Текст книги "Таннен-Э — город под вечными льдами. Легенды Австрии"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

КАРИНТИЯ

Дозорный из Клагенфурта

В стародавние давно прошедшие времена было в обычае, что дозорный на башне градской церкви в Клагенфурте, трубя в могучий рог, возвещал ежечасно время на все страны света. Он трубил на запад, на юг, на восток и на север, и лишь только в полночь посылал призывные звуки рога только на юг. А все потому, что на юге пред городом находилось кладбище Святого Рупрехта, и люди верили: у мертвых в полночь такой чуткий сон, что их вовсе не трудно заставить пробудиться. Но на самом деле этого все же не хотели. Пусть мертвые мирно и безмятежно почивают, а живых оставят в покое.

Однажды, правда, заменял на башне дозорного один парень – настоящий пропойца и бездельник, который охотней смотрел в свой стакан, нежели трубил в рог… Так вот, однажды вечером он снова нетвердо держался на ногах; изрядно выпив уже в каморке при сторожевой башне, отчего жажда томила его еще больше, пропойца зашагал в ближайший трактир.

Ежедневно собиравшиеся там сображники встретили его громкими криками, и так как башенный дозорный явился позднее обычного, они начали его дразнить и подтрунивать над ним. Приятели называли его работу – высоко наверху – воздушной, настоящей синекурой, и спрашивали, не кружится ли у него голова, когда он трубит из отдушины в башне в рог. Один из сображников пошутил, что, должно быть, это так и есть. Иначе как же получается, что маленький его сын вынужден трубить в рог вместо отца? А издает тогда рог довольно жалкие звуки. Ведь у малыша слабое дыхание, и он не в силах извлечь громкие и настоящие…

– Да, – продолжал, лицемерно вздыхая, сображник, – меня только удивляет, что мертвецы из жалости к этой беде давным-давно не восстали из своих могил.

Эта шутка привела дозорного в такую ярость, что он, тут же протрезвев, снова стал держаться прямо как свеча!

– Ну дождетесь вы у меня! – закричал он. – Я уж вам мертвых разбужу!

И тотчас же, ринувшись из дверей трактира, он помчался к своей башне. Когда он запыхавшись поднялся наверх, как раз настала полночь. Схватив рог, он принял подобающую позу и затрубил сначала на запад, потом на север и на восток, да так громко, что легкие его чуть не лопнули.

– Вот так! – закричал он. – Сейчас увидите, негодяи, бездельники вы этакие!

И прежде чем его испуганная жена успела ему помешать, он снова поднес рог к губам и призывные звуки понеслись в сторону юга. Рог звучал так, словно в него трубил ангел: эти звуки срывали сонливцев с их постелей.

И тут началось самое ужасное действо, какое только может вообразить человек. Дозорный побледнел от страха и, весь дрожа, пал на камни. Могилы безмолвно разверзлись, и столь же безмолвно поднялись из своих могил мертвецы. Шествие, что при бледном свете месяца уже двигалось к башне, было просто кошмарным: костлявые руки, блеклые скелеты, черепа мертвецов, скалящие зубы, гремящие кости. И ничто не в силах было остановить это шествие. Все ближе подходили мертвецы к башне. Ворота распахнулись, и они, один за другим, зашагали по крутым ступенькам узкой винтовой лестницы.

Дозорный хотел было закричать, позвать на помощь, но не смог издать ни звука, голос не слушался его. Его бил озноб, он дрожал и обливался потом от страха. Костлявые пальцы уже тянулись сквозь прутья башенной решетки к дозорному… но тут ударил колокол башни, возвещая час ночи, и ночные призраки разом исчезли.

И уж поверьте мне: с той поры ни один дозорный никогда больше не трубил в свой рог, повернувшись в полночь к югу!

Святочная ночь в Мёлльтале

В стародавние времена в народе верили в то, что в ночь под Рождество животные могут разговаривать по-человечьи. А еще верили в то, что животные на скотном дворе предсказывают друг другу все, что ожидает их, да и людей тоже, в будущем году. Кто хочет их послушать, пусть ляжет на подстилку из папоротника – крестьяне употребляют ее для скота. Сказывают, будто некоторые храбрецы уже сделали так, что им удалось подслушать разговоры животных, но ни один из них не смог назавтра поведать, что именно он слышал. И всякий раз любопытного подстерегала еще в Святочную ночь – смерть.

Некогда жил в Мёлльтале крестьянин, которому захотелось убедиться: правда ли то, что толкуют о животных в ночь под Рождество. Вот он и подготовился по-своему да и прокрался тайком в Рождественский вечер на скотный двор. Быки преспокойно лежали в хлеву в своем стойле. Долгое время они вовсе не шевелились, и ни один звук не нарушал ночной тиши. Когда подоспела полночь, животные поднялись со своего ложа, зевая выпрямлялись и потягивались, и внезапно крестьянин услыхал, как один бык сказал другому:

– Через год меня в этой усадьбе больше не будет, так как живодер уведет меня еще раньше. Ты, однако же, останешься, тебя откормят и заколют, а в следующее Рождество хозяйка подаст жаркое из твоего мяса на праздничный стол.

Крестьянин, удивленно слушавший эту речь, хотел было тихонько выбраться со скотного двора, но когда уже стоял у двери, снова остановился и прислушался, услыхав голос быка.

– А того парня, что прислонился там к двери, – услышал крестьянин, – мы еще в нынешнем году свезем на кладбище. А потом его жена выйдет замуж за работника.

Когда тот, что подслушивал, услыхал эти слова, его от ужаса хватил удар, и он повалился на пол.

Наутро его нашли на скотном дворе мертвым и похоронили еще до начала нового года. Один бык пал в следующем году во время мора, живодер забрал его и зарыл на живодерне; другого же быка закололи к очередному Рождеству, а мясо его пошло на жаркое, что поставили на праздничный стол.

А овдовевшая крестьянка вышла замуж за работника.

Церковка в горах Тауэрна близ Оссиаха

На цепи гор Малого Тауэрна, поросшей лесом, на южном берегу Оссиахского озера стоит небольшая церковка. Сказывают, будто воздвигли эту церковку в давние-предавние времена каким-то диковинным образом.

В те времена водился еще в реках да озерах всякого рода водяной народец: русалки заманивали своими чарующими песнями людей в глубокие озера, в лесу танцевали эльфы, а в горах гномы стерегли свои сокровища.

В те стародавние времена шел однажды вечером берегом озера рыбак со своей девушкой. Оба были безумно влюблены друг в друга, они смеялись, любезничали и шутили. Сиял месяц, озеро предстало пред ними в своей хладной серебристой красоте – стояла ночь, словно созданная для влюбленных! Оба они видели только друг друга и не заметили, что на озере у берега вынырнуло из волн какое-то диковинное существо и с любопытством наблюдает за ними.

На следующую ночь плыл рыбак по озеру на рыбную ловлю. Внезапно услыхал он чудное пение, околдовавшее и очаровавшее его; он опустил весла и мечтательно смотрел прямо пред собой. Вскоре после этого поднялась из вод девушка, и была она столь прекрасна… он никогда прежде такой не видывал. Красавица села к нему в лодку, и с той минуты он позабыл все, что было ему прежде мило, все, что любил.

Он стал избегать свою девушку, даже видеть ее не мог; он молча и одиноко рыбачил, и если прежде был весел и радостен, то теперь этого и в помине больше не осталось. Он превратился в самого печального и самого унылого рыбака на всем озере. Образ прекрасной незнакомки день и ночь стоял пред его глазами. Вечер за вечером плавал он по озеру, но она больше не показывалась.

Прошел месяц. Снова стояла ночь полнолуния, ночь тайн и ночь колдовских созданий. Молодой рыбак плыл по озеру, греб все дальше и дальше. Внезапно вынырнула из вод русалка и села к нему в лодку.

Но тут случилось чудо. Едва рыбак обнял прекрасную водяную деву, как вспомнил покинутую им возлюбленную. Он смотрел на русалку, но глазам его являлась девушка, что ныне одиноко сидела в своей хижине, выплакивая глаза из-за неверного суженого. У молодого рыбака стало так тяжко на сердце, что он посетовал русалке на свое горе.

– Ты столь прекрасна, – сказал он ей, – что тебя можно только всем сердцем любить. Но это не радует меня, потому что я поклялся в верности другой.

Но русалка не знала, что такое боль и печаль – ей хотелось лишь шутить, смеяться и веселиться, и одержимый горем молодой рыбак казался ей по-настоящему странным. Она смеялась и издевалась над ним до тех пор, пока им не овладел лютый гнев, и он не столкнул ее обратно в озеро, сам же стал поспешно грести к берегу.

Русалка была ужасно оскорблена. Все дни напролет сидела она внизу, в своем хрустальном дворце на дне озера, строя планы мести за нанесенную ей обиду. Но она знала, что владетель озера и русалок не терпел никаких раздоров с людьми.

И вот однажды, когда Князь Озерных Вод трапезничал, она подлила сонное зелье в его вино. Как только Князь крепко и глубоко заснул, русалка выскользнула из дворца, поспешила к шлюзу у притока реки, впадающей в озеро, и открыла шлюз. Гигантские массы воды хлынули на берег, и местные жители, преисполненные страха, бежали со своих полей на ближайшие возвышенности. Многие жители были неожиданно застигнуты наводнением в своих домах, и им с величайшим трудом едва-едва удалось найти прибежище на крышах.

А посреди озера плавал по волнам молодой рыбак, не успевший спастись на суше. Он подплыл к дому, фронтон которого едва возвышался над водой. Но прежде чем волны окончательно затопили крышу, в воду прыгнула смертельно бледная девушка. Это была невеста рыбака, увидевшая, как ее возлюбленный плывет по волнам, и пожелавшая умереть вместе с ним. И сказывают, будто они, крепко обняв друг друга, погрузились в воду.

Когда Князь вечером проснулся и увидел беду, сотворенную русалкой, он немало ужаснулся. Прежде всего он навел порядок и укротил разбушевавшееся озеро. Затем в наказание он проклял деву озера за то, что она не послушалась его. Ей должно было принять человеческий облик и покинуть озеро.

И вот теперь изгнанная русалка познала, что такое боль и печаль.

Каждый вечер сидела она на берегу и жаловалась прежним подругам на свою беду. Однажды вечером услышал ее сетования и Князь. Он почувствовал к ней сострадание, но ее нельзя было оставить безнаказанной. И тогда он поручил ей во искупление грехов воздвигнуть на берегу Оссиахского озера небольшую церковь. А так как по вине русалки люди пролили бесчисленное множество слез, ей должно было увлажнять собственными своими слезами известковый раствор для постройки храма. Долго-долго надрывалась русалка, громоздя камень на камень; она выплакала все слезы, увлажняя раствор, и после почти бесконечных долгих лет, коим, казалось, не будет конца, на вершине горы вознеслась выстроенная новая церковка. А русалке дозволили снова вернуться в озеро к ее сестрам.

Гора сокровищ близ Метница

В окрестностях Метница высится крутой скалистый склон, у подножия которого виднеется углубление, похожее на грот. Сказывают, будто здесь и есть ход, что ведет к несметным сокровищам в недрах горы. Однако же только счастливчик, тот, кто родился в воскресенье, имеет в Пасхальную ночь доступ к скрытым богатствам, да и то лишь в том случае, если эта ночь совпадет с воскресной, потому как только такой человек обладает властью надо всем великим сонмом подземных духов, что охраняют сокровища.

Однажды явилась в здешние места бедная вдова с ребенком. Дошли и до нее слухи о сокровищах, а так как она сама родилась в воскресенье, захотелось ей попытаться проникнуть в скалу и добыть богатство. В Пасхальное воскресенье, вечером, она, преисполненная тайного страха, отправилась, вся дрожа, к скале. Своего маленького ребенка вдова вела с собой. Внезапно она услыхала какой-то отдаленный шум, а скалистый склон озарился призрачным светом. Пред ней раскрылись могучие врата, из них вышел какой-то уродливый гном и кивком головы потребовал, чтобы вдова прошла через врата.

С ребенком на руках шагнула она в скалу и очутилась в просторном, светлом зале, полном драгоценностей. С удивлением разглядывала она изобилие золота и сверкающих драгоценных камней, мерцавших и блестевших на полу и на стенах.

– Можешь взять с собой все, что только захочешь, – сказал гном.

Женщина нерешительно брала то несколько слитков золота, то горстку сверкающих камней. В конце концов она усадила ребенка на пол, чтобы освободить руки для сокровищ. Но оставаться в пещере с сокровищами можно было совсем недолго, и гном попросил ее поторопиться. Тогда вдова собрала в спешке все, что успела захватить, и быстро выбежала на волю. Скалы с глухим шумом сомкнулись за ее спиной, а врата, ведущие к сокровищам, исчезли.

И только теперь мать снова подумала о ребенке, о котором она, ослепленная видом сокровищ и охваченная своим рвением собрать их побольше, совершенно забыла. Она стояла со своими сокровищами и отчаянно плакала, не спуская глаз со скалистого склона, отрезавшего ей путь к ребенку. Вдова прокляла свою алчность и швырнула далеко прочь золото и драгоценные камни, которые еще держала в руках. Сетуя, она рвала на себе волосы.

И только когда занялось утро, бедная женщина обрела спокойствие, подобрала брошенные драгоценности и покинула в печали это жуткое место. О купленном такой дорогой ценой богатстве она и знать больше не желала и раздарила все золото и драгоценные камни беднякам и тем, кто терпит нужду.

Минул ровно год, и женщина вернулась обратно к скале, так как втайне надеялась, что ее еще раз впустят в недра горы, и она отыщет ребенка. И, в самом деле, надежда не разочаровала ее. В Пасхальную воскресную ночь скалистая стена разверзлась вновь, и она увидела, что ребенок ее, сидя в пещере, весело играет со слитками золота.

С криком радости рванула женщина к себе свое дитя и поспешила с ним вон из пещеры, не бросив ни единого взгляда на богатства и сокровища. Она целовала и ласкала ребенка и благодарила небо за то, что оно снова вернуло ей малыша.

С той поры вдова не думала больше ни о богатстве, ни о золоте, а лишь от всего сердца радовалась, что снова обрела своего ребенка. И жили они хотя и скромно, но счастливо.

Погубитель змей в долине Глянталь

В давние-предавние времена благодатная ныне долина Глянталь была пустынной, заболоченной дикой глухоманью с обильно гнездившимися там змеями да гадючьим отродьем. Никто не осмеливался селиться в Глянтале, и лишь на окрестных холмах обитало несколько бедных крестьян, что едва-едва могли прокормиться.

Но вскоре и они на своих холмах уже не чувствовали себя в полной безопасности от змей. Змеи размножались со зловещей быстротой. Они заползали в дома, проскальзывали в кровати и в шкафы, свободно располагались в горницах, и никакую снедь не пощадила их прожорливость и жадность. Они взвивались вверх на столы и безбоязненно жрали прямо из мисок рядом с перепуганными насмерть людьми.

Не удивительно, что злосчастные глянтальцы впали в безнадежное отчаяние; они перепробовали все на свете, чтобы истребить змей, но ничто не помогало – ни огонь, ни яд, ни благочестивые молитвы, ни обход полей с молебном.

Потому-то крестьяне и решили покинуть эти жуткие края и уже начали собирать свои нехитрые пожитки, как вдруг однажды вечером пришел туда какой-то подмастерье и услыхал об ужасной тамошней змеиной напасти. К великой радости всех местных жителей он тотчас заявил, что готов истребить всех змей – и малых и больших, если его заверят в том, что среди них нет белой змеи, а иначе ему точно конец. Так как никто во всей окрестности никогда белую змею не видел, чужак уже на следующее утро приступил к делу. На холме, где ныне располагается селение Фридлах, он велел навалить вокруг раскидистого дуба сухую древесину лиственных деревьев и смолистый еловый хворост. Потом он попрощался с людьми, потому что, по его словам, если только белая змея, Королева Змей, все же явится, то он уже ныне – все равно что мертв. А если ему и впрямь суждено умереть, чего он, ясное дело, не желает, то пусть глянтальцы ежегодно служат мессу за упокой его души.

Крестьяне весьма охотно дали ему такое обещание, и подмастерье вошел в круг, взобрался на верхушку дуба и вытащил из кармана маленькую флейту. Он велел зажечь костер, поднес флейту к губам и начал наигрывать всевозможные причудливые напевы. Внезапно повсюду все задвигалось и зашевелилось, в траве и в сухих ветвях зашуршало и зашипело, а все ямы и груды камней ожили. Бесчисленное множество змей ползло туда, ползли змеи большие и малые, змеи, покрытые коричневыми и черными пятнами, всевозможные гадюки с ядовитыми язычками. Из домов и конюшен, из ущелий и канав, из скал и болот ползли они сюда, взбираясь на холм и подползая как можно ближе к огню.

С волшебной силой притягивали их звуки флейты: змеи стремились перепрыгнуть огненный круг, но тут же сгорали заживо.

Но вот, наконец, сгорела последняя змея, и подмастерье, что играл на флейте, уже уверовал в победу. Он торжествующе замахал своей флейтой, а глянтальцы разразились радостными криками. Внезапно, к своему ужасу, все увидели гигантскую белую змею с короной на голове. Подмастерье, сидевший на верхушке дерева, побелел, как полотно. Могучая змея, извиваясь, мощными прыжками поднималась на вершину холма и зловеще быстро приближалась к огню.

Подмастерье не переставая играл, флейта звучала еще призывней и сладостней, чем прежде. На какой-то миг змея подняла изящную голову, словно прислушиваясь к таинственной игре, затем снова поползла к пламенеющему кругу. Пред самым огнем она вихрем взвилась ввысь и подпрыгнула – и флейта смолкла! Словно стрела, выпущенная из лука, Королева Змей перепрыгнула пламенеющий круг и кинулась на шею подмастерья, игравшего на флейте. Крепко вцепившись друг в друга, рухнули они в огонь и сгорели.

Змеиной напасти пришел конец – однако же храбрый подмастерье пожертвовал за это жизнью. Глянтальцы же не преминули сдержать обещание. Ежегодно в годовщину этого события в церкви, построенной на том холме, служат так называемую Змеиную мессу.

Кузнец с берега Румпельбаха

Есть в Кернтене Дикий ручей – Вильдбах, низвергающийся в долину с таким шумом и грохотом, что каждый в округе называет его только Румпельбах – Гремучий ручей.

В уединенной долине на берегу этого Вильдбаха много-много лет тому назад стояла кузница, а жил там кузнец, имя которого никто не знал, да ни один человек об этом и не спрашивал: все называли его лишь Кузнец с берега Румпельбаха, или кратко Румпельбахом.

Кузнец охотно бы женился, чтобы не коротать в одиночестве свой век в этой уединенной долине, но он был беден, как церковная мышь, и при всем самом большом желании не мог бы прокормить жену. Так что пришлось ему оставаться в холостяках. Однажды, впав в полное отчаяние, он призвал черта и продал ему свою душу. Черт должен был заполнить всю кузницу сверху донизу золотом, а за это на десять лет заполучал душу Румпельбаха. «Однако же десять лет – срок немалый, – рассуждал кузнец, – уж я придумаю, как черта перехитрить».

Посватался кузнец к хорошенькой девушке, привел ее к себе домой, в кузницу, и пошло тут в уединенной долине веселье. В своей благодати кузнец ни минуты не раскаивался в выборе жены, и она была столь же счастлива, как и он.

Минуло девять лет. Кузнец из Румпельбаха становился все мрачнее, впадал в уныние, и даже жена не в силах была его утешить. А тут нагрянул и десятый гол, а Румпельбаху все еще не пришла в голову какая ни на есть хитрость, с помощью которой он лишил бы черта его добычи.

И вот однажды, на исходе этих десяти лет, вышел Румпельбах, одолеваемый мрачными мыслями, из своей кузницы – и кого же он видит! Он не верил своим глазам! Разве не Святое Семейство явилось в тихую Румпельбахскую долину?! Мария с младенцем на руках сидела верхом на осле, а Святой Иосиф вел осла под уздцы! Осел ужасно хромал, и Святой Иосиф попросил кузнеца заново подковать животное.

Чрезвычайно охотно исполнил Румпельбах его просьбу, и ни за что не захотел получать мзду за свою работу. В ответ Святой Иосиф пообещал выполнить три его желания. Кузнец недолго думая пожелал себе, во-первых, скамью, что без его дозволения не даст уйти никому из тех, кто на нее сядет. Второе желание – вишневое дерево, ветви которого схватят и не отпустят каждого, кто пожелает отведать с дерева вишни. А под конец пожелал кузнец получить мешок, из которого никто, однажды забравшись туда, не выйдет до тех пор, пока он, Румпельбаховец, того не пожелает. Святое Семейство исполнило все эти желания, благословило кузнеца и отправилось дальше.

И вот, когда десять лет бесповоротно минуло, явился черт, чтобы забрать с собой душу кузнеца. Румпельбах прикинулся смиренным и на все готовым, но однако же сказал, что путешествие предстоит ему долгое и надобно сперва к нему подготовиться.

– Уж вы-то, господин черт, – проговорил кузнец, – вы наверняка это понимаете. А пока посидите на этой скамье, понежьтесь на солнышке.

Черт, ни о чем не подозревая, уселся на скамью, но когда через некоторое время захотел подняться, поторопить кузнеца, скамья его больше не выпустила. Лицо у черта сделалось до того глупым! Он тянулся и рвался изо всех сил, но заколдованная скамья крепко его держала, и черт не мог сдвинуться с места ни на йоту. Тут он впал в настоящую чертову ярость, вопил, ругался и вел себя как сумасшедший, тогда кузнец вышел из дома и спросил, что-де стряслось. Черт же в ответ стал сыпать такими ужасными проклятиями, что даже воде из ручья стало совестно, и она, громыхая во сто крат сильнее прежнего, ринулась через скалы.

– Ах, милый черт, – произнес кузнец, – проклятьями да руганью тут не поможешь. По мне так хоть целую вечность сиди на этой скамье!

И, принеся плеть, он основательно отстегал попавшего к нему в плен черта. Тот визжал и выл, издавая душераздирающие вопли, но кузнец отпустил его лишь после того, как черт торжественно поклялся отправиться в ад один, без кузнеца, и никогда ему на глаза не попадаться.

Сопровождаемый адовым запахом серы, черт исчез; израненный и разбитый, явился он в ад и стал жаловаться своим соратникам, как скверно с ним обошлись. Другие черти стали над ним издеваться, высмеивать за его глупость. Тотчас же в путь отправился другой черт, который собирался с гораздо большим лукавством взяться за дело, нежели первый.

– Я-то уж точно не сяду на эту треклятую скамью, – поклялся он самому себе.

Тот летний день был необычайно жарким, путешествие – долгим, а жара, даже для черта, – ужасной. Обливаясь потом, смертельно усталый и томимый жаждой, добрался, наконец, черт до цели своего путешествия. Неудивительно, что тенистое вишневое дерево, росшее перед кузницей и усыпанное блестящими, темными, сочными ягодами привлекло его внимание. Миг – и черт уже сидит на верхушке дерева, набивая рот спелыми сладкими вишнями. Однако когда он захотел спуститься вниз, ему повезло не больше, чем первому черту. Ветки и сучья его не выпустили, и он, оказавшись пленником дерева, в конце концов завыл жалким голосом.

Кузнец вышел из кузницы, встал под деревом и снова лицемерно спросил черта, пришлись ли ему по вкусу ягоды.

Черт, извергая яд и желчь, приказал кузнецу тотчас же освободить его. Но Румпельбах схватил свою крепкую палку и дубасил бедного черта до тех пор, пока тот не завизжал, моля о пощаде. Тогда кузнец дозволил ему спуститься с дерева, но прежде черту пришлось поклясться никогда больше в кузнице не показываться.

Присмиревший черт вернулся обратно в ад, и с ним случилось то же, что и с его соратником, его высмеяли и поиздевались над его глупостью.

Наконец, сам Князь Тьмы отправился в путешествие в Румпельбах к кузнецу. Не менее усталый, чем его посланцы, он однако же поостерегся сесть на скамью или же взобраться на дерево.

Кузнец учтиво поздоровался с Князем Тьмы и сказал, что охотно спустится вместе с высокородным господином в ад. Совсем другое дело, когда является Князь собственной высокой персоной, а не двое глупых подвластных ему чертей. Князю Тьмы пришлась по душе речь кузнеца, потому как был он тщеславен, важен, надут, словно павлин. И вот оба они собрались в путь.

Кузнец на этот раз прикинулся, будто видеть не может, какие мучения приносит Князю Тьмы долгая дорога, и предложил Князю понести его на спине.

– У меня есть прекрасный мешок, – сказал он, – в котором удобно лежать. Соблаговолите, ваша милость, влезть туда, и я понесу вас на спине.

Князь Тьмы был ничуть не умнее своих подданных. Он забрался в мешок, который кузнец аккуратно завязал. Затем Румпельбах побежал обратно в кузницу, положил мешок на наковальню и тяжелые кузнечные молоты жестоко намяли и отколотили злосчастного Князя Тьмы. Князь вопил и выл, моля о пощаде, но Румпельбах отпустил его на свободу лишь после того, как тот поклялся навечно, на все оставшиеся времена, отказаться от его души. Тогда Князю Тьмы дозволили вылезти из мешка, и он исчез, сопровождаемый запахами серы и смолы.

Вот так и обрел кузнец покой, избавившись от гостей из ада. И жил он со своей женой в счастье и радости до самой смерти. Когда же душа его отправилась на небо, взял он с собой один из своих кузнечных молотов, на память о своем земном ремесле.

Однако пред вратами небесными ему не очень-то повезло. Святой Петр не захотел его впустить, так как тому, кто при жизни частенько якшался с чертом, не место на небе.

Румпельбах повернулся и побрел в ад. Но едва он постучался во врата ада, как чертей обуял страх, и они от ужаса пред ним стали изо всех сил придерживать врата. При этом черти так крепко вцепились когтями в ворота, что кончики их когтей оказались снаружи. Кузнец же и впрямь так разозлился, что, ударяя молотом, загнул чертовы когти и отправился дальше, предоставив их судьбе.

Что ему делать? Вход в ад ему заказан, да и, по правде говоря, ему вовсе не хотелось туда. Куда охотней полетел б его душа на небо. Но и туда его не впускали. «А что если, – подумал кузнец, – пойти на хитрость?» Улегся он пред вратами небесными и стал дожидаться подходящей оказии.

Однажды явилась старенькая женщина, робко постучалась, и когда Святой Петр спросил, кто там, ответила:

– Старая бедная женщина!

Ворота отворились, и старушка исчезла на небе.

– Ха! – воскликнул про себя Румпельбах. – Что может она, смогу и я!

Подкравшись к вратам небесным, он робко постучался и прошептал измененным слабым голосом:

– Старая бедная женщина!

Врата распахнулись, и Румпельбах оказался на небе. Хотя Петр и помрачнел, узнав кузнеца, но раз уж кузнец все равно попал на небо, Святой Петр не стал отсылать его прочь. Да и Иосиф с Марией замолвили доброе словечко за Румпельбаха, – ведь он им однажды помог, подковав осла.

Довольный, кузнец бродил по Царству Небесному. Однажды он совершенно случайно бросил взгляд вниз на землю. И что же он увидел! Его жена справляла как раз свадьбу с другим мужчиной. Румпельбах впал из-за этого в такой гнев, что швырнул в сердцах свой молот вниз, да убил обоих. После этого он, конечно же, чистосердечно раскаялся, но было уже поздно. Никакие мольбы не помогли. Оставаться на небе ему было нельзя, потому как то, что он сделал, противоречит всяким небесным законам.

Так что ему ничего больше не оставалось кроме как вечно странствовать туда-сюда между небом и землей и ждать той минуты, когда его проступок однажды будет прощен.

Так сказывают в Долине Оберес Гурткель – Верхней Огуречной.