Текст книги "Цветная схема"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

2

Той же ночью в двадцать минут первого в Тасмановом море милях в шести на север от Хэрпунского залива был торпедирован корабль. Им оказалось судно, за загрузкой которого в гавани наблюдал из своей засады Саймон. Позже выяснилось его название – «Хоакинга» – и что в нем из Новой Зеландии в Соединенные Штаты Америки переправлялось большое количество серебряных слитков. Ночь выдалась тихая, теплая, с легким бризом с моря, и многие из жителей Хэрпуна утверждали потом, будто слышали взрыв. В Wai-ata-tapu сообщение о торпедной атаке принесла Хайа. Девушка ворвалась в дом с вытаращенными, едва не выскакивающими из орбит глазами. По ее словам, большую часть экипажа корабля спасли и высадили в Хэрпуне. «Хоакинга» затонул еще не полностью, и с Пика в бинокль, вероятно, еще можно было разглядеть его нос.

Саймон влетел в комнату Дикона полный злобной радости и вдвойне уверенный в виновности Квестинга. Он собирался вскочить в седло своего велосипеда и мчаться в Хэрпун. Юноша хотел заставить шевелиться проклятых бездельников из отделения полиции местного армейского управления.

– Если бы я поехал вчера, как и собирался, несчастья не произошло бы. Черт возьми, я позволяю Квестингу выбраться сухим из воды. Это была ваша идея, Белл, и надеюсь, вы до самой смерти не забудете, какую она сыграла роль в случившемся.

Дикон попытался заметить, что даже если бы власти в Хэрпуне оказались не такими сонными, как их представлял Саймон, они вряд ли бы смогли в течение двенадцати часов предотвратить нападение вражеской подводной лодки.

– Они смогли бы задержать корабль! – крикнул юноша.

– Судя по твоему рассказу, ты видел огоньки на Пике? Да, я знаю, они вспыхивали по определенной закономерности, и сам верю в нечто подобное, но ты же не выявил их источник.

– К черту источник! – взревел бедный Саймон. – Я поеду и захлопну проклятого бизнесмена в ловушке.

– Опять же нет, – рассудительно произнес Дикон. – На самом деле ты не имеешь права продолжать бездоказательно обвинять Квестинга. Знаешь, я все-таки думаю, тебе стоит переговорить с доктором Акрингтоном, который, как ты сам утверждал, уже подозревает его.

В конце концов юноша, несмотря на свою агрессивность, похоже, отнесся к совету Дикона с некоторым вниманием, согласился держаться подальше от бизнесмена и рассказать всю историю дяде. Однако, когда он отправился искать доктора, оказалось, что тот уже уехал куда-то на машине и обещал вернуться перед ленчем.

– Хорош сыщик, – проворчал Саймон. – Чем он только занимается? Драгоценное время уходит. Ладно, черт с ним. Я сам что-нибудь придумаю. Никому ни слова, мистер Белл. Никто не должен ни о чем догадываться.

– Я буду держать язык за зубами, – пообещал Дикон. – Гонт, конечно, знает. Я уже говорил тебе…

– О черт! – расстроенно воскликнул юноша.

Из дома вышел актер и сообщил Дикону о своем желании прокатиться к Пику. Потом он предложил место в машине каждому, кто захочет составить ему компанию.

– Я пригласил вашу сестру, – обратился актер к Саймону. – Почему бы вам тоже не поехать?

Юноша не очень учтиво согласился. Они захватили с собой бинокль полковника и отправились в путь.

Дикон ехал к Пику Рэнджи впервые. После пересечения с железной дорогой шоссе вело к берегу, а оттуда выходило на узкую полоску земли, в конце которой вздымался огромный усеченный конус. Его форма была столь симметрична, что даже с близкого расстояния гора казалась, выражением некоего простого, грубого импульса – импульса, если можно так сказать, талантливого от природы художника-кубиста. Асфальтовое покрытие неожиданно оборвалось у ворот в изгороди из колючей проволоки. В табличке, озаглавленной «Заповедник», перечислялся ряд запретов. Дикон обратил внимание на то, что выносить любые предметы с Пика не разрешалось. Они оказались не единственными посетителями. Несколько автомобилей уже были припаркованы возле изгороди.

– Отсюда придется идти пешком, – сказал Саймон и пренебрежительно глянул на обувь Гонта.

– О Боже! Далеко?

– Можете сами представить.

– Не очень, – вмешалась Барбара. – Там хорошая дорожка, но мы можем вернуться, если вы считаете неуместным рисковать.

– Конечно, можем, вперед, – произнес Гонт с какой-то мальчишеской бравадой в голосе, и Саймон пошел первым, двинувшись вдоль наружной стороны изгороди.

Компания обогнула склон Пика. Дерн пружинил под ногами, а в воздухе ощущался какой-то привкус. Откуда-то из-за спин экскурсантов донеслась песня жаворонка, и ее острое, пронзительное звучание понеслось над полуостровом. Вскоре птичье пение растаяло в воздухе и затерялось в шуме полета стаи чаек, которые, громко хлопая крыльями, поднялись с прибрежных скал.

– Я никогда не слышал этих существ, – сказал Гонт, – кроме как в передачах о морском флоте. – Он взглянул вверх на крутой склон горы. Черный конус отчетливо вырисовывался на фоне блистающего неба. – И там они хоронили своих мертвых? – спросил актер.

Барбара указала на естественные плоскости, создающие нечто вроде лестницы, выбитой в горной породе.

– Похоже, будто они проложили дорогу на вершину, – пояснила девушка, – но я не думаю, что это так. Гора имеет любопытную форму и словно предназначена для подобной цели, не правда ли? Знаете, а маори верят этому. Конечно, они уже много-много лет не используют ее под кладбище. По крайней мере, так говорят. Правда, тут ходят истории про тайные похороны в кратере Пика после прихода сюда pakeha.

– А теперь маори совсем здесь не появляются?

– Почти совсем. Это у них запрещено. Разве только кто-то из молодежи, кому надоедает гулять внизу у склонов. Но они не прячутся по кустам и, я уверена, никогда не забираются на вершину. Правда, Сайм?

– Слишком тяжело карабкаться, – проворчал в ответ юноша.

– Нет, на самом деле не поэтому. Просто там такое место.

Саймон бросил на Дикона многозначительный взгляд и сказал:

– Ага. Делай на горе что хочешь. Никто не собирается задавать тебе лишних вопросов.

– Вы намекаете на небезызвестного Квестинга, – небрежно заметил Гонт.

Юноша взглянул на него, и Дикон быстро проговорил:

– Я же сообщил тебе, что рассказал мистеру Гонту о наших небольших теоретических выкладках.

– Верно, – сердито ответил Саймон. – Значит, теперь мы должны перед каждым об этом распространяться.

– Если ты обо мне, – сказала Барбара, которой даже упоминание о Квестинге не могло испортить сегодняшнего утра, – то я знаю обо всех предположениях относительно его походов на Пик.

Ее брат замер на месте.

– Ты! – воскликнул он. – Что ты знаешь? – Барбара не ответила, и он угрожающе потребовал: – Давай говори. Что ты знаешь?

– Ну, только то… Ну, все говорят о редких вещах маори.

– Ах, – с облегчением вздохнул Саймон. – Ты об этом…

Дикон мысленно выразил надежду, что, если юноша успешно сдаст экзамены и попадет в военно-воздушные силы, командование не ошибется, доверив ему работу с секретной информацией.

– И я знаю, дядя Джеймс думает о чем-то худшем, но… – Барбара умолкла, переводя взгляд с одного собеседника на второго, затем на третьего. Дикон заморгал, Гонт присвистнул, а Саймон принял невероятно значительный вид. – Сайм! – вскрикнула его сестра. – Ты же не думаешь… об этом корабле? О, но невозможно же…

– Ладно, не обращай на такие пустяки внимания, – чересчур поспешно сказал юноша. – Дядя Джеймс говорит много чепухи. Ты хочешь забыть обо всех неприятностях? Ну и пошли дальше.

Тропинка, все время сворачивавшая вправо, теперь взобралась на вершину небольшого холма. Морской горизонт появился, чтобы встретить прогуливающуюся компанию. Целых три часа пространство для них было наполнено голубизной. Слева лежал Хэрпунский залив, справа прямо из моря острым утесом вздымался Пик Рэнджи. Изгородь, тянувшаяся до вершины этого утеса, оставляла узкую тропинку между собой и настоящей границей.

– Если хотите что-нибудь увидеть, – сказал Саймон, – вам придется подняться туда. Вы не боитесь высоты?

– Если говорить обо мне, – ответил Гонт, – то она вызывает у меня головокружение, тошноту и сильно заметную склонность к самоубийству. Однако, забредя так далеко, я отказываюсь возвращаться. Изгородь выглядит очень надежной. Я буду цепляться за нее. – Он улыбнулся Барбаре. – Если заметите в моих глазах бешеный блеск желания смерти, я бы хотел, чтобы вы обхватили меня руками и таким образом возвратили мне здравомыслие.

– Но как насчет вашей ноги, сэр? – напомнил Дикон. – Как она выдержит нагрузку?

– Не думайте о моей ноге. Идите вперед с Клейром. Мы будем на месте в свое время.

Дикон, заметивший по разнообразным элементам очевидной и беспокойной пантомимы со стороны Саймона, что предложение актера встречено им с одобрением, нетвердой походкой последовал за юношей вверх по тропинке. Океан безмятежно раскинулся под ногами компании, когда все начали восхождение на гору. Дикон, не привыкший к подобным моционам, очень скоро ощутил теснение в груди, легкое головокружение и тяжелое биение сердца. По лицу под очками покатились капли пота. Гладкие подошвы его туфель скользили по сухой траве, а подбитые гвоздями ботинки Саймона швыряли ему в лицо грязь.

– Если полезем выше, – сказал наконец юноша, – то можем добраться до места, откуда я видел вечером в четверг сигналы.

– О!

– Дальше обычно никто не заходит.

Через несколько минут намного опередившие Гонта и Барбару молодые люди оказались на месте, где тропинка расширялась и вбегала на короткий выступ. Здесь они обнаружили группу из десяти или двенадцати мужчин, которые сидели на дерне, жевали кончики травинок и глазели на морской простор. Двое помоложе поздоровались с Саймоном. В одном из них Дикон узнал Эру Саула.

– Ты что-нибудь знаешь? – спросил у него юноша.

– Корабль там, – ответил Эру. – Погрузился очень быстро. Можешь разглядеть в бинокль нос.

Молодые люди оставили бинокль полковника Гонту, но Эру протянул им свой. Сначала Дикон испытал некоторые трудности с фокусированием, но наконец расплывчатое голубое поле приобрело необходимую четкость, и через секунду или две он обнаружил крошечный черный треугольник, который выглядел ужасно ничтожным.

– Туда плавали посмотреть, нельзя ли спасти что-нибудь из груза, – сказал Эру, – но никаких шансов нет. Трюм набит плотно. Сволочи!

– Это точно, – подтвердил Саймон. – Идемте, Белл.

Дикон вернул бинокль, поблагодарил Эру Саула и с острейшим чувством отвращения поплелся за Саймоном вдоль изгороди, которая теперь резко вздыбилась перед тем, как выровняться в верхней части склона Пика. Наконец они добрались до очень маленькой, не больше обычного уступа, площадки на обращенной к морю стороне горы. Дикон ощутил огромное облегчение, заметив, что шедший впереди Саймон остановился и присел на корточки.

– Я считаю, – произнес юноша, когда Дикон дотащился до него, – он скорее всего работал здесь. – Все еще с трудом соображающий, с пересохшим ртом Дикон приготовился повалиться на найденный уступ. – Послушайте, – воскликнул Саймон, – лучше держитесь в стороне. Оставайтесь там, где стоите. Не нужно здесь топтать. Эх, жалко, вчера шел дождь.

– А что ты хочешь найти, могу я спросить? – ехидно осведомился Дикон. Физический дискомфорт не укрепил его терпимости к стремлению юноши во всем главенствовать. – Уж не собираешься ли ты искать следы? Мой бедный друг, позволь сообщить тебе, что эти отпечатки подошв существуют только на песчаных пляжах и в мозгах сыщиков из дешевых детективов. Все эти бредни о примятых травинках и вмятинах в почве легко разбиваются о маленький дождик. По моему мнению, такого метода расследования преступлений просто не существует.

– Не существует? – с воинственным видом переспросил Саймон. – Кто-то прошел по тропинке перед нами. Разве вы этого не заметили?

– Как я мог что-нибудь заметить, если ты всю дорогу швырял мне в очки комки грязи? Покажи мне следы ног, и тогда я поверю в них. Не раньше.

– От-лич-но. Значит, так. Вот. Что это такое?

– Ты только что оставил отпечаток собственным ботинком, – упрямо ответил Дикон.

– Ну и что, если я? Перед вами след, не так ли? И он несет в себе информацию.

– Возможно. – Дикон протер очки и огляделся. – А что это там? Прямо рядом с обрывом. Углубления в скале?

Он указал на заинтересовавшее его место, и Саймон издал торжествующий крик.

– Что я вам говорил? Следы! – Юноша снял ботинки и направился к обрыву. – Взгляните сами.

Дикон тоже снял туфли. Он был рад результату своего решения, поскольку уже натер на обеих пятках по мозоли. Молодой человек приблизился к Саймону и через несколько секунд сказал:

– Да, следы. И я могу точно сказать тебе, как их описали бы всезнайки-сыщики. «Несколько странных отпечатков обуви. Два из них видны более четко и расположены под углом приблизительно в тридцать градусов относительно друг друга. Расстояние между внутренними краями каблуков – полдюйма. Расстояние между наружными сторонами носков около десяти дюймов. Следы были обнаружены в сырой глине. Они оказались защищены выступом, нависающим над площадкой на высоте приблизительно в три фута». Главное достоинство описания заключается в слове «приблизительно».

– Здо-о-рово, – протянул Саймон с интонацией еще более восторженной, чем та, которую он обычно придавал своим вульгарным выраженьицам. – Отличная работа. Продолжайте.

– «Носки и каблуки подбиты гвоздями. Первые утоплены в почву немного глубже. Правая нога – четыре гвоздя в каблуке; шесть в носке. Левая нога – три гвоздя в каблуке; шесть в носке. Следовательно, подозреваемый потерял гвоздь».

– Надо же, он потерял гвоздь?

– Я сказал «следовательно». А вообще это просто болтовня.

– Ха. Ага, здорово. А что за тип подозреваемый? Не очень ли похожи его действия на поведение Квестинга? Стоит, сдвинув пятки вместе и разведя носки врозь, тяжелее опирается на носки, чем на каблуки. Польщу вашему самолюбию и скажу, что вы можете классно вести следствие, если используете свою голову на сто процентов.

– Да, и, например, наш подозреваемый – карлик.

– С чего вы взяли?

– Выступ над следами на высоте трех футов. Как он мог там стоять?

– О черт!

– Чтобы заполнить протокол, предположим, человек сидел на корточках? Другие следы показывают, как он ходил здесь, подыскивая удобное место.

– Верно. Хорошо, он сидел на корточках, и довольно долго.

– Перенеся свой вес с каблуков на носки, – произнес Дикон и обнаружил в себе слабый интерес к размышлениям. – Весь день было сыро. Вчерашний дождь налетел с востока, и вода под выступ не попала. Вечером в четверг прошел легкий дождь, и тучи двигались со стороны моря.

– Вы это мне рассказываете? Не забывайте, я торчал тогда здесь рядом. – Дикон посмотрел влево от себя. Склон горы скрывал Хэрпун и бухту, но убежище Саймона оставалось на виду и на таком расстоянии казалось бесформенным пятном на фоне голубого моря. – Если встать на самый край, можно увидеть и скалы, по которым туда можно добраться.

– Спасибо, я приму твои слова к сведению.

– Ха, не верите? Разве вам не видна отсюда песчаная отмель над водой? Точно такой же вид и с самолета. Обычная работа берегового патруля. Черт, хотелось бы мне, чтобы его организовали и зачислили меня туда.

Саймон замер на краю обрыва, и Дикон взглянул на юношу. Его подбородок был высоко поднят, легкий ветерок сдувал со лба волосы, плечи расправились. Люди обычно испытывают огромную гордость, когда их видят на большой высоте на фоне моря и небес. Саймон потерял свою угловатость и стал весьма привлекательной фигурой. Дикон снял очки и протер их. Силуэт юноши сразу расплылся.

– Завидую я тебе, – произнес молодой человек.

– Мне? Почему?

– Ты имеешь возможность броситься навстречу опасности и в конце концов встретишься с ней. Я же из тех людей, кто просто сидит и ждет. Слепой, как крот, ты же знаешь.

– Тяжелая участь. Только… считается, что это мировая война, не так ли?

– Да.

– Помогите поймать Квестинга. Вот работа для вас.

– Ты прав, – сказал Дикон, который уже пожалел о своей минутной слабости. – Так что мы решили? Обутый в подбитые гвоздями ботинки Квестинг взобрался сюда в четверг вечером и условными сигналами передал на подводную лодку информацию о загружавшемся в Хэрпуне корабле, который должен был в следующую ночь выйти в море. Кстати, ты можешь представить себе бизнесмена в такой обуви?

– Он шляется вокруг Пика последние три недели. И, видимо, кое-чему научился.

– Допустим, это подбитые гвоздями ботинки. В четверг вечером светила луна?

– После того как пошел дождь, нет. Но Квестинг точно находился здесь. До наплыва туч был сильный лунный свет.

– Полиция должна осмотреть всю обувь бизнесмена. Может, мы попытаемся как-то скопировать эти следы? Давай хорошенько запомним их, чтобы потом опознать хоть под присягой. Или все-таки попытаться сделать эскиз?

– Неплохая мысль. Если они хоть немного разбираются в своем деле, то все рассчитают. Я читал про это.

– Кого ты имеешь в виду под «ними»? – спросил Дикон, достав блокнот и начав делать набросок следов. – Полицию? Армию? Есть у нас какие-нибудь факты, чтобы беспокоить контрразведку Новой Зеландии?

Саймон неожиданно издал громкое нечленораздельное восклицание, и карандаш его собеседника скользнул по рисунку.

– В чем дело? – сердито поинтересовался Дикон.

– Здесь есть парень из Скотленд-Ярда. Большая шишка. Недели две назад о нем писали в газетах. Как считают, он приехал сюда для борьбы с «пятой колонной», а дядя Джеймс сказал, что всех журналистов надо пересажать в тюрьму за разглашение государственной тайны. Кстати, это фигура, к которой мы должны обратиться. Нужно выйти на сыщика, если хотите добиться реальных результатов.

– Как его имя?

– Вот черт! – ответил Саймон. – Забыл.

3

Барбара с Гонтом вообще не стали подниматься на гору. Они увидели, как Саймон и Дикон цепляются за изгородь, скользят на короткой траве и вязкой почве.

– Я считаю, что моя нога противится подобной перспективе, – произнес актер. – Не находите ли вы более приятным немного пройтись к морю и выкурить сигарету? Нелепая мысль – любоваться тонущими кораблями! Не тактичнее ли будет позволить судну опуститься на дно в одиночестве? По моему мнению, это все равно что наблюдать за казнью лучшего друга. К тому же мы знаем – экипаж спасен. Вы не согласны?

Барбара быстро согласилась, отметив про себя, что Гонт говорил с ней, словно она и есть его лучший друг. Впервые они оказались наедине.

Актер обнаружил на берегу моря уютное местечко и сбежал туда с мальчишеской резвостью, которая явно обеспокоила бы его секретаря. Барбара присела на корточки. Легкий ветерок дул ей в лицо.

– Как вы отнесетесь к тому, если я скажу, чтобы вы всегда причесывали волосы как сейчас? – спросил Гонт.

– Как сейчас? – Девушка дотронулась рукой до своих развевающихся локонов. Под порывами ветра платье облепило ее фигуру. Должно быть, оно сильно намокло от дождя и соленых брызг – так близко ткань прильнула к телу Барбары. Девушка быстро повернула голову, и Гонт так же быстро снова перевел взгляд на ее волосы.

– Да. Прямая челка зачесывается со лба назад. Никаких кудрей и прочих глупостей. Предельно просто.

– Это приказ? – спросила Барбара. Сейчас было так восхитительно легко разговаривать с великим актером.

– Пожелание.

– Боюсь, я буду выглядеть очень костлявой.

– Но именно так вы и должны выглядеть, поскольку у вас чудесные косточки. Знаете, вскоре после нашей с вами встречи я сказал Дикону, что у вас есть… Но я ставлю вас в неловкое положение, и вообще это дурные манеры, да? Боюсь, – последнюю фразу Гонт произнес с интонациями мистера Рочестера, – я высказываю слишком много своих сокровенных мыслей. Вы чувствуете?

– Совсем нет, – ответила Барбара и вдруг смутилась.

«Прошли уже годы, – подумал актер, – с тех пор, как я последний раз встречал обыкновенную застенчивую девушку. Нервных или нарочито скромных молодых дам – да; но не девушку, которая вспыхивала бы от удовольствия и была бы слишком хорошо воспитана, чтобы при этом отвернуться. Если бы только Барбара всегда вела себя так, она оказалась бы просто прелестной».

Гонт решил, что выбрал правильную линию поведения с собеседницей, и начал рассказывать о себе.

Девушка была очарована. Актер говорил так доверительно, словно Барбара обладала каким-то особенным даром слушать. Он поведал ей о самых разных вещах. Например, вспомнил, как, будучи еще мальчишкой, в школе читал монолог из «Генри V», а затем начинал деревянным голосом декламировать. К смущению собеседницы, Гонт комично сымитировал свои первые шаги на театральном поприще. После этого, хотя актер продолжал говорить, с ним что-то произошло. К изумлению его учителя английского языка (здесь последовала мимика учителя) и, как ни странно, к удовольствию одноклассников, он очень точно передал интонациями характер персонажа.

– Там, конечно, было много ошибок. Кроме инстинктивных ощущений некоторых важных моментов, я не обладал никакой техникой. Но… – Гонт прижал руку к нагрудному карману пиджака, – это шло отсюда. Позже я понял, что должен стать шекспировским актером, слышал строки гения, словно их читал кто-то другой… «… От этого дня до скончания света, но нас будут помнить…»

Барбара подумала, что крики чаек над головой и шум прибоя являются волнующим аккомпанементом к волшебным строкам стиха.

– Это все? – зачарованно спросила она.

– Маленькая невежда! Конечно нет. – Гонт взял девушку за руку. – Вы – моя кузина Вестморленд. Слушайте, моя прекрасная кузина!

И актер прочитал весь монолог. Закончив, он не мог не остаться тронутым, даже восхищенным пылкостью Барбары, появившимися в глазах девушки слезами восторга и по-прежнему держал ее руку в своей. Дикон, ковылявший впереди Саймона, появился из-за выступа скалы как раз в тот момент, когда Гонт осторожно поцеловал ладонь Барбары.

Молодой человек вел машину обратно, а на сиденье рядом с ним замер на редкость молчаливый Саймон. Гонт и Барбара, задав несколько бессвязных вопросов о затонувшем корабле, тоже умолкли – обстоятельство, которое расстроило Дикона и по определенной причине лишило в его представлении девушку былого очарования. Один взгляд на ее лицо сразу все объяснял.

«Совсем поглупела, – ворчал про себя молодой человек. – Куда патрона занесло на этот раз? Вне всяких сомнений, рассказывал ей историю своей жизни со всеми излюбленными приправами. Прямо из ботинок выскакивает. Целует девчонке ручку. Бог свидетель, если б в отеле имелся второй этаж, перед тем как понять, куда мы приехали, он устроил бы сцену на балконе. Ромео с ревматизмом! Видимо, верно, что патрон достиг того возраста, когда внимание со стороны молоденькой девушки, ее восхищение делают из мужчины круглого идиота. Отвратительное зрелище».

Но несмотря на то что Дикон позволил себе внутреннее раздражение, он почувствовал бы негодование и протест, если бы такие же обвинения против Гонта исходили от кого-нибудь из посторонних, поскольку его личные неприятности меньше всего влияли на чувство привязанности к актеру. Он отдавал себе отчет в том, если не обращать внимания на Барбару, как сильно уважает патрона, и поэтому насколько невыносима сцена превращения того в глупца.

Прибыв домой, вся компания застала мистера Септимуса Фоллса и мистера Квестинга сидящими в шезлонгах на веранде. Со стороны это казалось настоящей идиллией. Дикон жестом упросил Саймона не показывать признаков враждебности при встречах с бизнесменом, но все-таки ощутил явное облегчение, когда юноша проворчал в адрес Гонта благодарность и направился к своему домику. Барбара с сияющим лицом прошла мимо Квестинга в дом. Перед тем как покинуть автомобиль, актер наклонился вперед и сказал:

– Я не проводил так замечательно время уже несколько лет. Она прелесть и обязательно узнает, кто подарил ей платье.

Дикон завел машину в гараж. Вернувшись оттуда, он увидел, как Квестинг представляет Септимуса Фоллса Гонту и при этом очень напоминает рефери на боксерском ринге.

– А я все утро говорю этому джентльмену, мистер Гонт, что вы должны познакомиться. «Здесь присутствует наш знаменитый гость, – объясняю я, – который скучал без настоящего культурного общения, пока не приехали вы». Мистер Фоллс, кажется, большой знаток драматургии.

– В самом деле? – спросил Гонт, соображая, как бы показать Квестингу свою неприязнь, не оскорбив при этом нового постояльца отеля.

Фоллс сделал протестующий и слегка наигранный жест.

– Мистер Квестинг слишком преувеличивает, – произнес он. – Уверяю вас, сэр, я обыкновенный дилетант. Каллиопа владеет мной сильнее, нежели Талия.

– О, да?

– Так вот вы каковы! – в восхищении воскликнул мистер Квестинг. – А я даже ума не приложу, о чем вы говорите. Мистер Фоллс рассказывал мне, что является вашим поклонником, мистер Гонт.

Жертвы бизнесмена принужденно засмеялись, и Фоллс, с трудом пытаясь сохранить приветливый вид, сказал:

– Да, в конце концов, это правда. Наверное, я не пропустил ни одного вашего спектакля в Лондоне за последние десять или даже больше лет.

– Очень приятно, – сердечно улыбнувшись, поблагодарил актер. – С моим секретарем вы, видимо, уже встречались? Ради Бога, давайте присядем.

Мужчины опустились в шезлонги. Фоллс слегка придвинулся к Гонту и сказал:

– Я часто думал, что с удовольствием выслушал бы ваше мнение, подтверждающее или опровергающее одну мою небольшую теорию. Она касается явной лжи Горацио при упоминанияя Розенкранца и Гильденстерна. Мне кажется, при вашем изумительном чтении «Гамлета» суть дела…

– Да, да. Я понимаю, о чем вы. «Он совсем не требовал их смерти». Чистейшее оправдание. Что еще?

– Меня всегда интересовала линия, направленная к Клавдию. Ваш Горацио…

– Нет, нет. Гамлету, только Гамлету.

– Конечно, подозрение абсурдно, но я хочу спросить, видели ли вы когда-нибудь трактовку Густава Грюндена…

– Грюндена? Но это же придворный актер Гитлера, не так ли?

– Да, да. – Мистер Фоллс сделал едва заметное движение, издал негромкий стон и прижал руку к пояснице. – Ужасная боль, – пожаловался он. – Да, так о том парне. На редкость нелепый артист. Такого Гамлета вы никогда не видели. По ходу пьесы он становится все более сумасшедшим, а публике кажется, будто такая манера игры изумительна. Я был свидетелем. До войны, конечно.

– Конечно! – с громким смехом повторил Квестинг.

– Но мы говорили о трагедии Шекспира. Я всегда считал… – И мистер Фоллс пустился в исключительно профессиональные рассуждения по поводу менее значительных загадок произведения.

Шестилетнее знакомство с творчеством Шекспира не убило в Диконе любви к «Гамлету», и он слушал с большим интересом. Фоллс оказался красноречивым человеком. Он имел хорошие манеры, а энергичные движения его рук, которые причиняли страдания, отражавшиеся на лице, выглядели уравновешенными и поразительно красивыми. Фоллс вынул изо рта трубку и вместо того, чтобы зажечь ее, стал отмечать свои главные аргументы, постукивая ею о ножку шезлонга.

– Сделать три акта, в то время как в пьесе пять! – возбужденно воскликнул он, и остатки недокуренного табака разлетелись по замечательно чистой веранде миссис Клейр, когда тема беседы очередной раз была проиллюстрирована сердитыми ударами о ножку шезлонга. – Ради Бога, почему не оставить пьесу такой, как она написана?

– Но мы играем ее полностью. Иногда.

– Мой дорогой сэр, я знаю, что вы играете, и бесконечно рад этому, как, должно быть, все почитатели Шекспира. Простите меня. Я загоняю своего любимого конька до смерти, а перед вами особенно. Огромная самонадеянность!

– Нисколько, – любезно ответил Гонт. – Я уже достаточно долго нахожусь на местной диете, чтобы развить необычайный аппетит. Но, должен сказать, я расстроен вашей точкой зрения насчет актов пьесы. С тех пор как мы были вынуждены сократить…

Барбара выглянула из-за дверей столовой, увидела Квестинга по-прежнему восседающим на веранде и заколебалась. Не прерывая своей речи, актер поднял руку и жестом пригласил девушку присоединиться к общей компании. Она присела на ступеньку рядом с Диконом.

– Вот так вам будет гораздо лучше, дитя мое, – заметил Гонт вскользь, и Барбара сразу вспыхнула.

«Ради всего святого, что же с ней произошло? – удивился про себя Дикон. – То же самое платье. Оно лучше остальных, потому что проще, но то же самое. После нашего приезда она зачесала волосы назад, и это, конечно, украсило ее, но все-таки что с ней случилось? Уже несколько дней я не слышал смешков и прекратилось гримасничанье».

Гонт начал говорить о более сложных пьесах «Цезарь и Клеопатра», «Ричард III» и, наконец, «Генрих IV». Фоллс, продолжавший свою нервную барабанную дробь, с восхищением следил за ним и вдруг воскликнул:

– Конечно, он был агностичен! Большинство известных монологов доказывает это. Если нужны еще какие-нибудь убедительные аргументы, их предоставляет вся пьеса целиком.

– Вы имеете в виду Клавдия? В молодости я однажды играл его. Да, это роль! Ужасная смерть, не правда ли? Леденит душу. «Там в подлинности голой лежат деянья наши без прикрас. И мы должны на очной ставке с прошлым держать ответ».

Голос Гонта вдруг стал монотонным, и слушатели тревожно зашевелились. Миссис Клейр подошла к одному из окон и с неопределенной улыбкой на губах прислушалась. Трубка выпала у Фоллса из рук, и он наклонился вперед. Дверь комнаты доктора Акрингтона открылась, и тот с сосредоточенным видом замер на пороге.

– Продолжайте, – попросил мистер Фоллс.

Ледяные фразы снова зазвучали на веранде.

– «Так что же? Как мне быть? Покаяться? Раскаянье всесильно».

Как всегда вежливый мистер Квестинг на цыпочках прошел к трубке и поднял ее. Фоллс, казалось, этого не заметил. Бизнесмен замер с трубкой в руке, со слегка склоненной набок головой и с выражением исключительного восхищения на лице.

– «Но что, когда и каяться нельзя! Мучение! о грудь, чернее смерти!»

На пемзовый пригорок упала тень. Смит, небритый и выглядевший даже хуже обычного, появился со стороны домика Саймона в сопровождении юноши. Они замерли на месте. Смит провел трясущейся рукой по лицу и дернул себя за нижнюю губу. Саймон после недоброго взгляда на Гонта посмотрел на Квестинга.

Актер приблизился к финалу своего короткого, потрясающего монолога. Дикон подумал, что его патрон является единственным ныне живущим артистом, который может увлечь слушателей Шекспиром в полдень на веранде курорта с термическими источниками. Причем он не шокирует окружающих, а вызывает в душе каждого какую-то леденящую дрожь, заставляет их думать о смерти.

Квестинг откашлялся и разразился громкими аплодисментами, стуча трубкой Фоллса по стойке веранды.

– Отлично, отлично, отлично! – воскликнул он. – Ну разве это не высокоинтеллектуальная игра?! Великолепное чтение, мистер Фоллс, не правда ли?