Текст книги "Главный приз (СИ)"

Автор книги: Натан Темень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– Андрей Петрович! – Филинов вздрогнул. Он так задумался, что не заметил Леночку. – Пришли материалы от фирмы «Бейбиберг». И к вам какая-то женщина рвётся. Говорит, срочно.

– Зови.

Вошедшую женщину Филинов отнёс к категории «Щ». Так по его собственной классификации обозначались граждане женского пола и своеобразного стиля жизни. Буква «Щ» происходила от слова «щука».

Женщина уселась и уставилась на следователя. Глаза её за стёклами очков казались выпуклыми и похожими на рыбьи. Она презрительно оглядела скромный пиджак следователя, примятый на рукавах, и дешёвую рубашку. Филинов почувствовал, как на нём с тихим щелчком прицепился и повис, покачиваясь, ярлык неудачника. В отместку он подумал, что устаревшая пластиковая оправа её очков явно куплена из одной только мелочной экономии.

Глядя на полицейского выпуклыми глазами рыбы, женщина-щука сообщила, что у неё пропала жиличка. Ушла и не вернулась. Всё бы ничего, но пора платить за квартиру. Если эта девица не в состоянии платить, пусть съезжает. Тут не благотворительная организация. А если вы ищете пропавших девок, которых потом находят без голов, так скажите, она это, или нет. Квартира простаивает, а жизнь нынче дорожает и дорожает.

Следователь её внимательно выслушал. Внимательно изучил документ с паспортными данными пропавшей жилички. Вытянул из цепких пальцев женщины-щуки и прочитал копию договора на съём жилплощади. Женщина всё никак не уходила, тараща выпуклые глаза на Филинова, и требуя выдачи ей, квартирной хозяйке, соответствующей справки о том, что убитая и есть пропавшая жиличка.

Наконец он избавился от неё, отправив в другой отдел под благовидным предлогом. Велел Леночке больше никого не впускать, и принялся за дело. Теперь, когда Филинов получил конкретное имя и номер страховки, без которых не существует ни один нынешний гражданин, всё стало намного проще.

Филинов ощутил давно забытый зуд в пальцах. Что-то сдвинулось. Никогда раньше не находили два трупа подряд. Что-то произошло. Он ещё не знал, что это, но в голове у него тихо, на грани слышимости, невидимый оркестр проиграл первый такт весеннего вальса. Он всегда играл, этот оркестр. Всегда, когда Филинов выходил на след.

Глава 21

– О, ты, чьё имя не названо, ты, непревзойдённый, неподражаемый и неизбывный. Ты, что спускаешься к нам сверху, оттуда, где нет ни печали, ни горя, ни страданий, где царит совершенство. Ты нисходишь к нам по ступеням небесной лестницы, и музыка небесной арфы сопровождает тебя. Приди, ибо мы ждём в надежде. Приди, ибо мы нуждаемся в тебе. Озари нас и вдохни в нас жизнь.

Мари Ив поёрзала на земле. Сидеть с ногами, завязанными в узел, и пялиться в одну точку оказалось ужасно тяжело. Она скосила глаза на соседей. Те как уселись на траву, так и застыли, положив руки на коленки, только покачиваясь в такт речи жреца.

Мари таскалась за Майей, своей новой знакомой, уже который день. Та, несмотря на солидные габариты, была неутомима, как конь. Каждый день начинался с экскурсии. Потом они неслись на очередную встречу единомышленников, любителей истории и культуры. Встреча плавно перетекала в культурное мероприятие, на котором иногда кормили, а иногда нет.

Несколько раз они выезжали на природу, где любители старины резвились как дети. Мари, прыгая по молодой травке в общем хороводе вокруг чахлых берёзок, спросила Майю: «И где ваш обещанный обряд?»

«Не всё сразу, милочка», – ответила раскрасневшаяся Майя, таща её за руку вслед за остальными. – «Вы должны влиться в коллектив». «И когда это будет?» «Позже, дорогая. Я вам скажу» И Майя весело взвизгнула, ныряя под ветки очередного дерева.

Наконец, на одной из встреч Мари представили узкому кругу посвящённых. Майя привела её на квартиру, где ожидалось собрание. Ничего таинственного в убогой квартирке на первом этаже стандартного дома не оказалось, и Мари в который раз пожалела потраченного на ерунду времени.

Майя провела её через крохотную прихожую в скучную гостиную, где из мебели был только журнальный столик с чайником и разнокалиберными чашками. Гости, десяток человек, расселись прямо на вытертом, когда-то красивом, ковре. Отсутствие стульев никого не смущало.

Майя облобызала хозяйку в обе щёки, и представила Мари. Мари тут же подверглась целованию, после чего её увлекли к остальным, где ей пришлось повторить процедуру с каждым из гостей. Её чмокали в щёки, жали руку, и передавали по кругу, пока она не обошла весь ковёр, где ей тоже нашлось крохотное местечко.

Мари уселась, подобрав под себя ноги, на вытертом до основы ковре, и с тоской огляделась в поисках еды. На журнальном столике, в плоском фарфоровом блюде кучкой лежали диетические хлебцы. В чашках остывала вода из чайника. Гости, не заботясь о телесной пище, непринуждённо болтали. Соседка по ковру, немолодая девица без тени косметики на бледном лице, заговорила с Мари об археологии. Мари в панике ухватила с блюда сразу два хлебца и с хрустом принялась жевать.

Разочарованная девица переключилась на общий разговор. Все слушали молодого человека, который, помахивая надкушенным хлебцем, рассуждал об археологии. Другая девица, до ушей раскрашенная синей краской, вставляла учёные словечки. Обсуждались тонкости устройства древних гробниц и особенности ритуальной раскраски черепов.

Мари жевала, заглушая незнакомые слова хрустом. Ей было невыносимо скучно. Ожидали важного гостя, и уйти сейчас она никак не могла.

Хозяйка встрепенулась, поспешила в прихожую. Гости притихли. Мари с тоской повернулась к двери. Она ждала, что сейчас войдёт замшелый старикан, одышливо отдуваясь, и заведёт нудные речи. И когда хозяйка, сладко улыбаясь, ввела в комнату долгожданного гостя, девушка сперва решила, что солидный мужчина ошибся дверью.

Гость оказался совсем не старым. Костюм хорошего сукна сидел на нём идеально, манжеты рубашки сияли свежестью, ботинки солидно отливали дорогой кожей. В галстуке ненавязчиво поблёскивал крохотным камушком платиновый зажим.

Дорогого гостя отвели к заботливо постеленному специально для него круглому пушистому коврику, где он уселся, как все, подобрав ноги. Дождался тишины, и начал лекцию. Мари слушала, не вникая в смысл. Голос лектора приятно рокотал, выделяя ключевые слова, и она заслушалась. Соседка по ковру, бледная девица, вытянула шею, сипло дыша, и ловила каждое слово. Худые щёки её, в россыпи прыщей, порозовели. Майя, сидевшая напротив Мари, шевелила пухлыми губами, повторяя каждое слово рассказчика.

Потом лекция кончилась, посыпались вопросы, вокруг зашумели, а Мари заметила внимательный взгляд, брошенный на неё с круглого пушистого коврика, и сразу скользнувший дальше. Потом все стали расходится, толпясь в маленькой прихожей.

Мари Ив толкнули, она пошатнулась, стоя в одной туфельке, и её подхватила под локоток крепкая мужская рука. Солидный гость смотрел ей в глаза, и Мари показалось, что он ждёт ответного жеста. Но Мари не ответила, и мужчина только проводил её взглядом.

***

Мари подняла глаза. Над рассевшимися в кружок членами общества Живительного Огня шумели сосны. Там, наверху, дул сильный ветер, с огромной скоростью пронося по серому небу обрывки облаков. Его непрерывное гудение то повышалось до свиста, то понижалось к глубоким рокочущим тонам, и тогда в голосе ветра слышались приближающиеся раскаты далёкой грозы. Зелёные верхушки деревьев описывали плавные круги над головами людей, по веткам и шершавым стволам коротко шуршало, и сверху падали маленькие овальные шишки и скрученные ножки сухих иголок.

Жрец, служитель и податель Живительного Огня, возложил скрытые под широкими рукавами балахона ладони на камень алтаря. Камень был странной округлой формы, слегка склонённый набок и вмятый посредине, словно по нему ударила плашмя огромная ладонь.

На камне сидела большая белая птица. Индейку в клетке привезли с собой. Мари видела, как из багажного отделения их старенького автобуса, на котором они приехали, вытащили клетку, и вынесли на поляну. Потом вырывающуюся птицу двое помощников в балахонах вытащили из клетки и посадили на алтарь. Жрец подошёл к испуганной птице, положил ладони ей на голову, и тихо пошептал, наклоняясь капюшоном к самой головке с блестящим глазом. Индейка успокоилась и уселась на камне, сложив крылья. Глаза её затянулись плёнкой. Казалось, она спала.

Жрец продолжал говорить. Голос рокотал непрерывно, понижаясь и повышаясь, вторя модуляциям ветра.

– Приди. Приди. Разорви темноту, разгони порождения зла. Даруй нам свет.

Голос повысился почти до крика, и вместе с последним словом будто разом разорвали огромную атласную простыню, свистящий звук прошил воздух сверху донизу, и поляна полыхнула призрачным огнём. Никто не двинулся с места, а Мари от страха прилипла к земле, впившись ногтями в ладони.

Клубок огня полыхнул над поляной, большой, угловатый камень стал белым. Моргая вмиг ослепшими глазами, Мари какое-то время ничего не видела, кроме огненного пятна, превратившегося в негатив.

Потом соседи рядом с ней задвигались, зашумели, а по полянке растёкся запах жареного мяса. На наклонном камне лежало тело птицы. Округлые бока, стиснутые крупными ножками, вписались в выемку камня. Шипела пузырями жарящаяся на красной каменной поверхности шишковатая кожа. Острыми кончиками торчали крылышки с обуглившимися пеньками белых перьев.

Аппетитный запах жареной птицы усилился. Над округлым пупырчатым телом струился пар.

Двое в помощников в балахонах взялись с двух сторон, подняли птицу, сняли с камня и положили на большое овальное блюдо. Фигуры в балахонах зашевелились, оправляя капюшоны и поддёргивая широкие тряпичные рукава.

Жрец повернулся к собранию. Лица его под глубоко надвинутым капюшоном не было видно, но Мари почувствовала внимательный взгляд. Жрец протянул руку и поманил её к себе. По поляне прокатился вздох, и все посмотрели на Мари. Провожаемая пристальными взглядами, она на нетвёрдых ногах вышла вперёд. Жрец положил ей руку на плечо:

– Мы встречаем нашего нового члена, мы приветствуем его.

– Приветствуем… – отозвалась поляна.

Жрец отступил к алтарю, ведя за собой Мари. Она увидела стоящие на камне чаши, одну большую, на круглой ножке и с двумя ручками, и одну маленькую. Жрец взял ту, что поменьше, и протянул девушке. В чаше всколыхнулась густая тёмная жидкость.

Мари взяла чашу, поднесла к губам. Один из помощников в балахоне уже обходил с большой чашей собравшихся почитателей Живительного Огня. Те по очереди прикладывались, делали глоток, и чаша шла по кругу, пока заметно не опустела.

– Пусть его радость станет нашей радостью. Его боль будет нашей болью. Его чувства и желания станут нашими. Его огонь будет нашим огнём, его сущность сольётся с нашей сущностью. Мы станем едины, мы станем одно. Да будем мы одним целым, и да станет целое множеством. Да будет так, и не будет этому конца, ибо это есть начало и конец. Да свершится обряд посвящения.

Мари отпила. Жидкость оказалась сладкой и терпкой, словно старое вино.

– Пей до дна, – сказали ей, и она пила, пока не показалось округлое блестящее дно.

Она опустила руку, и чаша исчезла из ладони. На поляне уже горел огонь, разожжённый в сложенном кружком очаге из потемневших камней. В оранжевом, пляшущем свете костра Мари увидела блюдо с жареной птицей. Собравшиеся вокруг блюда фигуры тыкали в бока индейки вилками.

Мелькали острые зубья, втыкаясь в худеющие на глазах розовые птичьи бока, разевались смеющиеся рты, блестели, сжимаясь и разжимаясь, зубы. Мужчины и женщины в одинаковых балахонах весело жевали, они говорили что-то, но Мари не разбирала слов.

Поляна словно подёрнулась дымкой, а фигуры, сидящие на земле, потеряли контур и стали двигаться в беспорядочном танце. Мари не отрывала взгляда от покрытой коричневой корочкой тушки с остатками ножек. Ей мучительно хотелось вспомнить, где она уже это видела. Мелькали вилки, сверкали края блюда, а шум голосов внезапно стал тише и словно отдалился за край поляны.

Потом она увидела жреца. Он повернулся к алтарю, и снова возложил руки на потемневшую поверхность камня, по которой пробегали красные отблески костра. Ладони жреца вдруг засветились, и она с содроганием увидела, как руки его загорелись огнём.

Огонь стал подниматься выше, забрался по широким рукавам балахона, и внезапно всё тело его превратилось в пылающий факел. Не в силах отвернуться, она смотрела, как лёгкий балахон невесомо сгорает в цветных языках пламени, обнажая фигуру мужчины, светящуюся в свете костра оранжевым светом.

Он обернулся и протянул к ней руки. Мари стояла и смотрела, видя только сияющую огнём белозубую улыбку. На неё дохнуло жаром и терпким, смутно знакомым ароматом, словно от сжигаемой травы. Она закрыла глаза в страхе перед пламенем. Ноги её подкосились, и она упала спиной на алтарь.

Ей много раз приходилось читать в дешёвых романах, как прелестная героиня, озарённая светом костра, камина, или просто одиноко горящей свечи, принимает в свои объятия разгорячённого героя. Фраза: «и всё закружилось перед её затуманенным взором» была бы здесь как нельзя кстати. И весьма кстати была бы финальная фраза о фееричном экстазе. Но ничто не закружилось перед взором Мари, и слова о блаженстве остались просто словами.

Глава 22

– Итак, что мы имеем. Анастасия Кашкина, двадцать девять лет, не замужем. Место работы – секретарь на рецепшен… Фирма мелкая, зарплата так себе. Имеет дочь, тринадцати лет. Понятно.

Филинов вздохнул, глядя в выведенное на экран фото женщины. Округлое личико, мягкий подбородок с ямочкой, румяные щёки под слоем дешёвой пудры. Волосы собраны в пучок, одна прядка свесилась на ухо. В маленькой мочке – серёжка в форме сердца. Дочь учится в интернате. Следователь посмотрел в документы. Так и есть, содержание оплачивает мать. В свидетельстве о рождении, в графе «отец» – жирный прочерк.

Он покривился, яростно поскрёб небритый подбородок.

– Эх, жизнь моя лихая… – пропел дребезжащим тенорком. И добавил вполголоса, тоскливо выводя слова: – Долго я по приютам скитался, не имея родного угла…

Филинов хорошо знал, куда теперь может отправиться девчонка. Следователь опять вздохнул, зло ткнув пальцем в кнопку.

Согласно показаниям квартирной хозяйки и соседей, Кашкина жила скромно, лишнего себе не позволяла. Мужчин водила, но в меру. Вещички покупала в секонд-хенде и на дешёвых распродажах, хотя и с претензией на некий шик. Это подтвердил осмотр, проведённый на квартире. Обычная квартирка мелкой служащей, даже бедновато для офисного работника. Но Филинов знал, в чём тут дело.

Последний дружок, как охотно сообщила соседка – некий молодой человек, по имени Эдик. Кажется, студент-химик.

Это уже было кое-что.

На квартире, состоящей из крохотной комнатки и маленькой кухни, Филинов уже побывал.

Он сделал круг по комнате, с трудом протиснувшись вдоль облезлого дивана, покрытого цветастым покрывалом, и стола с дешёвой пластиковой скатертью. На скатерти стояла ваза с искусственными фруктами. Одна пластиковая груша была надкушена сбоку.

Следователь пробрался мимо стола к окну, завешенному розовым тюлем в цветочек. Выглянул в окно и увидел стену противоположного дома с потёками от недавнего дождя.

Внизу выделялось цветастое пятно детской площадки, откуда доносились радостные крики малышни, и стояли скамейки. На скамейке у площадки сидели бабки.

Филинов прошёл на кухню. Там возился эксперт. Следователь посмотрел на упаковку пирожных в прозрачной пластиковой коробке. Коробка и стоящая рядом бутылка дешёвого вина покрылись пылью. С круглой жестяной баночки на краю стола смотрела улыбающаяся килька в полосатой фуфайке.

Продукты на раскладном столике были нетронуты. Очевидно, хозяйка в квартиру так и не вернулась. И, очевидно, у неё было назначено свидание.

Филинов посмотрел, как эксперт рукой, затянутой в перчатку, аккуратно переворачивает бутылку, а нарисованная на этикетке кудрявая дамочка с осиной талией повисает вниз головой, и вышел в коридор.

***

– Ленок, у тебя нет знакомых в системе образования? – спросил Филинов, досадливо морщась. Леночка подошла, взглянула на экран.

– Это её девочка? – Леночка пригорюнилась. Она знала, что шеф терпеть не может навещать безутешных родственников.

– Вот ведь пакость, – следователь поморщился, – ты знаешь, сколько стоит один год в интернате?

– Ну…

– А я сейчас вот узнал. – Филинов раздражённо оттолкнул от себя чашку. Он ещё не завтракал, и кофе, поданный сердобольной Леночкой, пришёлся весьма кстати.

– Будете ещё? – спросила девушка, забирая чашку. – А то вас документы дожидаются. По фирме «Бейбиберг». Сами просили, а смотреть не смотрите.

Филинов зарычал, проводив её взглядом. Строго говоря, Леночка не была ему должна ничего. Она вообще, по глубокому её убеждению, никому и ничего не была должна.

Леночка была практиканткой. По рекомендации руководства отдела, заметившего в своё время старательную девочку на побегушках, она отправилась учиться. Потом девушка неоднократно озаряла своим присутствием стены отделения, и, когда она явилась на практику, её приняли как родную.

Леночка была скромна, понятлива, расторопна, но никому уже не давала сесть себе на шею, и любители погонять безответных практикантов, после нескольких кавалерийских наскоков на новенькую так же резво и отскочили, неся моральные потери.

К Филинову Леночка прониклась неожиданной, почти материнской заботой, что вызвало у коллег зависть, и породило неуместные шутки. В чём дело, простодушный в некоторых вопросах Филинов выяснил, случайно подслушав разговор двух коллег-полицейских женского пола.

Он тогда уронил на пол отчёт за квартал. Отчёты по старинке приходилось дублировать на бумаге, каждая бумажка была на счету, и завскладом просто зверствовал, выдавая под расписку каждый клочок. Поэтому следователь, отдуваясь и поминая всех святых, заполз под стол, и принялся вытягивать, осторожно скребя по полу кончиком пальца, драгоценный листок. За этим занятием он провёл достаточно времени, чтобы услышать разговор двух заскочивших в кабинет дам. Дамы принялись сплетничать, не заметив Филинова, и он узнал много интересного о своей особе.

Оказалось, Филинова считали в отделе чем-то вроде живого талисмана. Было замечено, что стоит с ним поработать в паре, или под его руководством, как напарник вскоре уходит на повышение. А если напарник женщина, то тут уже совсем хорошо. Дамы щебетали, и он узнал, что стоит женщине поработать в обществе старого доброго Филинова хотя бы квартал, она или тут же забеременеет – при самых неблагоприятных доселе прогнозах медиков – или получит прекрасный старт своей карьере. При этом сам Филинов об этих обстоятельствах ни сном, ни духом.

Дамы ушли, а следователь потом ещё долго сидел на полу, забыв о забившемся под стол отчёте, и вспоминал всех работавших с ним девиц и прекрасных дам.

Филинов встал с нагретого стула и прошёлся по кабинету, помахивая руками в попытке изобразить упражнение из утренней гимнастики. Фото девочки с наивными глазами из-под густой чёлки стояло перед глазами, и он помотал головой:

– Уймись, дурак.

Упал на стул, придавив брошенный на спинку пиджак.

– Ох, уймись, уймись, моя тоска, – пропел тихонько, выводя на экран документы, присланные фирмой «Бейбиберг».

***

Коридор, скупо освещённый тусклым светом дежурной лампы. Густые тени по углам, неестественно резкие, как это бывает при записи с камер. Доминируют два цвета: серый и грязно-чёрный. Никого и ничего.

Добросовестная Ксения Леопольдовна прислала следователю всё, что смогла. Филинов смотрел, потирая покрасневшие глаза. Хуже нет, копаться в чужих документах. Сам чёрт ногу сломит, проворчал следователь, чувствуя, как немеет отсиженный зад.

Холл. Площадка перед коридором, ведущим к двери в лабораторию. У стены стол охранника с лампой на кривой цыплячьей ножке, привинченной сбоку.

За столом сидит охранник. Куртка одного цвета с рубашкой, и на экране они сливаются в одно серое пятно. Голова склонилась над столом, над развёрнутым журналом. Филинов всмотрелся. Журнальчик для мужчин. Понятно.

Запись отматывалась, менялись цифры счётчика времени. Следователь смотрел, как охранник сидит за столом, изредка переворачивая страницы, иногда поднимая журнал, и вертя под разными углами на красочных разворотах. Потом мужчина заёрзал на месте.

Следователь уже догадывался, в чём дело, и правда, скоро охранник отложил журнал и поднялся с места. Торопливо вышел из-за стола и направился по коридору за угол.

Вернулся, отдуваясь и одёргивая куртку, сел на стул. Посидел. Потом опять вскочил, и Филинов имел возможность наблюдать повторившуюся несколько раз картину его торопливого похода в туалет.

Наконец охранник, положа одну широкую ладонь на живот, вытянул из крепления на ремне служебный коммуникатор, и ткнул пальцем в кнопку вызова. Губы его при этом шевелились, но Филинов не слышал ни звука. Послав сообщение, охранник, убрав коммуникатор, снял кепку, отёр вспотевший лоб и направился привычным маршрутом в туалет.

Опять пустой коридор, счётчик времени размеренно отматывает цифры. На столе журнал под кругом света от лампы отбрасывает блики. Вот появился Макс Фоскарелли. Его высокая фигура в форме появилась из-за угла коридора. Фоскарелли прошёл сначала к опустевшему столу, затем развернулся, и ушёл к туалету. Какое-то время его не было видно, затем он появился снова и направился прямо к двери в лабораторию. Дверь виднелась с края экрана. Филинов помассировал уставшие глаза и напряжённо всмотрелся в мерцающее изображение.

Охранник возился у замка. Судя по движениям рук, он провёл своим удостоверением в пазу идентификации. Ещё несколько телодвижений, и дверь открылась. Неторопливо втягиваясь в стену, скользнуло полотно сверхпрочного непрозрачного стекла. Потом охранник прошёл внутрь, и дверь за ним закрылась.

Филинов нажал на паузу, задумчиво поскребся под подбородком. Он вспоминал пункты инструкции, написанные специально для таких случаев. Что-то здесь было неправильно. Хотя он знал, что в мелких фирмах нарушение инструкций не редкость.

Следователь отжал кнопку, изображение ожило. Дверь в лабораторию скользнула в пазах, закрылась за вошедшим внутрь Фоскарелли, и коридор опустел на время. Потом появился другой охранник, подошёл к столу и прислонился к стене.

Полюбовавшись на него некоторое время, Филинов открыл другую запись. Запись с камер в лаборатории. Торопливо прокрутил до нужной отметки.

Вот открывается дверь, и входит охранник. Виден только его силуэт в тёмной форме. Куртка и рубашка – одно серое пятно. Смутно белеет лицо под козырьком кепки, надвинутой на лоб. Следователь поморщился, напряжённо вглядываясь в экран. Фигура человека отбрасывала мутную тень, и то и дело сливалась с фоном стены. Видно было отвратительно. Если бы он не видел предыдущей записи, он бы не понял, кто зашёл в помещение.

Наконец Филинов догадался, в чём дело. Огоньки, окружающие цветочные горшки. Точечные светильники, что горели даже ночью. Множество оранжевых огоньков сливались в один зыбкий свет, что падал со всех сторон, и постоянно сбивал оптику камеры.

Вот тёмная фигура охранника зашла за стеллажи и принялась двигаться вдоль высоких решетчатых полок. Она мелькала между рядов растений, раскинувших в стороны мелкие округлые листочки. Вот охранник возник у ряда металлических шкафов вдоль стены, мерцающих полированными панелями с оконцами кодовых замков. На панелях светились огоньки сигнализации.

Охранник остановился у крайнего в ряду шкафа. Повернулся к лицевой панели и склонил голову. Следователь с досадой понял, что ему теперь совершенно не видно, что тот делает. За широкой спиной в форменной куртке скрывался практически весь шкаф, и можно было только догадываться, что там происходит.

Вот спина немного подвинулась в сторону, и напряжённо глядевшему в экран следователю показалось, что слабо осветился край дверцы. Кажется, дверца была открыта.

Филинов тихо выругался, придвинувшись к самому экрану. К сожалению, чёткость и так уже была на пределе. Так открыл он дверцу, или нет? Широкая спина охранника опять двинулась и замерла. Филинову показалось, что охранник что-то сказал, стоя лицом к шкафчику. Звук был отвратительный, следователь выкрутил его до предела, и всё равно слышал лишь гудение фона. Потом изображение дёрнулось и пропало совсем.

Следователь подскочил на стуле, глядя на покрывшие экран полосы, сменившиеся мельтешащими точками. Пока он думал, вызвать специалиста по коммуникации или поискать другую запись, изображение возникло вновь. Он открыл рот, едва сдержав желание протереть глаза.

Только что он видел спину Макса Фоскарелли, склонившегося у шкафа. Теперь на экране был только шкаф. Дверца его была плотно закрыта, а охранник Фоскарелли, – Филинов не сразу его обнаружил – отползал назад по коридору. В руках у охранника был пистолет.

Онемев, следователь смотрел, как Фоскарелли, демонстрируя отличную выучку, отползает вглубь помещения, мимо громоздящихся до самого потолка ажурных металлических полок. Пистолет его был по всем правилам зажат в руках и направлен в противоположную движению сторону. Филинов проследил линию огня. Там никого не было. Совсем никого.

– Что за чёрт, – пробормотал следователь, глядя, как охранник пропадает из виду за цветочными горшками.

Какое-то время ничего не происходило, только мерно шуршал фон записи. Потом раздался неясный звук. Звук стал громче, и из-за стеллажей показался охранник. Фоскарелли передвигался странными короткими шажками, хватаясь свободной рукой за стойки. Его пошатывало. В неровном дрожащем свете, заполнявшем помещение лаборатории, фигура его то расплывалась, сливаясь с собственной тенью, то становилась странно плоской, будто вырезанной из чёрной бумаги. Дойдя до двери, он долго не мог выйти, беспорядочно шаря рукой у замка. Наконец дверь медленно ушла в сторону, и охранник вывалился в коридор. Мелькнули его ноги в тяжёлых форменных ботинках, и дверь поползла обратно.

– Однако, – сказал следователь, глядя на закрывшуюся за Фоскарелли дверь. В помещении вновь было пусто. Пусто и тихо.

Потаращившись некоторое время в экран, на котором красовалась картинка ночной лаборатории, Филинов отыскал следующую запись. Коридор. Вот в тёмном углу экрана возникает дрожащая полоска света, и из открывшейся двери лаборатории вываливается человек. Он падает на четвереньки, пробегает таким странным способом несколько шагов по инерции, потом встаёт.

Озирается, видит у стола другого охранника, отшатывается к стене, и изумлённый следователь видит, как он, буквально прилипнув спиной к панели, проползает мимо изумлённого напарника. Напарник шагает к нему, протягивает руку, и тот направляет на него пистолет. Напарник отшатывается, а Фоскарелли отступает, повёртывается спиной и бежит по коридору, скрываясь из виду.

Кисин идёт за ним по коридору, очевидно крича вдогонку убежавшему напарнику. Какое-то время стоит, глядя вслед. Потом пожимает плечами, и медленно поворачивается в сторону оставленного поста. Филинов моргнул. Кисин, двинувшийся было к своему рабочему столу, замер на месте.

Следователь взглянул в другой угол экрана. Там был стол, на столе лампа, в кружке света небрежно развёрнутый журнал. И больше ничего.

Вот Кисин делает шаг вперёд, потом отступает обратно. Поворачивается и бежит по коридору, туда, где должен быть туалет. При этом с него слетает кепка, и, крутясь, отлетает к стене.

– Да что же это такое? – с удивлением сказал Филинов, глядя на крутящийся по полу головной убор.

Оторвав взгляд от кепки, замершей у стены, он глянул в сторону лаборатории и обомлел. По коридору двигался белобрысый верзила. Следователь признал в нём блондина-секьюрити, что на днях приходил к нему вместе с директором фирмы для дачи показаний. Миновав столик охраны, верзила нагнулся, аккуратно поднял кепку, и неторопливо двинулся вслед убежавшему Константину.

Всё было вполне мирно, вот только следователю, напряжённо заморгавшему глазами, показалось, что блондин на мгновение заслонил собой лампу, укреплённую на краю стола. Обойти которую было возможно только с другой стороны. Потому что стол придвинут одним концом к стене.

Помотав головой и с силой потерев уставшие глаза, следователь решил, что пора закругляться. Вот уже в глазах рябит, и мерещится всякая ерунда.

Он с кряхтением выпрямился на стуле, откинулся на спинку. С наслаждением потянулся, вертя головой и жмурясь до боли в глазах. Собрался было встать и замер. Плюхнулся обратно и осторожно ткнул кнопочку, возвращая картинку. Прокрутил запись немного назад. Посмотрел, опять открутил. Откинулся на стуле, и сморщился, яростно скребя подбородок.

– Ну и откуда же он появился, скажите на милость? – вопросил окружающее пространство. Филинов только сейчас понял, что верзила-секьюрити шёл с той стороны, откуда появиться просто не мог. Там был тупик, и единственная дверь, откуда он мог выйти, была дверь лаборатории. Совершенно пустой и хорошо закрытой.

Часть 2. Белый слон

Глава 23

– Федя, сверни к обочине.

Шофёр послушно перестроился, сбавил ход, и блестящая машина генерального директора плавно затормозила у обочины шоссе.

Господин Фрезер прикрыл глаза ладонью. Его лицо кривилось, словно директора мучила головная боль. Всё было плохо. Просто отвратительно. А после встречи с господином министром в висках наливалась пульсирующая тяжесть, предвестница будущей мигрени.

Господин Фрезер был холерик и знал это. Он просто сидел, закрыв глаза ладонью, и ждал, пока безрассудный порыв к действию пройдёт, и он сможет рассуждать логически.

Судорога негодования скрутила живот, свела лицо. Он глубоко задышал, стараясь не замечать мельтешащие перед глазами искры. «А она миленькая» – сказал министр, кинув взгляд в сторону певицы на сцене маленького ресторанчика. Взгляд объевшегося животного. Фрезер вонзил ногти в ладонь. Госпожа Виолетта не девочка. И он у неё не первый. Но только не это. Не этот.

Им недовольны. Ему ясно дали это понять. Он доложил о состоянии дел, и впервые испугался министра по-настоящему. Тот не стал кричать, не сказал ничего, что говорил обычно, когда злился на Фрезера. Он просто тихо, внятно объяснил, что время не ждёт. И что будет, если господин директор провалит дело. А потом был этот взгляд на сцену.

Господин Фрезер зашипел сквозь зубы. Этому толстяку бы потолковать с той рыжей бабой у него в кабинете. Да что там, ему бы хватило и веснушчатой девицы. Он бы понял, что это такое.

Накануне генеральный директор получил ответ на заданный вопрос. Он ждал, что веснушчатая девчонка объяснит своё нежелание обследовать систему защиты фирмы «Бейбиберг». Он вошёл к себе в кабинет, и увидел в кресле господина Коновалова ту, другую, наглую рыжую бабу в декольте. Не тратя времени на реверансы, рыжая объяснилась.