Текст книги "Голубиная книга. Славянская космогония"

Автор книги: Автор Неизвестен

Владык преисподней почитали, но боялись. В сказках и былинах восточных славян эти два владыки – мамонт и змей – совершенно слились в одно, притом злое, существо. Многоглавый змей имеет «хоботы», которыми хватает людей. Подстерегают же змея на «калиновом мосту». Но из кустов калины можно не мост построить, а прикрыть ими яму-ловушку.

В герое – третьем брате, побеждающем змеев на этом мосту, исследователи узнают все того же Даждьбога-Колаксая.

Но не эти мифы о борьбе молодых богов с древними зверобогами вдохновляли творцов «Голубиной книги». Индрик в ней – тот же подземный мамонт. Но он – существо доброе, святое, белое (Белояндрих), солнечное. И не боится он солнца, словно тролль или упырь. Ведь он сам – подземное, ночное солнце. Создавая этот величественный образ, волхвы явно не заглядывали ни в какой «Физиолог», ни даже в Бундахишн. Тем более их не вдохновляли христианские писания, отождествлявшие единорога с Христом и праведным христианином или, наоборот, с бесом и грешником. А Индрик славянского «Физиолога», в облике коня-рыбы повелевающий рыбами, напоминает сибирского мамонта-рыбу. Здесь, скорее, фольклор повлиял на книгу, а не наоборот.

И само имя Индрика-Индры – вовсе не искаженное «единорог». Ведь оно повторяет, часто буквально, имя Индры – арийского Перуна. Громовник и царь богов, он грозовой палицей убивает змея Вритру и тем освобождает загороженные им реки. Водные потоки разливаются по земле, спасая людей от засухи, а бог-змееборец прокладывает им пути, как мамонт Индрик под землей. В точности такой же змееборческий подвиг совершает Единорог (Индрик) в «Беседе Иерусалимской». Ездит Индра на белом коне (как Илья-громовник в русских поверьях) или на белом слоне Айравате. А индийские слоны, держащие на себе землю? Ведь это те же подземные мамонты!

Что же до «классического» единорога-коня, то и у него есть иранское соответствие – в том же Бундахишне. Это осел Хара – трехногий, с рогом во лбу. Он стоит посреди моря Воурукаша и очищает его воды. Первоначально он, видимо, имел облик коня. Ведь на восточноевропейской прародине ариев ослы не водятся.

Имя и отчасти образ Индры славяне, видимо, переняли от своих соседей-ариев (индоиранцев). Индийцы чтут Индру и поныне. В Иране же он после реформ Заратуштры «раздвоился» на злого дэва Индру и благого Веретрагну («убийцу Вритры»), могучего бога войны. Исследователи спорят, был ли Индра громовником или также солнечным богом. В «Голубиной книге» он, как видим, и солнце, и податель влаги. И при этом – в облике древнего зверобога, а не молодого бога-воителя, врага зверобогов.

Возможно, славяне помнили и о мамонте-слоне. По крайней мере, на рельефе Георгиевского собора в Юрьев-Польском изображен слон с древними знаками солнца – спиралями на теле.

Мать всем горам – Фавор (Харгор, Хвангур, Хварс и др.). На ней Христос преобразился перед двенадцатью апостолами и Иоанном Крестителем и с нее же вознесся на небо. Это, конечно, евангельская гора Фавор. Но ведь свидетелями Преображения были лишь трое апостолов! Иоанн Предтеча же к тому времени был казнен. А вознесся Иисус с Елеонской горы. В одном из вариантов стиха Фавор заменен Сионом, на котором-де жил или даже родился (!) Христос. Снова странные «вольности» по отношению к христианским святыням…

В мифах многих народов важное место занимает мировая гора, соединяющая, подобно мировому дереву, небесный мир с земным и находящаяся в центре мира. Она может быть чисто мифическим объектом, но может и отождествляться с реальной земной горой. Такую роль у эллинов играл Олимп, у кавказцев – Эльбрус (Ошхамахо). У индоиранцев, когда они, еще не разделившиеся, обитали на юге Восточной Европы, возник миф о Рифеях – высоких заснеженных горах, лежащих далеко на севере. Путь через них преграждают суровый северный ветер, одноглазые аримаспы, грифоны. А за горами, на берегу полярного моря или на острове среди него лежит блаженная страна – Гиперборея, или «Швета двипа» («Белый остров»). Горы эти тянутся с запада на восток, высочайшая же из них сияет, покрытая золотом.

Из реальных северных гор Рифеям соответствуют разве что низенькие Северные увалы, разделяющие бассейны Камы и Печоры, да отчасти Урал (хотя он тянется с севера на юг). Арии, населявшие широкие равнины, по которым текли с севера могучие реки (Волга-Ра, Дон, Днепр и др.), думали, что где-то на севере лежит широтный хребет, с которого все эти реки и стекают. От лесных соседей – финно-угров – арии кое-что слышали о Ледовитом океане и островах в нем. (Миф о затонувшем полярном континенте и арийской цивилизации на нем – это уже творение мистиков XIX в.). У индийцев северная золотая гора именуется Меру. На ней обитают боги, а на ее северном склоне либо на Белом острове в Молочном океане – блаженные мудрецы. Память о блаженной Гиперборее сохранили и скифы и передали ее эллинам. Южные же иранцы именовали Рифеи «Хара-Березаити», «Высокая Хара», а золотую гору – «Хукарья». Индийцы искали Меру в истоках Ганга, отождествляя ее с Гималаями. Иранцы же, веками ездившие в Приуралье менять серебряные сосуды на меха, полагали, что с Хукарьи стекает великая Рангха, Ра-река, священный поток богини Ардвисуры-Анахиты, носящей золотую бобровую шубу. Верховья Ра-реки, напомним, – это река Белая. А Хукарья, видимо, – богатая золотом гора Иремель в истоках Белой, одна из высочайших вершин Урала.

Во времена сложения Бундахишна Хукарья именовалась «Хугар», что очень напоминает Хвангур-Хваргор «Голубиной книги». Хара-Березаити (Харбурз, Альбурс) тогда уже представлялась хребтом, окружающим весь земной мир. Однако Альбурсом (Эльбурсом) называли также хребет на севере Ирана. А высочайшую вершину Кавказа – Эльбрусом. Так странствовала по карте Евразии мировая гора ариев. Вернемся теперь в Палестину, где центром мира полагали Сион, храмовую гору в Иерусалиме.

Те, кто христианизировал «Голубиную книгу», конечно, хорошо знали о Сионе. Почему же они предпочли ему гору Фавор, еще и слили ее с Елеонской горой? Только ли из-за сходства названий Хугара-Хукарьи и Фавора? Именно на Фаворе Иисус предстает в облике настоящего солнечного бога: его лицо сияет, как солнце, одежды становятся белоснежными и тоже сияют. Вознесение же воскресшего Христа на небо напоминает дневной путь Солнца, выходящего утром из подземного мира. А на Хукарье приносит жертвы Анахите Йима Сияющий – солнечный первоцарь, подобный Колаксаю и Даждьбогу. Вершина же ее достигает Гародмана – Дома Песнопений, небесного рая. Фавор, как и Хукарья, – не просто мировая гора, а гора солнечная, светлая. Христос с 12 апостолами на Хвангуре в стихе – это Солнце с 12 месяцами, а Иоанн Креститель – еще одно воплощение Солнца в его наибольшем могуществе (на день Рождества Иоанна Предтечи приходится Купала – главный солярный праздник славян).

Сказочный Зоревик (Даждьбог-Колаксай), чтобы добыть яйцо-царство, спускается в нижний мир или поднимается на Золотую (Стеклянную) гору. В одной русской сказке эта гора именуется Сиянской (как бы одновременно «сияющей» и Сионской). И обитает на ней старый богатырь Тарх Тарахович (Таргитай-Сварог, отец Колаксая-Даждьбога). Эта солнечная гора и скрывается в стихе за евангельским Фавором.

Заметим, что в недрах Святой (Сионской) горы обитает и Индрик-зверь.

Мать всем камням – белый камень Алатырь (Латырь). На нем отдыхал и беседовал с 12 апостолами Христос, на этом камне утвердил он веру христианскую, отсюда распустил книги по всей земле. Сторонники книжно-христианского происхождения стиха полагали, что «алатырь» – это алтарь. И именно алтарь уже упомянутой церкви Марии на Сионе, построенной на месте Тайной Вечери. В Новом Завете большую роль играет образ краеугольного камня, на котором строится церковь и с которым отождествляется сам Иисус[13]13
  Мф. 21: 42–44; Деян. 4:, 11; 1 Пет. 2: 3–8; Еф. 2: 19–21. Образ взят из Псалтири (117: 22).


[Закрыть]. Однако последний ни на каком камне с учениками не беседует, книг же и вовсе не пишет. И вообще христианский алтарь – не жертвенный или иной камень, а наиболее сакральная часть церкви, соответствующая целле античных храмов и «святая святых» Иерусалимского храма. «Не знать» такого мог разве что тот, кто никогда не бывал в христианской церкви.

Мы уже знаем, как относились к иерусалимским святыням создатели «Стиха о Голубиной книге». Поэтому обратимся к источнику еще более языческому – восточнославянским заговорам. Здесь Алатырь-камень – один из ключевых образов, притом меньше всего похожий на церковный алтарь. Находится он не в церкви и не в Иерусалиме, а на острове Буяне посреди моря-океана. На нем или рядом с ним растет мировое дерево, восседают Богородица, Илья и другие святые, девица-Заря, или же на камне стоит церковь, а в ней престол, на котором и сидят эти небожители. Здесь христианская церковь с престолом – явная надстройка над языческим священным камнем. Церковный престол (жертвенник) – вовсе не сиденье, а возвышение в алтаре, и лежит на нем Евангелие. Емельян Пугачев однажды уселся на это возвышение, заявив: «Давно я на престоле не сиживал!». И такое поведение «царя Петра Федоровича» вовсе не шокировало повстанцев. Престол – это престол, на нем место богам-святым или царю. Возле Алатыря, под ним или на нем находятся и вовсе языческие существа: птицы Сирин и Алконост, золотая щука, «матери» зверей, птиц, змей и т. д. И даже злые персонажи: Сатана, Соломея. Заметим, что почитание священных камней у славян дожило до нашего времени. Церковники то топили эти камни, то высекали на них кресты, но изжить древний культ не могли.

Словом, Алатырь – это священный центр мира, средоточение всего сверхъестественного, божественного и бесовского, источник магических сил. Постоянный эпитет и синоним Алатыря «бел-горюч камень», «кип-камень». То есть это камень светлый, огненный, кипящий, солнечный. Он описан и в псалмах русской народной секты духоборов: «Посереди земли возстают горы новые. На горах является море белое, посереди моря освещается бел камень самоцветный. Вокруг камня венец воссияет, яко солнце Господне… Из камня течет река огромная; вода белая, во всю вселенную…» В одном из вариантов стиха из-под Алатыря текут по всей земле реки, неся миру исцеление и пропитание. Согласно поверью, змеи, зимующие под землей, вместо питания лижут Алатырь. Такие волшебные камни, дающие сытость, по преданию, имели соратники Степана Разина (того самого, что принес персидскую княжну в жертву то ли Волге – матушке, то ли Яику-Горынычу).

Во всем этом нетрудно узнать уже знакомые нам арийские Святые места. Солнечная мировая гора, текущая с нее Белая река, Белый остров в Молочном океане, средоточие всего светлого, солнечного… Гора Иремель, Меру-Хукарья, исток Белой Ра-реки – вот где, видимо, находился изначально Алатырь, престол светлых богов. Но ведь там нет ни моря, ни острова? Мифологическое мышление способно отождествлять реальные вещи самым неожиданным образом. В данном случае оно слило Золотую гору с Белым островом. А есть ли земной адрес у этого острова? Белыми ныне зовутся два полярных острова. Один – у северного побережья Ямала. Другой – в архипелаге Шпицберген (Грумант), некогда освоенном русскими поморами. Есть на Севере и Белое море. На его берегах арии, скорее всего, никогда не бывали[14]14
  Модная ныне теория полярной прародины ариев совершенно не согласуется с данными археологии. Север Восточной Европы населяли в эпоху индоиранского единства (III–II тыс. до н. э.) не скотоводы и земледельцы бронзового века, какими были арии, а примитивные охотники и рыболовы. Знания же о полярных странах индоиранцы черпали у своих северных соседей – финно-угров. Это убедительно показали индолог Г. М. Бонгард-Левин и иранист Э. А. Грантовский в своей увлекательной книге «От Скифии до Индии».


[Закрыть]. Славяне же достигли их вряд ли раньше IX в. Но, осваивая Север, они давали вновь открытым местам имена, взятые из древних мифов.

Славяне же «приземлили» Алатырь и в другом месте – на Балтийском море. Оно звалось на Руси Латырь-морем. Название же Алатыря происходит, по мнению многих исследователей, не от алтаря, а от греческого «электрон» – «янтарь». Этот камень действительно белый (точнее, бело-золотистый, желтый или красный) и горючий. Главное его месторождение находится в юго-восточном углу Балтики, у нынешнего Калининграда. Один из вариантов стиха говорит о корабельщиках, плывущих к Алатырю и собирающих его обломки. Эллины познакомились с янтарем в микенскую эпоху (II тыс. до н. э.). Уже тогда купцы проложили «Янтарный путь» от северного берега Адриатики до низовьев Вислы. Он шел по землям иллирийского народа венетов, родственного нынешним албанцам. Южные венеты дали свое имя Венеции. Северные же, населявшие Западную Польшу, слились со славянами. Видимо, поэтому западные и южные соседи славян – германцы, греки и римляне – называли их венетами, вендами, виндами. Эллины сложили миф о янтаре. В него будто бы превратились слезы дочерей Гелиоса-Солнца, оплакивавших смерть своего брата Фаэтона. Не справившись с отцовской колесницей, он упал в реку Эридан. Эллины отождествляли Эридан с По или Роной, хотя янтаря в этих реках нет. Подлинный Эридан, река Солнца, – очевидно, Висла или Неман.

По Янтарному пути приходили с микенских времен в храм Аполлона на Делосе священные дары, посланные, как считалось, любимыми Аполлоном гипербореями. Представления греков об этом блаженном солнечном народе были навеяны арийскими и скифскими мифами о Меру и Белом острове. Но дары-то, завернутые в пшеницу, присылал какой-то вполне реальный народ, притом обитавший не в Заполярье, где земледелия не знали, а, очевидно, в Прибалтике. Это были, как полагал Б. А. Рыбаков, славяне и балты, почитавшие богиню Ладу и отождествлявшие ее с Лето (Латоной), матерью Аполлона.

Именно в низовьях Вислы праславяне обрели выход к морю. Долгое время они боролись за него с германцами, но уже во II в. н. э. Птолемей именует Балтийское море Венедским заливом. А в VI в. весь южный берег Балтики от Вагрии (Восточной Голштинии) до устья Вислы был населен славянами. Прежде обитавшее тут германское племя ругов (выходцев из Ругиланда в Норвегии) частично ушло на юг, в Среднее Подунавье и Италию, частично же, быть может, ославянилось. По крайней мере западные источники часто называют ругами славянское племя руян, населявшее остров Руяну (Рюген), иногда же – восточнославянских русов.

Ученые более двух столетий спорят о варяжском племени русь, приведенном, согласно летописи, Рюриком и его братьями в землю словен ильменских. Было ли это племя скандинавским, славянским, балтским, сарматским или кельтским и существовало ли оно вообще? Археологически это переселение не прослежено. Но археологами точно установлено другое: по крайней мере часть предков словен ильменских пришла в VI–VII вв. из области балтийских славян. Лингвисты также прослеживают западнославянские элементы в новгородском диалекте. Следовательно, северо-восточное славянство было достаточно тесно связано с северо-западным, балтийским независимо от того, откуда пришел Рюрик и были ли руяне русами. Потому весьма правдоподобно выглядит гипотеза (популярная среди сторонников балтийско-славянского происхождения Руси) о том, что остров Буян – это Руяна.

Для славян-язычников Руяна с ее знаменитым храмом Святовита в Арконе была подлинной Меккой, тем же, чем Киев или Иерусалим для православных русских. Сюда съезжались паломники из всех славянских земель. И не только славянских. Датский король Свен Вилобородый подарил храму драгоценный кубок, хотя Дания незадолго до того была крещена. Огромный по тем временам деревянный храм с искусно вырезанной, деревянной же статуей четырехликого бога возвышался на мысу, защищенном с моря высокими меловыми обрывами, а с суши – мощным земляным валом. Гадания и праздничные обряды собирали сюда множество верующих. Другие славянские храмы подчинялись Арконе, образуя своего рода языческую «Церковь» во главе с верховным жрецом Святовита. (У балтов и славян-кривичей такую же роль играло святилище Перкунаса в Ромове и его главный жрец – криве кривейте, «судья судей»). В качестве оракула храм был не менее влиятелен, чем античные Дельфы. Охранял святыню «рыцарский орден» из трехсот всадников. Аркона оставалась оплотом славянского язычества до 1168 г., когда датские рыцари взяли ее штурмом, разрушили храм и сожгли статую. Роковую роль здесь сыграла все та же борьба за власть между князьями и жречеством: руянский князь Яромир не пришел на помощь осажденной святыне, а затем сам крестился. Его потомки быстро онемечились и онемечили собственный народ, наводнив Руяну немецкими колонистами. То же произошло с поморянами, бодричами и другими северо-западными славянами, даже сохранившими, подобно руянам, «родных» крещеных князей.

Среди посетителей Арконского храма вполне могли быть и тайные язычники из Киевской Руси. Древнерусские проповедники и летописцы, правда, об этом молчат. Но ведь молчали они и о языческих священных городах на Збруче, продержавшихся на сотню лет дольше самой Арконы! А католических хронистов мало интересовали пришельцы из далекой полуязыческой Руси.

Святовит, верховный бог света, ездивший на белом коне, соответствовал Роду и Белбогу. Его священный остров с белыми скалистыми берегами, несомненно, был в глазах русичей настоящим Белым островом, обителью богов и мудрых жрецов. Впечатления от реальной Руяны сливались с памятью о черноморском Белом острове Ахилла-Колаксая и с еще более древним мифом о блаженном Белом острове на далеком Севере. Что эта древняя традиция на Руси не умирала, свидетельствует, во-первых, сообщение новгородского архиепископа Василия Калики (причастного, видимо, и к распространению «Голубиной книги») об отважных мореходах-новгородцах, достигших будто бы земного рая. Во-вторых, предания о блаженной и благочестивой стране Беловодии, которую русские староверы-«бегуны» искали на Алтае и в Центральной Азии, часто считая эту страну островом, скрытым, подобно Гиперборее и Швета-Двипе, за неприступными снежными горами.

На балтийский «адрес» Буяна и Алатыря указывает опять-таки связь последнего с янтарем. На самой Руяне янтаря мало, но привозного «белого горючего камня» в храмовой сокровищнице наверняка хватало. Греческое «электрон» имеет и другое значение: сплав золота с серебром. Из этого сплава, бело-золотистого, подобно янтарю, греческие мастера изготовляли для скифов священные сосуды. Белое и золотое означало для славян-язычников – светлое, солнечное, святое, праведное. Такое отношение к драгоценным металлам и камням бесконечно далеко от культа богатства, культа «презренного металла», «золотого тельца» и «желтого дьявола».

Мать всем деревьям – кипарис. Из него был сделан крест, на котором распяли Христа.

Как же сказано, крест в христианстве – воплощение мирового дерева, дерева жизни. В некоторых вариантах стиха с животворящим крестом отождествляется… сам Христос. Это вполне в духе мифологического мышления язычников. В русских вышивках, например, фигура богини легко заменяется деревом, комбинируется, сливается с ним. Две птицы могут восседать и на воздетых руках богини, и на ветвях дерева. То же самое наблюдается в гимнах Ригведы. Ведь Великая Богиня – это дриада Мирового Дерева, его душа. А мифы о превращении людей в деревья распространены повсеместно. В том числе и о кипарисе. Согласно «Метаморфозам» Овидия, юноша Кипарис, любимец Аполлона, случайно убил на охоте своего друга-оленя и от горя превратился в дерево. Безутешно горевал и Аполлон о нем самом. Потому в Греции кипарис был символом печали.

Надо сказать, что в самом христианстве культ креста утвердился довольно поздно, в V в., и не без сопротивления со стороны духовенства. Ведь крест, точнее столб с перекладиной, считался в Римской империи самым позорным орудием казни, как ныне виселица. И распятие Христа понималось как его предельное самоунижение. Недаром распинавшие Иисуса легионеры только и делали, что глумились над ним. Однако народная мифологическая логика победила богословскую. Ведь крест как геометрическая фигура издавна воплощал Мировое Дерево, четыре стороны света, а также солнце и огонь.

В Древней Руси были распространены изображения процветшего креста, из основания которого вырастают два побега. Это весьма напоминает изображения богини-змеедевы в греко-скифском искусстве и в тех же русских вышивках. Руки и змеевидные ноги богини легко перерастают в ветви или побеги. А древнерусские кресты-амулеты часто носят совершенно языческий характер. То они отмечены солярными знаками, то в качестве символа солнца входят в комбинации с символами луны (полумесяц) и 12 месяцев (кружки по кругу). Тщетно приказывал епископ Иоаким Корсунянин насильственно крещенным новгородцам носить нательные кресты в качестве «удостоверения» о принятии новой веры. Для язычника носить крест не значит опозорить себя отречением от веры предков, ведь это – лишь один из амулетов, призывающих помощь богов. Вспомним об отношении к кресту южнославянских русальцев.

У восточных славян в качестве Мирового Дерева чаще всего выступает (в заговорах, колядках и др.) дуб. Реже – береза, яблоня, явор или экзотический кипарис. Наделялся кипарис и магической силой. Гоголевский черт при виде кипарисового крестика приходит в ужас и во всем подчиняется кузнецу Вакуле. Примечательно, что создателей стиха не привлекли сказания об изготовлении животворящего креста из трех или четырех пород дерева. Волхвам, видимо, был ближе кипарис как солярный образ, связанный с Аполлоном. Отождествление же Христа с крестом могло быть и еще одной скрытой издевкой над христианами. Мол, наши боги для вас – идолы, деревяшки? А ваш бог – даже не идол, а две палки!

Мать всем травам – плакун. Она выросла из слез Богоматери, оплакивавшей Христа. Потому из нее (точнее, из ее корневища) вырезают нательные кресты. Она может даже плыть против течения.

Плакун-трава (богородицкая трава) у восточных славян – один из самых сильных оберегов, притом вполне языческих. Собирали ее в Купальскую ночь с особыми обрядами. Верили, что она изгоняет и подчиняет любую нечисть, исцеляет болезни, помогает находить клады. Иногда ее отождествляли с мифическим огненным цветком папоротника, тоже открывающим клады. В 1488 г. поп и дьякон, сторонники ереси «жидовствующих»[15]15
  Приверженцев этой ереси обзывали «жидовствующими» церковники за особое внимание к Ветхому Завету. В действительности это был не иудаизм, а типичная предпротестантская ересь, осуждавшая неправедную Церковь и отвергавшая многие обряды. Советские исследователи деликатно называли ее «новгородско-московской ересью».


[Закрыть], вручили одному крестьянину «крест телник дерево плакун, да на кресте том вырезан сором женской да мужской». Что это, циничное глумление еретиков (язычников?) над христианской святыней? Поклонение кресту отвергали еще в X в. болгарские еретики-богомилы. Только вот сам мужик «срамного» креста не выбросил, а к вручившим его имел лишь ту претензию, что амулет не помог ему от болезни.

В Индии линга-йони (сочетание мужского и женского половых органов) – один из самых распространенных религиозных символов, означающих Шиву и его супругу Деви. Русский же амулет, очевидно, символизировал Мировое Дерево и брак Неба-Отца и Земли-Матери, Рода (или Сварога) и Лады-Мокоши. Примечательно, что изготовили его не «чистые» язычники, а еретики-двоеверцы. Так одна форма духовной оппозиции существующему строю и его Церкви органически перерастала в другую.

В Бундахишне рату всех лекарственных растений назван сушеный Хом. Хом (хаома, сома) – загадочное растение, из которого арии приготовляли шаманский напиток, вызывавший экстаз. Исследователи спорят, был ли то изначально мухомор, белена, вереск и т. д. Попадая в разные географические условия жрецы ариев заменяли одни культовые растения другими. Нынешние зороастрийские мобеды готовят хаому из эфедры. Хом растет рядом с Древом Всех Семян на острове, расположенном в океане Воурукаша или на реке Рангха (Pa-Волге) и охраняемом рыбой Кар.

За повествованием о «матерях» всего сущего следует предание о Правде и Кривде. Волот рассказывает свой сон, а Давид истолковывает его по «Голубиной книге». В этом сне Правда и Кривда борются в виде белого и серого зайцев, двух лютых зверей[16]16
  «Лютым зверем» в Древней Руси чаще всего называли льва (водившегося на юге Восточной Европы еще в XII в.), реже волка, медведя, рысь или змею.


[Закрыть] или двух юношей. Побеждает в большинстве вариантов Правда, в немногих – Кривда. Но независимо от исхода схватки Правда уходит на небо, а Кривда остается бесчинствовать на земле. Эта сцена представляется то как пророчество о «последних временах», то как давно совершившееся событие. Иногда уточняется, в чем состоит влияние Кривды на людей: они становятся «неправильными», злобными, лживыми, бранят родителей, блудят с кумой, вытравливают плод, хулят самого Бога.

В «Беседе трех святителей» ангел в облике орла или сокола уносит зайца (Правду) с белого щита (земного мира) на небо, и приходит сова (Кривда). А в «Сказании о двенадцати снах Шахаиши» (древнерусском сочинении с восточными корнями) описывается, как рушится золотой столб, соединяющий небо и землю. Голубь улетает с него на небо, и являются ворон, дикие звери и змеи, символизирующие злые времена. Популярная на Украине песня «О Правде и Кривде» также оплакивала мир, покинутый Правдой и захваченный Кривдой, – мир, где царит беззаконие и вражда между родственниками.

Такой взгляд на мир может показаться излишне пессимистичным, даже циничным. Но он основан на древнем мировоззрении, где краеугольным камнем была именно неколебимая вера в торжество Правды.

В идеологии славян-язычников Правда – центральное понятие, соответствующее индоиранской Рите-Арте и греческой Дике. Это – мировой природный и нравственный закон, непреложный, как движение небесных светил, на котором он основан. Закон этот превыше самих богов. Благими, справедливыми, достойными почитания являются только боги, следующие ему и поддерживающие его. Люди же вправе (и обязаны) выбрать, следовать ли этому закону или же его противоположности – Кривде, беззаконию, лжи. В славянских языках «правый» значит не только «стоящий справа», но и «прямой», «истинный», «правильный», «справедливый». Нравственно то, что соответствует Правде (а не воле кого-либо из богов самой по себе). Мир в индоевропейской, особенно же иранской и славянской мифологии – это арена непрестанной борьбы сил Света и Тьмы, Правды и Кривды, богов, поддерживающих Правду или враждебных ей.

Такое мировоззрение в корне противоположно иудео-христианскому, библейскому, в центре которого – единый Бог, всемогущий и потому всегда правый. Всеблагость и одновременно всемогущество Бога – это богословский тезис, логически противоречивый и плохо согласующийся с мифологией самой Библии. В ней Яхве-Саваоф деспотичен, капризен и несправедлив, произвольно устанавливает и меняет моральные законы и при этом требует почитать только себя самого.

Для индоевропейцев не стояла проблема теодицеи – «оправдания Бога». Светлые боги не всемогущи и потому не могут отвечать за мировое зло, исходящее от их противников (к счастью, тоже не всемогущих). Ирано-славянский Ахриман-Чернобог – непримиримый враг Ормазда-Белбога и самой Арты-Правды. А не «падший ангел» и не палач-провокатор на службе у Бога, как библейский Сатана (образ поздний и возникший под влиянием иранского Ахримана). Добрый бог может быть (как и человек), в зависимости от своего характера, не всегда тверд в служении Правде. Но злой бог ей вообще не служит и следует лишь своим порочным желаниям.

В индоевропейской мифологии невозможно что-либо подобное библейской Книге Иова, где Яхве (с подачи Сатаны) издевается над безвинным праведником, а на его упреки в несправедливости принимается восхвалять свое всемогущество. Прометей Эсхила – это поздний, философский образ. Своевольный титан побеждает Зевса только потому, что служит Дике-Правде более последовательно, чем сам отец богов. Эддическая «Перебранка Локи», где злой бог уличает добрых в безнравственности – это еще более позднее явление, «сатира на богов в духе Лукиана», по словам Ф. Энгельса.

А уж «добрый» Сатана, бунтующий против «злого» Бога, возможен только у романтиков и сатириков-атеистов вроде Байрона, А. Франса или некоторых продолжателей Толкиена.

Не следует путать Правду с Судьбой (Ананке, Фатум) – силой слепой и внеморальной, близкой к научному понятию необходимости. Эллины колебались в вопросе о том, повелевает ли Зевс судьбой или сам подвластен ей. Славяне же полагали, что судьбу можно и изменить. Скажем, отыскать свою ленивую судьбу и хорошенько отколотить ее. Но лучше узнать судьбу и следовать ей как осознанной необходимости: например, избрать профессию, согласную с ней.

Почему Правда и Кривда борются в обликах двух зайцев, львов или юношей? Отношение к зайцу в славянских верованиях неоднозначное. Он – злая сила, вестник несчастья, слуга черта. Но он же – «чертогон», связанный с огнем, Луной, светом («зайка»-искорка, «заяц-месяц», «солнечный зайчик»). В сказке смерть Кощея таится в яйце, яйцо – в утке, утка – в зайце. Зайца этого разрывает, помогая Ивану-царевичу, другой заяц. Дерущиеся зайцы изображены на миниатюре «Изборника» Святослава 1073 г. Как показал Б. А. Рыбаков, Иван-царевич и Кощей – это языческие Даждьбог и Чернобог. Очевидно, борьба белого и серого зайцев воплощала борьбу Света и Тьмы, а значит – Правды и Кривды. Образ льва очень популярен в мифологии и искусстве иранцев (в том числе скифов) и славян, и тоже неоднозначен. Лев – воплощение солнца, но также подземного мира и смерти. В восточнославянских сказках он может быть как помощником героя, так и его врагом. Возможно, борющиеся львы тоже воплощали Свет и Тьму. Наконец, борющиеся юноши – явно герои близнечного мифа. Близнецами-соперниками считались иранские Ормазд и Ахриман, славянские Белбог и Чернобог. Миф тем и отличается от философского трактата, что даже борьбу абстрактных моральных принципов представляет не иначе как в виде схватки двух богов или зверобогов.

Так что же означал миф о битве Правды с Кривдой и уходе Правды на небо? Что земной мир – царство Кривды и жить в нем надлежит по законам Чернобога-Сатаны? Столь циничного вывода не делали, однако, ни христиане, называвшие Сатану «князем мира сего», ни манихеи, считавшие материальный мир творением злых богов-архонтов. Волхвы же, создавшие «Голубиную книгу», делали вывод и вовсе противоположный:

 
Кто будет кривдой жить,
Тот отчаянный от Господа;
Та душа да не наследует
Себе Царства Небесного;
А кто будет правдой жить,
Тот причаянный ко Господу;
Та душа и наследует
Себе Царство Небесное.
 

За этим не следует никаких христианских призывов не противиться злу, любить врагов и молиться за них. Задолго до Христа великий правдолюбец Гесиод говорил:

 
Правды же путь неизменен, куда бы ее не старались
Неправосудьем своим своротить дароядные люди.
 

Вселенский закон на то и вселенский, что действует в обоих мирах, и отменить его не в силах ни какой-нибудь преуспевающий негодяй, ни даже сам Чернобог. Абсолютное господство Правды возможно только на небе. (Об этом стоит помнить всем искателям и строителям «идеального» общества.) Земля же – арена борьбы Правды и Кривды. И кто выбрал Кривду – расплатится за это. Не в земной жизни, так в загробной: от смерти-то не откупишься! Или – в конце времен. Представление о конце света и Страшном суде – не «изобретение» христианства, а индоевропейский, иранский элемент в Библии.