Текст книги "Черепашки-ниндзя и Тайна Древнего Египта"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

–   Браво, Эйприл! – не удержался профессор Брэдли. – Откуда такие познания в литературе?

  Черепашки, словно послушные ученики, смотрели то на Эйприл, то на профессора, чувствуя, как много белых пятен есть в их образовании. Прошло несколько часов полета.

  Самолет приземлился в одном из аэропортов Нью-Йорка. Черепашки помогли доставить домой профессору Брэдли саркофаг с мумией, а затем поспешили к себе, где их ждал Роби и его великолепно приготовленная пицца.

  Эйприл прямо из аэропорта отправилась на телевидение, чтобы поделиться своими впечатлениями с друзьями.

Глава 26. Странный эксперимент

  Окно комнаты доктора Адамса выходило на бульвар. Там, напротив, неоновыми лампами светилось название кинотеатра. Небо было особенно чистым, и где-то между крышей и редкими деревьями бульвара появились первые звезды. Они зазывали своих подруг, еще не успевших встать на свое место, скучали и, наверное, завидовали ярким огням на шумных улицах Нью-Йорка.

  Доктор Адамс, сидя у окна, читал книгу, решив как-то отвлечься от своих опытов. Он подумал, отложив книгу на колени, что давно не было никаких известий от профессора Брэдли. Опять они долго не виделись... опять он сидел в лаборатории по восемнадцать часов в день. Но все же он был доволен, потому что работа шла успешно.

  Доктор Адамс вспомнил кролика, доведенного до состояния полного сухого анабиоза с помощью его нового метода. Когда кролик ожил, доктор Адамс не мог удержаться, чтобы не поцеловать его в мокрый розовый носик.

  «Интересно было бы показать этого кролика профессору Брэдли. Что-то делает сейчас этот увлеченный человек?» – думал ученый.

  Его мысли прервал настойчивый звонок в коридоре. Он открыл дверь, и мимо него, легок на помине, промчался профессор Брэдли. Глаза его блестели каким-то новым блеском, незнакомым для Адамса.

  Он с минуту сидел в комнате под внимательным взглядом доктора Адамса и комкал в руках носовой платок, стараясь успокоиться.

–   Ты уже вернулся из Египта?

  Профессор Брэдли кивнул головой.

–   Ну и...

  Тот уселся поудобнее в кресле, посмотрел в окно.

–   А у вас здесь как-то даже прохладно, – профессор Брэдли потянул воздух в нос, – похоже, без насморка не обойдусь.

–   Так как съездил? – спросил доктор Адамс, понимая, что друг сейчас его чем-то огорошит.

–   В Египте мы нашли еще один саркофаг...

–   Ты собираешься здесь построить гробницу для них, ведь один у тебя уже есть, – шутя, заметил доктор Адамс.

–   Я привез и другой с мумией. И вот что я подумал, – профессор Брэдли сделал паузу, а затем продолжил говорить, но, несмотря на внешнее спокойствие и даже на улыбку, голос его заметно дрожал: – Я знаю, что ты занимаешься сухим анабиозом.

–   Да, это так.

–   Не сможешь ли ты зажечь искру жизни в мумии?

  То, что услышал доктор Адамс, превзошло все его ожидания. На лице возникло недоумение:

–   Ты это серьезно?

–   Абсолютно, ведь помнишь случай с крылатым муравьем из саркофага?

–   Ну...

–   А у меня есть мумия, которой почти три с половиной тысячи лет. А?

  Профессор Брэдли подался вперед, сощурил глаза и, придавая своему виду уверенность, ждал ответа.

  Доктор Адамс пожал плечами и взял лежащую книгу. Он перелистал несколько страниц, смотря куда-то в окно, и опять отложил ее.

–   Странно, что ты, знаток Египта, так неудачно шутишь... Разве ты забыл, что я тоже ученый и, может быть, так же хорошо, как и ты, представляю себе египетский способ бальзамирования. Ведь перед бальзамированием удаляли мозг и все внутренние органы. Потом тело на семьдесят дней опускали в особый раствор из солей и смолистых веществ. Затем вынимали, просушивали, набивали душистыми травами и вновь пропитывали смолами. Как видишь, я тоже знаю, что мумия твоя давно превратилась в дубленую кожу. Так что шутка твоя не удалась.

–   И все же, – профессор Брэдли положил ногу на ногу, – я совершенно серьезно, как ученый ученому, предлагаю тебе оживить мумию.

  Доктор Адамс посмотрел в глаза профессору Брэдли и только теперь понял, что тот не шутит. В глазах профессора не было смеха, а только страх, что ему не поверят. Доктор Адамс растерялся. Смутное подозрение, что его старый друг нездоров, мелькнуло у него в мозгу.

  Профессор Брэдли между тем достал из кармана лист бумаги и молча протянул его доктору Адамсу.

–   А! Это, вероятно, перевод папируса, который ты нашел в саркофаге?

–   Вот именно! Но текст папируса оказался зашифрованным, и я безрезультатно бился над ним. И ты знаешь, кто мне помог расшифровать его? Эйприл!

–   Девушка, которая нас помирила?

–   Она.

–   Как это могло быть? – еле выговорил пораженный доктор Адамс, и его протянутая рука с листком бумаги словно застыла в воздухе.

–   Да, да! Шифр имел отношение к музыке! И Эйприл... впрочем, это теперь не так важно... Эта девушка буквально поразила меня своими знаниями в различных областях... Читай же, прошу тебя!

  Доктор Адамс покачал головой и принялся читать про себя, откинувшись в кресле.

–   Вероятнее всего, это просто мистификация, – прочитав текст, равнодушно заметил он.

  Но профессор Брэдли никак не мог оставить торжественный тон.

–   Взгляни мне в глаза! – воскликнул он. – Видишь ли ты в них насмешку?

  Доктор Адамс увидел там только свое собственное отражение. Но на всякий случай сказал:

–   Нет.

–   И я тебе заявляю, что этот документ подлинный и ему три тысячи триста пятьдесят лет!

–   Ну, если документ подлинный, то твой Мересу, не подвергшийся бальзамированию, давным-давно превратился в труху.

–   В том-то и дело, что нет, – почему-то шепотом заговорил профессор Брэдли. – Произошел процесс естественной мумификации.

–   Ты разбинтовывал мумию?

–   Нет еще и предлагаю сделать это вместе. Я открыл только руку. Мумия удивительно хорошо сохранилась.

  Доктор Адамс молчал.

–   Искру жизни! – вдруг, словно про себя, выговорил он.

–   Ты что-то сказал? – поспешно спросил профессор Брэдли.

  Доктор Адамс не ответил и посмотрел на профессора. Тот ждал ответа с волнением, обижать его отказом не хотелось.

–   Ладно, можно попробовать. А ты нашел похищенные сокровища?

  Профессор Брэдли покраснел.

–   Да-а.

–   И где?

–   В Египте! Ты не поверишь, кого я там встретил!

–   Гуссейна?

–   К сожалению, Гуссейн умер, но Хофни, его сын, и украл тогда сокровища.

  До полуночи профессор Брэдли рассказывал доктору Адамсу о невероятных событиях, в которых ему пришлось принять непосредственное участие или оказаться их свидетелем, будучи в Египте с черепашками и Эйприл.

  А когда он вернулся домой, поспешил сообщить своим друзьям, что доктор Адамс согласился попробовать оживить мумию.

  На следующее утро в лабораторию доктора Адамса черепашки внесли большой деревянный ящик и поставили около дверей. Профессор Брэдли сам сорвал верхние доски, и доктор Адамс увидел внутри странный саркофаг в форме сфинкса. Потом вскрыли саркофаг и сняли верхние полуистлевшие покровы, сотканные рабами несколько тысячелетий тому назад.

  Мумию, похожую на большую спеленатую куклу, вынули и положили на белый стол.

  В лаборатории остались теперь доктор Адамс, профессор Брэдли и Эйприл. Черепашек попросили подождать на улице.

  Больше всех суетился профессор. Он сам взялся отмачивать эфиром почерневшие бинты. Работа шла медленно. Нагнувшись, они стояли втроем над легким и таинственным свертком и оборот за оборотом снимали ветхую материю. Только к вечеру под оставшимися бинтами появились очертания человеческого тела. Бинты становились все светлее и светлее и, наконец, стали совсем белыми с чуть сероватым оттенком.

  Профессор Брэдли впервые надел белый халат и почувствовал себя в нем несколько неловко. Чтобы не испачкать его, он держал руки перед собой, на весу, а носовой платок из кармана доставал двумя пальцами.

  Доктор Адамс вдруг представил себе этого Мересу живым: высокий лоб, большие миндалевидные темные глаза, плотно сжатые губы. Нижняя короткая одежда похожа на юбочку и мало чем отличается от набедренных повязок рядовых воинов. Грудь и плечи покрыты крест-накрест панцирной лентой из золотых звеньев, ярко сверкающих на солнце. Тонкая талия перетянута драгоценным, усыпанным каменьями поясом. Свободный конец пояса свисает спереди почти до колен. На плечи накинут длинный плащ из легкой прозрачной ткани, а голова украшена высоким убором из жесткой материи. На ногах Мересу легкие сандалии с заостренными спереди и загнутыми вверх подошвами. В руках кривой бронзовый меч с массивной золотой рукояткой. Мересу выше всех, и когда он идет, в походке чувствуется уверенность сильного и смелого.

  В лаборатории потемнело, и когда Эйприл включила свет, сразу бросилась в глаза куча бинтов около деревянного ящика у двери. В комнате стоял терпкий запах эфира, от которого у Эйприл начинала кружиться голова.

  Когда доктор Адамс раскрыл окно, с улицы донесся вечерний шум города, и все трое почувствовали, что мумия на столе вдруг стала жалкой и ненужной. Эйприл разочарованно протянула:

–   Профессор, и это останки человека, который действительно когда-то ходил по земле?

–   Ходил? Это не то слово! Он был облечен неограниченной властью и мог творить большие дела, совершать величайшие жестокости. И не его вина, что последних, наверное, было больше. Увы! Такой тогда был век!

  Эйприл любила слушать профессора, но на этот раз она решила не задавать больше вопросов. Она не особенно верила в удачу эксперимента и боялась высказать это профессору. И все же где-то в глубине души у нее теплилась смутная надежда: если доктор Адамс взялся за опыт, значит он должен быть доведен до конца.

  Зато доктор Адамс все больше и больше сомневался в успехе. Когда он в первый раз увидел в ящике мумию, ему захотелось отослать ее обратно, и, честно говоря, он оставался сейчас в лаборатории только ради профессора Брэдли.

  Сняли последние бинты, и, когда, наконец, показался кусочек кожи, профессор Брэдли и доктор Адамс переглянулись.

  Эйприл вопросительно смотрела то на одного, то на другого.

–   Вы видели когда-нибудь мумию? – спросил у нее доктор Адамс.

–   Да, конечно. Она сухая и жалкая, – глядя на мумию, произнесла девушка.

–   Вы правильно заметили, этим-то она и отличается от обычной мумии. Обычная мумия выпотрошена, черна и практически представляет собой скелет, обтянутый остатками сухой кожи.

  Прекрасно сохранившаяся мумия поблескивала глянцем кожи под ярким светом электрических ламп. Случайные блики света, отраженные от металлических приборов и стекол, делали обстановку опыта фантастической и немного жуткой, а падая на мумию, выявляли черты сухого, острого лица. Тонкий нос с горбинкой, большой лоб, переходящий в голый череп, глаза, запавшие глубоко в орбиты.

  Эйприл долго смотрела на мумию, изучая строение лица, а потом бросила:

–   Гордый какой!..

  Профессор Брэдли наклонился с лупой над тяжелым браслетом, который свободно висел на левой высохшей руке мумии.

–   Здесь есть надпись, которая начинается словом «Радость», видите, Эйприл? – и он показал ей в лупу черную фигурку женщины, играющей на тимпане.

–   Радость! – задумчиво проговорила она. – К чему же радоваться бедному архитектору, ведь он мертв? Жил, жил...

–   ...и вдруг умер, – с улыбкой закончил доктор Адамс.

–   Возможно, он был красив, – не сдавалась Эйприл.

–   Быть может, – согласился Брэдли.

–   «И одна отрада была у фараона: смелый и преданный друг был у него – молодой архитектор Мересу...» – продекламировал доктор Адамс.

  Профессор Брэдли и Эйприл послали удивленные взгляды туда, где стоял доктор Адамс.

–   Невероятно! Ты разве еще помнишь?

–   Может, и не все, но это, как видишь, помню, ведь было время, когда имя Мересу у тебя с языка не сходило. Итак, – спустя пару минут, сказал торжественным голосом доктор Адамс, – начнем второй этап пробуждения жизни в останках того, кто управлял строительными работами в обители вечности.

–   Начнем, – кивнул профессор Брэдли.

–   Интересно, а где же сейчас наши друзья-черепашки? – Эйприл выглянула из окна. – Да вот же они. Эй!

  Черепашки стояли под окном весь день и ждали каких-либо результатов. Эйприл крикнула им как раз в тот момент, когда они собирались уходить домой, так ничего и не узнав.

–   Как дела? – поинтересовался Донателло.

–   Уже есть какие-нибудь сдвиги? – стоя у него за спиной, крикнул Микеланджело.

  Эйприл отрицательно покачала головой.

–   Вы пустите в лабораторию Микеланджело, – заметил Рафаэль, – он у нас скорый, и через час Мересу не только оживет, но и бегать будет!

  Черепашки засмеялись.

–   Это кто такой быстрый? – не удержался доктор Адамс.

–   Микеланджело, – ответила Эйприл.

–   Так черепашки здесь? – глаза профессора Брэдли округлились. – Немедленно зови их сюда, пусть полюбуются на Мересу, которого они отбили у призраков в пустыне.

  Высушенная мумия не вызывала отвращения у черепашек, напротив, глядя на нее, они чувствовали, как растет в них привязанность к ней и стремление поскорее увидеть загадочного Мересу.

  Прошло три дня. Мумия лежала теперь в большой стеклянной ванне, в теплой воде, в которой были растворены питательные вещества и антибиотики. Кожа мумии уже утратила свой блеск и стала матовой.

  Эйприл называла ванную фараонским санаторием, а к самой мумии относилась подомашнему. Она обращалась к останкам Мересу, именуя их не иначе как «вашим высочеством», и спрашивала, за что ему пришлось уйти раньше срока из цветущих садов повелителя Египта.

  Профессором Брэдли постепенно начинала овладевать глубокая усталость. Он никак не предполагал, что результатов необычайного эксперимента придется ждать так долго. Часами он прохаживался по полутемному коридору или сидел у окна и глазел на птиц, возившихся на цветочной клумбе.

  Черепашки, решив, что их присутствие никак не влияет на процесс оживления мумии, сидели дома, время от времени, позванивая в лабораторию.

  На пятый день мумия приобрела формы, отдаленно напоминающие человеческое тело. Мумия стала как будто больше. Возникало такое ощущение, что ей стало тесно в стеклянной ванне. Она лежала запрокинув голову назад и повернув ее вполоборота вправо. Нижняя губа отвисла и обнажила ровные зубы в странной, жутковатой улыбке. А на шее, чуть выше ключицы, обнаружилась небольшая рана. По ее форме было видно, что нанесена она колющим оружием, очевидно узким кинжалом.

  В последние два дня доктор Адамс всю мумию исколол шприцем, вливая некий раствор, который он называл стимулятором. И вот начался третий и последний этап этого фантастического эксперимента.

  Было десять часов утра, и в комнату врывались горячие лучи летнего солнца. Солнечные зайчики играли на стеклянных колбах, прыгали по никелированной поверхности приборов и инструментов самой разнообразной формы.

  В лаборатории стояла торжественная тишина. Еще с вечера здесь появился новый прибор, поблескивающий стеклом и никелем. Это был, как объяснил доктор Адамс, перфузионный аппарат для искусственного кровообращения. Доктор Адамс внес в него кое-какие конструктивные изменения и назвал автожектором. Порцию за порцией он всасывал в стеклянный баллон раствор из ванны, насыщал его кислородом и направлял обратно в ванну. Легкое гудение автожектора, точно жужжание огромного шмеля, попавшего в комнату, постепенно стало привычным и почти не замечалось.

  На внутренних стенках ванны и коже мумии появилась масса мельчайших серебристых пузырьков. Как в стакане с газированной водой, они иногда отрывались, шумным роем неслись вверх и лопались на поверхности раствора.

  К ванне с мумией поднесли новый прибор. Он находился в лаборатории давно и обращал на себя внимание профессора Брэдли с начала опыта. Но тогда доктор Адамс отказался открыть его назначение. Теперь, налаживая аппаратуру, он охотно пояснял:

–   Эти две стеклянные емкости наполнены питательным раствором, близким по составу к плазме крови. В раствор добавлен также стимулятор. Во второй емкости, кроме того, содержится примесь адреналина. Раствор из первой или второй склянки по выбору экспериментатора может поступать в трубки, регулирующие давление. Дальше он пройдет через змеевик в водяной бане, где подогреется до температуры тела и через резиновый шланг с иглой на конце может быть подан в артерию.

  Доктор Адамс понизил уровень раствора в ванне. Профессор Брэдли подошел к мумии и содрогнулся. Та лежала лишь наполовину погруженная в раствор. Вид ее был неприятен и напомнил профессору утопленника, много дней носимого по волнам.

–   Ну что ж, проверим, – сказал доктор Адамс. Он взял руку мумии. Она легко поднялась над телом, а потом вновь свободно упала обратно на грудь.

  Доктор Адамс наклонился над мумией. Он произносил иногда какое-то слово, незнакомое профессору Брэдли, иногда просто делал несложный жест рукой. За столько дней, проведенных в лаборатории, Эйприл научилась понимать доктора Адамса и успешно ассистировала ему. Чтобы все происходящее было понятно профессору, доктор Адамс попутно объяснял:

–   Если в артерию, входящую в палец, вставить стеклянную трубочку и пропускать через нее питательный раствор, тот пойдет по разветвлениям артерии, далее по волосным сосудам пальца попадет в вены и через разрез, сделанный у основания пальца, будет вытекать каплями. Так мы создадим нечто вроде изолированного кровообращения в отдельных частях тела. Капли, вытекающие из вен, мы отведем по стеклянной трубочке и резиновому шлангу к пробирке. Посмотрите теперь, как равномерно падают капли в пробирку.

  Профессор Брэдли и Эйприл подошли к пробирке, куда действительно через равные промежутки времени падали капля за каплей.

–   А теперь, – сказал доктор Адамс, – мы проведем решающее испытание, – и в тоне его голоса послышалось с трудом скрываемое волнение. – Если мы вместо питательной жидкости из первой склянки пустим в сосуды пальца жидкость с адреналином из второй, то от действия этого вещества гладкие мышцы стенок кровеносных сосудов сократятся. При этом просвет сосудов уменьшится, жидкость будет проходить более медленно, число капель, падающих в пробирку за одну минуту, резко сократится. Если это произойдет, значит сосуды на руке нашей мумии уже приобрели способность сокращаться, они ожили.

–   Я, кажется, понял. Ну что ж, начнем? – уставшим голосом произнес профессор Брэдли.

  Бесшумно скользнул рычажок регулятора на приборе. В лаборатории наступила мертвая тишина, нарушаемая лишь звонким всплеском капель, падающих в пробирку.

  Доктор Адамс, Эйприл и профессор Брэдли, согнувшись, напряженно смотрели на пробирку и падающие капли, ожидая от них ответа.

  Прошло пять минут, потом десять. Доктор Адамс и Эйприл переглянулись. Капли падали в пробирку с прежней частотой.

  Прошло еще пять минут. Доктор Адамс стоял неудобно, полусогнув ноги в коленях – и они затекли, спина начала болеть. А капли падали все в том же темпе: кап, кап, кап...

  Наконец доктор Адамс выпрямился, расправил плечи.

–   Ничего не вышло, – с досадой проговорил он, – мертвые сосуды не сокращаются. Впрочем, добавил он после минутного молчания, – быть может, это и не так. Еще не все потеряно. У нас есть время – это, во-первых; есть другие пальцы и органы у мумии – это, во-вторых. В общем... мы будем продолжать опыт.

  Профессор Брэдли, еле дотащившись до кресла, упал в него и закрыл глаза от усталости. Напряжение прошедших минут не прошло даром.

  В одной руке у профессора Брэдли – блокнот, второй рукой он поддерживает тяжелую голову. Он почти не спал все эти пять суток. Доктор Адамс так и не сумел уговорить его поспать на диване в соседней комнате. Каждая секунда в этих пяти днях казалась ему замечательной своей небывалой новизной.

  Но вот вновь зажурчал автожектор и отогнал дремоту. Профессор Брэдли тряхнул головой, встал, сделал несколько шагов по комнате, а затем подошел к доктору Адамсу.

–   Ладно, Дэвид, – сказал он, желая успокоить друга, – ты и так сделал достаточно для того, чтобы оживить мумию. Это все мои выдумки... Если даже ничего не получится, то сам факт настолько интересен, что об этом стоит поговорить.

–   Поговорить? – доктор Адамс задумался. – Да, Джоан, пожалуй, ты прав, придется именно только поговорить. Судя по тому, как идет дело, у нас очень мало шансов на успех.

  Под ловкими руками доктора Адамса мумия постепенно обрастала иглами, от которых тянулись резиновые шланги. В каждый палец по игле. Иглы в сосуды, питающие кровью ткани ушей, подбородка, шеи. Вокруг ванны с мумией теперь стояли десятки пробирок, и в них падали капли раствора, проделавшего свой путь в тканях мумии.

  Эйприл молча ассистировала доктору Адамсу. Он был доволен ею. Она работала быстро, красиво и точно.

  Профессор Брэдли посмотрел на Эйприл изучающим взглядом. «А ведь она похудела за эти пять дней! Появились темные круги под глазами и лицо как-то осунулось», – подумал он. Правда, он три или четыре раза отправлял ее спать в соседнюю комнату, но пятнадцать часов сна за пять суток беспрерывного напряжения, конечно, очень мало.

  Эйприл вела рабочий дневник в лаборатории. «Двенадцать часов дня. Включен прибор для оживления высушенных органов. В палец мумии пущен раствор со стимулятором.

  Четырнадцать часов. В палец подан раствор с адреналином. Сосуды не реагируют».

  В тишине гудел автожектор, едва уловимо для слуха перекликались капли, падающие в пробирки, И уже привычными шагами мерил комнату профессор Брэдли.

  «Семнадцать часов. Раствор подан в артерии всех пальцев и ушей, в артерии, питающие покровные ткани головы.

  Восемнадцать часов. Произведена проверка адреналином. Никаких признаков жизни».

  Доктор Адамс через каждый час менял давление в аппарате. Через каждые полтора-два часа делал испытание адреналином. Результаты по-прежнему были неутешительны.

  Вечером, на закате солнца, доктор Адамс посмотрел на Эйприл. Она сидела на высоком стуле и беспрестанно надвигала шапочку на выбившийся локон. Движение было ненужное, и делала она его только затем, чтобы не уснуть.

–   Идите спать, – не терпящим возражений тоном сказал доктор Адамс.

–   А если?.. – и она глазами показала на мумию, лежащую в ванной.

–   Тогда я разбужу вас... впрочем, ничего не получится, а жаль.

–   Неужели ничего?

  Доктор Адамс как-то нервно задергал плечами.

–    Если и была у меня какая-то надежда, то после сегодняшнего... – Он не договорил.

  По его глазам Эйприл прочла конец фразы. Она видела сколько сил ушло на проведение этого эксперимента у доктора Адамса. Но где-то внутри нее какое-то чувство подсказывало, что их труды не напрасны. Ей хотелось поскорее встретиться с черепашками. За эти дни они общались лишь по телефону. «Они тоже очень волнуются, но проявляют исключительное терпение, – думала Эйприл. – Вчера Донателло пожаловался на Микеланджело, что тот собирается принести к ним в дом детеныша крылатого муравья. Рафаэль активно посещает картинные галереи, наверное, решил заняться живописью. Леонардо возится с Роби, пытаясь модернизировать конструкцию их домашней хозяйки». Мысли были настолько приятными, что Эйприл заулыбалась.

  Доктор Адамс подошел к письменному столу и, чтобы не задремать, стал рассеянно вертеть винтики стоящего рядом микроскопа. «Нет, мне определенно не следовало браться за этот обреченный на неудачу опыт. Если даже папирус профессора Брэдли не мистификация, то все же глупо надеяться на возможность вызвать искру жизни в мумии, которая пролежала свыше трех с половиной тысяч лет... Но ведь мумия не подвергалась бальзамированию и, однако же, замечательно сохранилась. Если она все время находилась в подземном гроте, в очень сухом воздухе, при постоянной температуре, то разве в ее тканях не могла сохраниться жизнь в скрытом состоянии? Ведь я всегда утверждал, что мумификация не что иное, как сухой анабиоз тканей... Ерунда! Нельзя искусственно подгонять факты под собственную гипотезу, желаемое принимать за действительное».

  Доктор Адамс оставил в покое микроскоп и теперь машинально и бесцельно передвигал различные предметы, стоящие на столе.

  Ну, допустим даже, что аналогия между анабиозом и мумификацией в естественных условиях справедлива... Разве можно сбрасывать со счета фактор времени? Кому-кому, а уж мне-то хорошо известен старый спор о зернах пшеницы из гробницы фараонов. Когда это?.. Да... еще в прошлом веке нашли зерна, которые пролежали две тысячи лет, высохли и почернели от времени. Но как только их намочили, они проросли. Сколько шуму наделали эти зерна в научном мире! А потом стали утверждать, что ученые были введены в заблуждение: арабы якобы продали вместе с зернами, добытыми из гробницы зерна современные. Это подтверждалось и более поздними опытами: зерна, взятые из других гробниц, не прорастали, при размачивании они распускались в однородную клейкую массу...»

  Доктор Адамс поднялся и подошел к окну в надежде оставить свои сомнения за письменным столом, но они, невесомые, тоже перелетали к окну и продолжали спорить в уставшей от бессонницы голове.

  «Ведь утверждение еще не доказательство! Стоит ли винить никому не известных лукавых арабов с восточного рынка? Да и были ли они – эти арабы? Не проще ли предположить, что разные семена хранились в различных условиях? Если условия позволяют семенам оставаться в состоянии скрытой жизни – сухого анабиоза, – они могли лежать очень долго, а затем прорасти. В других условиях, когда менялась температура и высока была относительная влажность воздуха, в семенах происходили вспышки жизнедеятельности. Семена постепенно растрачивали живое вещество и только поэтому погибали. Но если так, то почему не могла сохраниться искра жизни и в мумии, если она лежала в идеальных для анабиоза условиях? Нет, я решительно не вижу никаких причин, которые делали бы абсурдными согласие на этот эксперимент».

  Спор с самим собой мог никогда не закончиться. Доктор Адамс отошел от окна и внимательно оглядел лабораторию, словно видел ее впервые.

  Профессор Брэдли устал ходить и теперь дремлет, облокотясь на подоконник, подложив под голову большие руки.

  В стеклянной ванне по-прежнему лежит мумия. Все также шумит автожектор, и только солнечные зайчики приобрели кроваво-красный оттенок и переселились со стен на потолок.

  Доктор Адамс прошелся по комнате, пригладил волосы и, подойдя к другу, осторожно тронул его за плечо.

  Профессор Брэдли вскочил и бросился к ванне.

–   Ну что?

  На полпути его остановил усталый голос доктора Адамса:

–   Я думаю, что ничего не выйдет. Я теперь даже уверен в этом.

  Профессор Брэдли посмотрел на часы: стрелки показывали девять.

–   Может быть, попробуем еще? – неуверенно не то спросил, не то предложил он.

–   Ни к чему, – доктор Адамс присел на широкий подоконник, подумал, потом, на что-то решившись, быстро подошел к профессору Брэдли, положил ему руки на плечи. – Джоан, – сказал он, глядя прямо в глаза профессору Брэдли,– я виноват перед тобой.

  Профессор Брэдли с немым удивлением уставился на доктора Адамса.

–   Да, – продолжал тот, – виноват! Ведь я никогда не думал, что можно оживить мумию. Но я не разубеждал тебя, решив воспользоваться этой мумией, чтобы доказать свою теорию анабиоза. Я предполагал... Нет, больше... я верил, что мне удастся пробудить в мумии хотя бы искру жизни. Как видишь, ничего не получилось. А я обманул тебя и к тому же еще замучил в эти пять дней.

  Профессор Брэдли молчал и по-прежнему удивленно смотрел на доктора Адамса. А тот снова отошел к окну и уже оттуда добавил:

–   Теперь я прошу тебя пойти спать.

  Профессор Брэдли отрицательно мотнул головой.

–   Я тебе не верю.

–   Пойми, это невозможно, у нас не осталось практически ни одного шанса.

–   Я буду ждать.

–   Чего? Пока мумия откроет глаза? Так я уже сейчас заявляю: она никогда не откроет глаза! Ты слышишь!

–   Слышу, не кричи, я устал, но не оглох еще, – профессор Брэдли никак не сдавался. – Может есть еще какой-нибудь способ?

–   Нет, – категорично ответил доктор Адамс, – мы уже все испробовали. Это тебе не в песке копаться, отыскивая останки былой жизни.

–   Хороша же твоя наука, если она не может оживить какую-то несчастную высушенную мумию! Всего одну мумию!

–   Ты сам видел, что это не так просто, как может показаться на первый взгляд, – подскочил доктор Адамс.

–   Всего одну мумию, – повторил профессор Брэдли обычным тоном, подняв при этом указательный палец.

–   Джоан, давай прекратим этот бессмысленный спор, а то однажды мы уже поссорились надолго. Эйприл помирила нас, но если мы поссоримся еще раз, боюсь, на этом свете мы уже не встретимся, – в голосе доктора Адамса было сожаление.

–   Да, Дэвид, – спокойно произнес профессор Брэдли, – мы уже не в том возрасте, чтобы ссориться... И из-за чего! Из-за неожившей мумии?..

  Они медленно подошли к ванне, еще раз безнадежно взглянули на мумию.

–   Папирусы я отдал Хофни, – начал профессор Брэдли, – надеясь, что мумия подскажет мне ответ на вопрос: кто же убил Мересу. Теперь, как оказалось, я так и не узнаю правды.

–   Что ты так убиваешься из-за какой-то сказки? Ведь конец, если хочешь знать, можно и придумать.

–   Что ты говоришь?! – возмутился профессор Брэдли. – Сказки!

–   Ну да, а как же еще? Мало ли что может быть написано в папирусе!

–   Ах да! Как же я забыл: этот документ не был заверен в нотариальной конторе! – профессор Брэдли засмеялся.

–   Если не возражаешь, – доктор Адамс, сделав неглубокий поклон, повернулся, чтобы выйти в соседнюю комнату.

–   Постой, Дэвид!

–   Ну что еще? – через плечо бросил доктор Адамс. – Я хочу... нет, настаиваю, чтобы ты немедленно отправлялся спать. Иначе...

–   Не надо иначе, я пойду.

–   Так-то лучше, – облегченно вздохнул доктор Адамс, опускаясь в кресло.

  И как только он поудобней устроился в кресле, сразу же уснул. Но почему все вокруг приобретает голубой оттенок? Доктор Адамс оглянулся во сне. Прямо против открытого окна сияла в небе полная луна. Но голубой свет шел не от нее. Луна была желтой, как начищенное до блеска медное блюдо. Необычайный свет рождался где-то здесь, в лаборатории. Напряженно всматриваясь в темноту, он увидел: там, над ванной, где лежала мумия, струилось какое-то голубое сияние. Вот загорелся голубой огонек и тотчас погас, потом зажегся рядом. И уже десять, нет, двадцать огней колеблются и пляшут, словно в хороводе. В их свете отчетливо видны темные контуры мумии.

  Мумия фосфоресцировала... Доктор Адамс с интересом наблюдал за вспышками блуждающих огней и вдруг заметил, как грудь мумии поднялась и медленно опустилась. Или ему это показалось?.. Неужели показалось?