Текст книги "Легенды и сказания крыма"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

В раю

Когда лучший из выводка красоты и прелести, Хаджи Селим Гирей Хан – да будет благословенно его имя до дня Страшного суда – во второй раз сел на ханский ковер в Бахчисарае, в тот самый день учитель Бек-Темир-эфенди, стойкий, как железо, известный всему Крыму своими проповедями и речами и знавший весь мир, скончался на руках своих учеников, насыщенный днями.

Бек-Темир-эфенди предстал пред ясные очи Пророка; Пророк взял весы человеческих судеб, на правую чашу весов он положил все добрые дела учителя, на левую – все грехи, чашки оказались равны по весу. Пророк задумался: рая Бек-Темир-эфенди не заслужил, и в ад не за что, а чистилища нет; или рай или ад? Как быть?

Пророк оставил ждать учителя и отправился к Аллаху за указаниями.

– А чем он был на земле? – спросил Аллах.

– Учителем и проповедником.

– Значит, язык его оброс словами. Пусти его в рай, но с тем, чтобы он вечно молчал. Если проговорится три раза, отправишь его в ад.

Бек-Темир-эфенди было объявлено это решение, и он водворен был в раю.

Учитель был поражен как ослепительной яркостью красок, так и полным бездельем, ленью и негой, разлитыми в раю. Знаменитые султаны, калифы, муллы на шелковых коврах возлежали, обнимая райских красавиц, курили ароматный кальян, пили душистый кофе, лениво жевали щербет и всякие сласти. Где-то далеко играла зурна… Ангелы тихо и торжественно пели гимны Творцу Вселенной. Медленно текла, сверкая ослепительной белизной, река молока; тяжело катилась, блестя золотом, река меду.

На берегу млечной реки расположился Бек-Темир-эфенди.

Прошёл целый век утомительного созерцания, и к концу первого века своего пребывания он нарушил молчание, и вот по какому случаю.

В разукрашенной золотом арбе райские красавицы переезжали молочную реку у места, где сидел учитель. Колесница застряла, возница хлопал бичом, райские красавицы визжали, верблюды ревели, но вывезти арбы не могли.

Тогда возница сошёл с козёл, привёл ещё пару таких же великолепных белых верблюдов и впряг их с противоположной стороны.

Возница стал снова хлопать бичом в обе стороны, райские красавицы снова завизжали, верблюды снова заревели, но колесница только раскачивалась и оставалась на том же месте.

Все праведники равнодушно и лениво смотрели на происходящее, они курили ароматный кальян, пили душистый кофе, обнимали райских красавиц, жевали мастику с гвоздикой, щербет и разные сласти. Ангелы тихо и торжественно пели хвалебные гимны Аллаху, дающему жизнь и смерть, силу и слабость, свет и тьму.

Бек-Темир не выдержал.

– Дурак, впряги всю четверку спереди!

– Раз! – закричали ангелы.

Бек-Темир-эфенди поспешил сомкнуть уста, но слово вылетело, и оно было ему зачтено.

Прошло еще сто лет.

К концу этого века на самых глазах учителя Бек-Темира произошло ещё одно событие, заставившее его во второй раз нарушить печать молчания, на него наложенную, и вот по какому случаю.

Умер простой татарин из Отуз, у которого грехов не оказалось; серая, бесцветная, ничтожная жизнь бедного человека была скрашена точным выполнением всех требований Ислама и паломничеством в Каабу.

– Иди в рай, сын мой! – сказал Пророк.

– Дозволь сказать слово, великий Пророк! Да будет до окончания веков с благоговением произносимо пять раз ежедневно Твоё имя на земле. Меня всю жизнь поддерживали моя корова и вера в Тебя. Тебя я удостоился увидеть, а если не будет моей коровы, – что мне рай! Она меня поила, кормила, одевала, она дала средства совершить святое путешествие.

– Возьми! – сказал Пророк.

И вот в раю появился старый татарин с коровой на поводу. Неуверенно ступала корова по стеклянному небу, спотыкалась, падала, с трудом старик подымал её, но главная беда была в том, что в раю нет корма для животных. Старик уже обращался и к калифам и к муллам с просьбой указать, где бы он мог достать сена для своей тощей кормилицы, но в ответ ему лениво пожимали плечами и ничего не отвечали.

Подходя к учителю, он увидал в раю небольшую хижину, покрытую землёй, на которой пробивалась зелёная травка.

Старик обрадовался и погнал свою корову к хижине. Он с трудом взобрался на крышу и стал тащить корову за рога, но каждый раз силы ему изменяли; он падал, корова мычала, старик разбивался до крови.

Все праведники – знаменитые султаны, калифы, муллы – равнодушно смотрели на бессильные попытки старика, обнимали райских красавиц, пили душистый кофе, курили ароматный кальян, жевали мастику с воском, щербет и всякие сласти.

Ангелы тихо и торжественно пели хвалебные гимны Аллаху.

Бек-Темир-эфенди не выдержал.

– Послушай, старик, нарви травы и брось корове.

– Два! – закричали ангелы.

Быстро сжал учитель Бек-Темир-эфенди губы, но было поздно: слово вылетело, и оно было зачтено.

Прошло еще сто лет; еще сто лет Бек-Темир-эфенди томился молчаливо в лени, неге и был свидетелем не умных, а злых вещей в раю, и понял, что и глупость и злоба живут вместе с бездельем, довольством и негой, и к концу третьего века он прервал и в третий и последний раз обет молчания и лишился рая. И вот по какому случаю.

Аллах, обходя грешников в аду, обратил внимание на юношу, который стонал в котле с кипящей смолой уже несколько столетий.

Юноша попал в ад после казни за политическое преступление, за то, что осмелился в совете Чингисхана, в Курултае, сказать, что власть Чингисхана не от Аллаха, а от дьявола, от Шайтана.

– Отпусти его в рай, – сказал Аллах, – теперь это уже не преступление.

После столь продолжительной варки, естественно, что юноша, попав в рай, бросился к небесным рекам, чтобы напиться. Каково было его разочарование – это были мед и молоко.

– Воды, воды! – застонал юноша, обращаясь к праведникам.

Ему или качали головами или говорили:

– Не знаю, бильмем.

Не ответил ему, скрепя сердце и помня свое ограничение, и Бек-Темир-эфенди.

Но вот юноша видит, к своей радости, колодец на небе, он напрягает последние силы, чтобы добежать, и вот он уже готов броситься в колодец…

Все видят, все понимают, что юноша разобьется об острые камни стенок колодца, и все праведники равнодушно и лениво смотрят на происходящее, пьют душистый кофе, курят ароматный кальян, обнимают райских красавиц, жуют щербет, мастику с мятой и другие сладости. Ангелы так же тихо и торжественно поют хвалебные гимны Тому, кто создал рай и ад.

Бек-Темир-эфенди на выдержал:

– Возьми ведро! Разобьёшься!

– Три! – закричали ангелы и тут же объявили, что учитель Бек-Темир-эфенди лишается по своей вине райского блаженства и поступает в ад, в котёл с кипящей смолой.

– А говорить можно? – спросил учитель.

– Там, в аду, сколько угодно!

– Ну, так лучше вариться целые века в самой горячей смоле, томиться жаждой, терзаться голодом, но иметь право свободно говорить о безобразиях в раю!

Текст С. Крым (С. С. Крым. Крымские легенды. Париж, 1925).

Птица Гюма и маленькая Ай

Сердитый старик Боран на яйле, ох, какой сердитый! Когда рассердится, то дует, кричит. А на кого сердится?

Борода у него белая. Длинная, большая. Когда рассердится, бородой по яйле метёт во все стороны, а люди говорят: «туман». Неправда. Это борода старика Борана.

Нет у старика никого – ни друзей, ни приятелей. Никого нет. Одна только подружка есть – птица Гюма.

Ох, хороша птица Гюма! Не моим бы старым губам тебе говорить, не твоим бы молодым ушам слушать… Как я тебе всю правду расскажу? Очень хорошая птица Гюма.

Крылья у неё большие, бархатные, чёрные. Если тень от птицы Гюма упадёт на землю, дождь пойдёт и у человека всё растёт, и тогда человеку радостно.

Крылья у птицы Гюма чёрные, а грудь розовая, как лепестки цветущего миндаля. Очень хорошая птица Гюма.

Если ты найдешь чёрное перо – не бери, не надо, зачем тебе, будет тебе грустно на душе, а если ты найдешь розовое пёрышко – возьми.

Только вот еще что скажу: если встретишь птицу Гюма, никогда не смотри ей в глаза. Глаза её холодные, как лёд. Такие глаза бывают и у людей. В одни глаза посмотришь и подумаешь: «Эге, как хорошо жить, эй, долго буду жить, и хозяйка у меня в доме хорошая, и дети хорошие, и, наверное, урожай будет хороший в саду, эх, как легко по земле ходить». Такие бывают глаза тёплые.

Говорят старики, что глаза тёплые бывают от крови. Если в сердце крови много – глаза тёплые.

А в другие глаза посмотришь и подумаешь: «Эх, наверно, скоро смерть придёт, и зачем я родился, и хозяйка у меня сердитая, и дети больные. Эх, хотя бы смерть скорей пришла».

И ходит тогда человек каменными ногами по земле.

Такие глаза у птицы Гюма.

Последней кровинкой у птицы Гюма была дочь, звали её Ай. Хорошая Ай, молодая, такая тонкая, прозрачная, что через неё даже травинки видны. Очень балованная Ай.

Старика Борона все боялись, чабаны прятались, люди в буран не ходили на яйлу, а ей ничего, по бороде его бегает, за кудри его дёргает, хохочет, ничего не боится. Старик Боран тоже любил Ай, позволял играть с ним, позволял по бороде бегать.

А был на неё зарок. Сказано было птице Гюма: «Если ты покажешь свою дочь Ай кому-нибудь, в ту же минуту она пропадёт от тебя».

И держала она её то в скалах, то в соснах, даже солнцу не показывала, всегда прятала молодую Ай. Или так: на чёрных бархатных крыльях возьмёт девушку и понесёт к Чёрному морю,

Чёрное море сердитое, корабли топит, людей губит, но Ай любит. Какие волны ни бывают, Ай не боится, по лицу моря бегает, а маленькие ножки оставляют следы. Люди говорят: «лунная дорожка». Ну, а что они знают? Ничего не знают. Это следы ножек маленькой Ай.

Бегает, бегает, устанет – назад побежит и на берег сядет, запоёт. Хорошо поёт.

Если девушка услышит в деревне, как поёт Ай, прислушается и подумает:

– Эй, скоро моя шестнадцатая весна придёт, скоро он, мой суженый, придёт к окошку, а я занавеску подниму, через решетку посмотрю, а он спросит;

– Живёшь?

Скажу:

– Живу.

А он спросит:

– Меня ждёшь?

Скажу:

– Жду.

А потом поженимся, а там дети пойдут, да все наверное мальчишки, да все здоровые. А потом во дворе сад посажу, цветов много будет, а у меня спросят:

– Чьи цветы?

А я скажу:

– Хозяина.

Если парень услышит, как поёт маленькая Ай, он выйдет на улицу, пройдёт по деревне, грудь вперед, и скажет:

– Кого я боюсь, кто меня храбрей? Пускай дует буран, пускай шумит, – я не боюсь. Вот возьму барашек и пойду на яйлу. Кто храбрец, кто сильней меня есть! Скоро моя шестнадцатая весна придет, а я к окошку моей девушки подойду, а она меня спросит:

– Живёшь?

Скажу:

– Живу.

А она спросит:

– Ждёшь меня?

– Жду, – скажу.

А потом мы поженимся, а потом дети пойдут, да все здоровые, а во дворе цветы посадим, и если спросит кто:

– Чьи цветы?

Я скажу:

– Хозяйки.

Вот как пела Ай. Вот ты спой-ка так… Эх, никогда не знаешь, когда беда придет… Где-то задержалась птица Гюма, да так задержалась, что к утру не прилетела. Видит маленькая Ай, что из-за самого моря вдруг показалось чьё-то лицо.

– Какое прекрасное лицо, – сказала Ай.

Выше и выше поднималось оно.

– Эй, да ведь это Кунь, это ведь возлюбленный мой!

А Кунь посмотрел через море, увидел девушку Ай и сказал:

– Да ведь это моя возлюбленная, Ай! – и протянул горячие юношеские руки.

Ай ничего другого так не дожидалась, побежала к Куню, по морю побежала. Подхватили её руки крепкие, молодые, юношеские руки Куня и высоко-высоко в небо подняли.

Прилетела птица Гюма. Как кричала мать, как грудь свою розовую щипала, как бегала по берегу, как плакала!

А потом решила:

– Полечу к Борону, скажу – пусть соткёт самое тонкое покрывало, пусть не видят люди, как целуются Ай и Кунь, пусть позора девушки не видят, пусть не судят её.

И сделали они большое покрывало и высоко подняли со стариком Бораном его, закрыли Кунь и Ай.

Потом птица Гюма крылья свои бархатные сложила и камнем в море упала.

И вот теперь, если море спокойно и солнце светит ярко, пойди посмотри, лежит на дне моря большая птица Гюма, и крылья у нее тяжелые, бархатные…

Легенда записана М. Кустовой.

Акчачик

Было, не было – не знаю. Не знаю, в нашей деревне или в другой, никто мне не сказал. Было так:

Денежка жила, Акчачик, маленькая, зелёная, некрасивая. Её все и всегда ругали, проклинали. И тот, кто продавал, ругался, проклинал, и тот, кто покупал, ещё больше ругался и проклинал.

– Ух ты, проклятая, – говорил тот, кто продавал последний свой хлеб для того, чтобы заплатить денежку бею, – из-за тебя столько слёз, зелёная вон ты, хоть бы ты совсем сквозь землю провалилась. Ты зелёная от наших слёз. И не стыдно тебе людям в глаза смотреть, фу, какая ты противная, ты даже пахнешь нехорошо. Это от того, что тебя держат жадные руки. У меня ты не долго пролежишь, к бею в карман пойдёшь. Ну, и лежи там. Хоть бы тебя совсем не было никогда!

Бей её тоже ругал. Этой денежки у него было очень много, и он уставал считать их. Говорил, что от этого руки у него красные.

– Эх, хоть бы тебя никогда не было, – говорил бей.

Денежка плакала, от этого она становилась еще больше зелёной. Денежке было очень больно,

– За что меня ругают, – говорила она, – хоть бы я в самом деле сквозь землю провалилась.

Однажды увидела денежка на базаре старичка.

– Слушай, дедушка, – сказала она старичку, – возьми ты меня к себе, я у тебя буду жить, я тебя ничем не обижу, я буду всегда с тобой. А не хочешь, ты меня в карман положи. Я там буду тихонько лежать. Ты один, тебе ничего не нужно, ни покупать, ни продавать. Ты меня спрячь, а я тебе чем-нибудь отслужу.

– Хорошо, – сказал дед. Взял денежку, положил её глубоко в карман, где больше ничего не было.

Иногда денежка просила дедушку:

– Слушай, пусти меня по двору немного побегать. Что это я всё время в кармане лежу, мне на солнышко хочется посмотреть. Я от тебя никуда не уйду.

– Хорошо, – говорил дед и пускал её во двор.

И быстро бегала во дворе денежка, и от того, что её никто не ругал, от того, что она была в руках хорошего старичка, чьё сердце никогда не покрывалось злом, она становилась всё светлее, как будто на солнце лежала.

Хорошо было денежке-Акчачик. Вволю бегала, каталась по двору, а потом опять к деду приходила. Соседи-завистники через забор смотрели и злословили про старика:

– Знаем тебя, если ты по двору денежку одну пускаешь бегать, наверное, у тебя в чувалах лежит их тысяча. Если бы ты умер, мы бы твои мешки потащили.

А однажды ночью прислушалась денежка, слышит – стонет старик. Потом тихо стало, а потом дед стал совсем холодный, даже денежка замёрзла.

И люди пришли утром, и стали шарить по деду жадными руками, и в первый раз услышала денежка слово «умер». Не знала денежка, что такое «умер».

И вдруг чувствует, что схватила её жадная рука, вытащила из кармана и в другой карман положила, где было душно, смрадно, где лежали еще такие, как она, но только были зелёные, а она светлая.

И опять началось всё сначала. Её на базар понесли. И опять денежку проклинали и ругали, и опять денежка плакала. И опять стала зелёной.

И однажды денежка решила убежать.

– Уйду, убегу, в землю спрячусь, никто не найдёт меня.

Соскочила с жадных рук на землю и покатилась. А на базаре стояла девочка маленькая. У неё ничего не было, она была сиротой. У неё даже не было маленького мячика, ничего у неё не было, только маленькие ручки и маленькие ножки, и большие синие глаза. Больше ничего не было, а девочке тоже нужна была игрушка.

Она увидела, как катится денежка. Она подставила лодочкой свои ладошки, и денежка прыгнула прямо туда, прыгнула и зашептала:

– Девочка, ты меня закрой, закрой руками!

Девочка закрыла, закрыла крепко.

– Слушай, – сказала денежка-Акчачик. – Ты меня послушай, ты меня никому не отдавай, всё равно на меня ничего не купишь, а если ты отдашь кому-нибудь, меня опять начнут ругать. Ты меня возьми к себе и спрячь за платье. Знаешь что, – говорила денежка, – сделай мне даже больно, только чтобы я всегда была с тобой.

– Как? – спросила девочка.

– А ты возьми, сделай дырочку во мне, а потом протяни ниточку и повесь на шею.

Девочка так и сделала. Эта ведь была у неё единственная игрушка. И стала денежка жить на груди у девочки.

И скоро стала совсем, как маленькое солнце. А девочка росла. Только она была сиротой, и никто не хотел её замуж брать. И когда пришла пора девушке показать красоту свою, денежка сказала ей так:

– Слушай. Ты всегда была ко мне добра, хочешь – я сделаю тебя лучше всех в деревне?

– Как? – спросила девушка.

– А вот смотри. У тебя есть шапочка, она хоть старенькая, но это все-таки шапочка. Ты возьми эту бархатную шапочку, надень на голову, как все девушки надевают, и меня, денежку, пришей к шапочке и пойди по деревне.

Девушка так и сделала и пошла по деревне. Свои синие глаза она закрывала ресницами. Ей было стыдно. Скажут люди: ходит по деревне, чем хвалится?

А люди смотрели ей вслед и говорили:

– Какая хорошая стала девушка, и ноги какие крепкие, и бедра широкие, хорошей матерью будет, и руками не болтает, значит, хозяйка хорошая, вещь в руках умеет держать. Э-е, да она какая сильная, смотрите, как идет легко по земле.

Так стали говорить о девушке. И самый сильный, самый добрый, самый работящий парень полюбил её. Он был беден, всё его богатство было в его руках, он умел всё делать.

И он пришёл к девушке и спросил её:

– Пойдешь за меня? У тебя больше никого нет. Я тебе буду всем – и матерью, и отцом.

А денежка шептала:

– Иди, иди, а то смотри – упустишь.

– Нет, – сказала девушка.

А когда посмотрела ещё раз на него, «да» сказала.

Легенда записана М. Кустовой.

Ювелир Нысым-акай и мудрая Гулюш

Давным-давно в Карасубазаре жил да был старый к куюмджи (ювелир) Нысым-акай – дедушка Нысым. Когда умерла его жена, решил он оставить ремесло, передать мастерскую и нажитое добро трём взрослым сыновьям, а самому заняться воспитанием внуков. Как задумал – так и сделал.

Вскоре, когда гостил он у старшего сына, стал дедушка Нысым чувствовать на себе недовольные взгляды сына и невестки. А через несколько дней старший сын спросил его, не хочет ли он погостить у среднего. И хотя внучата плакали и не хотели отпускать дедушку, собрал Нысым-акай свою котомку и пошёл к среднему сыну. Недолго прожил он в семье своего среднего, ушёл к младшему. Но и тот очень скоро сказал отцу, что он загостился у них. Ничего не ответил Нысым-акай, хотя сердце его разрывалось от гнева и – скорби. Собрал котомку, вышёл за ворота и пошёл куда глаза глядят.

Идет в свой чёрный день по крымчакской стороне Карасубазара старик Нысым-акай, слёзы текут по его морщинистым щекам. А навстречу – красавица Гулюш. Недаром имя «Гулюш» означает «улыбка»: от улыбки и красоты девушки день становился светлее, а люди добрей и веселей. «Здравствуй, дедушка Нысым!» – словно колокольчик зазвенел голос Гулюш. Заметила она слезы на лице старика, сразу всё поняла, но не подала виду. Сказала: «Дедушка Нысым! Идёмте ко мне на чебуреки!» Взяла старика за руку и повела к себе в дом. Усадила гостя на почётное место, налила ему вкусной похлёбки из черной фасоли – шорва, поставила блюдо с аппетитными золотистыми чебуреками. Когда Нысым-акай поел, а на низеньком столике-софра появились виноград и фрукты, Гулюш стала расспрашивать его о внуках. Очень любил Нысым-акай своих внуков, гордился ими и долго рассказывал Гулюш об их проделках и шалостях. Но вот разговор пошёл о его сыновьях, и поведал Нысым-акай свою невеселую историю. Выслушала его Гулюш, задумалась, а когда в небе появились первые звездочки, и серебряный месяц повис над горой Ак-кая, она дала Нысым-акаю мудрый совет…

Утром пошёл Нысым-акай в молитвенный дом крымчаков «Къаал» к главному священнику-ребы, поставил у его ног резной сундучок и сказал; «О мудрый ребы! Ты знаешь, что я был хорошим ювелиром, и вот теперь хочу завещать своё сокровище тому, кто досмотрит меня. Пусть оно хранится в храме до моей смерти».

Весть о сокровище и завещании Нысым-акая быстро докатилась до его сыновей. Со сладкими речами, наперебой стали обращаться они к отцу с просьбой пожить в их домах, каялись в своей чёрствости и глупости. Простил их старик и сначала пошёл жить к старшему сыну. Жил у него в почёте и уважении. Через год откликнулся на уговоры среднего, пошёл к нему, а затем внял просьбе младшего. Еще много лет доживал свой век Нысым-акай, окруженный заботой своих близких, на радость внукам. Но вот пришёл тот день, когда он навсегда закрыл глаза.

Побежали сыновья и их жены к мудрому ребы, чтобы получить обещанное в наследство сокровище. Каждый доказывал, что он лучше досматривал отца. Взял ребы ларец и сказал, что считает справедливым поделить сокровище между сыновьями поровну.

Отомкнул он замок на сундучке и откинул крышку. Сундучок был пуст, лишь на дне его лежал лист пергамента. Он взял его, развернул и прочитал слова, написанные старым Нысым-акаем: «Я завещаю вам, мои сыновья, и всем людям большое сокровище – мудрость. Воспитывайте своих детей так, чтобы в старости не бояться за свои последние дни».

Крымчакская легенда записана в 1966 году Игорем Ачкинази со слов его дедушки Мошакая Ачкинази.