными мыслям Христа, перестаем бродить собственными предметными закоулками, вдоволь нагрешив, и по течению собственной свободной воли приходим к Богу, чтобы разобраться в себе, очиститься перед его лицом, он и в самом деле вправе узреть нас или отвергнуть, что и мы, люди, ежесекундно делаем со своими мыслями, со своим наиболее оживленным участком Космического Сознания в голове нашей.
Вот почему нам бывает и радостно, и печально, и даже порой необъяснимо отчего, да потому, что в эти мгновения что-то перевесило, чего-то стало больше: греховности или праведности в передвижении наших мыслей.
Пожалуй, в какой-то мере краткий фрагментарный эскиз некоторой структуры Космического Сознания я предложил тебе для усвоения, мой друг.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. В ОПУСТОШЕННОМ ТЕЛЕ
ПОБЕГ
Когда я возвращался после первого урока моему другу Юре Боживу, урока Космического Сознания, мне не хотелось мгновенно переместиться в просторах Астрала на свою так называемую земную базу, вернуться в Гришино физическое тело, и я не спеша проносился в объеме своего энергетического воображения сквозь картинки Астрала, но теперь восторженно рассматривал их, потому что я верил, я знал: не одинок я буду скоро в своем заключении, друг на пути ко мне.
Я находился в не очень высоком плане Астрала, и, может быть, потому и не очень желалось увидеть какие-нибудь знакомые мне энергетические очертания, образные состояния.
И тут-то мне и заметилась знакомая фигура среди блуждающей астральной энергетики, и я остановился, чтобы получше разглядеть ее, и я узнал ее, но чтобы убедиться в правоте своего восприятия, я приблизил эту астральную сущность легким волевым движением к себе, и мне это доступно удалось.
"Людочка", – взмыслил я, чувственно обращаясь к астральному образу, возникшему возле меня крупным планом.
Астральное тело Людочки узнало меня, она почувствовала знакомую энергетику.
– Это вы, – отозвалась она. – Вы спасли меня однажды, спасибо.
– Мне это стоило жизни, – ответил я, – жизни на Земле.
– Я могу вам помочь? – вопросило астральное тело Людочки.
– Не знаю, – ответил я, – если это будет возможно и нужно, я дам знать.
И тогда я полетел дальше, и оглянулся, и увидел, как далеко позади уносилось в точку астральное тело Людочки.
На всякий случай, опомнившись, я переместился в более высокий план Астрала, чтобы застраховать себя от возможной встречи с нежелательными для меня астральными сущностями астральной шайки Остапа Моисеевича, почему-то об этом я позабыл, но восторг общения с другом опьянил меня, все равно это не оправдывало подобную неосторожность. И здесь, в безопасности, расслабившись, я ощутил возникший вопрос: "Почему энергетическое тело Людочки в Астрале? Одно и не преследуемо?" И мне захотелось возвратиться обратно в ситуацию прошедшей встречи, но на сей раз я без труда освободился от подобного легкомыслия, ибо вне сомнения знал, чем это могло быть чревато, ведь не исключено в абсолютности, что и теперь астральное тело Людочки – приманка.
Но здесь, на более высоком уровне Астрала, слишком все являлось легко и привлекательно, и я быстро отказался от своего неспешного полета, мгновенно взмыслил и тут же завис крохотным сгустком своего воображения у самого темечка Гриши – председателя кооператива.
Но какое-то спокойствие почувствовал я, так бывает, когда знаешь, что для тебя что-то очень легко, доступно, но ты не спешишь это сделать, находишься в состоянии созерцательном. Не знаю, может, по этой причине, может, оттого, что я привык преодолевать сложности, но я не стал торопиться и не объявился тут же в Гришином теле, а возвратился в Астрал.
Я многое мог себе позволить, и когда мои покачнувшиеся чувства от астрально рывка остановились и замерли, почему-то мне вздумалось посмотреть, что же происходило за время моего отсутствия в лесной комнате ведьмы.
И я смедитировал на ментальной информативный пласт, и вскоре мое астральное видение породило недавние события в мельчайших подробностях.
Гриша открыл затуманенные глаза, а когда его зрение прояснилось, он испуганно впялился коротким взглядом в сидящую рядом прямо на полу Екатерину. Она о чем-то думала, и Филька сидел у нее на плече. Екатерина не смотрела в сторону председателя, и Гриша стал нервничать, жутко ему было переглядываться с филином, который тоже вертел головой и обеспокоенно поглядывал на гостя в своей комнате.
– У-м-м, у-м-м, – замычал Гриша для того, чтобы на него обратили внимание, ибо жутко ему было, да и говорить очень хотелось.
И Екатерина чутко отреагировала на его зов, она повернулась к нему лицом и тут же изменилась в своем состоянии: обалдело юльнула глазками.
– Толстячок... Что, неужели опять проголодался?
– У-ку, у-ку, – ответил Гриша, тараща глаза и мотая головой.
– Понятно, соскучился.
Гриша насторожился и замер.
– Говорить хочешь? Да? – Гриша тут же активизировался и закивал.
– У-гу, у-гу, – озабоченно заподтверждал он.
Тогда ведьма наклонилась к нему, протянула к нему руки, и Гришино лицо оказалось в ее ладонях, и она приподняла его на себя.
– Только смотри, не орать, – пригрозила она, – ты меня понял? – И Гриша кивнул в знак безысходного согласия.
Получив подтверждение о соблюдении спокойствия, ведьма развязала и смотала бинт, отодрала пластырь от губ председателя.
– Ух, – сказал тот тяжеловесно и незамысловато.
– Что значит "ух", а, толстячок? – игриво расхохоталась Екатерина.
– Я Гриша, – мужественно проговорил кооператорщик.
– Да, Гриша, Гриша, – улыбаясь, подтвердила Екатерина, – ты понимаешь, в какую ты историю вляпался?
– Понимаю.
– Ни хрена ты еще не понимаешь, дорогой мой, – сказала Екатерина и юзом придвинув пенек поближе к Грише, уселась на него. – Есть и в самом деле не хочешь?
– Нет, а ты ведьма?
– А что, разве не похожа?
– Вы меня убьете?
– Дубина, ты еще очень нужен.
– Отпусти меня, ведьма.
– Ну да, ты умотаешь, а Сергею куда возвращаться?
– А что там за бездна, пустота?
– Где?
– Ну там, где я сидел.
– А-а, ты вот о чем, это, дорогой мой, переход в Астрал.
– На тот свет?
– М-м-м-да... – призадумалась Екатерина, – в какой-то мере ты прав.
Некоторое время они сидели молча.
– Ну ты что, Гриша, в штаны нагадил, что ли? Говорить хотел...
Но Гриша не отзывался, он почему-то закрыл глаза и продолжал сидеть молча.
Вначале Екатерина не обратила никакого внимания на ту блажь председателя, она спокойно сходила на кухню и приготовила две чашечки чая с лимоном, и вскоре она снова оказалась возле Гриши и села на пенек, а чашечки с чаем поставила на третий, свободный пенек.
– Долго ты еще будешь с закрытыми глазами сидеть, кукушонок? Языком поработать надо, а то совсем разучишься говорить. – Теперь Гришино молчание и закрытые глаза стали уже не удивлять, а настораживать ведьму. Ну ты смотри, обнаглел, – оживилась Екатерина. – Забастовку устраиваешь? громко проговорила ведьма у самого Гришиного уха. – Может, еще голодовку объявишь?
Но Гриша продолжал упорно молчать.
И тут в следующее мгновение случилось совершенно неожиданное: Гришино дыхание остановилось, Екатерина сразу же это заметила.
– Э, да ты шутишь, толстячок? Бесполезно, сам задохнуться не сможешь. Ну хорошо, проверим, сколько ты без воздуха сможешь просидеть, – и она азартно стала поглядывать на наручные часы. Но прошло две, три минуты, а Гриша не дышал. И тут Екатерина догадалась, она мгновенно все поняла. Не медля ни секунды она быстро улеглась на пол и экстериаризировалась в низший Астрал, приблизилась к Гришиной пуповине и втиснулась в его тело, быстренько навела там прядок и стала дышать за Гришу, а председателя в теле не оказалось.
Увидев из Астрала ситуацию, ожидающую меня на Земле, я опрометью ринулся в Гришино тело.
– Ну наконец-то, – сказал Екатерина, потеснившись в теле председателя, освободив место для меня, – Гриша бежал, – сказал она.
– Я знаю, – ответил я, – ему удалось умереть, я не подумал об этом, как возможном, не заблокировал выход.
– Ну и что теперь будем делать? Если тело оставить опустошенным, оно погибнет, начнет разлагаться. Мало того что мы вмешались в инкарнационную судьбу этого типа, так его начнут разыскивать и здесь же, на физическом плане. Он женат? У него есть дети?
– Да, двое детей.
– Придется мне отсиживаться в этом теле, на то время, пока ты будешь устраивать свои астральные дела, так я сама себя и трахать начну, чувственно хохотнула Екатерина и замолчала... – А если серьезно, что будем делать? – снова заговорила она.
– Мне нужно подумать.
– Прямо сейчас? – озаботилась Екатерина.
– Да, – сказал я и покинул Гришино тело.
– Только ты недолго, – донесся до меня чувственный шлейф ведьмы, а я уносился в Астрал.
ЛЮДОЧКА
Когда я вышел в Астрал, мне вспомнилось: при встрече с Людочкой на ней была тюремная одежда...
В теснине земного тела, когда я озабоченно и слепо ютился на планете физического плана, в те мои суровые и сонливые ученические времена на Земле – очень я боялся тюрьмы. Боялся, даже когда предчувствовал Астрал, и уже ощущал пластичную силу Космического Сознания. Но совершая астральные полеты, осваивая мир тонкой энергетики, стал страшиться тюрьмы еще упорнее...
Осваивая просторы космической свободы, я не хотел, чтобы мое земное тело очутилось в камере, в каменистой или бетонной ячейке социальной воли.
Позже я стал понимать: мне восторженно нравилось мое существование в образах, человеко-ветреное парение мысли, и я вовсе не хотел закрепощать свое, и без того отягощающее меня земное тело еще более, нежели то предоставила мне природа моего происхождения.
Я так редко пребывал на свободе...
Каждый раз, возвращаясь, я становился практически неподвижным, и мне приходилось перемещаться в пространстве планеты в объеме своего физического тела, а это и так мне казалось нестерпимым огорчением заключения. И я не вынес бы еще большего заточения!
Именно поэтому я боялся тюрьмы...
Редкость простора напоминала о себе на узаконенной Земле, и мне изредка, но удавалось в относительном подвижии тела испытывать проблески астральной гармонии: бывало, заметив благоприятный момент, я бежал осатанело по улице, искоса озираясь по сторонам, не видит ли кто, и впадал в как можно более разболтанную манеру поведения, если мне надоедало общество поводырей. И в одном, и в другом случае, или в каком еще-либо другом, я отчаянно пытался как бы оттолкнуться, как бы сместить жестокую неподвижность мира грубых форм относительно моего сознания, затонувшего в телесной трясине.
Итак, я боялся тюрьмы в те тускнеющие сегодня времена земной жизни...
Но теперь я решительно уносил свое астральное тело в пространстве тонкого мира, я направлял ход своего энергетического воображения к тому самому месту, мимо которого когда-то проходил острожно, словно боялся, что чья-то корявая злорадная сила подстерегает каждый мой шаг и неумолимо ждет, может, отступится жертва: опустит не на то место ногу на тротуаре или вдруг обернется на зов невежества, замешкается. Но я проносил свое сердце мимо городского здания тюрьмы всегда мягко и прислушиваясь к нему, проносил его точно спящего ребенка, способного шевельнуться от пристального взгляда, и отзывчиво проснуться в любой нестерпимый момент опасности, и вскричать, выдать меня, обнаружить мой страх и обнажить для нападения мою осознанно затаившуюся душу.
О, этот мир Земли! Люди Земли! Они даже не представляют себе, насколько все едино, беспрекословно едино...
Мир неощутимых, но всесильных равновесий, и не где-нибудь там, в космосе, в какой-то малодоступной, непроглядной стороне, а и у них, на видимой Земле.
Ведь и в самом деле, стоит сделать какое-нибудь, пусть даже крохотное движение там, на планете, или даже просто слегка вообразить здесь, в Астрале, взмыслить что-либо, и тут же где-то обязательно что-то произойдет, изменится, и возможно, основательно и бесповоротно. Не зря была нужна точка опоры философу, чтобы перевернуть Землю. Где-то есть, дремлет до поры до времени и она, и как знать, в чем заключается ее исходная, магическая сила предопределенности! Возможно, кому-то всего лишь достаточно шевельнуться чуть-чуть, переместить какой-нибудь предмет в пространстве на неуловимое расстояние или подумать о ком-то, осмыслить что-либо, и... Земля определенно перевернется! Или даже растворится вовсе, перестанет существовать!
Вот почему я и в самом деле всякий раз, когда проходил мимо здания тюрьмы, чувствительно боялся проделать неверный шаг, тот самый единственный шаг, который способен был в одно жесткое мгновение прочно бросить меня в еще большие социальные застенки, нежели те, в которых я и так находился. Бросить, загнать мое земное тело в обшарпанный тупик бетонной камеры...
Я снова сгустил астральный план до зеркального изображения земного мира, попутные размышления остановились и отступили...
Сгусток моего воображения сосредоточенно завис неподалеку от городской тюрьмы.
Теперь я отрешенно рассматривал энергетическую картинку многоэтажной темницы человеческих душ.
Я видел, как одни из них прозревали, задумываясь над жизнью, другие метались всем своим земным телом, изламываясь по камерам, и выискивали, ожидали лазейки свободы, а третьи начинали презирать мир земли и даже кое-кто из последних швырял свое физическое тело на ледяные, пористые стены одиночной камеры, с раздробленными в некоторых местах бетонными окровавленными шипами.
Я искал Люду, Людочку, как называл ее Купсик.
Но в самом деле! Где же она?.. Я же точно знал: Люду, ее астральное тело воруют именно отсюда!..
Но это же мужская тюрьма...
В камере номер сорок пять сидело четверо заключенных. Точно, я не сомневался, Людочка должна находиться здесь. "Но тогда как же так! недоумевал я. – Мужская тюрьма, в камере одни мужчины, но девушку воруют все-таки отсюда!"
– Было и у меня на свободе... Все было... – заунывно произнес погрустневший Пахан и, невесомо помолчав, заговорил дальше: – И четырнадцатилетних девочек трахал, и паскудам с вокзала сосать давал, и бабки шелестели по ветру...
– У меня ведь моя дочурка тоже сидит в колонии, ей сейчас пятнадцать, – на тяжелом выдохе бессильно высказал Косой. – Ох, и набухались, помню, однажды!.. За поселком, на полянке... Был я, мой братан и она, Маринка!.. Ей тогда еще четырнадцати не исполнилось. В этот, как его, волейбол играли... – Косой помолчал, словно прикидывая что-то. – Поиграли, на травке развалились, классно под солнышком разнежились! Братан зачал шарить груди у Маринки, шепчет все, ножки, мол у твоей пискли хорошенькие. А она, сучка, лежит и балдеет, как же, мужик ласкает! Потом смотрю, а он ее уже сосет вовсю! Юбку заголил... Орала, как резаная, искусала братану плечи, стерва! А потом и я на нее залез о кости погреметь, меня не кусала, соплями шмыгала, выла, но терпела, как-никак, отец все-таки!
– Да-а... – протянул Полковник. – Житуха сложная штука, я вот когда служил, долго разбирался, кто же прав, а кто же нет. И все-таки пришел к тому, что как ты поступаешь, так и должно быть на этой заподлистой земле дураков!... Бывало, все бумажки перекладываешь, крысой конторской себя чувствуешь, а все одно, хочется тебе хорошо жить! Вот и врал, и лебезил, объе...л кого придется... Да-а... Житуха сложная штука...
– А я хотел бы снова стать ребенком... – обнаружился в молчаливом проеме четвертый голос.
Четыре арестованных, заключенных в камеру голоса, четыре скованных не только телом, но и застенками души, присутствовали рядом друг с другом, поодаль уже долгое время, и могли они всего лишь переговариваться, обитая в тупичках своих мирских тел, осмысливая эти тупички. Но нет. Они не осмысливали тупички своих мирских тел, скорее, они осмысливали тупик своей камеры и с наслаждением думали и стремились в более заманчивый тупик, тупик немых, отрешенных друг от друга земных форм...
Они никак не могли понять, не хотели осмыслить свою истинную тюрьму тело...
Металлический хруст в замке заставил арестантов повернуть головы в сторону двери.
– Ну что, гаврики, – возникла в проеме двери, будто зловещий портрет из другого мира, фигура тюремщика, – жрать будете?...
Тюремщик молчаливо усмехался над своими питомцами. Четверо ничего не ответили.
– Сдохнете с голодухи! Пидары!... – проорал оскалисто он. – Ну и х.. с вами, голодуйте, – добавил тюремщик поспокойнее.
Дверь затрещиной вонзилась обратно в свой железный квадрат, и снова металлический хруст в замке, и металлические шаги в коридоре...
Заключенные долго сидели неподвижно и опустошенно переглядывались...
– А может, все-таки пожрем, ребята?.. – исподволь словно попросился Полковник.
– Ты что, гад!.. – вскочил с залеженных нар Пахан на прочные тяжеловесные ноги и ласковым взглядом оперся на Полковника, будто король, желающий раздавить самую поганую сволочь, козявку, вдавить в бетонную стену... – Завтра тебя утопят в унитазе... Или меня... Ты тоже жрать!... Гнида!
Полковник притаился... Остальные двое продолжали сидеть молча...
Пахан зашагал по камере от окна к стене, от стены к окну. Он шагал, будто раздавливал время, будто хотел уйти как можно дальше, отойти прочь...
– Пахан! – окликнул шагающего Косой.
– Молчи! – огрызнулся Пахан. – Я знаю, что делаю.
– Я люблю тебя, Пахан.
Пахан остановился, пристально обернулся от окна на последний голос.
– Знаю и верю, – задумчиво сказал он, подошел к любимому арестанту, обнял и поцеловал его.
– Да. Эти шакалы все могут, но жрать заставить нас – никогда!.. отрывисто заговорил Косой. – Люди мы или не люди!.. Не дадим себя топить в унитазах!.. Голодовка!! – дико проорал он сторону двери. – Да... Но жрать все-таки, х.....
– Молчи! Падла! – зверино прошипел Пахан.
Косой тут же осекся и виновато сморщился.
Какое-то время все четверо сидели в неподвижной тишине. И вот...
Пахан снова приласкал своего любимого арестанта по камере: стал целовать его в губы.
– Хорошая... – властно шептал он, – одна ты у меня...
Пахан нежно стянул штаны с любимого арестанта и обнажил свое мужское достоинство.
Этот арестант выглядел утонченно, женственно: длинные волосы: худое, острое лицо; замысловато и привлекательно улыбчивый; маленький носик слегка привздернутый; в смолянистых глазах глубокая печаль и ожидание.
