Текст книги "Этическая мысль"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

ОБ ОБЯЗАННОСТЯХ ДОБРОДЕТЕЛЬНЫХ И ПОРОЧНЫХ ЛЮДЕЙ

Добродетель – это идея, и никто не может обладать подлинной добродетельностью. Поэтому столь же редко употребляется понятие "добродетельный человек", как и "мудрец". Каждый стремится к тому, чтобы приблизиться к добродетели, как и к мудрости, но ни в том, ни в другом не достигается высшая степень. Между добродетелью и пороком мы можем мыслить нечто среднее – недобродетель, которая состоит лишь в недостатке добродетели. Добродетель и порок суть нечто положительное. Добродетель это способность в соответствии с моральными принципами преодолеть склонность ко злу. Или добродетель представляет собой ту силу моральных убеждений, противостоящую злым склонностям, над которыми она в конце концов одерживает верх. Следовательно, святые существа не являются добродетельными, потому что им не приходится преодолевать склонность ко злу и их воля адекватна закону. Человек, не являющийся добродетельным, по этой причине еще не будет порочен, ему лишь не хватает добродетели. Порок является чем-то положительным, а недостаток добродетели есть недобродетель. Пренебрежительное отношение к моральным законам – это недобродетель, презрение моральных законов – порок. Недобродетель состоит лишь в том, что человек не соблюдает морального закона, а порок означает то, что человек поступает противоположным моральному закону образом. Первое – нечто отрицательное, а второе – положительное. К пороку относится, таким образом, очень многое.

Человек может быть добросердечным, не обладая добродетелью, потому что добродетель – это добропорядочное поведение, основанное на принципах, а не на инстинкте. Добросердечность – это соответствие действий моральному закону, проистекающее из инстинкта. К добродетели относится многое. Добросердечность может быть врожденной. Добродетельным же быть, не упражняясь, невозможно, так как склонность ко злу необходимо подавлять, исходя из моральных принципов, и человеческое действие должно быть приведено в соответствие с моральным законом. Спрашивается: может ли порочный человек стать добродетельным? Существует такая порочность души, которую невозможно исправить; но злой характер всегда может быть превращен в добрый. Так как проявление характера исходит из принципов, то плохой характер со временем может быть изменен с помощью хороших принципов так, что злостность исчезнет из его души. О Сократе говорят, например, что по природе своей он был зол душой, но с помощью принципов господствовал над ней. Часто уже по лицам людей заметно, что они неисправимы и что им недалеко до виселицы; добродетельными таких людей сделать трудно. Точно так же порочным не может стать честный и добропорядочный человек; даже тогда, когда он впадает в некоторые пороки, он затем отвращается от них, потому что в нем уже твердо укоренились принципы. Улучшение необходимо отличать от обращения. Улучшение – это изменение жизни; обращение же возникает там, где человек, обладая твердыми принципами и надежным основанием, не может уже жить иначе, как добродетельно. Нередко мы совершенствуемся из страха перед смертью, и трудно решить, улучшение ли это или обращение? Если бы мы имели надежду жить подольше, то никакого улучшения не последовало бы. Обращение же заключается в том, что человек твердо намеревается жить добродетельно независимо от того, сколько ему предстоит жить. Покаяние – нехорошее слово, оно происходит от искупления, от самобичевания, когда человек сам наказывает себя за совершенные преступления. Когда человек узнает, что подлежит наказанию, то наказывает самого себя, веря при этом, что богом он уже наказан не будет. Это означает, что он покаялся. Такая печаль не помогает никому. Душевная печаль по поводу своего поступка и твердая решимость вести лучшую жизнь – это единственное, что помогает; это и есть настоящее раскаяние.

Человек из-за своих пороков может ступить на два ложных пути: или подлости, то есть грубости, когда он из-за нарушения обязанностей по отношению к самому себе как личности ставит себя наравне со скотом; или злобы, а это – сатанинство, когда человек делает своим ремеслом творение зла и поэтому ему не свойственно уже никакое доброе намерение. Пока у человека сохраняется добрый нрав и желание быть добрым, он еще – человек, но если они замещаются злостностью, он превращается в дьявола. Состояние порока – это состояние рабства, где господствует склонность. Чем более человек добродетелен, тем более он свободен. Косным является тот человек, у которого отсутствует желание стать лучше. Общество добродетели – это царство света, а общество порока – это царство тьмы. Каким бы ни был человек добродетельным, ему все-таки свойственны стремления ко злу и он постоянно должен бороться со злом. Человек должен остерегаться морального самомнения, не считать себя морально непогрешимым и не быть слишком высокого мнения о себе. Такое мечтательное состояние неизлечимо. Оно проистекает из того, что человек так долго мудрствовал над моральным законом, пока не привел его в согласие со своими склонностями и душевным комфортом. Добродетель – это моральное совершенство человека. С добродетелью мы связываем силу, мужество и власть; она означает победу над склонностью. Склонность сама по себе не подчинена правилам, а в моральном состоянии человек должен подавлять их. Небесные ангелы могут быть святыми, человек же может достичь лишь добродетельного состояния! Поскольку добродетель основывается не на инстинктах, а на принципах, то культивирование добродетельности – это одновременно и культивирование принципов, которое должно придать принципам такую движущую силу, чтобы они преобладали в нас и не позволяли отклоняться от них. Следовательно, необходимо иметь характер. Эта сила – сила добродетели или сама добродетель. Это культивирование сталкивается с препятствиями, которые должны быть преодолены с помощью религии и правил благоразумия, к которым относятся: умиротворенность души, ее спокойствие, свободное от всяких упреков, истинная честь, оценка по достоинству себя и других, равнодушие или, точнее, хладнокровие и стойкость по отношению ко всякому злу, в котором мы не виновны. Все это не является источником добродетели, а лишь вспомогательным средством. Это и есть обязанности с точки зрения добродетельных людей.

С другой стороны, кажется бессмысленным твердить порочному человеку об обязанностях; на самом же деле каждый порочный человек имеет представление о добродетели, он обладает рассудком, чтобы видеть зло, у него все еще есть моральное чувство. Нет такого злодея, который по крайней мере не желал бы быть хорошим. На этом моральном чувстве можно основать систему добродетели. Но моральное чувство не является первым началом при оценке добродетели, а таковым оказывается чистое понятие моральности, которое необходимо связать с чувством. Если человек обладает чистым понятием моральности, то на этом он может основать добродетель, после чего он может активировать моральное чувство и заложить начало тому, чтобы стать моральным. Это начало представляет собой, правда, весьма широкое поле, которое первоначально должно быть отрицательным, Сначала человек не должен быть виновным и не должен предпринимать ничего, чего можно добиться с помощью разного рода занятий, удерживающих его от такой склонности. Человек может делать это довольно хорошо, хотя это и трудно.

ОБ ОБЯЗАННОСТЯХ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ РАЗЛИЧИЙ В ВОЗРАСТЕ

Автор не руководствовался четким порядком изложения. Он мог бы расчленить обязанности в зависимости от различий между сословиями, полом и возрастом. Различие между полами не столь мало, как часто думают. Движущие силы у лиц мужского пола сильно отличаются от движущих сил лиц женского пола. Что касается различий между полами, то можно обратиться к книгам по антропологии и из этого вывести соответствующие обязанности. Что касается обязанностей по отношению к лицам, различающимся по возрасту, то у нас есть обязанности по отношению к другим не только как к людям, но и как к нашим согражданам. Таковы, например, гражданские обязанности. Мораль вообще представляет собой необозримое поле. Автор указывает на обязанности по отношению к здоровым и больным, точно так же можно было бы определить обязанности по отношению к красивым и безобразным, к старшим и младшим. Но речь здесь не идет об особых обязанностях, так как мы имеем дело лишь с различными состояниями, по отношению к которым необходимо выполнять общечеловеческий долг. Возраст делится на детский, когда человек еще не может содержать себя; юношеский, когда человек может содержать себя и воспроизводить свой род, который не в состоянии содержать; мужской, когда человек может содержать себя, воспроизводить свой род и содержать его. Первобытное состояние сообразуется с природой, но гражданское – нет. В гражданском состоянии человек может быть еше ребенком, будучи уже в состоянии воспроизводить свой род, но не может содержать себя; в первобытном состоянии человек в этом случае уже мужчина. Об этом различии более подробно говорит антропология. Так как гражданское состояние противоречит природе, а первобытное состояние – нет, то Руссо считает, что гражданское состояние не соответствует целям природы; на самом же деле гражданское состояние все-таки соответствует природным целям. Цель природы в ее ранней зрелости состоит в размножении человеческого рода. Если бы мы созревали к тридцати годам, то это состояние совпадало бы с гражданским состоянием; но тогда человеческий род в первобытном состоянии не размножался бы. В первобытном состоянии человеческий род по многочисленным причинам размножается очень плохо, поэтому зрелость должна наступать очень рано; но так как в гражданском состоянии эти причины исчезли, то гражданское состояние заменяет то, чего человеку не хватает из-за невозможности в этом воз-1 расте следовать своим склонностям. Однако промежуточное время наполнено пороками. Как же сформировать человека в гражданском состоянии так, чтобы он соответствовал и природе, и гражданскому обществу? Таковы две цели, поставленные природой: воспитание человека с точки зрения и природного, и гражданского состояния. Выработка правил поведения – это главная цель, благодаря чему человек формируется в гражданском обществе. В воспитании необходимо различать два момента: развитие естественных задатков и развитие способностей, восполненных искусством. Первое – это образование человека, второе – это преподавание или обучение. Тот, кто с детьми занимается первым делом, – гувернер; тот же, кто занимается обучением, – информатор.

В образовании следует обратить внимание на то, что оно только отрицательно, что оно отгораживает от того, что противоречит природе. Искусство или обучение может быть двояким: отрицательным и положительным, удерживающим и восполняющим. Негативное в образовании – это то, что предотвращает заблуждения; положительное же – умножение знаний. Негативное как в обучении, так и в образовании – это дисциплина, позитивным же в обучении является доктрина. Дисциплина должна предшествовать доктрине. При помощи дисциплины формируется темперамент и сердце, а характер в большей мере – доктриной. Дисциплина означает то же самое, что внутреннее принуждение. С помощью дисциплины детям не преподается ничего нового, а лишь ограничивается нерегулируемая свобода. Человек должен быть дисциплинирован, потому что от природы он груб и жесток. Задатки человека могут быть цивилизованы лишь с помощью искусства. Природа животных развивается сама по себе, но у нас – при помощи искусства. Следовательно, мы не можем природу пустить на самотек, в этом случае мы воспитали бы человека диким. Дисциплина – это принуждение, а в качестве такового она противостоит свободе, но свобода – это ценность человеческая. Поэтому юноша дисциплиной должен подвергнуться такому принуждению, чтобы его свобода была все-таки сохранена. Он должен быть дисциплинирован при помощи принуждения, но не при помощи рабского принуждения. Все воспитание должно быть свободным, поскольку юноша уважает свободу других. Самая благородная основа дисциплины, на которой покоится свобода, состоит в том, чтобы уже ребенок осознавал отношения, в которых он находится как ребенок, и из осознания детства, возраста и способностей должны быть выведены его обязанности. Ребенок, добиваясь своего, не должен применять волевых усилий больше, чем положено его возрасту. Будучи еще слабым существом, он не должен ничего добиваться при помощи приказов, но лишь просьбами. Если ребенок чего-либо добивается силой и ему хотя бы единственный раз идут навстречу, чтобы его успокоить, то он все чаще повторяет то же самое со все большей настойчивостью, забывая о своей детской слабости. Ребенок не должен воспитываться приказами, он не должен добиваться чего-либо силой, используя хорошее отношение к себе других людей. Добрым отношением к себе он располагает в том случае, если и сам хорошо относится к другим. Следовательно, если он ничего не достигает при помощи силы, то привыкает к тому, чтобы добиваться всего посредством просьб и хорошего поведения. Если ребенок в семье добивается всего только волей, то привыкает приказывать, а позднее встречает в обществе сопротивление, к которому не привык, и становится бесполезным для общества. Так же и деревья в лесу дисциплинируют друг друга, поглощая воздух для роста не рядом с собой, а над собой, где не мешают друг другу и поэтому растут прямо вверх; дерево же, растущее в чистом поле, где его ничего не стесняет, растет уродливым, позднее его трудно уже дисциплинировать. Подобно этому дело обстоит и с человеком. Если его рано подвергают дисциплине, он растет прямо вместе с другими, но если это упущено, то становится уродливым. Первая дисциплина заключается в повиновении. Впоследствии она может применяться с различными целями, например для развития тела, темперамента, если он вспыльчив, ему необходимо оказать сильное сопротивление; если – ленив, то также нельзя быть уступчивым; повиновение употребляется также и при воспитании характера, особенно ему необходимо противодействие, когда в нем проявляется злостность, злорадство, склонность к разрушению и мучительству. Самое скверное в характере – это ложь и фальшивый, обманчивый нрав. Фальшь и ложь – пороки характера и свойства трусливого человека. При воспитании необходимо обратить внимание на то, чтобы свойства эти подавлялись. В злостности все-таки есть еще сила, которую возможно дисциплинировать, однако тайная, лживая подлость не имеет в себе ни малейшего зародыша добра.

От дисциплины, или принуждения, перейдем к обучению, или доктрине. Оно трояко: обучение природой и в опыте, с помощью рассказа и доводами рассудка или разума. Обучение опытом является основой] всего. Ребенка не следует обучать большему, чем он может наблюдать сам и находить подтверждение в опыте. После этого его необходимо приучать к тому, чтобы он сам стал проводить наблюдения, из которых выводятся опытные понятия. Обучение с помощью рассказа уже предполагает наличие понятий и рассуждения. Обучение с помощью доводов разума должно строиться в зависимости от возраста. Вначале оно должно быть только эмпирическим, а доводы должны быть не априорными, а опосредованными опытом. Если, например, ребенок лжет, то мы не должны удостаивать его разговором. Особенно важно, чтобы воспитание соответствовало его возрасту.

Относительно различий по возрасту воспитание трояко: воспитание ребенка, юноши и мужчины. Воспитание всегда предшествует и является подготовкой к следующему возрасту. Воспитание, подготовляющее к юношескому возрасту, состоит в том, чтобы все объяснять из своего основания, в детском воспитании этого быть не может. Детям представляют вещи таким образом, как они есть, а иначе они будут постоянно спрашивать и во время ответа задавать новые вопросы. Разум уже относится к юношескому возрасту. Когда же необходимо начинать подготовку к юношескому возрасту? В том возрасте, когда ребенок по своей природе является уже юношей, то есть примерно в десятом году жизни, потому что уже тогда ему свойственно размышление. Юноши уже имеют представление о приличии, ребенок – еще нет, последнему можно только говорить: "Это не принято". Юноша уже должен иметь гражданские обязанности. С их помощью у него формируются понятия приличия и гуманности. Юноша уже способен действовать, исходя из принципов, у него уже культивируются религия и мораль, он сам совершенствует свой нрав, и честь выступает у него уже в качестве фактора дисциплины, в то время как ребенок дисциплинируется лишь с помощью повиновения. Третий период в воспитании – тот, когда юноша готовится стать мужчиной, который не только может содержать себя, но и воспроизводить и содержать свой род. В шестнадцатом году жизни он вступает в возраст, граничащий с мужским, и тогда воспитание, как дисциплинирование, отпадает; теперь он все более познает свое назначение и должен познать мир. При вступлении в мужской возраст ему необходимо рассказывать об истинных обязанностях, о человеческом достоинстве собственной личности и об уважении человеческого в других. Теперь доктрина должна формировать характер.

Что касается воспитания с точки зрения пола, то к этому вопросу необходимо отнестись в высшей мере тщательно, с тем чтобы инстинкты, среди которых половой является наиболее сильным, не употреблялись во зло. Руссо говорит: отцу необходимо в этом возрасте дать сыну полное представление, а не делать секрета из этого вопроса, он должен просветить его ум, рассказать о назначении этой склонности и о том вреде, который может произойти, если ею злоупотребляют. Ему необходимо объяснить сыну моральные основания гнусности такого действия и показать осквернение человеческого достоинства его личности. Это самый деликатный и завершающий момент воспитания. До тех пор пока школы достигнут этого, будет совершено еще много пороков.

О КОНЕЧНОМ НАЗНАЧЕНИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА

Конечное назначение человеческого рода состоит в наивысшем моральном совершенстве, которое достигается при помощи свободы человека, благодаря чему человек приобретает способность к высшему счастью. Бог мог бы сделать людей совершенными и счастливыми. Но тогда такое состояние не возникло бы из имманентного принципа мироздания. Имманентный принцип мира – свобода. Назначение человека состоит, следовательно, в том, чтобы добиться высшего совершенства посредством своей свободы. Бог желает не только того, чтобы мы были счастливы, но и чтобы сами сделали себя счастливыми, – в этом состоит истинная моральность. Высшее моральное совершенство – это всеобщая цель человечества. Если бы все поступали таким образом, чтобы их поведение совпадало бы со всеобщей целью человечества, то этим уже было бы достигнуто наивысшее совершенство. Каждый человек должен стремиться сделать свое поведение адекватным этой цели, благодаря чему он вносит сюда свой вклад, а если каждый будет так поступать, то совершенство будет достигнуто. Но как далеко продвинулся человеческий род по пути к этому совершенству? Если мы обратимся к самой просвещенной части мира, то увидим, что все государства враждебно противостоят друг другу и даже в мирное время точат оружие против другого. Это имеет такие последствия, которые делают невозможным приближение людей к всеобщей цели – совершенству. Предложение аббата Сен-Пьера о создании всеобщего сената народов, если бы оно было реализовано, было бы тем моментом, когда человеческий род сделал бы громадный шаг к совершенству. Тогда можно было бы то время, которое сейчас используется для поддержания безопасности, употребить для осуществления этой цели. Однако поскольку у князей идея права не столь сильна, как идея независимости, собственной власти и жажда править по собственному произволу, то не следует надеяться на осуществление этой цели таким путем. Но где же искать это совершенство и исходя из чего можно надеяться на его достижение? Нигде, кроме воспитания. Оно должно сообразоваться со всеми целями природы, гражданского общества и семьи. Наше воспитание и дома, и в школе страдает еще многими недостатками как в отношении культивирования талантов, дисциплины и доктрины, так и в отношении формирования характера в соответствии с моральными принципами. Оно направлено скорее на развитие сноровки, чем убеждений, которые должны использоваться во имя блага. Как же в таком случае государство будет лучше управляться людьми, которые сами воспитаны не лучше? Но если воспитание будет направлено на развитие талантов, на формирование морального характера человека, то такое воспитание распространилось бы до престола и принцы воспитывались бы столь же искусными людьми. До сих пор еще ни один князь не сделал ничего для совершенствования человечества, для внутренней ценности и счастья человечества, они всегда заботились лишь о блеске своего государства, который всегда был для них главным делом. Такое воспитание привело бы к тому, что оно оказало бы влияние на их миролюбие. Если же источники однажды уже обнаружены и состояние это уже получило распространение, то оно поддерживается суждением каждого человека. Не только монарх, но и все граждане государства должны быть так образованы и только тогда государство стало бы прочным. Можно ли надеяться на это? Воспитательные учреждения, созданные Базедовым, дают для этого маленькую и слабую надежду. Когда человеческая природа достигнет ее полного предназначения и наивысшего совершенства, то это будет царство бога на земле. Лишь тогда будет господствовать справедливость и право внутренней совести, а не административная власть. Это и есть конечная определенная цель и высшее моральное совершенство, которое может достичь человеческий род спустя многие столетия.

ПИТИРИМ АЛЕКСАНДРОВИЧ СОРОКИН

(1889 – 1968)

Крупнейший представитель позитивистской школы и один из наиболее последовательных проводников позитивизма во все отрасли обшествознания. Уже в начальный (русский) период своей творческой биографии (1911 – 1922), находясь под влиянием своих учителей Е. В. Де-Ро-берти, М. М. Ковалевского, Д. И. Петра-жицкого и опосредованно Э. Дюркгейма, он предпринимает попытку перестроить этику на неопозитивистский лад, не повторяя слепо О. Конта и Г. Спенсера. В этом смысле его работы раннего периода (публикация трех из них предлагается далее читателю) представляют классический образец позитивистски-бихевиористской этики и социологии морали. Именно в таком "настрое" им читались курсы лекций по этике в столичных вузах во время первой мировой войны и в первые годы Советской власти. Эти лекции оказали воздействие на последующее развитие буржуазной, а в определенной степени и марксистской этической мысли. Лишь много позднее в Гарварде (США), где им был основан социологический факультет и закладывались основы теорий социальной стратификации и мобильности, социокультурной динамики, П. А. Сорокин откажется от позитивистского взгляда на этик, вновь перекроив ее, но уже с позиций философии культуры.

После отъезда Сорокина в 1922 году в Прагу его личный архив, включая научные рукописи, был собран воедино в фонд Сорокина, ныне хранящийся в Центральном государственном архиве Октябрьской революции СССР. Среди этих рукописей сохранились "Введение" и "Тезисы" его манускрипта "Принципы и методы современной науки о нравственности" (1912 – 1913), так и не вышедшего в свет. Своего рода развитие и конкретизация неопозитивистской социологии морали содержится в небольшом эссе, выполненном в жанре рецензии, – "Новый труд о Бсн-таме" (1916), по сути дела, это критический очерк теории утилитаризма И. Бентама и его последователей. Эти две работы публикуются впервые. Наряду с ними читатель сможет познакомиться с давно ставшим библиографической редкостью этико-логическим сочинением Сорокина "Нормативная ли наука этика и может ли она ею быть?" (1913), предвосхитившим многие позднейшие дискуссии на эту тему (его текст дается по изданию: Сорокин П. Преступление и кара, подвиг и награда. Социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали Спб., 1914).

Все названные работы воссоздаются без текстологических изменений. Знаки препинания и орфография приведены в соответствие с современными правилами [1].

1 Публикация подготовлена А. Ю. Согочоновым

ПРИНЦИПЫ И МЕТОДЫ СОВРЕМЕННОЙ НАУКИ О НРАВСТВЕННОСТИ

Многотомные этические трактаты, поучающие искусству не делать того-то и того-то, напоминают сочинение мальчика о булавках, в котором польза их доказывалась следующим образом: когда люди их не проглатывают, то они остаются живы [1].

1 Уорд Л. Психические факторы цивилизации. Спб., 1897. С 91

"Переоценка всех ценностей" – вот лозунг нашей эпохи. Нет ни одной научной дисциплины, где бы не происходила теперь громадная работа критической мысли, влекущая за собой низвержение или ограничение того, "чему мы поклонялись", и созидание новых путей и новых "ценностей". Даже истины математики и те объявляются условными и относительными (Пуанкаре. Наука и гипотеза; "La valeur de la science" и др.). В физике и химии материя, казалось, так прочно и навеки поселившаяся в этих науках, мало-помалу исчезает и заменяется энергией (В. Оствальд, Г. Лебон и др.). В биологии поднимает голос неовитализм и успешно начинает сражаться с механистической теорией; теория Дарвина все более и более ограничивается, начинают приобретать все большее и большее значение неоламаркизм и мутационная теория Де-Фризе и т.д. Если так дело обстоит уже в этих "точных" науках, то уже заранее можно допустить, что в гуманитарных науках этот пересмотр идет в еще более широких размерах и в результате влечет то же распыление мысли, что и в указанных "точных" научных дисциплинах.

В мою задачу не входит доказательство этого положения во всех гуманитарных науках (поэтому я не останавливаюсь на этом), что же касается этики – предмета данной статьи, – то ее современное состояние вполне обнаруживает указанное явление "переоценки". Все старые "теории нравственности" подверглись критике и в результате почти все были отброшены как ненаучные. Это одинаково относится как к "формальной школе" во главе с кантовской моралью долга, так и к эмпирической школе, выраженной различными течениями гедонизма, эвдемонизма, утилитаризма. Приведенный выше эпиграф ярко выражает этот скептицизм по отношению к старой этике. Но спрашивается, создано ли что-нибудь новое на место разрушенных idola? На основании чего старые теории нравственности объявлены несостоятельными? И может ли новое в этике претендовать на общезначимость? Вот вопросы, на которые в дальнейшем я попытаюсь бегло ответить.

Если отвлечься от подробностей, то основные направления современной этики могут быть сведены к двум главным школам. Одна из этих школ вполне примыкает к Канту и, в сущности, представляет только небольшую модификацию его метода и теории нравственности. Другая школа может быть обозначена общим термином "социологизм" ввиду той важности, которую она придает социологии в деле обоснования морали как науки.

Эти течения радикально противоположны между собой. Школа неокантианства говорит словами С. Лотце. "Я все еще убежден, – говорит он, – что я иду правильным путем, когда я ищу в том, что должно быть, основание того, что есть". Тогда как социологизм утверждает: "В том, что есть, мы ищем основание того, что должно быть".

У первых категория долженствования главенствует над категорией бытия, у вторых наоборот – категория бытия имеет примат над категорией долженствования. Первое течение является наиболее распространенным в Германии – на родине Кенигсберг-ского мудреца, и главные его представители – в то же время и наиболее видные неокантианцы (П. Наторп, Коген, Риккерт). Второе течение пустило глубокие и широкие корни во Франции – на родине О. Конта, где всего более работали и работают над социологией и социологическими проблемами. Рассмотрим кратко аргументы каждой школы.

I

Два основных направления современной науки о нравственности:

1. Формально-логическое, обосновывающее этику на критике познания или гносеологии, рассматривающее ее как нормативную дисциплину в противоположность теоретическим дисциплинам и устанавливающее примат долженствования над бытием, воли над разумом; отсюда – телеологический метод, независимый от причинного метода, вводимый этим направлением. Наторп и Риккерт как главные представители этого течения.

2. Каузально-эмпирическое, требующее применения к этике тех же методов, которыми пользуются и другие науки, исходящее из бытия и строящее долженствование на познании этого бытия. В зависимости от того, какая наука кладется в основу этики, это течение может быть разделено на три группы:

а) социологическое направление и его тезисы. Де-Роберти и Брюль главные представители этого течения;

в) психологическое направление и его тезисы. Л. И. Петражицкий и В. Вундт как лучшие представители его;

с) синтетическое течение и его тезисы. А. Фулье как выразитель этого направления.

II

1. Формально-логическое направление должно быть целиком отвергнуто в силу следующих оснований:

а) Поскольку допустим особый, независимый от каузального метода телеологический метод, он может иметь место только в области трансцендентного мира, и так как этот мир в сферу научного познания не входит, то не может иметь приложения и телеологический метод обоснования этики как науки.

в) Это течение смешивает точки зрения: теоретическую и практическую.

c) Регулятивные принципы, утверждаемые этим направлением, или бесплодны и пусты, поскольку они формальны, или же перестают быть таковыми, когда они получают хоть какое-нибудь содержание.

d) Понятие воли в понимании формально-логического направления бессодержательно и метафизично.

Указанные ошибки отчасти свойственны и Вундту с Фулье.

2. Анализ нормативных суждений и нормативной науки как функции теоретических наук.

В связи с этим троякое значение слова "нравственность":

а) нравственность как данная нам реальность;

в) нравственность как теоретическая наука, изучающая эту реальность;

с) нравственность как прикладная, "нормативная" наука, основанная на соответствующей теоретической дисциплине.

3. Сфера и область нравственных явлений. Две стороны нравственной реальности: психическая и материальная ("овеществленная психика"). В зависимости от этого два способа изучения нравственных явлений: психический, дающий только "форму", и социологический, дающий только "содержание" этой реальности. Первому свойственна статическая точка зрения, второму – динамическая.