Текст книги "Немецкие шванки и народные книги XVI века"

Автор книги: Автор Неизвестен

Как уже было сказано, первый житель Шильды был человек такой мудрый и рассудительный, что и детям своим не позволял резвиться на воле как глупым телятам и не отдавал их, подобно многим, на попечение матушки, отчего, как известно, получаются маменькины сынки. Нет, это был превосходный отец, он сам учил и наставлял своих отпрысков и сумел внушить им все свои добрые правила.

Итак, прилежный отец смог передать детям все свое глубокомыслие и рассудительность в добавление к тем талантам, коими одарила их мать-природа, а они в свою очередь оказались весьма прилежными учениками, доведя начатое до совершенства, когда учить и учиться (только тогда толк выйдет, ежели одно с другим сочетается) означает возводить здание на фундаменте, заложенном природой. И потому, скажу я вам, дети того первого были щедро наделены всяческими добродетелями, преимущественно мудростью. В целом свете (а ведь свет в ту пору был столь велик и обширен, что ни один человек не знал, где он кончается, хотя ненасытные испанцы и прочие уже столько денег потратили, чтоб тот его конец отыскать) – в целом свете, повторяю, не было в те времена людей, которые могли бы умом сравниться с шильдбюргерами. Ведь умные люди тогда попадались редко, и если какой встречался, был он большой диковиной. Не то что ныне, когда чуть ли не каждый, особливо глупец, объявляет себя мудрецом и требует, чтобы все вокруг его за такового почитали.

Молва о превеликом разуме и высокой мудрости шильдбюргеров разнеслась вскоре по окрестным городам и весям и проникла даже в самые отдаленные земли. Проведали о том князья и владетельные особы, такой яркий свет мудрости не скрыть, он пробивается и далеко посылает свои лучи.

Вот и вышло, что императоры, короли, князья и рыцари в дальних странах, ежели в чем теперь сомнение имели, слали своих послов к шильдбюргерам за советом и помощью. А уж советом те завсегда помочь могли, мудрости у них на то с избытком хватало. Никогда не случалось, чтобы советы их пропадали втуне, хотя и не всегда они достигали цели, что бывает порой, даже если люди полны намерений самых благих. Оттого прославились шильдбюргеры на весь белый свет, и каждый возносил им хвалу.

За те советы щедро их при случае одаривали – золотом, серебром, дорогими каменьями и прочими ценными предметами и сокровищами; ибо мудрость тогда ценилась гораздо дороже, чем в наши дни, когда дураков повсюду полным-полно, при иных дворах они за трапезой восседают, а умников ценят мало, а то и совсем презирают и прочь гонят. Но умные и рассудительные люди не очень от того горюют, ибо так уж повелось на свете, что мудрость не оплатить ни золотом, ни добром каким, но все она на свете превосходит и затмевает, как ясное солнце затмевает своими лучами свет прочих звезд. Ибо сказано:

 
Что мудреца превыше? – он
Всем лучшим в мире наделен.
Пускай король тем недоволен,
Богат, свободен он и волен.
 

Однако, по прошествии некоторого времени, князьям и прочим вельможам наскучило слать послов, и они почли за лучшее всегда иметь при дворе жителя города Шильды, чтобы в случае надобности спрашивать у него совета и из многоумных его речей, как из неиссякаемого родника, черпать премудрости. Ведь ничто так не возвышает владетельных особ, какие бы драгоценные каменья ни украшали их чело, как светлый и ясный ум, ибо это есть высший дар человека, о коем так усердно молил бога царь Соломон; и приобрести мудрость можно не иначе и лишь в том случае, когда примешь во внимание, что только

 
Ежели в дом человека возьмешь,
Узнаешь, дурен он или хорош, —
 

и людей, что наделены столь высоким и светлым даром, надобно иметь поблизости от себя, внимать их мудрым речам, запоминать их и обращать себе на пользу. Ибо верна присказка: «Около чего потрешься, того и наберешься», а посему кто с умным да добрым компанию будет водить, тот и сам поумнеет и подобреет. Но не увлеклись ли мы рассуждениями о пользе премудрости?

Итак, по вышеописанным причинам шильдбюргеров одного за другим отзывали в чужеземные страны, где была в них срочная нужда. И поскольку было их не так уж много, вскоре дело дошло до того, что совсем их в родном городе не осталось. И пришлось женам заступить на место своих мужей и заменять их во всяких работах – и в поле пахать, и за скотиной смотреть, что они поначалу делали с превеликой охотой – каждой хотелось покомандовать.

Нечто подобное и в наши дни случается, от труда женского прок невелик, ибо как ни хлопочут они, как ни надрываются, а за мужчинами им не угнаться. Вот и в Шильде так же было. Но это только тогда бывает, когда женщины берутся за мужское дело; обычно-то труд женский и мужской совсем разные, так что мужчины всем скопом не смогли бы произвести на свет одного-единственного малого дитяти, они ведь вообразили бы, что его надо высиживать, как некий человек, который считал, что, сидючи на головке сыра, он высидит теленка. [132]132
  Стр. 430 …который считал, что, сидючи на головке сыра, он высидит теленка. – Намек на сюжет одного из фастнахшпилей («масленичных действ») Ганса Сакса – «Высиживание теленка» (1551).


[Закрыть]И потому надобно много женщин иметь, ежели хочешь, к примеру, покорить силой такие города, как окруженная крепкими стенами Вена в Австрии (сохрани ее Господь на благо всех христиан!), [133]133
  …Вена в Австрии (сохрани ее Господь на благо всех христиан!)… – В ту эпоху Вене постоянно угрожало нашествие турок.


[Закрыть]или же славный повсюду город Страсбург.

Из-за недостаточной обработки оскудела земля Шильды, ибо уже не ступал по ней хозяйский сапог, который, как известно, лучше всех землю унавоживает. Отощала и скотина – ведь жиреет она только под хозяйским глазом. И инструмент стал не тот – никто его больше не точил, не правил. Батраки и служанки совсем обленились и перестали работать, вообразив, что коли хозяева их находятся невесть где, а без хозяев никак нельзя, то они отныне сами себе господа и хозяева. И чему тут удивляться, ведь сказано же:

 
Хозяйский шаг – и все цветет,
И добрый скот дает приплод.
Хозяйский глаз в одно мгновенье
Приводит слуг в повиновенье.
Но коль хозяин прочь глядит,
Все принимает жалкий вид.
 

Одним словом, пока благочестивые шильдбюргеры старались всем услужить и все дела, кои в том нуждались, поправить, не ради корысти, а ради всеобщей пользы, потерпели они оттого много вреда и урона; уподобившись тем, кто драчунов разнять желает и сам больше всех тумаков получает. Ибо недаром сказано:

 
Дерутся меж собою —
Не суйся, не мири!
Болванов было двое,
Теперь их станет три.
 

Вот ведь какая притча: ни жена без мужа, ни муж без жены хозяйствовать не могут, от такого разделения только вред да сумятица. Коли нет хозяина в доме, то нет и умения, а где нет умения, там и порядка нет – ломят кто во что горазд, никто друг друга не слушает; ну а там, где один другого не слушает, вряд ли что путное получится. В любой работе надо, чтобы один другому руку подавал, как мы это и видим во всех ремеслах и промыслах. Если же нет хозяйки в доме, то и вовсе порядка не ищи, а коли в доме порядка нет, то не будет его и во всем хозяйстве, одним словом: если на кухне крыша прохудилась, жди потопа во всем доме. Я уж не говорю о воспитании детей и прочих вещах. Истинно говорится:

 
Что хуже, по словам молвы?
Жена без мужа, тело без головы?
Иль муж без жены, голова без тела?
И то и другое – скверное дело.
 

Потому-то муж с женою никак друг без дружки обойтись не могут, так уж на свете повелось, что один к другой тянется и ее к себе в дом приводит, но бывает меж ними и разлад, и тогда муж жену из дома гонит, а иной раз жена мужу войну объявляет. Почему так дело обстоит, а не иначе, легко понять из дальнейшего. Видя, какой ущерб городу причиняет отсутствие мужей, собралась однажды женская община Шильды, за мужей все дела вершившая (спрашивается, могло быть иначе?), и стала совет держать: как бы ради всеобщей пользы – ведь добро их истощилось и ремесла пришли в упадок – спасти родной город. Долго они судили и рядили, а все к одному приходят: мужей надобно домой возвращать.

Перво-наперво порешили они письмо мужьям написать и разослать его во все концы, где, как они знали, их мужья обретаются. В письме этом они всем и каждому сообщали следующее:

«Мы, женщины города Шильды, низко кланяемся дорогим мужьям нашим, всем купно и каждому в особицу, и спешим их уведомить: поскольку (слава Господу!) отмечен наш род превыше всех прочих мудростью и разумом, так что князья и государи в самых дальних странах возжелали не только слушать умные речи ваши, но и во всех делах с вами советоваться, – отозвали они вас всех к себе, оторвав от родного дома, от хозяйства, от жен ваших и родимых детушек. Чтобы того скорее достигнуть, господа на подачки да обещания ух как тороваты, а вы, на корысть польстившись, и дорогу домой забыли. Заделались вы истинными чужаками и проводите дни ваши вдали от нас и от ваших любимых чад, от всего, что было вам прежде любо и дорого; а хозяйство наше оттого в упадок пришло, поля не родят, скотина дичает, слуги распустились, дети малые, коих мы, матери, порой чрезмерно любим и нежим, растут неслухами. Не говоря уж о другой беде, которая из вашего отсутствия проистекает и о которой вы сами могли бы в великой вашей прозорливости догадаться, а именно что оскудел и скоро совсем прервется наш род шильдбюргеров, который сохранялся и множился столь долгие годы. Вот по этой и по всем прочим причинам мы исполняем свой долг и бьем вам челом, чтоб вернулись вы поскорее каждый в свой дом и хозяйство ваше на ноги поставили.

И еще вот над чем поразмыслите: бросили вы нас, бедных жен ваших, на произвол судьбы, а ведь мы с вами клятву давали верность друг дружке блюсти, но вон сколько лет прошло – а вас все нет и нет, как будто ничто нас не сроднило и не носили мы под сердцем вашу плоть и кровь. Ведь природа даже зверю неразумному внушить умеет, что не следует ему от стаи отбиваться, так неужели пример этот вас в краску стыда не вгоняет: насколько же больше подобает разумному созданию, особливо человеку мудростью наделенному, со спутницей своей не расставаться и везде и всюду опорой ей быть. Сколь противно здравому смыслу и природе, когда человек с самим собою расстается: как же можете вы с нами, с коими есть вы единая плоть, так надолго расставаться? Вспомните о детях, которых вместе мы зачали, они уже спрашивают: кто же отцы наши? Как вы мыслите, поблагодарят ли они вас, когда вырастут да узнают, что оставили вы их без помощи, на верную погибель? Не думаете ли вы, что через то иссякнут в них заложенные природой добрые к вам чувства?

Воистину счастье изменчиво и ненадежно, быстро оно проходит. Разве не слышали вы старый стишок:

 
И любовь, и роз цветенье,
И господ благоволенье,
И удача средь игры —
Все проходит до поры.
 

И еще дозвольте словечко молвить: ведь милость-то господская что погода апрельская. Видно, запамятовали, как охотник с беззубой собакой поступает: в награду за верную службу на первом суку ее вешает. Насколько похвальней, да и самим вам не без пользы будет, жить в своем дому, занимаясь ремеслом, в покое, в мире и в благословении, наслаждаться плодами трудов своих и радоваться женам да детишкам, друзьям да приятелям, не заботясь о том, что кто-нибудь вас свободы лишить может, а ведь свобода дороже серебра и злата! А ближнему помогать – это вы и тут можете: кому ваш совет надобен, тот вас и сам найдет. Ежели вы, мужья наши, обо всем поразмыслите, о чем мы вам написали и о чем умолчали, то себе то же самое скажете, только у вас получится складнее. Засим кончаем мы это письмо в надежде, что не зря к совести вашей взывали и что вы немедля в путь-дорогу отправитесь и домой воротитесь, ибо не захотите же вы обнаружить в родимых гнездах чужих птенцов, кои будут насвистывать: здесь вам от ворот поворот. Так мы вас от беды предостерегаем. Писано сие в городе Шильде и печатью вашей же, что вас ждет не дождется, скреплено, года и дня такого-то и т. д.».

Получили шильдбюргеры на чужбине это послание, и сердце у них дрогнуло, поняли они, что жены правильно им все отписали и что давно пора им возвращаться в родной город. А посему испросили они у своих господ отпуск для поправления домашних дел. Просьбе этой господа вняли и шильдбюргеров отпустили, хоть и без всякого удовольствия – кому охота лишиться мудрых советчиков. Пришлось жителям Шильды поклясться, что, коли в них будет нужда, они опять пред светлые очи явятся. И вот, после столь долгого отсутствия, шильдбюргеры со славой и великими дарами вернулись домой; но ведь мудрый человек всех наград и всякой чести дороже, хоть ты его позолоти.

Возвратившись, нашли они у себя дома во всех делах такое расстройство, что поначалу, несмотря на весь свой ум, ничего понять не могли. Но в конце концов все же уразумели, что город сотни лет строится, а чтобы разрушить его, и одного дня довольно.

А жены хоть и рады были возвращению долгожданных своих мужей, но встретили их по-разному, как были они по натуре и комплекции друг от дружки отличны. Одни встретили их с любезностью и лаской, как то и надлежит природе женской и благонравию под стать. Другие же им в лицо грубые и оскорбительные слова бросали и такими проклятиями их приветствовали, что, пожалуй, лучше было бы этим мужьям и на чужбине остаться. Такая повадка и по сей день кое у кого в ходу, но малый прок от этого жены имеют – лишь тумаки да недовольных мужей.

Как бы там ни было, все они были возвращению мужей рады, праздничные пиры устраивали и возвратившихся мужей своих окружили заботой. Но такова уж женская натура: коли начнут браниться, так не легко перестать, и долго они еще мужей своих попреками осыпали и им объясняли, что не дело это – столько времени оставаться на чужой стороне, ведь и поля, и скот, и прислуга, и хозяйство пришли оттого в упадок, но надобно мужьям все упущенное наверстать и каждому своим делом заняться. На что мужья им свое согласие дали и честью и верностью в том поклялись.

Стали тут шильдбюргеры судить да рядить, как им дело повернуть, чтобы князья и вельможи не мучили их больше и от дома не отрывали. Очень хотелось им мирную свою жизнь от господских посягательств уберечь. Но поскольку время было позднее, а дело важное и требовало длительного раздумья, то порешили шильдбюргеры еще раз собраться и к окончательному решению прийти.

После чего, вволю речами мудрыми, что меда слаще, насладившись и кушаний добрых, что злата и серебра дороже, в меру отведав (ибо мудрецы, в отличие от дурней, не обжираются и не упиваются сверх всякой меры), пошли жители Шильды по домам, и кто не хотел долее бодрствовать, завалился в свои перины, которые были честь по чести приготовлены и вилами взбиты.

На другой день собрались жители Шильды под большой липой на базарной площади. В летнее время они всегда здесь устраивали сходки; зимою ратушей им служил трактир, а председательским местом была скамейка у печки. И когда городской голова со своими советниками умом пораскинули, то быстро разрешили все спорные и запутанные дела, которые в их отсутствие обнаружились (ибо людям умным и рассудительным не требуется столь много времени на раздумье, как некоторым теперешним судьям).

После того как все дела рассудили, приступили они к главному: как им быть и что делать, чтобы их больше из Шильды не отзывали, но могли бы они со своими домочадцами пребывать и всем домом править. Первым делом взвесили они все «за» и «против»: причиненный их отсутствием великий вред и ту пользу, что была от иноземных князей, – и стало им яснее ясного, что польза далеко не покрывает урона. Вот тогда и был учинен среди жителей поголовный опрос: как им впредь поступать? Послушали бы вы, какие тут мудрые речи зазвучали, сколь высокоумными были советы и до чего складно люди говорили. Одни считали, что на князей и вельмож надо просто рукой махнуть. Другие же говорили, что отказывать им не след, а надобно всякий раз давать такие дурные советы, чтобы те князья сами Шильду и ее обитателей в покое оставили. Иные советовали по-иному и еще кое-что предлагали ко всеобщему благу; но поскольку каждый дудел в свою дуду и одно с другим не согласовалось, так ни к чему они окончательно и не пришли.

Под конец вышел вперед старый горожанин и повел такую речь: «А я, к примеру, так считаю: поелику нас, шильдбюргеров, отрывали от домашнего очага из-за нашей мудрости и ясного ума, чтобы пользоваться нашими советами, а нам оттого проку мало, сало само собой в кухне не растет, – надобно, по моему разумению, спасаться глупостью и шутовством. Тогда нас впредь никто трогать не будет и никуда не отзовет. Посему всем нам надлежит, от мала до велика, самым что ни на есть нешуточным и затейливым образом валять дурака, и какая бы глупость кому на ум ни взбрела, тотчас он должен ее сотворить. А уж мудрость наша здесь весьма на пользу будет, ведь когда надо изобразить глупца, к примеру, в комедиях, на такие роли недаром берут самого умного да сметливого. Ибо немалое это искусство – разыгрывать из себя дурака или шута. Бывает, возьмется за такое дело человек бестолковый, и вместо смеха получаются одни слезы. А и того хуже: надумает иной человек разыграть глупца – и сам взаправду в оного превратится, на всю жизнь дураком останется: и будет он дурак, пока не свистнет рак, соловьем не зальется кукушка и солью не выстрелит пушка. Но нам-то, шильдбюргерам, надеюсь, это не грозит, а все непременно на пользу пойдет». Такие мысли были высказаны старым шильдбюргером в долгой и красивой речи, кою приводить здесь полностью смысла не имеет.

С превеликим усердием обсудили шильдбюргеры предложение и совет старца. Предмет сей показался им столь важным, что решили они никоим образом не спешить и горячку не пороть. Ведь

 
Поспешишь – людей насмешишь
И много хуже дело решишь.
В спешке любое дело погубишь:
Тише едешь – дальше будешь.
 

Поскольку же не хотели, чтобы что-либо бестолковое из их решения проистекло, постановили они еще раз хорошенько все обмозговать, а уж потом к делу приступать.

Затем вся община разошлась по домам, обязав друг друга обдумать, с чего начать и за какой кончик шутовского колпака прежде всего ухватиться.

Втайне-то кое у кого из них на душе кошки скребли: как это так, на склоне дней своих, после стольких лет мудрствования – и вдруг превратиться в глупцов. Ведь глупцы сами свою глупость с трудом переносят и терпеть не могут, когда другие им глупость в глаза тычут.

Но поскольку речь шла об общем благе, за которое каждый и жизнь свою с превеликой охотой бы отдал, порешили они в конце концов с мудростью распроститься и стать отпетыми дураками. На этом кончается та часть нашей истории, в коей повествуется о великом уме шильдбюргеров, и речь далее пойдет о том, как шильдбюргеры глупостью спасались.

 
Вы, люди добрые, сходитесь
И на места свои садитесь!
Вам шутки Шильды покажу,
Их смысл любому подскажу,
Пусть всяк их примет по уму
И по сословью своему
И по своим обычьям судит,
Да только пусть не обессудит:
Коль сути дела не поймет,
Пусть сам шильдбюргером слывет.
 

Прошло несколько дней, и вновь собралась вся община Шильды: надо было им посовещаться, как положить начало своему шутовству, дабы весть о нем сразу разнеслась по всему свету. После долгих словопрений они порешили: так как отныне вся жизнь в Шильде потечет по новому руслу, следует прежде всего общими силами и на общинные средства возвести новую ратушу, коя глупость бы их терпела (ибо, судя по всему, были они уже тогда изрядными дураками).

Сама по себе эта затея была не столь уж глупа и сумасбродна, но нельзя же было шильдбюргерам с первого же раза вывалить целый мешок глупостей: люди бы тут сразу догадались, что все это они понарошку делают. И вот, памятуя об этом, ибо они и всегда были смекалисты, жители Шильды сговорились поначалу попридержать свое шутовство, а по прошествии времени, когда представится случай, развернуться вовсю.

Кстати сказать, задумав начать дело с постройки новой ратуши, шильдбюргеры взяли пример со своего приходского попа, который был в службе столь усерден: едва заслышится звон, а уж тут он – и молитвенником по амвону колотит. Когда шильдбюргеры его только нанимали, он первым делом потребовал: пусть построят в церкви, прежде чем он начнет проповедовать, новый амвон из самого крепкого дуба, да еще сверху железом обошьют, чтобы мог тот амвон выдержать все его крепкие словечки в адрес прихожан, ибо по этой части поп зароку себе не давал.

Много радовались шильдбюргеры своему мудрому решению и тут же со всем пылом взялись за работу. Ибо могло показаться, что выйдет в результате их трудов нечто толковое, а не так получится, как сказал поэт: [134]134
  Стр. 439. …как сказал поэт… – Очевидно, имеется в виду Гораций («Наука поэзии», 139). Впрочем, упоминаемая поговорка засвидетельствована у ряда греческих и латинских писателей, а также вошла в новые языки: ср. русск. «Гора родила мышь».


[Закрыть]

 
Parturiunt montes nascetur ridiculus mus. [135]135
  Рождают горы, а родится смешная мышь. (лат.).


[Закрыть]
 

Что это значит, передается в таком стишке:

 
Раз горы стали бушевать,
Как будто собрались рожать.
Тут люди все запричитали:
«Совсем мы, бедные, пропали.
То, что от гор произойдет,
Нас под собою погребет».
Но в мире воцарилась тишь —
И родилась смешная мышь.
 

Когда, как говорится, час пробил, решение было принято, обязанности все распределились и обговорено было, что для той работы потребуется, оказалось, что не хватает им только скрипача или дудочника, дабы мог он своею славной игрой бревна и камни приманивать, так чтобы они сами собой двигались и на свое место в нужном порядке укладывались. Приходилось же нам читать в старых книгах про Орфея: дескать, когда он пел и играл на арфе, то сбегались и слетались его послушать не только птицы и дикие звери, но и деревья к нему приближались, и целые леса, и даже горы (было это, верно, в ту пору, когда горы еще могли говорить и двигаться), даже потоки мог он останавливать, и они тоже наслаждались его пением. Известно также про Амфиона, [136]136
  Орфей(греч. миф.) – певец, который укрощал своим пением диких зверей и останавливал потоки. Амфион(г р е ч. миф.) – сын бога Зевса и смертной женщины; вместе со своим братом-близнецом Зетом возвел городские стены в Фивах, причем силач Зет носил и складывал камни, а Амфион игрой на лире приводил их в движение и заставлял ложиться в нужное место.


[Закрыть]который сладкими звуками арфы сдвигал камни, так что они ложились друг на друга, и сами собой вырастали стены славного города Фивы, что в Беотии, и было в тех стенах до сотни врат и, без сомнения, еще больше башен.

Такое пение пришлось бы кстати шильдбюргерам при постройке ратуши, ибо оно сберегло бы им много труда и усилий, не говоря уж о денежных расходах. Но поскольку такого певца они поблизости не нашли, то решили все вместе без промедления за работу приняться, и всячески друг другу пособлять, и от затеи своей не отступаться до тех пор, пока не возведут ратушу до самого конька.