Текст книги "Таннен-Э — город под вечными льдами. Легенды Австрии"

Автор книги: Автор Неизвестен

Окорок на Красной башне

Множество дорог, соединяющих богатые северные земли с Веной, сходятся у ворот Красной башни. Каждый божий день сотни повозок проходили здесь, а уж пешего люда – так просто не счесть, и случалась там частенько несусветная толчея. Простые люди всякий раз ухмылялись, проходя под теми воротами, потому что наверху на самом видном месте окорок висел, вырезанный из дерева, и сделан он был так искусно, что посмотришь на него, и прямо слюнки текут: точь-в-точь как настоящий. А под окороком помещалась надпись, которая, надо сказать, жителям Вены большой чести не делала. Надпись эта была такая:

 
Коли в доме ты хозяин,
коль в ладу живешь с женой,
знать, и впрямь ты смелый парень,
лезь на башню за свиньей.
Тот, кого жена не мучит,
тот и окорок получит.
 

Много десятков лет висел тот окорок на башне, аж поседел от времени и пыли, и за все эти годы не нашлось в Вене охотника за окороком тем лезть. И выходило вроде, что и впрямь все достопочтенные мужья Вены у своих благоверных под каблуком. Но вот однажды нашелся-таки один смельчак из магистрата, который заявил во всеуслышанье, что уж он-то у себя дома полновластный хозяин, потому окорок по праву ему причитается. И то верно, уже давно пора было этот позор честных мужей с глаз долой убрать!

В городском совете ничего против того не имели, и вот начались приготовления к торжественному снятию окорока. Слух об отчаянной затее смелого мужа вмиг разлетелся по всему городу, и когда наступил назначенный срок, собралось перед Красной башней множество народу.

Вот приладили лестницу, и достославный муж, объявивший себя полновластным хозяином в своем доме, бодро так полез наверх, дабы избавить город от созерцания этого вечного укора всем честным мужьям. Добравшись до середины, обозрел он вожделенный трофей, покачал головой и быстро так дал задний ход. Шлепнулся он на землю и заголосил:

– Ой, ужас! Штука та вся чумазая, пылью до ушей заросла! Люди добрые, что ж мне делать, ведь я-то по такому случаю в самое лучшее платье нарядился, я ж весь там вымажусь! Достанется мне от моей благоверной по первое число! Сжальтесь надо мною, пусть кто-нибудь сперва наверх заберется да свинью ту как следует почистит!

Народ на площади притих, а потом все как захохочут, засмеются, а наш герой, что еще недавно похвалялся своею безраздельной властью над женой, устыдился и поспешил убраться восвояси.

Долго еще висел окорок на башне. Говорят, не нашлось больше ни одной души, пожелавшей получить такую награду. Со временем разрушилась Красная Башня, а вместе с нею исчез и окорок с той надписью – к великой радости и облегчению всех честных мужей Вены.

Почеширыло

В старину в Вене что ни день, то какой-нибудь праздник или гулянье. И вот как-то в те стародавние времена играли свадьбу богатого купеческого сына – то-то была гулянка! Съехались музыканты, циркачи, фокусники – ведь венцам только повод дай повеселиться. И нищих вдруг объявилось – пруд пруди, каждый норовит праздничком поживиться, и вроде бы с пустой сумой никто не ушел.

Но нашелся однако же один нищий, которому мало показалось. Сгорбившись, сидел он на паперти собора Св. Петра, весь день прилежно протягивал прихожанам свою старую шляпу, прося подаяния, а когда вечером заглянул в нее, то рассердился не на шутку. Лежало там всего-навсего несколько жалких грошей. Сунул он их в дырявый карман потертой куртки и, проклиная все на свете, надел шляпу.

«Ну, венские богатеи хороши, нечего сказать! – ворчал он. – У самих-то дом – полная чаша, знай себе ближнего надувают да обирают, богатством своим кичатся. Не думают они о том, что и бедному человеку как-то жить надо. И оттого мне, старому бедолаге, даже светлый праздничек со всем честным народом отпраздновать не на что. Ей-Богу, легче, пожалуй, у самого черта милостыню выпросить, чем у этих заносчивых, бессердечных скупердяев!»

Бормоча все это себе под нос, хотел было он уже спуститься по ступенькам с паперти, как вдруг приметил хромого человечка в зеленом камзоле и в черной шляпе с красным пером, который спешил к нему. Человечек сунул руку в карман, и нищий решил было, что тот хочет подать ему милостыню. Он привычно забубнил: «Пода-а-айте нищему на пропитание!» Но человечек помотал головой и сказал: «Погоди, я дам тебе кое-что получше». Он повел нищего в тихий переулочек и достал из кармана маленькую терку. «Ты сам убедишься, бедолага, – таинственно сказал незнакомец, – что черт много благороднее любого из твоих ближних, на головы которых ты только что насылал проклятия. Глянь, тут у меня одна такая вещица, которая поценнее будет, чем серебряный талер. Выслушай меня внимательно, и твоей нужде придет конец. Проведи этой теркой по губам и скажи: „Почеши рыло!“ – и тут же изо рта у тебя выпадет золотая монета».

Нищий слушал его, разинув рот. Как-то не по себе ему стало, но маленькая терка в руках человечка в зеленом камзоле была совсем рядом – он глаз от нее не мог оторвать! Кто никогда досыта не ест, у кого тело прикрыть заплат не хватает, поймет, что было на душе у нашего нищего в тот момент.

«Ты только попробуй разок! – уговаривал человечек, видя, что тот колеблется. – Сам увидишь, что я не вру».

Нищий взял терку и дрожащими руками поднес ко рту. Губы у нею как адским огнем обожгло, зато изо рта вывалилась золотая монета и звеня покатилась по мостовой. Он поднял монету, еще провел по губам – и снова зазвенел по булыжникам золотой. От волнения нищего прямо затрясло. «И сколько раз это можно повторить?» – спросил он у благодетеля. «Дружище, – отвечал человечек, – чеши сколько хочешь и сколько выдержишь. У этой маленькой замечательной вещицы есть еще одно качество, которое придется тебе по душе. Если тебе кто не угодит, то стоит только сказать: „Почеши рыло!“ – и твоя терка тут же примется так почесывать твоего обидчика, что тот света белого не взвидит. Вот как я великодушен! Я дарю тебе эту чудодейственную вещицу. Понятное дело, что и ты мне за это кое-что дать должен, ведь даром только смерть бывает. Я помогу тебе разбогатеть, и ты будешь семь лет жить в роскоши и довольстве. Но все это время ты не будешь ходить в церковь. И Богу молиться тоже не будешь. Через семь лет я приду и заберу твою душу. Договорились?» У нашего нищего мурашки побежали по спине, когда он понял, с кем имеет дело – ведь это же черт! Но он до сих пор жил в такой бедности, что богатство представлялось ему самым вожделенным, самым прекрасным на земле. Не ходить в церковь и не молиться было для него дело нехитрое – он и до того себя молитвами особо не утруждал. Вот обещать черту свою душу – тут надо было крепко подумать! Ну ничего, утро вечера мудренее, решил он и обернулся к черту. Но того и след простыл.

Нищий засунул драгоценную терку в карман штанов и побежал на ближайший постоялый двор. Там он попросил комнату, якобы для ночлега, заперся в ней, и со словами «Почеши рыло!» поскорей провел теркой по губам. Сияющий золотой дукат выскочил изо рта и покатился по полу. «Почеши рыло!»– вновь воскликнул нищий – и получил еще золотой. Не беда, что всякий раз терка срывала у него с губ кусочек кожи! До поздней ночи нищий неустанно трудился, как прилежный рудокоп, и добыл у себя изо рта солидную горку золота. Наутро он продолжил работу, хотя губы у него саднило, рот распух, покрылся безобразной коркой и скоро стал похож на свиное рыло. Ему пришлось завязать рот повязкой, а когда он показывался за воротами, уличные мальчишки освистывали его и кричали обидные слова.

Не прошло и месяца, как наш нищий сделался так богат, что построил себе большой красивый дом и зажил в роскоши и довольстве. Вечера он проводил в трактире, в шумной компании веселых собутыльников и не скупясь пускал на ветер золотые, добытые чудесной теркой. А если кто из приятелей вдруг вставлял острое словцо про его рыло, он говорил «Почеши рыло!», и маленькая терка принималась так усердно чесать обидчика, что тот потом уж строго держал язык за зубами – а то неровен час поранишься.

Так прошло семь лет. Оборванный, брюзгливый нищий превратился в благородного господина, у которого, наверное, птичье молоко – и то было, да дом – полная чаша, и слуги на каждый случай – бросались исполнять всякое его желание. Короче говоря – ему были доступны все мирские радости. Так что единственную печаль – вечно израненные губы – можно было как-то и пережить.

И вот однажды этот богач, всем-то на свете довольный, сидел в удобном кресле в своей роскошной гостиной и с наслаждением попивал огненное венгерское вино. Тут отворилась дверь, и в комнату вошел маленький хромой человечек в зеленом бархатном камзоле.

«В чем дело? Чем обязан? – гневно вскричал хозяин. – Отправляйтесь к моему камердинеру!» Зеленый человечек захихикал. «Нет уж, позволь, камердинер нам теперь ни к чему! – со смехом произнес он. – Все, семь лет истекли. Идем со мной!»

С перепугу у благородного хозяина стакан с вином выпал из рук. Но он быстро пришел в себя, посмотрел непрошеному гостю прямо в глаза и сказал: «Вот еще – „идем со мной!“ Нет, дорогой мой, слушаться других я разучился. У меня для таких, как ты, одно средство: „Почеши рыло!“» Не успел он договорить, как терка выскочила у него из кармана и пошла чесать черта прямо в рыло. Тот и так и сяк – и с ножки на ножку прыгнет, и через голову перекувырнется – ничего не помогает. Он и умолял, и пощады просил, а терка знай себе чешет! Ведь глупый чертяка семь лет назад, когда терку дарил, совсем позабыл так ее заколдовать, чтобы та на него самого не набрасывалась.

Бросился, наконец, черт перед господином Почеши-рыло на колени и стал молить о пощаде. Но терка только тогда чесать перестала, когда черт, воя от ярости, торжественно пообещал не забирать его душу.

Черт, окутанный ядовитым серным облаком, выскочил за дверь, а господин Почеши-рыло так и жил себе припеваючи, до самой своей смерти, вкушая плоды начесанного теркой богатства.

Дьявол и оружейница

В начале шестнадцатого века на Оружейной улице, где проживали все мастера, изготовлявшие луки и стрелы, занимался своим ремеслом оружейник Каспар Пергауэр. Дело ладилось, работа спорилась, выручка согревала сердце и жить бы ему не тужить. Чему удивляться, что вскоре он нажил состояние, о котором мог только мечтать. Добродушный, жизнерадостный, готовый прийти на помощь соседу, он пользовался уважением окружающих, и все было бы в полном порядке, если бы не его женушка!

Урсула, невеста Каспара, в ту пору, когда он в нее влюбился, была красивой девушкой, бережливой, домовитой, и мастер считал, что ему привалило счастье. Правда, уже тогда она была остра на язык и за словом в карман не лезла, но от этого меньше нравиться ему не стала. Пройдет время и все образуется, думал он; станет старше и поумнеет. Ну, ввернет она один раз словечко, кому от этого плохо! Поэтому он пропустил мимо ушей предостережения приятелей, сочтя их добрые намерения завистью, и женился на Урсуле.

Но все пошло совсем не так, как ему хотелось. То, что у молоденькой девушки могло сойти за озорство, у зрелой женщины выглядело далеко не безобидно. Шли годы, а Урсула все распускала и распускала язык. В конце концов дело зашло слишком далеко: она, казалось, задалась целью превратить жизнь мужа в ад.

Урсула злобствовала с самого утра, едва открыв глаза, и кончала поздно вечером, когда он, жалея мастера, захлопывал ей рот. Не помогало и то, что Каспар молча терпел все ее издевки: она не унималась. Наш оружейник уже не радовался жизни. Прежде за работой он пел и насвистывал, а теперь молча слонялся по улицам и лицо у него было, как у человека, которого пригласили на собственные похороны. Скоро о его доме пошла такая дурная слава, что ни подмастерья, ни служанки уже не желали наниматься на работу к оружейнику.

Однажды вечером, когда оружейница в который раз особенно рьяно взялась за него, мастер, не сказав ни слова, хлопнул дверью и стал, не разбирая дороги, бродить по улицам, пока не обнаружил, что оказался на кладбище святого Петра. Он обессиленно облокотился на какой-то надгробный камень и вздыхал так, что даже покойникам было впору перевернуться в могилах. «Я не могу больше так жить, сетовал он. Это адские муки! Хоть бы небо сжалилось надо мной, но ему до меня нет дела. Приходится, хочешь не хочешь, звать не помощь дьявола!»

Едва произнес он эти слова, как услышал позади себя громкий, пронзительный смех. У оружейника мурашки по спине забегали. Он обернулся. Луна как раз, выглянув из-за облака, облила тусклым светом кладбище, и в этом тусклом свете перед перетрусившем мастером возникла зловещая фигура.

– А вот и я, дружище! – прохрипело страшило. – Чего тебе от меня надо?

Бедняга оружейник побелел как полотно, лишился дара речи и замахал на него руками.

– Ладно, ладно я все знаю, – продолжал дьявол методичным голосом. – Ты, верно, желаешь, чтобы я научил твою жену хорошим манерам, превратил кровожадного волка в кроткого ягненка? Разве не так?

– Так, так, если ты только можешь! – вздохнул Пергауэр, который уже немного пришел в себя.

– Научу, научу, не печалься, – с самодовольным видом ответил дьявол. – Наш брат все может, приятель, мы умеем мигом обтяпать любое запутанное и мудреное дельце. Смешно, чтобы я не справился с такой ведьмой-бабой. Давай заключим договор. В три дня я укрощу твою жену, после чего ты счастливо проживешь с ней всю жизнь. За это я приду к тебе в твой смертный час и заберу твою душу. Если мне не удастся – правда, ты на это не надейся – сделать ее за три дня тихой и кроткой как голубица, то можешь обозвать меня самым глупым чертом из тех, что ходили по земле. Договор в этом случае теряет силу, твоя душа, конечно, мне не достанется, потому что рядом с такой женой ты искупишь свои грехи уже при жизни.

Оружейник очень боялся заключать договор с дьяволом, но бедняга подумал, что по сравнению с адской жизнью рядом с Урсулой жизнь проклятого навеки не так уж страшна. Итак, он сказал «согласен», и дьявол исчез, как сквозь землю провалился.

На следующий день дьявол в обличьи Пергауэра появилась в доме на Оружейной улице, чтобы начать укрощение настырной дамы. Сначала он решил попробовать перевоспитать ее добром, потому как знал, что нет на белом свете человека, который не соблазнился бы заманчивыми, льстивыми бесовскими уговорами. Кроме того, наш черт был о себе довольно высокого мнения и считал себя бесшабашным, неотразимым парнем. Итак, он подошел к спящей женщине и дружески поцеловал ее.

Урсула открыла глаза, увидела своего мнимого мужа, взвилась, словно ее укусила гадюка, и учинила ему скандал. Обозвала зловредным нарушителем покоя, который с самой утренней зари отравляет ей жизнь. И пошло и поехало. Весь день оружейница молола языком быстрее мельничного колеса. Бедняга дьявол и слова вымолвить не смог.

Но именно из-за этого оружейница просто взбесилась. Ведь самое распрекрасное в споре – это когда другой спорщик платит тебе той же монетой. Этот тупица, эта тряпка и рот открыть не может. На озадаченного черта посыпались удары и тычки. Даже на улице были слышны громкие шлепки, отчего у совершенно обалдевшего дьявола больше всего пострадали щеки, ведь оружейница целила именно в них. Первый день прошел, но дьявол не добился успеха, разве что мог похвастаться синяками и шишками.

Так просто с этой бабой не совладать, сказал себе дьявол и решил на следующий день уговорить оружейницу по-хорошему. Ведь дьявол умеет разглагольствовать хитро и убедительно, как ни один человек на белом свете. Итак, на следующий день дьявол повел себя по-другому. И в самом деле, до обеда он вроде бы добился успеха. Урсула слушала его спокойно, и дьявол посчитал себя прямо-таки мудрецом. Она видит, что не права, сказал он себе, теперь мне надо чуть-чуть поднажать – и душа оружейника принадлежит мне!

Итак, прекрасные фразы все сыпались и сыпались, и дьявол не подумал замолчать даже во время обеда. Он объяснял Урсуле, как недостойно человека, как ужасно обращение, которое он ежедневно и ежечасно должен терпеть.

Та поджала губы, и дьявол счел, что она с ним согласна. Он уже раздулся было от гордости, но не ко времени, потому что Урсула неожиданно снова открыла рот и завопила с такой злобой, что затряслись стены, а дьявол вздрогнул.

– Тьфу, пропасть! Разрази тебя гром! Полудурок несчастный! Жаба надутая! Решил меня хорошим манерам учить? Я тебе не ребенок! Получи, дорогой наставник!

И она нахлобучила на черта горшок с супом, который стоял на столе. Пришлось ошпаренному дьяволу улепетывать – иначе ему в голову полетели бы в придачу и жаркое, и картошка. Чуть погодя, собравшись с мыслями, он робко просунул в дверь голову, но оружейница все еще буйствовала и мощным пинком вышвырнула его из дома.

– Клянусь преисподней, да что ж это такое, – со злостью выругался про себя дьявол, с которым так неучтиво обошлись. – Неужели с этой ведьмой, этой одичавшей бабой и сам дьявол не сладит? Ничего себе! Завтра я ей покажу, почем фунт лиха. Посмотрим, найду ли я на эту сварливую гадину управу. Она у меня получит! Поглядим, повинится она или нет, когда прозреет и увидит, что имеет дело с самим чертом.

На третий день он стал перед оружейницей в позу и напустился на нее прежде, чем она успела открыть рот:

– Глупая женщина, – я напрасно старался по-хорошему образумить тебя, – ты сварливая, злая, мерзкая баба. Мое терпение лопнуло. Немедленно перестань дурить. Не то пеняй на себя.

Вот тут-то и начался скандал.

– Что?! – завопила она, сверкая глазами. – Ты, тупая тварь, угрожаешь мне и еще мелешь языком про терпение! Сейчас ты почувствуешь на собственной шкуре, что с меня довольно.

И она накинулась на дьявола и стала лупить его – да так, что у него в голове помутилось, и он, чтобы отбиться не придумал ничего лучшего, как принять свое подлинное дьявольское обличье.

Урсула на мгновенье опешила, но потом снова накинулась на него, схватила за рога и стала возить взад и вперед с такой силой, что один рог обломился и остался у нее в руках. Властелин ада пришел в ярость и отступился. Распространяя адскую серную вонь, он взревел и выскочил сквозь дверь на улицу. Оружейница, торжествуя, швырнула ему вдогонку оставшийся у нее в руке обломок рога и пожелала здравствовать.

Вот так Каспар Пергауэр выиграл пари у дьявола и спас свою душу, но окончательно потерял покой на этом свете. Уж если сам дьявол не сумел укротить строптивую оружейницу, то каким образом смог бы это сделать обыкновенный человек, да еще такой, как бедный, добродушный Каспар! Итак, он еще долгие годы искупал все свои грехи при жизни, а после смерти попал наверняка в рай и обрел там долгожданное успокоение.

А что сталось с оружейницей? Ворота в рай были для нее закрыты, ведь она в сущности устроила мужу ад на земле, а в раю так продолжаться не могло, ведь Каспар Пергауэр в награду за свои муки на земле заслужил вечное блаженство. В ад оружейница также не могла попасть: дьявол, не желая больше иметь с ней дел, перегородил ворота в ад, как только издали заметил ее. Она, верно, и по сей день странствует в том или ином обличьи по белому свету, и бедные мужья раз за разом попадают в ее сети.

На вечную память о стычке дьявола с оружейницей на доме три по Оружейной улице, том самом, где жил и страдал Каспар Пергауэр, впоследствии была нарисована картина единоборства дьявола с Урсулой. Под картиной стихи:

 
Чума и нищета – беда и зло,
Война – несчастье и пустое ремесло.
Но пострашней, чем хитрый сатана,
Храни нас Бог, зловредная жена.
 

Береги пфенниг

Без малого четыре сотни лет пользовалась заслуженной славой гостиница «У черного орла», что стоит в Вене неподалеку от Красной башни. Ее хозяин Ганс Венглер старался, не покладая рук, потрафить всем желаниям своих постояльцев, отчего еда и выпивка имелись на любой вкус. Мария, его бедная родственница, девица красивая и скромная, и Йозеф, единственный сын, усердно обихаживали гостей. И не было никакого чуда в том, что гостиница никогда не пустовала и здесь останавливались путешественники из самых дальних стран. Хотя у хозяина поначалу в мошне было не густо, теперь он был состоятельным человеком, несмотря на это сберегал каждый пфенниг, а когда собирался золотой гульден, радости его не было конца.

Ганс Венглер мечтал сделать сына Йозефа самым богатым бюргером города Вены и уже составил план, как это устроить: женить на богатенькой. Но, к сожалению, Йозеф и знать ничего не желал о таком браке. Он отдал свое сердце красивой, нежной Марии, и, по правде говоря, она тоже отдала свое сердце ему. Стоило отцу заговорить о женитьбе на богатой невесте, как сын тут же придумывал отговорки: то он еще слишком молод, то избранница отца и впрямь очень богата, но отцу не мешало бы заметить ее уменье пускать деньги на ветер и так далее. Каждый раз он придумывал что-нибудь новенькое. В конце концов терпенье у отца лопнуло, а сын уже ничего больше придумать не мог. Наконец Йозеф признался, что ни на ком другом, кроме Марии, он жениться не желает.

Но его честность дорого, ему обошлась! Отец пришел в ярость и заорал, что об этом не может быть и речи. Мария, конечно, девица хорошая, но бедная, как церковная мышь, а посему ей его снохой не бывать.

– Это мое последнее слово, – так вне себя от злости закончил он свое наставление, – ты женишься на дочери хозяина гостиницы «У зеленой лозы». Она не дурнушка и принесет подобающее приданое. Мария должна уйти из дома, и чем скорее, тем лучше, чтобы наступил покой. И больше ни слова! Я лучше тебя знаю, что к чему, пусть насильно, но сделаю тебя счастливым.

Йозеф, правда, был другого мнения о счастье, нежели отец, и с этого дня постояльцам осталось лишь сожалеть, что молодой человек, который обихаживал их, перестал улыбаться. Йозеф скорбно бродил по гостинице, а Мария с заплаканными глазами делала свою обыденную работу.

Однажды, поздним вечером, когда все гости разошлись, в трактир вошел просто одетый человек, который по первому впечатлению вряд ли располагал тугим кошельком. У него ничего не было, кроме котомки. Незнакомец уселся за стол, спросил еду и ночлег и сказал, что хочет остановиться здесь на несколько дней. Хозяин больше привечал платежеспособных постояльцев, чем не внушающих доверия подмастерьев – позднего гостя он принял за такового – а потому ответил настороженно:

– То, что вы пожелали, у нас имеется, спрашивается только, можете ли вы за это заплатить?

– Заплатить? – возразил незнакомец. – Кто с первых слов заговаривает о плате, когда самый знаменитый врач на земле входит в его дом! Я Теофрат Бомбаст Парацельс из Хоенхайма, моего имени, надеюсь, вам достаточно, чтобы немедленно освободить для меня весь дом. Я пришел из Зальцбурга. Дайте мне пищу и ночлег. Я голоден и желаю отдохнуть.

Это уже было слишком. Хозяин вышел из себя:

– Катитесь к черту, коли у вас нет денег, – закричал он, – высокопарные речи мне ни к чему!

Мария оказалась свидетельницей этого разговора и пожалела позднего посетителя. Она подумала, насколько малоприятно, если тебя, голодного и усталого, вышвырнут в такой поздний час в холодную ночь, и попросила хозяина все-таки оставить незнакомца: она оплатит счет из своих маленьких сбережений, если у гостя нет денег. Хозяину это не понравилось, но отказать было неудобно. Он приказал накрыть незнакомцу стол, налить вина и предоставить скромную комнату.

Зальцбургский врач, казалось, и в мыслях не держал поскорее съехать из гостиницы. Целый день он слонялся по городу, быстро обзавелся друзьями, а вечером сидел вместе с ними и весело попивал вино, однако не собирался оплачивать уже весьма значительный счет. Хозяин начал тревожиться за свои деньги и мрачнел все больше и больше. Из-за его плохого настроения в первую очередь страдала Мария. Последнее время ей трудно жилось в этом доме, но все-таки она с тяжелым сердцем думала о дне, когда придется его покинуть.

В конце концов она не выдержала и поделилась своим горем с Йозефом. Молодой человек обнял ее, стал утешать и подбадривать. И случайно получилось так, что именно в эту минуту хозяин проходил мимо и застал их врасплох. Он как раз шел в комнату зальцбургского врача, чтобы предъявить нежелательному постояльцу счет. Увидя Марию в объятиях сына, он чуть не лопнул от злости и заорал:

– Хватит, я сыт по горло! Собирайся и проваливай отсюда! Только сначала оплати мой счет, по которому честный постоялец еще ничего не заплатил.

И не менее грубо напустился на сына:

– Вот так, молодчик, одно дело сделано! Теперь второе! Черт побери, ты, миленький, перехитрить надеешься меня! Марш отсюда, надень воскресный костюм, отправляйся к хозяину «Лозы» и проси руки девчонки, которую я тебе предназначил.

Хозяин только что не лишился речи, когда его Йозеф – тихий, спокойный Йозеф! – решительно заявил, что коли Мария должна покинуть дом, то он уйдет вместе с ней. Тут хозяин вообще потерял рассудок, стал жадно хватать воздух, а когда, наконец, пришел в себя, начал драть глотку, да так, что его слышно было во всем доме. Внезапно отворилась дверь комнаты, в которой, жил Парацельс, и врач подошел к спорящим.

– Ладно, ладно, – сказал он, успокаивая разбушевавшегося хозяина, – к чему такое упорство! Отдайте наконец юноше красивую девочку! Она возместит ваши потерянные деньги усердием и сноровкой.

Вот этого ему говорить было бы не надо! Теперь злоба хозяина обрушилась на постояльца, и он запретил гостю как-либо вмешиваться в свои домашние дела.

– Все, чего мне не хватает, так это чтобы каждый приезжий указывал, что я должен и чего не должен делать!

И хозяин кричал и бушевал, пока не задохнулся и не побагровел: с ним чуть не случился удар. В конце концов он отдышался и выпалил:

– Впрочем, милейший, лучше заплатите по счету, иначе вам придется немедленно покинуть мой дом, как и этим неизвестно отчего лишившимся разума олухам.

Парацельс только улыбнулся, пропустил это требование мимо ушей и спокойно объяснил, что хозяин, видимо, не слышал о познаниях знаменитого врача в алхимии. Поскольку по всем признакам он и не думал платить, Мария вытащила свои наличные деньги, чтобы уплатить его долг. Но тут Парацельс остановил девушку, полез в карман, подал хозяину медный пфенниг и с едкой усмешкой сказал:

– Раз уж для вас, дружище, деньги важнее всего, я дам вам задаток. Остальное получите позже.

Как только хозяин увидел пфенниг, он, задыхаясь от гнева, швырнул его под ноги гостю.

– Как? – заорал он. – Это вы называете задатком? Вы должны мне много золотых дукатов и хотите заменить их жалким пфеннигом? Вы просто бесстыжий враль и хвастун, бездельник, которого надо посадить под замок. Вы с таким же успехом можете превратить этот пфенниг в золото, как мой сын когда-либо получит в жены эту девчонку. Это мое последнее слово.

– Хотите пари? – спокойно спросил Парацельс. – Ваше слово в самом деле последнее? Верно?

– Так же верно, как то, что я здесь стою, – воскликнул, скрипя зубами, хозяин.

– Тогда поднимите хотя бы один раз этот пфенниг и внимательно посмотрите на него! – возразил постоялец и ободряюще улыбнулся молодым людям.

Хозяин нагнулся и поднял пфенниг. Когда тот оказался у него в руке, он побледнел как полотно и задрожал всем телом. Это была тяжелая золотая монета!

– Полагаю, мы в расчете, – смеясь сказал Парацельс, – и вам больше ничего от меня не надо? Но теперь сдержите свое слово и благословите ваших детей! Сохраните золотую монету на память обо мне!

Парацельс дружески кивнул влюбленным, взял свою котомку и покинул гостиницу. Потрясенный до глубины души хозяин молча пристально смотрел ему вслед. Молодые люди были на седьмом небе.

Хозяин гостиницы долго разглядывал волшебный золотой пфенниг, который держал в руке. Наконец, он благоговейно поцеловал его. Ему пришла в голову странная мысль, что отныне эта золотая монета – залог изобилия золота в его доме, и от избытка чувств он сначала обнял счастливую Марию, потом сына уже и теперь словечка не сказал против их женитьбы.

Весть о волшебном пфенниге в «Черном орле» с быстротой молнии разнеслась по городу. Каждый вечер в трактире было полно гостей, все хотели посмотреть на золотой пфенниг и услышать его историю. Дела хозяина шли блестяще, поскольку его мечта стала явью: с золотым пфеннигом в дом пришло много денег. Каждый раз, когда он доставал и показывал гостям золотую монету, он с любовью гладил ее и перед тем, как спрятать, целовал свое волшебное сокровище. Вскоре трактир стали называть «Береги пфенниг».

Над входом в дом по Адлерштрассе, так теперь называется эта улица, со временем была нарисована картина, на которой изображено превращение пфеннига в золотую монету. Подпись под картиной гласит:

 
Дражайший Теофраст, алхимик каких мало,
Он в этот дом вошел и ел, и пил немало.
Не по карману счет. А как же мастерство,
Он милость важных бар снискал себе за то.
Он с виду никудышный пфенниг в руки взял,
Сказав, вот золотой, трактирщику отдал
Сверкающий металл. Вот так, теперь он твой,
Я все свои долги вернул тебе с лихвой.
Трактирщик оробел, от изумленья сник,
– Целую пфенниг я, ты, Теофраст, велик.
По белому по свету промчалась весть о том,
И «Пфенниг береги» с тех пор стал зваться дом.