Текст книги "Без названия (Я вскочил с дивана)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Смутно я огляделся по сторонам. Невероятно! Раньше мне никогда не удавалось в астральном теле своем созерцать планету так же, как это я мог будучи в объеме земного тела, но теперь я великолепно все видел! До тех пор пока я испытывал необходимость в обладании физическим планом – я не обладал им, и как только я отказался от этого, отвернулся, пошел прочь, но как-то ненароком, в безразличии обернулся – увиделось все, и пришло обладание. Я отказался от обладания физическим планом, но сейчас оглянулся на него без жажды и прозрения...

Когда я более осмысленно осмотрелся, куда я попал, – догадался: я нахожусь в подвальном помещении. "Какая-то организация?" Деревянный стол в шелухе отслоившейся лакировки, на него навалено множество женских сапог, два небольших квадратных окна почти под потолком забиты фанерой и прочно заштрихованы металлической решеткой, распахнутый диван у стены, с замусоленной обивкой, на диване сидит какой-то мужчина: усиленно потирает виски, жмурится, не открывая глаз, а у его ног валяется несколько пустых спиртоносных бутылок.

Если бы он сейчас открыл глаза, он наверняка увидел бы меня, я не сомневался в этом, и тогда, понимая, что могу быть замечен, я шагнул за старинный громоздкий шкаф и продолжал подглядывать за сидящим на диване человеком сквозь этот шкаф. Мужчина сидел брюзгливо, ему было лет сорок. В угол дивана забился вопящий магнитофон, будто ему дали пинка. Посредине комнаты прямо на полу стояла настольная лампа, она охватывала диван своим светом, жестко светила мужчине прямо в лицо, как на допросе. Наконец мужчина отщерил свои глаза, прищуренно рассмотрел руки, потом пару раз слегка приподнял свой увесистый мешок живота и оставил его лежать на коленях. Позади сидящего на диване лежал еще один голый человек, девушка, но когда она приподнялась на локти и слепо улыбнулась в сторону лампы, я увидел, что это была не девушка, еще не девушка: это была совсем юная девочка-подросток. Она села рядом с мужчиной, зевнула и протяжно потянулась. Тогда ее сосед наклонился к магнитофону и немного приглушил громкость. Теперь, если бы сидящие на диване стали разговаривать между собой, их истомные голоса мог бы разобрать и я.

– Детка, – обратился мужчина к девочке, – сапоги выбери себе там, на столе, – он небрежно махнул в сторону, будто повелитель этого подвала.

– О-о! – воскликнула юная женщина, ей всего было лет тринадцать на вид. – Малыш мой расщедрился, – восторженно проорала она ему в ухо и укусила за это же ухо.

– Ты что! Оху..., дура, – мутно проговорил он и тяжеловесно отмахнул ее, слово бабочку. Она свалилась на пол и расхохоталась, катаясь по полу перед лампой. Бутылки, позвякивая, раскатились по сторонам.

– Встань, сука, потом я сосать тебя буду грязную.

– Пусть лучше он у тебя встанет, – снова расхохоталась она.

Девочка подползла к нему поближе, ухватилась за его колени и подтянулась, ее голова возникла между ео колен.

– Помочь? – дерзко вопросила она.

– А-а, – брезгливо протянул он и, раздвинув колени, развалился на диване, его живот метнулся налево и отвис на правый бок. Посматривая на прибалдевшего партнера, девочка, стараясь не шевелиться, дабы не насторожить его, пошарила рукой под диваном и через некоторое время в ее руке оказался флакон лака. Она оттянула на себя доселе обвисшее мужское достоинство, ее рука пьяно пошатывалась, девочка прицеливалась... прицеливалась и... лаковая пыль, всшипев, змеино вспенилась между ног мужчины.

– А-а, га...! Г...гадина! – бессильно пытаясь подняться, завопил он. – Что ты делаешь, стерва!..

– Лакирую, чтобы стоял, – надрывно реготала она.

– Ладно, – словно пережевывая слова, сглатывая одышку, сказал мужчина. – Тьфу, – отплюнулся он. – Пошла вон... кому сказал, сапоги посмотри. Слышишь?

– Любые? Взять могу...

– Бери, дарю, сказал.

– Надо же, – расшвыривая по комнате разноцветные пары сапог, рассуждала девочка, зябко пошатываясь у стола.

– Ты что, ху..шь, – будто взмолился мужчина, когда одна пара сапог отшарахнулась ему на живот.

– Ты все равно богатый, малыш, я просто кайфую от твоих бабок.

– Ты думаешь, они мне легко достаются? Я пашу, как пидар, за них. Ну кончай, тебе говорят! Слушай, – сочно отплюнувшись, продолжал говорить он. – Какая х..ня получается. – Девочка продолжала рыться в куче сапог. Х..ня получается.

– Да-да, х..ня, малыш всегда прав.

– Ты что думаешь, я бы здесь, в этом пидарастическом подвале был, если бы там, на Западе развернулся!.. Да я бы контору отшиковал как надо. А тут... в подвале... Только бухать и е....ся, да об....вать всех подряд, пока перестройка не закончилась. Разогнали, как вонючих крыс, по подвалам. А что делают крысы? Все тянут в подвал, а они там, наверху, крысоловки свои узаконивают. Но нас, крыс, не проведешь, мы же умные, с высшим образованием, сахарку сп..дим, и хвостик не прищемит. Ты думаешь, я что? А я не просто так. Университет закончил, в свое время, конечно. Но на х.. он мне сдался? Да если бы я на Западе, так ты думаешь, я с тобой бы здесь, что ль... – словно сам себе сказал последнюю фразу он и, помолчав, добавил: – У меня бы все красиво было, по-человечески.

– Красиво? – отвлеклась на минуточку девочка от разбрасывания сапог. – Ты мне нравишься, малыш. А можешь ты мне купить машину?

– Тебе еще рано, детка.

– Что, не заслужила разве? – она продолжала рыться в сапогах.

Мужчина ничего не ответил.

Я стоял за шкафом, наблюдал, слушал. Ведь я мог сделать с ними все что угодно. Я не знаю, может, безразличие к муравью в траве, может, желание растормошить вялое пьяное затишье этого подвала, а может, шалость, вседоступность или еще что, но я вышагнул из-за шкафа, мне захотелось, чтобы они меня увидели.

– А-а! – коротко и удушливо простонал мужчина, будто его ударили. Во-о...т... стоит...

– Что, уже встал? Ну малыш, ты даешь, неисчерпаемый мой! воскликнула девочка, еще не обернувшись в сторону дивана.

– Уйди! Уходи сейчас же! – зверино проорал мужчина и, подскочив, как мячик, забился в угол дивана, под ним что-то хрустнуло, видимо, магнитофон, потому что музыка замерла.

Девочка испуганно повернулась лицом к дивану.

– Ты что? – осторожно проговорила она и огляделась по сторонам. – Ты это мне? – И я понял, что она меня не видит, тогда я почувствовал себя еще увереннее, я бы сказал, потому-то еще злее, и какая-то неистово сладкая агрессивность овладела мною.

Я обратился к мужчине, ибо знал, что он только слышит меня, я заговорил чувствами уверенно и жестоко:

– Не ори, мне нужно твое тело.

– Караул! Грабят! Уходи, пшел прочь! – завопила моя жертва.

– Малыш, малышок, я все, я ухожу, – ошалевшая, не спуская глаз со своего благодетеля, говорила девочка, на скорую руку натягивая джинсы и кофточку.

Она бросила в свою вместительную сумку первую попавшуюся пару сапог, которая лежала прямо возле меня, потом она прошла сквозь меня, остановилась у двери, она еще надеялась на благополучие.

– Ну что тебе надо? – неистово вопрошал мужчина. – Кто ты? Господи, спаси! Спаси меня, Господи! Отведи эту сатанищу!

Каждую секунду девочка порывалась вышагнуть за дверь, но что-то удерживало ее.

– Заткнись, дурак. Мне нужно твое тело, и все, ненадолго. Я человек, такой же, как ты.

– Ай-я-я...е...еб....ный в рот, не дам! Мое!

– Ну, знаешь, малыш, это уж слишком, – злобно воскликнула девочка, суетливо, нервничая, она будто вырвала с корнем пару сапог из сумки и дерзко швырнула их в "малыша".

– Пошла в пи...у со своими сапогами, – бегая по дивану на четвереньках из угла в угол, прошипел девочке мужчина и швырнул эти сапоги обратно. Она едва поймала их на лету.

– Совсем оху.., – сказал она, укладывая неожиданно возвратившуюся пару сапог обратно в сумку.

В это время я приблизился к метавшемуся в ужасе мужчине вплотную: словно паучок, он ловко семенил руками и ногами по дивану.

И тут я остановил его, его беспорядочные движения, остановил, парализовал своей волей.

И тогда незамедлительно, властно и уверенно, я метнулся к мужчине и всем своим призрачным состоянием я прильнул к его увесистому животу. Я вонзился ему в пупок.

Теперь я настойчиво протискивался внутрь земного тела мужчины. Когда я полностью вошел, просочился в тело, опять же чувственно произнес:

– Подвинься, дурак, я ничего плохого тебе не сделаю.

Потом я вытащил своеобразные энергетические лучи мужчины из его собственных ног и опустил в его ноги основательно свои лучи, будто примерил сапоги. Затем я встал с дивана, точнее мужчина встал с дивана. Таким образом я вытащил энергетические лучи из рук и примерил руки, освоился в позвоночнике, мой одержимый взгляд проклюнулся в глаза мужчины, его мышление трогать я не стал, я оставил за ним эту возможность... Решив проверить голосовые связки, я отчетливо прокашлялся, связки подчинились, способность слышать осталась на двоих.

– Ну, что смотришь? – сказал я девочке. – Забирай сапоги и иди отсюда.

– Малыш, – просительным шепотом произнесла она.

– Иди, иди отсюда, мне необходимо одеться, – абсолютно трезво произносил я слова и с великолепной спортивной координацией прошелся по комнате, разыскал майку и трусы, и они ловко скользнули по голому телу мужчины на свои места, обозначенные этикетом.

Девочка замерла в шоке.

– Придурялся, гад... – снова прошептала она.

Я улыбнулся. Волевым посылом расслабил я девочку, чтобы она могла двигаться.

– Ладно, детка, иди, не мешай мне, – и девочка отвернулась и собралась уже выйти в коридор, как я остановил ее, на одном из высоких подоконников перед моим взглядом промелькнул телефонный аппарат.

– Постой, – потребовал я.

Она замерла на месте в ожидании, пугливо прислушалась и, немного помолчав, тоскливо и жалобно ответила:

– Что тебе?

– Как тебя зовут?

– Меня-а?

– Ну а кого же еще! – дико расхохотался я. – Тебя, конечно.

– Лена... – взволнованно прозвучал ее голос.

– Хорошо, Лена, – еще немного подхохотнул я. – Иди и смотри: никому ничего не рассказывай! – пригрозил я.

Девочка молчала.

– Ты меня поняла? – вопросительно прикрикнул я на нее.

– По-ня-ла... – с проблесками пауз между слогов произнесла она.

– Тогда все, иди... Иди отсюда! – притопнул я ногой на нее, и девочка вспышкою исчезла во мраке проема двери, и только судорожные, заплетающиеся звуки ее шагов по коридору скоро отзвучали и обратились во внимательную тишину вокруг меня.

Теперь, находясь между двух состояний: меня окружающим физическим планом и сущьностью мужчины, тело которого я позаимствовал сейчас, – я озадачился, что же делать дальше.

– Эй, ты, – обратился я к мужчине, – как тебя там?

– Гриша, – послышались в ответ робкие чувства мужчины.

– У тебя что, кооператив?

– Да.

– Председатель ты?

– Да.

– Ты меня не бойся, я немного похожу в твоем теле, сделаю, что нужно, и уйду.

– Послушай... братишка, ты Сатана, да? – обратился ко мне мужчина.

– Я же тебе сказал, что я такой же, как ты, – человек.

– Братишка, а ты не ограбишь меня?

– Знаешь, ты мне уже надоел со своими глупыми вопросами, ты можешь помолчать немного и не мешать.

Я подошел к телефонному аппарату.

– Телефон работает?

В ответ послышалось молчание.

– Гриша, ты где там пропал? – настойчиво вопросил я мужчину.

– Да.

– Что "да"?

– Работает телефон.

– Отлично, – сказал я и потянулся к аппарату.

– Куда ты хочешь звонить? – забеспокоился Григорий.

– Это тебя не касается, ты бы поспал немного.

– Я ничего не вижу, и мне жутко.

– Успокойся, если я разрешу тебе видеть, будешь глазеть по сторонам, не туда, куда мне нужно, мешать, я должен все сделать быстро и четко.

– Слышишь, Сатана, а может, я сошел с ума и тебя нет.

– Есть-есть. Успокойся, еще раз тебе говорю.

– А может, все-таки ты уйдешь, а?

– Заткнись, надоел! – не выдержал я. – Мало того что мне приходится мириться с твоим разжиревшим телом, так еще и твои бессмысленные вопросы.

– Я же тебя боюсь.

– Ты заткнешься или я тебя отсюда вообще вытолкаю, и тогда ты познакомишься с настоящим Сатаною, ты вполне достоин этого общения.

– Но я же...

– Заткни-ись!! – вконец обозлившись, проорал я, оборвав тем самым последнее Гришино обращение ко мне.

Проскользнуло некоторое время.

– Что молчишь? Спишь? – запросил я ответа у бывшего хозяина тела, но тот ничего не ответил: может, чересчур испугался, а может, и действительно уснул, во всяком случае он перестал мне мешать. – Ну спи, спи, Гриша, – на всякий случай благодарно похвалил я.

Пухленькими, коротенькими пальцами Гриши я набрал номер своего домашнего телефона, и диск вращался будто ромашка, и указательный палец мужчины в этот момент напоминал вопросительный знак. Хотелось предугадать, что меня ожидает, хотя я сам без особого труда мог бы выстроить исполнение любых своих ожиданий, но... но я поступал как человек, а не как бестелесная астральная сущность.

Зуммер протяжно отсигналил несколько черточек мелодичных звуков, эти черточки, словно многозначительная цепочка из тире, приготовили меня к прямой речи. Впервые за все это несусветное время безмолвно любовного одиночества я начинал понимать, как я люблю Наташу, как я люблю свою тайну, как я не хочу и не могу еще определить ее обязательное предназначение.

Мелодичные тире остановились.

– Алло-о, – услышал я голос Наташи.

– Здравствуйте, – кротко и официально сказал я.

– Да, я слушаю вас, здравствуйте, – отозвалась Наташа.

– Это вас беспокоят из домоуправления, – сию минуту нашелся я, хотя несколько секунд назад я даже не знал, о чем и как я буду говорить с Наташей. – В настоящий момент, – продолжал я официальным тоном, – в нашем районе участились ограбления, квартирные кражи, наш кооператив уполномочен начальником ЖЭУ, в соответствии с договором нашего кооператива и ЖЭУ, производить укрепление дверей.

– Да, ну и что? Честно говоря, у нас красть нечего.

– Мы работаем, так сказать, на перспективу и, знаете, довольно неплохо и надежно укрепляем двери, а главное, почти задаром.

– И сколько же это стоит?

– Двадцать пять рублей, и ваша квартира, как танк, надежно защищена от посягательств, ну так как? Будете укреплять?

– Нет. Я вам уже объяснила, что у нас брать нечего.

– А жаль. Был бы Сергей, он бы согласился, ну ладно, всего доброго, бегло проговорил я, чтобы не выдать волнения.

– Постойте-постойте, не кладите трубочку, молодой человек, вы что, знали Сережу? – засуетился на том конце провода голос Наташи, и радость блеснула в его интонации.

– Да, конечно, мы были друзьями... близкими друзьями... я действительно очень хорошо знал Сергея.

– Вы знаете... Вы приходите.

– Хорошо.

– Когда мне вас ждать? Сегодня?

– Пожалуй, нет. Я бы с удовольствием, но вы же понимаете, у нас очередь.

– Молодой человек, вы нас на очередь поставьте, а в гости приходите сегодня, я очень вам буду рада! Я пирог испеку.

– Правда?

– Отчего же я буду вас обманывать!

– Да... Серега был интересным человеком.

– Почему же был, он и есть!

– Да... Извините меня...

– Ну что вы, не обижайтесь, пожалуйста.

– Да ну там! Это вы не обижайтесь, говорю сдуру, что на язык попадет.

– Так что... придете!

– Я постараюсь, и, возможно, сегодня...

– Приходите, я буду ждать.

– Что ж...

– А вы знаете, у вас удивительно... близко... – приумолкла Наташа.

– Что "близко"?

– Близко... стоит... К Сережиному стиль мышления, – сосредоточенно проговорила Наташа, будто припоминая что-то.

– Не люди встречаются друг с другом... Господь – находит их, внушительно сказал я и, не смотря на слова Наташи, не разобрать какие, торопливые, будто вдогонку она о чем-то еще пыталась... заговорить... я... положил... трубку... на... аппарат...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЮРА БОЖИВ

КРАЖА СНОВИДЕНИЙ

...Даже когда я пребывал в летаргии, я продолжал вести свой астральный дневник... (Сергей Истина)

...Уборщица Лидия Ивановна сидела прямо посреди площади, что напротив кинотеатра Лесного поселка, на перевернутом ведре. Троллейбусы один за другим останавливались у въезда на площадь, водители выскакивали из остановленных электрических машин и тут же бежали сорвать высоковольтные штанги с проволочных рельсов, они хохотали, натягивали на себя удила веревок, застегивали металлические трубы штанг в специальные крюки на крыше троллейбуса. Потом каждый из водителей начинал толкать свою электрическую машину вокруг площадного памятника Ленину, который грядуще стоял на своем невысоком постаменте, будто с протянутой рукою, обращенной к прошлому. Троллейбусные колеса сами неуклюже поворачивались, машины объезжали уборщицу Лидию Ивановну, эта пожилая женщина отдавала им честь, словно старенький, некогда разжалованный адмирал...

Юра Божив озабоченно выскочил на площадь из кинотеатра. Не добежав нескольких метров до Лидии Ивановны, он остановился, немного постоял, достал из внутреннего кармана пиджака здоровенный брусок мела, нагнулся к асфальту и провел по нему жирную, раскрошенную черту возле своих ног. Затем Юра отпятился на некоторое расстояние от этой черты на асфальте, ненадолго, будто притаившись, вдруг с места рванулся в бег к уборщице. По пути он во мгновенном натиске обеих ног оттолкнулся от меловой черты и вспорхнул в протяжном прыжке. Он перелетел через Лидию Ивановну и плавно опустился на планшет площади, успев на лету развернуться лицом к пожилой женщине, продолжавшей сидеть на перевернутом ведре.

Они, Юра Божив и Лидия Ивановна, долго отстраненно друг другу смотрели в глаза, будто узнавали что-то, догадывались, и наконец Лидия Ивановна активно заговорила:

– У памятника указательный палец отломили и десять копеек в ладошку положили, что будем делать?...

– Я сейчас пойду и вытащу десять копеек, – тут же ответил Юра Божив и уверенно зашагал к памятнику.

– А палец указательный, как же с ним-то быть?

– Придется вылепить из гипса новый.

Юра вскарабкался на постамент, пошарил рукою в протянутой ладони Ильича, извлек оттуда десять копеек, близко поднес их к глазам, долго рассматривал и положил обратно, затем спрыгнул с постамента и озабоченно вернулся к уборщице, сидящей на ведре, но Лидии Ивановны не оказалось на месте, словно ее там и не было никогда, на ведре сидела Екатерина Васильевна.

Водители продолжали проталкивать свои электрические машины, и когда обесточенные троллейбусы делали полный объезд вокруг памятника по площади, металлические штанги сами выпружинивали из вопросительных крючков, будто булавки, и впивались опять в проволочные рельсы.

Юра подошел к Екатерине вплотную. Екатерина встала с ведра.

– Ты хочешь меня трахнуть? – спросила она у Божива.

– Еще бы, прекрасная вы женщина. – У Юры взветренно пробудилось желание. Екатерина и Божив обнялись и обласкивали друг друга.

– А ты очень хочешь этого? – словно предупреждая о чем-то, игриво шептала Екатерина Васильевна.

– Да что же вы меня об этом спрашиваете? Давайте, я прошу вас.

– Я пошутила, Юрий Сергеевич.

– Да ну же, как же так? Это нехорошо с вашей стороны, вовлечь и отвергнуть.

– Ну хорошо, Юрий Сергеевич, вы только сунете и сразу же вытащите.

– Что за ерунда!

– Нет-нет, только один раз, сразу же вытащите.

– Я не смогу этого сделать. Ничего не понимаю, почему, почему так?

– Так уж необходимо.

– Ну хорошо, я попробую, – сказал Юра Божив, надеясь на то, что любая женщина сама не захочет прекратить это неизвестно ради чего, что она просто не в силах перед природою... но... и Божив обеими руками подлез под платье Екатерины и стащил с нее трусики, вскоре и его брюки медленно спружинили до колен. Божив прильнул к Екатерине, она простонала и тут же слегка присела.

– Да что же это такое? – возмутился Юра, успевший всего пару раз судорожно дернуться всем телом. – Екатерина Васильевна, это нехорошо, давайте же, это нехорошо с вашей стороны так поступать.

– Нет же, я опытная женщина.

Божив агрессивно прижимал к себе Екатерину и тоже пытался присесть.

– Не пытайтесь, Юрий Сергеевич, у вас больше ничего не получится, я же говорила вам, только один раз, и он уже произошел. Не надо, не насилуйте меня.

Божив продолжал упорствовать, настойчиво подергиваясь все телом.

– Какой же вы сексуальный, зависимый человек, Юрий Сергеевич!

– Еще бы, вы даже не можете себе представить, как мне хочется, жадная вы женщина...

...Как обычно в девять часов утра Юра Божив явился на работу в кинотеатр Лесного поселка. Он зашел к себе в кабинет. С расстановками: то журнал положить на место надо или расположение стула поправить, а то сейф открыть, проверить, печать на месте ли, и удовлетворенно закрыть этот железный ящик, – Юра медленно опустился на стул за рабочий стол.

Только он успел это сделать, как в кабинет без церемонного стука вшагала Екатерина Васильевна.

– Вы как всегда вовремя, Юрий Сергеевич.

– А как же иначе. Всегда кто-то должен кому-то помогать.

– Не поняла, Юрий Сергеевич.

– Я помогаю работе, а Господь помогает мне. Человек помогает Жизни, а Бог помогает человеку.

– Что-то вы с утра совсем зарассуждались, Юрий Сергеевич, что же будет к вечеру?

– Или в ночь... – отрешенно проговорил Божив.

– Я не знаю, как в ночь, но...

– А кто поможет Богу? – вопросительно остановил Юра Екатерину.

– О, это для меня слишком замысловато.

– А что для вас проще? Общение с мужчинами, да?

– Смотря с какими, смотря где и когда, Юрий Сергеевич.

– Вы хотите сказать – днем или ночью?

– Не знаю, не знаю... может, и так.

– Вы хотели сказать – наяву или во сне?

– А почему бы и нет?

– А вы знаете, я сегодня с вами во сне... довольно интересно общался.

– Знаю.

– Что?

– Предполагаю, в каком смысле, Юрий Сергеевич... и как?

– Что "и как"?

– Удало-ось ли?

– Нет. Вы были слишком принципиальны.

– Однако какая же я нехорошая женщина, Юрий Сергеевич, не правда ли?

– Да уж, это верно...

– Но вы должны понять, Юрий Сергеевич, что любой страстью надо уметь управлять, и тогда страсть не нападает, а припадает на колени перед вами, и вы...

– Можете рассмотреть эту страсть, а не она вас.

– Да, Юрий Сергеевич, абсолютная точка.

Божив сидел у себя в кабинете, уютно расслабившись, он еще не знал, что ему предстоит... снова сегодня пройти по необъяснимым пока для него тропинкам Посвящения, и заблудиться можно, и обнаружить поляну и тогда залюбоваться успокоением желаемой сытости чувств и ума, или же, заметив очертания далекого пути, – достичь безвозвратного окончания, что замечено Всевидящим Светом.

Зачем?

Спросите у Света: почему все имеет окончание? И Свет ответит вам: что бы можно было увидеть, как и познать, если бы не очертания, если бы, вначале, не контуры окончания, освещенные мною?..

Да здравствуют контуры окончания всего на свете!.. Бесконечный восторг устремеления пути... Не познание, а всесильное окончание манит собраться в осознанный путь...

В зеркале... Одинокое блуждание Отражения в зеркале. Не блуждай, Отражающийся! Смилуйся милосердно! Остановись...

Или уйти от зеркала... Ведь если уйти от зеркала.... Ведь если уйдет за очертания зеркала Отражение... то... сможешь ли Ты увидеть, понять самого себя... сможешь ли Ты быть вообще?.. Так все-таки, кто же Бог, Ты или Отражение? Не два ли зеркала друг против друга, и кто на кого смотрит, и кто есть Бог, и кто есть Отражение?..

И рассудить это дано лишь тому, кто знает, кто видит, как Ты блуждаешь, как блуждает оно: Ты и Мы...

Божив так и не понял, даже потому, когда он будет вспоминать об этом и пытаться оправиться ясностью успокоения, что же с ним произошло в то следующее мгновение, в его рабочем кабинете... Прямо перед Юрой внезапно, будто кто-то невидимой резинкой стал стирать, протирать пространственную картинку кабинета, след от этой резинки вращался по кругу и разрастался как снежный ком, все больше увеличивалась в размерах дыра, и вскоре она охватила все поле зрения Божива.

А это была вовсе не дыра, а другой мир, словно протерли запотевшее окно.

Теперь Юра оказался на неведомом аэродроме, и он даже не понимал, спится ли ему, дремлется или же это и в самом деле так: не должно озадачивать, а просто есть.

Интерьер кабинета исчез, словно он был всегда лишь игрушечным представлением воображения минуту назад.

Ни единой души, ни единого летательного аппарата, кроме внезапно откуда-то появившегося самолета, что почему-то бесшумно выкатился на взлетную полосу и остановился перед Боживым в нескольких десятках метров. Так же бесшумно, будто из-за кадра, к самолету подкатил трап.

Неожиданно перед Юрой возникли какие-то люди, они будто вышли из-за спины, их было несколько человек, они молчали, но все-таки неведомо каким образом говорили, когда смотрели в Юрины глаза. Божив понимал их без слов.

– Проходи в самолет, – предложил ему один из них.

Легко, вместе с необъяснимыми людьми, Божив вбежал по трапу в салон самолета.

В следующее мгновение они уже летели на фоне турбинного гула, Юра сидел в кабине пилотов и смотрел вниз, на скольжение земли.

Через несколько минут самолет бесшумно опустился на какое-то автомобильное шоссе, его турбины отзвучали там, на высоте, и Боживу показалось, что турбинный гул оторвался, обронил безмолвный самолет на эту дорогу. По обе стороны шоссе высотно теснились тополя.

И вот замысловатая посадочная полоса свернула в сторону огромного дома и вскоре остановилась неподалеку от него.

Все, и Юра тоже, вышли из самолета и направились в дом.

Вскоре Божив оказался в пустынном просторе зала: стены серебрились, вогнутые, они высоко смыкались в единый купол, а глянцевый пол был настолько глубинно прозрачен, что казалось – Юра ступал по затвердевшей поверхности океана, и каждую секунду вода под ногами могла ожить, и Юра старался не глядеть на пол, чтобы вдруг случайно не подумать об оживающей воде; а глянцевый пол будто ожидал этого, и взгляд Божива, словно перепачканый этим ожиданием, неповоротливо слушался своего хозяина, то и дело приклеивался к полу, и тогда Божив не допускал ни единой мысли к себе, дабы не переглянуться случайно с единственной мыслью об оживающем глянце пола, ибо тогда она заговорит и Боживу предстоит выслушать ее до конца, и пол действительно оживет, неведомо почему Юра не сомневался в этом.

Каждый взгляд Божива эхом потрескивал на поверхности стен: чувственный зал, отзывчивый зал.

Они, впереди идущие, остановились и плавно развернулись лицами к Юре. Неожиданно для самого себя Божив близко подошел к одному из них и протянул руку.

– Юра, – промыслил Божив, не говоря ни слова.

– Остап Моисеевич, – возникла ответная мысль, и человек, к которому подошел Юра, как показалось Боживу, надежно пожал ему руку и на несколько мгновений Юра бесстрашно приблизил свое лицо особенно близко к лицу Остапа Моисеевича.

Таким же образом Юра познакомился со всеми остальными, и они по очереди представились Боживу: старик, с фиолетовой бородкой и белыми волосами, назвался Помощником, а имена других Юра тут же забыл, только одно и всплыло из них на поверхность памяти – Купсик.

– Мы – астральная группа, – осведомил Божива Остап Моисеевич, все так же телепатически.

"Шайка, – подумал Юра, – астральная шайка!.."

Астральщики заговорили между собой, а Божив, равнодушно прислушиваясь к их разговору, медленно поплыл вдоль объемных стен таинственного зала, в нескольких сантиметрах от океанского пола, словно исследователь.

Когда он сделал полный круг, возле входной двери неожиданно завис, остановил невесомое парение своего тела: в эту дверь вошел красивый молодой человек, последний тоже замер напротив Юры и не сводил с него глаз, и тут Божив, почему-то ранее оплывая зал и не осознавая сути разговора астральной шайки, внимательно вслушался в чувствительно уловимые, телепатические голоса людей, оставленных им в центре этого загадочного помещения, он стал понимать смысл их разговора, понимать, о чем шла речь.

– Ты уже все продумал? – убедительно вопрошал Остап Моисеевич.

– Не все, но многое, – ответил вопрошаемый.

– Что же осталось еще?

– Пустяк, Магистр, последняя точка.

– Какова же...

– Точка?

– Да.

– Художник, вон, уже пришел, так что сейчас произойдет.

– Хорошо. Я жду... Жду результатов!.. Слышишь, Купсик, результатов, а не то...

– Будет вам, Остапа Моисеевич, сию минуту убедитесь!

И тут Божив увидел, а точнее сию минуту же понял, о чем приготовился, будто в зверином прыжке, взмыслить стоящий напротив него, по всей вероятности, тот самый художник, о котором любезно проговорил только что Купсик.

Художник стал усиленно взмысливать: Юра почувствовал, как океанский пол оживающе промягчился, и Божив теперь же начал медленно погружаться в бездонную пучину вод. Очнулся Юра от чарующего и насмехающегося взгляда художника, когда уже почти утонул по колено. Тут он активизировался: сопротивляясь жестокому, неумолимому взгляду, вспарил обратно на поверхность и сразу же – взмыслил обратное, и художник ушел по колено в обмякший пластилиново океан. Противление друг другу шло у них несколько минут. То художник, то Юра, то снова художник вдавливались телепатическими взглядами в оживающий на короткие мгновения океанский пол.

Наконец, Божив в клейком изнеможении рванул толчком воли океанскую твердь пола под своим нападающим, и художник пошатнулся и в одно мгновение, свинцово барахтаясь, размахивая руками и ногами, рухнул в глубину, понесся в бездонность и вскоре растаял, исчез в чернеющей далеко под ногами непроглядности, и Юра остался один стоять победителем. Картинка необъяснимого зала начала бледнеть и, растворяясь, медленно переливаться в непроглядную мглу. Напряженный поток ветра, густо перемешанный с гулом реактивного самолета, и где-то издали зловещий голос: "Художник утонул!.. Утону-ул!.." – и все. И снова картинка рабочего кабинета в кинотеатре, когда Божив открыл глаза. И только неприятная вспышка мыслей: "Художник... Я утопил его!.. Но это же был..."

Юра в предчувственном состоянии, но сосредоточенно спокойный, огляделся в словно беззвучном пространстве своего рабочего помещения, обеззвученном, будто подтененном тем, взветренным гулом, что теперь отзвучал...

Неожиданно в дверь настойчиво постучались, будто ожидали "возвращения" Юрия Сергеевича на рабочее место.

Божив насторожился.

– Да-да... – негромко произнес он. Постучались еще. И тут Божив догадался: ведь он вовсе ничего не сказал вслух, он по привычке взмыслил свой отклик "да-да...".

– Войдите!.. – словно громко окрикнул он дверь, стоящего за нею сейчас посетителя, и это "войдите!" прозвучало коряво и сухо, каким-то раздраженно-гортанным созвучием, так что Юрию Сергеевичу стало неловко от своей неподатливой неуклюжести. – Войдите – поспокойнее произнес Божив, и на этот раз "войдите!" прозвучало неплохо, естественно.

Дверь наполовину распахнулась, вошла в кабинет Екатерина. Она остановилась и как-то рассеянно оглядела директора кинотеатра.

– Что случилось? – догадливо опередил Екатерину Юра.