Текст книги "Роковая ночь"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

О ТОМ, КАК ДЕЛАРА И КУЛУЗ ИЗБЕЖАЛИ ОПАСНОСТИ И ВНОВЬ ОБРЕЛИ ПОКОЙ

За оставшиеся два дня бедные влюбленные попытались подкупить стражу, но их попытка не удалась. Они вздыхали и плакали, покуда не настал роковой срок, которого с таким нетерпением ожидали Табер с Музаффаром и которого так боялись Кулуз с Деларой. Когда занялся назначенный день, юноша сказал своей жене упавшим голосом:

– Прощай! Я иду выполнять волю рока, а ты живи и будь счастлива. Но не забудь человека, который так сильно тебя любил.

– О жестокий и неразумный, – ответила ему Делара, – неужели ты хочешь, чтобы я провела остаток моих дней в печали и горестях? Нет, я хочу остаться с тобой до конца. Пусть этот ненавистный Табер увидит, как разом погибнет и тот, кого он считает своим врагом, и та, кого он хотел бы видеть своей подругой!

Мы вместе отправимся к площади, где тебе уготована казнь! Я решила покинуть этот мир, ибо лучше умереть с тобой, чем жить вместе с ним.

Кулуз клятвенно просил ее отказаться от мысли выразить свое отвращение таким образом, уверял, что не хочет такого доказательства любви Делары, но она упорно твердила, что решила умереть с ним одной смертью. Пока они спорили, послышался шум у ворот. Прервав разговор, они выглянули и тотчас увидели судью в сопровождении нескольких человек, среди которых были и Музаффар с сыном. Делара лишилась чувств при виде своих бывших родственников. Слуги и невольники подбежали, чтобы привести ее в чувство, а Кулуз бросился навстречу прибывшим. Судья поклонился ему и с улыбкой сказал:

– Сударь, нарочный вернулся из Ходженда вместе с одним из слуг вашего отца, господина Масуда. Он прислал вам сорок верблюдов, груженных тканями, прекрасной одеждой и другим ценным товаром. Мы больше не сомневаемся, что вы приходитесь ему сыном, и умоляем вас забыть о том грубом обращении, которому вы здесь подверглись по нашей вине.

Когда судья окончил речь и умолк, Музаффар и Табер выступили вперед и попросили извинения у Кулуза.

– Я больше не требую вернуть Делару и отказываюсь от всяких прав на нее, – сказал сын купца.

Кулуз не знал, что и подумать об этом, и вообразил себя жертвой насмешки. Тогда к нему приблизился слуга и, взяв его за руку, передал письмо и сказал:

– Ваши отец с матерью в добром здоровье и с нетерпением вас ожидают.

Юноша, растерявшись, не знал, что ответить, и сильно покраснел. Сломав печать, он пробежал глазами послание:

«Хвала небу, и да будет благословен великий Пророк, его семья и сподвижники! Дорогой сын мой, с тех пор как ты меня покинул, я не находил себе места в тревоге за тебя. Твое отсутствие камнем ложится на мою душу и незаметно подтачивает мои силы. Посланец Музаффара сообщил мне обо всем, что с тобой произошло, и я немедленно велел нагрузить всевозможным товаром сорок черных верблюдов, красивых и большеглазых; их я отправил тебе с проводником моих караванов Джаббаром. Тотчас по получении сего письма напиши мне, как твои дела и здоровье, дабы наши сердца успокоились и мы бы воспрянули духом и телом, возблагодарив судьбу!» В конце стояла подпись: «Масуд».

Едва Кулуз успел прочитать эти строки, как увидел входивший на постоялый двор караван. Это и были те сорок черных большеглазых верблюдов, которые были посланы с проводником. Последний подошел к Кулузу и приветствовал его:

– О господин мой и повелитель! Прикажи разгрузить караван и сложить вьюки в каком-нибудь просторном помещении!

– Вот чудо из чудес! – пробормотал юноша про себя. – Что значит все это? Я слышал много диковинных историй, но эта превосходит все, что только может вообразить человек!

А через некоторое время проводник обратился к нему так, словно знал его уже долгое время, и заметил:

– Музаффар и судья думают, что эти верблюды и впрямь посланы тебе отцом, они все принимают на веру!

– Да будет так! – воскликнул Кулуз. – Хотя все, что случилось, и превосходит мое разумение, я все-таки попытаюсь воспользоваться наилучшим образом тем оборотом, который приняло дело. Быть может, небу угодно было ниспослать чудо мне во спасение?

И Кулуз приказал, чтобы вьюки перенесли в гостиницу, а верблюдов накормили и позаботились о них как следует.

– Ну, Джаббар, – спросил он, – не расскажешь ли мне теперь подробнее о здоровье моей семьи? Все ли благополучно в Ходженде? Как поживают мои родные, друзья?

И в то время, как проводник отвечал, Табер со своим отцом направились к выходу, а судья, окончательно уверившись в правоте юноши, велел страже покинуть постоялый двор.

– Все в порядке, – сказал проводник, – все в добром здравии, кроме вашего батюшки, который считает дни до вашего приезда, и каждый час кажется ему длинным, как день! Он ждет вашего возвращения и хочет увидеть ту, что стала здесь вашей женой, чтобы принять ее под свой кров…

Когда все наконец разошлись, Кулуз показал письмо Деларе, которая еще только приходила в себя после обморока.

– О благословенное небо! – вскричала она. – Тебе одному мы обязаны нашим чудесным избавлением! Тебе, о всемилостивое, которое сжалилось над влюбленными, некогда соединившимися по твоей воле.

– Сударыня, – напомнил ей Кулуз, – наши несчастья еще не закончились. Мои опасения возросли более, чем когда-либо! Вы посоветовали мне назваться чужим именем, что я и выполнил, но настоящий-то Рукн-эд-Дин должен быть где-то поблизости! Я уверен, что этот человек в городе, и потому нечего ждать. Стража больше не держит нас, мы можем бежать, пока не распространился слух о прибытии каравана и не привлек сюда его настоящего владельца, сына Масуда.

Так рассуждал Кулуз, теряясь меж надеждой и страхом и каждую минуту ожидая, что судья с Музаффаром явятся вновь. Не успел он еще успокоиться и оправиться от своих опасений, как на постоялый двор вошел тот самый чиновник, которого влюбленные принимали у себя два дня назад.

– Сударь, – сказал он, – я пришел поздравить вас с разрешением трудностей. Ведь вы получили от отца ожидаемые средства! Однако я должен и упрекнуть вас кое в чем. Отчего вы не сказали мне имя вашего отца – Масуда Ходжендского?

– Господин мой, – ответил Кулуз, – я поведал вам чистую правду Я даже не видел Ходженда ни разу в жизни! Друг мой, перед вами – уроженец Дамаска…

– Тем не менее мне сообщили, – настаивал чиновник, – что этот Масуд прислал вам письмо как своему сыну и впридачу еще отправил для вас целый караван – сорок верблюдов, нагруженных всевозможным товаром, которые уже прибыли на постоялый двор.

Кулуз объяснил ему подробности дела. Подумав, чиновник пришел к тому же выводу, что и юноша:

– У него, должно быть, все-таки есть сын – и этот юноша сейчас находится в Самарканде; поэтому разумней всего было бы уехать сегодня же ночью.

И он пожелал Кулузу и Деларе удачи и всяческого благополучия и распрощался с ними.

Оставшись вдвоем, молодой человек и его жена приготовили все необходимое для путешествия. Они с нетерпением ожидали наступления темноты, но еще до того, как стемнело, во дворе снова раздался шум и стук. Удивленные, они опять выглянули и увидели, что в ворота въезжают несколько стражников. Кулуз подумал, что они явились по распоряжению судьи, и перепугался до полусмерти. Он уже приготовился было идти на казнь, когда оказалось, что всадники были посланы здешним правителем Узбек-ханом. Их предводитель спешился во дворе и направился к помещению, которое занимали Делара и Кулуз. Войдя в комнату, где юноша и его жена сидели в ожидании сумерек, он приветствовал их с большой почтительностью и обратился к Кулузу:

– Господин, великий государь желает познакомиться с сыном Масуда. Я привез вам этот сверток по его поручению: здесь вы найдете пожалованное вам государем придворное платье, в котором надлежит явиться в царский дворец. Узбек-хан позаботился о том, чтобы вы предстали перед ним в достойной одежде.

Охотнее всего юноша отказался бы от этого приглашения под любым предлогом, но воля властителя – закон, и он не осмелился ослушаться. Он развязал узел, облачился в придворную одежду и вышел вместе с посланцем во двор, где ему подвели оседланного мула.

Седло и уздечка на нем были украшены золотом и алмазами!

– Я провожу вас, – сказал посланец государя, а один из его подчиненных, выполняя обязанности стремянного, поцеловал стремя и помог Кулузу сесть в седло. Юноша легко взобрался на мула, и весь отряд двинулся ко дворцу.

Когда они прибыли, молодого человека провели в приемный зал, где Узбек-хан вел переговоры с послами. Там вокруг трона, сделанного из драгоценной слоновой кости, теснились придворные и вся знать Татарии. Главный советник царя приблизился к юноше и, взяв его под руку, подвел к своему повелителю. Ослепленный роскошью трона, Кулуз потупил глаза, простираясь ниц перед правителем.

Узбек-хан заметил, что сердце юноши полно страха, и так обратился к нему:

– Сын Масуда, я слышал о твоих необычайных приключениях и желаю, чтобы ты мне поведал все, что с тобой произошло! Говори, ничего не скрывая!

Звук его голоса заставил Кулуза поднять голову: несомненно, он слышал его прежде! И что же? Взглянув на царя, он признал в нем того чиновника, что недавно приходил в гости и просил рассказать ему все без утайки, обещая содействие и помощь; и только сегодня он являлся к ним с Деларой поздравить с неожиданной удачей… Он знает все его тайны! Кулуз снова бросился ниц перед ним и разразился рыданиями. Главный советник поднял его и ободрил:

– Не бойся, юноша, подходи к трону и поцелуй край царской одежды!

Кулуз послушался и подошел, сделал так, как ему было сказано, и замер, потупившись. Однако Узбек-хан не захотел долго смотреть на его склоненную голову и спустился по ступеням трона, чтобы самым дружелюбным, образом пригласить его в свои покои. Там, удалившись от придворных, он посоветовал юноше впредь больше полагаться на провидение и не сомневаться в щедротах неба.

– Вы с Деларой останетесь у меня при дворе, – сказал Узбек-хан, – и я пожалую сыну Абдаллаха Кулузу то же достоинство, которое он когда-то имел при дворе Мир Джехана, в счастливую пору пребывания в Каракоруме.

И затем рассказал ему следующее:

– Я посетил вас из любопытства и был тронут вашим доверием. Я решил спасти вашу жизнь, выбрал у себя на конюшнях сорок черных большеглазых верблюдов и велел закупить ткани и прочий товар. Богатство, которым вы в настоящее время располагаете, происходит из моего дворца, а проводник каравана Джаббар – евнух, которого часто можно видеть на пороге царского гарема. Вчера, чтобы помочь вам оправдаться, я послал одного из своих воинов на дорогу, ведущую из Ходженда, по которой должен был проехать слуга Музаффара – нарочный с известием от Масуда. Я велел своему гонцу остановить его и поменять письма: пусть он доставит хозяину то, которое написано по моему распоряжению! И вот – послание, которое ты сегодня читал, было написано моим писцом Дебираббасом.

Услышав все это, Кулуз вознес хвалы доброте Узбек-хана и упал к его ногам. Обратившись к небу, он пожелал:

– Да будет память об этом благодеянии вечной! Да сохранится в веках милосердие государя Татарии!

В тот же день он привез Делару во дворец, где им предоставили прекрасно убранные покои. Узбек-хан назначил Кулузу хорошее жалованье и повелел, чтобы история обоих влюбленных была занесена в книгу искуснейшим из повествователей и писцов, дабы память о ней сохранялась потомками.

ИСТОРИЯ ПРИНЦА ХАЛАФА И КИТАЙСКОЙ ЦАРЕВНЫ

Летописцы прошлого упоминают имя Халафа с большим почтением. Все сходятся на том, что обаянием своей личности, умом, храбростью он превосходил всех современных ему монархов. Его познания в науках были велики, и даже мистический смысл всего написанного в Коране был открыт ему мудрыми и усердными учителями. За свои достоинства он получил прозвание «Феникс Востока». Участвуя в заседаниях государственного совета своего отца, ногайского хана, он был украшением всего собрания; в военное время при любой необходимости он становился во главе войск всего государства. Соседние страны перестали высылать полководцев, дабы испытать его силу: он неизменно одерживал победы и всегда торжествовал над врагом. С некоторых пор ни один государь не осмеливался беспокоить царство ногайских татар, где правил отец Халафа – Тимурташ.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды ко двору Тимурташа не прибыл посол от хорезмского султана. Он потребовал, чтобы государство ногайских татар отныне и в будущем платило подать султану под угрозой немедленного вторжения. «Если хан Тимурташ откажется мне платить дань, – передал гонец слова своего повелителя, – то в поход на него из Хорезма выступит войско в двести тысяч человек, и оно лишит его не только трона, но и жизни».

Тимурташ тут же созвал советников. Государственные мужи, и с ними Халаф, затворились для обсуждения этой угрозы. Наследник ногайского престола высказал мнение, что следует ответить отказом, и советники с ним согласились. Таким образом, посол уехал ни с чем.

Хан Тимурташ с сыном стали готовиться к войне. Они разослали в соседние страны гонцов с известием обо всем происшедшем и с предложениями военного союза. Тамошние правители все согласились принять участие в походе против хорезмского султана и выставить кто сколько может вооруженных воинов; среди прочих государь Гиркании обещал прислать на помощь ногайскому хану пятьдесят тысяч человек.

Хорезмский султан тем временем выступил в поход и достиг Дженда. Халаф подождал, пока обещанные соседями отряды прибудут и объединятся под его началом, и тоже двинулся в направлении Дженда, но не успел он достичь своей цели, как один из посланных вперед наблюдателей вернулся с известием, что неприятель находится уже в поле зрения: султан выиграл время и готовился к битве. Тогда Халаф приказал своим воинам остановиться и перестроил их для сражения.

В то же утро бой начался – армии двинулись навстречу друг другу, сошлись и бились до самого вечера. С наступлением темноты было решено прекратить сражение, а утром возобновить. Но этой же ночью полководец, присланный из Гиркании, пробрался к шатру хорезмского султана и заключил с ним отдельное перемирие. Он поклялся султану, что бросит ногайское войско и уйдет со своим отрядом с поля боя – если только султан пообещает ему никогда в будущем не требовать никакой дани с царя Гиркании. Султан согласился, и тот военачальник вернулся к себе в палатку.

Наутро, когда настало время вновь взять в руки оружие, пятьдесят тысяч воинов отделились от армии союзников и повернули в том направлении, где была дорога в Гирканию. Обрадованные этим предательством, хорезмийцы бросились в атаку. Они бились яростно, окружили ногайское войско со всех сторон и в конце концов разбили его наголову. Халафу едва удалось бежать. Преследуемый шестью тысячами всадников, он во главе отборного отряда пробился из окружения и окольными дорогами доскакал до Астрахани, которая была столицей их государства. Там его дожидался отец. Услышав о том, что Халаф потерпел полное поражение, хан Тимурташ исполнился скорби: а через некоторое время прискакал один из его военачальников с известием: «Хорезмский султан направляется к Астрахани со всем войском. Он делает быстрые переходы и вот-вот будет здесь. Всю семью ногайского хана он собирается предать смерти!»

Тогда Тимурташ раскаялся в том, что не пожелал платить дани. Но, как гласит арабская пословица, «раскаяние приходит слишком поздно, когда от города Басры осталось лишь пепелище». Времени уже оставалось мало, и хан с женой и сыном выбрали самое драгоценное из казны и в сопровождении нескольких придворных покинули город. Они направились в сторону Булгарии – более могущественного государства, и намеревались там попросить убежища.

Переходя через Кавказские горы, хан и его семья попали в лапы разбойников. Только небольшой отряд воинов сопровождал Тимурташа и его приближенных, разбойников же было великое множество: они обитали в этих горах постоянно.

Халаф со своим отрядом оказал грабителям сопротивление и перебил немало нападающих, но в конце концов его силы иссякли. Разбойники одержали верх, набросились на драгоценности, которые хан взял с собой из Астрахани. Всех оставшихся в отряде они убили, даже придворных, пощадив лишь ханскую семью. Тимурташ, его жена Алмас и наследник престола Халаф лишились всего: грабители оставили их на склоне горы, раздев до нитки.

Хан, видя себя в таком унижении, задумался, не покончить ли ему счеты с жизнью. Алмас рыдала. Один Халаф сохранил присутствие духа. Тяжесть последнего несчастья не сломила его.

– О отец мой! О мать! – говорил он. – Не давайте отчаянию овладеть вами, соберитесь с духом. Быть может, небо над нами сжалится и после всех горестей пошлет нам более счастливые дни?

В конце концов ему удалось их убедить.

– Ты прав, сын мой, – сказал ему хан, – нам следует покориться воле Всевышнего…

И они двинулись пешком, потому что разбойники забрали лошадей. Некоторое время они шли, спускаясь в долины и отыскивая там фруктовые деревья, плодами которых они питались. Потом на их пути оказалась пустыня, где уже не было ни воды, ни фруктов. Ханша едва плелась от усталости. Тимурташ снова пришел в уныние. Халаф из последних сил взвалил себе на спину мать и перетащил ее на некоторое расстояние, потом помог и отцу. Так, перенося их одного за другим, он добрался до таких мест, где кругом виднелись обрывы и пропасти. И хан, и его жена, и Халаф были голодны, измучены долгой дорогой и жаждой; увидев бездонную пропасть, жена Тимурташа от ужаса вскрикнула не своим голосом. Хан опять впал в отчаяние. Его ярость на судьбу была так велика, что он решил немедля броситься с обрыва.

– Я хочу избавить себя наконец от злого рока, который ведет меня и играет мной, как хочет! Любая смерть хороша, если она освобождает от несчастной, презренной жизни.

– Отец, – возразил ему Халаф. – Вы же сами сказали, что надо покориться воле Всевышнего? Так вот какова ваша покорность! Почему вы так торопитесь предать себя смерти? Пусть будет моей заботой найти выход из этого ужасного места, если мы не смогли перебраться через эти пропасти все втроем. Отдохните ж немного, успокойте отчаяние, кипящее в вашем уме, а я тем временем отправлюсь на поиски. Я скоро вернусь!

И хан ответил ему:

– Ступай, сын мой. Не беспокойся о нас, мое отчаяние скоро пройдет.

Юноша отправился искать дорогу через пропасть и, не видя нигде перехода, стал спускаться, огибая ту возвышенность, на которой он оставил родителей. Он уже не надеялся найти путь на равнину и от горя бросился на землю; с рыданием и стонами он дал волю тоске, умоляя небо помочь ему и облегчить участь ханской семьи. Потом он собрался с силами и опять поднялся, чтобы следовать тропинкой, которая была перед ним; она привела его к дереву, от которого виден был проход на равнину. Под деревом бил чистый ключ. Халаф огляделся и обнаружил еще несколько деревьев, ветви которых были отягощены съедобными плодами.

Вне себя от радости, он бросился обратно по тропинке с радостным известием.

Тимурташ и Алмас, его престарелые родители, почувствовали себя на вершине счастья, когда сын сообщил им о своем открытии. Они усмотрели в этом несомненную благосклонность судьбы и уверовали в то, что их несчастьям скоро придет конец. Халаф отвел родителей к тому дереву, и они омылись в источнике и утолили жажду. Потом юноша набрал спелых плодов, и, отведав их после длительного воздержания, Тимурташ и Алмас решили, что вкус у них восхитительный.

– О государь, – обратился затем Халаф к хану. – Видите, небо над нами сжалилось. Я умолял судьбу, чтобы она послала нам спасение свыше, – и вот мы спасены! Господь не остается глух к тем, кто полагается на его волю.

Три дня хан с женой и сыном отдыхали у источника; затем набрали в дорогу еще плодов и двинулись к равнине. Через некоторое время вдали показался город. Путники решили дождаться темноты и сделали привал вблизи городских ворот: они стыдились своего жалкого вида. Не желая вступать в город при свете дня, Тимурташ и его семья расположились в тени какого-то дерева; через некоторое время к воротам подошел пожилой человек и также свернул к этому дереву. Он сел на землю рядом с ханской семьей.

– Как называется город? – спросил его Тимурташ, и старик ответил:

– Яик. Здесь начинается река Яик. Я вижу, вы пришли издалека, о странники? Вы не знаете Яика, столица нашего царства?

– Да, мы издалека, – подтвердил хан.

– Тогда знайте, что нашим царством правит Иленджи-хан, чье местопребывание и двор – в этом городе.

– А мы – из Хорезма, – сказал Тимурташ, – и жили на побережье Каспийского моря. Вместе с несколькими другими купцами мы отправились в путешествие в страну кипчаков, но по дороге разбойники ограбили наш караван, и вот мы пешком брели через Кавказские горы, не разбирая пути, пока не добрались до этого места.

Старик был тронут страданиями, выпавшими на долю ханской семьи, и предложил им свой кров. Когда стемнело, все вчетвером они вошли в город, и старик отвел Тимурташа, Алмас и их сына к себе домой. Там он сразу же подозвал к себе одного из слуг и послал его в лавку. Слуга вскоре вернулся в сопровождении двух приказчиков: один из них тащил большой тюк с готовой одеждой, мужской и женской, а другой нес кипу шалей, покрывал, кушаков и тюрбанов. Хозяин дома предложил гостям выбрать себе одежду по вкусу, и Халаф с Тимурташем взяли по кафтану и по тюрбану индийского полотна. Они надели на себя выбранную одежду, парчовые халаты поверх кафтанов, а Алмас нарядилась, как полагается знатной женщине. Старик за все сполна уплатил приказчикам и отослал их. Потом он пригласил гостей поужинать.

В мгновение ока был накрыт стол. На первое подали превосходную шурпу, к которой полагалось еще два полных блюда осетровой икры. Вся посуда была или фарфоровая, или из древесины сандала и алоэ. Кубки были сделаны из коралла, надушенного серой амброй.

Хан и его супруга, а также Халаф сели за стол вместе с хозяином и отведали всех кушаний, которые им подавались. После шурпы принесли паштет из антилопы и большое блюдо с пловом, в который было накрошено три вида пернатой дичи; а затем – рыбу «циберика», которая водится в Волге и известна как самая вкусная из обитающих в этой реке; наконец, подали два блюда осетрины и жареную кобылью ногу. Все это они запили тремя большими бутылями финиковой водки.

Хозяин размяк. Ему хотелось, чтобы и гости пришли в хорошее расположение духа, но тщетно он пытался развеселить их! Старик сказал:

– Что пользы вам так скорбеть об утрате нажитого вами добра? Разве лишиться товаров – такое неслыханное несчастье? Торговцы и путешественники ежедневно рискуют оказаться в вашем положении! Меня и самого когда-то ограбили, и из-за этого я впал в нищету. Хотите, я расскажу вам свою историю? Я думаю, мой опыт сослужит вам когда-нибудь службу, и, кроме того, я хотел бы оказать вам доверие своим рассказом. Мне пришлось пострадать в жизни, и, может быть, узнав о моих несчастьях, вы покорнее смиритесь со своей долей.

И он велел прислуживающим за столом выйти.