Текст книги "Без названия (Я вскочил с дивана)"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)
Власти города определили место для обсерватории у кладбища, но Михеев был рад этому: "Здесь небо чище!" – говорил он.
Его не любили обладатели всех начальствующих кабинетов, куда он приходил просить, требовать... Один раз, когда очередная дверь за его спиной полностью не захлопнулась, до него донеслись слова: "Когда же умрет этот несносный любитель?!"
И вскоре Михеев умер...
Я его так уважал... Я любил убегать к живому Михееву из этого мира. Алексею Алексеевичу так и не удалось вывесить звездный флаг над нашим далеким городом, где давно забыли о небе, но любили рисовать красные звезды, где царило бесцарствие. Но Михеев не огорчался, на его двери в обсерватории значилась надпись: "БЕЗ ДУШИ НЕ ВХОДИТЬ!" Правда, эта надпись изрядно обожжена спичками любопытных, исцарапана прохожими...
Мне пришло письмо от Геннадия Филипповича Жирова, тоже отпетый любитель, в котором написано о смерти Михеева...
Но сейчас Михеев был жив, и он суетился у своих телескопов, налаживал их, корректировал оси, менял, будто патроны, окуляры, заряжал их в металлические трубки...
Вике очень понравилась Луна: ее поверхность в прожилках каналов, в чешуе кратеров, а свет у Луны – дивный, точно свет Вселенского холода и равнодушной печали.
У меня таилось чувство какого-то ожидания... Я уже несколько раз занимался дыханием Астрала, я заботился о разжигании всех цветов радуги... И теперь я постоянно ощущал некоторое жжение на затылке и теплые струи и волны в позвоночнике.
Что-то должно неминуемо очень скоро произойти... Я торопил события, пребывал в желаниях... Я видел, как уже горел бикфордов шнур моего терпения и светлячок его огонька, жужжа, будто пчелка, приближался к одинокому бруску динамита, на котором лежал мой букет чувств, завернутый в мысли прежних устоев. Я ожидал взрыва.
Оксанка, замечательная девочка! Мне нравилось это маленькое существо в спортивной шапочке и модной крохотной куртке, наверное потому, что оно было частью Вики.
Алексей Алексеевич человек тяжеловесный, медлительный, умел долго думать, но основательно работать. На вид крупнолиций, скуластый, краснощекий, широкоплечий, высокий, но мягкий и слабохарактерный.
Звезды, еще до нашего прихода под купол, проявились на небе и теперь мерно блистали.
"А может, Михеева не стало потому, что я начал уходить в другое? А может, потому, что я стал уходить в другое, – не стало Михеева?.." – думал я.
ВОТ И СЕМЬЯ
– Наташа!.. Я не вижу тебя...
– Я рядом, совсем близко, протяни руку...
– Где?.. Где ты?.. – я ласково ощупывал воздух, но ничего не чувствовал и щурился.
– Вот моя рука, Сережа...
И тут, в своих ладонях, я ощутил мягкую тяжесть прозрачного пространства.
– Господи!.. – воскликнул я, – это твоя рука, Наташа!.. Как я хочу тебя видеть, милая... Не ощущать, а видеть!.. Живую и близкую...
– Я тоже этого хочу, Сережа, – и Наташа заплакала, словно тайком, но всхлипы, теплые всхлипы выдавали ее.
– Не плачь... Зачем же ты меня расстраиваешь... Не плачь, – умолял я и слышал все же всхлипы.
– Боже мой! Сережа!.. – всхлипывала Наташа. – Я ничего не понимаю, и мне опять становится страшно...
– Не бойся, ничего не бойся. Я же рядом, иди, я обниму тебя...
Я стоял, не в состоянии сделать хотя бы полшага навстречу Наташе!
– Что это?! – воскликнул я, обнимая Наташу.
– Это малыш, – прошептала она.
– Малыш... – ласково повторил я.
– Да... – мягко всхлипнув, отозвалась Наташа у моего плеча.
– Но он... – только и сказал я.
– Это девочка, наша девочка, Сережа...
– Это... моя дочь?...
– Да... Она сейчас уютно спит.
– Дай... Я подержу ее...
Мое дыхание прерывалось от счастья: отец... я отец...
Я держал на своих руках, в целом свете, единственного ребенка! Моя душа отливала золотистым блеском радости, и моему сердцу стало очень жарко в груди, оно будто ласкалось к невидимой девочке...
– Как ты ее назвала? – тихо и нежно спросил я. Наташа не отозвалась, и я испугался!.. "Что же я буду делать с невидимой девочкой, она погибнет!.." Наташа! – снова громко и взволнованно позвал я.
– Тише, – послышалось рядом, – ты разбудишь малышку.
– Почему ты молчала, Наташа?
– Я еще не назвала нашу девочку.
– Можно назвать ее мне? – шепотом попросил я.
– Мне это будет приятно.
– Так пусть же торжествует все на свете... Я назову ее Сабина, можно?..
– Сабина... – повторила Наташа.
– Ты недовольна? Коль нет – скажи.
– Нет... Напротив. Мое все то, что и твое. Я рада.
– Приблизь ко мне свои губы, Наташа. Я тебя поцелую.
– И я тебя тоже поцелую... Вот мои губы, Сережа...
– Семья моя, родные в мои, – я обнял Наташу, стараясь не разбудить малышку Сабину, мою доченьку, и я целовал, целовал невидимое, но родное: Господи... Господи... Господи...
УРОКИ СОЗЕРЦАНИЯ
Пока мое в движенье тело: могу трусливым быть и смелым, могу один ходить, с толпой, – но только не самим собой!
Пока в движенье только я, с последней мысли острия, вспорхнув, – я к образам причислен, – тогда я только вижу мысли!
Пока мое в движенье тело – я нахожусь своем без дела!.. Бездвижно тело, – бытия простор! – В движенье только я!..
Карабкаются в гору мысли, – до неба дотянуться б им!.. Порой над пропастью зависнут, а там, внизу – бездонный дым. А там, внизу – простор безумства, без крыльев – смерть... Я так раним. По краю ходят мысли, чувства. Но только б не сорваться им!..
Осторожно – чувства пламенные... Суть надежно – чувства каменные! Их слагают только праведники, воздвигают, будто памятники! Безмятежно, все они вдалеке... Сердцу нежно и душа налегке!
Приму себя за постоянство, опорной точкой бытия, и размышлениям пространства молитвенно придамся я... И то, что было неподвластно, недосягаемо извне: понятно будет мне и ясно. Все под рукою, как во сне...
Весь, беззвучно, предаюсь я пению! Осветляют душу только тьмой. Поклоняюсь только вдохновению: каждый выдох, вдох – учитель мой... Чтобы распознать просторы гения, осознавши скованность свою, для души беру уроки пения: душу в целый космос распою!
Невежество я в людях презираю, бесстрастен к проявленьям чувств людских, но я с великой нежностью взираю на их тела, на все одежды их...
За что себя мы привязали к телу? – Желания огромно разогрев, которые так часто оголтело, не исполняясь, будят жадный гнев!..
Желания, как стая волчья, – страсти! – Мы наслаждаться чувствами хотим!.. Голодного желания лязг – порождено лишь телом, – только им...
Такие вот невежества приметы, – желанные телесные тиски! Я в людях презираю только это, бесстрастен к проявленьям чувств людских!..
Но как прекрасны тело и одежды! – Они, как воплощенье Божества! И я на них гляжу бесстрастно, нежно, ка на судьбу земного естества...
Ты властительно – терпенье! Топчут пусть тебя они: то ли люди, то ли тени, только ты их не гони!
Расстелись в покорстве лести. И от смеха и от слез топчутся они на месте на твоей ладони грез...
Не гони их, что убоги! Зря на них не сквернословь... Ведь твоя ладонь им строго ограничила любовь!
Ограничила пространство, мысли, долю, суету. И они смакуют пьянство, дружбу, драки, красоту!
То ли тени, то ли люди: шаг с ладони, и конец! Чувства, помыслы им судьи; Бог – верховный образец...
Столько о земном остроге понаписано всего! Но ничто о Боге, о терпении его...
Я в людей влюбленный нелюдим, я теперь живу совсем один. Вещи, люди мыслятся вокруг, – словно вечность разомкнула круг!..
Мир, как настроение мое, моего сознанья бытие...
ПИСЬМО ИЗ МОСКВЫ
Здравствуй, Сергей! Привет тебе из нашей столицы!
Ты знаешь, невероятно, как много впитал я в себя за время учебы, а точнее, пребывания в Москве!
Сережа, я теперь имею множество друзей. Среди них артисты, поэты, писатели, даже ученые... Но это все, как говорится, столичные издержки! Шутка, конечно, но, главное, действительно не в этом.
О занятиях я и не говорю: они протекают более или менее успешно.
Основное мое известие для тебя в том, что я возникаю по-новому, совершенно другим человеком, и происходит это благодаря одной удивительной организации, в которую я не так давно вступил! Они – солнечные люди, Сергей. Я сказал бы даже: солнечные зайчики среди многих и многих теней!..
Ну-ка, попробуй отгадать: что это за организация?..
Ты говоришь: "Металлисты"? – Нет! – "Память"? – Нет! – "Баптисты"? Опять – нет! И ты кончено же задумался: "Тогда кто же!" Отвечу: кришнаиты! Да, да! Именно так! Я предчувствую: в недалеком будущем все изменится, все будет по-другому!.. Ладно, не буду предсказывать, лучше опишу, какое это удовольствие являться кришнаитом!..
Понимаешь, Сергей, прежде всего, это самое верное и первое лекарство от сумасшедшего мира нашего...
У меня деревянные четки: бусинки на закольцованной веревочке – 108 штук! Я их перебираю каждый день: кладу одну бусинку на стык – между первой и второй фалангой среднего пальца, туда, где обычно у нас ручка или карандаш располагаются, прижимаю эту бусинку большим пальцем и как бы начинаю немного растирать ее, а в это время я читаю Великую Мантру: Хари Кришна, Хари Кришна, Кришна, Кришна, Хари, Хари, Рама, Хари Рама, Рама, Рама, Хари, Хари. И так все бусинки по очереди по кругу. Итого шестнадцать кругов в день! Но, только если первый круг начал по часовой стрелке, то следующий обязательно должен читаться наоборот, против часовой стрелки. Это важно, потому что эти 108 бусинок разделяет одна крупная бусинка, она является – символично – самим Кришной, а через него не перескакивают!
Мантру можно читать вслух, можно и про себя, но это вначале, а потом все же лучше, да ты и сам почувствуешь необходимость в чтение вслух. Читать можно и на ходу, в троллейбусе, где угодно, а четки прекрасно укладываются в специальный мешочек: его подвешивают на шею, и в нем имеется прорезь для руки, можно четки держать в кармане, это не страшно. В общем, на это занятие я трачу не так уж и много времени, а то ты подумаешь, что я с утра до вечер сижу в молитвах; поверь – всего полтора-два часа в день, не больше. Зато, Сергей! Я испытываю такое наслаждение!
Во-первых, многие привязки от мира сего рвутся начисто! Становишься свободным, успокоенным, целенаправленным, сдержанным, отступают гордыня, эгоизм.
Во-вторых, приходят сказочные ассоциации, интуиция разветвляется непредсказуемо объемно!
А в-третьих, легче видеть в жизни более главное! Мир открывается широко, крупным планом, приходит искренняя доброта и радость!
А если читать не по шестнадцать кругов в день, а тридцать два, шестьдесят четыре и более, то... можно выйти на Вселенскую Первопричину!.. Но это возможно только для Священно-Преданных Кришнаитов. Вообще, конечно, Мантру надо читать двадцать четыре часа в сутки, а шестнадцать кругов грешный минимум!
Список состояний, ощущений и чувств, осмыслений можно продолжать невыразимо долго – не хватит слов во всех земных языках вместе взятых! Так велико получаемое от чтения Великой Мантры...
Ко всему прочему: удивительная вибрация во время чтения Мантры. Сам попробуй прочитать ее несколько раз подряд, и ты услышишь, что будто нежный космический музыкальный инструмент вибрирует в тебе, и вскоре ты сам, все твое тело становится этим вселенским звучанием!
Но, продолжу... Все кришнаиты, конечно, и я теперь, – вегетарианцы! Мы едим очень вкусную пищу, которую готовим сами, но первое блюдо, возвышающееся над всеми, это, конечно же – прасад! Я думаю, что тебе не станет скучно и ты не будешь возражать, если я перескажу тебе рецепт приготовления прасада. Если попробуешь приготовить – уверен, пальчики оближешь!
Для этого нужна глубокая кастрюля, в которой, желательно, никогда не приготавливалось мясо. Берешь рис, сколько хочешь, моешь его, перебираешь. Потом растапливаешь в кострюле сливочное масло на малом огне, высыпаешь туда рис и поджариваешь его до золотистого цвета. А в это время готовишь остальные компоненты прасада: чистишь и режешь картошку на ломтики. Делаешь салат из овощей: шинкуешь капусту, морковь, петрушку, помидоры, ну и другое что, по желанию. Все это перемешиваешь в глубокой посуде. Как только рис стал едва золотистым, тут же добавляешь к нему картошку, периодически помешивая. Если необходимо, добавь масла. Потом закладываешь в эту же кастрюлю приготовленный салат, снова хорошо все перемешиваешь, продолжая поджаривать. Последний этап: посоли все это на глаз; залей прасад водою до уровня компонентов, добавь перца, только красного! Ну, и различные вкусовые приправы для аромата, кроме чеснока и лука! Кастрюлю прикрываешь крышкой и на среднем огне пропариваешь хорошенько ее содержимое, можно время от времени помешивать прасад, но это уже зависит от кастрюли, потому что прасад неплохо готовится в скороварке, без помешивания. Готовность определяй по опыту, и не более того! Как хочешь, но пробовать прасад – нельзя! Ни в коем случае этого делать нельзя, пока он не будет приготовлен окончательно и предложен Кришне. Приготовление прасада требует тщательной чистоты и аккуратности, хорошего настроения, все продукты во время очистки, резки, шинковки тоже пробовать нельзя! У тебя должна быть на голове косынка, чтобы волосы не сыпались – это важно...
Первым должен вкусить твой прасад – Кришна. Делается это так: положи из кастрюли одну-две ложки на тарелку или в кукую иную посуду, но из которой никто не ел, и мысленно предложи Кришне, можешь пропеть или проговорить нараспев девять раз Мантру, которую я тебе написал.
Только тогда можно есть прасад всем желающим. Но есть его необходимо до конца в своей тарелке: нельзя оставлять прасад для отходов! Да, чуть не забыл: те две ложки прасада, предложенного Кришне, тоже можно есть – они наиболее ценные! Разложи из по маленькому кусочку по всем тарелкам желающих, прасад нельзя выбрасывать в отходы! Я тебе скажу, что у нас, например, есть один человек, весьма образованный, известный, фамилию не называю, так вот он, когда мы собираемся у кого-нибудь на квартире есть прасад и читать Мантру, просто пообщаться, доедает прасад со всех тарелок, если где-то кто-то, в основном из новеньких, не рассчитал свои силы и положил прасада больше, чем сможет осилить! Вообще прасад надо предлагать всем друзьям, товарищам, родственникам, соседям, даже незнакомым, по случаю, – это первое, благое дело!..
Кроме прасада у нас масса и других великолепных вегетарианских восточных блюд, но прасад – это основное блюдо и его готовить и есть надо обязательно! В разумном сочетании с чтением шестнадцати кругов в день прасад незаменим на пути просветления Преданного!
"Преданным" именуется каждый кришнаит...
У нас есть и священные книги, их много, но на русский язык пока переведены Источник Вечного Наслаждения (жизнь бога Кришны), Бхагавадгита – как она есть (из Вед), Книжка Иддийского мышления, и то все это в основном у нас имеется, к сожалению, пока в ксероксах.
Есть среди нас и большие авторитеты – это Оля и Слава! Прекрасные люди, глубоко преданные. Если хочешь, я тебя с ними познакомлю, когда приедешь в Москву.
А в самом деле: когда же ты приедешь? Уж не женился ли ты там? Да и на письмо мне, на последнее, не ответил, Сергей! Не отмалчивайся! Может, что случилось? Пиши мне и обязательно приезжай в гости, – я столько интересного тебе расскажу и покажу! Сходим на занятия в Литинститут, если хочешь, сам убедишься, как мы там обучаемся.
Слушай, есть предложение: в ..... месяце, .....цатого, будет открытие памятника Сергию Радонежскому в селе Радонеж. Вот и приезжай, прогуляемся, пообщаемся, вырвемся из городского лабиринта улиц на поднебесные просторы, так сказать! А?.. Ты согласен?.. Обязательно напиши мне и обязательно приезжай! Всего в письме не опишешь...
Жду! До свидания!
Твой друг, Юра Божив.
ПИСЬМО В МОСКВУ
Здравствуй, Юра! Привет из Р...
Только что прочел твое письмо, проснулся утром и прочел. Правда, я его получил еще вечером, но у меня вчера был весьма трудный день, и я сунул твою дорогую мне весточку к себе под подушку, не распечатывая. Извини...
Юра! Ты напрасно думаешь, что я отнесусь настороженно к твоему увлечению кришнаизмом.
Во-первых, удивительно, но факт! Мы с тобою параллельно друг другу идем к одной цели!
Во-вторых, у меня для тебя тоже есть сюрприз!
Но прежде вот что: я только что звонил одному своем товарищу и он согласился поехать вместе со мной на открытие памятника, так что через месяц жди в гости – нагрянем!
Я не женат. Впрочем... Подробности при встрече, но я сейчас очень счастлив, Юра!..
Не буду многословным, а то ты, я чувствую, сидишь уже, как на иголках, в ожидании обещанного сюрприза!
Понимаешь, я тут недавно приобщился, так сказать, к одному уникальному труду, мне кажется, что тебе будет небезынтересно хотя бы чуть-чуть с ним познакомиться.
Вот сейчас заворожу тебя, а потом ты целый месяц в томлении проведешь, уверен!
Высылаю тебе из первой части этого труда небольшой отрывок моего конспекта.
О ВОЛЕ И ВЕРЕ
Вера – это направленность нашей души, которая стремится как бы закольцеваться, ограничиться лишь собою едино, будто в круг, отвергая при этом, не воспринимая иные любые утвержденности в целом свете!
Вера имеет и свое Высшее развитие – экстаз – это полный отход от мира, отстраненность от опыта, чувств, какой бы то ни было авторитетности, отход от своего "я".
Тогда мы полностью канем в бездонье души и ее сокровенности и возникнем в осознании восторга – "азь есмь".
Непостижимо высоко и непередаваемо это состояние духа человеческого! Он становится абсолютным.
И такой дух – это все. Он не имеет жажды, неверия, устремления и других состояний, мешающих ему торжествовать.
Веру можно воспитать. Но самое интересное то (здесь я еще не разобрался до конца), что возникновение веры возможно (и, или – лишь, не знаю!) – при воздействии внешней среды, которая посылает тебе страшные, иной раз и кровавые испытания, позывные, дабы произвести тот единственный, необходимый толчок на путь просветления и торжества духа!
Вера – это бодрость души и качество ее самосознания.
Воля – это направленность нашей души, способной рассмотреть в самой себе, посредством разрозненных своих потенций, которые находились, как возможности, самою себя.
Воля, она как и вера, имеет Высшее свое проявление – экстаз – это уход в проявленный мир, отрицание пассивности, ее разноцветности протекания, утверждения только своего "Я".
Мы целиком уходим в последующее развитие проявленного мира, где выявляется элемент созерцания: великолепие форм, обманчивость красоты их, и мы всем этим упиваемся, существуем в это время вне себя, сливаемся с феноменальными проявлениями, срастаемся с ними, существуем их существованием, а обратную сторону сути нашей мы направляем опытом, в свою основу и фундаментируем в неприкосновенность свое "Я".
Иными словами, мы низвергаем себя и осуществляем!
Творчество! Таким великолепно и противоречиво, оно и происходит: мы осознаем свое несравненное величие и тут же ниспадаем до своей мизерности и незначительности. Но это может понять только тот, кто сам испытал магию творчества.
И Воля и Вера едино принадлежат "чистому духу", связаны в одно целое по происхождению.
Воля – это утверждение Веры вовне, а Вера, наоборот, – утверждение Воли внутри себя!
Волю невозможно произвести без Веры, а Вера сопровождает всегда сам акт воли!
"Короче говоря, – прочь сомнения, и вперед!" – это от меня.
Ну вот и написана крохотная частица моего сюрприза...
Итак, жди в гости!
Твой друг, – Сергей Истина.
До свидания, Юра!
До свидания – в Москве!
ПЕРВЫЙ ВЫХОД ИЗ ТЕЛА
– Стой! – крикнул покойник.
– Я никуда... Саша! Я никуда не пойду! – испуганно сказал я и с невероятным трудом повернул прочь, но ноги!.. Мои ноги, будто ватные и тяжелые!
– Нет! Ты пойдешь со мной, – заорал, сотрясаясь от гнева, покойник.
– Уйди прочь! – оскалился я.
– Идем! – злобно и торжествующе прошипел Саша, потянулся ко мне, и схватил холодной рукою меня за руку, и сжал ее крепко, и начал тащить меня. Его пальцы, словно когти, впивались в мою кожу.
Я метался взглядом по сторонам: какой-то двор, клочки двора, и в нем – два низеньких деревянных дома, прилепленных друг к другу: один синий, а другой зеленый. Боже мой, это же его двор! Саша в нем жил до смерти! Вот на этом месте стоял в тот день его гроб. Я вырывался изо всех сил и неуклонно продолжал пятиться к калитке: "Может, удастся выскочить на улицу!.." – думал я.
– Нет... Нет! – сопротивлялся я, но покойник был силен. – Прочь, нечистая сила, прочь! – орал я растерянно.
– Идем! – продолжал настаивать Саша. – Я уведу тебя в лучший мир! – И он впивался мне в глаза безжалостно ледяным взглядом и снова тащил меня за похолодевшую руку за собою.
Как из трясины, с огромным трудом, я вырвал свою руку. Я поднес ее, обессиленно дрожащую, ко лбу своему и все же перекрестился! Я преодолевал сопротивление Саши, который, в буквальном смысле, повис на моей руке, пытался оторвать ее от лба, живота моего, одного плеча, другого! А я, в остывающих усилиях, продолжал невероятное притяжение своей руки к себе и молился, хотя рука пыталась вытянуться куда-то вперед и утащить меня. Я молился, шатаясь от напряжения, и читал громко вслух молитву Господнюю... и она помогла мне. И тогда я стал открывать глаза, просыпаться от этих ужасов, а когда совсем пришел в себя, то застал себя лежащим на диване, усердно крестящимся отяжелевшей и похолодевшей рукою, будто Саша продолжал еще незримо виснуть на ней, больно уцепившись за нее, и я действительно ощущал присутствие покойника и его мертвую хватку!..
Ото лба к животу, от живота к плечу одному, к плечу другому: ото лба к животу, от плеча к плечу, ото лба к животу, от плеча к плечу... Крестился я усердно.
Все рассеялось и угасло... Я окончательно проснулся, но была еще ночь: я лежал в клейком страхе и боялся пошевелиться, ибо мне все казалось, что покойник где-то здесь: вынырнет снова из ночного мрака моей крохотной комнаты и злобно повиснет у меня на руке!.. Будто он притаился и ждет, когда я закрою глаза...
"Отчего он так на меня зол?.. – раздумывал я, продолжая лежать в оцепенении на диване. – В какой лучший мир он меня тащил?! Все... Больше я не пойду к нему на могилу – никогда! Дьявол какой-то!.. Господи!.. Избавь меня от лукавого! Прости, если в чем согрешил, и помоги, и укрепи!.." Впрочем... Надо самому себя укрепить!..
Что это я, совсем раскис и ошалел от страха!
Я тут же встал с дивана, подошел к окну, отдернул тяжелую штору. Но узорчатые снежные занавески на стеклах отдернуть нельзя было: из-за них не видно улицы...
Я приоткрыл форточку, достал сигарету из ячейки отопительной батареи под подоконником, я там сушил целую пачку, и закурил; ночной зимний холод облил мне лицо, плечи, грудь, он стекал по ногам, и теперь я будто стоял в незримой, ледяной луже по щиколотку.
Дым от сигареты уползал из комнаты в черную отщелину неба над моей головой.
"Обычный сон... – думал я. – Это обычный сон... Но когда же... Когда же я смогу выйти из тела!.." Я выбросил окурок в форточку и закрыл ее, задернул штору, прошел через комнату, и лег на диван, и укутался теплым одеялом. Я не уловил момент, когда уснул снова!..
Утром, в семь часов, меня разбудил будильник.
В девять я собирался посетить отделение милиции; документы, требуемые от меня следователем Васильевым, теперь лежали приготовленные во внутреннем кармане моей куртки. Чтобы ничего не забыть поутру, я позаботился об этом еще с вечера, но нынче у меня появился иной план.
Я решил не направляться сразу же к следователю, а прежде заглянуть с этими документами на прием к начальнику отделения милиции, некоему Липкину, – именно эта фамилия значилась у меня в качестве подписи на моей недавней повестке, я помнил.
Ровно в десять я уже был в отделении милиции у двери начальника, и уверенно постучал в его дверь, и незамедлительно приоткрыл ее внутрь.
– Можно? – поинтересовался я, но тут же получил ответ:
– Ждите...
Я закрыл дверь. "Знакомый голос у этого начальника!.. – подумал я. Откуда же я помню его?.." – Это озадачило меня и я стоял и раздумывал, что делать дальше?..
– Молодой человек! Вы по какому вопросу? – спросила как-то настороженно меня девушка, выглядывая в проем стеклянной перегородки.
– Мне по личному вопросу к Липкину!
– Липкин сегодня не принимает. Приемный день у него был вчера! скоренько сообщила девушка.
– Но я же не могу прийти вчера, мне надо сегодня! – отшутился я.
– Приходите в следующую среду: с двух до пяти и начальник примет вас, – тут же подсказала девушка.
– Ну что ж! – сказал я. – Тогда мне остается идти в кэгэбэ.
– У вас что-то серьезное?.. – забеспокоилась девушка, потянулась хрупкой рукою к телефонному аппарату и подняла, продолжая озадаченно глядеть на меня, трубку, и поднесла ее к уху, все так же, не отрывая от меня глаз.
– Да, да! У меня серьезное! – настойчиво и решительно подтвердил я.
А девушка уже откликнулась на голос, возникший в телефонной трубке:
– Это я, Лена, – ласково, будто подлизываясь к трубке, сказала она. Тут молодой человек пришел... Знаете?.. Да... Но... Он по очень важному делу, говорит!.. Собирается идти в кэгэбэ, если вы его не примете сегодня!.. – И она обратилась ко мне: – Начальник спрашивает, как ваша фамилия?..
– Истина, Сергей Александрович, – подсказал я.
– Алло! – снова заговорила в трубку девушка. – Его зовут Сергей Александрович Истина... Нет, нет... Это у него фамилия такая... Истина... Ага!.. Сейчас спрошу!..
– Вы у какого следователя? – осведомилась девушка у меня.
– У Васильева, – бодро ответил я.
– Он у Васильева, – сообщила девушка в трубку. – Ага!.. Хорошо!.. Приглашу!.. Есть!..
Девушка положила трубку и предложила мне подождать немного. Сама же вызвала по селектору Васильева из его кабинета и тот, минут через пять, недоверчиво глянув на меня, прошмыгнул в кабинет начальника отделения милиции, бегло поздоровавшись со мною на ходу. А еще минут через пять девушка за стеклянной перегородкой вежливо предложила мне пройти в кабинет Липкина.
Я сражу же вошел. Липкин что-то рассматривал в толстой черной папке, Васильев стоял справа у стола своего начальника и переминался с ноги на ногу, скрестив руки за спиной.
– Разрешите? – напористо, но не громко произнес я.
Липкин поднял взгляд от стола и осмотрел меня с ног до головы. Я тоже оглядел начальника.
"Боже мой!.." – воскликнул я про себя от неожиданности.
Липкин улыбнулся мне, неприятно оскалившись при этом, словно передразнил меня.
"Вот это да!.." – рассердился я.
А Липкин почесал о рукав свой ноздристый нос, и на рукаве осталась влажная полоска. Мне стало противно, и я перевел свой взгляд на Васильева.
– Я требую официального объяснения, – заговорил я с убедительными акцентами, – на каком основании меня незаконно преследует ваше отделение милиции?
После этих слов я подошел к столу Липкина с левой стороны и остановился как раз напротив "своего" следователя, а следователь по-прежнему продолжал угрюмо помалкивать и беспокойно переминаться с ноги на ногу.
– Сергей Александрович, – начал Липкин.
– Да! – сказал озлобленно я.
– Видите ли... мы не все можем говорить... существуют... профессиональные, в некотором роде рабочие тайны... Ну... – снова противно оскалился Липкин. – Вы же образованный человек, – сказал он. – И должны понимать это!..
"Да уж!.. – раздумывал я. – Я-то все понимаю, дорогой Остап Моисеевич! Начальник отделения милиции! Вот и в штыки мы с тобой!.. Интересно, ты делаешь вид или действительно не узнаешь меня?!
Может, взять и сказать тебе прямо сейчас, напрямик, что мне все известно, что ты, Остап Моисеевич, связан с Зоей Карловной, библиотекарем, общаешься с нечистой силой, Купсиком, а меня преследуешь, мешаешь мне, запугиваешь, закрываешь мне дорогу к лучшему!..
Хотя... Нет!.. Ты, Остап Моисеевич, от меня именно этого заявления только и ждешь!.. Ловко задумано!.. Но меня теперь не проведешь просто так, ловкачи!..
Представляю себе: как только я тебе все это выложу, так ты сразу же меня и отправишь в психиатрическую... Нет уж!.. То, что я подслушал телефонный разговор Зои Карловны и твой с Купсиком, – я не докажу, а этого тебе и надо!.. Так вот почему дверь в кабинет у меня была приоткрыта, когда Зоя Карловна разговаривала, чтобы мне слышно было! И ты вел переговоры с Купсиком, опять же, чтобы я слышал!.. С ума меня хотите свести, списать, мешаю вам!.. Как же! Еще бы!.. Тьма всегда устрашает свет!.. В темной комнате даже зажженная спичка – опасность, ее тут же обступают страшные чудища теней!.. Нет уж!.. Я не настолько глуп, чтобы поддаться на твою дьявольскую авантюру, Остап Моисеевич!.. Но насторожить я тебя все-таки сейчас насторожу!.. Ты правильно заметил, Остап Моисеевич, – я образованный человек!.."
– Да, ваше отделение милиции, – заговорил я, – несет свою службу исправно!
– Стараемся! – отметил Остап Моисеевич.
– Конечно стараетесь, – подтвердил я. – Еще бы!.. Если и вы лично, начальник отделения милиции, бдительно, в свое свободное время продолжаете работать, извините, сыщиком, даже у Долланского...
– Позвольте! – будто припоминая, воскликнул Липкин, и от волнения облизал свои припухшие губы, как и там, в спортзале у Долланского. – Вы тоже ходите заниматься?! – спросил он.
"Ну... Отродье!.. И притворяться же умеет!.." – подумал я.
– Да, – торжествующе подтвердил я слова Остапа Моисеевича.
– Так... – сказал он, обращаясь ко мне, – вы принесли положенные документы? – Видимо, он продолжал вынуждать меня прийти в ярость, в раздражение. Он думал, что я сорвусь, и он все же, разведя руками в непонимании, наберет телефонным диском задуманные 03.
– Вот они, – ответил я, полез в карман и вытащил бумаги.
– Хорошо! – недовольно подытожил Липкин. – Идите сейчас, пожалуйста, с Васильевым, – и он бросил короткий, ножевой взгляд на молчаливого следователя и снова обратился ко мне и добавил, – и сдайте эти документы ему.
Васильев усиленно посмотрел мне в глаза, будто завуч на провинившегося ученика в присутствии директора школы.
– И все же, – настойчиво сказал я, – я недоволен вашими действиями и считаю мх противозаконными!..
– Скоро, очень скоро все, что вы задумали, – сбудется! – сказал Липкин.
– Не понял... – озадаченно возмутился я, – что сбудется?
– Читайте последние постановления партии и правительства, – то ли съязвил, то ли неумело пошутил Остап Моисеевич.
"Ну, это уже слишком, – подумал я. – Какая тупая наглость!.. При чем тут партия, постановления и правительство?! Абсурд или очередная уловка? В дураках меня хочет выставить!"
– А вы сегодня будете у Долланского? – неожиданно даже для самого себя спросил я.
Остап Моисеевич помолчал... Васильев тем временем уже вышел из кабинета. Я оказался один на один с Липкиным.
