Текст книги "Легенды и сказания крыма"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Святая кровь

Что это за рой кружится над церковкой, старой туклукской церковкой греческих времен? Не души ли погибших в святую ночь Рождества! Ещё не знали в Крыму Темир-Аксака, но слух о хромом дьяволе добежал до Тавра, и поднялся в долине безотчётный страх перед надвигавшейся грозой.

Плакали женщины, беспокойно жались к матерям дети и задумывались старики, ибо знали, что когда набегает волна, – не удержаться песчинке.

Скорбел душой и отец Пётр, благочестивый старец, не носивший зла в сердце и не знавший устали в молитве. Только лицо его не выдавало тревоги. Успокаивал до времени священнослужитель малодушных и учил мириться с волей Божьей, как бы ни было тяжко подчас испытание. Так шли дни, близилось Рождество – праздник, который с особенной торжественностью проводили греки в Туклуке.

По домам готовились библейки, выпекалась василопита – хлеб св. Василия с монетой, которая должна достаться счастливейшему в Новом году.

Лучше, чем когда-либо, поднялся хлеб Зефиры, двадцатилетней дочери Петра, и мечтала Зефира, чтобы вложенная ею в хлеб золотая монета досталась юноше, которого ждала она из Сугдеи с затаённой радостью. Только не пришёл он, как обещал. Стало смеркаться, зазвучало церковное било вечерним призывом, а юноши всё не было. Склонив в печали голову, стояла в церкви девушка, слушая знакомые с детства молитвенные возгласы отца. И казалось ей, что никогда ещё не служил отец так, как в эту ночь. Точно из недр души, из тех далёких пределов, где человеческое существо готово соприкоснуться с божественным откровением, исходило его благостное слово.

Веяло от него теплом мира, и под песенный напев, в тумане сумерек, при мерцании иконостасных лампад, чудился кто-то в терновом венце, учивший не бояться страданий.

Каждый молился, как умел, но тот, кто молился, понимал, что это так.

Смолк священник, прислушался. С улицы доносился странный шум. Смутились прихожане. Многие бросились вон из церкви, но не могли разобрать, что делалось на площади. Они только слышали дикие крики, конский топот, бряцание оружия, проклятие раненых.

Побледнел, как смерть, отец Петр. Сбылось то, что поведал ему когда-то пророческий сон.

– Стойте, – крикнул он обезумевшей от ужаса толпе. – И слушайте! Бог послал тяжкое испытание. Пришли нечестивые. Только вспомним первых христиан и примем смерть, если она пришла, как подобает христианам. В алтаре, под крестом, есть подземелье. Я впущу туда детей и женщин. Всем не поместиться, пусть спасутся хоть они.

И отец Петр, сдвинув престол, поднял плиту и стал впускать детей и женщин по очереди.

– А ты? – сказал он дочери, когда она одна осталась из девушек. – А ты?

– Я при тебе, отец.

Благословил её взором отец Петр и, подняв высоко крест, пошёл к церковному выходу.

На площади происходила последняя схватка городской стражи с напавшими чагатаями Темура.

С зажжённой свечой в одной руке и крестом в другой, с развевающейся белой бородой, в парчовой ризе, стоял отец Петр на пороге своей церкви, ожидая принять первый удар.

И когда почувствовал его приближение, – благословил всех.

– Нет больше любви, да кто душу свою положит за други своя.

И упал святой человек, обливаясь кровью, прикрыв собой поверженную на пороге дочь. Слилась их кровь и осталась навеки на ступенях церковки.

И теперь, если вы посетите эту деревню, маленькую церковку, вы, если Господь осенит вас, увидите следы святой крови, пролитой праведным человеком когда-то, много веков назад, в ночь Рождества Христова.

Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Н. Маркс. Выпуск первый. М., 1913.

В двух верстах от д. Козы, в сторону Судака, находится небольшая деревня Токлук. На бугре, при въезде в деревню, стоит древняя церковка св. Ильи, очень чтимая местным населением. На каменной плите порога показывают след крови, пролитой некогда в ночь Рождества. В. X. Кондараки в ч. 1-й Универсального описания Крыма (ст. 251), говоря об этой церковке, приводит легенду об убиении в её алтаре мусульманами священника при занятии Феодосии русскими войсками. Но моя прабабка, местная уроженка, Панцехрия Ставра-Цирули, рассказывала, что священник был убит во времена Темура Аксака. Нашествие Темура, владетеля чагатаев, на Персию и Русь относится, как известно, к 1390 годам. Василопита – хлеб в честь св. Василия, начинённый пережаренною на масле мукою с медом. В василопиту кладут одну или две серебряных монеты. На новый год хозяин дома разрезывает василопиту на куски по числу членов семьи и домочадцев. Верят, что, кому достанется монета, тот будет счастлив в новом году. Если же монета попадет под нож, то жизнь кого-либо из членов семьи будет в том году пресечена.

Длинная крепость

Казантип – мыс на берегу Азовского моря (107 м над уровнем моря). Его остов образован антиклинальным поднятием, обрамленным мшанковым рифом. Морские животные – мшанки, образуя колонии, селились на подводных склонах этого древнего острова. С Керченским полуостровом Казантип соединен двойной песчано-ракушечной переймой. Недалеко найдены остатки древних укреплений.

Вот послушайте, что произошло в керченской степи много лет тому назад. Уже тогда Крым славился своей пшеницей. За хорошей и дешевой крымской пшеницей приезжали из Великой Руси и из далеких заморских стран.

Однажды на крымском полуострове появился купец по прозвищу Золотой Слон. Не напрасно, видать, люди купца так прозвали. Сам он был роста громадного, руки и ноги толстые, как у слона, а нос длинный, словно хобот. Сундуки его были набиты золотом, накопленным за долгие годы стяжательств.

Походил Золотой Слон по степи, посмотрел, как люди живут, послушал, что говорят, и начал на мысе Казантип какое-то здание строить. Тысяча бедняков работала на каменоломнях, другая тысяча подвозила камни к месту стройки, а еще одна тысяча укладывала эти камни в стены.

Здание росло изо дня в день и, наконец, стало таким огромным, что люди удивлялись: зачем, мол, купцу такое большое, такое длинное? Зачем высокие стены и башни с бойницами? От кого обороняться задумал?

– Жить здесь буду, торговать буду, помещение большое надо, – отвечал купец любопытным. – А что стены высокие да башни грозные – люблю спать спокойно.

Когда крепость, которую люди прозвали Длинною, была, наконец, построена, Золотой Слон нанял вооруженную охрану и начал свозить туда зерно. Он скупал его у местных жителей за небольшие деньги, а часто выманивал и без денег. Он дрожал над каждой копейкой, над каждым зернышком…

Шли годы. Амбары Длинной крепости уже были наполнены миллионами четвертей хорошо высушенной пшеницы. А жадный купец все покупал ее и покупал. Хлеб повышался в цене.

Однажды по Крыму странствовал какой-то путешественник. Шел он, говорят, из, Великой Руси, северной страны, в Индию, южную страну. Повстречал он у Длинной крепости Золотого Слона и спрашивает:

– Правда ли, что это сооружение наполнено потом народным со слезами пополам?

– О, странник божий, – смиренно отвечал купец, – народ любит слухи разные распускать. А ты спроси: обидел ли я кого-либо? Отнял ли у кого что-нибудь? Нет. Люди

сами мне несут.

– Но зачем тебе столько?

– Торговать буду, на то я и купец.

– Недоброе дело ты, видать, задумал, – покачал головой путешественник. – Смотри, как бы не просчитался.

И вот наступил неурожайный год, которого с нетерпением ждал Золотой Слон. В выгоревшей крымской степи – ни одной копны пшеницы, ни одного стога сена. Звери уходили в другие края, птицы со зловещими криками улетали. Ревели домашние животные. А люди с надеждой обращали свои взоры к замку купца и говорили:

– Он не даст погибнуть с голоду нам и детям нашим.

А Золотой Слон, усилив вооруженную охрану, поджидал уже покупателей. Прежде всех к нему обратились горожане. Он назначил неслыханно высокую цену: по пятьдесят червонцев за четверть. С проклятием платили горожане такие бешеные деньги. Затем к купцу приехали заморские торговые люди. А в заключение начали являться бедные хлебопашцы, у которых Золотой Слон когда-то выманивал мешок пшеницы за пучок вяленой рыбы.

Люди, не имевшие денег, умоляли богача одолжить им хоть по одной четверти зерна с тем, что они в будущем привезут ему по десять четвертей.

– Спасибо вам, – нагло отвечал купец. – Не для того я десять лет собирал зерно, чтобы на зерно его выменивать. Давайте червонцы!

Все больше и больше становилось голодающих, все чаще и чаще они обращались к Золотому Слону с просьбой им хлеба. Но неумолим был купец. И люди сотнями гибли здесь же, у Длинной крепости, за стенами которой лежало столько хлеба, что его хватило бы прокормить целые города и страны.

К тому времени возвращался из далеких стран русский путешественник. Увидел он сожженную солнцем степь, увидел тысячные толпы у стен крепости и все понял. И решил он помочь несчастным труженикам, которые умирали от голода, но не смели взять хлеб, лежавший рядом.

– Люди! – громко сказал путешественник, взобравшись на камень. – Подумайте, кого вы просите, кого умоляете? Разве вы не знаете Золотого Слона? Да ведь он всю свою жизнь готовился к этому злодеянию! Не даст он вам хлеба, не ждите и не надейтесь. А пока у вас есть еще силы – берите хлеб силой. Он ваш, этот хлеб. Вы взрастили его своими руками. Берите же, не бойтесь, вас много, а он один!..

– Правда твоя, человек хороший! – прокатилось по степи.

И хлынули на Длинную крепость толпы голодных. Не выдержали толстые стены, не помогли высокие башни с бойницами. Стража, побросав оружие, в страхе разбежалась, а Золотой Слон хотел спрятаться от народной мести, зарылся с головой в пшеницу да там и задохнулся.

На том месте, где была Длинная крепость, остались только развалины, которые свидетельствуют об алчности человеческой и о великих силах, таящихся в народе.

Легенда записана В. Кондораки («Легенды Крыма», М., 1883). Обработка Г. Тарана. Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Симферополь, «Крым», 1967.

Старый храм (керченская легенда)

В легенде рассказывается о древнейшем памятнике христианского хромового зодчества в Крыму – церкви Иоанна Предтечи в Керчи. Легенда сохранила память о тех далёких временах, когда христианство и язычество существовали вместе. Сегодня восстановленная реставраторами церковь стала одним из привлекательных туристских объектов.

Теперь старый керченский храм ушёл в землю, сгорбился, как старик, который несёт на плечах много лет.

Крутом выросли богатые, высокие дома, грохочут фабрики; вытянулись, как шея жирафы, заводские трубы. И среди них затерялся старый храм; мало слышен, плохо виден. И все же не хочет перестать жить.

И, может быть, переживёт нас, как пережил многих. Керченские греки в тишине вечера любят слушать мелодичный звон его колоколов; они чтут его старые святыни; поклоняются иконе, которая дошла от дней, когда впервые служил в храме пантикапейский епископ.

Но об этих днях не забыли, хотя и прошли с тех пор многие сотни лет. Не забыли, потому что-то, что случилось, бывает и теперь.

Говорят, в ночь под великий праздник стояли тогда у амвона двенадцать братьев, и тысячная толпа христиан не знала, кто из них прекрасней. Так красивы и стройны были все двенадцать, такою доблестью и отвагою дышали их лица. И светом чистой совести.

Ибо исполненный долг дает её людям, а братья построили храм Предтече, как обещали матери.

– Помяни, Господи, душу её в царстве света.

И епископ, наклоняясь над престолом, поминал имя матери и не поминал двух других: не был христианином отец, а имя безумной сестры не вещалось в храме. Но скорбел о том престолослужитель и шептал трижды святую молитву, когда доносился жалобный стон от окна алтарной абсиды.

Сливался тот стон с голосом декабрьского шторма, и было не по себе многим. Взвизгивал ураган, чтобы заглушить стенанья мятущейся души, и вздрагивали бровью братья от боли и гнева.

Казалось, с порывом бури проникал в храм туманный образ сестры, в струйках кадильного дыма вился по колоннам и, не доходя до престола, угасал в мерцанье догорающих лампад.

Чтобы облегчить сердце, братья думали о чистой душе матери, о светлом часе её кончины. Со светильником в руке, прежде чем проститься с земным, завещала она детям поднять над Пантикапеей крест. Во имя Крестителя.

И поклялись они сделать так, и пока не воздвигнут храма, забыть радости жизни и счастье ликующих грез. Двенадцать братьев и сестра, чище которой не было в мире лилии.

Нужны были годы веры и труда, чтобы исполнить обет. С именем Христа, камень за камнем, братья воздвигали стены. А сестра приносила им пищу, омывала раны и нежной заботой своей отражала душу матери.

Но на Митридатовой горе жил старый жрец, ненавидевший христиан, и сын его, начальник Горной части, был последователем отца.

Он был красив, точно сам Аполлон вдохнул в него часть своей красоты, и смелый взор его проникал в сердце женщины.

Оттого братья боялись, чтобы не увидел он сестры, чище которой не было лилии, как думали они.

Подходила работа к концу, становилось радостнее на душе у братьев, и только скорбная тень на лице девушки печалила их.

– Всё грустит по матери.

Не знали, что случилось.

В летнюю ночь, когда морской залив горел в бриллиантах отражений, сидела она на ступеньках Босфорского схода, глядела в глубокое небо и говорила со звездой.

– Где ты, мама?

И вздрогнула в испуге и в смущении, когда красавец юноша коснулся её плеча.

Его длинные кудри падали чёрными кольцами, и одно из них коснулось её лица. Коснувшись, обвеяло чувством жгучей ласки.

– Кто ты, зачем ты здесь?

Не ответил на это юноша, или не поняла она его. Шепот страсти, как туман, застилает глаза; от него, как от сладкого яда, замирает сердце.

– Уйди, я чужая тебе.

И девушка вырвалась из его объятий.

Не сказала ничего на другой день братьям, только перестала ходить в летнюю ночь на ступени Босфорского схода, чтобы не встретить больше дерзкого.

Она ненавидела его и вспоминала его речь, боясь позабыть хоть слово.

– Ты будешь моя, – говорил он, и билось сердце от голоса власти.

– Оставь свою печаль, – убеждали братья, – скоро поднимем крест; уже радуется светлый дух матери.

И от этих слов ещё тяжелей становилось на душе девушки. Точно кто подломил цветок, а люди, не замечая, говорили о жизни.

Часто не помнила она себя, и когда падал в окно лунный свет, как бледный призрак, тянулась к нему. Был ли то сон, но казалось ей, что чернокудрый юноша опять обнимает её, жжёт огнем холодные уста, прижимает к себе, и от того пустеет сердце. И кто-то другой стал жить в ней. И думая об этом, она не думала уже ни о чём больше.

Не спешила к братьям, позабыла для них слово ласки. И раз совсем не пришла.

Удивились братья.

– Что могло помешать?

И, когда спустились сумерки, поспешили домой. Было смутно на душе; как рассвет дня перед казнью, коснулся ужас предчувствия.

Уже открылись земле светы ночи, когда братья подошли к дому.

– Отчего не пришла накормить нас? – спросил старший брат, увидев сестру на пороге. Молчала девушка, без слёз плакали глаза.

– Отчего не пришла?

Хотела ответить, но мёртвенным шепотом шевелились уста.

В саду звякнул меч. Оглянулись туда.

Стройный юноша, у которого змейками сбегали по плечам кольца чёрных волос, укрылся в тени платана.

– Сын жреца!

Тогда бросился к девушке старший брат.

– Это он?

Словно упавшая одежда, беззвучно опустилась перед ним девушка.

– Анафема вето си!

И взмахом ноги он откинул её далеко за порог. Пролетел в это время пыльный вихрь, подхватил лишнюю песчинку и унёс к морскому заливу.

* * *

В тот день, когда подняли над храмом крест, на церковной площади собрались все христиане города, а вдали от них стояла кучка нехристиан, но не было среди них сына жреца. Он навсегда ушёл из города.

А вечером, когда луна посеребрила поднятый крест, от залива надвинулся белый туман, хотел коснуться креста и унёсся в морскую даль.

Может быть, то не был туман, а поднималась из пучины несчастная душа.

И когда, под великий праздник, в храме служил впервые епископ, это она носилась в вихре урагана вокруг храма.

Прошло немного времени после того, и на город напал отряд варваров.

Пантикапейцы храбро защищали свой город, и немало юношей погибло у его стен. Погибли и двенадцать братьев – строителей.

Их похоронили в общей могиле у храма и на память векам прикрыли могилу плитой.

– Куфи автис не и ги. Мир им.

Мир не сошёл на могилу. В ночь под великий праздник прилетает туда тень сестры, белым колеблющимся светом приникает к изголовью могилы, которая уже не видна людям, и тогда плачет кто-то в церковной ограде голосом безысходной тоски.

Но не верит народ в безысходность горя. Есть слух, что должен вернуться юноша с кольцами чёрных волос.

Не тот, что загубил несчастную. Другой, сердце которого поёт светлый канон. Он придёт к могиле, в ночь под великий праздник, поднимет тяжелую могильную плиту, чтобы мятущаяся тень могла слиться с тенью братьев.

Как никогда, сами собой зазвучат в ту ночь колокола старого храма.

И разнесут по земле мелодию мира и любви.

Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Н. Маркс. Выпуск третий. Одесса, 1917.

Косьмо-Дамиановский источник

Легенду записала Мария Славич (псевдоним – Сосногорова).

Монастырь расположен у подножия Чатыр-дага, между склонами гор Чучель и Черная. Источник святых Косьмы и Дамиана издавна считался целебным. В конце XIX века здесь был построен монастырь на пожертвования богомольцев. С 1856 по 1899 гг. монастырь был мужским, а затем был преобразован в женский.

В 1911 году монастырь посетил Николай II, молился у источника и пил святую воду. В 1923 году обитель закрыли и разместили здесь биологическую станцию и музей природы, а в часовне над святым источником находился инкубаторий для вывода мальков форели.

Во время войны были уничтожены все постройки, лишь чудом уцелела часовня над источником.

В настоящее время Косьмо-Дамиановский мужской монастырь возобновил свою деятельность.

Источник, вода которого содержит высокий процент серебра, является целебным и помогает при заболеваниях печени, почек, желудка.

Всердце крымских гор, в глубоком лесном ущелье между великанами Бабуганом и Синабдагом укрылся от мира маленький монастырь. Между другими иноческими обителями Горного Крыма Косьмо-Дамиановская киновия особенно замечательна – не только поразительной уединённостью и первозданной дикостью места, но более всего своим чудесным источником. Монастырёк лепится по горной крутизне вокруг источника святых Косьмы и Дамиана; его всегда холодная и прозрачная, как хрусталь, вода прославилась целительной силой с давних времен – со времён первых христиан.

Из жизнеописания святых бессребреников Косьмы и Дамиана, во имя которых устроен этот небольшой монастырь, видно, что эти два брата-врачи, сделавшись христианами и посвятив себя на безвозмездное врачевание и помощь страждущему человечеству, жили в Риме, там умерщвлены своим завистником-учителем и погребены «при потоке вод». Но у жителей Крыма, с самых давних времен, существует предание, что Косьма и Дамиан, изгнанные из Рима, умерщвлены в Крыму и погребены именно у того самого источника, при котором существует теперь основанный во имя их монастырь. И потому легенда о жизни этих святых рассказывается здесь иначе, а именно таким образом:

Два брата, Косьма и Дамиан, будучи искусными врачами и сделавшись из язычников христианами, сосланы были за свою новую веру в Крым, при римском императоре Диоклетиане. Здесь они были убиты в горах одним из врагов своих, который завидовал их добродетели и тому искусству, с каким они умели врачевать всех больных наложением рук. Убийца похоронил их при источнике вод, в горах. Прошло много времени после их смерти, когда случилось, что какой-то из городских жителей страны возненавидел свою жену, увел её в горы, выколол ей там глаза и пустил её бродить среди неизвестных ей мест, далеко от всякого жилья. Несчастная уже умирала от голода, как к ней явились два неизвестных ей человека; сказали, что они два брата-врачи, Косьма и Дамиан; подвели её к источнику и велели ей умыться в его водах. Когда она это исполнила, то ей внезапно возвратилось зрение. Вернувшись после того в свою деревню, она рассказала там о случившемся. Потом другой какой-то житель страны, желая испытать целебность воды в источнике, бросил в неё мёртвого барана. Баран сейчас же ожил. С тех пор все жители окрестных деревень уверовали в целебность воды, и вера эта от христиан перешла позднее и к татарам, которые и назвали источник Косьмы и Дамиана – Савлах-Су, что значит «живая», «исцеляющая» вода.

* * *

Великая тишина царит в этих горах и в этой заоблачной обители. Раз в год, 1-го июля, в день памяти Косьмы и Дамиана, совершается в монастырь великое паломничество: со всех уголков Крыма стекается сюда множество людей искать исцеления в Святом ключе от всех возможных недугов. Сюда идут и старые, и малые, пробираются и больные, и здоровые – без различия национальностей и религий: христиане и мусульмане, русские и греки, украинцы и татары, караимы и евреи… Все идут к источнику Косьмы и Дамиана – с верою и надеждою получить исцеление от своих недугов. Не иссякает чудодейственная сила целебного источника, и живо в народе предание о чудесах святых братьев-целителей. И потому и сегодня возносится здесь молитва об исцелении от болезней душевных и телесных:

– Святые бессребреники и чудотворцы Косьма и Дамиан, посетите и исцелите немощи наши!

Легенда записана М. Сосногоровой, опубликована в «Путеводителе по Крыму».