Текст книги "Теневые игры"

Автор книги: Найджел Финдли

ГЛАВА 2

12 ноября 2053 года, 20.05

Переулок оказался темным и зловонным, каким ему и положено быть близ доков Сиэтла. Сейчас он был пуст, но Коршун знал, что это ненадолго. «Разрушители» не отставали. Коршун слегка оторвался от них, но они сидели у него на хвосте и не собирались упускать добычу. В любой момент бело-серые преследователи – это цвета их банды – могли ворваться в переулок.

Горло царапал холодный сырой воздух, а в правый бок будто воткнули нож и поворачивали там. Ноги отяжелели, налились свинцом, и Коршун почти не различал, бежит ли он по сухой земле или шлепает по брызгающей в лицо нефтяной жиже. Боль в икрах ив подреберье не проходила.

– А я-то думал, что, оцепенев, ничего не чувствуешь, – пробормотал он.

Из последних сил, пошатываясь, Коршун пробежал половину переулка, и ему пришло в голову, что со стороны он напоминает изрядно выпившего.

Он был хорошим бегуном, чем немало гордился, и, наткнувшись на «разрушителей», бросился от них во весь дух.

Он уже пробежал было множество кварталов и переулков. Если такой парень, как он, молодой и в хорошей форме, чувствует себя так хреново, то компания тучных и жирных троллей – старых, не меньше двадцати лет каждому, – и вовсе должна валяться на земле, выблевывая обед в водосточную канаву.

Но нет, судя по хриплым выкрикам у него за спиной, первый отряд «разрушителей» успел позвать подмогу. Может быть, та первая шестерка и занималась опустошением своих желудков, но у нее были друзья, которые подключились к погоне позже, – они были свежими, а он уже дьявольски устал.

«Боже, какая боль!» – подумал Коршун. Может, лучше просто остановиться, сжаться в комок за мусорным ящиком и позволить «разрушителям» схватить себя? Они вышибут душу, будут топтать Коршуна до тех пор, пока кровь из него не хлынет. Но убить не должны. Банда Коршуна, «первая нация», официально не была в состоянии войны с «разрушителями», по крайней мере сейчас. Коршун не носил цветов своей группировки и даже не имел оружия, когда «разрушители» наткнулись на него. И шел он не по делам банды, а просто выскочил в надежде поживиться чем-нибудь, что можно было забросить в пустой желудок. Чертовски не повезло, что один из этих проклятых троллей узнал его.

Итак, войны не было, и он не сделал смертельно опасного шага – не надел одежду цветов своей банды на территории соперничающей группировки. Это значило, что если тролли и схватят его, то, вероятно, удовольствуются хорошей взбучкой. А если повезет, то можно будет выкрутиться…

Но это было бы трусостью, а Денниса Корна – Коршуна, как называли его дружки, – можно было назвать кем угодно, только не трусом. И он заставил непослушные ноги прибавить ходу, не обращая внимания на ноющие мышцы.

Переулок кончился и вывел его на узкую улицу, которая шла параллельно набережной. Коршун находился под виадуком. Даже по ночам с виадука слышался рев проносившегося транспорта. Коршун резко повернул направо, рассчитывая вжаться в стену за очередным мусорным ящиком и дождаться «разрушителей», но не решился. Он мог бы перенести побои, мог бы остановиться в надежде, что тролли его не найдут, но все же был дьявольски испуган. И – во имя всех духов и тотемов! – у него было право пугаться. Что можно сделать в пятнадцать лет, имея на хвосте чуть ли не тонну троллей?

Коршун бросил взгляд через плечо. Влажные от пота, длинные черные волосы лезли в глаза. И тут под правую ногу попало что-то скользкое. Парень потерял равновесие, испуганно вскрикнул, взмахнул руками, стараясь устоять на ногах. Кое-как он умудрился удержаться. Еще один прыжок – и…

Вес тела пришелся на левую лодыжку. Отчаянно вскрикнув, как будто «разрушители» уже отрывали ему ногу, Коршун с размаху полетел на тротуар, ободрал кожу на ладонях, и джинсы на коленях превратились в клочья.

Всхлипывая от страха, Коршун заставил себя встать на ноги и попытался сделать хоть один шаг. От боли, острой, будто на ногу вылили расплавленный свинец, у него на мгновение потемнело в глазах. Перелом? Вряд ли, но сейчас это не важно. Все равно, дальше бежать он не сможет.

Коршун огляделся в поисках убежища – хоть какого-то уголка, где можно было бы спрятаться. Двери соседних домов наверняка заперты. (Кто же будет по ночам держать свою дверь открытой, да еще в районе доков?) Прямо рядом с ним стоял мусорный ящик.

Прятаться за ящиком показалось Коршуну слишком опасно. Но вот залезть внутрь…

Коршун не мог видеть, что было в мусорном ящике, – его край приходился выше уровня глаз, – но даже рядом с ящиком вонища стояла страшная. Большая металлическая крышка была открыта и откинута к стене дома. Забравшись внутрь, ее можно будет без особого труда захлопнуть, и останется только надеяться, что «разрушители» не будут искать слишком дотошно.

Однако следовало поторапливаться: уже слышались хриплые крики и топот бегущих ног. Еще несколько секунд – и, обогнув угол, преследователи увидят его.

Забраться в мусорный ящик с растянутой лодыжкой оказалось совсем не просто, но Коршуна подгонял страх. Он ввалился внутрь, и в нос ему ударило зловоние – прокисшее молоко, моча, гниющие овощи и перекрывающая все вонь тухлого мяса. Хорошо, что в ящике было темно и Коршун не видел, на чем он лежит; сама мысль об этом вызывала у него тошноту. Он встал, с трудом удерживая равновесие на разъезжающемся под ногами мусоре, взялся за металлическую крышку и потянул. Ржавые петли заскрипели, – о духи и тотемы, что, если тролли услышат? – но дело пошло. Поддерживая ставшую на удивление тяжелой крышку, Коршун осторожно опускал ее, стараясь закрыть ящик без стука. Петли заело, и крышка не опустилась до конца – остался зазор в ладонь шириной, – но это было даже к лучшему. Теперь парень мог видеть, что творится снаружи, а «разрушители» заметили бы его, разве что посветив в щель или открыв мусорный ящик. (И что ему тогда делать? Швырнуть в них дохлую кошку?)

Коршун успел как раз вовремя. Первый преследователь выскочил из переулка почти в тот момент, когда закрылась крышка ящика. Одутловатое лицо тролля было в тон серому и белому цветам его одежды; если бы он не хватал воздух, как бегемот-астматик, то можно было бы принять его за покойника. Налитые кровью глаза тролля дико вращались; на губах пенилась слюна.

Сердце Коршуна стучало, как молот, но вид тролля доставил ему искреннее удовольствие. Если это их лучший бегун, то вся компания отдала бы концы, если б Коршуну удалось протащить их за собой еще хоть два квартала. Но веселье было недолгим: схвати они его прямо сейчас – сполна отыграются за то, что так устали. Он присел пониже в темном мусорном ящике.

Из переулка, пошатываясь, выбежали еще три тролля, хрипя, как будто их вот-вот хватит удар. Один из них нагнулся, уперся громадными ручищами в колени и с шумом опорожнил свой желудок на тротуар.

– Сдерем с него шкуру! – прорычал он между приступами рвоты. – Медленно, тупым ножом.

– Сначала поймай этого сукиного сына, – прогрохотал первый.

– Ушел, гаденыш! – проворчал «коротышка» ростом за два метра и весом под сто десять кило, самый низкорослый из троицы. – Упустили стервеца. Ну и хрен с ним!

Главарь банды с раздражением пнул «коротышку» – раздался шлепок, как по туше мяса. Такой удар сбил бы Коршуна с ног и размазал по стене, но тролль даже не покачнулся. Он зыркнул на главаря и сплюнул на землю, но придержал язык.

– Не мог он далеко уйти, – прохрипел главарь, – будь переулок длиннее, я бы его сцапал.

«Не смеши меня, – подумал Коршун. – Будь переулок длиннее, ты бы валялся в собственной блевотине».

– Он где-то близко, – повторил главарь. – Припустил, как трахнутый кролик. Скредджер, ты с Путцем пойдешь туда. – Он ткнул пальцем толщиной почти в запястье Коршуна в ту сторону, где узкая улочка шла под гору. – Ральф, останься, пойдешь со мной. – Главарь шлепнул тяжелой лапой по спине тролля, все еще стоящего рядом с лужей блевотины. – Усек? Давай пошевеливайся.

«Коротышка» с товарищем заковыляли вниз по дороге, не в силах бежать. Тролль, которого главарь назвал Ральфом, со стоном выпрямился. Главарь уже пустился в путь, пробежав так близко, что Коршун почувствовал прогорклый запах его пота даже среди вони мусорного ящика. Ральф выругался, но ему пришлось последовать за вожаком. Пробегая мимо ящика, он в ярости ударил его – массивный ящик покачнулся, и в металле осталась вмятина. Коршун от ужаса пригнулся ниже, представив, как этот чудовищный кулак врезается ему в лицо.

«Я могу вызвать городского духа, – подумал он, – вызвать великого городского духа, и послать его вслед за ними». Он мысленно представил себе, как мусор и хлам, разбросанные по улице, начинают двигаться, как будто налетел порыв ветра, и собираются в кучу, образуя огромную бесформенную фигуру. Фигуру, которая понесется вслед за убегающими троллями и убьет их. Он отчетливо слышал их стоны, их мольбы. И наступившую потом тишину. «Я могу это сделать», – снова подумал Коршун.

Но, конечно, это были только мечты. Часто во сне он упивался ощущением своей мощи, нервы его звенели от песен тотемов. Во сне Коршун знал, что уже сделал первый шаг по дороге шамана. Это не было осознанным выбором – этот путь был записан в его генах, так же, как высокие индейские скулы, темные глаза, прямые черные волосы. Во сне Коршун проходил эту дорогу, ведомый тотемом – духом, ожидавшим его в конце пути. Он не знал, какой тотем призывает его: благородный Орел, верный Пес, могучий Медведь или кто-то из множества других. Но он слышал призыв, чувствовал его всем своим естеством и понимал, что, только достигнув конца пути, он узнает, кто зовет его. И тогда, наверное, поймет то, что уже знает какая-то часть его души.

Но это было в его снах. А наяву? Ничего.

Но нет, кое-что оставалось: память о сновидениях. Но это было еще хуже. В глубине души Коршун твердо верил, что должен пройти этот путь, что тотемы зовут его, звали во время сна. Но ему приходилось слышать, что шаман должен сознательно выбрать свой путь. Он должен услышать песню тотемов и осознанно вступить на эту дорогу. Только так можно стать шаманом. А значит, Коршуну придется отыскать эту песню в своей обычной жизни.

Поиск озарения, поиск песни тотемов – так называли это многие племена американских индейцев. У различных племен были разные взгляды на то, как найти озарение, но по большей части услышанное или прочитанное Коршуном сводилось к тому, что человек, желающий стать шаманом, должен в одиночку прийти в какое-то опасное место – в пустыню, в горы или в лес – и жить там до тех пор, пока не услышит зов. Иногда человек по пути туда находил верных друзей и союзников, иногда нет. Но если ему действительно суждено было стать шаманом, то к нему приходил вестник и приносил ему песню тотемов. Вестник мог быть духом, воплотиться в мышь или другое животное, но, как говорилось во всех историях, он всегда появлялся в виде, неожиданном для шамана.

Это был традиционный путь поиска озарения, но Коршун слыхал, что некоторые племена внесли в ритуал новые, современные черты. Например, в Совете Пуэбло желающие стать шаманом отправляются за озарением в Матрицу. («Какую же форму может принять там вестник?» – подумал Коршун.) А еще были группы – не только новые «городские племена» – распространившиеся по всему континенту, считавшие, что город – это подходящее место для поиска озарения. Будущий шаман должен был покинуть родные места и отправиться в путешествие по городским джунглям – самым опасным местам в Северной Америке, и там ждать вестника, который приведет его к тотемам.

Когда Коршун впервые услышал об этом, то был поражен. Он жил в Пьюрити,[4]4
  Пьюрити, Редмонд-Барренс – города-спутники Сиэтла. Ко времени действия романа они вошли в состав гигантского мегаполиса и стали его частью.


[Закрыть] особенно неприглядной части Редмонд-Барренс, мечтая о дне, когда покинет мегаполис и проскользнет через границу на земли племени сейлиш-шайд. В те времена Коршун думал, что только там у него был шанс вступить на свой путь.

Но потом его пленила идея поиска озарения в городе. Он знал мегаполис, вырос на его улицах. Зачем ему рисковать на совершенно чужой территории – среди фермеров племени сейлиш-шайд, когда можно найти то, что нужно, в родных местах?

Прошел уже год, как Коршун ушел из дома, забравшись в глубочайшую, темнейшую деловую часть Сиэтла. Это был напряженный год, и у него было не так уж много времени вслушиваться в песни тотемов. Он нашел себе какое-то пристанище, вступил в «первую нацию» – банду потомков американских индейцев… Наконец, выжил, что тоже было немало.

Конечно, он не забыл о поиске озарения – он никогда не забывал об этом. Когда выпадало свободное время, Коршун принимался за поиски. Он не был декером, но знал о компьютерах достаточно, чтобы пользоваться общественными городскими информационными сетями. (Это подняло его на несколько ступеней выше товарищей по «первой нации». Большинство членов банды были неграмотны.)

Коршун узнал, что прежде многие племена пользовались специальными снадобьями, чтобы быть восприимчивее к голосам духов, и решил испробовать их на себе. Стимуляторы, энергетические препараты, галлюциногены, транквилизаторы… За прошедший год он испытал большую часть этих средств. Они закручивали мозг, как и было положено, – потом Коршун, бывало, лежал мокрый от пота, в судорогах и удушье на полу ночлежки, – но так и не открыли его душу для тотемов. После особенно тяжелого приступа, когда товарищам по банде пришлось удерживать его, не давая прыгнуть в залив Эллиот, Коршун решил, что медикаменты – это не его путь.

К счастью, как раз тогда он нашел книгу. Настоящую книгу, с бумажными страницами и переплетом из искусственной кожи, – «Религиозные традиции племен Северной Америки и Калифорнии» – некоего X.Т.Лэнгланда. (Он так и не узнал, кто такой Лэнгланд и был ли Х.Т. мужчиной или женщиной.) Книга продавалась в небольшом антикварном магазинчике на Пайк-стрит, неподалеку от рынка. За нее запросили тридцать пять нуен, намного больше, чем Коршун мог себе позволить. Но что-то в названии книги, в том, как она легла в его руки, показалось ему важным. Поэтому он просто стянул ее, засунув под куртку, и как ни в чем не бывало вышел из магазина. (После Коршун сообразил, что эта книга была не нужна хозяйке лавочки или она сочла ее не стоящей внимания, иначе не выставила бы на продажу.)

Читать книгу было трудно: в ней оказалось до черта длинных слов и заумных идей. Но Коршун не сдавался и наконец пришел к кое-каким выводам. Лэнгланд – он или она – был социологом, и рассказывал, как племена западного побережья видели мир, изучал их отношения с духами и тотемами. Там была целая глава про поиск озарения, которую Коршун прочитал несколько раз с начала и до конца.

Он обрадовался, узнав, что город – подходящее место для поиска озарения, по крайней мере, по мнению Лэнгланд. Но это не слишком продвинуло его в практических делах. Сны продолжались, в них Коршун пел и танцевал под музыку тотемов, но ему еще предстояло найти своего вестника или услышать зов наяву.

Медленно, осторожно он поднял голову и выглянул из-под крышки мусорного ящика. Улица была пуста, если не считать крысы размером с доброго фокстерьера, сновавшей между грудами мусора. Ни «разрушителей», никого. Наверное, тролли потащились в свое логово, стараясь забыть про индейского юнца, оставившего их в дураках. Коршун усмехнулся, выпрямился и толкнул крышку.

Она не поддалась. Внезапный страх иглой кольнул в сердце. Заело петли? Или он не заметил какой-то защелки? Коршун представил себе, каково остаться запертым в ящике, пока не приедет мусороуборочная машина! В этой части города мусор собирали раз в две или три недели, и по количеству содержимого в ящике было ясно, что его опорожнили лишь несколько дней назад.

«Тихо! – резко приказал он сам себе. – Успокойся». Коршун передвинулся, стараясь встать на более устойчивую кучу мусора, и снова уперся в крышку ящика. Мусор под ним поплыл, лишая точки опоры. Он перенес вес тела, вкладывая в толчок все силы. В спине что-то хрустнуло, волна горячей боли прокатилась через растянутую лодыжку. Парень застонал; от пота защипало в глазах.

Но проклятая крышка сдвинулась. Скрипя ржавыми петлями, она снова откинулась к стене. Коршун выпрыгнул наружу, на сравнительно свежий воздух узкой улицы, в последний момент не забыв приземлиться на неповрежденную ногу.

Он быстро огляделся. Вокруг – ни души. Юноша глубоко вздохнул и резко выдыхнул, очищая легкие от остатков вони, и поднял глаза к небу. В обрамленной зданиями темноте светились звезды, пробивавшиеся через плавающую в воздухе муть.

И еще там была луна, почти полная. Идеальная ночь для магических ритуалов, как вычитал Коршун в книге Лэнгланд. Ему нужно найти какое-то открытое место, поближе к нетронутой природе, но где отыскать такое в самом сердце городских джунглей? К счастью, он вспомнил, что совсем рядом есть нечто похожее. Стараясь, по возможности, щадить поврежденную лодыжку, он захромал прочь.

Небольшой парк был одним из нескольких, окружающих массивное здание католического монастыря. Над всем этим районом высилась гигантская усеченная пирамида с тысячами серебряно-зеленых зеркальных окон; пирамида подавляла своей массивностью.

Днем парки, окружавшие этот монолит, – крошечные пятачки с деревьями и тщательно подстриженной травой, – были зонами безопасности. За ними наблюдали охранники монастыря, одетые во все черное, – это были аскеты, которые жили в монастыре и любили прогулки в местах, напоминающих живую природу. Но по ночам охранники уходили из парка, а появлялись там ночные обитатели Сиэтла.

Парк, выбранный Коршуном, располагался близ южного входа в монастырь. Он был размером всего с городской квартал. Не так уж много, но среди деревьев в центре парка можно было на мгновение забыть, что находишься в самом центре города. Коршун опустился на влажную землю и взглянул на луну, плывущую, как корабль призраков, среди разбросанных по небу облаков.

Держа перед собой руки ладонями вниз, как будто грея их у воображаемого костра, Коршун тихо запел. Слова песни были из той же книги Лэнгланд, слова на языке прибрежного племени сейлиш. Хотя он не знал этого языка, в книге была приведена английская транскрипция, и сейчас они пришли ему на ум. Коршун лишь следил за произношением, а мелодию придумывал сам. «Может быть, для тотемов мелодия не так уж и важна, – подумал он. – Важно лишь то, что в моем сердце, в моей душе».

Он тихо запел:

 
Придите ко мне, духи моих предков,
Обитатели моих снов и моей души.
Придите ко мне, спасители, хранители,
Услышьте, как ваше дитя зовет вас.
Придите ко мне, духи моей земли,
Лесов, и гор, и вод,
Придите, принесите мне свою песню,
Песню, у которой нет конца.
 

Он закрыл глаза, мысленно повторил слова песни. Пусть мелодия унесет его боль и воспоминания о погоне. Пусть мысли его станут безмятежными, как поверхность горного озера в тихую погоду.

Коршун не знал, как долго он пел песню. Когда он остановился, горло пересохло, и голос охрип. Колени не гнулись и ныли, в лодыжке пульсировала боль. Он открыл глаза.

Ничего не изменилось. Он все еще был в небольшом парке, а не в стране тотемов. Он не услышал зова духов. Он был не шаманом, а всего лишь юнцом, пытающимся выжить в сердце городских джунглей.

Коршун посмотрел на небо. Луна скрылась за тучами, начал моросить слабый дождик. Юноша вздохнул.

Он поднялся на ноги, встряхнул руками, восстанавливая кровообращение, прихрамывая вышел из парка и растворился в ночи.

ГЛАВА 3

12 ноября 2053 года, 20.55

«Это место никогда не меняется», – подумала Слай. «Армадилло» – маленький темный бар в центре Пуаллуп,[5]5
  Пуаллуп – район Сиэтла.


[Закрыть] заполненный, как правило, юнцами. Слай огляделась. Как обычно, они с хозяйкой бара, Терезой Смеланд, работавшей сегодня за стойкой, были здесь самыми старшими – старше всех лет на десять или больше, если иметь в виду Смеланд.

Смеланд поймала взгляд Слай. Хозяйка «Армадилло» – привлекательная брюнетка лет под сорок – была одета сегодня в простой комбинезон цвета хаки. Свет от ламп отражался в трех хромированных соединительных гнездах, введенных в висок женщины.

Слай улыбнулась и приветливо кивнула. Они со Смеланд были приятельницами. Возможно, не очень близкими, но все же больше, чем просто знакомыми. Одно время они дружили, но это было прежде… «Все это осталось в том „прежде“, – строго сказала себе Слай, подавляя воспоминания. Прежде их с Терезой связывало одно, сейчас их связывает другое.

Слай подняла руку и, щелкнув пальцами, указала на маленькую кабинку в глубине бара. Улучив минутку, Смеланд остановится у кабинки, принесет любимый напиток Слай и перекинется с ней парой слов.

Направляясь в кабинку, Слай смотрела по сторонам. „Армадилло“ мало чем отличался от любой другой дыры с выпивкой в Пуаллуп или где-либо еще в мегаполисе. Низкий потолок, изрядно потертый пол из керамической плитки. Маленькие столики и банкетки накрыты старыми скатертями из красного плюша, впитывающего пролитые напитки. Музыкальный фон составлял классический ангст-рок, доносящийся из динамиков, – что-то из „Джетблэк“, как показалось Слай. Были тут и два тридеоэкрана старого образца, но чаще всего завсегдатаи их игнорировали.

Похоже, они были моложе посетителей других таких же окрестных баров. И пили они не так много, словно беседа привлекала их сильнее, чем стремление забыться с помощью алкоголя. Возможно, этим бар выделялся среди прочих питейных заведений, но не настолько, чтобы „Армадилло“ кому-то крепко запомнился.

Слай вслушивалась в окружающий ее многоголосый гул. Вот что сделало „Армадилло“ тем, чем он был, вот почему он стал для нее любимым местом времяпрепровождения. В других барах завсегдатаи хвастались своими победами – сексуальными и прочими, добытыми прошлой ночью, трепались о спорте, о политике, пытаясь высказать все, что было у них на уме в данный момент. Конечно, что-то подобное было и в „Армадилло“. Но в основном разговоры шли о бизнесе. О весьма особом роде бизнеса.

„Армадилло“ был одним из самых любимых баров декеров в мегаполисе Сиэтла. Здесь у каждого, включая Слай, было введено в череп по крайней мере одно соединительное гнездо, а у некоторых их было четыре или пять. (Слай подумывала, что это показуха. Неужели кто-то действительно способен поддерживать одновременно столько каналов данных?) Здесь повсюду виднелись прочные дорожные кейсы „энвил“ с кибердеками: лежащие на столах, прислоненные к ножкам стульев, зажатые между колен. Многие из постоянных и случайных посетителей „Армадилло“ – консольные „жокеи“, ковбои Матрицы, сокрушители битов – называли их своей операционной базой.

На мгновение Слай позволила себе погрузиться в воспоминания. Кажется, не так давно она сидела в другом таком же баре. Не в „Армадилло“, но в почти таком же, „Ново Тенгу“ в токийском районе Акихабара. Слай вспоминала серьезные беседы, иногда подпитываемые саке, но гораздо чаще увлеченностью предметом разговора – о тайнах Матрицы и философии киберпространства.

Даже сейчас, после того как ее „отключили“ больше чем на пять лет, она все еще с наслаждением слушала разговоры декеров. Многие из них велись на очень приземленном профессиональном уровне: методы борьбы с последними поколениями льда, новые приемы эксплуатации старого оборудования, новые способы „выкручивать“ кибердек так, что он начинал работать на пределе своих возможностей. Прогресс в бизнесе – с точки зрения аппаратуры и программ, а также в вопросах основополагающей теории – был невероятен. Все продвинулось настолько, что большая часть бесед вокруг могла бы вестись и на языке эльфов – так мало Слай удавалось понять в них.

Но здесь решались те же вечные философские проблемы, что и в Акихабара. Призраки в Матрице, их разреженные и странные формы, которые, казалось, никак не связаны с декерами или с нормальными функциями компьютерных систем. Что они такое? Представители искусственного интеллекта AI? Но ведь утверждалось, что еще никому не удалось создать его. Или это мутации компьютерных вирусов, которые „поумнели“ в результате некоего электронного аналога биологической эволюции? А может, это души декеров, погибших в Матрице?

Как раз об этом рассуждали четверо эльфов за столиком по соседству с выбранной Слай кабинкой. Стараясь не смотреть в их сторону, она жадно подслушивала.

– …И что же означает „ты“ в Матрице? – спросил один из эльфов. Слай угадала в нем лидера, „старшего советника“ в возрасте примерно двадцати трех лет. – Это твои персональные программы, верно? И они выполняются на твоем кибердеке, так? Что же происходит, когда лед разрушает твой дек? Персональные программы перестают выполняться. И в этом вся суть: после этого уже нет „тебя“, которое может стать призраком.

– Если только персональная программа не выполняется где-нибудь еще, – предположил другой.

Лидер покачал головой, собираясь возразить, но его товарищ продолжал: – А может, это лед создает их. Ты спросил, что такое „ты“ в Матрице? Ответ будет один – и в Матрице, и вне ее. Это твой сенсориум, весь твой суммарный опыт. А что мешает черному льду прочесть твой сенсориум, по типу обратного восприятия? А затем скопировать его где-нибудь в системе, убив твою плоть? Твое тело погибнет, а сенсориум будет существовать. Призрак в Матрице.

Впервые в разговор вступил третий эльф.

– Нет, – резко возразил он, – твой сенсориум вовсе не продолжает существовать. Просто есть программы, имитирующие твой сенсориум. Это не ты, это программы, претендующие на твою роль.

Четвертый эльф хранил молчание, наблюдая, как товарищи перебрасываются аргументами, словно теннисными мячиками.

– Бред какой-то… – произнес второй эльф.

– Ничего подобного, – парировал третий. – Во всяком случае, я считаю, что призраки – это булевы сети с параллельной обработкой данных и средним смещением.

– Или с редкими соединениями, а может, сильно каналированные, – возразил первый декер.

А затем они погрузились в глубокие тайны, беседуя о „переходе между хаосом и порядком“, „аттракторах“ и „циклах состояния“ – концепциях, которые Слай не понимала. Она заставила себя отвлечься от разговора и улыбнулась. Термины стали иными, но идеи не отличались от тех, которыми она и другие токийские декеры обменивались пять лет назад.

Слай любила „Армадилло“, но не только из-за бесед. Здесь она чувствовала себя свободно. Тут не было в помине едва скрываемых флюидов ненависти, ощущаемых ею в других барах, особенно там, где завсегдатаями были десятники и самураи. Конечно, иногда публика напивалась и в „Армадилло“ и начинала крушить все вокруг. Но завсегдатаи были из тех, чьим оружием являются мозги, а не пистолеты, разносящие все в клочья, и кибернакачанные мускулы. Если здесь доходило до драки – редкий случай, – никто не был убит или даже тяжело ранен.

Кроме всего прочего, здесь ее не тревожили. Слай знала, что декеры просто считают ее пустоголовой, не декером… и чем-то допотопным. Те немногие, вроде Терезы Смеланд, кто был знаком со Слай, знали достаточно, чтобы молчать и не навлекать на свою голову неприятностей. Если она хочет болтаться рядом с декерами, даже если сама уже никогда не дотронется до пульта – значит, такова сила их магического притяжения.

И еще Слай обнаружила, что „Армадилло“ – удобное место для бизнеса. За последние два года она организовала в этом баре почти дюжину встреч с различными „Джонсонами“. Одна из них будет сегодня вечером. Слай похлопала себя по карману, чтобы убедиться: кристаллодержатели и ее карманный компьютер все еще там. Взглянув на часы, она увидела, что уже без малого двадцать один час. Ее очередной „мистер Джонсон“ может появиться с минуты на минуту, в надежде получить информацию о Марии Моргенштерн, добытую ею из файлов данных корпорации „Яматецу“.

Слай нахмурилась. Вылазку Луис сделал целых три дня назад, но „Джонсон“ заявил, что ему было просто „неудобно“ встретиться раньше. Это озадачило и даже сильно обеспокоило Слай. „Джонсон“ действительно горел от нетерпения. Ему нужен был любой компромат на Моргенштерн, причем не просто сейчас, а прямо сейчас. В тот раз Слай сразу же направилась к Луису и даже заплатила ему из расчета десять процентов от суммы гонорара за срочность, чтобы он немедленно начал операцию. Вывод был очевиден: „мистеру Джонсону“ позарез нужно было провести атаку на Моргенштерн или предотвратить аналогичные действия со стороны этой леди.

А сейчас он сводил на нет важность всего предприятия. Означает ли это, что ситуация изменилась, что операция против Моргенштерн уже не имеет особого значения? А если так, может, он и не заплатит Слай за то, в чем уже не нуждается?

Слай оторвала взгляд от стола, на котором ее рука вычерчивала сложные геометрические фигуры. Через публику к ней пробиралась Смеланд с двумя стаканчиками жидкости янтарного цвета. Устроившись напротив Слай, она поставила стаканчики на стол.

– Привет, Т.С! – Слай знала, что по каким-то причинам Тереза ненавидит свое имя. – Как дела?

– Бизнес? – Смеланд махнула рукой в сторону завсегдатаев. – Идет потихоньку. Ничего особенно не меняется, ты же знаешь. – Она улыбнулась. – А как ты? Как там, в тени?

Слай пожала плечами, улыбнулась и, словно эхо, вернула слова Смеланд:

– Ничего особенно не меняется. Все ищу способ выйти на солнечный свет.

– О, я понимаю, дорогая! – Смеланд опустила руки на стол и наклонилась вперед. – А как твой пенсионный фонд? Растет помаленьку?

Слай вздохнула:

– Прибывает… Но понемногу, до конца еще далеко.

– А тебе всегда можно верить? – спросила Смеланд. – Догадываюсь, что у тебя не такой уж полный порядок. – Из кармана комбинезона она достала крошечный зонтик из разноцветной бумаги и опустила его в стакан Слай.

Слай дотронулась кончиком пальца до зонтика и легким щелчком раскрутила его.

– Да, до порядка далеко.

– Ну ладно. – Смеланд подняла свой стаканчик; Слай последовала ее примеру. – Для некоторых дел нужно время.

Они чокнулись, и Слай выпила. Скотч – настоящий скотч, а не суррогат, который обычно подавала Смеланд, – отдавал дымком и обволакивал язык. Проглотив виски, Слай ощутила тепло в горле.

– Да, время… Вот уж чего у каждого в достатке, верно?

Смеланд наклонилась поближе и заговорщически понизила голос. Слай также подалась вперед, чтобы лучше слышать собеседницу.

– До меня тут дошли слухи от ребят из „деловых“, – начала Т.С, назвав одну из наиболее известных групп декеров в Сиэтле. – Луис ведь недавно выполнял для тебя кое-какую работу, верно?

Что-то в голосе Смеланд встревожило Слай.

– Да, – медленно произнесла она.

– Это было… действительно что-то секретное? Он кому-то перешел дорогу?

Слай покачала головой.

– Всего лишь обычная кража данных, – ответила она подруге. – Надо было прихватить парочку персональных файлов.